Текст книги "Часы любви"

– Я не сделаю этого.

– Ты должен.

– Я люблю тебя.

Равенна закрыла глаза и медленно опустила голову к плечу Малахии. Душу ее переполняло отчаяние. Она не могла ответить другу любовью и просто не могла вымолвить слова отказа.

Крепкие мускулистые руки сомкнулись вокруг нее стальными обручами. Казалось, одни они способны защитить ее от всех бушующих вокруг бурь, однако ей уже было ясно, что грубая сила обманчива. Малахия не способен защитить даже себя, не говоря уже о ней.

– По меньшей мере уходи в соседнее графство. Подожди хотя бы день, и, если что-нибудь переменится, я присоединюсь к тебе, – прошептала она, не имея сил предложить ему ничего лучшего.

– И что же переменится? – спросил он, прижавшись губами к ее волосам.

«Мои чувства, мои желания, мое отношение к тебе, к Тревельяну».

– Не знаю, – соврала Равенна.

Малахия прижимал ее к себе, словно не желая отпустить, словно понимая, что им никогда не быть вместе. Понемногу она покорилась этим объятиям, ощущая горечь и сладость родства… уже потому, что она понимала: близость эта будет недолгой.

Так и вышло.

Внезапный скрип заставил вздрогнуть обоих. Взгляды молодых людей обратились на верх винтовой лестницы. Там маячил темный мужской силуэт.

– Поднимайся наверх, Маккумхал, чтобы я мог увидеть твое лицо прежде, чем убью тебя.

Голос этот нарушил нежное прощание. Ужас пульсировал в жилах Равенны, когда она поднимала лицо от плеча Малахии. Над ними на лестнице стоял Тревельян. Тьма обволакивала его фигуру, лишь в руке в свете лампы поблескивал пистолет.

– Нет… все это неправильно, – бормотала она, пытаясь глубоким дыханием усмирить колотившееся сердце.

– Ты убил Симуса, негодяй, и заплатишь за это. – Тревельян сделал шаг вниз, потом еще один. Свет вырвал из мрака его жесткое лицо. – Всю свою жизнь он работал на меня. Он был мне как член семьи, а ты убил его… Для чего? Для чего?

Крик его пронесся по каменному лестничному колодцу стенанием призрака.

– Он не убивал Симуса, я же объяснила вам, – произнесла Равенна, все еще не отпускавшая Малахию.

Тревельян стоял уже на ступеньку над ними. Мерцающий свет фонаря не мог скрыть ярости, горящей в его глазах.

Медленным и решительным движением граф приставил пистолет к виску Малахии. А потом медленно и решительно взвел курок.

Малахия напрягся. Равенна только охнула.

– Встань и прими смерть, как подобает мужчине. Мне отвратителен трус, который убил Симуса.

– Тревельян, нет! Боже мой – нет! – протянув вверх руку, Равенна повернула ствол пистолета к себе.

– Так вы хотите, чтобы я застрелил вас обоих? – спросил Тревельян слишком уж спокойным голосом.

– Как вы узнали, что я здесь? – воскликнула Равенна.

– На столике не было лампы. Войдя в комнату, я сразу увидел свет, пробивающийся из-под потайной дверцы. – Лицо Тревельяна исказила боль. – Эти ступеньки ведут в пещеру, расположенную под замком. Вот так я и узнал, что ты встречаешься… – вставив какое-то неразборчивое ругательство, граф указал пистолетом в сторону Малахии, – …с этим.

Равенна прижалась щекой к стволу. И когда первый страх отхлынул, шепнула:

– Ниалл, вы застрелите и меня?

Она еще ни разу не называла его по имени. Граф, похоже, был тронут. Оставалось только надеяться на это. Шли секунды.

Он погладил ее волосы, обмотав прядью ладонь – как повязкой, черные волосы подчеркивали белизну сильной руки. Лицо его было совсем рядом. Горькая улыбка тронула его губы.

– По-моему, этот гейс заставит меня в первую очередь покончить с собой, Равенна.

Она подавила нервную дрожь.

– Тогда отпустите Малахию. Я уверяю вас – сегодня он не нажимал на курок. – Равенна крепко обнимала Малахию. С тем же успехом можно было обнимать столб, столь одеревенелым и напряженным было тело молодого человека. Он был в ужасе. Равенна видела капли пота на его виске.

Ствол пистолета был прижат к ее щеке.

– Итак, ты просишь, чтобы я сохранил ему жизнь, любовь моя?

– Да-да, отпустите его. Я клянусь, что он более не покажется в этом графстве.

– Такие обещания не выполняются никогда.

Ужас наполнял ее сердце. Малахия начал сотрясаться всем телом, но не произнес даже слова в свою защиту.

– Отпустите его, – умоляла Равенна. – Уж лучше убейте нас обоих, чем казнить его за преступление, которого он не совершал.

– Неужели этот подонок так много для тебя значит?

– Да, – Равенна не стала лгать, не умея и не желая определить ни начала, ни предела своих чувств к Малахии.

Гнев Тревельяна наконец прорвался. Он пнул Малахию ногой, не разрывая объятий, Малахия и Равенна упали на несколько ступеней вниз. Малахия пытался помочь ей подняться на ноги, когда Тревельян ткнул пистолетом в самое лицо молодого человека.

– Не прикасайся к ней, – прорычал он. – Убирайся из Лира и никогда больше не возвращайся сюда. Ты слышал меня?

Малахия кивнул. Даже во тьме Равенна видела, что приятель ее был белее листка бумаги.

– Ты не стоишь ее внимания. – Тревельян словно выплюнул проклятие. – Беги, бесхребетная шавка, и знай, что сейчас твои мозги уже забрызгали бы всю эту стену, если бы она не выпросила у меня твою жалкую жизнь. – Вновь толкнув Малахию сапогом, он отбросил молодого человека еще на несколько ступенек вниз.

Оказавшись под покровом тьмы, Малахия встал. Жалкий и униженный, он поднял кулак и громким голосом провозгласил:

– Наше дело не окончено, Тревельян. Вы не можете отобрать все у таких как я, ничего не заплатив, наступит и ваш черед. На ваших похоронах плакать будут немногие.

С этими словами он отправился прочь. Перепрыгивая через три ступеньки, друг детства Равенны растворился во мраке. Издалека донеслось его проклятие, подобающее обреченному аду грешнику.

И тогда в башне вновь воцарилось молчание, и крысы вновь заскребли по камням, а капель, разбивавшаяся о сырой камень, ничем не напоминала о случившемся.

С болью в сердце Равенна вцепилась в камни, чтобы подняться на ноги. Она выпрямилась, ощущая тяжесть в сердце, ибо теперь ей предстоял разговор с Тревельяном с глазу на глаз. На нее падет вся тяжесть гнева, вызванного смертью Симуса.

– Иди сюда, – сказал Тревельян хриплым голосом. Медленно, словно превратившись в Гранью, девушка сделала два шага, каждое движение давалось ей с трудом.

Свет, вырывавшийся из брошенного Малахией фонаря, падал на лицо графа. На нем читалось коварство и нечто другое – странное сочетание любви и боли.

– Я пришла сюда для того, чтобы узнать об отце, а не для того, чтобы встречаться с Малахией, – попыталась оправдаться Равенна.

Тревельян обнял ее за талию и прижал к себе. Негромким голосом он спросил:

– А ты знаешь, что они пытались убить меня?

Вопрос этот поразил ее как пощечина.

– Нет, я этого не знала. Клянусь вам могилой матери, я не знала.

Равенна глядела на Тревельяна, ощущая, как колотится в груди сердце. Дело плохо. И незачем отрицать это.

Граф достал из кармана жилета ту записку, которую уже показывал ей.

– Знаешь ли ты что-нибудь об этой бумажке?

Равенна покачала головой, не в силах смириться с тем, что ее имя, начертанное на записке, сделалось причиной трагедии этого дня.

– Я совсем ничего не знаю. Могу только уверить, что Малахия не способен на убийство. Просто потому, что он не в силах пойти на это. – Прошептала она дрогнувшим от страха голосом.

Приступ едва не вырвавшегося на волю гнева исказил черты графа.

– А ты у нас невиновна, так? Невиновна ни в чем… Ты утверждаешь, что ни в чем не замешана. Хотя я то и дело уличаю тебя в тайных сношениях с Маккумхалом. Ты обнимаешься с ним и, наверно, даже…

Договорить Тревельян не сумел.

– Но я никому не причинила боли, милорд. – Равенна содрогалась всем телом. – Малахия в детстве был моим другом. Я понимаю его, но это все.

– Но ты отказываешься понять его стремление уничтожить меня, – глухо проговорил Тревельян. – Уничтожить Симуса, упокой, Господи, его душу.

– Нет, – Равенна вцепилась в его руку. – Малахия не стрелял. Я знаю, ему жаль Симуса. Вашего кучера убил не он, и я положу свою жизнь, чтобы доказать это.

Граф глядел на нее. Ощущая, как стянулся в комок желудок, Равенна видела, что он все же не совсем верит ей. Наконец монотонным голосом, словно устав от войны, Ниалл произнес:

– Когда я был еще молод, мне дали подержать младенца – дитя, у которого было только будущее. – Прижавшись щекой к волосам Равенны, как будто чего-то моля, он задумчиво продолжил: – Мне сказали, что эта девочка будет моей невестой, а я только смеялся. Но я понял, что не в силах отвергнуть ее. Эта жизнь должна была вызреть, обещание – расцвести. Я не хотел ее, но тем не менее стремился помочь ей. Я позаботился, чтобы у нее было все необходимое…

Равенна чуть не задохнулась. Голос Тревельяна завораживал ее. Он просто не мог, не имел права произносить подобные слова, однако потрясающая неожиданностью истина точно укладывалась недостающим звеном в давно не поддававшуюся пониманию головоломку.

– Дитя это превратилось в женщину. Прекрасную женщину. И хотя я обеспечивал ее всем, сделал ее жизнь такой, как мне было нужно, я все твердил себе, что не хочу ее. И все же однажды, когда судьба в очередной раз столкнула нас, я обнаружил, что у красоты ее есть душа. Она обладала остроумием, которое я нашел привлекательным, и сердцем, столь же одиноким и жаждущим, как мое собственное. Я понял, что думаю о ней, тревожусь за нее, удивляюсь ей. И вскоре я понял, что мысли мои обращены только к ней.

Тревельян обнял ее, руки его впились в ее волосы, и Равенна вскрикнула – не столько от его грубости, сколько от неожиданности. То, что он говорил, казалось просто невероятным, тем не менее она опасалась, что так все и было. Он заботился о ней… Он, а не давно погибший отец.

Тревельян отклонил голову Равенны назад, так, чтобы ей пришлось посмотреть ему в глаза. Деревянные шпильки из волос дробью посыпались на каменные ступени.

– И вот я, наконец, обнаруживаю, что она связалась с убийцами и ворами. Все мое обучение, – он встряхнул ее, – да, мое обучение, и мой коттедж, и мое столовое серебро, и мои деньги не удержали ее от порока. Я думал сделать ее леди, а вместо этого нахожу…

Ниалл не сумел выговорить это слово.

– Не надо, – попросила она шепотом.

– Однако только мысль о том… – голос Тревельяна дрогнул, – …одна только мысль о том, как он… – боль кинжалом засела у него внутри. Ниалл закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от нее, – …как Маккумхал… обладает тобой, сводит меня с ума.

Рыдание застряло в ее горле. Извиваясь под тяжестью его слов, Равенна не смела даже взглянуть на графа.

– Но довольно. Хватит с меня этих мыслей. – Тревельян крепко держал ее, невзирая на все попытки освободиться.

– Никогда больше не говорите мне таких ужасных слов! – выкрикнула Равенна, пытаясь справиться со слезами. Болезненным потрясением являлось уже то, что всю ее жизнь направлял Тревельян, а она даже не знала об этом, но еще хуже было понимать, что граф видит в ней не более чем шлюху, нуждающуюся в направлении.

– Ужасных? Ужасных? – он был готов смеяться. – Нет, в словах не бывает ничего ужасного. Вот смерть Симуса – это действительно ужасно.

Тревельян не сдерживал более гнева; его мрачное, яростное лицо было жутким в этом удушающем полумраке. Ей хотелось бежать от него под теплый и уютный кров своего дома, но теперь от Тревельяна некуда скрыться. Гневные объятия были прочнее железных оков. Этим вечером он отобрал у нее все – даже дом. Их с Граньей коттедж более не принадлежал им. Дом всегда принадлежал Тревельяну. Мир ее рухнул.

Со стоном признав поражение, она сдалась и в отчаянии прошептала:

– Но я пришла сюда только для того, чтобы узнать о моем отце. Поверьте мне, я не имею ни малейшего отношения к сегодняшнему преступлению. Обещаю, что если вы расскажете мне все, что вам известно, я оставлю замок и никогда не побеспокою вас еще раз.

– Гриффин рассказал мне о человеке, который умер в Антриме двадцать лет назад.

– Кто был этот человек?

Лицо его сделалось жестким.

– Кто? Я скажу тебе это. Но не здесь. О нет, только не здесь.

Равенна кивнула, догадка окатила ее ледяной водой.

– Я не буду…

– Не будешь? Ради него, не ради меня. – Смех Ниалла ранил ее. – Конечно, даже мысль о том, что этот старик может войти в твою юную сладкую плоть, кажется тебе отвратительной.

– Отвратительно то, что вы говорите, – с вызовом бросила Равенна.

Зловещим тоном Тревельян произнес:

– Отвратительно или нет, но пора. Тебя все толкали ко мне. Могу сказать им всем: я тебя поймал. Ты слышала? Я тебя поймал.

Равенна в панике глядела на графа, не желая смириться со значением его слов.

– Я не приз, которого вы наконец добились, – прошептала она.

– Нет? – Губы Тревельяна искривились в циничной улыбке. – Ну а кто же ты тогда? Принцесса? Благородная леди, к которой мне надлежит обращаться, преклонив колено? Ты – мыльный пузырь. Мой мыльный пузырь. Твое образование – или, точнее, мое – просветило тебя, но недостаточно хорошо. Похоже, ты не способна понять, что родилась вне брака – без родителей и денег. Да ты бы, наверное, умерла, если бы не мои милосердие и забота.

– Милосердие и забота, – повторила она. – Так называется подобное обращение?

Искорка вины сверкнула в глазах Тревельяна. Охрипшим внезапно голосом он продолжил:

– Не будь меня, ты бы копала на поле картошку, если не хуже. Я – твой спаситель и всегда был им. А ты все никак не поймешь этого.

– Я прекрасно все понимаю, милорд. И не испытываю никаких иллюзий. Да и как я могу забыться, когда вы всегда стремились самым жестоким образом напомнить мне о моем низменном происхождении? – Непрошенные слезы хлынули на ее глаза. – Не стоит опасаться того, что вы однажды приняли меня за леди, подобного не было никогда… Однако я и не ваша рабыня. Вы не можете делать со мной все, что придет вам в голову. Если вы – мой спаситель, то кого мне просить спасти меня от вас?

– Но кто остановит меня, Равенна? Твой жалкий рыцарь бежал. И теперь тебе не на кого надеяться. Стало быть, пора.

– Последний раз говорю вам: я ничего не хочу от вас.

– Приятно услышать, наконец, слова, которые должны были предназначаться Маккумхалу.

Со стоном она попыталась оттолкнуться обоими кулаками от его груди. Взяв Равенну за талию словно вазу, Ниалл вновь прижал ее к каменной стене.

– Не делайте этого, – в голосе ее звучала тоска. – Не надо отнимать у меня все, называя это спасением, потому что вы опасаетесь гейса и хотите доказать, что его не существует.

Жаркое дыхание графа касалось ее виска.

– Я не боюсь гейса. Все это лишь слова. – Тревельян прикоснулся к лицу Равенны. – В этом мире я боюсь лишь одного – неизбежного.

– Разве это неизбежно? – слезы душили Равенну.

Ниалл не ответил ей и не отвел взгляда.

Вопрос лег на ее плечи тяжестью свинца. Равенна заплакала. Ни одна женщина еще не хотела избавиться от мужчины больше, чем она в тот миг, и ни одна так не жаждала его одновременно. С каждым новым оскорблением она все больше и больше жаждала его одобрения. Измученная желанием и отчаянием, она ощущала, что имеет лишь две возможности: бежать от Ниалла с разбитым сердцем, или же самой вручить его графу, чтобы тот разбил этот дар прямо сейчас.

Любое решение покалечило бы ее душу.

Молча Тревельян ожидал новых протестов, нового сопротивления. И, не дождавшись, неторопливо, смакуя каждое прикосновение, приподнял ее подбородок и впился в ее полуоткрытый рот жадными губами.

Равенна закрыла глаза, отдавая Ниаллу в полное владение свой рот и проклиная его всем сердцем. Несчетное число раз она говорила себе, что ненавидит графа, но ненависть эта подвела ее. И теперь, вместо силы, девушка ощущала слабость. Но в объятиях его было нечто такое, чему невозможно было сопротивляться… нечто, не имеющее физической природы. Ниалл целовал ее с таким гневом и страстью, которых она еще не знала. Она тосковала по его любви, по тому доброму, что скрывалось под этой жестокостью.

Равенна не хотела верить, что существуют какие-то силы, которые способны заставить ее ощутить такое, чего она совсем не хотела; однако, когда Тревельян взял ее лицо в ладони и целовал, целовал ее губы, когда спина девушки уперлась в грубый камень стены, когда рот ее алкал его уст, отрицать что-либо было бессмысленно. Сдаваться было немыслимо, но Равенна тем не менее капитулировала. Ибо ложь этих уст была такой сладкой, и страсть одолевала ее. Его рот, и губы, и каждое прикосновение проникали в самую ее душу, которая уже шептала:

– Наконец. Наконец. Наконец я нашла тебя.

Оторвавшись от рта Равенны, Тревельян повлек ее за собою по лестнице. Губы ее кровоточили, а рот казался пустым. Ненавидя себя, она прикрыла губы рукой, словно чтобы удержать на них ощущение поцелуя, страстного лобзанья, которого она жаждала.

Ниалл тащил ее за собой по лестнице в спальню, и Равенна почему-то не сопротивлялась. Каким-то образом он опутал девушку паутиной, лишившей ее всякой способности к самозащите. Все ловушки были известны заранее: Тревельян, как старший, владел искусством соблазнения, она же, по невинности своей, даже не способна была полностью осознать, что ей грозит, и была слишком околдована им, чтобы воспротивиться. Но остановить Ниалла уже было невозможно. Казалось, сама судьба толкала их в его спальню. И неизбежны были эти поцелуи: на кресле в прихожей, возле резного столба под балдахином, на атласном покрывале постели. И нельзя было обмануть себя: она хотела его поцелуев… долгих, сладостных и страстных. Более того, они казались желанной водой, оросившей пустыню ее одинокой души. В жизни ее не было никого: ни подруг, ни любовников. Дряхлая Гранья недолго еще задержится на земле. У нее не было никаких реальных перспектив для брака, и будущее казалось Равенне черной бездной, из которой не могло выйти ничего хорошего.

Да, она жаждала его поцелуев – из-за ложного обещания, которым они пытались обмануть ее. Тревельян принадлежит к Верхам, а она – никто… ничтожество, даже в глазах соседей. Тревельян никогда не снизойдет до того, чтобы сделать ее леди. Люди его положения не женятся на подобных ей, и никакой гейс не изменит этого, даже если все вокруг будут молить Бога о таком браке.

Рука Ниалла легла на ее затылок, он словно пил из ее губ, рождая ослепительную радость в сердце Равенны, невзирая на весь ждущий впереди мрак. Она получит его. Пусть тревога заменяла ту музыку, которую ей хотелось бы слышать. Пусть он еще не сказал ни одного слова о любви. Она понимала, что Ниалл испытывал к ней лишь плотское вожделение, но когда он расстегнул последний крючок на старом синем шерстяном платье, не произнесла и слова протеста. Равенна лишь смотрела на Ниалла с желанием и болью, измученная происходящим… тем, как полно этот волевой и могущественный человек покорился женщине из низов… его готовностью молить ее о любви.

– Я девственна, – прошептала она, ощущая его поцелуи на плече; на сей раз шерстяное платье мгновенно соскользнуло на тяжелые шелковые покрывала.

Тревельян помедлил, едва осознавая ее слова.

– Девственна, – пробормотал он, лаская ее шею языком. – Прекрасно.

– Ты слышал меня? Слышал? – Голос ее был полон едва сдерживаемой страсти. Равенна не знала, какая часть ее существа еще сопротивляется ему, однако чувства самосохранения оказалось в ней сильнее, чем думалось ей самой. Она не сомневалась в том, что ей следовало быть более благодарной этому чувству, однако она – как ни странно – ощущала одно лишь сожаление.

Ниалл посадил Равенну к себе на колени и ладонью охватил прикрытую рубашкой грудь, воспламеняя ее чресла огнем желания.

– Я слышал, – негромко шепнул он, – и вот-вот поверю.

– Неужели ты… – слова не давались ей. Губы Ниалла уже нашли под тканью ее сосок. Застонав, Равенна сказала едва ли не пьяным голосом: – Неужели… ты… настолько зол, что… заставишь меня доказывать это.

Аргумент был слабым.

– Ты предназначена мне, – горячее дыхание его сделалось частым. – Девственница ты или нет – мне безразлично; все это относится к твоему телу. А мне оно не нужно.

Голос Тревельяна напрягся: сбросив с ее плеча бретельки рубашки и корсета, он освободил ее полную грудь.

– Мне нужна твоя душа, – прошептал он, прежде чем припасть губами к соску.

Равенна в беспомощности погрузила пальцы в его волосы, мечтая о том, чтобы рассудок ведром холодной воды отрезвил их обоих. Надо бежать, надо отвергнуть это безумие, однако она знала, что не сделает этого. Ниалл привлекал ее к себе каким-то необъяснимым магнитизмом. Потребность находиться с ним влекла ее дальше с неудержимой силой. Вот оно – неизбежное.

– Пожалуйста… – прошептала она, не зная, чего хочет.

Сапоги Ниалла с грохотом упали на пол. Его рубашка и брюки уже лежали на ковре, а черный галстук траурной лентой свисал со столба над постелью.

«Пожалуйста» – слово это звучало в голове Равенны, когда он оказался на ней, перед этим избавив ее от последнего клочка одежды. Она не могла договорить просьбу. Неужели она хочет, чтобы он отпустил ее? Нет, пусть он целует ее, запустив свой язык в самые глубины ее рта.

Равенна поняла, что хочет и безопасности и экстаза. Но ни того, ни другого не будет, ибо лорд Тревельян предлагал ей всегда лишь опасность и сердечную боль.

Ниалл прижимал ее к постели. А когда Равенна полностью оказалась под ним, раздвинул ногами ее мягкие бедра.

Взгляды их встретились.

Он лежал на ней, и в обращенных к ней глазах Равенна видела блеск вожделения. И все же она угадывала его нерешительность. Равенна погладила повязку на руке графа, ощущая желание припасть к ней губами и тем самым доказать свою капитуляцию.

– Почему ты так смотришь на меня? – прошептала она.

Ниалл поцеловал ее грудь. Язык его ласкал соски, и ей уже хотелось кричать… только она не знала, чего хочет: чтобы он остановился или чтобы продолжал.

– Никогда не думал, что буду хотеть женщину так, как хочу тебя… – зубы его прикоснулись к ее гладкой коже, чуть прищемили нижнюю половинку ее груди. – Это ощущение… просто поедает меня заживо…

Она закрыла глаза в знак согласия.

– Тогда… может быть, нам не следовало бы…

– Нет, – Ниалл поцеловал ее, вонзив язык между губами.

Равенна содрогнулась от желания и покорности.

– Этому назначено быть. Ты это знаешь. Я тоже. – Он вдруг шевельнулся как зверь, приготовившийся схватить добычу. Яростным движением он согнул ее колени к груди и с силой вошел в нее, заглушив возглас удивления и слабые протесты Равенны поцелуем.

Ниалл двигался в ней, а она пыталась противиться этому, причиняя себе новую боль. Глаза его были обращены к ней, и Равенна ощутила, что он понял ее состояние. Она была девственна и при всем переполнявшем ее желании не привыкла ощущать мужчину внутри себя. Не желая того, она ударила его обеими руками, требуя, чтобы он прекратил. Но тут Ниалл шепнул ей на ухо:

– Прикоснись ко мне. – Голос его был строгим и повелительным.

Равенна покачала головой. Обнимать нагое мужское тело, заниматься любовью ей еще не приходилось…

– Обними меня, – прошептал он.

– Нет, – прошептала она, ощущая необъяснимое беспокойство.

Он замедлил движения, сделавшиеся мучительными. Равенна негромко вскрикнула.

– Прикоснись ко мне, или мы прямо сейчас закончим, – голос его над ней превратился в стон.

С отчаянием пытаясь понять, почему это так необходимо, помедлив, она подняла руки, скользнув ими по его спине. Кожа Ниалла оказалась гладкой, мышцы крепкими. Талия его оставалась подтянутой.

– Вот так… – прошептал он, когда ее руки остановились на его ягодицах. Обхватив их, прочувствовав их, она ощутила, что и сама начинает покоряться извечному ритму. Каждый поцелуй, каждый новый напор расслаблял ее все больше и больше… наконец, тело Равенны как бы расплавилось от рождавшегося в нем чувства.

Испустив глубокий гортанный звук, она запрокинула назад голову. Тревельян над ней смеялся, он шептал что-то низким животным голосом. Когда, пригнувшись, он взял губами ее сосок, Равенна пережила новое, не известное еще чувство. Теперь она понимала всю его силу. Сладкая боль казалась настолько могучей, что она готова была согласиться с теми, кто губил свою душу ради нее.

Тревельян снова шептал ей на ухо такие слова, которых она не хотела и одновременно ждала. Ему было мало одного тела. Он хотел ее целиком, и слушая этот шепот, она поняла, что Ниалл победил. Чресла ее распирала сладкая мука, и внимая его горячим словам, она поняла, что должна или покориться ей, или умереть. Отрицая. В агонии она вскрикнула, обхватив его спину.

Слова Ниалла отправили ее в рай.

Этот мужчина действительно был поэтом.

* * *

Тревельян поднялся с постели, оставив девушку спящей. Равенна уснула после полуночи, но покой бежал от него самого. Смерть Симуса тяжелым бременем легла на душу Ниалла. Натягивая брюки, он взглянул на темноволосую красавицу, лежавшую под тяжелым покрывалом. Равенна спала беспокойно и во сне хмурила брови. Сон явно не принес в ее душу мира. И он вполне понимал причины. То, что произошло между ними, смущало и самого Тревельяна. Он не собирался этого делать. И если бы не застал ее с Малахией, все могло сложиться иначе. Быть может, ему удалось бы тогда остаться джентльменом в отношениях с ней.

* * *

Равенна перекатилась на живот. Из-под приподнятой руки выглядывала грудь – молочный полумесяц, полный женственного очарования. Он глядел на нее, сжав скулы. Возможно, он и сумел бы остаться джентльменом. Но не навсегда. Она проникла в его кровь. Душа и тело Равенны соблазнили его настолько, что возврата уже не было. Девушка эта принадлежала ему, и лишь приставленный к голове пистолет мог заставить Ниалла отказаться от нее.

Налив себе виски, он сел в кресло у камина. В задумчивости он обычно принимался потирать щеки.

Гибель Симуса по-прежнему мучила его. Человек этот служил Тревельяну столько лет, сколько он помнил себя, и то, что Симус погиб во время покушения на него самого, холодком отзывалось под ложечкой. Он уже почти уверовал в гейс: Лир посетил блайт, и убийца Симуса, вне сомнения, пойдет на новое покушение.

Взяв бокал, он проглотил жгучую жидкость – как и собственный гнев. Ей не следовало быть с Малахией. Невзирая на все уверения девушки, Ниалл допускал, что она все же участвовала в заговоре с целью его убийства. В конце концов, разве он может сказать, что действительно знает ее?

Глядя на холодный очаг, Ниалл все же не мог поверить, что Равенна могла бы причинить ему вред; тем не менее девушка уже дважды избавила Малахию от кары. Парень был ей дорог, и этого нельзя отрицать. Ниалл и в самом деле не знал, на что способна она ради Маккумхала в самой сложной ситуации.

Ревность молодой зеленой лозой стиснула его сердце. Во всяком случае, Маккумхал не добился ее. Она была невинной, теперь он в этом убедился. Но разве это что-либо изменило? Немногое. Он вновь застал ее с Малахией. Вновь и вновь она защищала его, обнимаясь с ним, утешая его. А мальчишка не дурак. Что ж, Маккумхал в конце концов затащил бы ее к себе на тюфяк. И тогда она навсегда стала бы недоступной ему.

– Уже поздно.

Шепот испугал Ниалла. Повернувшись, он увидел в дверях Равенну в его халате. Волосы ее в беспорядке спускались на плечо, она глядела на него усталыми глазами. С неловкостью он отметил красное пятно на нежной шее и понял, что сам оставил его.

Ниалл поглядел ей в глаза. В темно-фиолетовой глубине пряталась тревога – и еще что-то вроде смеси надежды и страха. На нее было трудно смотреть.

– Теперь ты должен рассказать мне об отце. – Каждое слово давалось ей с болью, Равенна явно не хотела говорить с ним. – А потом я вернусь в коттедж… к Гранье.

– Гранья знает, что ты здесь, – одним глотком Тревельян допил оставшееся в бокале виски.

– Расскажите мне об отце, – взмолилась она. – Я заработала это.

Ниалл смолк, не зная, как разговаривать с ней. Близость почему-то возвела между ними стену. Недоверие в ее глазах не нравилось Ниаллу, однако – он был в этом уверен – оно не уступало его собственному.

– Утром я повезу тебя в Антрим. Как ты понимаешь, у тебя нет возможности добраться туда без моей помощи.

Равенна отвернулась, поспешно скрывая гнев, промелькнувший в ее глазах. Ниалл видел, что она не хочет вообще связываться с ним, но пока он не мог допустить этого. Ему хотелось слышать ее благодарность, разрушить отчуждение между ними. В постели все было иначе.

Он показал своей гостье на кресло… то самое, которое ожидало леди Тревельян.

– Иди сюда. Садись.

Равенна неторопливо подошла и опустилась в кресло. Она сидела в напряженной позе, и Ниаллу не понравился взгляд ее глаз.

– Просто скажите мне, где искать его. Я никогда не просила вашей помощи… за все прошедшие годы. – Равенна облизнула губы, покрасневшие и чуть припухшие после поцелуев. Они манили Ниалла, ему хотелось нового поцелуя, однако теперь Тревельян понимал, что покрывший их лед уже не растопить.

– Я многое сделал для тебя и Граньи. Разве я не заслужил благодарности!

Огненная вспышка в глазах Равенны заставила его задохнуться.

– Я принадлежу вам. Вы платили за мое обучение, за коттедж, за уход за Граньей. Разве рабыня не была благодарна господину?

Испуганный собственным гневом, Ниалл изменил позу. Он терял власть над ситуацией и не мог вернуть ее.

– Вот уж кто не раба, так это ты, Равенна, – угрюмо шепнул граф.

Смутившаяся Равенна молчала. А потом произнесла:

– Малахия говорит, что для Верхов все мы – рабы, а я теперь самая последняя из рабынь, потому что…

Равенна обернулась, бросила взгляд на постель, и прекрасные глаза ее наполнились слезами.

– Малахия глуп. – Ниаллу хотелось дотронуться до нее, утешить ее. – Он соблазнил тебя своими скверными идеями и попадет за них на виселицу, да еще утащит за собой и тебя.

– Малахия обращался со мной много лучше, чем вы. Но он не прибегал к шантажу, чтобы добиться меня.

Гнев Ниалла нарастал.

– Ничего подобного, – отрезал он. – Наш… – глаза его обратились к смятой постели, – наш союз не таков. Мне кажется, случившееся уже не зависело от нас. Оно было предопределено.

– Я погибла. И это также предопределено?

Ниаллу хотелось зажать уши, чтобы только не слышать укоризну в этом голосе. Внезапно пересохшим ртом он произнес:

– Почему погибла? Об этом никто не узнает. Случившееся с нами вполне естественно. Подобное нередко случается с людьми.

Равенна глядела на Ниалла, не пытаясь скрыть заливший щеки румянец.

– Полагаю, что так. Подобное соображение превосходно объясняет происхождение всех бастардов в ирландском графстве. – И уже едва слышным шепотом добавила: – В том числе и мое собственное.

Ниалл скрестил руки на обнаженной груди, словно пытаясь сдержать ими собственное раздражение.

– Этого не изменить. Я не собираюсь судить тебя.

Слезы вновь заполнили ее глаза.