Текст книги "Часы любви"

– Ступай, любимая, отдохни, – проговорил Ниалл, поглядев ей в глаза. – Я скоро последую твоему примеру.

– Но… – Тревога в его глазах погасила ее возражения.

– У нас еще будет время поговорить о деле, ради которого мы приехали, – шепнул он.

Ей хотелось бы воспротивиться, однако Равенна понимала, что Ниалл прав. Им представится более удобный момент заговорить о ее отце. Успокоившись, она кивнула лорду и леди Кинейт.

– Да, я действительно устала. Весьма благодарна вам за гостеприимство.

– Мы рады видеть вас у себя, леди Равенна. – В голосе лорда Кинейта звучало любопытство. И прежде чем последовать за Хебблем, она обернулась, вдруг заметив, что и хозяин замка столь же озадачен, как и она сама, – парой глаз, так похожих на его.

* * *

– Мы приехали сюда, чтобы отыскать отца Равенны. – Сделав большой глоток бренди, Тревельян поглядел на виконта. Леди Кинейт отправилась распорядиться насчет обеда, и мужчины уютно устроились в библиотеке у очага. – Старый сказитель, – неторопливо продолжал Ниалл, – утверждал, что отец леди Равенны был родом отсюда. Я понимаю; что это может показаться абсурдом, но мы считаем, что им был ваш брат.

– Мой брат, Финн Бирне, лорд Кинейт, скончался.

– Нам это известно.

Лорд Кинейт вопросительно поглядел на Тревельяна.

– И откуда же?

Тревельян сардонически усмехнулся:

– Бабушка Равенны сказала, что отец ее умер. Старуха просто… знала это.

Виконт приподнял бровь. Ниалл ухмыльнулся.

– Кое-кто из жителей Лира считает старую женщину ведьмой.

Лорд Кинейт расхохотался.

– Восхитительно. Какая прелесть. Неплохо бы познакомиться с нею.

– Кинейт, по-моему, Равенна – ваша племянница.

Поглядев друг на друга, мужчины сразу стали серьезнее.

– Финн Бирне неожиданно умер двадцать лет назад, – сказал лорд Кинейт. – Именно тогда я и унаследовал виконтство.

– Мы не знаем, как это случилось, – проговорил Ниалл.

– Это была ужасная трагедия, – в глазах лорда Кинейта стояла боль. – Финн Бирне был на пять лет старше меня и должен был стать виконтом. Я служил в Королевском флоте. Когда Финн Бирне явился проведать меня, мне было двадцать восемь лет. В своей записке он намекал на то, что должен поведать мне нечто важное. Мы были очень близки, и он сказал, что я должен все узнать первым… но что он хотел открыть, так и осталось тайной.

– И что с ним произошло?

– Финн должен был ждать меня у старого арсенала, где мы обычно встречались, когда он приезжал в Лондон, потому что в казармы его не пускали. Я не знал, что здание ремонтируют. Весь фасад его со стороны улицы занимали леса. Вокруг были пешеходы и рабочие, и мы не сразу отыскали друг друга. Потом мне объяснили, что средневековое здание обветшало и требовало ремонта. – Голос Кинейта дрогнул. – Вот и не повезло Финну. – Он глубоко вздохнул, а потом, помрачнев, продолжил, едва шевеля губами. – Наконец, отыскав друг друга, мы были так рады. Он казался бодрым и счастливым… просто необычайно счастливым, и мне не терпелось услышать новость. Потом мы отправились в «Посох и жезл», старинный паб, где нам нередко случалось бывать, и уже там услыхали женский вопль. Даже сейчас он повторяется в моей памяти снова и снова, словно какой-то неотвратимый кошмар. Мы бросились к бедной женщине, и она показала наверх. По лесам карабкался крохотный мальчик – лет, наверно, пяти, – он уже забрался так высоко, что мать не могла даже надеяться влезть наверх и остановить его. Он каким-то образом улизнул, воспользовавшись невниманием женщины, заговорившейся со знакомыми на улице. Мы в ужасе следили за тем, как мальчишка время от времени поскальзывался, но всякий раз для того лишь, чтобы продолжить подъем, ибо крайний испуг не позволял ему спуститься вниз. Наконец, Финн не выдержал. Я, офицер флота, за геройство награжденный лентой королем Георгом IV, застыл как примороженный, а Финн действовал. Став на леса, он поднялся по ним футом на тридцать. Затаив дыхание, мы смотрели на то, как он отыскивал взглядом мальчишку. Над головой брата несчастный ребенок звал мать на помощь, и она отчаянно рыдала внизу. Наши нервы были в напряжении. Каждое движение на лесах дорого давалось нам, ибо и Финн, и ребенок могли сорваться. Наконец, добравшись до малыша, брат сумел посадить его к себе на плечи. Теперь он спускался, терзая наши нервы каждым неторопливым движением – потому что оба они находились еще на грани смерти. Финн был уже футах в десяти от земли, когда мальчишка отцепился от него и собственными усилиями спустился на землю к матери. Тут это и случилось. От каменной башни отломился шпиль.

Он летел вниз как дротик, набирая в падении скорость. Помню, как начали падать леса. К этому времени мальчишка был уже в безопасности на руках матери, но Финну еще нужно было спуститься. Когда мы нашли его посреди обломков, помочь моему брату было уже нельзя. Шпиль ударил его прямо в грудь. – Лорд Кинейт умолк, словно у него не хватило сил… и лишь через несколько минут негромко продолжил: – Он был пронзен насквозь.

Кровь отхлынула от лица Тревельяна. Он помрачнел, словно вспомнив о гейсе, о последствиях бунта против судьбы.

– И вы так и не узнали, о чем он хотел поведать? – спросил он.

Виконт скорбно покачал головой.

– Добравшись до Финна, я едва успел обнять его, как брат мой умер. Он сказал несколько слов. «Я хочу… я хочу…». И назвал имя женщины.

– И как же ее звали?

Лорд Кинейт поглядел на Тревельяна и негромко сказал:

– Я заметил сходство между Равенной и Финном. Глаза и рот очень похожи. Я верю, что Господь благословил меня ею вместо утраченного любимого брата. И я хочу этого более, чем чего-нибудь другого на свете. Мне нужно дитя Финна Бирне. Скажите мне, Тревельян, мать Равенны звали Мэри?

Ниалл с недоумением поглядел на виконта. После долгой паузы он плотно закрыл глаза и отпил глоток «Старого Светлого».

– Конечно, тут возможна ошибка, – предположил он. – Ваш брат умирал. Вы могли не расслышать его.

Лорд Кинейт был искренне разочарован.

– Ошибка невозможна. Он вполне определенно произнес имя Мэри.

– Мать Равенны звали иначе. Боюсь, что Финн Бирне любил другую.

– Тем не менее Равенна может оказаться его дочерью.

Тревельян покачал головой.

– Согласен, но как доказать это? – Он не сводил глаз с пламени в очаге. – Быть может, так даже лучше.

– Финна сглазили, Тревельян. Эта девушка – его дочь. Я в этом не сомневаюсь.

– Быть может, он неправильно произнес имя. Ведь ему было ужасно больно, – предположил Ниалл. – Вы уверены в том, что ошибки не могло быть?

– Я отчетливо слышал имя. И даже сейчас оно преследует меня. Равенна – дочь Финна Бирне, но как я могу признать родство с ней, не предъявив доказательств?

– Вы не можете этого сделать, – согласился Тревельян, явно разочарованный. – Равенне придется смириться со своим незаконным происхождением.

– Но Финн не был распутником, Тревельян. Жаль, что вы не были знакомы. Он был поистине достойный человек во всем. – Он хлопнул ладонью по диванной подушке. – Мой брат был не из тех, кто бросает детей.

– Всякому из нас случается хотя бы однажды забыть о добродетели.

Но лорд Кинейт не уступал.

– Подумайте хорошенько. Иначе ничего не сходится. Равенна находится как раз в подходящем возрасте для того, чтобы Финн мог ухаживать за ее матерью. Он приехал в Лондон лишь для того, чтобы рассказать мне о своей женщине, я в этом уверен. И она – мать Равенны.

– А что именно сказал Финн Бирне перед смертью? – спросил Тревельян.

Лорд Кинейт скрипнул зубами от горя.

– Боль и теперь не прошла. Имя я слышал отчетливо. Мы повсюду искали женщину, но без успеха.

– Так каковы же были его слова? – Брови Ниалла – темное золото – насупились.

– Он сказал: «Я хочу… я хочу Мэри[57]57
  Здесь игра слов, основанная на созвучии имени Мэри с глаголом marry – жениться.


[Закрыть] Бриллиант». Мы повсюду искали такую женщину. Однако обнаружили Мэри Бриллиант только в Лондоне, она пела в опере, и ей было под пятьдесят. Конечно же, брат не мог влюбиться в нее.

Лорд Кинейт продолжал говорить. Тревельян же застыл возле каминной доски. В глазах его горел огонек. Лорд Кинейт еще распространялся о своей утрате и разочаровании, когда Ниалл, извинившись, отправился к жене.

* * *

Тревельян вошел в апартаменты на третьем этаже замка, отведенные им Хебблетуайтом. Равенна глядела в окно. Лицо ее побледнело. В глазах металось отчаяние, а он так хотел услышать ее смех.

– Равенна, – прошептал Ниалл, привлекая ее к себе и заключая в объятия. – Ничто не потеряно.

– Когда я получу возможность переговорить с лордом Кинейтом о моем отце?

– Я уже побеседовал с ним. – Ниалл поглядел на Равенну, надеясь на встречный взгляд.

– И что он сказал?

– Он сказал, что брат его, Финн Бирне, действительно умер. Он скончался двадцать лет назад.

– Финн Бирне, – прошептала она. – Что еще известно? Ты обнаружил, что он… что он… – она не могла подыскать нужные слова.

– Виконт не сумел обнаружить связи между тобой и его братом. – Ниалл глядел сверху вниз на Равенну, предвкушая мгновение, когда он сумеет исполнить ее мечту и растолковать ужасающую ошибку, которую допустил лорд Кинейт. У него даже кружилась голова. Он с трудом удержал себя от того, чтобы сразу не исправить ее.

– Значит, все ясно, – сказала она тихим и ровным голосом, едва скрывавшим слезы. – Если бы существовали свидетельства того, что Финн Бирне любил мою мать, я могла бы попытаться установить родство. Но поскольку это не так, я более не буду занимать ваше с виконтом время. Мы должны уехать отсюда при первой возможности.

Равенна словно окаменела в объятиях графа, не желая сопротивляться и не принимая их.

Коснувшись ее щеки, Ниалл улыбнулся.

– Мы уедем отсюда, как только карету починят и за нами пришлют из Хенси.

Равенна кивнула с полной уверенностью в том, что сохраняет власть над своими эмоциями. И вдруг почти против собственной воли прошептала:

– Ну что было плохого в моей матери, раз он не смог полюбить ее?

Вопрос растрогал Ниалла. Он не мог даже надеяться на такую искренность ее души.

– Он любил ее, Равенна. Я только однажды видел твою мать, но не сомневаюсь в том, что душа ее была не менее прекрасна, чем внешность. Я знаю, он любил ее, – многозначительно произнес Ниалл.

– Но почему же… – Голос ее дрогнул. И Равенна не окончила фразу.

Он прижимал девушку к себе. Черные пряди как обычно упали на ее глаза. Ниалл отвел их, едва не поддавшись желанию поцеловать Равенну. Теперь не время. Не время, когда его одолевает вопрос, который так страшно задать.

– Позволь мне спросить тебя, Равенна, – проговорил он негромко. – Если бы, прибыв сюда, ты действительно обнаружила, что Финн Бирне любил твою мать, даже хотел жениться на ней, как бы ты поступила тогда? Чего бы захотело твое сердце?

Равенна поглядела на него с удивлением.

– Чего бы захотело мое сердце? Конечно, это была бы радость. Все вокруг переменилось бы. – Полные розовые губы ее дрогнули. – Лорд Кинейт – добрая душа. Если бы я смогла чем-нибудь доказать, он признал бы наше родство. – Едва ли не виновато она поглядела на Ниалла. – Ну, а если бы меня признал виконт, твоя власть надо мной прекратилась бы. Дядя заставил бы освободить меня. Он не позволил бы обращаться со своей племянницей подобным образом.

Слова эти поразили Тревельяна в самое сердце. Он ожидал вовсе не такой реакции. Он мчался наверх, перепрыгивая через две ступени, стараясь убежать от напыщенного дворецкого, пыхтевшего позади, мечтая сказать Равенне о том, что Финн Бирне действительно любил Бриллиану. И теперь перед ним возникла страшная перспектива – можно было все сказать, а потом увидеть, как она сбежит из его объятий с помощью протекции лорда Кинейта, или же не говорить ничего… Скрыть новость, которая сделает Равенну счастливой. А он надеялся на то, что счастье соединит их. Как это ни глупо, он надеялся, что она бросится ему на шею, будет обнимать его, смеяться сквозь слезы, припадет с благодарностью к его губам. Губам, которые так жаждали поцелуя.

– Ты ничем не обязана мне, – произнес он, пожалуй, чуточку резковато.

Равенна поглядела на Ниалла настороженными глазами.

– Ты держишь меня в заточении. Ты все время пытаешься подчинить мои желания своим. Тебе не кажется, что если бы я не была в твоей власти, со мной нельзя было бы обходиться подобным образом?

– Ну, а если бы это было не так, что бы ты сделала тогда? – Руки его стиснули ее запястья. Гнев уже мчался в душе Ниалла табуном диких коней. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не тряхнуть ее хорошенько за плечи.

– Если бы лорд Кинейт признал меня… – Глаза Равенны сделались задумчивыми при этой мысли. – Наверно, я отправилась бы в путешествие. Мне хотелось бы увидеть свет. Я бы зажила совсем не так, как прежде.

– Все это я могу дать тебе.

Равенна поглядела на его тяжелые руки, не ослаблявшие своей хватки.

– Но ведь так это не делается. Все должно быть иначе.

Ниалл закрыл глаза. Он ненавидел себя. Он осуждал и презирал себя за то, что собрался сделать, но ничего не мог поделать с собой. Все узнав от него, она вырвется на свободу и никогда не вернется к нему. Да и зачем это ей? Молодая, прекрасная, с деньгами и положением Кинейта она сделается независимой. Ей будут делать предложения знатные пэры. Она будет выбирать. Ну что может он предложить ей такого, чего нет у всех остальных? Только свое сердце и душу… Ниалл уже сейчас видел этот смеющийся рот, который уже успел наполнить собой его мечты. Этот прекрасный рот, ради которого он уже готов пойти на смерть.

– Пусть предательство Финна послужит уроком тебе, – сказал он ласково, прикасаясь к ее лицу со всей сдержанностью, на которую был способен. – Бриллиана была похожа на тебя. Такая ранимая, не из тех, кто может рассчитывать на покровительство мужчин, подобных Бирне. Поэтому он и оставил ее.

Ложь заставила Ниалла задохнуться, но правда была бесконечно опаснее.

– Ты узнал, что он бросил ее? – Эта весть потрясла Равенну, побледнев, она поглядела на него круглыми глазами.

Ощущая свою силу, жестокую и ласковую, Ниалл ответил:

– Кинейт сказал мне, что он умер, повторяя имя какой-то Мэри. Я не сомневаюсь в том, что он твой отец, Равенна, но Кинейт уверял, что брат его любил эту Мэри.

Равенна съежилась, словно в груди ее застыли слезы, которых нельзя было выплакать.

– Ко мне у тебя будет больше оснований для благодарности, – продолжал Тревельян как бес-искуситель, признавая, что ощущение это не столь уж неприятно ему. Поглядев на Равенну, он покровительственно кивнул. – Обещаю, что буду обращаться с тобой совсем не так, как обошелся Финн Бирне с твоей матерью. Я не хочу, чтобы тебя ждала судьба Бриллианы – бедность и одиночество.

– Не надо, – сказала она холодным голосом, отворачиваясь к окну.

Став рядом, Тревельян заглянул в полные ненависти глаза. Притихнув на мгновение, оба они слушали, как негромко играет ветер с ветвями огромных ильмов, выстроившихся вдоль дороги к замку, и Ниалл подумал, не возненавидела ли теперь Равенна и этот замок – оттого, что могла полюбить его. Мысль эта заставила его поежиться.

– Значит, все улажено. Ты по своей воле остаешься со мной.

– Я не буду твоей пленницей.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

С явным удивлением Равенна заглянула в глаза Ниалла.

Она действительно была колдуньей. Он почувствовал, что на все готов ради нее. На все – но только не на то, чтобы дать ей свободу.

– Ты делаешь мне предложение? – спросила она негромко.

– Да, – прошептал Ниалл.

– Ты намереваешься сделать меня своей женой?

– Да, – повторил он.

– Но я буду тогда лишь пешкой в твоих руках, с которой ты будешь делать все, что захочешь.

– Нет. Ты будешь моей женой.

– По имени, но не по сути, – с безнадежностью в голосе сказала она. – Ты просто хочешь меня – как Финн Бирне хотел мою мать. Ты даже способен предложить мне брак, но только потому, что гейс испугал тебя. Ты думаешь обо всех неудачах, которые в противном случае начнут преследовать тебя. Тебе нужна жена, так почему нельзя сделать ею меня.

Непролитые слезы превратили в аметисты глаза Равенны.

– Если я выйду за тебя, ты начнешь командовать мною; я ведь не ровня тебе и никогда ею не стану. Я тебе не нужна. Иначе ты просил бы меня и ничего не требовал; вставал, когда я вхожу в комнату, обращался со мной так, как с леди Кинейт. Но ты вместо этого хочешь манипулировать мною.

Ниалл не стал отрицать ее слов, понимая, что его недрогнувший взгляд самым лучшим образом подтверждает правоту обвинения. Можно было не сомневаться, что в это мгновение она ненавидит его не меньше, чем Финна Бирне.

– Я не буду ничьей игрушкой, – прошептала Равенна, отворачиваясь.

Ниалл грубо встряхнул ее за плечи. Нутро его корчилось от боли. Он терял Равенну. И чем ближе к себе старался притянуть ее, тем дальше она отдалялась. Но какой у него остается выбор? Граф был в отчаянии. Другого выхода не оставалось – только плен.

– Ты ничего не поняла, – проскрежетал он. – Все это не так. Ты недооцениваешь силу моего чувства.

– Нет, – Равенна глядела в сторону полными гнева глазами. – Всякий раз, когда ты прикасался ко мне, я ощущала силу твоего чувства. Но что мне это дало, если ты все еще видишь во мне ту оборванную девчонку, пробравшуюся однажды в твои комнаты, чтобы украсть несколько волосков? Милорд, вы принадлежите к Верхам. Таким, как вы, был и мой отец. Бриллиана никогда не могла составить пару Финну Бирне, та же судьба ждет с вами и меня. В конце концов, что может потребоваться лорду от крестьянки? – Голос Равенны дрогнул. – Сущие мелочи, как свидетельствует пример Финна Бирне.

Ниалл уже открыл было рот, чтобы опровергнуть ее слова; тем не менее ему пришлось промолчать, памятуя о ловушке, которую он устроил для себя самого.

– Ты неверно судишь обо мне, – наконец проговорил он, ощущая слабость своей позиции в отсутствии тех убедительных аргументов, к которым не смел прибегать.

Слезы, с которыми Равенна справлялась мгновение назад, теперь хлынули по ее щекам. Она глядела на него, такая прекрасная в своей безнадежности… Ниалл понимал, что оболгав Финна Бирне, он убил все ее мечты, однако же не стал ничего делать, чтобы успокоить Равенну. Эгоистичный гедонист – таким мог он считать себя отныне. Ведь гибели собственных мечтаний он предпочел смерть ее надежд.

– Разве ты не понимаешь, что нельзя силой заставить меня полюбить? Гейс более мудр, чем нам кажется, – сказала Равенна, с мольбой протянув руку. – Он говорит правду.

– Чем же можно заслужить твою любовь? Скажи мне, и я все сделаю.

– Физическое желание – далеко не все, что нужно мне в жизни…

– Я знаю это, – перебил Ниалл, ненавидя себя за отчаяние, звучавшее в его голосе.

– Будь это иначе, я предпочла бы Малахию. Он хотел обладать мною, но я поняла, что ничего другого он никогда не сумеет мне дать… а мне нужно большее.

– Так скажи мне, что тебе нужно!

– Я хочу любви и равенства в отношениях. Иначе я буду только служанкой, удовлетворяющей твои прихоти.

– А не случалось ли тебе когда-нибудь испытывать одиночество? – Вырвавшийся из его собственных уст вопрос потряс Ниалла, он не хотел говорить ничего подобного, но произнесенная фраза уже стала между ними, готовая превратиться по собственной прихоти во врага или друга.

Отступив от Ниалла, Равенна повернулась к нему спиной, словно желая скрыть выражение своего лица.

– Милорд, на этой земле нет более одинокого, чем я, человека. У меня никогда не было никого и ничего, кроме Граньи. Я люблю писать, однако и эта любовь одинока. Сочинительство – дело столь же удаленное от людей, как и все скорбные, лишенные друзей годы моей жизни.

– Тогда приходи ко мне.

– Но чем вы гарантируете мне равенство?

Ниалл не сумел ответить. Рыдания вдруг накатили на Равенну всепоглощающей волной. Спрятав лицо в ладонях, она заплакала, каждой слезинкой сплетая удавку на шее Тревельяна.

– Пожалуйста, моя любимая. Не надо, – прошептал он, уткнувшись в волосы Равенны, вновь оказавшейся в его объятиях.

– Я знаю, он любил ее. – Полные слез глаза обратились к окну, к зеленым лужайкам Кинейта. Казалось, что Равенна никогда не захочет увидеть их снова. – Гранья сказала мне, что он любил ее, и я буду верить в это до скончания своих дней.

– Верь ей. Верь, – шепнул Тревельян, сожалея о том, что солгал.

Глава 23

В карете, возвращаясь домой, Равенна все думала о глазах лорда Кинейта. Обед предыдущим вечером получился неловким, разговор шел натянутый и напряженный. Лорд Кинейт казался едва ли не скорбным, жена его явно испытывала облегчение. Равенне временами просто хотелось схватить виконта за лацканы фрака и потребовать, чтобы он опроверг все, что наговорил ей Тревельян всего лишь несколько часов назад, однако она понимала, что ничего хорошего этим не добьется, что виконт говорит правду. Это было видно по печали в его глазах… Глазах, столь похожих на ее собственные.

Равенна постаралась по возможности смириться с ситуацией. Вместе с яростью она проглотила и слезы. Финн Бирне, мужчина и виконт Кинейт, любил другую сильнее, чем ее мать. Он воспользовался Бриллианой ради удовлетворения плотских потребностей, а потом бросил ее с ребенком, посулив, что вернется за нею. Бриллиана умерла с его именем на губах, виконт шептал о другой женщине.

Равенне хотелось кричать от ярости. И укорять Бога, допустившего подобную несправедливость. Но покой все не приходил. Одно лишь сказанное вслух имя навсегда и мгновенно погубило ее невинность, часть души, которая стремилась верить в любовь и сказки, и исцеления не могло быть. Виконт обошелся с ее матерью жестоко, однако подобная ситуация была не редкой. Теперь Равенна воистину знала, что такое ненависть к Верхам.

* * *

– Сегодня прекрасный день. – Тревельян поглядел на Равенну с противоположного сиденья кареты. Шел второй день путешествия. Торопясь увезти Равенну подальше от замка Кинейт и его властелина, Ниалл велел кучеру отправляться с рассветом. Все это было вчера, и теперь до графства Лир оставались считанные мили.

– В самом деле.

Было холодно. Тревельян отчаянно старался как-то согреть обстановку, но Равенна впала в уныние. Казалось, что она не улыбнется никогда в жизни.

– Очень мило, что лорд Кинейт подарил тебе кольцо Финна Бирне, – проговорил он неловко.

– Да.

Глаза Равенны опустились к украшенному гербом Кинейтов большому золотому кольцу, годившемуся ей только на большой палец. Судя по потемневшим глазам ее, Ниалл понимал, что она вполне могла бы вышвырнуть перстень в окошко кареты. Вещица не была дорога ей. Финн Бирне действительно был ее отцом, он это видел столь же отчетливо, как она знала сердцем. Она отыскала отца и возненавидела его – за одно короткое мгновение. И в этом был виноват только он, Ниалл.

Его терзали укоры совести, однако он упорно сопротивлялся. Расслабившись. Тревельян откинулся на мягкую спинку сиденья и изучал свою спутницу. Холодная и далекая, она была занята собственными мыслями. Закутанная в бархатный плащ, она сидела напротив него; густые черные волосы перехватывала лента, иногда казавшаяся синей, а иногда фиолетовой, в зависимости от освещения.

Равенна ускользала от него. Мысль эта оставила в его груди рану размером с пушечное ядро. Ему приходилось терпеть поражения, однако нынешнее превращалось в непереносимый разгром. Он любил Равенну. Ниалл уже понял это. Каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое мгновение, проведенное в ее обществе, только еще более углубляли его чувство. Ни одна женщина не вызывала в нем ничего похожего. Даже в юности, даже Элен. Страсть к Равенне становилась в нем самостоятельным существом, врастая с каждым взглядом в ее неотразимые, дивные очи. Он жаждал любого внимания с ее стороны. Когда эти нежные изогнутые губы открывались, желая что-то сказать ему, Ниалл ощущал неведомый прежде восторг. Рядом с Равенной он мог считать себя стариком, однако любовь к этой девушке превращала его в ребенка, застенчивого и взволнованного, заранее ужасающегося любой ошибки, способной сделать его отвергнутым.

Больно было признавать это, но гейс оказался истиной. Не в буквальном смысле, конечно, ибо ситуации следовало бы существенно ухудшиться, чтобы он согласился поверить в старинные кельтские проклятия. Тем не менее ущерб уже был нанесен. Гейс переплел их с Равенной судьбы уже благодаря самому факту своего существования… благодаря этим старцам, которые видели в Равенне его суженую. Если бы он не встретил Равенну, тогда бы она сейчас не пытала его этой своей отстраненностью. Да, гейс воистину существует. И нет большего мучения, чем любить и не знать ответной любви. Если кельты хотели отомстить Тревельянам, они не могли найти лучшего способа.

– Когда мы вернемся в замок, напомни мне, чтобы я велел Фионе сразу же приготовить тебе шоколад. Ты замерзла. – Ниалл посмотрел в окно кареты. Солнце светило, однако никого не могло обмануть. До позднего утра иней покрывал землю. Холодно было не по поре. И внутри кареты тоже, подумал он с горечью.

– Я все думала о вашем предложении…

Ниалл медленно повернул к ней глаза, но промолчал. Равенна прикусила нижнюю губу, в глазах ее смятение мешалось с болью.

– Быть может, я проявила излишнюю надменность, сразу отвергнув его. Теперь я понимаю что по крайней мере обязана все обдумать. Моя мать… она отдала бы все за возможность выйти за Финна Бирне.

– Твоя мать любила его, – проговорил Ниалл, возвращаясь к этой теме без особой охоты.

Боль в ее глазах ушла вглубь.

– Да, она любила его. – Равенна поглядела в окно, на поля, расстилавшиеся вдали многоцветным ковром. – Быть может, через какое-то время и я смогу ощутить эту разновидность любви и сумею принять ваше предложение.

Слова Равенны зацепили Ниалла за самое сердце, буквально стиснули его. Он понимал, в каком напряжении она находится сейчас. Визит в Кинейт оказался несчастьем. Слишком много обманщиков среди Верхов видела Равенна, чтобы поверить, что он может оказаться другим. Но он-то ведь не такой, как все.

Тлевший гнев разгорался в нем. Именно он совсем другой – не мот, не пьяница, не развратник. Интеллигентный и достойный человек, чье терпение подвергается уже предельному напряжению. Девчонка не понимает, с каким редкостным человеком имеет дело. Мужчины, обладающие его общественным положением, не умоляют таких, как она, выйти замуж. Они не просят любви, а получают ее. И теперь он готов был перестать изображать джентльмена и лишить ее всяких прав.

– Я не из тех, кто молит своих любовниц о снисхождении, – голос его был тих и, пожалуй, сдержан.

Она встретила его взгляд. Слова явно попали в цель.

– Я не прошу, чтобы вы научили меня любить вас. Вы уже знаете, что это невозможно. Но со временем…

– Со временем, – прохрипел Ниалл. – Ты еще так молода и, конечно же, думаешь, что эта пора бесконечна. Сколько же лет потребуется тебе, чтобы принять решение?

– Я уже сказала, что не могу выйти замуж за человека, которого не люблю. Я просто не могу этого сделать.

– И почему же ты не можешь этого сделать? – Челюсти его уже ныли от попыток сдержаться. Ниалл постепенно терял власть над собой.

– Я не знаю, почему. Я не знаю, что вы можете сделать. Только как женщина я предпочту судьбу своей матери. Пусть я в боли и муках рожу бастарда от человека, которого не люблю, чем не испытаю любви вообще. – Слезы разочарования наполнили глаза Равенны, и она уставилась куда-то вдаль – в точку, расположенную позади затылка Тревельяна.

Ниалл глядел на нее, жалея только о том, что не может излить на эту девчонку весь гнев и доказать ей, какая она дура. Но он сам сплел эту ложь. И теперь любая буря с его стороны лишь ожесточит Равенну. С геркулесовыми, Наверно, стараниями он сдержал себя, едва отыскав достаточно сил, чтобы спокойно сказать:

– Известно достаточно много удачных браков, начинающихся без любви.

– Позвольте мне подумать об этом. Обещаю взвесить все, что можно придумать. – Устало Равенна откинула голову на спинку кожаного сиденья. – Предоставьте мне немного времени. Я хочу поступить самым наилучшим образом.

– Ты еще никогда не делала того, что было бы для тебя самым лучшим.

Равенна сверкнула на него гневом из-под опущенных век, но промолчала.

* * *

Сон Равенны нарушал стук колес кареты. Лир, казалось, вот-вот появится за следующим поворотом дороги, вынырнет из-за холма, но мили тянулись, а дома не было видно. Лишь дремота могла помочь Равенне избавиться от забот. Во сне она рассказывала сказку детишкам, усевшимся на зеленой лужайке перед замком Кинейт. У всех этих малышей – и мальчиков и девочек – были ее необычайные, фиалковые глаза, и они слушали сказку о Ские и Эйдане с неподдельным вниманием.

* * *

Ския проводила взглядом Грейс, глаза ее обжигали слезы, которые она просто не могла выпустить на свободу. Она прекрасно знала, что если заплачет, то даже большой ручей, то бурливший, то журчавший возле ее хижины, не сумеет вместить все горе, которое копилось в ее душе долгие-долгие годы.

– Ушла – и скатертью дорога! С какой это стати к тебе должны ходить гости? Это мой мост и моя вода. И твоей родне нечего шляться через мои владения! – скрипнул тролль из тени под мостом.

Ския ступила на мост, даже не потрудившись что-либо ответить ему. Печаль ее была слишком велика.

– Остановись, я приказываю тебе! Это мой мост и моя вода! Я не стану делиться.

Она подняла палец и, прицелившись в самую густую тьму – туда, где, по ее предположениям, был тролль, – пустила тонкую молнию. А потом чуть улыбнулась, услыхав донесшееся из-под моста:

– Оййй!

– Пусть это послужит тебе уроком, – сказала она негромко.

Она миновала мост, потом закрыла за собой дверь своего домика, но внутри было так одиноко и грустно – гораздо хуже, чем до появления гостьи. Налив себе самую капельку меда, она уселась на скамье возле огня, но яркий очаг не мог развеять ее меланхолии. Мысли о доме, о матери и отце, о Грейс наполнили ее сердце горькой тоской.

На гладкий лоб Скии легла морщинка. Перебросив через плечо прядь светлых волос, она обернулась. Погрузившись в думы, Ския не обратила внимания на скрип задней двери. Опять он лезет. После той трепки, которую получил в последний раз, тролль решил опять обнаглеть. Ну когда он усвоит урок? Ския в отчаянии покачала головой.

Встав, она вышла наружу через парадную дверь. Прижимаясь к стене, она обошла угол, направившись к задней части дома, и там позволила своим глазам привыкнуть ко тьме. Как она и думала, тролль находился там; лунный свет, едва пробивавшийся из-за густого полога дубов, очерчивал его фигурку. В руке его кружилось прядильное колесо, однако слетала с него не нить, а цепочка змей. Они были уже повсюду – на земле, на ветках. Ему оставалось только приоткрыть заднюю дверь, и ее дом наполнится змеями.

– Как ты посмел вновь взяться за это? Ты же знаешь, что я не люблю змей! – Она шагнула из-за угла дома в лунный свет.