Текст книги "Часы любви"

– Не поджога, какой-нибудь выходки. Да, можно считать, что ожидать ее следовало. Спасибо, Гривс. Пока все.

– Благодарю вас, милорд.

Когда Гривс вышел, Тревельян опять взял записку и прочитал ее еще раз.

«Жди сегодня на рынке.

Равенна».

Ниалл скомкал бумажку в руке. Черт побери! Как знать, чья рука писала эту записку. Он читал отрывок из романа Равенны, однако самое сильное впечатление произвели на него слова, а не почерк.

Ниалл вспомнил о попытке поджога, и глаза его потемнели. Вполне возможно, записка эта окажется ловушкой. Малахия и его компания подонков вполне способна на это. Но если это обман, то ловкий обман, ибо его влекло к этой девушке. Хотя инстинкт велел Ниаллу оставаться в замке, он знал, что отправится на рынок. Он сделает это лишь ради того, чтобы уцепиться за тонкую ниточку: за мысль о том, что Равенна – красавица, приснившаяся ему вчера, – действительно хотела видеть его.

Глава 18

Равенна не хотела идти к О'Ши за картофелем, но все уже слыхали о блайте. Урожай О'Ши следовало съесть или же можно было его выбрасывать. Когда блайт поражал поле, нельзя было укладывать на хранение даже здоровые с виду картофелины, потому что и они покрывались милдью. Тысячи людей, голодавших в Ирландии, усвоили это.

Посему они с Граньей решили последовать примеру остальных горожан и выкупить урожай О'Ши. Даже если им не удастся съесть всю картошку, О'Ши будут спасены, а если всем им повезет, блайт удастся остановить на поле О'Ши. Если все они будут держаться вместе, сказала Равенне мудрая Гранья, беда может обойти Лир.

Прихватив несколько серебряных монет, Равенна вышла на большую дорогу, чтобы помочь бедному Майклу О'Ши и его сыновьям откупиться от несчастья. День выдался туманный и мрачный, полностью соответствовавший ее настроению. Она не могла избавиться от уныния, от памяти о случившемся в замке несколько ночей назад.

Тревельян.

Она не могла произнести этого имени, не ощутив укол в сердце. Равенна поклялась себе соблюдать внешнее бесстрастие при любом упоминании имени графа, но в душе своей она прекрасно осознавала – все острей с каждым часом, – что обманывает саму себя. Она ощущала все, что угодно, кроме бесстрастия. Он унизил ее. И весь шум из-за Малахии был вызван лишь ревностью к личности куда менее значительной, чем великий граф Тревельян, но тем не менее способной покуситься на его права.

Вспомнив о поцелуе, Равенна вдруг обмерла. В тот миг она отчаянно жаждала поцелуя, но теперь отчетливо понимала, какой глупый, опасный и безрассудный совершила поступок. Подобный Тревельяну человек никогда не полюбит ее. Она покорилась искреннему напору его эмоций; и после всего этого он ударил ее по лицу, ударил этими претензиями Верхов. Она таяла перед ним, а Ниалл обозвал ее гулящей.

Даже если гейс существует и весь Лир должен пасть жертвой блайта, голода и анархии, она не исполнит его повеления и не выйдет за Тревельяна. Она знала теперь, что не сумеет полюбить его. Нельзя же любить человека, который так обошелся с ней, который играл ее жизнью и чувствами, видя в ней только сельскую девчонку, достойную лишь телесной, а не духовной близости… О нет, только не духовной. Конечно же, он наверняка верит в то, что лишь у Верхов есть души и желания, а все остальные недалеко ушли от животных.

Равенна ощутила на щеках слезы. Похоже, Тревельян, наконец, сломал ее; она выдержала мучительные годы, проведенные в английской школе, но общение с Тревельяном нанесло ей более глубокую рану. Целовать мужчину, верить ему, желать близости с ним, быть готовой подчиниться ему душой и телом, – все это делает женщину хрупкой. Тревельяну следовало ступать тихо и осторожно, а он был груб… жесток и прямолинеен. Даже после их поцелуя он – как и девчонки из Веймут-хэмпстедской школы – видел в ней создание презренное. Ведь она простая ирландка, да еще опозоренная происхождением. Но почему по этой причине все вокруг полагают себя вправе насиловать ее чувства?

Равенна вытерла слезы уголком шали. Она не Малахия, она не готова умирать за Гомруль, не готова, не считаясь с ценой, сражаться с Верхами; только каждый очередной год жизни в ее низменном состоянии позволял ей все лучше и лучше понимать мысли Малахий, населявших эту угнетенную землю.

На перекрестке, прежде чем свернуть к полю О'Ши, она посмотрела на противоположную дорогу, уводившую к городу и замку за ним. Там вдалеке собрались люди возле тележки или какой-то другой повозки, событие редкое, но тем не менее не совсем обычное… скажем, если в город приехал лудильщик. Замок высился за толпой. Равенна не хотела глядеть на него, и все же…

Туман скрыл крепость почти целиком, кроме бойниц старой твердыни. Одинокий огонек в огне говорил о том, что хозяин находился в спальне. Что-то он делает, подумала Равенна, остановившись. Взгляд ее был прикован к далекому замку, словно крепость – или же ее господин – обрели мистическую власть над душой Равенны. Может быть, он сидит в кресле перед пылающим очагом и читает роман, не выпуская бокала с коньяком из пальцев? Или он думает? Не вспоминает ли о ней? Неужели, спасаясь из замка, она прихватила с собой память об их встречах?

Опять подступили слезы. Усилием воли Равенна прогнала их, и на лице ее застыл покой, мраморный покой изваяния Девы Марии. Дав себе обет навсегда забыть Тревельяна, Равенна повернула к полю О'Ши.

И вдруг снова остановилась.

Равенна нахмурила лоб. Эта толпа в городке. В ней было что-то необычное. Уголком глаза она видела бросившуюся к группе фигурку. Что же встревожило ее в этом силуэте?

Черная сумка в руке мужчины. В руке врача.

Черное и жуткое предчувствие охватило ее. В самой середине города находился раненый. Человек, который ехал по улице в экипаже?.. Таких в Лире было немного.

Прижав к груди ивовую корзинку, она поспешила к Лиру. И чем ближе подходила Равенна к городку, тем яснее становилось ей, что толпа собралась на месте трагедии. Мужчины глядели сурово и мрачно, женщины крепко прижимали к себе детей, чтобы они не мешали тем, кто оказывал помощь.

Равенна без всякого стеснения пробилась через толпу. Ее охватила страшная паника; она словно знала уже – то, что обнаружится посреди толпы, знаменует собой неизбежность.

– Он умер? Наверно, уже скончался бедняга? – перекликались голоса. Протолкавшись мимо каких-то мужчин, ощутив болезненный толчок в самое сердце, Равенна обнаружила, что стоит перед черной каретой с крытым лаком гербом Тревельянов на дверце.

– Осторожно с ним… потише там, братцы, – негромко сказал стоявший возле нее мужчина.

Равенна принялась расталкивать мужчин, переминавшихся перед нею. Теперь она была уже у самого передка кареты. С него снимали тело, залитое кровью.

Тревельян, простонала Равенна, еще не видя лица, не зная, мертв или жив господин замка.

Впереди тело передавали с одних рук на другие; сзади рыдала женщина. Секунды казались минутами, словно сам Господь Бог собственной рукой замедлял течение времени. Чтобы пробиться еще раз через толпу, ей потребовались все силы.

Мужчины переложили тело в телегу. Равенна прижалась к деревянной стенке, сердце ее стучало как молот. Лицо. Она должна увидеть лицо.

– Симус! Симус! – стенала женщина за ее спиной. Равенна поглядела на раненого. Действительно, в телеге лежал Симус, кучер Тревельяна. Лицо его было смертельно бледным, челюсть обмякла, глаза были плотно сжаты. Он получил ранение в грудь, и теперь с жизнью Симуса связывала лишь тонкая ниточка.

Толпа, собравшаяся вокруг, закрыла лежащего от Равенны. Какое-то время она просто не имела сил сойти с места, даже просто шевельнуться. Это не Тревельян! Это не Тревельян, говорила она себе, презирая странное облегчение, которое приносила ей эта мысль. И вдруг, к ужасу Равенны, ее осенила другая.

Обернувшись, она посмотрела на брошенную карету и обратила внимание на оставленные пулями отверстия. Дверь соскочила с петель, и внутри кареты было темно… отчаяние подсказывало Равенне, что внутри кареты не может быть жизни.

Неужели Тревельян находится в карете? Что, если его оставили там потому… что теперь ему уже не нужна помощь?

Задохнувшись от внезапного прилива чувств, Равенна метнулась к карете, чтобы заглянуть внутрь. Ум ее протестовал, представлял ту картину, которая может открыться взору, но рука – рука крепко держала дверцу, открывая ее. Она должна узнать, что произошло с графом. Более того – увидеть это собственными глазами. Она должна была увидеть его – желание это превратилось в едва ли не духовную потребность. Если он действительно мертв, ей всю жизнь предстоит гадать, не она ли сразила графа в некой мистической обители, области пребывания гейсов.

– Его там уже нет, мисс, – сказал ей англиканский священнослужитель Драммонд, заметив, что она повернула металлическую защелку на двери кареты.

– Где… где же он? – неуверенным голосом пробормотала Равенна, глядя на старика. Неужели его уже унесли? Сохранить жизнь, находясь при этом в худшем состоянии, чем Симус, просто немыслимо. Значит, его положили у дороги. А кто-нибудь сейчас находится возле него? И держит за руку… За руку, которая скоро превратится в лед?

Паника овладела Равенной. Она же не любит Тревельяна. Она же поклялась никогда не иметь с ним дела.

Быть может, причиной всему является Симус, или пролитая кровь… или горькая уверенность в том, что Малахия, даже если он не нажимал на курок, прекрасно знал человека, превратившего мирный сельский пейзаж в юдоль страдания. Но в душе своей она понимала, что дело совсем не в этом. Тревельян, Тревельян. Имя его заклинанием, песней друидов звучало в ее ушах. Она должна найти его.

– Поглядите туда, мисс. – Драммонд показал за ее спину – в сторону таверны Дойля.

Она повернулась. Взгляды их встретились мгновенно.

Тревельян стоял прямо под вывеской таверны вместе с отцом Ноланом. Правую руку граф прижимал к боку, и Равенна заметила кровь на повязке. Пустяковая рана явно не обеспокоила графа, ибо глаза его горели не от боли, а от ярости. От бешенства. Она пожалела тех, кто посмел обойтись с ним подобным образом.

Все в толпе – мужчины, женщины и дети – умолкли, глядя на них. На секунду отвернувшись от Тревельяна, Равенна обнаружила, что все глаза устремлены на нее. Неужели все обитатели Лира знают об этом вздорном, нелепом гейсе? И они осуждают ее за случившееся? Или, может быть, Тревельян сам поверил в гейс и считает ее косвенной причиной случившегося несчастья.

Резко отвернувшись, она пошла из городка, сдерживаясь, чтобы не побежать. Непонятное желание броситься к Тревельяну, коснуться его, ощутить теплоту рук, увидеть живые и чистые сине-зеленые глаза жгло ее словно огонь… сущности которого она не знала. Теперь она стремилась домой. Картошка и О'Ши были забыты, Равенна хотела теперь забыть свои страхи и смутившее ее волнение, разбушевавшиеся при мысли о гибели Тревельяна… Ей не следует впредь даже вспоминать обо всем этом.

– Тебе жаль, что они промазали?

Тревельян говорил ровным голосом, быть может, лишь чуть отдававшим злостью. Сильная ладонь его легла на руку Равенны. Прямо посреди дороги граф вынудил ее повернуться к нему лицом. Ей хотелось бить и бить его кулаками; пережитый страх за него и позорная радость заставили Равенну заново возненавидеть Ниалла.

– Я не имею никакого отношения к случившемуся, и вы знаете это. Вы знаете это! – Равенна кричала.

– Я знаю.

Эти два слова обескуражили девушку. Поглядев на Ниалла, она едва не бросилась к нему: ей хотелось уткнуться в грудь Ниалла и выплакаться.

– Кто это сделал? – прошептала она, опасаясь ответа, но тем не менее желая все знать.

– Не знаю. Я не видел их, – прошептал Тревельян, привлекая Равенну к себе.

– Но это не Малахия. Я знаю, он не мог…

– Замолчи. В твоих извинениях он не нуждается. – Гнев вновь вспыхнул в глазах Ниалла. – Если это сделал Малахия, я позабочусь, чтобы он ответил за все.

Равенна глядела на графа, не имея сил думать об оправданиях. Она не сомневалась в том, что Малахия знает, кто именно устроил засаду.

Девушка поглядела на удерживающую руку и в смущении проговорила:

– Пожалуйста… пожалуйста, отпустите меня. Я рада, что вы живы, а сейчас мне хотелось бы помолиться за Симуса. Позвольте мне вернуться домой.

Равенна попыталась высвободить руку. Граф отпустил ее и поглядел горящими глазами ей в глаза.

– Гриффин рассказал мне кое-что о твоем отце. Ты этого не знаешь.

Слова эти остановили Равенну.

– Что же он сказал? Расскажите мне! – задохнувшись от неожиданности, заторопилась Равенна.

Вредная улыбка искривила рот Тревельяна.

– Все в свое время. Я буду ждать тебя в замке к обеду, вечером мы все обсудим.

Изобретательная уловка. В замок она могла вернуться лишь ради того, чтобы услышать что-нибудь о своем отце, и ни для чего другого.

С трепетом и разочарованием Равенна поглядела на Ниалла. Он только что перепутал все ее планы. Она-то клялась никогда не видеть его. Она безразлична ему. И тем не менее она не откажет, ибо готова пойти хоть на край света, чтобы только выяснить, кем был ее отец.

– Милорд, я не хочу больше видеть вас, – проговорила Равенна, напряженная и беспомощная.

– Приходи в семь часов. Выпьем шерри в библиотеке, а потом пообедаем. – Зловредная улыбка сверкнула в глазах Ниалла. – А теперь тебе придется простить меня. Я должен выяснить, как там Симус.

Ниалл поклонился ей так, словно она была придворной дамой, не обращая внимания на рваный рукав сюртука и пятно крови на повязке.

Равенна побежала домой. Она бросилась на постель и принялась молить, чтобы Бог даровал ей отвагу и помог узнать об отце. Она знала – и страдала от этого, – что окажется у ворот замка задолго до семи вечера.

* * *

Равенна отправилась в замок по темной и каменистой дороге, хотя она не сомневалась в том, что Тревельян пришлет за ней карету. Подобный поступок выражал ее возмущение, свидетельствовал о независимости. Поцеловав на ночь Гранью, она покинула дом. Но она весьма скоро пожалела о своем решении. Когда до замка оставалось еще три четверти пути, на дорогу, перекрыв ей путь, вышел какой-то рослый мужчина. С востока дул соленый ветер, он бросал на глаза ее волосы и капюшон, и Равенне было трудно понять, кто остановил ее.

Голосом сухим от страха и напряженным она окликнула незнакомца.

– Кто там? Какое у тебя ко мне дело?

– Зачем ты идешь в этот час к замку, Равенна? – спросил до боли знакомый мужской голос.

– Малахия, – прошептала Равенна. Подбежав к другу, она обрадовалась тому, что на небе не было луны, способной выдать подозрения и страхи, легшие на ее лицо. – Что ты делаешь здесь? Все ждут тебя… Они считают, что ты совершил нечто ужасное.

– Я прятался. Но мне нужно увидеть тебя. Наша встреча оправдывает риск.

Он прикоснулся к щеке Равенны, тронув ее своей нежностью. Он так хотел угодить ей – и каждым своим поступком делал обратное.

– Ты знаешь, кто пытался убить Тревельяна, Малахия? – в голосе ее звучал холод. Малахия вздрогнул.

– Я бы не застрелил Симуса, если бы хотел убить Тревельяна.

– Значит, кто-то ошибся, можно не сомневаться. Ты назовешь мне его имя? Ты должен это сделать.

– Я не могу.

От отчаяния у Равенны опустились плечи. Подобная реакция была не столь уж неожиданной, однако она разочаровывала.

– Пожалуйста, Малахия, именем Господним обещай мне не делать таких вещей. Люди, с которыми ты связался, убивают невинных.

– Среди Верхов таких нет.

– А в чем виновата Кэтлин Куинн? – Молчание Малахии сделалось зловещим. – Какое отношение ко всему этому имеет она? – Равенна взяла в свои мягкие руки его мозолистую ладонь. – Я помню, как это было. Она ехала мимо в своей карете. Все мы восхищались ею, но ты… Ты даже не хотел смотреть – тебе было слишком больно. Я сразу поняла, что ты обожаешь ее.

– Я обожаю тебя. Только тебя одну. Так почему же ты идешь в замок, Равенна? Почему?

– Я… – Она прикусила язык. Разве можно объяснить ему все… рассказать об отце, о своем долгом пребывании в замке во время выздоровления и о том, как ей хочется одновременно и бежать прочь, и покориться, когда Тревельян глядит на нее.

– Я не люблю его, – наконец прошептала она. И это было правдой. Она не любила Ниалла. И ощущая это странное, все возрастающее притяжение к нему, намеревалась преодолеть его.

– Тогда иди со мной. Я хочу жениться на тебе. Мы можем уехать в Гэлуэй. У меня там дядя… Стану рыбаком, можно будет забыть обо всем – и о Лире, и о Верхах.

– Скажи мне, кто пытался убить Тревельяна? Их следует отдать в руки правосудия, – уже молила она.

– Правосудие! Здесь его нет! – Малахия погрозил кулаком освещенным окнам далекого замка. – И все потому, что этот человек забрал все, что должно принадлежать нам. Только скажи мне, что он не отберет и тебя. Скажи мне это, Равенна.

– Он может отобрать только то, что я захочу отдать ему.

– Тогда не давай ничего. Пошли. Давай уйдем прямо сейчас.

Равенна растерялась. Дружба ее с Малахией будет существовать всегда, невзирая на все – потому что у них было общее детство, потому что он писал ей в Лондон письма, оказавшие такую поддержку и помощь. Но она не любила его. Как объяснить этому парню, что и она изменилась и более не похожа на знакомую ему девчонку. Образование погубило ее, вознесло над разрядом людей, к которому она принадлежала. Став женой рыбака, она будет несчастной; впрочем, Равенна прекрасно понимала, что надеяться на лучшее будущее такой девушки, как она, не приходится. И тем не менее она не могла принять предложенное. Теперь этого было мало. И ей оставалось только ничего не предпринимать, превратиться в ничтожество, навеки погрузиться в преисподнюю собственного изгнания.

– Тревельян сказал, что узнал кое-что о моем отце. Вот почему я иду в замок и не могу поступить иначе. – Непролитые слезы комком застыли в ее горле. Она причиняла боль Малахии, а этого Равенна вовсе не хотела.

– Он лжет. Он хочет только…

– Нет! – Ей хотелось заткнуть уши. – Нет, Малахия, это не так. Он ведет себя как джентльмен. И был им всегда.

– Все это враги! – ненависть говорила его голосом.

– Прошу тебя, уходи. – Она оглядела дорогу. – Если кто-нибудь появится здесь и узнает тебя, пилеры[53]53
  Шкуродеры, прозвище ирландских полицейских.


[Закрыть] заберут тебя за решетку. – Равенна повернулась к Малахии. – Прошу тебя, не впутывайся в неприятности. И скажи своим дружкам, чтобы они оставили Тревельяна в покое. Он не сделал ничего плохого, просто получил в наследство то, в чем ты ему отказываешь.

– Если он отберет у меня тебя, я его убью. Она охнула.

– Не говори таких вещей. Голос его охрип.

– Я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Я живу ради одной тебя, Равенна. Ты для меня самая прекрасная, и я тосковал по тебе все годы, которые ты провела в английской школе. Он не сможет отобрать тебя у меня. Я не смогу жить, отдав тебя ему.

– Ты не отдаешь меня ему, – сказала она.

– Я теряю тебя, и если виноват в этом не он, так кто же? Из груди Равенны вырвалось короткое рыдание, – он не поймет ее, ему будет больно.

– Я, Малахия. Виновата в этом я сама.

Долгое молчание свидетельствовало о тяжести полученного им удара. На ближних холмах мелькнул свет, и Равенна подумала, что, наверное, приближается посланная за нею из замка карета.

– Ступай же, прежде чем тебя успеют заметить, – голос ее дрожал от слез. С нежностью Равенна прикоснулась к лицу Малахии.

– Я тебя отобью. Чего бы это ни стоило. Эти слова дохнули стужей на ее кровь.

– Только не делай никаких глупостей, Малахия. Если ты хочешь увидеть кровь Тревельяна, то помни, что и в жилах Кэтлин Куинн течет точно такая же. Думаю, ты не стал бы обижать ее.

– Она была тогда ангелом. С чистым личиком… и в бархатном платьице. – Малахия прижал Равенну к своей широкой груди, в голосе его звучала мольба. – Но разве ты не понимаешь? Кэтли Куинн нереальна. Реальна ты. Ты – земля, по которой я хожу, ты – древние огамы на полях Лира. Я боготворю тебя, Равенна. Ты не видишь этого? Тебе все равно?

Огни кареты становились ярче. Страх и тревога перехватили ее дыхание.

– Прошу тебя, иди же скорей…

– Тогда жди меня. После обеда с Тревельяном. Там есть ход для слуг из гостиной, которым мало кто пользуется. Приходи туда и спускайся на самый низ лестницы. Я прошу одного – чтобы ты пришла ко мне.

– Хорошо. Я приду. А сейчас беги.

Прежде чем слова эти слетели с ее языка, Малахия исчез, превратившись в ночную тень.

Глава 19

Приближающийся экипаж выхватил ее из сумерек огнями своих фонарей. Как она и думала, это оказалась присланная из замка карета. Равенна позволила заменившему Симуса слуге помочь ей сесть в нее и вскоре оказалась перед Гривсом, немедленно проводившим ее в библиотеку.

Встреча с Малахией встревожила ее, а прибытие в замок только усилило беспокойство – она теперь находилась в тенетах уважаемого представителя Верхов магистрата и короля Лира. Ей хотелось бы забыть его, однако если то, что сказал ей Тревельян, правда, если он действительно поможет ей выяснить, кем был ее отец, она останется в долгу перед графом на весь остаток дней своих.

Она грела руки возле огня, не пожелав сесть в предложенное ей Гривсом кресло. Дворецкий поклонился ей и удалился. Тревельян не показывался, и она уже подумала, что склонный к чудачествам дворецкий выкинул новую шутку, проводив ее не в ту комнату, но вдруг у входа послышался шум, возвестивший появление графа.

Последствия ранения были едва заметны. Повязка – если она еще оставалась на руке – скрывалась под рукавом фрака. Ниалл казался свежим и отдохнувшим, обычные темные цвета его одежды разнообразила лишь белая рубашка, просвечивавшая из-под темного шейного платка. Смерть, с которой ныне сражался Симус, чудесным образом миновала его.

– Герри? – Ниалл приподнял бровь.

– Да, – отвечала Равенна, раздосадованная тем, что граф всегда находил возможным избегать при встрече с ней и надлежащего приветствия и прощания. Для него она оставалась селянкой, и так будет всегда. Ее даже удивляла та надменность, с которой он держался. Наверняка он считает, что право это даровано ему от рождения.

Подойдя к коктейльному столику, Ниалл подал ей крошечный бокал алого как кровь напитка. Равенна сделала несколько глотков, надеясь, что шерри успокоит нервы.

– Как чувствует себя Симус? – спокойно спросила она.

Глаза Тревельяна потемнели.

– Едва жив. Боюсь, что спасти его может только чудо.

– Чудеса иногда случаются.

Взгляд Ниалла обратился к ней. Без всяких колебаний он протянул руку и провел тыльной стороной ладони по ее гладкой щеке.

– Да, – ограничившись лишь этим словом, он отвернулся от нее и уселся в просторное кожаное кресло возле огня.

– А теперь расскажите мне об отце. В конце концов я пришла именно за этим. – Она подошла к нему, ощущая раздражение оттого, что он уселся, не позаботившись о ней.

– Боюсь, что если я все скажу сейчас, то мне придется обедать в одиночестве. – Он обратил к ней рассеянный и пренебрежительный взгляд, характерный для аристократов. Буквально за одно мгновение в нем промелькнуло презрение к ее дешевому платью, низкому положению в обществе и сомнительным манерам.

Равенна вспыхнула.

– Это нечестно – держать меня на крючке в ожидании столь важной…

– Нечестно… – прервал ее Ниалл, – быть… выглядеть… такой… – Он запнулся.

Свирепый взгляд графа скользнул по ее фигурке, непонятно отчего становясь еще более гневным.

– Расскажите мне о нем. Я должна знать, – спокойно предложила Равенна.

– После обеда.

Она посмотрела на него. Ниалл в самой невозмутимой позе наблюдал за огнем в камине.

– Вы знаете, как я хочу знать о нем. И не оставляете мне другого выбора. – Голос ее не дрогнул. – Мне остается только надеяться на ваше снисхождение.

– Как быстро ты забыла об этом.

Равенна заставила себя проглотить оскорбительный ответ, ограничившись возражением:

– Подобное предположение просто немыслимо. Не лучше ли мне прийти, когда вы будете в лучшем расположении духа, милорд?

Тревельян поглядел на нее, и рот его чуть дрогнул, выражая удовольствие оттого, что она стояла перед ним.

– Нет, останься. И прости мое дурное настроение, в меня стреляют не каждый день. Тем более преступник, который столь же охотно повесил бы меня на дереве.

– Я обещаю вам и Симусу, что сделаю все возможное, чтобы найти человека, который сделал это.

В глазах его блеснул опасный огонек.

– В самом деле?

Ниалл вынул из кармана сюртука небольшой сложенный листок бумаги и бросил его на стол перед нею.

Равенна взяла его и прочитала, ощутив нарастающий прилив ужаса. Она положила записку на стол трясущимися руками.

– Вы знаете, что я не посылала вам эту записку, – прошептала Равенна. – Не знаю, почему они воспользовались моим именем.

– Потому что знали, что я приду, – невозмутимо ответил Ниалл. Он внимательно глядел на нее, мрачнея буквально на глазах. – Мой человек, О'Донован, видел тебя разговаривающей с Маккумхалом. А ты случайно не встречалась с ним до того, как отправилась в город и увидела, как уносят едва живого Симуса?

– Малахия не виноват; я знаю, что он этого не делал.

– А откуда тебе это известно? – спросил Ниалл.

– Я просто знаю это, и все. Прошу вас поверить мне на слово.

Губы Тревельяна дрогнули в циничной улыбке. Презрительный взгляд ожег ее ударом хлыста. Она прекрасно понимала, что графу представляется та ночь, когда вместе с Малахией она отправилась к Соленым скалам… та самая ночь, когда граф подобрал ее на дороге, без сознания, в одной промокшей насквозь ночной рубашке.

– По-моему, я уже слышу шаги Гривса, – с холодным выражением на лице граф встал, предложив ей руку. – Приглашаю тебя к обеденному столу.

Не видя другого выхода, Равенна покорилась.

Гривс провел их через гостиную в небольшую и уютную столовую, в которой Равенна еще не бывала. На стенах висели обветшавшие средневековые гобелены, выдержанные в индиговых и золотых тонах. Давным-давно, в комнатке этой, наверно, облачался кельтский король, который и возвел этот замок. Теперь же в ней стоял стол красного дерева и старомодные чиппендейловские стулья, оставшиеся от предков Тревельяна. Вне сомнения, граф обыкновенно обедал именно в этой комнатке. То, что Ниалл не пожелал принимать ее с пышной торжественностью, и обрадовало, и задело Равенну. Ей хотелось понять, почему присутствие ее не смущает Ниалла. Тем более, что он явно не мог понять, как относится к ней. Он либо гневался на нее, либо пылал желанием, либо без всякой жалости напоминал о ее низком общественном положении, – и все время так, чтобы причинить ей боль.

Наслаждаясь восхитительными блюдами, приготовленными Фионой, они говорили немного. Баранина оказалась нежной, горошек свежим, а хлеб – белым под румяной корочкой. После обеда подали экзотический напиток из мяты, сахара и виски, называвшийся джулеп. Тревельян сказал, что узнал рецепт в Америке от знакомого ольстерца, разбогатевшего на хлопковых плантациях Миссисипи.

Равенна медленно попивала джулеп, поглядывая на Ниалла. Она завидовала графу, столько повидавшему, успевшему познать мир. Она даже сказала бы это ему, если бы вдруг появившийся Гривс не объявил графу, что с ним хочет переговорить граф.

– Не вернешься ли ты в библиотеку, а я тем временем узнаю, как дела у Симуса.

– Хорошо. И там вы расскажете мне об отце?

– Когда придет время. Впрочем, этот человек не обязательно твой отец.

– А я знаю – он мой отец, и просто чувствую это.

Усмехнувшись одними губами, граф отбыл.

Равенна сказала Гривсу, что тому незачем утруждать себя, провожая ее в гостиную, которую она сумеет найти и самостоятельно. Кивнув, Гривс начал убирать со стола.

Оказавшись в коридоре, Равенна решила повидать Малахию. Девушка нервничала, оттого что молодой человек ожидал ее в замке, хозяин которого подозревал Малахию в нападении на него. Боясь, что Тревельян возвратится от Симуса скоро, она бросилась бежать мимо гостиной туда, где, по ее мнению, находилась приемная. Одну за другой открывая двери, Равенна, наконец, обнаружила нужную комнату.

На столике у двери стояла горящая лампа; подхватив ее, девушка бросилась назад, убедившись сперва в том, что закрыла дверь за собой.

Память подсказала ей, где искать потайную дверь. Створка легко отворилась, и она спустилась по сырой винтовой лестнице, смущенная быстрым топотом разбегавшихся во все стороны крыс.

– Малахия? – обратилась она во тьму. И не услышала даже звука в ответ.

– Малахия? – вновь проговорила Равенна, на сей раз уже громче.

– Ага, – негромко донеслось издалека.

Перепрыгивая через две ступеньки, Равенна спустилась пониже, чтобы видеть свет его фонаря.

– Так вот где ты, – воскликнула она, с облегчением увидев знакомое лицо.

– Равенна. Ну, как дела? – Губы его были сурово сжаты.

Малахия явно ревновал.

– Скоро закончим, Тревельян отправился проведать Симуса.

– Симус мертв.

От этих слов она застыла на месте. Потрясение ледяной волной окатило ее, тем не менее Равенна никак не могла поверить, что происшествие закончится смертью. Она все надеялась, что смутьяны поймут, какие неприятности им грозят, и успокоятся, прежде чем натворят бед.

– Откуда… откуда ты это узнал? – Она едва могла говорить.

– Теперь это знают все.

В голосе Малахии звучал ужас и страх. Ноги Равенны подкосились, и она опустилась на лестницу, не беспокоясь о том, что испачкает свое лучшее шерстяное платье.

– Почему они это сделали, Малахия? Почему? Скажи мне. Это не принесло плодов, напротив, одни утраты. И лучше не сделалось никому. Никому!

– Ты знаешь, почему это было сделано, – ответил Малахия отстраненным голосом.

– Но чего вы добились?

Молчание Малахии несомненно подтверждало его смятение. Наконец, дрогнувшим голосом он проговорил:

– Поедем в Гэлуэй. Мы забудем обо всей этой истории. Можешь себе мечтать о Тревельяне, я не против, только едем вместе, Равенна… будь моей женой и… и… и… спаси меня…

Ответом на его слова было убийственное молчание. А потом Равенна услышала отрывистые и хриплые мужские рыдания.

Сердце Равенны разрывалось. Малахия сделался мужчиной, но возле ног ее рыдал мальчишка, ее старый приятель, тот самый, кто до последнего защищал ее перед всеми другими, в своем детском наивном благородстве сохранив то неполное представление о чести, которое успел получить от убитого отца.

Неторопливо опустив лампу, Равенна обняла Малахию за плечи. Он еще долго плакал, припав к ее груди, и она ощущала его слезы на своей щеке. В конце концов молодой человек успокоился, ибо горе очищает. Наступившее молчание свидетельствовало о смятении, вине и смерти.

– А теперь уходи, – сказала она негромко, когда Малахия поднял голову.

– Я не уйду без тебя.

– Нет, уходи. Мне нужно остаться и разузнать об отце. Тебе придется оставить графство и никогда больше не иметь дела со смутьянами. Ты можешь уехать в Гэлуэй и без меня.