Текст книги "Смерть и прочие хэппи-энды"

Глава 21

– Заходи, заходи, – говорит Изабель, – дай я возьму твои пакеты.

– Спасибо, – благодарю я. – Все подарки – в большом пластиковом пакете.

– О, как волнительно! Тогда держи его ты. Положи под елкой в гостиной. Мы не открываем подарки до завтра. Посмотрим все после рождественского обеда. – Она смотрит на меня: – Ты ведь можешь подождать?

– Думаю, да. Это ведь ты всегда была нетерпелива.

– Я до сих пор такая, – сестра с озорным видом хихикает. – Я уже украдкой подсмотрела, что Мартин купил мне. Могу сказать только, что с его стороны это очень, очень щедро.

– Повезло тебе!

– Но не говори ему, ладно? – На секунду Изабель принимает испуганный вид. – Я притворюсь удивленной, когда его открою. Только не смеши меня!

В ее поведении есть нечто обнадеживающее. Да, пусть мы становимся старше, однако на Рождество по-прежнему можем позволить себе вернуться в детство. Стать дерзкими, глупыми и смешными, пожарить сосиски на костре и… хотя, не важно.

Дом Изабель красиво украшен. Гораздо интереснее и продуманнее, чем я могла бы даже вообразить, не говоря уж о том, чтобы исполнить. Интереснее, чем когда-либо было у нас в детстве. В доме вкусно пахнет – апельсинами, корицей и гвоздикой. Повсюду горят ароматические свечи.

И дверные проемы, и бордюры на стенах, и деревянные перила – все украшено просто восхитительно. И Изабель наверняка покупала украшения не в магазине «Всё за фунт».

Я прохожу с тяжелой сумкой в гостиную, где в углу у французских окон стоит самая большая елка, которую я когда-либо видела в жизни, наряженная белыми и серебряными игрушками, стильными и со вкусом подобранными, будто прямиком из журнала. Чудесная белая гирлянда элегантно обвивает дерево, так что проводков не видно (как у Изабель так получается?), а под самой елкой лежат целые горы подарков, словно с какого-то подарочного склада. Будто весь мешок Санты разорвался у них в доме.

Я-то выбросила из своего дома все украшения, все, что приготовила, в том числе и еду. Просто сгребла все в мусорный мешок. Рождественская елка по-прежнему горела, но я была сломлена. Я хотела выкинуть и джемпер Гарри, но передумала и решила подарить его Мартину. А потом сидела и плакала под песню «Эта прекрасная жизнь».

Я вытаскиваю из пакета свои подарки и принимаюсь раскладывать их под елкой Изабель.

Подарок для Мартина выделяется как самый гламурно упакованный из всей моей коллекции. Жаль, что я не завернула его по-другому, а то в таком виде он вызывает слишком много нежелательных воспоминаний.

Как я вообще позволила Гарри вернуться в мою жизнь? Как снова ему поверила? Ведь правда заключается в том, что люди не меняются. Меняется лишь наша точка зрения, ракурс. Мы видим то, что хотим видеть, а в Гарри я хотела замечать только лучшее. Я не желала видеть ложь. Даже если бы я и в первый раз сказала все, что думала, финал от этого не изменился бы. Потому что Гарри никогда не любил меня. Он был просто убедительным обольстителем. И как ни трудно – это нужно признать, потому что третьего раза не будет. Все на самом деле кончено.

Но эй! Уже Рождество, и я жива, и хотя разбитое сердце ноет, я справлюсь. Потому что это то, что нужно сделать.

Я складываю пустой пакет и отступаю назад, глядя на елку. Как же красиво! Это немного исцеляет мое раненое сердце.

– Дженнифер, – говорю я вслух, – все будет хорошо.

– Что будет хорошо? – интересуется Изабель.

– Господи, ты меня напугала.

– И часто ты разговариваешь сама с собой?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Никого нет рядом, кто бы мог сказать мне.

Сестра подходит и обнимает меня за талию.

Я кладу голову ей на плечо, и мы стоим, глядя на елку.

– Прекрасная работа, – хвалю я. – Ты хороша в этом деле, ну, ты знаешь.

– Спасибо, – отзывается Изабель, – я ведь не просто красивая пустышка.

– Да я поняла это уже давно.

Она чуть сжимает мою талию.

– Ого, – произносит она, – кажется, менопауза принесла тебе несколько лишних кило. Тебе нужно начать заниматься йогой. Лучше разобраться с этим раньше, чем позже. Позже все усилия могут пойти прахом.

И тут я решительно говорю:

– Я беременна.

Вот так просто и выкладываю.

– Да брось! – фыркает Изабель.

– Правда.

– Тьфу, – она разворачивает меня лицом к себе, – не шути так.

– Я и не шучу.

– Святые угодники! У тебя просто одно чудо за другим. – Она прижимает меня к своему стройному телу. – Я не могу за тобой угнаться. Недавно ты умирала, потом страдала от пременопаузы, а теперь что, ешь за двоих?

– Надеюсь, что так, – отвечаю я. – Я на тринадцатой неделе. Никогда раньше не заходила так далеко.

– Почему ты раньше не сказала?

– Не хотела сглазить.

– Тринадцать недель – это хорошо! – Сестра отрывается от меня, и мы смотрим друг на друга. – А что Гарри чувствует по этому поводу?

– Ну… Как бы сказать…

Кажется, Изабель ощущает мою неловкость.

– Давай продолжим этот разговор, когда все отправятся по кроватям? – предлагает она. – Прежде чем Санта спустится по трубе, опрокинет рюмку хереса и попытается меня трахнуть.

Я усмехаюсь:

– Да, думаю, наш разговор выйдет долгим.

У Изабель вытягивается лицо.

– Просто скажи мне, что у тебя нет с ним проблем.

Я киваю:

– Да, у меня нет с ним проблем.

Глаза Изабель блестят. На секунду она напоминает мне нашу маму. Сестра целует меня в щеку.

– Пойдем пообедаем. Не возражаешь, если я расскажу Санте и детям?

– Валяй, – соглашаюсь я. – Я не против. Зачем вообще хранить секреты? Ну, кроме твоего, разумеется, – я шутливо пихаю ее в бок.

– Тс-с, я и об этом с тобой поговорю. Все кончено. Я сделала это.

– Порвала с Барри? – шепчу я изумленно.

Она кивает – да, мол.

– Но придержи эту мысль!

– Святые угодники, – бормочу я.

Мы все усаживаемся за стол, и Мартин стучит ножом по своему бокалу.

– Объявление! – начинает он, и обе дочки выпрямляются, обратившись в слух. Мартин торжественно улыбается. – Давайте поприветствуем Дженнифер на нашем ужине в честь Сочельника.

Он по очереди оглядывает каждого члена семьи и наконец останавливает свой взгляд на мне.

– Теперь, Дженнифер, хочу сообщить, что в Сочельник мы едим все любимые блюда девочек. Верно, девочки?

Девочки кивают.

– Поэтому на сегодняшнем ужине у нас коктейль из креветок, потом спагетти болоньезе, а затем будет десерт с сюрпризом.

– О-о, – выдыхаем мы дружно.

– Но сначала давайте сложим руки и помолимся.

Я бросаю взгляд на Изабель.

– Он обращается к Богу на Рождество, – шепотом поясняет она, и я стараюсь сохранять невозмутимое выражение лица.

Мартин смотрит на нас поверх своих очков-полумесяцев и проникновенно говорит:

– Лучше на Рождество, чем никогда.

– Давай же, – торопит его Изабель, – а то креветки остынут.

Девочки хихикают, а потом спохватываются, прикрывают рты руками и быстро снова складывают ладони в молитвенном жесте.

Мартин делает глубокий театральный вдох и откашливается.

– За то, что мы получаем, пусть Господь научит нас быть искренне благодарными.

– Аминь, – подхватываем мы, опуская руки, однако Мартин продолжает в каком-то проповедническом ударе:

– И спасибо Тебе, Господи…

Изабель удивленно смотрит на него через стол, словно это что-то новенькое.

– За то, что позволил Дженнифер быть с нами и обратил ее болезнь в ошибку. Нам есть за что быть благодарными в этом году, Господи. Мы все совершали ошибки. Прости нам наши промахи в жизни и дай нам силы быть твоими верными и смиренными слугами.

Я изо всех сил пытаюсь удержаться от смеха. Искоса смотрю на Изабель и встречаюсь с ней взглядом. Мы разделяем друг с другом момент детского смущения, в то время как ее дочери, с серьезными лицами и закрытыми глазами, играют во взрослых.

– И пожалуйста, Господи…

– Аминь! – перебивает его Изабель, вставая, и ее стул скрипит по полу. – А теперь давайте поедим. Девочки, помогите мне с сервировкой.

Девочки бросают быстрые взгляды на отца, а затем вскакивают и идут за ней. Сесилия приносит мне коктейль из креветок. Он красиво разложен в коктейльном бокале: креветки на листе латука, приправленные соусом. И под звон столовых приборов мы начинаем свою трапезу. Когда мы заканчиваем с первым блюдом, Изабель с девочками убирают со стола пустую посуду. Причем Изабель не позволяет мне помогать.

– Ты гостья, – заявляет она, – так что сиди спокойно.

Следующим пунктом в меню – спагетти болоньезе, и девочки громко им восхищаются. Мартин говорит, как им обеим повезло, потому что у него в детстве такого Рождества не было.

Изабель глядит на меня, покачивая головой.

– Он говорит то же самое каждый год, – шепчет она, закатив глаза. – Еще один ритуал.

– А тебе, Изабель, есть что сказать? Если да, ты могла бы поделиться с нами.

– О-о, Мартин! – отзывается его жена. – Ты меня пугаешь.

Я перевожу взгляд на Мартина.

Что бы там ни произошло с Барри, знает Мартин о нем или нет, он явно чувствует, что что-то изменилось, и напыщен, будто павлин.

Мы доедаем спагетти.

– Хорошо, – произносит Изабель, промокнув губы салфеткой. – Если все закончили, соберите тарелки, девочки, и я подам десерт.

Девочки делают, что велено, и Мартин наблюдает за ними с удовлетворенной улыбкой. Это, наверно, единственный раз в году, когда он позволяет остальным делать всю работу по дому. Надо ведь и Изабель когда-нибудь потрудиться.

Сестра исчезает в кладовой и возвращается с огромным тортом «Павлова», украшенным клубникой.

– Мой любимый! – восклицает Сесилия. – Спасибо, мамочка!

– И мой тоже, – подхватывает София.

– Это я заказал клубничный, – сообщает Мартин.

Я улыбаюсь про себя. Может, когда-нибудь я подам на стол любимый десерт своих детей, и они скажут: «Спасибо, мамочка!», и я порадуюсь, что рядом нет никого, кто мог бы заявить – «это я заказал клубничный».

Несмотря на душевную боль, я позволяю себе немного оптимизма. Этот маленький человек, растущий внутри меня, – сейчас самое важное в моей жизни. Это единственное, что я не должна потерять.

И благодаря этому все прежнее – боль, травмы, потери – кажется теперь совсем незначительным.

– А у нас хорошие новости, – объявляет Изабель, и все взгляды обращаются к ней. – Тетя Дженнифер ждет ребенка.

Девочки взвизгивают от радости, бросаются ко мне и обнимают. А Мартин вскидывает брови, глядя на меня с подозрением и недоумением.

– Поздравляю, Дженнифер, – его губы изображают натянутую улыбку, – ты ходячее чудо.

– Спасибо, – откликаюсь я, – срок еще маленький.

– Это просто потрясающе, – произносит Изабель. Но тут ее лицо вытягивается: – Ох, сестренка! Как жаль, что Гарри проводит Рождество со своей мамой. Им обоим нужно было прийти сюда, мы ведь теперь одна семья.

– Нам нужно поговорить об этом.

– О! – вспоминает она. – Точно.

Потом мы помогаем Изабель с уборкой посуды. Мне приходится настаивать, чтобы меня к этому допустили:

– Может, я и гостья, но я проведу здесь несколько дней и вовсе не хочу, чтобы ты потом жаловалась на мою лень!

– Ну ладно, – откликается Изабель.

Мартин раздает нам указания: как заправить посудомоечную машину, какие тарелки нужно вымыть в первую очередь, в какой шкаф что поставить. Кажется, я начинаю понимать, почему вообще появился Барри.

Когда все убрано, Изабель объявляет, что нам – мне и ей – нужно по-сестрински поболтать в гостиной.

– А что насчет подарков? – спрашивает София.

– Вы должны подождать до завтра. И ты это знаешь. Таковы правила.

– Ох, – разочарованно стонут девочки.

– Идите и посмотрите «Дневники принцессы»[46]46
  Фильм, снятый в 2001 году американским режиссером Гарри Маршаллом, автором популярных лент «Красотка», «Сбежавшая невеста», по мотивам одноименного романа Мэг Кэбот.


[Закрыть] в зале с домашним кинотеатром. И захватите с собой папочку. – Изабель, взглянув на Мартина, наливает ему бокал хереса. – Вот, возьми. Тебе это пригодится.

– Хорошо, но не задерживайтесь слишком, – откликается Мартин.

– Мы пробудем там столько, сколько понадобится. – Изабель целует его в губы, и его глаза сияют.

Я впечатлена. И думаю: вот все, что ему нужно. Один поцелуй – и он распрямляет плечи. Мужчины такие простые. Если бы я только могла постичь их…

Изабель смотрит на меня:

– Что ты будешь, Дженнифер, – колу, газированную воду или простую? На что тебя тянет в беременности?

– Не уверена, что меня тянет на что-то определенное, но выпью газировки.

– Ну, давай рискнем и добавим немного лайма.

Мы заходим в гостиную, где сверкает рождественская елка и ждут подарки, и ложимся на диван – головами в разные стороны, переплетя ноги и прихватив бокалы.

– Так расскажи мне, – требует Изабель.

Она слушает с жадным вниманием, пока я рассказываю ей о Гарри и его большой лжи. «Вот сволочь! Это возмутительно!» А когда я заговариваю о парне на пустоши и моей большой лжи, ее глаза широко распахиваются, будто она ушам своим не верит.

– Это эпично! – бормочет она. И приподнимается на локтях. – Так ты сохранишь ребенка?

– Да, – отвечаю я, – если он у меня сохранится.

Сестра снова укладывается и отпивает из своего бокала.

– Это было бы отлично. Ты очень смелая, что решилась на это. У тебя определенно есть мужество. И в этой ситуации я полностью тебя поддерживаю. И пусть больше не будет никаких секретов!

– Спасибо, – говорю я. – Я сыта ими по горло.

– Сесилия и София станут идеальными маленькими помощницами. Они все время будут умолять пойти повидать кузена! – Изабель смеется. – Ну и тебя, конечно.

– Отныне все в моей жизни будет посвящено ребенку, верно?

– Ага. Боюсь, что так. Скажи «привет» детскому сиденью!

Я улыбаюсь. Я стараюсь не слишком волноваться, но теперь, когда разговор заходит о маленьком кузене для девочек – что делает его реальным, – это невозможно.

– А что насчет тебя? – интересуюсь я. – Что произошло с Барри? – Последнюю фразу я произношу шепотом, пусть поблизости больше и нет ни души. Пусть эта душа находится у домашнего кинотеатра, потягивая херес и глядя «Дневники принцессы».

Изабель издает стон.

– Ох, не надо, – шепчет она в ответ. – Я устроила такой хаос… – Она приподнимает ноги, прижимает стопы к моим, и мы начинаем играть в «воздушные велосипеды», как в детстве. – Он настаивал, чтобы я ушла от Мартина перед Рождеством, а я находила это весьма эгоистичным с его стороны – просить меня оставить мужа в такое время. Я имею в виду, девочкам надо встречать Рождество всей семьей. И тогда я осознала: о чем я только думаю? Это представило ситуацию в другом свете. Девочкам нужно не просто Рождество в кругу семьи, но и сама семья. Им нужен Мартин. Нужны мы оба. И не только на Рождество. Так я поняла, что не могу разбить нашу ячейку. У меня не осталось выбора, кроме как разорвать с Барри.

– Вот видишь! Ты тоже смелая.

– И правда в том, что, как бы Мартин ни раздражал иногда, он надежный и любит меня. Гораздо больше, чем Барри когда-либо был способен. Думаю, я просто устала от всей этой скучной ответственности и стала искать каких-то развлечений в другом месте. Однако в конце концов, если я оставлю Мартина, скучная ответственность просто ляжет на человека с другим именем. И кто станет этим человеком, а? – Изабель подмигивает. – К тому же с таким ужасным именем. В общем, это было верным решением – прежде всего для детей.

– Но ты, должно быть, любишь Мартина, Изабель. Для меня это очевидно.

– Да, – признает она. – Как ни забавно, я думаю, что да.

– Мартин подозревает о случившемся?

– Он что-то чувствует, я уверена. Он ведет себя как-то странно.

– Я заметила.

– В любом случае, он ни о чем меня не спрашивал. Ни разу не спросил: «Что не так?»

– Возможно, и к лучшему.

– Я знаю.

– А как Барри это воспринял?

– Не очень хорошо. Но разве кто-то воспринимает подобное хорошо?

Я усмехаюсь:

– Точно. Лично я бросила в Гарри несколько колбасок, а потом и миску с острым томатным соусом.

– Ты не могла!

– Могла!

Я вспоминаю жалкое выражение его лица. Нужно представлять этот бегающий взгляд, когда меня захлестывает волна печали.

Изабель ахает:

– А это не испортило ковер?

– Только ты могла спросить это, – замечаю я. – Мой ковер давно уже был испорчен. Но, думаю, кетчуп мог немного задеть Гарри, и к тому же оставил след на его джемпере «Прада».

Сестра улыбается, а потом вздыхает:

– Жаль, у меня не оказалось под рукой острого томатного соуса, чтобы запустить им в Барри. Вот задница! Он снова пригрозил позвонить Мартину, и когда я сказала: «Валяй, звони», – и передала свой телефон, он просто отступил. Он такой трус! Они оба трусы. А бросать соус наверняка приятно.

– Ты даже не представляешь!

Изабель с нежностью прижимает свои ступни к моим, ее пальцы чуть длиннее.

– Самое неприятное, – продолжает она, – что мне придется сталкиваться с ним еще несколько лет, пока дети учатся в школе. Ну и что? Я увлекусь бриджем и вязанием и буду заниматься сексом в среднем раз в месяц. Чем не план?

– Звучит мило.

– Брак, – говорит Изабель, – почему мы так стремимся в него вступить?

– Не уверена, что я стремлюсь… Кроме того, учитывая, как ужасно я разбираюсь в мужчинах, лучше уж мне оставаться одинокой. Ирония в том, что я ведь хороша в своей работе. В смысле, я умею видеть людей такими, какие они есть. Я могу определить и все хорошие черты, и все отрицательные. И все же, когда дело доходит до моей личной жизни, я безнадежна. Все, что я хочу видеть, – это прекрасный принц.

– Мне кажется, это «Дисней» виноват. Тебе всегда нравилась эта чепуха. Во всяком случае, я думаю, что ты вполне нормальна.

– Гарри сказал, что я овца.

Сестра хихикает:

– Тогда как бы он меня-то назвал?

– Более матерой овцой!

Изабель поднимает свой бокал.

– За матерых овец! – провозглашает она. – Счастливого Рождества!

Часть 3

Глава 1

Прощай, Старый год. Рада видеть, как ты уходишь. И здравствуй, Новый год! Это просто новый день, но почему-то кажется новым шансом начать все сначала. Прошедший год был моим annus horribilis. А новый обещает быть annus-ом надежды. Если подумать, я всегда так говорю. Но до прошлого года я понятия не имела, насколько horribilis может быть annus. Но вы не должны говорить такое вслух, верно? Даже королеве не следует так говорить вслух[47]47
  Аnnus horribilis – с латыни – «год ужаса» или «ужасный год». Созвучно со словом «анус». – Примеч. ред.


[Закрыть].

Я провожала Старый год в одиночестве. Не потому, что меня никуда не пригласили. Приглашали – и Изабель (Рождество было потрясающим, но я не хотела злоупотреблять ее гостеприимством, а хотела побыть дома), Оливия и Дэн, которые позвали меня на ужин вместе с другими друзьями (они давно уже живут как семья, хотя еще и не женаты), и Анна-Мария, которая предложила мне поехать с ней в Гластонбери (вы наверняка догадались, что я ответила).

Короче, я осталась дома.

Одна.

И чувствовала себя прекрасно.

Оптимистично.

Потому что независимо от того, что поколебало мой оптимизм в предыдущем году, я всегда готова поверить, что в наступающем станет лучше. И к тому же я все еще беременна. Так что пока все идет хорошо. С Новым годом, с Новым годом меня! А Гарри пусть остается в прошлом году.

После этих выходных снова начнутся занятия в школах, а взрослые вернутся к своей рабочей повседневности. Пока, праздники. Пока, тихий Лондон.

Дороги снова окажутся забиты, а метро – переполнено. Жизнь продолжается.

Сегодня я должна встретиться с Пэтти, чтобы наконец-то наверстать упущенное и поговорить о моем возвращении на работу. Я надеюсь, что все выйдет по справедливости: шестнадцать лет работы должны сослужить мне хорошую службу. Хотя и сложно что-либо загадывать. Как бы вы отнеслись к сотруднице, которая ушла по причине смертельной болезни, потом решила вернуться назад по причине того, что болезнь была ошибкой, а потом и вовсе объявила о своей беременности? Не думаю, что все это одобряется корпоративными правилами. Но мне нужно снова выйти на люди и начать работать. Нужно перестать фокусироваться на своей беременности.

Тошнота вроде отступила, однако я посещаю туалет намного чаще, чем прежде. И это не осталось незамеченным на Рождество.

– Она опять пошла? – громко шептала София, прикрывая рот рукой, и они с сестрой украдкой захихикали, как будто это было их маленьким секретом. Я же ничего не могла с этим поделать. Когда мне казалось, что я чувствую какую-то влагу в трусиках, я должна была убедиться, что это не кровь. Просто обязана была!

Иначе я бы просто сидела и тихо паниковала.

Я пытаюсь медитировать. Анна-Мария дала мне соответствующий компакт-диск и показала несколько приемов. Это работает, но несколько не так, как задумывалось: мне трудно не рассмеяться, когда я пытаюсь тянуть звук «ом».

Мы с Пэтти договорились встретиться в кафе на Примроуз-Хилл. Я протискиваюсь мимо столов, заполненных семьями: взрослые уткнулись в свои смартфоны, а их дети – в айпады. Ни за одним столом не слышно беседы. Я усаживаюсь за столик на двоих в углу, твердо решив не допускать подобного в своей семье. В своей семье!

Наверно, я тороплюсь, позволив себе в это поверить. И в любом случае я не должна судить. Кто знает, какой матерью я буду? Не нужно забегать вперед.

Пэтти входит в зал и неуверенно оглядывается по сторонам. Я машу ей, и она, заметив меня, бросается ко мне с распахнутыми объятиями. Я поднимаюсь с места, и Пэтти прижимает меня к себе.

– Ты выглядишь чертовски здорово! – первым делом говорит она. Затем отшагивает назад и оглядывает меня. – Да, выглядишь отлично. А что насчет животика?

Я выпячиваю живот.

– Еще ничего не заметно. Просто талия расплылась.

– Ну, ты быстро вернешь ее обратно, – заверяет Пэтти.

«Я никуда не спешу», – думаю я.

Мы делаем заказ: кофе для нее и чай для меня. Я больше не пью кофе. Я осознаю, что грань между симптомами менопаузы, беременности и, возможно, даже умирания очень тонкая. Ваш нос, ваши вкусовые рецепторы и органы чувств могут порой промахнуться. Поэтому неудивительно, что возникла такая неразбериха. Со мной могла приключиться любая из этих вероятностей, но, полагаю, я вытянула лучший жребий.

– Господи, я так по тебе скучала! – говорит Пэтти. – Офис не тот без тебя. Хотя мы по-прежнему закупаем бисквитные печенья.

– Ха! Спасибо, – отзываюсь я.

– Но только посмотри на себя. Выглядишь прекрасно, учитывая все то, что с тобой случилось. Я-то всегда заедаю стрессы. Я бы стала куда тяжелее, если бы прошла через то же, что и ты. Но ты не такова, верно?

– Ну, кое-кто думал, что как раз такова.

– Зачем кому-то это придумывать? Странно. Хотя, на самом деле всегда найдутся какие-нибудь теоретики заговора.

– Например, мой так называемый парень.

– Гарри?

– Да, он.

Я вижу на ее лице потрясение.

– Так как он справляется с твоей беременностью?

– Никак.

– По правде, он никогда и не казался подходящим на роль отца.

– Тогда хорошо, что он и не отец.

У Пэтти отвисает челюсть.

– Не отец? – Ее глаза загораются от предвкушения интриги. – Тогда могу я спросить, а кто?..

– Спросить можешь. Но я не знаю ответа.

Почему-то мне хочется рассмеяться. И Пэтти, как я замечаю, тоже. Поэтому мы обе и смеемся.

– Чем же ты занималась, Дженнифер Коул? Я знаю, что ты обучена искусству сдержанности, но теперь вижу – ты превзошла сама себя.

Я рассказываю Пэтти про случай на пустоши, и на ее лице – ошеломленный трепет. Она достает телефон:

– Давай погуглим? Я хочу посмотреть, как он выглядит. Как его имя?

Я вздрагиваю.

– Говорю же тебе. Я без понятия. Я даже не спросила.

Пэтти даже взвизгивает от смеха. С других столиков на нас начинают коситься.

– Извини, – смущается она, – постараюсь держать себя в руках.

– Тебе не обязательно. Не в моем присутствии. По крайней мере, мы на одной волне.

– Знаешь что? Если бы я думала, что умираю, и какой-то великолепный парень появился, как призрак, на пустоши, я бы поступила точно так же. Я бы раздвинула ноги и сказала: «Забери меня в вечность, красавчик».

– Кажется, я так и сказала!

– Правда? – Пэтти снова вскрикивает, но тут же закрывает рот рукой. Ее плечи трясутся.

Я фыркаю:

– Нет! Конечно, нет.

– Ух ты, Дженнифер! Ух ты.

– Подумать только – раньше я думала, что ничего подобного со мной никогда не произойдет.

– Да, наверно, тебе выдали квоту на всю жизнь.

– Надеюсь, что так. Ну так что, ты готова к тому, что я вернусь на работу? Лично я к этому готова.

Пэтти принимается теребить бумажную салфетку, и ее лицо становится серьезным.

– Слушай. А ты уверена, что хочешь вернуться? Конечно, ты можешь, имеешь полное право.

– Уверена как никогда. – Ее нерешительность немного действует мне на нервы.

– Отлично. Ну, я подобрала несколько пакетов… Ты знаешь, финансовые предложения по различным вариантам, в том числе и на неполный рабочий день.

– Хорошо. Я понимаю. Меня устроит.

– Мы постарались быть гибкими. Тебе нужно решить, какой вариант для тебя предпочтительнее.

Пэтти роется в кармане пальто, достает конверт и кладет на стол передо мной, при этом неловко ерзая на стуле.

– Скажи мне что-нибудь. Вы бы предпочли, чтобы я ушла?

Она закатывает глаза:

– Нет! Конечно же, нет. Ты это знаешь. Мы держали твое место открытым для тебя, когда думали, что ты умираешь. Вот как много ты значишь для нас. Но здесь есть возможность для тебя – и нас – убедиться, что, когда ты вернешься – особенно после рождения ребенка, – мы все должным образом к этому будем подготовлены, и на верных условиях.

– В смысле, ты не можешь спросить, вернусь ли я после рождения ребенка, но хотела бы узнать мои намерения?

Как все это неудобно. Я не ожидала, что моя беременность станет такой проблемой. Какая же я идиотка! Беременность – это всегда проблема.

– Дженнифер! Ты так защищаешься, будто я нападаю. В каком-то смысле это правда. Ты знаешь об этом больше, чем кто-либо. Но мы хотим, чтобы ты вернулась. И хотим, чтобы все устроилось лучшим образом, чтобы ты сама захотела вернуться. Так что не торопись и рассмотри все варианты. И перестань настраиваться на плохое! – Пэтти смотрит мне прямо в глаза. – Мы хотим, чтобы ты у нас работала.

– Это все гормоны, – объясняю я. – Завожусь из-за пустяков. Извини.

– Ты не одинока, – говорит Пэтти. – У меня недавно начались приливы, и могу заверить, это совсем не весело. Посмотри, что мне пришлось купить! – Она роется в сумочке, вытаскивает маленький вентилятор на батарейках и подносит к лицу. – Это чудесно. Теперь вентилятор – мой лучший друг, и к тому же подал мне фантастическую идею.

– Продолжай.

– Да. Я думаю, если бы я могла изобрести вентилятор, который увеличивается и уменьшается в размерах, как член, было бы круто. Спорю на что угодно, я не вернулась бы на работу. Я бы жила на каком-нибудь греческом острове до конца своих дней, и пила бы Апероль-Шприц[48]48
  Летний алкогольный коктейль, востребованный на побережьях европейских курортов.


[Закрыть] и узо[49]49
  Греческая водка, смесь дистиллята из виноградных выжимок и чистого этилового (зернового) спирта крепостью 40–50 градусов, настоянная на анисе и других ароматических травах.


[Закрыть], и загорала бы, сколько влезет. – Пэтти размахивает мини-вентилятором. – И я занималась бы безудержным сексом на пляже со смуглым молодым официантом, например, по имени Ставрос. Ха! Кому нужна эта пустошь? Но в то же время… – она постукивает по конверту, – это лучшее предложение.