Текст книги "Смерть и прочие хэппи-энды"

Глава 5

Сейчас раннее утро, и мне холодно даже под несколькими одеялами. Сегодня воскресенье после моего дня рождения, и я все еще чувствую себя по-праздничному. Вчера был такой отличный ужин! Радостный.

И теперь можно подольше понежиться в постели, потому что у меня есть хорошее тому оправдание. Я смотрю на свой живот под одеялом. Мгновения спокойного созерцания. Но тут звонит телефон, разрушая все очарование утра. Я нащупываю его на краю кровати и возвращаю руку назад под теплое одеяло, расслабленно гляжу на светящийся экран.

Это Эмили. Это ЭМИЛИ!

Я немедленно вскакиваю в кровати, стараясь принять приличную позу и расчесать пальцами волосы, будто она может застать меня похожей на беременную неряху.

– Эмили! – говорю я, вне себя от волнения. – О Боже, Эм! Я так рада тебя слышать.

– Извини, Дженнифер, это Майкл. Боюсь, у меня плохие новости.

Я чувствую, что снова замерзаю.

– Сегодня мы отключим ее от аппаратов. Мы подумали, ты хотела бы узнать.

Меня захлестывают эмоции, но Майкл так стоически держится, что я тоже пытаюсь удержать себя в руках.

– Мне так жаль. Пожалуйста, передай Мэрион, что я сочувствую. Я соболезную вам обоим. Как она справляется?

– Не очень. Все это невыносимо. Ты думаешь, что готов. У тебя были месяцы, чтобы отгоревать и приготовиться к худшему. Но вот оно случается, и это просто мучительно. Однако она храбрая женщина.

– Мне очень-очень жаль, Майкл.

– Мы сообщим тебе о дальнейших мероприятиях. Сожалею, что стал плохим вестником.

Гудок жестко отдается в моем ухе. Майкл отключился. Телефон выскальзывает из моей руки.

– Ох, Эмили, – шепчу я. – Бедная ты заблудшая душа.

Я сворачиваюсь калачиком на боку, и теплые слезы бегут по моему лицу.

– О Господи! – говорю я громко. – Эмили вот-вот умрет.

Я дрожу, волоски на руках встают дыбом. Почему она сделала это с собой? Почему? Почему? Почему? Неужели ее жизнь действительно была такой ужасной?

Я мягко кладу руки на свой живот.

– Малыш, – говорю я, – я хочу, чтобы ты знал, как тебя любят. Даже сейчас. Даже когда я понятия не имею, кто ты, или какого ты пола, или кем ты будешь… Ты любим. Никогда не забывай об этом. И если ты когда-нибудь услышишь, что был ошибкой, а кто-то наверняка так скажет, потому что люди могут быть недобрыми, я хочу, чтобы ты знал: все мы делаем ошибки, и ты стал лучшей из всех, что я когда-либо совершала. Ты будешь любим всю твою жизнь. Я собираюсь доказать это. Всю жизнь ты будешь точно знать, что твоя мама на самом деле любит тебя.

К моим глазам подступают слезы и постепенно овладевают мной. Я переворачиваюсь и плачу в подушку, чувствуя шевеления моего малыша.

– Бедная Мэрион. Бедная, бедная Мэрион. Мать не должна хоронить своего ребенка. О, Эмили! О чем только ты думала? Самоубийство ведь не входило в твой план «Смертополии».

Я шарю по матрасу, снова нахожу свой телефон и набираю номер Изабель.

– Возьми, – приговариваю я, пока идут гудки, – возьми же трубку, Изабель!

Но мой звонок перенаправляется на голосовую почту.

– Перезвони мне, пожалуйста, – оставляю я сообщение и набираю Оливию.

Та отвечает незамедлительно.

– О, Лив, – всхлипываю я.

– Что случилось? – Она немного ждет, давая мне время успокоиться, и продолжает: – Пожалуйста, скажи мне, Дженнифер, что стряслось?

Я выдавливаю из себя:

– Это Эмили…

– Что с ней?

Я тянусь за салфеткой и сморкаюсь.

– Извини, Лив. Они сегодня отключат ее от систем жизнеобеспечения. Она умрет.

– О, Дженнифер. Мне так жаль. Правда, очень жаль… Я сейчас приду к тебе. Буду как можно скорее.

В ожидании Оливии я меряю комнату шагами. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем раздается звонок. Я сразу же открываю дверь, и мы обнимаемся со слезами.

Я говорю, что на ее месте должна была оказаться я, а Оливия отвечает, что это глупо, Эмили сделала свой выбор уже давно.

Внезапно я чувствую боль. Я высвобождаюсь из ее объятий и наклоняюсь вперед, держась за бока. У меня спазмы в животе.

– Ох! – Я прижимаюсь к стене. Оливия испуганно на меня смотрит:

– Ты ведь еще не рожаешь, да?

– Хорошо бы нет. Еще очень, очень рано.

– Ляг же, ради всего святого! – Она ведет меня к дивану. – Я принесу тебе воды.

Оливия бросается на кухню, через полминуты возвращается и протягивает мне стакан воды. Я медленно выпиваю и ложусь обратно.

– Не паникуй, – говорю я, – со мной все будет в порядке. Это просто спазм.

– Ты меня напугала.

– Я сама себя напугала. О, Лив! Бедная Эм…

Оливия кивает.

Ее глаза по-настоящему печальны, отчего мне становится еще грустнее. Мы долго сидим вместе, тихо держась за руки. А после ее ухода я возвращаюсь в постель, чувствуя себя одинокой и несчастной.

Этот день определенно предназначен для лежания под одеялом.

Телефон снова подает голос.

– Привет, Изабель, – рассеянно и хрипло отвечаю я.

– Дженнифер? – Голос явно мужской. Я смотрю на экран.

– Энди. Господи, Энди, ты уже слышал новость?

– Да! – отвечает он расстроенно.

– Это просто ужасно, да?

– Я думал, ты будешь рада.

Я вздрагиваю:

– Чему мне радоваться?!

– Ты беременна, Дженнифер. Разве не этого ты всегда хотела? – Он произносит это с таким же раздражением, как и его жена. – Думаю, ты должна объяснить, что происходит. Вчера ты говорила, что умираешь, а сегодня уже беременна. Никогда не думал, что ты попытаешься обмануть меня вот так!

– Ты шутишь, что ли? Обмануть тебя? После всей твоей лжи! Ну, я тебя не обманывала. Мне сказали, что я умираю, а потом сообщили, что произошла ошибка. Если бы ты дал мне открыть рот, когда пришел ко мне, я бы все тебе рассказала.

– Разве я не давал тебе говорить?

– Ты знаешь, что нет. Ты был погружен в свою собственную маленькую домашнюю мыльную оперу.

– Ерунда. Если бы ты что-то сказала, я бы обратил внимание.

– Почему мне всегда нужно пытаться вставить слово? Почему тебе никогда не приходило в голову спросить самому?

– Ну, я спрашиваю тебя сейчас. Что ты сказала Элизабет? Она ведет себя как сумасшедшая и злится на меня. Как будто твой ребенок от меня.

– Я сказала ей правду.

– Вот дерьмо, Дженнифер!

– Не о том, что ты чувствуешь себя в ловушке своего брака. Я рассказала ей правду о ней. Вот и все. Она справится с этим. В любом случае, Эмили умирает. А может, уже умерла. Я подумала, ты поэтому позвонил.

– Эмили? Та, которая была с Майклом?

– Да. Она пыталась покончить с собой, не совсем удачно. Провела в коме несколько месяцев. И ее близкие решили сегодня отключить ее от аппаратов.

Энди молчит, явно ужаснувшись.

– Мне очень жаль. Это ужасно, – наконец мрачно произносит он. – Я не общался с ними уже много лет. С самого нашего развода. Бедный Майк!

Мое сердце снова сжимается от горя. Мне хочется закончить этот разговор.

– Мне нужно идти, Энди. Сегодня выдалось кошмарное утро.

– Конечно, – говорит Энди. – Я сожалею, Дженнифер. Сожалею обо всем. Я вел себя как осел.

– О, не льсти себе.

Он бормочет:

– Любой, кто не позволяет своей бывшей жене сообщить, что она не умирает, – просто осел.

– Да, – отзываюсь я, – тут я соглашусь.

– И ты действительно беременна. Кто отец?

– Ты его не знаешь.

Энди молчит, словно ожидая, что я собираюсь сообщить ему имя.

– Пока, Энди, – говорю я и отключаюсь.

Глава 6

Похороны Эмили проходят очень быстро. По большому счету, она давно уже была по факту мертва, так что заслужила быстрое погребение. На улице сияет солнце – как будто она нашла способ сказать нам, что теперь наконец-то счастлива.

Майкл, в темно-сером костюме, белой рубашке и узком черном галстуке, выглядит совершенно разбитым. Словно уничтоженным. Я очень ему сочувствую. Он всегда так поддерживал Эмили, с упорством, достойным восхищения. С ней было непросто. Но никто никогда не говорил, что любить просто. Людей на церемонии очень много. Кого-то из них я хорошо знаю, кого-то – только шапочно.

Изабель пришла сюда, чтобы поддержать меня. Оливия с Анной-Марией тоже пришли. Эмили была нашей подругой. Мы едины в своей печали, и больше нет места для обид.

Мама Эмили одета во все черное. На ней огромная черная шляпа и темные очки. Она выглядит как кинозвезда.

Мне приходится нырнуть под ее шляпу, когда она рассеянно меня обнимает, и при этом мой живот упирается в ее живот.

– Мне так жаль, – произношу я.

Мэрион снимает черные очки и промокает платком глаза.

– Ты беременна, – замечает она, – как замечательно.

Это очень мило с ее стороны, потому что едва ли она действительно так думает. Мэрион переводит взгляд на мой живот.

– Для меня больше ничего не имеет значения, – говорит она. – По крайней мере сейчас. Но тебе новая жизнь принесет надежду. Я рада, что надежда по-прежнему есть в нашем мире. Желаю тебе всего самого лучшего. Будь счастлива, Дженнифер.

Мэрион смотрит на Изабель.

– Вы, наверно, помните мою сестру Изабель, – говорю я, – а также Оливию и Анну-Марию.

– Здравствуйте, миссис Чэмпион, – бормочут они в унисон. – Очень соболезнуем вашей утрате.

– Очень мило с вашей стороны, что вы пришли.

Она любезно улыбается, надевает темные очки и идет дальше. Мы же движемся по длинной дорожке прочь от кладбища. Мы шагаем в тишине, и лишь расшатанные камни хрустят под нашими ногами.

Анна-Мария вызвалась подвезти Оливию. Я предупреждала Оливию, что не стоит, но она решила воспользоваться предложением.

– Твоя машина на парковке? – спрашивает Изабель.

– Нет, она была заполнена, я припарковалась снаружи, – отвечает Анна-Мария.

– Как и я, – замечаю я, и мы отправляемся дальше.

Автомобиль Анны-Марии стоит буквально сразу за воротами кладбища.

– Как тебе удалось припарковаться тут? – интересуется Изабель.

– Я то же самое ей сказала, – вставляет Оливия. – Просто повезло, что нас не заблокировали.

– Я знала, что все будет в порядке, – заявляет Анна-Мария. – Кто будет блокировать вас возле кладбища?

Мы все целуемся на прощание, и я с Изабель иду рука об руку по направлению к ее машине.

– Спасибо, что пошла со мной, – говорю я. – Господи, это было ужасно.

– Похороны – это всегда невеселое мероприятие.

– Это правда, но она была такой молодой.

Изабель сжимает мою ладонь:

– И я все думаю: а если бы это была ты? Мое сердце бы разорвалось. Даже не знаю, как Мэрион держалась. И Майкл.

– Это таблетки. Ты заметила, что ее зрачки расширены? А как еще с этим справиться? Мама была под препаратами на папиных похоронах.

– Мама пила успокоительное по любому поводу, – усмехается Изабель. – Верно ведь? Она всегда предлагала мне свой валиум. Если я бывала напряжена из-за детей или Мартина, она мне говорила: «Вот, прими-ка это». Как будто они могли все разрешить.

– Может, эти таблетки ей подходили. Может, раньше все сидели на них, а сейчас перешли на прозак.

– И ты тоже?

– О нет, – отвечаю я. – А что? Ты принимаешь?

– Не прозак, а нечто похожее. И в более низкой дозировке.

– А Мартин?

– То же самое. Однако ты выглядишь удивленной! Я больше удивилась, что ты обходишься без таблеток. Большинство людей, которых я знаю, что-то принимают.

О боже, думаю я. Оливия тоже? И Анна-Мария ведет себя так, потому что пьет «счастливые» пилюли? Мне это даже в голову не приходило. Лично у меня к таблеткам какое-то неприятие, это просто не мое.

– Ты думаешь, мама что-то принимала, чтобы это помогало ей хранить спокойствие и мир в семье? – предполагаю я. – Может, поэтому они и казались счастливой парой. – Я хмыкаю про себя.

– Кто знает? Уже поздно спрашивать.

Я пожимаю плечами:

– Ну, по крайней мере, мы справились с этим неплохо.

Изабель хихикает:

– А то были бы две истерички на похоронах самоубийцы.

Мы обмениваемся улыбками и дружно хохочем.

– Ох, прекрати, – прошу я, держась за бока. – Мы же должны оплакивать Эмили! Это неправильно.

– Эмили наверняка посмеялась бы с нами.

– Нет, не посмеялась бы, – возражаю я. – Чувство юмора никогда не было ее коньком.

Подобная непочтительность лишь усиливает наше веселье, несколько истерическое.

– Может, мы смеемся, чтобы не заплакать? – Я скрещиваю ноги; смех теперь угрожает моим понятиям о приличиях.

– О, с меня уже хватит этих слез, – отзывается Изабель, проводя рукой по голове, однако веселье все равно начинает утихать.

– С меня тоже, – киваю я. – Кстати, ты больше не видела Барри?

Она закатывает глаза:

– Кажется, я сталкиваюсь с ним почти каждый день – даже чаще, чем раньше. И уверяю тебя, совершенно не специально. Мое сердце все еще замирает при встрече, как будто послание от мозга пока не дошло. А как насчет тебя? Есть какие-то новости?

– Нет. И мне все равно.

– Неправда!

– Правда, безразлично. Я наконец-то смирилась с тем, что Гарри никогда не был подходящей для меня парой, и вполне успокоилась.

Судя по выражению лица Изабель, она думает совершенно иначе.

– Почему ты мне не веришь? Это правда. Я осознала то, что должна была осознать еще много лет назад. Что нужно доверять своей интуиции. И я в конце концов поняла, что мне не нужно ломать себя, чтобы образовать с кем-то пару. Потому что если я не подхожу, то сколько бы ни пыталась подладиться, это не сработает. И мне хорошо сейчас и одной. Честно.

Я говорю это не для того, чтобы убедить саму себя. Это действительно так, и благодаря этому я чувствую себя сильной.

– Серьезное заявление. А как насчет того, чтобы быть с кем-то ради ребенка?

– Ну, это мне не грозит, так что я постараюсь справиться своими силами. И я справлюсь. Постараюсь как-нибудь сладить с родительством, как и все остальные.

– Господи, ты стала настоящим философом!

– Да, почти как Будда, – усмехаюсь я. – Скоро буду походить на него, по крайней мере внешне.

Мы усаживаемся в машину и пристегиваемся ремнями безопасности. Изабель бросает сумку на заднее сиденье.

– Это может показаться странным, – замечает она, – но вся эта ужасная драма пошла нам на пользу. Стала уроком для нас обеих. Спасибо за это.

Я киваю:

– Забавно, как иногда бывает. Худшая вещь, которая случается в жизни человека, может вдруг оказаться лучшим, что с ним когда-либо происходило.

Изабель смотрит на меня и кладет свою ладонь на мою:

– Да. Это правда. Но не могла бы ты уже перестать разговаривать как Будда?

Глава 7

Почему, когда вы чего-то ожидаете, это никогда не происходит, а когда вы уже об этом забываете – оно тут как тут, вуаля? В дверь звонят, когда я решительно никого не ожидала, поэтому одета в растянутую старую толстовку и спортивные штаны. Да, я выгляжу ужасно, но меня это не волнует. Как же здорово об этом не волноваться! Я подхожу к двери, смотрю в глазок, а затем быстро пригибаюсь, будто мою радужку можно заметить снаружи.

Проклятье, думаю я. Это просто не может быть Гарри!

– Что тебе нужно? – громко спрашиваю я, сдвигаясь чуть влево, выпрямляюсь и оглядываю себя в зеркале у двери.

– Можно войти?

– Зачем?

– Затем, что я хочу тебя увидеть.

– Извините, мы уже закрылись.

– Ну ладно тебе!

– Так зачем?

– Я хочу извиниться.

– Верный пароль! – произношу я, быстро расчесывая пальцами волосы. После чего открываю дверь, и какие-то неловкие секунды мы просто стоим по разные стороны порога, глядя друг на друга.

Я не двигаюсь с места. Будто беременный шлагбаум.

Сейчас начало марта, и погода все еще прохладная. Гарри тоже выглядит холодным. Он бросает откровенный взгляд на мой живот.

– Так можно мне войти?

– Дверь открыта, – замечаю я и шагаю назад.

– Спасибо, – благодарит он. Вид у него – сама кротость. Гарри осторожно протискивается мимо меня. – Хорошо выглядишь.

– Не льсти мне. Хочешь чашку чая?

– Только если ты уже завариваешь.

– Нет, не завариваю.

– Ха! Тогда, очевидно, не стоит. – Он останавливается в коридоре. – В любом случае, мы можем присесть?

– Конечно, – киваю я.

Гарри снимает пальто и шарф, вешает их на лестничные перила, а затем проходит в гостиную, хлопая себя по плечам, чтобы согреться. Я хватаю его шарф и сую ему обратно.

– Спасибо, – снова говорит он.

Он усаживается на диван – на самый краешек, будто прекрасно сознавая, что ему здесь не рады. Я сажусь напротив него в кресло с прямой спинкой. И чувствую себя при этом словно мешок картошки, пытающийся выглядеть как палочка сельдерея.

– Ну, – произносит Гарри, сдвинув мыски ботинок, – я хотел повидаться с тобой… – Он откидывает волосы с лица. – Чтобы сказать «прости». Все это время я думал о тебе. О нас. Много думал. Думал о том, как все закончилось на Рождество, и мне это не нравилось. Я очень плохо поступил.

Я стараюсь не реагировать. Если он думает, что я собираюсь облегчить ему задачу, то он ошибается.

Он сглатывает, осознав, что предоставлен сам себе в этом спектакле. Потом разворачивает шарф и завязывает его потуже вокруг шеи. Будто петлю, думаю я.

– Теперь я понимаю, через что тебе пришлось пройти. Я думал, что решение быть рядом с тобой стало бы великодушным жестом, но ты оказалась права: это одно сплошное заблуждение. Даже не знаю, о чем я только думал. Я мог бы быть рядом с тобой как друг, если бы ты этого захотела. Все нужно было сделать по-честному. Но я выбрал обман. И когда ты обнаружила, что доктор совершил ошибку, мне показалось, что все это похоже на какую-то грязную, хитрую уловку. Но это было не так, Дженнифер. Это было совсем не то, что я предположил.

Я наслаждаюсь его словами.

– Так ты мне веришь сейчас? – говорю я. – Что это была ошибка?

– Конечно, верю. Все, что я сказал на Рождество, – просто чушь. Я не мог понять, почему ты сердишься на меня, когда я всего лишь пытался поступить порядочно. Или просто думал, что это будет порядочно. Поэтому я и вышел из себя. Но, поразмыслив, я понял, что ты имела полное право разозлиться. С моей стороны это была непродуманная идея.

Слушая его, я все-таки ожидаю подвоха.

– Будет ли какое-то «но»? Если да, я предпочла бы узнать сейчас и закончить разговор на этой мажорной ноте.

– Нет, нет никакого «но». – Гарри откашливается. – Я много о чем думал. Переоценивал свою жизнь. – Он смотрит в пол, потом искоса глядит на меня. – Мы с Мелиссой расстались.

– Я уже слышала об этом и раньше.

– На сей раз это правда.

Я стараюсь держать себя в руках, контролировать эмоции.

Его губы неловко растягиваются. Гарри оглядывается, сцепляет пальцы и вытягивает руки вверх, расправив плечи.

– Все действительно кончено, Дженнифер. Я во всем ей признался.

– И что, ты ждешь аплодисментов?

– Нет. Разумеется, нет.

– И что случилось потом?

Мне вовсе нет нужды узнавать, но любопытство непреодолимо.

– Я рассказал ей все, что произошло между нами. На нее это не произвело особого впечатления. Она лишь немного побросала в меня вещи, а затем ушла.

– Колбаски?

– В основном тарелки. Думаю, она была не в восторге от того, куда меня завел наш предполагавшийся хорошим поступок. Забавно, да? Ты думаешь, что ты Супермен, а на деле оказываешься Лексом Лютором.

– Примерно так и есть, – говорю я.

Гарри снова откашливается.

– Так что теперь я хочу взять себя в руки. Отправиться в путешествие. – Он смотрит на меня так, словно надеется, что наконец-то заслужил мое одобрение и я успокоилась. – Мне нужно разобраться кое в чем, найти себя.

– Это смело.

– Спасибо.

– Это не комплимент. Представь, а вдруг тебе не понравится тот человек, которого ты найдешь?

Гарри на мгновение сбит с толку.

– Ты забавная, – говорит он, подумав. – Мне всегда в тебе нравилось умение пошутить.

– А я не шучу.

Не люблю вести себя подобным образом, однако он вполне это заслужил.

– О, – произносит он. И снова откашливается – какой-то рефлекс уже, что ли. – В любом случае я решил бросить работу. У меня было время подумать. И я понял, что ненавижу человека, которым стал. Я любил искусство ради искусства и вот почему делал то, что делал. Но дело в том, что я занимаюсь уже не искусством. Люди, которых я курирую, не заботятся о красоте, смысле и мастерстве в картинах, которые я для них покупаю. Они заботятся лишь о ценнике. Или о том, подходит ли картина к их мебели. Они просто пытаются произвести впечатление. И я ничуть не лучше. Но я хочу стать лучше, Дженнифер. Я хочу измениться. Через два года мне исполнится пятьдесят, а я всю взрослую жизнь был эгоистом до мозга костей. Случай с тобой это четко высветил. – Гарри делает глубокий вдох. – Поэтому мне нужно начать этот процесс перемен, помирившись с тобой.

Хоть это и тяжело, но я не хочу поддаваться на его гладкие речи.

– Ты не веришь мне, да? – вздыхает он.

Я пожимаю плечами, как бы говоря: разве это теперь имеет значение?

– Ну, я не виню тебя за это, – продолжает он. – Я бы тоже себе не поверил. Думаю, мне просто нужно доказать тебе, что я говорю искренне.

– Не мне, Гарри, – возражаю я, – я больше в этом не участвую. Ты должен доказать самому себе.

Гарри хлопает себя ладонями по бедрам и оглядывает комнату, словно надеясь, что появится его муза и подарит вдохновение.

– Понимаю, – отзывается он, – но я все равно хотел извиниться.

Теперь он говорит так, будто все это серьезно. Или, может, он снова начинает меня завоевывать.

– Спасибо, – говорю я.

Гарри криво улыбается:

– Я знаю, что не убедил тебя, но я не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо…

– Я не думаю плохо, Гарри. Правда. Спасибо, что зашел. – Я поднимаюсь с места. – Мне действительно пора собираться. Я скоро ухожу и…

– Конечно, – Гарри тоже встает с дивана.

Он совершенно прав, подозревая, что я пытаюсь отделаться от него, но это меня огорчает. Я могу больше не любить его, но и ненавидеть тоже не могу. И я не хочу причинять ему боль. Его намерения были хорошими, и его извинений мне достаточно.

– Эй! – Кажется, я начинаю терять бдительность. – Давай оставим в прошлом плохие эмоции. Жизнь слишком коротка, теперь я это точно знаю.

– Мы оба знаем, – добавляет он, и я киваю.

Его лицо расплывается в печальной улыбке:

– Обнимемся? В память о прежних временах?

Он распахивает объятия и заключает меня в них.

Я на мгновение задерживаю дыхание, чтобы Гарри не проник снова в мое сердце. Однако этого не происходит – сейчас все по-другому. Теперь я научилась лучше себя контролировать. Мы стоим, обнимаясь, в течение долгой минуты: двое когда-то близких людей, признающих, что отношения закончены.

– Удачи, – желаю я ему, отступая на шаг. – Надеюсь, ты найдешь человека, которого хочешь найти.

Гарри усмехается:

– Я пришлю тебе открытку. Будем на связи. Я бы хотел услышать новости… о ребенке.

– Я дам объявление в газету.

Он смотрит на меня в некотором замешательстве.

– Знаешь, я очень ревную.

– Кого?

– Тебя. К нему, кем бы он ни был.

– Это пройдет, как только ты упакуешь свой чемодан.

Гарри издает звук, похожий на пыхтение.

– Ты все еще злишься на меня?

– Нет, Гарри. Не осталось никакой злости. – Я приближаюсь к нему и целую в щеку. – Садись в самолет и отыщи себя. Оставь все остальное позади. Вот в чем суть, верно?

Он надевает пальто. Еще медлит. Оглядывается на меня с неподдельной грустью.

– Прости, что облажался. Но теперь мы друзья, верно?

– Ты должен знать ответ на этот вопрос, Гарри.

Он улыбается одними глазами.

– Да. Думаю, нас всегда будет связывать этот фильм. Тогда до свидания, Салли!