Текст книги "Звёздный свиток"

Сорин тихонько фыркнул и обратил внимание на собравшихся вокруг загона юных дам – сперва неохотно, но затем все более входя во вкус. Вскоре он понял, что красивый молодой лорд с романтичной повязкой на раненом плече может пробудить к себе такой интерес, какого никогда не досталось бы на его долю, победи он хоть в десяти заездах.

ГЛАВА 20

Белый шатер Андраде заполнился только около полуночи. Стоявшие на страже «Гонцы Солнца» были облачены в тонкие перчатки, которые не столько защищали их от осеннего ночного холода, сколько скрывали то, что далеко не все эти люди были фарадимами; под голубыми, коричневыми и черными плащами разнообразной формы прятались гербы и цвета Рохана, Чейналя и Пандсалы. Лишь тщательное наблюдение за несколькими палатками могло бы подсказать, кто тайно собрался той ночью у леди Крепости Богини. Но такому наблюдению мешали очень позднее время и обильный, лишь недавно закончившийся банкет, после которого его участников волновали только две вещи – как добраться до постели и что сделать, чтобы утром не раскалывалась голова. Оствелю были даны строгие указания: никто из гостей верховного принца не должен был сидеть с пустой чашей дольше мгновения ока.

Первыми прибыли Рохан, Поль и Пандсала. Все трое еще дымились от гнева, вспоминая, с каким видом Масуль принимал приз за победу в скачках, которым служили аметисты Принцевой Марки; естественно, именно потому Масуль и выбрал этот заезд. Он едва поклонился Рохану и насмешливо улыбнулся. Хотя Масуль сидел за нижним столом вместе с Лиеллом и Киле, но до и после трапезы собрал вокруг себя целый двор. Это вызвало у Пандсалы такой лютый гнев, что она не притронулась к еде. Рохан скрывал свои чувства лучше; Поль следовал скорее примеру отца, чем своего регента. Сьонед была единственной, кому удалось испортить Масулю триумф: по никому не понятной причине он испуганно дернулся, когда в наступивших сумерках принцесса поднялась с места и жестом руки заставила зажечься свечи и факелы, а потом послала ему улыбку, полную смертельного яда.

Кресла в шатре Андраде были расставлены вокруг маленькой жаровни с тлеющими углями, согревавшей прохладный полночный воздух. Уриваль уселся рядом с Андраде; по другую сторону жаровни сидел Поль, занимавший место между Роханом и Пандсалой. Никто не говорил ни слова. Чуть позже прибыли Чейн и Тобин со всеми тремя сыновьями; вслед за ними вошли Оствель и Риян. Последней пришла Сьонед, которая привела с собой Аласен Кирстскую. Когда девушку формально представляли собравшимся, она не поднимала глаз и стискивала руки. Андраде вопросительно посмотрела на Сьонед и прикоснулась к своим кольцам. Сьонед кивком подтвердила ее догадку. Леди Крепости Богини не отрывала глаз от юной принцессы, севшей между Сьонед и Андри.

– Здесь должна быть Холлис, – негромко сказала Сьонед, разыскивая взглядом Мааркена.

Молодой человек вспыхнул. Встретив недоуменные взгляды родителей, он тяжело вздохнул и признался:

– Я должен был рассказать вам раньше. В ближайшие дни я собираюсь сделать ее официальным членом нашей семьи.

Ошеломленная Тобин откинулась на спинку кресла. Чейн просто разинул рот. Сьонед шепотом попросила Андри разыскать Холлис, а затем сказала:

– Извини, Мааркен, я не смогла придумать, каким образом можно было бы пригласить ее, чтобы это не показалось странным тем, кто ничего не знал.

– Сьонед, любимая, – пробормотал Рохан, – ты действуешь так же тонко, как дракон, налетающий на беззащитное стадо.

Мааркен все еще с тревогой смотрел на родителей.

– Я так и не смог найти подходящего момента, чтобы все рассказать. Я понимаю, что у вас еще не было возможности как следует узнать Холлис, но надеюсь, что вы оцените ее по достоинству.

Тобин улыбнулась своему первенцу.

– Милый, я была готова полюбить любую женщину, которую ты выберешь, а ты все сделал так, что это легче легкого. Но я никогда не прощу Сьонед, что она узнала обо всем первой.

– Я ничего ей не говорил, – защищался он. – Просто мы поспорили, сумеет ли она вычислить мою невесту.

Чейн потянулся через Сорина пожать Мааркену руку.

– Если она так же умна, как и прекрасна, то ты счастливчик. Еще один «Гонец Солнца»… Сколько у нее колец?

– Шесть, как и у меня.

– Твой дед Зехава всегда говорил, что хочет красивых внуков, – поддразнил племянника Рохан. – Он может быть доволен – правнуки будут не хуже.

Пока остальные присоединялись к поздравлениям, Андраде только улыбалась. Наконец она сказала:

– Сьонед, на сей раз я не ударила для этого палец о палец. Честно говоря, это произошло даже вопреки моей воле. Пусть однажды они расскажут вам, как это вышло.

– Миледи! – машинально запротестовал Мааркен, покраснев до ушей.

– Если не расскажешь, я сама расскажу! – пригрозила она, улыбаясь, и подмигнула, напугав тех, кто знал ее едкий юмор или не знал его вовсе.

Андри вернулся в палатку один, совершенно сбитый с толку.

– Мааркен… Я сказал ей, что она должна прийти сюда, и объяснил, почему, а она сказала…

– Наверно, стесняется, – бросила Андраде, но взгляд ее стал острым как бритва. Андри покачал головой.

– Она сказала, что сознательно не хочет присоединяться к нам, потому что… потому что это было бы обманом.

Мааркен задохнулся, как будто его ударили под ложечку. Он отодвинул кресло и быстро вышел из палатки, сопровождаемый ошеломленными взглядами. Все умолкли.

Рохану пришлось дважды откашляться, прежде чем он смог задать единственный разумный вопрос:

– Андри, почему она так сказала?

– Не знаю. Может быть, слишком устала. Большую часть лета она неважно себя чувствовала. Да и я бы на ее месте тоже испугался, если бы меня позвали на такое собрание. В конце концов, мы с ней мелкая сошка…

– Кратко, но неубедительно, – сказала Андраде. – Аласен, я надеюсь, мы не слишком напугали вас? Нет? Хорошо. Андри, садись. Если с этим не сможет справиться Мааркен, то мы и подавно, поэтому лучше перейти к делу.

Сьонед, похоже, ты единственная из нас, кто может объяснить, что к чему. Так начинай, пока мы не умерли от любопытства.

– Да, миледи. – Сьонед еще раз обвела глазами собравшихся и приступила к рассказу. – Сегодня во время скачки кто-то вызвал Огонь, угрожавший Сорину, но не Масулю. Потом Масуль зашел к Сорину, и они обменялись парой слов…

– Поскольку оба остались живы и здоровы, – прервала Андраде, – можно предположить, что слова эти были относительно вежливыми.

– Можно. Но когда я намекнула на Огонь «Гонцов Солнца», Масуль повел себя очень странно. Он знает о случившемся не хуже меня или Сорина. Только я заставила его поверить, что это сделал один из нас.

Сорин негромко выругался.

– Ты хотела, чтобы он подумал, будто пламя вызвали для него, а не для меня!

– Я хотела заставить его попотеть. То, что выбьет его из колеи, будет нам на руку.

– Хорошая мысль, – сказал Рохан. – Но все дело в том, что мы знаем: Огонь был предназначен для Сорина.

– Он поднялся как раз передо мной, – подтвердил юноша. – Масулю было легко объехать его.

Чейн наклонился и зажал коленями ладони.

– Значит, у нас появился еще один фарадим-перебежчик, как тот, которого подкупил Ролстра?

– Сильно сомневаюсь, – спокойно ответил Уриваль. – Попытаюсь объяснить, почему. Сьонед, он признался, что вообще видел Огонь?

– Вслух? Нет.

– Тогда возможны три варианта. Во-первых, он не ожидал этого, но теперь знает, что кто-то желает помочь ему, и не хочет подвергать опасности этого человека, признаваясь, что он видел Огонь. Во-вторых, он знал это заранее и точно представлял себе, что Огонь предназначен для Сорина, а потому не желает признавать, что на него работает кто-то, обладающий даром фарадима. Третий вариант следует из его реакции на твое замечание об Огне, Сьонед. Он мог поверить, что это действительно сделал «Гонец Солнца», и испугался, что стоит пожаловаться, как ему будут угрожать более страшные вещи. Ты думаешь, он действительно испугался нас?

Сьонед нахмурилась, а затем задумчиво кивнула.

– По крайней мере, он стал очень осторожен, когда узнал, на что мы способны. Сорин, он показался тебе испуганным?

– Скорее озабоченным, чем испуганным, хотя ты действительно заставила его понервничать, когда зажигала свечи. Вдруг он улыбнулся. – Я думаю, Масуля напугало то, что Поль окружен «Гонцами Солнца».

– Какой бы из вариантов Уриваля ни был верен, теперь этот самозванец будет нас бояться, – сказал Чейн.

– Нас? – удивленно спросила Тобин. – В первый раз слышу, чтобы ты относил себя к «Гонцам Солнца»… Он пожал плечами.

– Моя жена, два сына, невестка и племянник фарадимы. Мой старший сын собирается жениться на «Гонце Солнца». Мы сидим в шатре леди Крепости Богини, где все кишит фарадимами, и ты еще удивляешься, что я говорю «нас»?

– Приятно слышать, что лорд Радзинский наконец признал это, – сухо сказала Андраде. – Но вопрос заключается в том, как обратить этот страх себе на пользу.

Рохан задумался.

– Учитывая, что Масуль был так же удивлен, как и Сорин, можно сделать вывод, что он понятия не имеет о том, кто ему помогает. В таком случае можно было бы…

– Что можно было бы, отец? – спросил Поль.

– Воспользоваться этим и представить дело так, чтобы он не узнал, кто ему помогает. – Он обернулся к Пандсале. – Вы могли бы справиться с гневом и попробовать убедить его?

Она замешкалась, а потом покачала головой.

– Я слишком погорячилась. Несколько дней назад, когда я разговаривала с Киле, мы согласились, что ради унижения Чианы можно было бы пойти на что угодно. Но после вчерашней стычки с Масулем… – Она развела руками и бессильно уронила их на колени. – Мне очень жаль, потому что мысль действительно отличная. Но внезапный переход на его сторону вызвал бы подозрения. Если бы даром обладал кто-нибудь из моих сестер, это было бы возможно. Но при одной мысли о нем мне хочется плюнуть.

– Не вам одной, – откликнулась Тобин. – Сорин, как твое плечо?

– Заживает, мама. Не беспокойся.

– Ладно, раз так, не будем понапрасну тратить время… – Рохан вытянул ноги и уставился на свои сапоги. – Предположение о том, что Огонь был предназначен для Масуля, можно отвергнуть, ибо мы знаем, что это неправда. Нужно обсуждать правдоподобные варианты: что он не знает, от кого к нему поступает помощь, но приветствует ее, либо что он на самом деле все прекрасно знает. – Он помолчал, а затем поднял взгляд на Уриваля. – Милорд, теперь я хотел бы выслушать ваши доводы, почему в этом деле не мог участвовать перекупленный «Гонец Солнца».

Золотисто-карие глаза Уриваля потемнели, его угловатое лицо затвердело, словно вырезанное из камня. Он обвел глазами присутствующих, как незадолго до того Сьонед, но сделал это не для того, чтобы привлечь их внимание. Уриваль заглянул в лицо каждому и увидел в глазах одних понимание, в глазах других – полное недоумение. Когда он заговорил, видно было, что все присутствующие удовлетворили каким-то критериям, ведомым лишь одному Уривалю.

– Я не подозреваю никого из фарадимов. Я учил их всех, я знаю их. Человек, которого я подозреваю, это неизвестный приверженец древнего колдовства, ради борьбы с которым «Гонцы Солнца» покинули Дорваль. Некоторые наследники этих колдунов сохранились до наших дней. Новость неприятная, но в ней нет ничего удивительного.

– Но они манипулируют со звездным, а не с солнечным светом, – возразил Андри. – То, что случилось сегодня, случилось в разгар дня!

Взгляд Оствеля был устремлен на жаровню; при свете пылающих углей его глаза отливали красным, как будто были сделаны из рубинов.

– Моя покойная жена была родом из горного Фирона, как свидетельствуют ее черные волосы. Там, где она выросла, рассказы о колдунах никто не считал легендами. Существовало два дара. Один из них мы видим у фарадимов. Другой очень похож на него, но направлен совсем на другое. Если колдуны хотели, они могли пользоваться солнечным светом, но предпочитали звездный, веря, что он более могуществен, а безлунная ночь – самое подходящее время для колдовства. Камигвен всегда думала, что «Гонцам Солнца» запрещено пользоваться звездным светом только потому, что им пользуются эти другие. Древние фарадимы не желали чтобы свои по ошибке приняли их за врагов. Сьонед пробормотала:

– Когда мы были маленькими, она рассказывала мне эти сказки. Но я никогда в них не верила.

Пальцы Андраде отбивали медленный ритм на подлокотниках кресла, и камни ее колец отбрасывали маленькие радуги.

– Запрещение использовать звездный свет так же незыблемо, как и запрещение пользоваться даром фарадима для убийства.

Тут Оствель поднял глаза на Сьонед.

– В самом сплетении звездного света нет никакого зла. Сьонед сделала это в ту ночь, когда Рохан бился с Ролстрой один на один. Другие тоже участвовали в этом – принцесса Тобин, регент, Уриваль и сама леди Андраде. Никто не подозревал вас в том, что вы стали колдунами. Должно быть, это было запрещено просто потому, что так делали в старину. Разве зло таится в звездном свете, а не в том, кто его использует? – Он помолчал мгновение, а затем поклонился Андраде. – Миледи, простите меня за то, что я осмелился вторгаться в дела фарадимов.

– Осмелился! – Она фыркнула. – Ты такой же наш, как если бы носил кольца.

– Благодарю вас. Тогда я продолжу. Если «Гонцы Солнца», как доказала Сьонед, способны сплетать звездный свет, то Андри ошибается, считая, что колдуны могут пользоваться только одним видом света. Они могут предпочитать его, но… – Он пожал плечами. – Все это заставляет сделать вывод, который едва ли придется вам по вкусу. Нет никаких причин предполагать, что колдуны не умеют вызывать Огонь или применять свет солнца или лун. Следовательно, нет никаких причин предполагать, что они не могут стать фарадимами.

Уриваль оскорбленно выпрямился.

– Ты хочешь сказать, что я мог учить потомков наших врагов?

– Милорд, несомненно одно: вы учили людей, которые понятия не имеют об источнике своего дара. Сила одна. Использование разное. – Он обернулся к Андраде. – Есть какой-нибудь способ различить их?

Но ответил ему Андри.

– Милорд, я перевел еще не все свитки. Может быть, мы найдем ключ именно в них…

– Свитки? – Внезапно Аласен вспыхнула и вжалась в кресло, испугавшись того, что осмелилась задать вопрос состоявший из одного-единственного слова. – Простите, я..!

Андри тепло улыбнулся.

– Нет, это я должен просить прощения. Я забыл, что не все о них знают. В основном они посвящены истории того, как древние «Гонцы Солнца» покинули Дорваль, чтобы сражаться с колдунами на континенте. – Он обернулся к Оствелю. – А леди Камигвен ничего не говорила вам о старом языке?

– Насколько я помню, нет. Правда, далеко в горах до сих пор говорят на разных диалектах. Молодой фарадим подался вперед.

– Но в свитках написано, что именно туда и бежали остатки разбитых колдунов!

– Значит, каждый человек с даром, родившийся в горах, может нести в себе Старую Кровь? Ба! – Уриваль щелкнул пальцами. – Да будет тебе известно, мой дед родился на плоскогорье у истоков реки Ушш, а его предки жили там с незапамятных времен. Значит, и я колдун?

– Нет, милорд, – спокойно ответил Оствель. – Но в вас тоже может течь Старая Кровь.

– Моя мать была родом из места, которое называлось просто Гора… – откликнулась Пандсала.

Сьонед и Рохан на мгновение встретились взглядом, а потом принцесса сказала:

– Все это теории, Оствель. Признаю, что они не лишены интереса, но как их применить к нынешним условиям?

– А я думаю, Сьонед, что они очень подходят к нынешним условиям, – вмешалась Тобин, поняв значение взгляда, которым обменялась венценосная пара. Мать Пандсалы приходилась Полю бабушкой; если она относилась к представителям Старой Крови, то таким же был и Поль. – Если все это верно, то среди потомков колдунов могут найтись такие, которые не захотят подчиняться своим древним врагам. А мы не сможем разоблачить этих людей, потому что их искусство ничем не отличается от нашего.

Все это время Риян задумчиво жевал губу. Вдруг он выпалил:

– Отец… Значит, моя мать была Старой Крови? Выходит, и я тоже?

– Вы с ней являетесь доказательством того, что дело не в крови, – отрезал Оствель. – Рохан, ты пользуешься той же властью, которой пользовался Ролстра. Как по-твоему, чем порождается зло – властью или человеком, который ею пользуется?

– Ответ ясен, – бросила Андраде. – Пандсала, не хочу оскорблять твои чувства, но Ролстра был годен лишь на то, чтобы командовать свинарником.

– Чувства, которые я испытываю к отцу, ничем не отличаются от ваших, миледи, – напомнила ей принцесса-регент. – Сравнение лорда Оствеля кажется мне совершенно правильным. Что ж, если моя мать действительно Старой Крови, так тому и быть. Но… Кажется, я догадываюсь, как можно отделить колдунов от фарадимов! В роду Ролстры не было и намека на «Гонцов Солнца». Однако я стала фарадимом. Миледи, вы сами пришли к выводу, что дар передался мне от матери. Но я отличаюсь от других фарадимов. Я без труда могу плавать по воде.

Сьонед изумилась прямоте Пандсалы. Слова принцессы были равносильны признанию в том, что она является прямым потомком колдунов.

– Если так, – услышала она собственный голос, – нам осталось только провести испытание…

– Пожалуй, – тихо сказала Пандсала. – Это может оказаться полезным. Но похоже, в жилах лорда Рияна тоже течет Старая Кровь; если у него с водой те же сложности, что и у фарадимов, испытание не поможет.

– Меня тошнит, – отозвался молодой человек, – но не сильно. Это что-нибудь значит?

– Кто знает? – пожал плечами Уриваль. – Впрочем, все равно это ничего не дает. Вы требуете абсолютно убедительного испытания на чистоту фарадимской крови, но не понимаете главного: если человек достаточно умен, чтобы учиться искусству «Гонцов Солнца», то он сумеет притвориться, что испытывает тошноту, и оставит нас с носом!

Андри откашлялся.

Любое знание может пригодиться, – спокойно сказал он.

У Рияна по-прежнему был озабоченный вид, но Сьонед догадалась, что виной тому не его возможные предки.

– Ты что-то хочешь сказать, Риян? – подбодрила она юношу.

– Миледи… Я думаю, этот человек среди нас, но маскируется так искусно, что его невозможно заподозрить. Однако сейчас речь о другом… Не для того ли колдуны выдали одну из своих женщин замуж за Ролстру, чтобы сын, родившийся от этого брака, со временем стал верховным принцем? Если бы это случилось, они могли бы выйти из подполья и бросить вызов фарадимам.

Волей-неволей Сьонед посмотрела на Андраде, хотевшую, чтобы от их брака с Роханом родились принцы-фарадимы. Чем же мы отличаемся от них! – спрашивали ее глаза. Андраде отвела взгляд.

– Иными словами, Масуль дает им возможность свергнуть власть нынешнего верховного принца, тесно связанного с нами, – сказал Уриваль и опустил глаза на свои девять колец. – Интересно, знал ли о них Ролстра…

Рохан слегка заерзал в кресле и напомнил Аласен:

– Миледи, вы собирались рассказать нам о том, что видели днем.

– Да, ваше высочество, – поспешно сказала она. – После скачки к Масулю подошли Киле и Лиелл, принц Мийон, принц Кабар и жена Кабара Кенза. Чуть позже к ним присоединились принц Велден и лорд Патвин, который назвал Масуля братом – очевидно, в память о покойной жене, леди Рабий. Принц Саумер стоял неподалеку и следил за ними так, как будто отведал уксуса. Наследник Клуты Халиан выглядел не лучше, но смотрел он главным образом на Чиану. – Аласен слегка улыбнулась. – Она повисла на Мийоне и слишком поздно поняла, куда он идет. Масуль мерзко усмехнулся и сказал Чиане, что он был бы рад разделить с ней свой приз, поскольку хотел бы быть щедрым принцем, заботящимся о простом народе. Я думала, она вцепится ему в глотку.

– Могу себе представить, – сухо сказал Оствель. – Леди попала в неловкое положение. Должен сознаться, мне это нравится.

– Киле тоже нравится, – напомнила Сьонед. – И это меня тревожит.

Рохан поднялся и стал расхаживать по комнате, словно сидеть ему было уже невмоготу.

– Что же получается? Патвин вслед за своим принцем Велденом переходит на сторону самозванца. Саумер в любой момент может выкинуть какой-нибудь фортель. Если Халиан так отчаянно влюблен в Чиану, то он может повлиять на Клуту – отец никогда не согласится женить сына на дочери служанки. Но рассчитывать на это я не буду. Спасибо, принцесса Аласен, вы мне очень помогли.

Но мы так и не решили, что делать с незнакомцем, который помогает претенденту. Масуль вырос в горах Вереш, поэтому он может прекрасно знать колдуна и только притворяться, что понятия об этом не имеет. У нас достаточно доказательств, что колдуны существуют: нападение на Меата, который вез свитки в Крепость Богини; сами свитки; несколько других случаев – но мы по-прежнему не знаем, кто эти люди и где они обитают. Одно к одному. Любопытная картина складывается, не правда ли?

Он потер шею и вздохнул.

– Андраде, мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Благодарю всех остальных за то, что пришли на эту встречу. Теперь идите спать, а с утра начинайте следить за каждым, кто может оказаться нашим врагом.

* * *

Мааркен стоял у палатки Холлис, впервые в жизни испытывая приступ нерешительности. Холодный ветер пронизывал его шелковую рубашку, но причина колотившей молодого лорда дрожи гнездилась глубоко внутри. Мааркен понимал, что стой он здесь хоть до утра, это не поможет справиться с хаосом в его чувствах. Успокоить его могли бы только объяснения самой Холлис.

Внутри горела одинокая лампа, отчего палатка казалась большим белым фонарем. На стенку падала тень Холлис, понурившей плечи, опустившей голову и расхаживавшей из угла в угол, словно животное в клетке. Он откинул полог и вошел.

Холлис… – Это имя застряло в горле у Мааркена, когда женщина стремительно обернулась к нему. – Холлис, – хрипло повторил он, – скажи, почему… Что изменилось?

Ее глаза были полны ужаса… и слез. Холлис затрясла головой, и длинные светлые волосы рассыпались по ее спине.

Мааркен не отступился.

– Сегодня вечером я говорил с родителями. Они ждут тебя с нетерпением. Когда Андри передал мне твои слова.

– Я опозорила тебя, – прошептала она. – Мааркен прости, я никогда не думала …

– Тогда о чем же ты думала? Ты не разговаривала со мной, не пыталась увидеть, даже не смотрела на меня! И сейчас не смотришь, хоть и глядишь мне в глаза! – Он слышал свой хриплый от возбуждения голос, видел ее смятение… – Холлис, посмотри на меня!

Женщина повернулась к нему лицом, в ее глазах пылал гнев.

– На тебя есть кому смотреть! Думаешь, я не слышала, что сказал принц Поль? Вот пусть твоя леди Чиана на тебя и пялится!

– Чиана? О Богиня! Холлис, она была в моей палатке незваной и нежеланной гостьей. Ты не можешь ревновать меня к ней!

– Конечно, она из семьи верховного принца и подходит тебе, знатному лорду, куда больше, чем я!

Мааркен в три шага оказался на другом конце палатки и схватил Холлис за плечи.

– Тебе придется поговорить со мной, понимаешь? Скажи, почему. Немедленно!

– Пусти меня! Черт побери, Мааркен, если ты не уберешь руки…

Он зажал ей рот поцелуем. Сначала Холлис вырывалась из его объятий, как испуганный лесной зверь, но затем жалобно всхлипнула, прильнула к нему и раскрыла губы для поцелуя. Его гнев тут же улетучился, затянувшая душу ледяная корка растаяла. Мааркен поднял ее на руки и отнес на стоявшую в углу походную койку. Руки Холлис дрожали и путались в его одежде, и Мааркен, не отрываясь от ее губ, невольно рассмеялся, удивленный ее спешкой и неловкостью.

– Неужели это та женщина, которая пришла ко мне под покровом Богини, чтобы сделать меня мужчиной? – лукаво прошептал он. – Кажется, ты забыла все, что знала, мой неуклюжий «Гонец Солнца»!

– Пользуйся ртом по назначению! – приказала она, становясь той Холлис, которую Мааркен так хорошо знал. Он засмеялся и послушался.

Когда Мааркен встал, чтобы снять рубашку, на тонкую стенку палатки упала чья-то тень. Он повернул голову и увидел свечу в дрожащей руке черноволосого мальчика. В мозгу молодого лорда прозвучал насмешливый голос: «Привыкай, привыкай! Теперь каждый раз, когда ты останешься наедине с красивой женщиной, тебе будут мешать дети!»

– Я… Извините меня, миледи, простите, я не знал, что ты не одна… – В другой руке юноша нес чашку с дымящимся тейзом, и рука эта так тряслась, что бедняге угрожала опасность обвариться. – Я только подумал, что вам захочется еще… я не знал…

Холлис села и запахнула на себе одежду.

– Спасибо, Сеяст, – с поразительным спокойствием сказала она. – Ты очень заботлив.

– Оставь чашку и иди, – велел Мааркен, и мальчик второпях едва не выронил и чашку, и свечу.

– Прошу прощения, милорд, миледи…

– Прощаю, – добродушно сказала женщина, и мальчик перевел дух. Но когда Мааркен обвил рукой талию Холлис, в глазах юноши блеснуло что-то взрослое и очень опасное. – Все в порядке, Сеяст, – прибавила она, и мальчик исчез.

Мааркен почувствовал, что Холлис отдалилась от него, и с тоской в сердце принялся следить за тем, как она решительно застегивает лифчик. Настроение было испорчено, и оставалось мало надежды на то, что оно улучшится. Внезапно Мааркену бешено захотелось придушить глупого мальчишку, но вместо этого он встал с койки и принес Холлис чашку.

Женщина сделала глоток и посмотрела на него через ободок.

– Каждый вечер он готовит для меня отвар и приносит его в одно и то же время. Когда ты пришел, я только-только успела выпить первую чашку. Этот отвар хорошо помогает при усталости.

– Наверно, я должен быть благодарен ему за столь трогательную заботу. Андри говорил мне, что он стал твоей тенью. Но должен признаться, что его вкус восхищает меня даже больше, чем его забота.

– Он еще совсем мальчик и думает, что влюблен в меня. В этой жизни не так уж много любви, чтобы ее отвергать, от кого бы она ни исходила… Кроме того, я не хочу обижать его Мааркен, он перерастет это чувство.

– Так пусть поторопится.

– Ох, перестань говорить глупости… – В знак примирения она протянула ему чашку.

Он сделал большой глоток, обжег себе язык, но глотнул еще, еще и передал чашку ей.

– Я вернусь к Андраде. До тех пор, пока ты не захочешь, чтобы я остался. – Пожалуйста, захоти этого сейчас, молили его глаза.

Она уставилась в пустую чашку.

– Да, ты прав. Тебе надо вернуться. – Она сделала паузу и испустила тяжелый вздох. – Я не хотела обидеть тебя. Просто… я не знаю их, а они не знают меня. У твоей семьи слишком много власти, слишком много разных видов власти. Ты можешь понять, что мне трудно представить себя частью такой семьи?

– Все, что им нужно, это возможность узнать тебя, и они будут любить тебя так же, как я.

– Пожалуйста, не торопи меня, – беспомощно прошептала Холлис, по-прежнему не глядя на него.

Мааркену хотелось взять ее лицо в ладони и повернуть к себе.

– Ладно, не буду. Но мы принадлежим друг другу, Холлис. Мы Избранные друг друга. – Он поцеловал ее в макушку и ушел.

В белый шатер он не вернулся. Он спустился к реке, уселся на скалу и невидящим взглядом уставился в темную воду. Тело его томилось по телу Холлис, а голова болела так, словно он выпил две бутылки вина, а не чашку какого-то несчастного тейза.

* * *

Когда все, не исключая и Сьонед, покинули белый шатер, Рохан снова сел в кресло. Напряженный день утомил его, судорогой свел мышцы, пульсировал по жилам… Но если Рохан выглядел просто уставшим, то Андраде была измучена до предела. Пылавшие в жаровне угли ярко освещали глубокие морщины, залегшие вокруг рта и на лбу тетки. Она держала в голове так много жизней и влияла на судьбы стольких людей… В том числе и на его собственную. Она привела к нему Сьонед.

Рядом с ней сидел Уриваль. Его золотисто-карие глаза под нависшими густыми бровями поблекли и ввалились. Оба фарадима выглядели ужасно старыми.

– Сьонед может видеть в Огне кусочки будущего, – отрывисто сказал Рохан. – Можешь ли ты увидеть прошлое?

Андраде резко выдохнула, и у Уриваля сразу потемнели глаза. Их руки метнулись навстречу, пальцы переплелись, и внезапно Рохан все понял. Как же он раньше не догадался? Эти двое любили друг друга, и любовь их длилась дольше жизни самого Рохана.

– Я часто думала, перенял ли ты этот маленький фокус у меня или научился ему самостоятельно, – как всегда, хладнокровно сказала Андраде. – Не рассусоливать, а сразу брать за глотку, верно?

– Мы все устали. – Рохан сложил руки на груди, чтобы не было заметно, что у него дрожат пальцы. – У нас нет времени, чтобы золотить пилюлю. Так можешь или нет?

– Как говорит твой сын, «не знаю, никогда не пробовал». – Она выпустила руку Уриваля и переплела длинные пальцы. – Догадываюсь, какую именно ночь ты хотел бы увидеть в Огне.

– Андраде… – начал Уриваль, но было уже поздно. Голубые глаза Андраде прикрыли веки, и в ответ на ее безмолвный призыв в жаровне разгорелись угли.

Рохан затаил дыхание. Она поднесла к губам сложенные руки и изо всех сил зажмурилась; ее лицо превратилось в туго натянутую маску, так что под кожей проступили тонкие кости. В бронзовом подсвечнике поднялся Огонь, задрожал, выровнялся и прыгнул к потолку. В пламени начала появляться туманная картина.

Река тихо покачивала освещенную фонарями барку Ролстры. По палубе тревожно сновали моряки. Показалась узкая лестница и крошечная, темная комната, где в родовых муках корчились три женщины, за которыми присматривала принцесса Пандсала. Внезапно картина изменилась; показался обшитый панелями коридор, в котором толпились служанки. Рука в кольцах Андраде беззвучно постучала в закрытую дверь. Затем дверь открылась.

Огонь бешено полыхнул и потух, издав звук, похожий на свист меча, вкладываемого в ножны. На лбу Андраде заблестели капли пота, она открыла рот и без сил упала в объятия

Уриваля. Тот крепко прижал ее к себе и бешено глянул на Рохана.

– Доволен? – прошипел он.

Рохан опустился на колени рядом с теткой и взял за руку, испуганный ее прерывистым дыханием.

– Андраде… прости меня…

– Нет, – хрипло прошептала леди Крепости Богини. – Успокойся. – Она сделала глубокий вдох, затем еще один и выпрямилась. – Я только задохнулась. Теперь я знаю, почему такие вещи запрещены. – Андраде вытянула руку и задумчиво посмотрела на свои дрожащие пальцы. – О Богиня… Никогда со мной не случалось ничего подобного. Это похоже на падение в бесконечный колодец, в темноту… – Она осеклась и помотала головой, пытаясь стряхнуть с глаз капли пота. – Это возможно. Я справлюсь.

Уриваль мрачно выругался.

– Ничего подобного ты не сделаешь, потому что он и просить не станет! Не будь дурой!

Андраде не обращала на него внимания.

– Рохан, ты видел что-нибудь полезное?

– Барку, помещение в трюме, нескольких женщин в коридоре, твою руку, стучащую в дверь. Вот и все.

– Я недостаточно долго продержалась, – с досадой сказала она.