Текст книги "Звёздный свиток"

Холлис услышала, что он снова вскрикнул – не от боли или страха, но от полного отчаяния. Он встал на одно колено и яростно рубанул воздух, даже не глядя на Масуля. А Сеяст затрясся от беззвучного смеха.

Она всадила окровавленное лезвие между ребер и вонзала его все глубже и глубже, пока ей не показалось, что в рукоятке ножа отдается биение его сердца. Затем она повернула эту рукоятку. Красная струя ударила ей в лицо, залила грудь и руки. Она поворачивала нож в ране, пока не перестала ощущать биение его сердца.

* * *

Внезапный массовый обморок «Гонцов Солнца» и последовавшее за ним крушение огненного щита заставили ощутить резкую боль даже Рохана, имевшего крупицы дара. Сьонед, как подкошенная, упала на землю. Она едва дышала, глаза превратились из зеленых в темные и дико глядели в никуда. Поль, Тобин, Аласен – все «Гонцы Солнца», скорчившись, лежали на жесткой траве, безмолвные, бесчувственные, словно сраженные чьим-то гигантским кулаком.

Масуль засмеялся и пинком свалил Мааркена наземь. Рохан видел, как меч его племянника бесцельно взметнулся в воздух. Самозванец схватил клинок рукой в перчатке и отбросил в сторону. Мааркен съежился, пытаясь избежать чего-то невидимого, и потянулся за ножами, лежавшими в поясе. Он сделал выпад вверх, по счастливой случайности угодив одним клинком в голень Масуля. Тот взвыл от боли, ударил Мааркена ногой в спину и наступил сапогом на его запястье. Когда хрустнули кости, второй нож отлетел в сторону. Масуль выпрямился и картинно подбоченился, словно позируя для наброска торжественного гобелена на память о выдающемся событии. Взяв меч обеими руками, он направил острие вниз, намереваясь вонзить его в грудь Мааркена. Лишь мгновение потребовалось Рохану, чтобы выхватить из сапог ножи и зажать их в пальцах. В следующую секунду воздух пронзили две молнии. Проследить их полет было невозможно; видна была лишь одна длинная сверкающая серебристая нить. Оба ножа очутились у Масуля в горле, так близко один к другому, что звук щелкнувших друг о друга рукояток услышал даже Рохан.

Меч выпал. Мааркен медленно перевернулся на бок, и клинок упал на расстоянии руки от его тела. Пальцы Масуля и его дергавшееся в агонии тело уже знали то, что отказывался принять мозг – он был мертв. Широко раскрытые зеленые глаза недоверчиво искали Рохана. Очень долго он падал на колени, а потом смотрел на кровь, вместе с которой из него уходила жизнь. Красная струя лилась на его грудь, на землю, а он смотрел на нее так недоверчиво, словно это была не его кровь. Губы Масуля шевелились, но торчавшие в горле ножи не давали произнести ни звука. Рохан не мигая следил за тем, как Масуль, на лице которого застыло выражение крайнего изумления, повалился ничком и умер.

Казалось, что огромная ладонь закрыла все рты, не исключая и Рохана. Он попытался проглотить ком в горле, вымолвить хоть слово, но не смог. Наконец тишину прервал тихий стон ошеломленных фарадимов.

Сьонед с трудом поднялась на ноги и, шатаясь, подошла к Рохану. Принц смерил ее взглядом и повернулся к сыну. Выпрямившийся Поль держался за руку Сорина, однако было видно, что стоит он с трудом. Но когда Рохан двинулся вперед, Поль последовал за ним. Решимость заменяла ему отсутствие физических сил.

Рохан вытащил ножи из глотки Масуля, вытер их о траву и вернул на прежнее место – в сапоги. Поль положил голову Мааркена к себе на колени и начал стирать с нее пыль, смешавшуюся с потом и кровью. Он позвал брата по имени. Тот застонал, его веки затрепетали, а потом раскрылись.

От первых слов Мааркена у Рохана больно сжалось сердце.

– Прости меня, мой принц, – шептал он, – я проиграл…

– Нет! – воскликнул Поль. – Ты выходил, чтобы сражаться с человеком, а не с колдуном!

Грубый смех привлек внимание Рохана. Мийон Кунакский, не сводя с него глаз, шипел:

– Значит, ты собираешься воспользоваться этой басней? Колдовство, говоришь? Хороший повод, чтобы нарушить больше законов, чем ты написал за всю свою жизнь, верховный принц! Единственным колдовством здесь было то, которое используют фарадимы…

– Чтобы защитить обоих от предательства! – с жаром воскликнул Поль. – Да как ты смеешь…

– Мальчик, если ты думаешь, что я в это поверю, то ты еще больший глупец, чем твой отец!

Рохан говорил очень тихо.

– Я нарушил закон, собственноручно убив Масуля. Но я не собираюсь обсуждать случившееся ни с тобой, ни с кем-либо еще. Я просто уступлю искушению и нарушу еще парочку законов, приказав моим войскам перейти твою границу. Если ты думаешь, что сможешь передать сообщение на север быстрее меня, то продолжай говорить. – Он сделал паузу. – Если же нет, то закрой рот и убирайся с моих глаз.

Пока их высочество принц Кунакский мудро, но немного нервно следовал совету Рохана, к ним подошел Чейн и поднял сына на руки. Мааркен попытался слабо протестовать, доказывал, что с ним все в порядке, что он уже давно не ребенок, но отец успокоил его одним-единственным взглядом и посмотрел на Рохана.

– А сейчас, пока кто-нибудь еще не успел поднять шум, могу я унести своего сына отсюда ко всем чертям? Рохан щелкнул пальцами; подбежал Таллаин.

– Передай принцам, что я жду их вечером, когда начнет смеркаться. И найди врача. Ни моя жена, ни сестра не могут заняться им.

– Если ваше высочество позволит, я позабочусь о лорде Мааркене, – сказала выросшая как из-под земли Гемма, которую сопровождал Тилаль. – Я знакома с медициной.

– Спасибо, миледи, – с сильным сомнением ответил Чейн.

Но Тилаль только кивнул, и они унесли Мааркена с поля. С помощью Данлади Гемма тщательно обработала раны и ушибы Мааркена, сначала дав ему выпить снотворного, чтобы не причинить новой боли. За всем этим наблюдали Рохан и Чейн, каждый раз морщась, когда очередную рану вскрывали, тщательно промывали и накладывали на нее бинты. Они были благодарны искусству Геммы, уверявшей, что у него останется всего несколько шрамов. Больше беспокойства внушало сломанное запястье. Данлади долго возилась с ним, и даже сквозь сон Мааркен стонал, когда накладывали повязки. Лишь время могло показать, сумеет ли он владеть рукой.

Чейн не благодарил принца за спасение сына: это только оскорбило бы Рохана. Если у каждого вассала была обязанность защищать своего принца, то и принц был должен защищать своих вассалов. Все было понятно без слов.

Поля послали в шатер с матерью и тетей, где все трое рухнули и мгновенно уснули, словно тоже выпили снотворного. Рохан сказал, чтобы Андри, Уриваль или кто-нибудь еще присмотрел за остальными «Гонцами Солнца». Ближе к сумеркам в палатку Мааркена пришел Таллаин и принес ужасную новость.

– Принцесса-регент мертва, милорд. Рохан удивился, что он ничего не чувствует, как будто этот удар лишил его эмоций.

– Как это? – недоверчиво воскликнул Чейн.

– Только одна рана, укол ножом в ногу. От такой раны она не могла истечь кровью. Но тем не менее она мертва. – Таллаин выглядел так, словно сам не мог в это поверить. – Найдра, ее сестра, забрала ее с поля в шатер своего мужа и спрашивает, как вы желаете провести церемонию.

Наконец он что-то почувствовал, и ему стало стыдно за свои эмоции. Он не ощущал ничего, кроме облегчения.

– Милорд…

– Да, – машинально ответил он. – Она будет торжественно предана огню. Почести мы ей окажем как принцессе и как «Гонцу Солнца». Думаю, в замке Крэг… да. Пожалуйста, передай принцессе Найдре, что я буду ей очень благодарен, если она любезно согласится сделать все приготовления. И… и скажи ей, что я разделяю ее скорбь.

Вообще-то он сделал странную вещь. Он горевал об извращенном уме, о любви, основанной на ненависти, о неправильно использованном даре. И постыдно радовался тому, что она мертва, что ему не придется ссылать ее в какую-нибудь дальнюю крепость до конца ее дней. Ее преступления были непростительны, но всю свою горькую, неудавшуюся жизнь она любила и его, и Поля. Рохан откашлялся.

– Другие принцы уже ждут?

– Нет, милорд. Когда оказалось, что вы пробудете здесь дольше, чем до сумерек, я передал им, чтобы они приходили завтра утром. – Когда Рохан нахмурился, Таллаин перешел в глухую оборону. – Их высочество верховная принцесса тоже согласна, что всем надо отдохнуть.

– Их высочество верховная принцесса бывает упряма как пони. Особенно, если она права. Таллаин, пойди и отругай ее вместо меня.

Молодой человек, у которого явно отлегло от сердца, поклонился и ушел. Тут Рохан повернулся к Гемме.

– Миледи, вы уже закончили?

– Одну минутку, ваше высочество. – Она вытерла руки о полотенце и вернула его Данлади. – У него нет никаких серьезных повреждений, за исключением запястья, хотя несколько дней ему будет больно ходить. Одна-две раны, нанесенные мечом, требуют наблюдения. Что же касается руки… – она поглядела на Мааркена. – Пока ничего не могу сказать. Но два-три дня ему придется полежать.

– Если учесть, – застенчиво улыбнулась Данлади, – сколько сил мы приложили, чтобы заставить его выпить снотворное, вам повезет, если его можно будет продержать в кровати хотя бы один день.

– Он будет слушаться, – хмуро проворчал Чейн, – иначе я спущу с него остатки его шкуры.

– Не сомневаюсь, милорд, – ответила Гемма. Но выражение ее лица показалось Рохану странным. Он недоуменно поднял бровь; Гемма внезапно занервничала и отвернулась.

– Что случилось, миледи? – подбодрил он. – Вы оказали и мне, и моим родным неоценимую услугу. Просите все, что хотите.

– Ваше высочество, мне не надо платы за…

– О, позвольте мне быть щедрым, – слегка улыбнувшись, попросил Рохан. – Это одна из немногих радостей, которые бывают у принцев.

– Я хочу попросить не за себя, – тихо сказала Гемма, – а за Данлади…

Вторая девушка затаила дыхание.

– Нет, Гемма, пожалуйста…

– Помолчи, – нежно велела ей Гемма. – Она уже много лет мне как сестра. Мне хочется, чтобы мы стали сестрами не только по любви, но по-настоящему.

Ошеломленный Рохан переглянулся с Чейном.

– Всю свою жизнь я была принцессой, хотя мой титул немного изменится, когда я перееду в Оссетию и выйду замуж за милорда Тилаля. – Упомянув его имя, она тут же зарделась. – Но Данлади по крови такая же принцесса, как и я. Вы оказали бы мне огромную любезность, если бы попросили принца Давви помочь Данлади стать принцессой Сирской и моей свояченицей.

– С Костасом? – выпалил Чейн и поспешно извинился, заметив, что Данлади стала пунцовой до корней волос.

– Он думает, что хочет жениться на мне, – безыскусно сказала Гемма. – Но если я покину Верхний Кират и если Данлади получит хорошее приданое…

Гемма явно не строила иллюзий относительно моральных принципов Костаса. Как и Данлади. Та прямо встретила взгляд Рохана, и выражение робких голубых глаз без слов сказало ему: она любит Костаса. Он подивился, что ее любовь к Гемме не страдает от того, что Костас отдает предпочтение не ей. Без сомнения, Данлади была исключением среди дочерей Ролстры: она была неревнива и не стремилась к власти.

Но – внук Ролстры будет принцем Сира?

О Богиня, он начал думать в точности так же, как Пандсала… Не все ли равно, если другой внук Ролстры однажды станет верховным принцем?

– Миледи, – обратился он к Данлади. – Мне будет чрезвычайно приятно поговорить об этом с Давви, как только для этого представится возможность. Но если вы позволите мне быть откровенным… – он улыбнулся, и Данлади вновь покраснела. – Я думаю, что стоит Костасу вернуться в Верхний Кират и немного успокоиться, как ваше прелестное личико заставит его снова потерять покой.

– С-спасибо, ваше высочество, – выдохнула она. Рохан вовремя спохватился и не стал удивленно качать головой.

– Обещаю, я буду действовать тонко, – добавил он, и девушка наконец улыбнулась.

Когда они вдвоем с Чейном шли к шатру, тот тихонько присвистнул.

– Ай-яй-яй, как ты был галантен! Представить только, этот пучок соломы – дочь Ролстры! И хочет выйти замуж за такую здоровенную задницу, как Костас!

– Чейн, ты меня удивляешь! Я думал, ты по личному опыту знаешь, что качество жены зависит от мужа!

– Как всегда, ищешь спасения в шутках? – сочувственно спросил Чейн.

– Черт тебя побери, ты слишком хорошо меня знаешь. – Они остановились у шатра, и Рохан вгляделся в сгущающийся мрак. – Я никак не могу понять, что происходит в последние три дня. Мне все кажется, что я вот-вот проснусь. Чейн, как это могло случиться?

– Так же, как всегда. Просто не уследили.

– Я следил, – мрачно ответил Рохан. – Следил, но ничего не видел. Совершенно ничего.

– Иди-ка ты спать. Ты сейчас свалишься. Верховный принц пожал плечами и вошел в шатер. Чейн проследовал за ним.

– Тебе незачем болтаться рядом, чтобы проверить, что я тебя послушался, – слегка раздраженно сказал Рохан. – А между прочим, по какому праву ты мне приказываешь?

– По праву старшего брата. А теперь будь паинькой и иди в кровать. Ты уж мне поверь, – сочувственно добавил он, – все это подождет тебя до завтрашнего утра.

ГЛАВА 29

– Теперь все будет в порядке. Она уже спит.

Волог тяжело опустился в кресло рядом с кроватью дочери. Он закрыл лицо руками, и Давви на мгновение показалось, что кузен плачет от усталости и облегчения. Но мгновение спустя Волог потер щеки и запустил пальцы в седеющую шевелюру.

– Кажется, мне придется благодарить всех на свете за то, что они заботятся о моей дочери лучше меня. Но дело в том, что она всегда сама заботилась о себе. До сегодняшнего дня.

– Шок от природного дара фарадима, кузен, не более. Впрочем, и этого достаточно, – прибавил Давви.

– Да. Весь вопрос в том, ехать ли ей в Крепость Богини учиться использовать свой дар или постараться позабыть о том, что он у нее вообще есть. С тех пор, как она ступила на борт корабля, он не принес ей ничего, кроме боли. Я знаю, решать не мне. – Он прошел в основную часть шатра и, жестом предложив Давви сесть в кресло, мановением пальца приказал оруженосцу налить им вина. – Интересно, кузен, как случилось, что Сьонед уехала из Речного Потока в Крепость Богини?

Давви выдержал паузу, дожидаясь ухода оруженосца.

– Сьонед была совсем маленькой, – медленно начал он, – когда наши родители умерли. Неожиданно мне пришлось управляться с имением. Я был слишком занят, чтобы уделять ей много внимания, и она чаще оставалась одна. Но когда я женился на Висле, та быстро поняла, что к чему. Девочка с приветом, говорила она. Однажды зимней ночью, когда мы сидели на веранде, погас огонь, и Сьонед вновь разожгла его, не вставая с места – просто пошевелив пальцем. Начиная с нашей общей бабушки в твоем роду были фарадимы. Но со мной до того вечера ничего подобного не случалось. Наверно, со Сьонед тоже.

– Точно так же я был слеп с Аласен, – признался Волог. – Знаешь, мне всегда было интересно, на что это похоже… Я даже немного завидовал Сьонед, – он взглянул на отгороженное место, где спала его дочь. – Но не больше.

– Сьонед получила от этого удовлетворение и нашла себе занятие по душе.

– А Аласен нет. – Волог сделал глоток. Ну что же. Я уже сказал: выбор за ней… – Он взглянул на вошедшего оруженосца. – Да. Что случилось?

– Письмо от их высочества принца Изельского, милорд. – Мальчик протянул сложенный и запечатанный печатью квадратный кусок пергамента, поклонился и вышел.

– Догадываюсь, – хмыкнул Давви. – Саумер упражняется в разоблачениях.

– Не стану спорить. – Волог вскрыл письмо и пробежал его глазами. – Ха! Кажется, не только Саумер, но и Пиманталь Фессенденский сменил свои пристрастия. Киле исповедуется любому, кто согласен ее слушать. Она узнала о Масуле, привезла его в Виз, поверила его истории и стала учить его манерам Ролстры для того, чтобы увеличить схожесть. Она умоляла его не убивать «Гонца Солнца», и так далее. Сомневаюсь, что для лорда Андри все это будет иметь значение. Однако должен признать, что Саумер и Пиманталь поступают дальновидно.

– Особенно Пиманталь. Слухи о внуке Ллейна и о Фироне пошли по всему континенту. Волог, сделай мне одолжение. Когда Пиманталь начнет оглашать свое заявление при всех, лягни меня, если я засмеюсь ему прямо в лицо.

– Согласен, – ухмыльнулся Волог, – если ты обещаешь мне то же самое. У Рохана сейчас большинство, как ни считай.

– Слабое утешение.

– Да уж… – Он помолчал, а затем спросил: – Давви, что ты знаешь о лорде Скайбоула?

Если Давви и удивился, то не показал виду.

– Хороший человек, просто замечательный. Он провел юность в Крепости Богини со Сьонед, женился на «Гонце Солнца», хотя сам не фарадим. Ты видел, какого прекрасного сына он воспитал.

– Гм-м… Лорд Оствель очень помог мне с Аласен. Если он позволит, я хотел бы что-то сделать для него.

– Сомневаюсь, что он согласится. Но если ты подойдешь к Рохану и Сьонед, они помогут найти обходной путь.

– Спасибо за совет, кузен.

* * *

Лишь сила воли и упорное стремление не позволить головной боли взять над ним верх помогли Уривалю встать с постели, одеться, выйти из шатра и отправиться на прогулку.

Было еще довольно рано. Сквозь облака пробивался лунный свет, однако складывалось ощущение, что мгла не рассеивается и до рассвета еще далеко. Последние несколько дней были настоящим кошмаром, поэтому все здравомыслящие люди предпочитали по ночам спать. Но Уриваль давным-давно понял, что у него не так уж много здравого смысла. Перейдя мост, он зажег маленький Огонь и направился к полю боя.

Он уже знал, что произошло. Двое мертвых, не считая Масуля. Остальное ему подсказали пылающие кольца. Уриваль на мгновение застыл, вспоминая, как он нашел трупы. Безжизненные глаза Пандсалы неподвижно смотрели в небо. Сеяст распростерся на земле, в его спине торчал нож. Рядом, опираясь на одну руку и опустив голову, лежала Холлис. Волосы свесились ей на глаза. Уриваль быстро огляделся. Никто не смотрел в его сторону: все взоры были устремлены на группу людей, столпившуюся около Мааркена. Он быстро вытащил нож из трупа Сеяста. Холлис, залитая кровью, медленно подняла голову.

– Он умер, да? – совершенно спокойно произнесла она.

– От твоей руки, – пробормотал Уриваль.

Она кивнула.

– А у Пандсалы не вышло. – Внезапно по ее щекам заструились слезы. – О Богиня, Звездный Свиток! Он знал, он знал, он был одним из них, он хотел погубить Мааркена! Отдай мне нож, его надо убить!..

– Он мертв, а Мааркен жив. Холлис, послушай меня!

Но она подтянула колени к подбородку, обхватила их руками, начала раскачиваться взад и вперед и сквозь слезы бормотать о дранате, о Звездном Свитке и о колдовстве.

Уриваль громко позвал Сорина. Юноша оглянулся, оставил Андри на Ллейна и поспешил на зов. По указанию Уриваля он поднял Холлис на руки, чтобы отнести ее в шатер. Она уткнулась лицом в его шею.

– Передайте милорду, что мне очень жаль. Я прошу у него прощения, – прошептала она, оглянувшись на Уриваля.

– Он поймет.

– А вы? – Ее глаза сузились. Уриваль кивнул.

– Неси ее в лагерь, Сорин.

Холлис задрожала, ее взгляд снова стал безумным, кровь на лице молодой женщины смешалась со слезами.

– Но Сеяста нет, он умер, и я тоже умру. Вы знаете, что я умру без него…

Сорин внимательно посмотрел на нее.

– Миледи…

– Помолчи, – прошептал Уриваль. – Она сама не понимает, что говорит. Успокойся, Холлис. Ты не умрешь. Я обещаю.

Она с мольбой протянула к нему руки.

– Вы клянетесь? Я не хочу умирать. Мааркен… Хочу видеть Мааркена… Где он?

Уриваль прикоснулся ко лбу Холлис кончиками пальцев и свил для нее сон. Как только ее ресницы опустились, пряча застывшее в глазах страдание, он сказал Сорину:

– Не беспокойся. С ней все будет в порядке.

– Как скажете, милорд, – ответил юноша, но в голосе его звучало сомнение…

Уриваль вздрогнул, когда под его сапогами захрустело стекло. Остатки водяных часов Рохана валялись в пыли, растоптанные и забытые. Осторожно, чтобы не порезаться, фарадим пошарил вокруг и нашел то, что искал – золотого дракона, который украшал крышку верхней сферы. Он повертел фигурку в руках, большим пальцем потер гордо поднятые крылья, положил статуэтку с глазами-изумрудами в карман и пошел дальше.

Он остановился у окрасивших землю пятен крови. Здесь было очень мало крови Пандсалы. Она пролилась из раны, которая не могла убить. Днем он поднял тело Сеяста из лужи крови и спрятал его в росших неподалеку деревьях. Туда-то он теперь и направился. Насекомые, пившие кровь из лужи, еще не начали кусать тело. Сначала Уриваль думал бросить труп в реку: очищающий Огонь не для него. Но потом он решил не поддаваться искушению. Рохан захочет взглянуть на мертвеца, а другим принцам потребуется доказательство, что колдун действительно был. Да и Андри потребует продемонстрировать ему предателя дела «Гонцов Солнца».

Уриваль поднял труп и понес его. Подобно Андраде, он хмуро следил за надменным мальчишкой, радовавшимся своей растущей мощи. Но теперь все это исчезло, осталось лишь легкое безвольное тело. Темная голова прильнула к плечу Уриваля, как будто мальчик спал. Кем был этот юноша, который никогда не станет мужчиной?

Отводя глаза в сторону, Уриваль все же видел детскую припухлость в очертаниях щек и лба, в изгибе губ… Мальчик, появившийся ниоткуда, говоривший с верешским акцентом, безошибочно нашел двух «Гонцов Солнца», имевших тесные связи с Пустыней, знакомых с основами старого языка. И знавший, как пользоваться дранатом и колдовством. Этот «ребенок» обманом проник в Крепость Богини, приучил Холлис к дранату, который может убить ее, хитростью добился того, чтобы она и Андри разрешили ему работать над Свитком. Он применил колдовство, чтобы погубить Мааркена. Он убил Пандсалу. Все «Гонцы Солнца», которые присутствовали при этом, ощутили его силу. Он унаследовал Старую Кровь, кровь врагов фарадимов. А выглядел таким юным, таким невинным…

Уриваль попробовал найти причину происшедшего. Племя Сеяста скрывалось сотни лет. Почему именно сейчас? Почему именно он? Что особенного было в этом мальчике? Он хотел помочь Масулю, претендовавшему на родство с Ролстрой. Какая выгода была бы колдунам от его победы? Что вообще может связывать колдовство и замок Крэг?

В первый раз они узнали о дранате, когда Ролстра использовал его для порабощения «Гонца Солнца». Пандсала считалась единственной из его дочерей, унаследовавшей дар. Но никто никогда не проверял других. Кроме того, она не испытывала присущего «Гонцам Солнца» отвращения к воде. «Моя мать пришла из какого-то места, которое называлось просто Гора». Горы Вереш – ведь Сеяст именно оттуда прибыл в Крепость Богини…

Уриваль едва не выругался, когда голова мальчика скатилась на его руку. Тогда в спешке он забыл опустить ему веки, и сейчас в открытые глаза Сеяста падал звездный свет. Остекленевшие. Смотрящие в никуда. Когда-то он уже видел лицо с глазами, очень похожими на эти… Мертвые зеленые глаза, залитые звездным светом, обрамленные темными волосами. Горло того человека было пронзено ножом Рохана, но губы улыбались даже после смерти, как сейчас улыбались губы этого мальчика…

Нос, брови, рот, скулы… Нет, здесь не было случайного совпадения цвета глаз и имитации манер под руководством Киле, как у Масуля. Только сходство, подобное сходству молодой, наполовину сформировавшейся поросли со взрослым деревом.

До того как умереть, Янте родила трех сыновей, которых все считали умершими, и таинственного четвертого сына, действительно погибшего вместе с матерью во время пожара в Феруче. Уриваль давно знал их имена. Знал и то, что все они живы.

Теперь один из них мертв. Нет, не «Сеяст», а Сегев. Сегев, убивший Андраде.

Уриваль внес сына Янте на мост. Еле дыша от усталости, он остановился на середине. Внизу тек темный, обманчиво спокойный Фаолейн. Выше моста река бурлила, но отсюда до самого моря текла стремительно, мощно и безмолвно. Желанное безмолвие…

Мышцы свело от боли, когда он напрягся, перекинул тело Сегева через перила и позволил ему упасть в воду. Тело, одетое в серое, всплыло один раз и исчезло навсегда.

* * *

– Незадолго до полуночи пришел Уриваль и сообщил нам, что виноват во всем оказался мальчик по имени Сеяст. Он был послан колдунами и с весны жил в Крепости Богини. Это невыносимо, Меат…

– Сьонед, нельзя, чтобы об этом знали все. У Андри и так хватает забот. Ему нужно убедить всех, что он не уступает Андраде. Если же все станет известно, ему перестанут доверять. Ведь именно он разрешил Сеясту работать над Свитком… – Меат в два глотка опорожнил третий кубок. – О Богиня! Сначала смерть Андраде, а теперь это…

Рохан придвинул ему бутылку.

– Тела у нас нет, и мы можем сказать, что мальчик погиб так же, как и Пандсала. Но беда в том, что мы не знаем, от чего она умерла.

– Могу сказать. – Внезапно он поднял глаза и со стуком поставил на стол и чашу и кувшин, расплескав вино. – Поль!

– Ты почему встал? – резко спросила Сьонед. Но Меат уже крепко обнимал мальчика.

– Богиня, как же я рад тебя видеть! Сьонед, не надо отсылать его в кровать. Он ведь все равно не уснет. Она пожала плечами.

– Так и быть. Раз уж ты не спишь, слушай, чтобы нам не пришлось повторять дважды. Садись рядом. Поль устроился между Сьонед и Роханом.

– Похоже, ты до смерти устал, – шепнул он Меату. «Гонец Солнца» опустился в кресло.

– Я не слезал с седла с того момента, как в Крепость Богини пришла весть об Андраде… Да ты и сам не блещешь…

– Так почему умерла Пандсала? – тихо спросил Поль.

– В этот миг Сьонед объединила фарадимов в сеть, верно? Она пользовалась силами всех бывших рядом «Гонцов Солнца».

– Поэтому мы и побеждали… – пробормотал Поль.

– Конечно, – подтвердил Меат, удивляясь, что мальчик в состоянии понять это. – Знаешь, тебе есть чему поучиться у матери. Судя по описанию, вы вдруг почувствовали себя так, словно мир вокруг начал рушиться. Я ничуть не удивлен, поскольку со мной было то же самое. Во время заклинания в меня воткнули нож. А знаешь, почему я не умер? – Он замолчал, чтобы сделать еще один добрый глоток вина. – Я его вытащил.

Рохан ходил по ковру, словно давая выход энергии.

– Фарадимам запрещено использовать свою магию для убийства. Так ты говоришь…

– Мне прочитали перевод Андри, – прервал его Меат. – Точные слова: нам запрещено использовать наше искусство во время битвы . И вот почему. Если в занятого магией «Гонца Солнца» попадет стрела или нож, он умрет.

– Но почему? – воскликнула Сьонед. – В этом нет никакого смысла. Неужели нас способна убить каждая царапина, полученная во время занятий магией?

– Не знаю. Попробуем подумать… В свитках есть упоминание о меридах и их стеклянных ножах. Они работали с колдунами. Стекло считалось священным. Пользоваться им считалось предметом гордости, почти религией. Это было их отличительным признаком, клеймом, их росписью об убийстве. Но почему стекло?

– Железо, – резко и коротко сказал Поль. И только потом, когда он услышал собственные слова, его лицо изменилось. Он протянул руку, налил себе вина и залпом выпил.

– Я тоже подумал об этом, – кивнул Меат. – Ножи, один из которых попал в меня, а другой вонзился в Пандсалу, были стальными. Теперь я готов держать пари, что Клеве умер не от ран. Он пытался воспользоваться своим даром, а нож…

– Но сталь была вынута, – напомнил Рохан. – Если бы все было так, как ты говоришь, Масулю было бы недостаточно отрезать ему несколько пальцев. – Заметив, что эти слова заставили «Гонцов Солнца» сжаться и стиснуть кулаки, он поспешно добавил: – Прости меня. Но похоже, что твоя гипотеза, Меат, не выдерживает критики.

– Я догадываюсь, что хотя нож и не торчал в его теле, каждый достигший цели удар оказывал точно такое же действие, разрушая его разум, пока не наступила смерть. Вы сказали, что у Пандсалы была только одна рана в ноге. А она все же мертва. А еще вы сказали, что боль, которая резко поразила всех остальных, так же резко и закончилась. Должно быть, это произошло, когда Холлис вытащила нож. Железо больше не мешало общему процессу магии. Но Пандсала уже зашла слишком далеко. Вот вам пример: кровоснабжение мозга. Кровь поступает в него через большие шейные артерии. Если их перерезать, мозг умрет. Должно быть, что-то происходит внутри нас, когда мы плетем свет или совершаем магию с Огнем – что-то, чему мешает сталь. Хвала Богине, что Сеяст не был частью круга «Гонцов Солнца», когда Холлис ударила его ножом.

– А когда колдуны использовали меридов, – сказал Рохан, – то заставляли их пользоваться стеклом, потому что не доверяли – боялись, что те могут повернуть свои ножи против хозяев. Меат, могу поспорить, что колдуны запрещали железное оружие в своем присутствии. Кроме них об этом никто не знал. Для любого не обладающего даром не имеет никакого значения, железо это или стекло – убивает и то и другое.

Сьонед стиснула руки.

– Вот и еще одна причина для того, чтобы держать все в секрете. Если кто-то узнает о том, насколько мы уязвимы перед железом и колдунами, которые притворяются фарадимами…

– То к следующему лету мы все будем мертвы, – закончил за нее Меат.

Рохан откинулся в кресле, чувствуя себя дряхлым стариком.

– Хорошо. Давайте попробуем такой вариант. Пандсала и Сеяст погибли потому, что они были недостаточно крепки для той магии, которую начала Сьонед. Это будет хорошей добавкой к ее и без того высокой репутации фарадима. То, что окружавшие этих двоих и Холлис «Гонцы Солнца» ничего не видели, делает ее единственной свидетельницей происшедшего. Да, но куда в таком случае пропало тело Сеяста? Гм-м, это проблема… А как насчет того, что Уриваль, главный сенешаль Крепости Богини, лично совершил над ним погребальную церемонию? В конце концов, это будет единственной правдой из всего сказанного. А Найдре можно будет соврать, что нож был отравлен. Сейчас нож у Уриваля; от этой улики надо избавиться. Я ничего не забыл?

– Лучше не придумать, – сказал Меат. – У вас тоже есть дар, ваше высочество. Только не дар фарадима. Рохан едва заметно улыбнулся.

– Я думал, что ты избавился от этой дурацкой привычки.

– Несомненно, ваше владетельное высочество Верховный Принц, – улыбнулся ему Меат. Сьонед потерла шею.

– Надо быть готовыми к тому, что завтра утром Чиана будет хуже зубной боли. О Богиня, пошли мне терпения и не дай отхлестать ее по щекам…

– Ходят слухи, что Халиан Луговинный собирается жениться на ней. Это правда? – поинтересовался Меат.

– Желаю ему вволю насладиться, – живо откликнулся Рохан. – А вот Клуту мне искренне жаль.

– А мне жаль только Аласен, – сказал Поль. Он встал, подошел к матери и начал массировать ей плечи. – Легче?

– Спасибо тебе, дракончик. – Она улыбнулась и откинулась на спинку кресла, поручив себя его заботливым, нежным рукам. – Почему именно Аласен?

– Разве ты не почувствовала? Она тоже попала в сеть и очень испугалась.

– Аласен? – переспросил Меат. – Младшая дочь Волога?

– «Гонец Солнца», – подтвердил Рохан. – Но если она научится использовать свой дар…