Текст книги "Звёздный свиток"

– Кажется, я знаю, почему, – откликнулся Мааркен. – Спокойно можно относиться ко вскрытию любого из животных, которых мы используем в пищу. Но мы со Сьонед касались цветов дракона. Единственные другие существа, с которыми можно сделать то же самое, – люди. А это решительно меняет дело.

Они закончили вскрытие ранним вечером и вылили на расчлененное тело несколько фляжек душистой воды. Сьонед и Мааркен вместе вызвали Огонь, чтобы сжечь останки, и в воздухе распространился пряно-сладкий запах. Писцы и слуги с облегчением вернулись в Скайбоул, оставив Сьонед, Фейлин и Мааркена смотреть, как догорает погребальный костер.

Когда небо расколол рев спаривающихся драконов, все трое так и подпрыгнули. Фейлин, уважение которой к драконам включало и здоровый страх перед ними, побелела, и Сьонед взяла ее за руку.

– Они просто спариваются. Мы такое уже слышали.

– Я тоже, но так и не могу, привыкнуть. Это ужасно, – нервно сказала она. – Я могу их изучать, пересчитывать, наблюдать за ними, даже препарировать, чтобы узнать, как они устроены. Но что-то в их голосах переворачивает мне душу.

Она вновь вздрогнула, когда голоса драконов грянули над северным склоном кратера.

– О Богиня!

Глаза Сьонед неотрывно следили за маленькой красноватой драконшей с подкрылками золотистого цвета – той самой, которой она пыталась коснуться. Стая вернулась к озеру, чтобы напиться: казалось, трехлеток не тревожили ни крики спаривающихся, ни горящий мертвый дракон. Они были недостаточно взрослыми, чтобы осознать или заинтересоваться первыми, а мертвый самец был оплакан и вычеркнут из их памяти. Привыкшая распространять человеческие эмоции на драконов, Сьонед нашла, что это невыразимо грустно.

Вспомнив данное Рохану обещание, она взглянула на Мааркена. Тот ответил ей настороженным взглядом и наконец кивнул. Сьонед удостоверилась, что с Фейлин все в порядке, а потом вернулась к племяннику.

– Поддержи меня, – вот и все, что она ему сказала, тут же ощутив искусное плетение солнечных лучей натренированным, дисциплинированным разумом фарадима. Его рубин, янтарь и алмаз создали яркое сочетание с ее собственными изумрудом, сапфиром, янтарем и ониксом; спектры дополняли друг друга, но цвета Сьонед доминировали, как она и просила. Однако все великолепие их красок было ничем по сравнению с вихрем оттенков, в который Сьонед так внезапно окунулась во время первого случайного столкновения с драконом. В мозгу Сьонед замелькали радуги; она почувствовала головокружение от цветов, повторявшихся в сотнях нюансов, и каждый нес с собой звук, картину, впечатление, воспоминание или инстинкт – слишком много для того, чтобы охватить все разумом, запомнить и в одиночку преобразить в узнаваемые формы. Избыток красок потряс ее, лавина информации едва не лишила рассудка. Смутно, через бурю радуг, Сьонед почувствовала, что дракон разорвал контакт. А потом потеряла сознание.

– Сьонед! – Мааркен быстро подхватил ее, пораженный пепельным цветом ее щек и безжизненно поникшей головой. Отточенный навык помог ему удержать цвета Сьонед в полном соответствии с образцом, вернуть и восстановить их перед тем, как она потеряла сознание. Теперь ей не угрожала опасность потеряться в тени. Но глубокий обморок Сьонед лишил Мааркена присутствия духа. Дрожащая и побледневшая, Фейлин помогла ему уложить принцессу на землю.

– Мааркен, что за чертовщина?

– Не знаю… Я не касался дракона, так что понятия не имею, что она увидела и почувствовала. – Он положил ее голову на одну руку и осторожно похлопал по щекам другой. – Сьонед!

– Ведь это не может плохо кончиться, правда? Она не кричала, как в прошлый раз. Да и дракон тоже. – Фейлин сняла с пояса кожаный бурдючок с водой – предмет, который обитатели Пустыни никогда не забывали взять с собой где бы они ни были – и дала Сьонед напиться. Принцесса слегка глотнула, но это было чисто рефлекторное движение: ничто не показывало, что она собирается прийти в себя.

Мааркен увидел быструю тень и посмотрел вверх. Другие драконы улетели, но красноватая все еще была здесь; внутренняя поверхность крыльев драконши блестела, пока она кружилась над погребальным костром. Она закричала, издав тихий, горестный всхлип, затем спикировала вниз, чтобы взглянуть поближе, снова взлетела и с жалобным воем начала кружить прямо над ними.

– Она беспокоится о Сьонед, – прошептала Фейлин. – Это возможно?

Сьонед наконец пошевелилась и неуверенно приподнялась. Она сделала слабое движение рукой, словно защищаясь от чего-то, а затем открыла глаза.

– Как ты себя чувствуешь? – тревожно спросил Мааркен.

– Болит голова… и боль спускается в ноги. Мааркен…

– Ты ничего не помнишь?

– А что я должна помнить? – нахмурилась она.

– Не знаю. Я был недостаточно близко, чтобы видеть это самому. Но ты коснулась дракона, Сьонед. Должно быть, ты это сделала.

– Правда? – Она села, обхватила руками колени и прижалась к ним грудью. – Я помню, что хотела чего-то и просила поддержать меня, но после этого…

– Я думаю, лучше всего отнести миледи в замок и положить в постель, – сказала Фейлин. Сьонед охнула, когда Мааркен и Фейлин попытались помочь ей встать.

– О Богиня, я чувствую себя так, будто провела в Долгих Песках весь осенний сезон бурь. – Внезапно она посмотрела вверх на кричащую драконшу. – Она все еще здесь!

Красноватая, летавшая над озером, внезапно подлетела вплотную к Сьонед и взглянула на нее большими прекрасными темными глазами. Затем она затрубила; звонкая серебристая нота эхом отдалась в кратере, а драконша улетела в Пустыню.

Фейлин переглянулась с Мааркеном и сказала:

– Я слышала это в ее голосе.

Он кивнул.

– Думаю, я видел это в ее глазах. Она рада, что со Сьонед все в порядке и что она может вернуться к остальным. – Мааркен задумчиво посмотрел на тетю. – Что-то произошло между вами. Я бы сказал, что вы подружились.

ГЛАВА 11

В 701-м году, в год Великого Мора, дворец в прибрежном поместье лордов Визских превратился в госпиталь для больных. К середине лета он стал мавзолеем. Несожженные тела гнили в комнатах и в коридорах, так как не хватало смелых людей, которые решились бы войти в здание с риском заразиться самим. Одним из последних решений старого лорда Джервиса стал приказ о сожжении его дворца – как для того, чтобы почтить память мертвых, так и для предотвращения дальнейшего распространения заразы. Джервис умер в день пожара, и тело старика перенесли из дома, в котором его семья нашла себе убежище, в прекрасное старое поместье у моря – чтобы сжечь вместе с дворцом и умершей прислугой.

Когда опасность миновала, вдова старого лорда перевезла выживших родственников в городской дом. За прошедшие годы лорд Лиелл купил дома по соседству, соединил их, прорубил стены, а часть снес, чтобы расчистить место под сады, добавил новых комнат, лестниц и переходов для соединения разных уровней. Дом стал пригодным для жилья, но в целом представлял собой причудливую композицию из тридцати комнат на пяти уровнях. Он не обладал ни элегантностью, ни величием приморского дворца, но это уродливое здание имело одно важное преимущество – по крайней мере, так считала леди Киле. Никто не смог бы уследить за всеми его входами и выходами, и это ее устраивало.

Миновав одну из дверей, она попала в помещение, которое некогда служило кухней; теперь же здесь располагалась кладовка. Она накинула тяжелый плащ, чтобы защититься

от вечерней прохлады, которой тянуло с залива Брокуэл. Никто не видел, как она через черный ход вышла в сад и проскользнула к задней калитке. Леди Киле миновала дома зажиточных торговцев и придворных, срезала путь через парк и стремительно зашагала по направлению к гавани. Местом ее назначения была ничем не примечательная хибара в глубине вонючего переулка. Дом снимала для Киле ее старая нянька Афина, и человеку, который открыл дверь, было приказано ждать прихода знатной гостьи.

– Милади , – сказал он голосом, таким же просоленным, как и его шкура, неуклюже поклонился и провел ее в дом. – Он наверху и, похоже, сильно не в духе, милади.

Она пожала плечами и обвела взглядом жалкую комнатушку и женщину с грязными волосами, которая, сидя у камина, демонстративно пересчитывала золотые монеты. По заплеванному, грязному полу леди Киле прошла к лестнице. Мужчина шагал следом; треск и стоны полусгнившего дерева сопровождали их на всем пути. Жар и дым очага усиливал зловоние. Она прижимала к лицу носовой платок, вдыхая сильный аромат духов.

– Здесь, милади. – Мужчина плечом открыл большую дверь. Киле сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, и немедленно пожалела об этом, так как тут же ощутила сильный запах мужского пота, проникший даже сквозь прижатый к лицу шелк.

– Он не знает, что вы пришли, – добавил человек.

– Хорошо, оставь нас. Уверяю тебя, я буду в полной безопасности.

Ее взгляд остановился на высокой фигуре, прислонившейся к чему-то за пределами пространства, освещенного свечами, и стоявшей спиной к двери. Ржавые петли скрипнули, и Киле оказалась в комнате наедине с человеком, который мог быть, а мог и не быть ее братом.

– Он прав. Я не знал, что ты будешь здесь, к тому же в такое мерзкое время!

Она окаменела от гнева, но, скомкав платок в руке, заставила себя улыбнуться.

– Впечатляюще! Интонации почти как у моего отца! Да и высокомерие тоже. Давай посмотрим, похож ли ты на него внешне. Подойди к свету.

– У нашего отца, – поправил он, повернулся и сделал несколько шагов вперед.

Слабый отблеск свечи на столе высветил лицо с высокими скулами и чувственным ртом. Его глаза напоминали зеленые кристаллы, подернутые инеем. У Киле перехватило дыхание, и она стала нащупывать стул. Он усмехнулся без тени веселья, позволил ей найти опору, сделал еще несколько шагов и навис над ней, словно тень. К ней вернулось детское воспоминание, что отец вел себя именно так и вызывал при этом такой же ужас. Но Киле уже не была ребенком, она была взрослой женщиной, и судьба этого человека находилась в ее руках.

– Ну, дорогая сестрица, о чем ты сейчас думаешь? Овладев собой, она приказала:

– Садись и слушай. Ты можешь стать тем, кем хочешь, а можешь и не стать. Но, ради Богини, тебе надо выслушать меня и выполнить то, что я потребую. Только тогда тебе можно будет надеяться на достижение твоей цели.

Молодой человек улыбнулся.

– Это еще раз доказывает, что наши характеры похожи. – Он вытащил из-под стола другой стул, сел и вытянул длинные ноги.

– Сядь прямее. Скрести ноги, левую лодыжку положи на правое колено.

Юноша повиновался, но ухмылка не оставляла его лица. Киле спрятала платок, положила руки на стол и одним движением плеча сбросила на пол плащ, немного облегчив гнетущую жару. Некоторое время она молча рассматривала молодого человека, скрывая растущее возбуждение. Сейчас, когда Киле опомнилась от ледяной зелени его глаз, сходство казалось не слишком большим. Что-то не так было с подбородком, да и рот был чересчур широким. Существовали и другие различия. Но рост был таким же, а худоба соответствовала описанию Ролстры в юности.

– Ты пройдешь проверку, – коротко бросила она. – После обучения, конечно, и окраски волос. Надо придать им рыжеватый оттенок. У Палилы были рыжевато-каштановые. А твои слишком темные.

– Как у нашего отца, – парировал он.

– Рыжий колер заставит вспомнить о ней; согласись, это очень важно. Но сейчас объясни, почему тебе потребовалось только времени, чтобы попасть сюда.

– Я выехал вовремя, в соответствии с наставлениями, полученными от женщины, которая, судя по всему, думала, что она моя тетка. – Молодой человек поморщился. – Дочь людей, которые утверждают, что они мои дед и бабка, но родство от меня не зависит. Деньги, которые были посланы, чтобы меня убедить, были твои или ее?

– Наглость тебе не поможет! – рявкнула она. – Отвечай, почему опоздал!

– Меня преследовали всадники.

– Кто?

– Не у кого было узнавать, – самодовольно заявил он. – Никто не ушел от меня живым. Они появились ночью, четверо, с ножами.

– На кого они были похожи?

– Крестьяне. Один из них бормотал что-то о человеке, который поможет мне бросить вызов князьку. Разговор шел о силе более могущественной, чем у фарадимов. – Он пожал плечами. – Мне не нужна ничья помощь. Я готов взять свое наследство сию же минуту.

– Ты должен был их допросить.

– Как? Расспрашивать их, пока они крошили бы меня на куски? Я услышал, как они приближаются, и притворился, что задремал у костра, а когда они подошли вплотную, начал убивать, пока они не успели убить меня. Дорогая сестричка, если тебе это не по вкусу, тут уж ничего не поделаешь!

– Не смей так называть меня! Еще предстоит доказать, что ты сын моего отца. А чтобы это сделать, тебе нужна я. И ты это знаешь, иначе бы не приехал… Кто научил тебя правильно разговаривать?

– Тебе хотелось, чтобы я изъяснялся, как крестьянин с гор? – усмехнулся он. – Это бы помогло создать иллюзию? Мне не нужны никакие фокусы! Я сын верховного принца Ролстры и его любовницы леди, Палилы, рожденный почти двадцать один год назад в нескольких мерах отсюда, на реке Фаолейн. Любому, кто в этом сомневается…

– Не угрожай мне, мальчишка, – сказала она. – Мне вовсе не обязательно верить в тебя. Все, что мне нужно сделать, это решить, поддержать тебя или нет. Как думаешь, далеко ли ты уйдешь без поддержки одной из дочерей Ролстры? Ну, так где же ты научился благородной речи? Неожиданно он ответил:

– Двое дасанцев в юности служили в замке Крэг. Они учили меня.

– Хорошо. Можно будет сказать, что они распознали благородную кровь и решили обтесать. Мы поработаем над твоей внешностью и манерами. Я тебе помогу. А сейчас встань и пройдись по комнате.

Юноша подчинился, но глаза его горели негодованием.

– Ну как, достаточно?

Она проигнорировала вопрос, не желая признавать, что эти энергичные движения причиняют ей боль. В волчьей походке сквозила решимость уничтожить любого, кто окажется на его пути.

– Встань у стены. Сложи руки на груди. Нет, выше. Хорошо. А сейчас убери волосы со лба. Используй пальцы как расческу. Правильно. Фехтовать умеешь?

– Учился. Поместье Дасан принадлежит отставному рыцарю, и он говорил мне, что я прирожденный боец. Я управляюсь с лошадьми, мечами… и ножами тоже. Это я уже доказал по дороге сюда, так что можешь не беспокоиться, – показал он на свой кинжал.

– Что меня действительно беспокоит, так это твое высокомерие и твой нрав. Тебе придется все время держать себя в руках и не выходить из роли. Ты не можешь просто ворваться на совет принцев и предъявить свои права. Дай моему мужу взять это на себя. Но придержи язык до того момента, когда он действительно понадобится, и прекрати на меня так смотреть, Масуль! Ты должен будешь доказать не только свои права на Марку, но и то, что ты сможешь ужиться с другими принцами! Они достаточно натерпелись от отца до того, как он умер, смею тебя уверить!

Это был совершенно неожиданный для Масуля поворот. Он опустился на стул и тяжело вздохнул.

– Прекрасно… Но сначала тебе придется кое-что понять. Я всю жизнь провел в этом истоптанном свиньями поместье, в самой занюханной дыре на свете. Кто бы ни смотрел на меня, ни у кого и мысли не возникало, что я могу быть сыном верховного принца. Никого не удивляли ни цвет моих волос, ни рост, ни даже глаза.

Он встал и начал ходить по комнате. Киле наблюдала за ним с непроницаемым выражением. Ее отец точно так же шествовал по покоям замка Крэг. Но сильнее, чем это воспоминание, ее поразило ощущение огромной, едва сдерживаемой силы, исходящей от Масуля. Когда юноша проходил мимо, пламя свечи вздрагивало и свет бросал зловещие тени на его лицо.

– Слухи пошли, когда мне исполнилось пятнадцать зим. И если бы он был жив… Хотя что говорить? Расскажи, как все действительно произошло той ночью.

– Этого не знает почти никто, – прервала его Киле. – Палила, Янте, Ролстра, Андраде, Пандсала. Из этих пятерых первые трое мертвы.

– А двое выживших не встретят меня с распростертыми объятиями, – добавил он.

– Пандсала от власти не откажется, – согласилась Киле. – Она скорее втопчет в грязь собственную честь, чем допустит малейший промах, способный доказать, что ты сын Ролстры. Что касается Андраде, то она кровно связана с Пустыней и ненавидела Ролстру с пылом, который граничил с одержимостью. Я не думаю, что она будет лгать – для нее все это не имеет значения, но она умна, как целая банда торговцев шелком, и не скажет той правды, которая сможет доказать твои притязания.

– Тогда все кончено. Я должен быть похож на отца и Палилу, говорить то, что скажете вы с Лиеллом, а если буду вести себя паинькой, вы – так и быть – поместите меня в замок Крэг. – Он опять оскалился, как волк.

Ранее она намеревалась командовать им сама, но оказалось, что он обладает острым разумом и инстинктом самосохранения. Эти качества окажутся полезными, когда придется убеждать других, но она подозревала, что его благодарность за помощь будет продолжаться ровно столько, сколько займет дорога в замок Крэг.

– Я готов к обучению, дорогая сестричка, – сказал он и снова сел.

Она смотрела на него сквозь пламя свечи.

– Масуль, ты никогда не отращивал бороду?

– Нет.

– Отрасти. Для этого есть причины. Во-первых, многие люди с темными волосами имеют рыжеватые бороды и если у тебя дело обстоит именно так, то это нам только на руку. Во-вторых, до Риаллы ты будешь прятаться, а борода поможет тебе выглядеть старше.

– Ну, а третья причина? Она улыбнулась.

– Представь себе, что ты появляешься на Риалле бородатый, и все, за что можно зацепиться в твоей внешности, это глаза. Затем ночью мы сбриваем бороду, а так как они уже будут готовы видеть в твоем лице Ролстру, то найдут сходство даже большее, чем оно есть на самом деле.

Масуль на мгновение застыл, а затем громко рассмеялся.

– Клянусь Отцом Бурь! Великолепно, сестричка, великолепно!

– Я еще не решила, сестра ли я тебе, – напомнила она.

Слова ее возымели действие; сначала он растерялся, потом возмутился, а потом проникся решимостью расположить Киле к себе, чтобы она ему действительно поверила. Удовлетворенная, она встала. Теперь он будет лезть из кожи вон, чтобы подтвердить свою личность. И если Киле уступит лишь в самом конце, если победа достанется с трудом, она будет для него слаще меда. Это добавит ему уверенности в своей способности убеждать остальных… А может быть, ему и не надо большей уверенности, подумала Киле, опять заворачиваясь в плащ. Тем не менее она доказала этому мальчишке свое превосходство. Теперь он сам захочет сделать так, как она ему сказала.

– Ты собираешься держать меня здесь до самой Риаллы? – спросил Масуль.

Она улыбнулась, удовлетворенная словами, которые подтверждали ее власть над ним.

– Если убраться, здесь будет совсем неплохо. Но когда в конце лета город начнет наполняться, мне придется перевести тебя в наше маленькое загородное поместье.

– Там ты встречаешься со своими любовниками? – предположил он. Она замахнулась чтобы дать ему пощечину, но Масуль, улыбаясь, перехватил ее запястье.

– Да как ты смеешь! – возмутилась она. – Отпусти меня немедленно!

– У такой прекрасной женщины, как ты, должна быть куча любовников. Так обстоит дело со всеми высокородными, а особенно с отпрысками Ролстры. Сколько их было у Янте, прежде чем она умерла? Ах, как жаль, что ты мне родня, дорогая моя сестричка!

Она вывернулась из его рук.

– Не смей больше дотрагиваться до меня!

Оскал Масуля озлобил ее, как и его пародийный, насмешливый поклон. Она рванула дверь, захлопнула ее за спиной, бегом спустилась по ступеням и остановилась лишь на мгновение, чтобы отдать приказание выскрести дом добела к следующему приходу и бросить еще одну горстку золота женщине в оплату за труды. Покинув душное помещение, Киле вышла на улицу. Прохладный ночной воздух обжег ее горящие щеки, как ледяное дыхание урагана.

Немного отойдя от дома, Киле чуть успокоилась и поняла, что причиной ее гнева был просто шок. Предположение Масуля о любовниках и намек на то, что он не отказался бы стать одним из них, было бесстыдством самого низкого пошиба – он был в два раза младше Киле и впридачу приходился ей братом. Но что-то еще беспокоило ее. Она и раньше видела вожделение во взглядах мужчин, но эти зеленые глаза Масуля опять вызвали в ней воспоминания. Именно так Ролстра глядел на Палилу, да и на многих других красивых женщин. Нагло, высокомерно, самонадеянно отец манил их, и они тут же оказывались в его постели. Не потому что он был верховным принцем, а потому что был мужчиной, наслаждавшимся женскими телами. О, как много всего она увидела этой ночью! Взгляд в глаза Масуля начал убеждать ее, что мальчишка на самом деле мог быть сыном Ролстры. Киле немного задержалась в прохладной темноте сада, глядя на окна, где за голубыми, красными и зелеными шторами горел свет. В некоторых окнах двигались тени. Неожиданно свет вырвался из окна на четвертом этаже, когда кто-то отодвинул шелковую занавеску. Киле замерла, а затем быстро спряталась за дерево. Она задержала дыхание и попыталась успокоить бешено колотящееся сердце. Почему бы ей не прогуляться в собственном саду, если она того желает?

Но она стояла на том же месте, пока поток света опять не закрыла зеленая занавеска. Только тогда она восстановила дыхание и проскользнула в дом.

Проходя по коридору, Киле заметила, что слуги чем-то взволнованы. Она сбросила плащ прямо на ковер, чтобы его подобрал кто-нибудь из слуг, быстро глянула в зеркало, чтобы убедиться, что ее волосы и платье в порядке, и потребовала объяснить причину суматохи.

– Принцесса Чиана, миледи, она только что прибыла, и…

– Принцесса? Кто велел вам называть ее принцессой? – взорвалась Киле. – Впрочем, не имеет значения, я сама знаю, кто. Черт побери ее наглость! В моем доме она леди Чиана, и любой присвоивший ей более громкий титул будет наказан! Где она?

– С их светлостью, миледи, в третьей комнате. Киле вошла в главный зал и снова рассвирепела, увидев на полу разбросанный багаж Чианы. Она приказала отнести его в приготовленные для единокровной сестры комнаты, успокоив себя тем, что очень скоро отомстит маленькой стерве. С этого момента она вся будет мед и шелк. Киле сделала соответствующую мину и улыбнулась при мысли о том, как сладка будет месть и какое неслыханное унижение ждет Чиану на Риаллу.

Третья комната была приготовлена для гостей. Она была самой большой и обставленной лучшей мебелью. Разница уровней, которая была сутью этого жилища, требовала множества лестниц, ведущих в спальни. Эти лестницы были удобны тем, что перед появлением в комнате у Киле всегда была возможность задержаться на ступеньках, не привлекая к себе внимания. Но сегодня ее не заботил ритуал захода в комнату, где Чиана и Лиелл сидели за столом, на котором дымились чашки с напитком.

Лиелл поднялся, Чиана нет. Киле скрыла раздражение от того, что сестра не оказывает ей знаков уважения. Приятно улыбнувшись и налив себе что-то из питья, она опустилась в кресло.

– Какой неожиданный визит, моя дорогая! Однако добро пожаловать. Как прошло путешествие?

Некоторое время обе женщины обменивались ничего не значащими фразами. Вдруг Киле почувствовала приступ веселья, представив себе реакцию Чианы на Масуля. Она сможет наблюдать за ними обоими в течение всего длинного грядущего лета – разве может быть что-нибудь смешнее?

Уж Чиана точно была дочерью Ролстры и Палилы. Она унаследовала лучшие черты обоих – красавица неполных двадцати одного года, в которой были воплощены все мечты юности. Фисташкового цвета глаза дополнялись пышными ярко-рыжими волосами, завивавшимися соблазнительно длинными локонами. Она была не такой высокой, как родители, но очень пропорционально сложенной, а все ее прелести сейчас оттеняли тугой корсаж и приталенное платье. Киле заметила, что Лиелл не может оторвать взгляда от ее пышных форм. Женская интуиция подсказала ей разобраться с мужем сегодня же вечером. Не хватало еще, чтобы он вздумал ночью залезть в постель Чианы…

Она очнулась: разговор шел о сестрах.

– Найдра толста и самодовольна, – говорила Чиана с презрением. – Она даже не смогла принести Нарату сына. О других я ничего не слышала уже много лет. А вы с Лиеллом что-нибудь о них знаете?

Киле машинально пробежалась по списку.

– Пандсала сидит в замке Крэг; как всегда, мудра и щедра. Мория торчит в голубятне, подаренной ей Роханом, любуется на то, как падают еловые шишки, или хлопочет по хозяйству. Не понимаю, как она умудряется круглый год выносить горы Вереш. Мосвен навещает Клуту: думаю, надеется окрутить Халиана.

– Этот высокий, худой как щепка, который вечно торчит с любовницей и дочерьми? Зачем он ей нужен? – захихикала Чиана.

– Конечно, из-за того, что он наследный принц, – ответил Лиелл. – Я не встречал ни одной из дочерей Ролстры, у которой не было бы чудовищного честолюбия, – сказал он и горделиво посмотрел на жену.

– Практичности, мой дорогой, – поправила она. – И желания выжить.

Взгляд Киле был полон любви, но внутри она проклинала мужа за неуместный намек. Однако если Лиелл и в самом деле пленен ее честолюбием, то тем легче будет заставить его правильно действовать в деле с Масулем.

– О чем это я? Ах, да… Говорят, что смерть Рабии оставила Патвина безутешным. Это верно, но я думаю, что в нынешнем году он найдет себе какую-нибудь симпатичную девушку и женится снова. Да, Данлади сейчас при сирском дворе вместе с принцессой Геммой. Вот и весь список, Чиана, за исключением меня и тебя. – Она улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой. – Я так рада, что ты приехала помочь мне в этом году с Риаллой. Клута очень требователен, а я уже истощила свой запас идей.

– Киле, я рада оказать тебе хоть какую-нибудь услугу. Мне это будет очень приятно. Да, ты слышала о типе, который заявляет, что он наш брат?

Киле была не готова к этому вопросу, и ей оставалось надеяться лишь на то, что эта неожиданная растерянность будет принята за неспособность выразить негодование такой наглостью. Лиелл помог заполнить паузу, и Киле поблагодарила Богиню за существование мужа. Такое случалось лишь пару раз за всю их совместную жизнь.

– Конечно, это неприятно, – сказал он, – но никого из нас по-настоящему не волнует.

– Говорят, он появится на Риалле, чтобы потребовать Марку. Это может случиться, Лиелл?

– Не утруждай свою очаровательную головку подобными мыслями.

Но Чиана будет «утруждать головку», и Киле знала об этом. Она улыбалась.

* * *

Принц Клута провел юность и зрелые годы в заботах о том, как бы его любимая Луговина не превратилась в поле брани для Пустыни и Марки. Горы разделяли два государства на всем протяжении их общей границы, однако широкие, равнинные земли Клуты лежали лакомым кусочком как раз между ними. Его отец и дед были свидетелями того, как воюющие армии сходились посреди пшеничных полей, оставляя после себя сожженные хлеба и разрушенные деревни. Клута никогда не беспокоился о том, кто одержит победу если только битва не происходила на его территории. Годами он неутомимо трудился, чтобы предотвратить рукопашную сначала между Ролстрой и Зехавой, а позже – между Ролстрой и Роханом. Однако в течение последних четырнадцати лет правления Рохана в роли верховного принца и объединения двух государств его тревоги потихоньку сошли на нет.

Уже не беспокоясь о безопасности своих владений, он стал задумываться над внутренними делами. Среди всех его атри никто так не стремился к власти и интригам, как Лиелл Визский. Нельзя было сказать, что он обладал особенным умом или способностями сделать что-то большее, чем просто управлять городом. Главной причиной беспокойства Клуты служила Киле, дочь Ролстры. Лиелл считался союзником Пустыни, так как его сестра была замужем за властителем Тиглата, лордом Эльтанином. Она сама и их старший сын умерли во время чумы, но младший, Таллаин, выжил и стал наследником. Клута разрешил Лиеллу жениться на одной из дочерей Ролстры, потому что это позволяло Луговине сохранять определенное равновесие. Он не рассчитывал, что молодой лорд изменит Пустыне и по зову сердца присоединится к Ролстре во время войны с Роханом. С тех самых пор Клута не спускал глаз с правителей Виза.

Вот почему после весеннего визита он оставил в этом доме своего оруженосца. Молодость не была здесь желанным гостем, но ни Киле, ни Лиелл не могли отказать своему принцу, который предложил им помощь. Вполне довольный, Клута возвратился в свою крепость Сузил, так как его оруженосец был не просто оруженосцем.

Риян был единственным сыном лорда Оствеля из Скайбоула и «Гонцом Солнца». В возрасте двенадцати лет его отослали к Клуте для обучения рыцарскому искусству. Там он провел два года, а затем отправился в Крепость Богини, чтобы усовершенствовать свой дар фарадима. Прошлым летом, когда ему исполнилось девятнадцать, Риян вернулся в Луговину. Ему было необходимо подготовиться к посвящению в рыцари во время Риаллы: хотя в Крепости Богини Риян успешно исполнял обязанности оруженосца лорда Уриваля, только рыцарь мог провести обряд посвящения, а Уриваль рыцарем не был. Таким образом, произвести юношу и вручить ему меч предстояло Клуте. Затем Риян в новом качестве должен был вернуться к леди Андраде и продолжить обучение искусству «Гонца Солнца».

Лорд Мааркен заслужил свое рыцарство и свои кольца совсем другим способом. Обучение молодых лордов, которые к тому же были и фарадимами, считалось совершенно новым делом, и леди Андраде, честно говоря, экспериментировала, стараясь добиться как можно лучших результатов. Предстояло принять решение о том, как будет проводиться обучение принца Поля – останется ли он в Грэйперле с Ллейном и Чадриком или сделает перерыв, как Риян, чтобы сосредоточиться на обучении ремеслу фарадима, которое Мааркен уже познал. Все это еще предстояло решить.

Риян хорошо знал, что его обучение было всего лишь пробой пера, но ничуть не возражал. Ему одинаково нравились оба аспекта обучения. Он с нетерпением ждал того времени, когда станет лордом-фарадимом Скайбоула, и ни одной минуты не сомневался в том, что так оно и будет. Трудности, которые беспокоили Мааркена, Рияну были неведомы. Он понимал сомнения старшего друга, но не разделял их. Во-первых, власть, которую он получил бы, став атри Скайбоула, не шла бы ни в какое сравнение с могуществом Мааркена – лорда Радзинского. Правда, он будет обладать золотыми пещерами, но кто знает о том, какую роль играет маленький Скайбоул в экономике Пустыни и Марки? К тому же он спокойнее, чем Мааркен, относился к своему статусу фарадима. Оствель не испытывал тех сомнений, которые иногда посещали лорда Чейналя. Риян не винил Чейна: люди, никогда не жившие среди «Гонцов Солнца», часто смотрели на них искоса. Но его собственный отец сам провел детство и юность в Крепости Богини; Оствель понимал фарадимов.