Текст книги "Неоконченный портрет"

V. Мать и дочь

1

Мама сказала, что их ждут большие перемены. При жизни папы они были сравнительно богаты. Но после его смерти выяснилось, что денег он оставил очень мало.

– Нам придется жить очень-очень скромно. Следует, конечно, продать этот дом и купить дом поменьше.

– Нет, мамочка, только не это! – с горячностью воскликнула Селия.

– Ты так его любишь? – улыбнулась Мириам.

– О да!

Идея продажи дома казалась Селии кощунственной. Как можно его продать? Это же их дом.

– Не знаю, – колебалась мама. – И Сирил говорит… Но если мы будем очень-очень экономны…

– Пожалуйста, мамочка. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

– Хорошо, детка. В конце концов, ведь в этом доме мы были счастливы…

Да, в этом доме они были счастливы… Вспоминая годы, проведенные здесь, Селия признавала справедливость маминого замечания. Здесь была атмосфера счастья.

Перемены были существенные. Женни вернулась во Францию. Садовник, который приходил теперь дважды в неделю, следил лишь за тем, чтобы сад и газон не зарастали сорной травой. Оранжереи постепенно разрушались. Горничным Сюзанне и Дорис было отказано. Раунси осталась. Она была непоколебима в своем решении остаться.

Мама пыталась образумить ее.

– Ведь вы же знаете – работы теперь станет гораздо больше. Вам придется и посуду мыть.

– Ну и ладно, мэм. Я никуда не пойду отсюда. Я привыкла к своей кухне, она меня устраивает.

Ни намека на верность или любовь. Такие вещи, наверное, были Раунси неведомы. Значительное сокращение жалованья ее тоже не отпугнуло. Впоследствии Селия поняла, что без Раунси маме было бы легче, чем с ней, ибо Раунси была натаскана на крупную дичь – «возьмите пинту сливок и дюжину свежих яиц». У нее не хватало воображения для того, чтобы приготовить простое блюдо из ограниченного набора продуктов или сделать скромный заказ поставщику провизии. Она, как прежде, пекла противни пирожных к чаю и бросала свиньям слегка зачерствевшие нетронутые батоны хлеба. Накупив провизии на полк, она бывала очень горда – поставщики, естественно, уважали богатых клиентов. Когда Мириам стала сама покупать продукты, Раунси очень расстроилась.

Новая горничная была пожилой женщиной по фамилии Грегг. Грегг была горничной у Мириам, когда родители Селии только поженились.

– Как только я увидела ваше объявление в газете, мэм, я сразу попросила расчет и пришла к вам. Потом нигде не было так хорошо, как у вас.

– Но обстоятельства изменились, Грегг.

Но Грегг не отказалась от своего решения. Увы, будучи первоклассной горничной, она не имела возможности проявить себя, ведь в доме больше не устраивались приемы. А вот комнаты она убирала кое-как, снисходительно не замечая паутины и пыли.

Грегг услаждала слух Селии воспоминаниями о славе минувших дней:

– Когда ваши батюшка и матушка садились обедать, им подавали два супа, два рыбных блюда, четыре закуски, окорок, два десерта, салат из омаров и пудинг со льдом.

Неся в столовую макароны с томатной подливой – все, из чего состоял ужин Мириам и Селии, – Грегг тоскливо вздыхала:

– Вот раньше было время…

Мириам увлеклась цветоводством. Не имея понятия о том, как выращивают цветы, она даже не стремилась узнать, а просто начала экспериментировать. Эксперименты увенчивались на удивление прекрасными результатами. Рассаду и луковицы она высаживала не в срок и на неверную глубину, семена разбрасывала как придется, но все, до чего она дотрагивалась, прорастало, всходило, набирало силу и цвело.

– У вашей матушки легкая рука, – хмуро бурчал старина Эш.

Старина Эш и был тем садовником, который приходил два раза в неделю. Он делал все по науке, но, к сожалению, рука у него была тяжелая. Он неудачно обрезал кусты и деревья, и его посадки если не подгнивали, то обязательно подмерзали. Он считал своим долгом давать Мириам советы, которые она, впрочем, пропускала мимо ушей.

Старина Эш хотел разбить на их лужайке «клумбы в форме креста и ромба и засеять их культурными растениями», но Мириам не позволила. Она сказала, что ей нравится обыкновенная зеленая трава.

– Клумбы облагораживают усадьбу, глупо это отрицать, – обидевшись, пробормотал садовник.

Мать и дочь соперничали в искусстве составления букетов. Обе предпочитали белые цветы: флоксы, сирень, жасмин, левкои. Мириам питала страсть к маленьким букетам, гелиотропам и шиповнику. Всю жизнь потом сладкий аромат шиповника напоминал Селии маму.

Хотя Селия не жалела времени и труда на подбор цветов, ее букетам было далеко до маминых, что немало ее огорчало. Тем более что Мириам, казалось, вовсе не задумывалась над тем, какие цветы ей нужны. У нее в голове существовал миллион вариантов, в любую минуту готовых воплотиться в оригинальный букет.

Занятия носили случайный характер. Мама сказала, что арифметикой Селии придется заниматься самостоятельно. Селия добросовестно прорабатывала коричневый задачник, который они начали с папой. Работа то и дело стопорилась. Если, например, в задаче говорилось про людей и овец, Селия часто не могла определить, в каких единицах выражается ответ – людях или овцах. Когда началась оклейка стен обоями, Селия вообще перестала что-либо соображать и пропустила этот раздел.

В вопросах образования Мириам следовала собственным принципам. Она была талантливым педагогом, способным разбудить интерес к любому предмету. Особенно она увлекалась историей. Из курса всемирной истории для изучения отбиралось только самое интересное. Так, например, история Англии была представлена всего двумя монархами – Елизаветой и Карлом V. Из остальных монархов внимания Мириам удостоились также Франциск I Французский и Петр Великий – русский царь, очищавший Россию от варварства.

Селия любила, когда мама читала ей вслух. Для чтения Мириам подбирала книги по историческому периоду, который они изучали. Скучные места она без зазрения совести пропускала – благодаря врожденному отвращению к занудству. Еще была география, которую они проходили на исторический манер, и чистописание. Мириам немало трудилась, чтобы исправить корявый почерк дочери. Больше предметов не было.

Чтобы обучить Селию музыке, Мириам пригласила преподавательницу-немку. Селия обожала музыку и готова была с утра до вечера упражняться на фортепиано. Фрейлейн ее очень хвалила.

Маргарет Маккрей переехала, зато раз в неделю приходили девочки Мейтланд – Элли и Дженет. Элли была старше Селии, а Дженет младше. Они играли в прятки, в лото и придумали свое тайное общество. Впрочем, уже на стадии принятия пароля общество как-то скисло, а затем и распалось. У мистера и миссис Пайн, живших по соседству, тоже были две дочки младше Селии – гнусавые толстухи Дороти и Мейбл. Мама считала, что им необходимо удалить аденоиды. Больше всего на свете они любили поесть и часто страдали от обжорства: их тошнило где-то в середине второго блюда. Иногда Пайны приглашали Селию на обед. Мистер Пайн был огромный краснолицый толстяк, а его жена – высокая и костлявая дама в черном чепце с бахромой. Они, как и их дети, обожали поесть.

– Перси, эта баранина просто объедение.

– Положи мне еще, дорогая. Дороти, не хочешь добавки?

– Спасибо, папа.

– Мейбл, а ты?

– Нет, спасибо, папа.

– Что-то на вас не похоже. Ладно вам, возьмите еще по кусочку. Дорогая, нужно поблагодарить Джайлса. (Джайлс был мясник.)

Однако ни к Пайнам, ни к Мейтландам Селия не была особенно привязана. Персонажи, жившие в ее воображении, были куда реальнее и важнее.

Когда Селия научилась прилично разбирать ноты, она часами копалась в пыльных кипах нотных сборников и хрестоматий. Чистым высоким голоском она выводила старые песни – «В долине», «Колыбельная», «Сверчок и я», аккомпанируя себе на рояле.

Селия очень гордилась своим голосом.

В детстве она мечтала выйти замуж за герцога, и няня сказала ей, что она должна научиться есть быстро.

– Потому что, детка, в лучших домах лакей забирает твою тарелку независимо от того, успела ты доесть или нет.

– Зачем?

– Так принято. Для перемены блюд.

И Селия, готовя себя к роли герцогини, торопливо заглатывала еду.

Теперь она засомневалась, стоит ли ей выходить за герцога. Не лучше ли быть примадонной, как Мельба?

Селия много времени проводила в одиночестве, то есть в компании «девочек». «Девочек» она придумала сама. Она придумала им имена, внешность, чувства и мысли.

Прежде всего – Этель Смит, высокая брюнетка и очень-очень умная. Она хорошо играла во все игры и вообще все делала хорошо. Селия наделила ее «фигурой» и полосатой блузкой и назначила своим идеалом. Потом – Анни Браун, лучшая подруга Этель, чувствительная блондинка. Этель помогала ей делать уроки. Анни восхищалась подругой и мечтала хоть капельку быть на нее похожей. Рыжеволосая кареглазая Изабелла Саливан была красавицей, но кичилась своим богатством и вообще задавалась. Она соперничала с Этель. Голубой мечтой Изабеллы было выиграть у Этель в крокет, но Селия зорко следила за тем, чтобы этого не произошло. Она заставляла Изабеллу лупить мимо лунок, хотя и знала, что это нечестно. У Изабеллы была бедная кузина Элси Грин – хохотушка с темными кудряшками и синими глазами.

Элла Грейвз и Сью де Вит были совсем маленькими семилетними девочками. Серьезная и трудолюбивая Элла часто побеждала в арифметических конкурсах, потому что много занималась. У нее были пушистые темно-каштановые волосы и невыразительное лицо. О Сью Селия ничего толком не знала: только то, что она блондинка. Характер ее еще не определился. Сводная сестра Сью, четырнадцатилетняя Вера де Вит с соломенными волосами и темно-синими незабудковыми глазами, была самой романтической личностью в «школе». В ее прошлом скрывалась какая-то тайна. Селия догадывалась, что Вера на самом деле – леди Вера, дочь одного из самых знатных людей мира, которую подменили в младенчестве. В «школе» была новенькая – Лина. Селия любила представлять, как будто она – Лина и в первый раз встречает «девочек».

Мириам догадывалась о существовании «девочек», но вопросов не задавала, за что Селия была ей благодарна. В дождливую погоду девочки оставались дома и музицировали на рояле. Исполняя партию Этель, Селия, как назло, запиналась и фальшивила, хотя из кожи вон лезла, чтобы сыграть хорошо. Изабелла же, которой доставались, естественно, самые трудные куски, была прекрасной музыкантшей. Когда «девочки» играли в криббидж, Изабелле опять необъяснимо везло.

Иногда Селия ездила с бабушкой в оперетту. Сойдя с поезда на вокзале королевы Виктории, они брали кэб и отправлялись в Сэлдридж. Сначала они посещали бакалею. У бабушки был длинный список необходимых покупок и один старый приказчик, который ей всегда помогал. После бакалеи они поднимались в ресторан и обедали, затем шли в кондитерскую купить полфунта шоколадных пирожных. В конце концов они снова садились в кэб и ехали в театр. Оперетту обе обожали.

Часто бабушка покупала Селии опереточные клавиры, благодаря чему «девочки» превратились в звезд оперетты. Изабелла и Вера были два сопрано. У Изабеллы голос был сильнее, зато у Веры красивее. Этель пела мощным контральто. У Элси был небольшой, но мягкий и гибкий голосок. Анни, Элла и Сью исполняли второстепенные партии, но Сью постепенно выдвинулась на роли субреток. Любимой опереттой Селии была «Деревенская девушка», а песню «Под кедрами» она распевала до хрипоты. Вере она отдала партию Принцессы, чтобы она могла петь и за героиню, которую вообще-то пела Изабелла. Еще Селия любила «Сингалийку», потому что там была хорошая роль для Этель.

Спальня Мириам находилась прямо над классной комнатой, где устраивались спектакли. Она страдала мигренями и в конце концов запретила Селии играть больше трех часов кряду.

2

Одно из заветных желаний Селии наконец осуществилось – у нее была плиссированная юбка для танцев. Теперь, войдя в число избранных, она больше не становилась в пару с Дороти Пайн. «Плиссированные» девочки танцевали исключительно друг с другом, если только не были намеренно «добры». Мисс Макинтош поставила Селию в пару с Дженет Мейтланд, которая танцевала лучше всех. Вальсировали они только вдвоем. Для марша их разлучали, так как Селия была на полголовы выше Дженет, а мисс Макинтош любила симметричные пары марширующих. Польку было заведено танцевать с малышами: все старшие девочки выбирали себе по партнерше из младших. Для общего танца мисс Макинтош выстраивала их в два ряда. К большому огорчению Селии, она всегда оказывалась во втором ряду. Понятно, что Дженет стояла в первом – ведь она была лучшей танцовщицей. Но почему Дафна, которая танцевала плохо и делала много ошибок? Селия считала, что мисс Макинтош к ней несправедлива. Ей было невдомек, что мисс Макинтош всего лишь ставит невысоких девочек впереди, а тех, кто повыше, – сзади.

Селия с мамой долго обсуждали, какого лучше цвета завести плиссированную юбку, причем мама была заинтересована в предмете дискуссии не меньше самой Селии. Перебрав всех виденных девочек с их юбками, они остановились на огненно-красном – такой юбки не было ни у кого.

После смерти мужа Мириам редко выходила из дому и еще реже приглашала гостей. Заходили лишь несколько старых друзей и подружки Селии. Мириам с легкостью отказалась от светской жизни, да и денег было в обрез, но все равно ее задевало, что все те люди, которые раньше так и вились вокруг них с Джоном, теперь напрочь забыли о ее существовании. Будучи от природы застенчивой, она выходила в свет только ради мужа. Он был настоящим светским львом, любил ходить в гости и устраивать приемы. Мириам успешно справлялась с ролью «львицы», а Джон и не догадывался, как тяжело эта роль ей дается. Теперь настало облегчение, но Мириам беспокоилась, как бы Селия не выросла пугливой дикаркой.

Вечером наступало самое лучшее время. Селия и Мириам ужинали рано – в семь часов, затем поднимались в классную, где Селия брала вышивание, а Мириам читала ей вслух. Чтение постепенно усыпляло Мириам: ее речь становилась невнятной, голова клонилась на грудь…

– Мама, – уличала ее Селия, – ну ты же засыпаешь!

– Нет, что ты! – притворно возмущалась мама.

Встряхнувшись, Мириам бойко прочитывала пару страниц и потом вдруг объявляла:

– Да, ты права. Я лучше немного посплю. – И, захлопнув книгу, она мгновенно засыпала.

Проспав несколько минут, она с удвоенной энергией возобновляла чтение. Иногда вместо того, чтобы читать, Мириам рассказывала Селии истории из своей жизни, о том, как ее, дальнюю родственницу, удочерила бабушка.

– Моя мать умерла, и денег после нее не осталось. И твоя добрая бабушка удочерила меня.

Мама с легкой прохладцей упоминала о бабушкиной доброте. Оттого, наверное, что ее детство было полно одиночества и тоски по умершей матери. Наконец она заболела, и бабушка вызвала врача. Он сказал: «Девочка о чем-то горюет». – «Ну что вы, доктор! – запротестовала бабушка. – Она абсолютно счастлива». Врач не стал спорить, но когда бабушка вышла из комнаты, он сел на постель к Мириам и ласково и доверительно с ней заговорил. Она расплакалась и все ему рассказала.

Бабушка была поражена: «Но она же никогда ничего мне не говорила!»

После этого Мириам полегчало. Признание, казалось, утолило боль.

– А потом я познакомилась с твоим отцом. – Мамин голос потеплел. – Он был так добр ко мне.

– Расскажи мне про папу.

– Он был уже взрослый восемнадцатилетний молодой человек. Он нечасто приезжал домой из-за сложных отношений с отчимом – вторым мужем бабушки.

– И ты в него сразу влюбилась?

– Да, с первого взгляда. Я росла и любила его. Я и мечтать не смела, что он тоже когда-нибудь полюбит меня.

– Почему?

– Ну… видишь ли… Он был большой любитель женщин и ухаживал за взрослыми красивыми барышнями. Любая бы сочла его отличной партией. Я все время с ужасом ждала, что он женится. Он очень хорошо ко мне относился – дарил мне цветы, конфеты, украшения. Для него я всегда была «крошка Мириам». Думаю, его забавляла моя преданность. Потом он рассказывал, что одна пожилая дама – мать его друга – однажды сказала ему: «Мне кажется, Джон, что ты женишься на своей маленькой кузине». И он тогда засмеялся: «На Мириам? Но она ведь совсем малышка». Тогда он был увлечен одной очень красивой девушкой, но что-то у них расстроилось… Короче, я стала единственной женщиной, которой он когда-либо делал предложение. Я помню, я решила, что, если он женится, я лягу на диван и буду так лежать долго, пока не умру. И все будут гадать, отчего я умерла, пока не найдут его письма ко мне, перевязанные голубой ленточкой и переложенные незабудками. В дни моей юности мечтать о романтической кончине от безответной любви было очень популярно. Глупость, конечно, но, знаешь, это как-то помогало – облегчало боль… Я помню, однажды твой отец вдруг заметил: «Слушай, крошка, какие у тебя красивые глазки». Я просто опешила. Я считала себя некрасивой. Я взобралась на стул и стала рассматривать себя в зеркало, чтобы понять, что он имеет в виду. Присмотревшись, я решила, что глаза у меня и вправду ничего…

– Когда папа сделал тебе предложение?

– Мне было двадцать два года. Целый год он не приезжал. На Рождество я послала ему открытку и стихотворение, которое я посвятила ему. Он всегда держал эти стихи в кармане. Когда он умер, они были там… Передать тебе не могу, как я удивилась, когда он попросил меня стать его женой, и отказала ему.

– Но почему, мама?

– Не знаю… Я была так воспитана. Я считала, что недостойна его. Я боялась, что, женившись на мне, он быстро разочаруется.

– И дядя Том… – подсказала Селия, которая дальше уже знала.

Мама улыбнулась:

– Да, дядя Том. Мы поехали в Сассекс к дяде Тому. Он был уже довольно пожилой, очень мудрый и добрый. Я, помню, играла на фортепьяно, а он сидел у камина и слушал. И вот он спрашивает: «Это правда, Мириам, что ты отказала Джону?» Я говорю: «Да». – «Но ты ведь любишь его?» – «Да». – «В следующий раз соглашайся. Он попросит тебя еще, но в третий раз просить не будет. Он хороший парень, Мириам. Не отворачивайся от своего счастья».

– И когда папа еще раз сделал тебе предложение, ты сказала «да».

Мириам кивнула. Ее глаза лучились счастьем.

– Теперь расскажи, как вы стали жить здесь.

Это была еще одна любимая история.

– Мы снимали квартиру тут неподалеку. У нас тогда было уже двое детей – твоя сестра Джой, которая умерла, и Сирил. Папа собирался ехать в Индию по делам и не мог взять нас с собой. Здесь нам очень нравилось. Тогда мы решили, что снимем в этом месте дом на год. Мы с бабушкой пошли разузнать, какие дома сдаются в округе. В тот день за обедом я сказала папе: «Джон, я купила дом». Он сказал: «Что-о-о?» Бабушка сказала: «Все в порядке, Джон. Недвижимость – это самый надежный объект вложения денег». Дело в том, что отчим твоего отца – бабушкин муж – оставил мне небольшой капитал. Это был единственный дом, который мне понравился. Здесь было так тихо, так мирно. Но старая владелица наотрез отказалась сдавать его, соглашалась только продать. Она была квакерша – такая милая и доброжелательная дама. Я спросила у бабушки: «Можно я куплю его?» Бабушка была моей опекуншей. Она сказала: «Конечно, покупай, Мириам». Старая квакерша сказала: «Будьте счастливы здесь – ты, твой муж и твои дети». Это прозвучало как благословение.

Как это было похоже на маму – вдруг взять и купить дом.

Селия сказала:

– И я здесь родилась?

– Да.

– Ой, мама, давай всегда будем здесь жить! Никогда-никогда его не продадим.

Мириам вздохнула:

– Не знаю… Это не очень разумно… Но ты так его любишь. И потом, я хочу, чтобы у тебя всегда было место, куда ты могла бы вернуться…

3

Приехала погостить кузина Лотти. Она вышла замуж и жила в Лондоне, но мама говорила, что ей необходим свежий воздух.

Кузина Лотти была явно больна. Она почти не вставала с постели, и ее жутко тошнило. При Селии она что-то мямлила насчет расстройства желудка.

– Ничего, у нас ты быстро поправишься, – утешала ее Селия.

Прошла неделя, а кузина Лотти все не выздоравливала. Селия знала, что, когда «расстраивается желудок», дают касторовое масло и ты лежишь в постели день, ну от силы два, но с кузиной Лотти все было не так.

Однажды мама с полунасмешливым-полувиноватым видом сказала:

– Детка, я думаю, тебе лучше знать. Кузина Лотти больна, потому что она ждет ребенка.

Селия никогда еще не переживала такого неописуемого изумления. Спор с Маргарет Пристман разрешил вопрос о том, откуда берутся дети, и с тех пор Селия об этом не вспоминала. Но тут она опять стала задавать вопросы.

– А почему ее тошнит? А когда он будет? Завтра?

– Нет, будущей осенью, – засмеялась мама и рассказала Селии кое-что еще. Селия была поражена. – Только не говори кузине Лотти, – предостерегла мама. – Маленькие девочки не должны ничего такого знать.

На следующий день Селия пришла к маме в радостном возбуждении.

– Мама, мамочка! Мне сегодня приснился сон, будто у бабушки будет ребенок. Думаешь, это правда? Давай напишем ей и спросим?

К удивлению Селии, мама лишь расхохоталась.

– Сны сбываются, – почему-то с упреком произнесла она. – Так сказано в Библии.

4

Будущий ребенок кузины Лотти волновал Селию всю неделю. У нее была слабая надежда на то, что мама ошиблась и ребенок родится сейчас, а не осенью. Потом кузина Лотти уехала, а Селия забыла об этом. Как же она была удивлена, когда как-то осенью она сидела в бабушкином саду, и Сара, выйдя из дома, сообщила:

– У вашей кузины Лотти, мисс, родился маленький мальчик. Ну не славно ли?

Селия помчалась в гостиную, где с телеграммой в руках восседала бабушка. Там же была миссис Макинтош, бабушкина закадычная подруга.

– Бабушка, бабушка, – закричала Селия, – у кузины Лотти правда родился ребенок? И большой?

Бабушка молча отмерила величину ребенка на вязальной спице (она вязала ночные носки).

– Такой маленький? – не поверила Селия.

– Когда родилась моя сестра Джейн, ее положили в коробку из-под мыла, – сказала бабушка тоном, каким, наверное, Гамлет произносил «есть многое на свете, друг Горацио…», и добавила приглушенным голосом для миссис Макинтош: – Пять месяцев, подумать только. Никто не верил, что она выживет.

Селия постаралась представить, какой величины должен быть ребенок, чтобы уместиться в коробке из-под мыла.

– Из-под какого мыла?

Но бабушка не ответила. Наклонившись к миссис Макинтош, она еле слышно говорила ей:

– Врачи разошлись во мнениях насчет Шарлотты. Самый опытный сказал: «Пусть рожает». Сорок восемь часов – и пуповина вокруг шеи…

Она перешла на шепот. Потом, покосившись на Селию, замолчала.

Что за странная у бабушки манера разговаривать, думала Селия. И почему она так странно смотрит? Не иначе здесь скрывается какая-то тайна.

5

В пятнадцать лет Селия снова стала набожной. На этот раз все было очень серьезно и возвышенно. Селию конфирмовали, и она слушала проповедь епископа Лондонского. Ее захватило романтическое увлечение епископом. На каминной полке у нее стояла открытка с его изображением, и она жадно искала в газетах любые упоминания о нем. Селия без конца воображала, будто она работает в приютах Ист-Энда, заботится о бедных и больных и однажды епископ узнает о ней. В конце концов они женятся и живут в его дворце. В другой воображаемой истории она становилась монахиней – ведь не все монахини католички, она теперь знала об этом – и жила жизнью праведницы, и ей были видения.

После конфирмации она много читала о церкви и религии и каждое воскресенье ходила к утренней службе. Ее огорчало, что мама не ходит с ней. Мириам посещала церковь только на Троицу, которую считала самым важным праздником христианства.

– Вдумайся, Селия: Святой Дух – это великое чудо и тайна и красота Божия, – говорила она. – В церковных книгах о Нем почти ничего не сказано, священники молчат, потому что не знают, что это – Святой Дух.

Мириам поклонялась Святому Духу, что вызывало чувство легкого беспокойства у Селии. Мириам недолюбливала церкви. Некоторые церкви, говорила она, лучше, чем другие, там больше присутствует Святой Дух. Это зависит от людей, которые приходят молиться.

Селия была ортодоксальной христианкой, и ей не нравилось, что мама меньше почитает Христа, чем Святого Духа. В Мириам была какая-то тайна: она могла воспринимать невидимое. А еще она умела угадывать чужие мысли.

Селия больше не мечтала стать женой епископа Лондонского. Ей ближе была идея пойти в монастырь. Она подумала, что надо бы поговорить об этом с мамой, но боялась ее огорчить. Однако Мириам восприняла новость очень спокойно.

– Ладно, детка.

– Ты не против, мама?

– Нет. Если в двадцать один год ты примешь решение стать монахиней, то, конечно, так тому и быть.

Наверное, размышляла Селия, ей следует принять католичество. Католические монахини казались ей какими-то более реальными. Мириам сказала, что католицизм – очень хорошая религия.

– Знаешь, ведь мы с твоим отцом чуть было не стали католиками. – Мама улыбнулась. – Он был хорошим человеком и простым, как ребенок. Он прекрасно себя чувствовал в своей вере. Это я вечно открывала новые религии и склоняла его в них перейти. Я думала, что это важно, какой ты веры.

Селия не понимала, почему это важно, но промолчала. Ей не хотелось, чтобы мама снова заговорила о Святом Духе, которого Селия побаивалась. О Нем было мало написано в книгах. Она представляла, как станет монахиней и будет молиться в своей келье…

6

Вскоре Мириам сообщила Селии, что пора ехать в Париж. Было давно решено, что Селия завершит свое «образование» в Париже. Она с нетерпением ждала этого события.

Селия хорошо знала литературу и историю благодаря тому, что Мириам поощряла ее любовь к чтению. Также она сносно разбиралась в текущих событиях, для чего Мириам заставляла ее читать газетные статьи, которые, как она полагала, дают «общее представление о том, что происходит в мире». Два раза в неделю Селия посещала местную школу, где ее инструктировали по арифметике. К арифметике у Селии был врожденный интерес. По алгебре, геометрии, латыни, грамматике она не знала ничего. Отрывочные знания по географии были почерпнуты в основном из путеводителей.

В Париже ей предстояло заниматься пением, фортепьяно, рисованием, живописью и французским языком.

Мириам остановила свой выбор на пансионе неподалеку от авеню де Буа, где жили двенадцать девочек и который содержали вместе англичанка и француженка.

Доставив Селию в Париж, Мириам временно поселилась в гостинице, чтобы убедиться в том, что ее ребенку хорошо на новом месте. На четвертый день пребывания в Париже у Селии начался жестокий приступ ностальгии. Сначала она не поняла, что с ней такое – какой-то странный комок в горле и слезы каждый раз при мысли о маме. Когда она надела блузку, сшитую для нее мамой, слезы хлынули рекой. Назавтра они с мамой должны были ехать на прогулку. Селия сошла вниз внешне спокойная, но со смятением в душе. Не успели сесть в кэб и выехать за ворота, девочка разрыдалась.

– О, мама, мама…

– Что такое, детка? Тебе здесь не нравится? Если нет, то я сегодня же заберу тебя домой.

– Я не хочу домой, мне здесь нравится. Но я так по тебе соскучилась…

Полчаса спустя она уже забыла о своем горе. Это было похоже на приступ морской болезни: когда он проходит, вы уже не помните, что чувствовали.

Больше это ощущение не повторялось. Селия ждала, напряженно прислушиваясь к себе. Нет, теперь, когда она думала о маме, комок в горле не возникал и плакать не хотелось.

Одна из девочек, американка Мейзи Пейн, подошла к ней и сказала своим теплым голосом, забавно растягивая слова:

– Я слышала, тебе было одиноко? Моя мама живет в той же гостинице, что и твоя. А сейчас тебе лучше?

– Да, сейчас все в порядке. Это было глупо с моей стороны.

– Да нет, наоборот, нормально.

Голос Мейзи напомнил Селии Маргарет Пристман, девочку, с которой она познакомилась в Пиренеях. Легкий трепет благодарности наполнил ее душу. Благодарность еще возросла, когда Мейзи сказала:

– Я видела твою маму в гостинице. Она ужасно красивая.

Селия в первый раз взглянула на маму как бы со стороны: маленькое подвижное лицо, маленькие изящные кисти и ступни, тонкий нос с резными ноздрями… О, мама! На свете не было никого прекраснее.