Текст книги "Планета Афон. ΑΓΙΟN ΟΡΟΣ"

Первое, что мне захотелось сделать в этот момент, так это закрыть глаза и погрузиться в крепкий сон. Однако вспомнил, что Святой Георгий и не такие муки претерпевал, но не отступился от веры Христовой. Понеже считаю его своим Небесным заступником и молитвенно обращаюсь к его ходатайству, то до такого опускаться не должен. Тем паче здесь, на Афоне…

Чтобы всё-таки не «уехать в село Храпово», азъ немощствующий решил уйти в Иисусову молитву. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших, и всех святых, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…»

Молитва даже полилась из моих бесстыжих очей горючими слезами, до того была невыносима боль в спине. Однако через несколько минут, когда запели величание, азъ тяжкоболящий вскочил на ноги и абсолютно забыл про свою немощь! Боль растаяла как лёд в кипятке. Афон!

«Благословенная Богородице, надеющиеся на Тя да не погибнем, но да избавимся тобою от бед. Ты бо еси спасение рода христианского», – хвала Пречистой Деве «Волгой широкой» лилась из моего сердца. И сразу вспомнились весёлые искорки в глазах аввы М – я на исповеди. Так вот же в чём не раскаялся-то, в гордыне! На одной левой! Да, уж!…

Право не так давно случалось, когда действительно мог. Тот случай припоминался особливо. Может, после него-то азъ горделивый и впал в прелесть?

Дело было ещё в лихие девяностые, когда «служил я у шахини ямщиком». Начальница моя уезжала в командировку, а мне до зарезу нужна была машина. Поскольку после зарезу тачка мне бы точно не понадобилась, понадобился бы катафалк. Иже воспользоваться своей на тот момент не было ни малейшей возможности по причине её полного отсутствия.

Но оставить меня один-на-один «с казённым рулём» у шахини духу не хватило, за что азъ вспыльчивый не на шутку на неё озлился. И пообещал, что ни в какую командировку она не попадёт. Недетерминированное судорожное сокращение диафрагмы с короткими выдохами через рот, которое является неотъемлемым атрибутом личности с неадекватным восприятием окружающей действительности, явилось вполне адекватным ответом на мои неосторожно оборонённые слова.

В тот момент шахиня и предположить не могла, что смех этот выдумали слёзы, поскольку ваш покорный всегда свято верил в скорое заступничество святителя и чудотворца Николая. Должен признать, Угодник Божий ни разу не дал повода усомниться в этом.

На следующее утро, с открытием храма, поставил самую дорогую свечу Святителю Мирликийскому и начал усердно возносить молитвы, до тех самых пор, пока свеча не погасла. В продолжении более чем шести часов азъ упёртый так ни разу и не присел и не вкусил даже глотка воды. После чего поблагодарил «скорого в бедах заступника», приложился к чудотворному образу и благоговейно покинул храм.

Когда позвонил начальнице, нарвался на полный букет непереводимых идиоматических выражений. Оказалось, что командировку отменили, аще убо фирма переживает не самые лучшие времена. Понять, что именно вдруг произошло, I’m смог лишь нарисовавшись в офисе.

Обстановка напоминала Белый дом в августе 91-го, разве что автоматы были только с газированной водой. Непосвящённому читателю всё вышесказанное может показаться бредом сумасшедшего, однако не торопитесь с выводами, пока не узнаете причины аврала.

Для этого достаточно назвать дату сего происходящего: семнадцатое августа одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Именно в этот день великий и могучий русский язык пополнился хлёстким иностранным словечком «дефолт».

Всем, кто в те лихие годы занимался бизнесом, боле ничего объяснять не нужно. Для кого-то этот день стал чёрным, а для кого-то золотым. Одни сказочно разбогатели, другие утратили последнее. Но в памяти людской этот день остался у всех, & мои сотоварищи не стали исключением.

Меня же во всей этой истории волновало лишь то, как отреагируют на всё происходящее убеждённые атеисты.

Могу с прискорбием констатировать, что астрологический амулет на православный крест поменяла лишь минхерц. Ортодоксальной христианкой она, конечно же, не стала, просто в глазах поселилось выражение животного страха. Словно азъ недостойный связан с нежитью и могу наколдовать стихийное бедствие.

Но самое прискорбное, что с этого дня шахиня не чаяла, как от меня избавиться. Сама она водить умела лишь круги по воде, да и то с нарушением правил дорожного движения. Но к декабрю месяцу знала их лучше клятвы юного пионера, и рассекала по Златоглавой «а ля Шумахер чистит зубы». Вот что значит страх Божий! Или ненависть к ближнему…

ВПС достал из нагрудного кармана образок Николая Чудотворца, с которым не расстаюсь даже во сне и, воздав ему хвалу и прочитав величание, приложился ко святыне. Зная почти наизусть житие Святого Угодника Божия и, по мере сил, стараясь во всём ему подражать, азъ как есмъ снова поймал себя на мысли, что пребываю в прелести, а не в молитве.

Святитель Николай меня бы точно не одобрил. Скорее всего, ещё бы и наказал. Поэтому снова, как мог, сосредоточился и опять начал повторять слова Иисусовой молитвы.

Однако проходило какое-то время и мысли опять уплывали в мiрское. Неужели всё дело в чётках, если монахам это так помогает сосредоточиться на молитве? Или всё-таки в отсутствии мiра в душе́? Не даёт мне покоя мiрская суета, всё считаю, что кто-то там, в Небесной канцелярии, устраивая мiрское попечение, забыл посоветоваться со мной. Оттого и войны на земле, и катаклизмы, и «люди гибнут за металл».

А не попробовать ли мне отречься от всей этой мишуры и предоставить Господу решать судьбы мiра? Наверное, у Него это всё-таки лучше получится! Да и патент мне никто не предлагал на право давать советы Всевышнему.

С чего это вдруг тема мiроустроения так меня волнует? Свою бы душу спасти, довести за ручку до скончания жизни, как дитя малое, чтобы не попала под дьявольскую машину. А то замахнулся требовать многих вещей разом, а от себя и малого потребовать не в силах.

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…»

Неукротимые потоки молитвенных обращений ко Творцу в конце концов позволили моему израненному сердцу взять верх над разумом, и, как бы полный не на земле вкушаемых чувств, азъ великогрешный обрёл молитвенное состояние, которое больше не покидало меня до самого окончания службы. Будто кто-то удерживал тяжкою уздою те порывы страстей и пороков, кои мутили разум и становились на моём пути богообщения.

Прозвучал последний возглас, и вереница богомольцев также чинно прикладываясь к святыням, стала покидать Покровский храм. Вот и азъ недостойный, выказавши свою немощь и, одновременно, несгибаемость, переполненный восторженных чувств и всяких избытков, уже стал не просто прикладываться к образам, а как бы беседовал со святыми угодниками. Не имея духу даже заглянуть им в ясны очи, ВПС как бы ощущал сердцем теплоту их взгляда, чувствовал кожей их благовонное дыхание, затылком слышал их напутственные слова.

И ступив, наконец, на мощёный белым камнем двор Пантелеимонова монастыря, ощутив прохладу летней ночи, как будто увидел на иссиня чёрном южном небе ту далёкую мерцающую звёздочку, тот символ вечности и чистоты Православия, которая зовётся планета Афон. Пройдут годы и даже столетия, сменятся поколения, а она всё так же будет мерцать верой, светиться надеждой и отражаться в безкрайнем море Христовой любви.

До полуночницы оставалось не сказать, чтобы многая время, поэтому прикорнуть на пару часов было не вредно. Пройдя двор и выйдя за ворота монастыря, мне точь-в-точь предстала картина, неподражаемо описанная автором известного бестселлера, что даже Н.В.Гоголь «сидит и читает газету». Где уж мне графоману соревноваться с классиком святоотеческим!

Вот только чего не было отмечено у автора, однако на сей раз не с самой лучшей стороны дополняло ту идиллическую картину ночного Пантелеимона, так это ачеть и немногочисленные, но всё же огоньки сигарет. Какое тут уместно высказать возражение? Только что ловил себя на мысли, что не моё это дело – не худо бы на себя грешного оборотиться.

Впрочем, объясни человеку воцерковлённому, что курение – это каждение дьяволу, и он навсегда откажется от пагубной страсти. Мне даже память подсказала случай, произошедший с моим другом, профессором литинститута. Познав истину о курении табака, он прекратил каждение в ту же секунду! И вот уже скоро десять лет, как не вспоминает о «четвёртом способе расслабиться», даже после изрядной нервотрёпки.

Сорвавшийся ветерок окатил меня солёным запахом моря, смешанным с благоуханиями афонских роз, нежным ароматом можжевельника и тошнотворным смрадом табачного дыма. Невольно поперхнувшись, и оставаясь в положении человека, желающего сплюнуть на газон, при этом не в силах больше любоваться колоннами-часовыми, I’m ускорил темп по направлению к архондарику. Досадуя, что не с кем поделиться негодованием, азъ некурящий поднялся в пятый этаж и, стараясь как можно тише, проникнул в келию.

Первое, что предстало моему пытливому взору, как вы уже догадались, было распахнутое окно, в котором, как будто на экране, улыбался серп молодого месяца, обозначив серебристую гладь лунной дорожки до самой Ситонии. На восточном её побережье мутными светлячками мерцали курортные огоньки, а какофония пляжных звуков глушила соловьиные серенады.

В келии царил полумрак, поскольку большинство насельников уже предались сну, остальные при свете фонариков вычитывали молитвенные правила. Други моя были в сборе и уже освоили горизонтальное положение. Дима, как всегда, сочинял поэму о дне прожитом, Володя предался блаженному состоянию и издавал гортанные звуки. Слава не спал, но был как никогда молчалив и выражал в лице своём явное недоумение.

Моё появление не вызвало у него ни малейшего поползновения пошевелиться, но у меня и не было особой нужды того ожидать. Дойдя кошачьей походкой до заветного ложа, ВПС облачился по форме «номер раз» и уже приготовился было отправить душу за сновидениями, как Слава отважился разрешить своё недоумение душеспасительной беседой. И начал так:

– Ты исповедовался? Завтра причащаться будешь?

– Собираюсь. Как Господь управит, – азъ недостойный слегонца пожал плечами.

– Счастливые! Дима вон тоже готовится. А меня, представляешь, отлучили от причастия аж на семь лет! Вот как бывает: не чаял, не гадал и на тебе! – Слава развёл руками.

– За что же так немилосердно с тобой обошлись? – и ВПС начал расправлять койку.

– За то, что с девчонкой в гражданском браке живу, – огорошил мой визави.

– Ну, так повенчайтесь, в чём проблема-то? – азъ есмъ прикинулся шлангом.

– Хм, легко сказать! Она о церкви имеет такое же представление, как я о кроликах. Да и семья у неё сплошь атеисты. Только заикнись – с потрохами сожрут.

– Так о чём думал, когда знакомился? – мои вопросы напоминали экзамен второгодника.

– О чём? Ясно о чём! Я только перебрался за двадцать лет, разве думал о последствиях?

– Вы, сударь, как изволите видеть, бодягу гоните. Это грех самооправдания. Девку-то зачем брал? Тебе что, вдов не хватало? Или разведённых? Им-то что терять, а ты девочку-лапочку осквернил. Поставь себя на её место или на место её родителей. Ты про телегонию слыхал? Вот и подумай, кого она родит, если за другого выйдет.

Слава таких мудрёных слов слыхом не слыхивал, поэтому мне пришлось оторвать ото сна несколько драгоценных минут, чтобы разъяснить непросвещённому собеседнику, что означает синдром зебры. Весь обратившись в слух, он не проронил ни единого слова. Недоумение не сходило с его лица, но то недоумение было ничто супротив негодования. Ничего не найдя возразить на это, он обрушил праведный гнев на свою пассию.

– А я что, проверял, был у неё кто до меня или нет? Сама-то, ведь, не скажет никогда, а то, что там эти внешние признаки, так в институте красоты за семь секунд что хошь забацают.

– Сочувствую. Но это твои проблемы! Только если хочешь, чтобы она веру обрела и под венец пойти захотела, завтра я тебе поведаю безотказный способ. А сегодня спать давай. До литургии уже совсем ничего осталось, завтра будем как филины.

– Эт-точно! Вздремнуть не мешает, – Слава придавил ухо к подушке и спрятал очи.

За разговором мы не заметили, как Дима тоже потихоньку улетел на седьмое небо. Светлячки фонарей в келье также погасли, только луна продолжала прельщать нас своим перламутровым сиянием, да соловьи, перекликаясь на непонятном своём наречии, не давали нам ни малейшего повода сомневаться в принадлежности к земному раю.

Но чтобы обрести Рай Небесный, как справедливо изволите заметить, нужно было сохранить мир в душе́ и не проспать начало полунощницы.

Впрочем, на Афоне, особо в Пантелеимоне, об этом безпокоиться не стоит. Ровно в два часа пополуночи запел Благовест на монастырской колокольне, и отец И – й начал выстукивать на талантосе одному ему понятную мелодию. День грядущий готовил нам новые испытания.

Глава XI
«Врата Рая»

У одного верующего человека был неверующий сын. Отец по этому поводу очень сильно переживал, но никак не мог привить юноше религиозность. И вот уже чувствуя приближение смерти, он позвал сына к себе и попросил его:

– Исполни одну мою просьбу.

– Какую, папа?

– Когда я умру, ты сорок дней приходи в эту комнату минут на пятнадцать.

– А что мне при этом делать?

– Ничего не нужно делать. Просто сиди. Но, обязательно, каждый день и не менее пятнадцати минут.

Сын похоронил отца и в точности исполнил просьбу: являлся каждый день в комнату и просто сидел. Так минуло сорок дней, после которых юноша сам пришёл в церковь и стал глубоко верующим человеком. Лишь по прошествии многих лет он осознал, сколь мудрым было завещание отца.

* * *

Луна уже который час серебрила грешную землю, а нашим героям всё никак не хватало духу продолжить погоню за счастьем. Чтобы прогнать сон, Алексей выкурил уже третью сигарету. Промыв рану, и наложив на неё свежевыстиранную повязку, боль удалось слегка заглушить. О полном же выздоровлении в полевых условиях даже и мечтать не приходилось.

Как бы там ни было, но инстинкт самосохранения подсказывал беглецам, что время на месте не стоит, и спасительный лес к ним навстречу не двинется. До рассвета нужно было преодолеть ещё вёрст несколько, иначе последствия могли быть самые печальные. Останавливаться на полпути негоже никогда, а уж когда бежишь из плена – тем паче.

Василий, как всегда, усердно помолился и помог немощному товарищу встать на ноги. Отразив в лице нестерпимую боль, Алексей принял дар протянутой руки, и вот уже гостеприимный яруч остался в прошлом.

Отойдя примерно на версту, бойцы заметили, что звёзды начали потихоньку затухать, а небо по-чуть-чуть светлеть. До полного рассвета было, конечно, далековато, тем не менее, неугомонные петухи уже начали славословить грядущую зарю.

В разряженном ночном воздухе звуки слышны за сто вёрст, поэтому определить, с какой стороны раздавался петушиный хор, было практически невозможно.

Вот уже небо на востоке окрасилось в багряницу, а лес как бы упорно отодвигался всё дальше и дальше. Разбуженные петушиным пением деревенские обитатели также начинали общаться на непонятном для непосвящённого человека наречии.

Впрочем, наши герои были люди посвящённые и понимали, что после утренней дойки скотину погонят на выпас, стало быть, от глаз людских скрыться уже не удастся. И они, как только могли, ускорили шаг.

Когда совсем рассвело, Василий решил-таки сделать привал, чтобы по карте ещё раз уточнить правильность намеченного курса. Алексей уже в полном изнеможении и безсилии буквально упал на землю, и, казалось, уже никакая сила не могла заставить его подняться.

Он лежал ничком, ладонями как бы вцепившись в траву, а правой щекой прижавшись к ней, будто к любимой женщине. Со стороны могло показаться, что он уснул, однако глаза его были открыты, понеже он действительно боялся предаться этому блаженному состоянию.

Пожалуй, единственное, что отвлекало его мысли от жалости к своей немощи, так это страстное желание закурить. Но здесь и сейчас он никак не мог себе это позволить, дабы не привлечь чьё-либо внимание. Голод его не мучил – съестных припасов было вдоволь, а вот жажда – та да! Испить влаги очень даже не помешало бы, однако ёмкостей у них не было и запасов воды сделать было никак невозможно. Оставалось уповать лишь на милосердие Божие.

Василий тем временем, по одному ему понятным ориентирам определил их точное местоположение, и, надобно заметить, выразил в лице своём явное неудовольствие. Видимо отклонение от курса превысило допустимые пределы, и корректировка потребует времени и сил.

Взглянув по-отечески на без сил лежащего Алексея, он не стал разочаровывать товарища. Зачем? Пусть пребывает в блаженном заблуждении, а то не ровен час, совсем расклеится. До П – о ещё пилить и пилить, а там им предстоит неминуемая разлука, и дальше у каждого своя дорога, свой путь. Если, конечно, их планам суждено воплотиться в жизнь.

Но Алексей, словно прочитав на лице товарища кислое выражение, отважился на вопрос:

– Ну что, дела совсем плохи, или ещё поживём?

– Да нет, идём правильно, просто отклонились чуть-чуть.

– И это чуть-чуть вёрст на …дцать с гаком будет, так? – иронично и как-то с полной безнадёгой спросил Алексей, которому было не до шуток.

– Уж ты скажешь, с гаком! Сделали небольшой крючок, так ведь что Бог ни делай, всё к лучшему. Так ведь, Лёха? – Василий будто бы готов уже был пуститься в пляс.

– Твоими бы устами в трубу дудеть. А мне не до смеха, – он сморщился от боли.

– Не боись! Если что, я тебя на себе хоть до Москвы допру.

– Ты себя-то допри. А меня уж лучше пристрели и похорони под кустом.

– Ты это брось! До П – о всего ничего осталось, а там, Бог даст, передам тебя Надежде под расписку и в ближайший монастырь подамся. Буду молиться пока наших не дождусь.

– Я это, конечно, очень понимаю, да только слабо верится в светлое будущее.

– А ты сильнее верь. Отмети все сумнения и утвердись, что так оно и будет.

– О-о-о-й, тебя послушаешь, так завтра уже рай наступит. Тебе бы не в монастырь, а сразу на Небо, в херувимский полк, – безнадёга вновь отчётливо исказила голос Алексея.

– Как Господь управит. Может я не достоин, а тебя херувимы в свой полк-то и примут.

Алексей взглянул на товарища в кривой усмешке, хмыкнул и опять припал щекой к земле. «Хорошо ему рассуждать, – думал он. – Рана не опасна, почти зажила, идти не мешает. А тут каждый шаг по мозгам ударяет, покоя не даёт. Не хватало ещё тяжкой ношей стать для Васи. Нет уж, лучше по-пластунски поползу, чем неудобство ему причинять».

Так, за мiрской беседой, друзья дождались восхода солнца. Теперь уж точно нужно было поспешать, понеже предстояло преодолеть просёлок, а это всегда дополнительный риск. От дороги жди любого сюрприза, поэтому всё-таки «по холодку» пересечь её будет безопаснее.

Василий снова помог товарищу подняться и даже предложил своё плечо, но тот пока ещё был в состоянии передвигаться без поддержки. По самой возможной скорости они постарались преодолеть шоссейку, что им благополучно удалось. Больше никаких видимых препятствий природа им не уготовала, и до леса они таки благополучно добрались.

Если верить карте и способности Василия ориентироваться, то спустя версту можно будет утолить жажду. Небольшая речушка текла как раз в направлении П – о, что было как нельзя кстати. Но идти вдоль русла было не всегда возможным по причине заболоченности низины. Всё равно это позволяло периодически корректировать путь и, главное, не умереть от жажды.

Но первое, до чего смог дорваться Алексей, так это, конечно, заветный табачок. Отметив, с глубоким прискорбием, что сигареты подходят к концу, а пополнить запас не представлялось возможным, он снова впал в уныние. В качестве табака, на худой конец, сошёл бы и сухой лист, но кроме карты у них не было другой бумаги, а пустить её на самокрутки Василий не дал бы и за колье Шарлотты. Поэтому Алексей сократил пайку никотина до минимума. И перекурить решил стоя, прислонившись к берёзе, чтобы не давать лишний повод расслабухе.

Дойдя, наконец, до речки, решено было устроить привал по полной, да и костерок развести. Спешить им теперь было некуда: до П – о оставалось не так уж и далеко и всё лесом. По карте выходило, что крайние избы примыкали к опушке, но в этом таилась и опасность встретить нежданных гостей. Село не маленькое, а сезон грибов-ягод в самом разгаре, так что опасность таилась на каждом шагу.

Тем не менее, Алексею предстояло как-то проникнуть в село и найти дом Семёна. По его рассказам спутать его с другими было невозможно, да и стоял он как раз ближе к лесу. Крытый железом, с резными узорчатыми наличниками на окнах, петушком на коньке и с журавлём-колодцем в огороде, он выделялся среди своих собратьев не столько богатым видом, сколь проявленной к нему заботой.

Видимо, всю свою любовь к Наденьке, Семён воплотил в своём детище. Даже хозяйственные постройки были не просто убогими покосившимися придатками, а произведениями искусства. Тесовые ворота, скреплённые коваными петлями «ласточкин хвост» были настолько изящны и привлекательны, будто так и зазывали гостей посетить этот рукотворный райский уголок. Обилие цветов самых разных сортов и названий придавало усадьбе цветущий вид с весны до поздней осени. Особенно весной, когда зацветал вишнёвый сад, и соловьи начинали давать свои концерты. Тогда уже ни о чём другом, кроме как о райских кущах, в этой сказочной красоте мечтать было невозможно.

Даже война не смогла заставить эту красоту впасть в уныние. Трудолюбивая хозяйка, несмотря ни на какие опасности или трудности, красоту эту поддерживала и приумножала.

И как бы оправдывая своё евангельское имя, она доказывала, что здесь не просто поселились, но и никогда не умирали не только любовь и надежда, но и вера! Вера, прежде всего, в Творца Неба и Земли, вера в скорое заступничество Его Пречистой Матери, вера в милосердие Божие и в грядущее спасение.

Никогда и никому не делая зла, не обижая никого даже словом, тем паче делом, благоверные супруги заслуженно пользовались любовью и авторитетом своих односельчан. Поэтому среди селян и подобия не было питать к ним никакой зависти, или сказать о них или их детях худого слова.

Семён с Надеждой никому никогда не отказывали в просьбе и, как правило, забывали и прощали сельчанам долги. Потому Господь всегда был милостив к ним, и они никогда не испытывали ни в чём нужды. Слава Богу за всё!

Облюбовав весьма уютное местечко на небольшом пригорке, друзья решили устроить привал «на всю катушку». С купанием и постирушкой, благо в этом месте обнаружилась небольшая, но достаточно глубокая запруда. Вода в ней была ещё по-летнему тёплая, хотя уже по-осеннему холодноватая. Если не быть особо привередливыми, то самое что ни на есть.

За отсутствием мыла, огорчаться не было резона: лес щедро мог одарить своих захожан всем необходимым. Василию частенько приходилось пользоваться его дарами, и он мгновенно находил выход из любых осложнений, кои охотника подстерегают на каждом шагу.

Одежда возле костра высохла быстро, и бойцы с видимым наслаждением облачились в чистое. После трапезы резко потянуло в сон, но спать по соображениям безопасности, можно было лишь по очереди. Василий благородно предоставил первенство измождённому болью товарищу, а сам решил разведать окрест на наличие грибов и ягод. Ранцы с провизией заметно похудели, так что заготовить харч в долгий путь было благоразумным решением. Да и Алексею, даже если повезёт, и Надежда приютит его до полного исцеления, негоже будет объедать одинокую солдатку. Лучше явиться к ней с провиантом.

С молитвой ко Господу и пресвятой Богородице, Василий отправился за дарами и, надо признать, снова не разочаровался в благоприятии их чудесного спасения Всевышним. Одних белых он нашёл с полтора десятка, а уж подосиновиков, подберёзовиков, маслят и прочих лесных обитателей несть числа. На старом замшелом пне обнаружилось целое стадо опят, а в болотистой низинке было всё иссиня сине от голубики. Пришлось даже с сожалением снимать только что выстиранную гимнастёрку, поскольку ранцы были уже полны под завязку.

Пробудившись ото сна, Алексей облёк увиденное изобилие в неукротимые потоки слов душевных. Оценив мудрость, непраздность и отеческую заботу о нём брата во Христе, он также благородно предоставил ему возможность оттянуться, а сам принялся за обработку полученных природных даров.

Напевая себе под нос свою любимую «Окрасился месяц багрянцем», наш герой за пару часов справился с послушанием, после чего порезал грибы дольками и, нарубив тонких прутьев, стал сушить их на костре.

По лесу обильно начал разливаться аромат «нескоромного шашлыка», что вполне могло привлечь голодных хищников, если война не прогнала их из лесной чащобы. А из оружия допустимо было применять только кинжал, стрелять нельзя ни в коем случае.

Василий и тот пробудился от терпкого запаха и сглотнул жадную слюну – так ему захотелось вкусить съестного. А хищникам каково?

– Лёха, ты что, решил всю живность лесную сюда привлечь? – укорил он товарища.

– Всех зачем? Только рогатых. Хищники на грибы не позарятся, даже на жареные.

– Это, смотря какие? Те, что двуногие, как мухи прилетят.

– Они-то как раз не почуют. Разве что набредут, – его сомнение отразилось в морщинах.

Ещё не большая мудрость сказать укорительное слово, однако резон в словах Василия всёж-таки проглядывался. В нём неистребимо заговорил зов предков.

– Сразу видно, что ты не охотник. Даже я и то костерок за версту унюхаю, а уж если ушица на нём окунёвая варится, да с подветренной стороны… у-о-у-о-у-о! Только держись! А ещё ежели в неё лавровый листик бросить…

– Слушай, ты меня уже вывел. Давай пожрём чего-нибудь, – и Алексей устремил свой умилённый взор на их брашное изобилие.

Ничего не найдя возразить на это, друг его ловко подхватил самоструганный «шампур» с маслятами и начал уписывать их за обе щеки без соли и перца. Трапеза, по всей видимости, пришлась ему не только по душе, но и по сердцу, и по вкусу, так как и второй, и третий «шампур» через считанные минуты оказались уничтоженным.

На загорелом за прошедшие дни лице его отражалось такое блаженство, будто он вкушал артишоков с анчоусами на каком-нибудь королевском приёме. И надо же в тот момент случиться такой оказии, чтобы бойцы услышали нарастающий гул мотора.

Сей умилённый взор исчез с лица Василия быстрее, чем он успел моргнуть глазом. Весь обратившись в слух, он жестом сделал знак Алексею, что звук нарастал со стороны дороги, стало быть, в село пожаловал грузовик. Легковушка бы не наделала столько шума, а танкам в селе и подавно делать нечего.

Бойцы враз напряглись, как будто перед атакой. И первая мысль у них была в унисон: зачем немцы пожаловали в село? Не провиант же привезли они в сельпо? Тогда зачем?

Если в селе расквартирована хотя бы рота солдат, то соваться в него всё равно, что в пекло – себе на погибель. Но и продолжать путь Алексею совсем уж невмоготу, а бабье лето может окончится в любой час, и что тогда? Ударит заморозок, а у них нет даже тёплой одежды.

Надежда, как в прямом, так и в переносном смысле была у них одна – по фамилии Столярова. А что если и её гостеприимный дом облюбовали фрицы? Больше-то, ведь, ни к кому обращаться нельзя, могут сдать с потрохами, а это верная смерть.

За рассуждениями наши герои позабыли и о трапезе, и про жажду. Как же может статься, чтобы от испуга да аппетит не потерять?

Друзья несколько минут, напряжённо вслушиваясь, смотрели друг на друга, и в их лицах и подобия даже не было на усмешку. Гул мотора, наконец, утих, но это не принесло ожидаемой радости. Напряжение по-прежнему сквозило в их взглядах, конечности била мелкая дрожь, а сердца сжались, равно как и зубы. С четверть часа продолжалась эта немая сцена, которую Василий сумел прервать мудростью великой.

– А знаешь, Лёша, что мы забыли сделать? – и он отложил сочный шампур в сторону.

Алексей напряг мозг, но ничего похожего на догадку его морщины на лбу не выражали. Он с видимым безпокойством уставился на приятеля, словно тот, подобно фокуснику, собирался вытащить из-за пазухи змею. Или, на худой конец, камень. Но друг его не держал камня за пазухой, он держал слово Божие, которое должно быть веским, но не увесистым.

Так и не произнеся заветных слов «ну и что же?», Алексей услышал то, что ещё пару месяцев назад привело бы его в неописуемый восторг, и заставило бы содрогаться его телеса от неумолчного смеха. Теперь же его мiровоззрение поменялось настолько, что сказанное Василием сковало его уста и зажгло в его очах свет Христовой веры.

– Мы забыли помолиться перед трапезой! Вот Господь и «напомнил» нам окаянным про наше нерадение. Ведь как бывает: чуть отхлынет от нас беда – сразу про Бога забываем. Вроде как Он сам по себе, а мы сами по себе. Вот и в войну играть начали, уверенные, что весь мiръ насилья мы разрушим. Щас! Всего-то третий месяц как воюем, а фашист, поди, уж к Москве подошёл, если уже не взял её, как Наполеон.

– Типун тебе на язык! – Алексей добавил к этому парочку крепкого словца.

– Да хоть мозоль, что с того изменится? Знаешь, Лёша, те же попы-обновленцы, которые с большевиками снюхались, что нам втирали? Грех только убивать, воровать да баб любить. Причём воровать только у государства грех, у людей пошто хошь отбирать можно. И убивать хоть кого, кто власти большевиков нелоялен. А ты не моги и поглядеть на власть сурово.

– Так куда ты клонишь-то, я что-то в толк не возьму? Мы академиев-то не кончали, три класса за спиной, да горб от сохи. Ты попроще, а то скулы сводит.

– Попроще, говоришь? Проще всего пулю в лоб схлопотать, если высунуться не вовремя. А тут, брат, извилины напрячь нужно. Зачем, думаешь, большевики шестидневную неделю в стране учредили? Что, «жить стало лучше, жить стало веселей»? Я что-то не заметил. А вот заповедь Божию люди исполнять перестали.

– Какую заповедь? – Алексея разговор стал уже увлекать.

– Четвёртую, Лёша. «Помни день субботний, еже святити его, шесть дней делай, и сотвориши (в них) все дела твоя, в день же седьмый – суббота, Господу Богу твоему».

– Так, вроде, у нас воскресенье считается выходным днём?

– Правильно! Раньше, в ветхозаветные времена, субботу соблюдали, сиречь шаббат – покой. А после Христа уже воскресенье – малую Пасху. В этот день всяк человек своё дело прекращать должен и Богу поклоняться. А кто эту заповедь не соблюдает, тот Бога забывает, почитай отрекается от Него.