Текст книги "Закон и обычай на Кавказе"

Отдельные пальцы руки оценивались как у осетин: за большой палец полагалось взыскание пяти коров, за указательный – четырех, за средний – трех, за безымянный – двух и за мизинец – одной[210]210
  См.: Харузин Н. Н. Заметки о юридическом быте чеченцев и ингушей. С. 139.


[Закрыть]. Плата за лечение раны падала на виновного.

Сравнивая размер вознаграждения, требуемого за увечья законами Агбуги, с тем, какого придерживаются горцы западного Кавказа, нетрудно прийти к заключению о существующем между ними тождестве. В свою очередь рекомендуемый сборником Вахтанга способ определения важности ран, заодно с правилом о покрытии издержек лечения и содержания больного лицом, причинившим ранение, доселе находят полное признание в ежедневной практике горцев. Все это вместе взятое дает повод думать, что грузинское законодательство не осталось чуждым образованию горского адата в применении к увечьям и ранениям и что влияние его равно сказалось и в определении того отношения, в каком выкуп за увечье стоит к выкупу за убийство, и в установлении самого способа определять размер следуемых за раны композиций, и в факте возложения на виновного издержек по лечению и содержанию.

К числу не менее резких примеров воздействия грузинского права на горский адат надо отнести тот, какой представляет собой порядок раздела наследства между сыновьями и выделения из наследства особых добавочных долей для старшего, младшего и среднего братьев.

Грузинский закон заключает в себе на этот счет следующие постановления: при разделе из общего имения берется за старшинство, за меньшинство и за срединство. Из каждых двадцати крестьянских дворов следует давать старшему два двора; один богатейший по собственному его выбору, а другой беднейший по выбору его братьев; таким же образом выделить ему за старшинство и из людей, не имеющих садов и безземельных (статья 100).

О преимущественном наследовании среднего брата статья 102 говорит следующее: прежде ничего особеннего не выделяли среднему брату, но царь Георгий и за срединство установил особый выдел из общего имения. Эта ссылка на законы Георгия нимало не оправдывается их содержанием. Мы имеем, таким образом, основание предполагать, что преимущественное наследование среднего брата принадлежит к числу исконных обычаев грузин, возникших задолго до появления законов Георгия. Относительно самого порядка выделения добавочной доли среднему брату законник Вахтанга постановляет: из каждых двадцати дворов крестьян выделяется по одному двору средним братьям между старшим и младшим, причем преимущество оказывается тому, кто больше трудился на пользу дома (статья 102).

Преимущественное наследование старшего и среднего братьев не исключает добавочного платежа в пользу младшего. Ему за меньшинство отдается дом, отцом или братьями построенный, со всеми постройками, находящимися в усадебной черте, и прилегающим к нему садом, а также гумно и мякинница, обыкновенно лежащие вне этой черты (статья 103).

Сопоставляя с этими порядками наследования те, с которыми знакомит нас обычное право осетин, мы приходим к заключению, что в Осетии практиковались при семейных разделах те же приблизительно правила, что и в Грузии. Добавочная доля старшего в наследовании известна у осетин под наименованием «хестаг», младшего – «кастаг», среднего – «астаукак». В сборнике осетинских адатов, сделанном в 1866 году, встречаются следующие подробности о порядке выдела этих долей. В Стырдагоре делят все имение на части таким образом, чтобы число их единицей превышало число делящихся братьев; две части затем отдаются старшему, остальные поступают к прочим братьям. Младшему дается излишек из движимости и рабочего скота.

В Дигории, когда наследниками останутся трое, четверо и более братьев, и предстоит разделить, положим, 10 участков земли, лица, производящие дележ, выбравши один участок, обыкновенно самый большой и самый лучший, делят его по числу братьев; затем старшему брату предоставляется остановить свой выбор на каком-нибудь участке и, разделив его на три части, взять себе две, а третью предоставить младшему; оставшиеся затем восемь участков поступают в равный раздел между братьями. И при разделе движимости, хотя и в меньшей степени, соблюдаются преимущества старшего и младшего братьев. Добавочная доля среднего брата всецело берется из одной движимости; она редко превышает собой стоимость одного, двух быков. Самый выдел ее далеко не составляет общей черты всех без исключения осетинских аулов.

Я нашел упоминания о нем в новохристианском селении, жители которого – переселенцы из Дигории; о нем говорится также в адатах Касагонского ущелья[211]211
  Ср. Ковалевский М. М. Современный обычай и древний закон. Т. I. С. 327 и сл.


[Закрыть].

Совпадение грузинского и осетинского обычая по вопросу о добавочных долях, одновременно выделяемых в пользу старшего, младшего и среднего братьев, интересно не только потому, что указывает на возможность воздействия грузинского права на осетинское, но и потому, что говорит нам о близости обоих к праву Древней Индии, законодательные сборники которой, и в числе их Васшита и Гаутама, заводят речь о преимуществах, признаваемых при наследовании за старшим, младшим и средним братьями. О непосредственном заимствовании из Индии этой характерной особенности наследственного права не может быть, конечно, и речи; но ничто не мешает предположению, что первоисточником ее одинаково для осетин и грузин послужило ближе всего стоящее к индусскому праву иранское законодательство. Его нормы по вопросу о наследовании не дошли до нас, так как содержащие их книги «Авесты» навсегда затеряны. Не может ли в данном случае осетинское и грузинское право, ввиду его совпадения с индусским, служить указателем того, что преимущественное наследование старшего, среднего и младшего братьев известно было и Древнему Ирану. Такой порядок не только не противоречит, но и непосредственно вытекает из его религиозного и общественного строя: из признаваемого им культа домашнего очага и той преимущественной роли, какую в этом культе играет продолжатель рода – старший сын; и далее из факта совместного сожития младшего с отцом и выдела прочих при жизни, благодаря чему при смерти отца лицом, не имеющим усадьбы, является один младший сын.

Если признать правильность этой догадки, то совпадение грузинского закона с осетинским обычаем найдет объяснение себе в том воздействии, какое культура «Авесты» оказала на Древнюю Грузию и через ее посредство – на Осетию.

К числу несомненных заимствований, сделанных из Грузии горским адатом, надо отнести и те элементы сословности, какие заключает в себе обычное право абхазцев или южных осетин – туальтцев. В Абхазии, как и в Грузии, высшее сословие распадалось на класс князей, называемых тавадами, и на простых дворян (азнауры – в Грузии, амиста – в Абхазии). Размер выкупа за убийство зависел одинаково в Грузии и Абхазии от принадлежности жертвы к тому или другому классу дворян[212]212
  Ср. постановления 26–31 статей законов Вахтанга.


[Закрыть].

И той, и другой стране одинаково были известны зародыши среднего сословия, высшие слои которого, составленные из богатых купцов, «макалаков», ставились в Грузии при определении следуемых за их убийство выкупов на одну доску со второклассными дворянами.

Приблизительно теми же преимуществами пользовалось в Абхазии сословие «шмакма» – своего рода личные, а не потомственные дворяне, получившие это право от владетеля Абхазии (так называемого «ах»). Сословие это, подобно дворянам, владело землей и крестьянами; члены его избавлены были от податей наравне с грузинскими азнаурами.

Низшие классы общества одинаково были представлены в Грузии и Абхазии, во-первых, «вольными людьми», отвечающими понятию средневековых «liberi homines». Те из них, которые селились на землях помещиков (князей и дворян), вступали к ним в отношения наследственных арендаторов, обязанных определенной платой и определенной работой: летом они приносили помещику ягненка, зимой барана и от пяти до восьми мер кукурузы. В большинстве случаев вольные люди работали на помещика только три дня в году: весной один день уделяем был на пахоту помещичьего поля собственным скотом и сохой; летом полотьба сорных трав, подбивка кукурузы и уборка хлеба отымали у них еще два дня. К числу этих натуральных повинностей присоединялась еще почетная обязанность сопровождать господина в его поездках, обыкновенно верхом на собственной лошади.

При выходе девушки замуж из семейства вольного человека отец ее или брат обязаны были сделать землевладельцу подарок, напоминающий собой средневековый «maritagium». При неимении наследников мужского пола недвижимое имущество вольного человека поступало в руки земельного собственника, наследственные права которого, таким образом, существенно не отличались от тех, какими пользовался на Западе феодальный синьор по отношению к выморочному имуществу своего вассала[213]213
  См. для Грузии акты кавказской археографической комиссии. Т. VII. С. 26.


[Закрыть].

Вторую категорию зависимых сословий составляли вольные крестьяне, известные в Абхазии под наименованием «анхоэ». Они наделены были правом свободного перехода от одного земельного собственника к другому. Право это носило в Абхазии наименование «ассаство» и соответствовало тому, каким в Грузии пользовались глейхи, или лица, добровольно отдавшие себя в крестьянство. Не имея земельной собственности, анхоэ, подобно глейхам, получали ее от князей и дворян взамен раз навсегда установленных путем соглашения служб и платежей. Обыкновенный размер тех и других был следующий: анхоэ не работали на господина более трех дней в неделю; за это со своих достатков они отдавали ему значительную часть, например половину ежедневного удоя коров и коз. Анхоэ обязаны были также пасти и стеречь стада помещика. На обязанности их лежало нередко также прокормление в зимнее время помещичьих лошадей и части его рогатого скота. Женщины, принадлежавшие к семейству крестьянина, исполняли обыкновенно обязанности служанок в доме помещика.

За притеснения и обиды крестьянин имел право привлечь помещика к суду, который, удостоверившись в справедливости обвинения, мог освободить крестьянина от дальнейшей зависимости.

Третью категорию зависимых сословий составляли крепостные, которых абхазцы называли «агруа», а грузины – «мзахури». Они составляли собственность помещика, не пользовались правом перехода и работали на помещика круглый год. Крепостное право установлялось всего чаще происхождением, покупкой, пожалованием от царя, кабалой, женитьбой на чьей-нибудь крестьянке, обращением в несвободное состояние неспособного уплатить пени вора, каждый раз, когда воровство сделано было в пределах чьего-либо дома.

На самой низшей ступени общественной лестницы стояли так называемые рабы («ахашала» – у абхазцев, «мона» – у грузин). Ими, как общее правило, являлись иноплеменники, добытые грабежом, покупкой или войной; владеть ими могли все прочие сословия, не исключая и крестьян. Раб считался собственностью господина, который по произволу мог продать, подарить и даже убить его. Тогда как владелец не имел права разлучить крепостного с его женой, раба можно было продать и отдельно от жены.

Меньшую выработку получили сословные отношения в Осетии, в которую понятия личной несвободы и крепостничества также занесены были из Грузии путем пожалований, делаемых в разное время царями в пользу арагвских и ксанских эриставов – своего рода губернаторов, выродившихся со временем в феодальных синьоров. Причиной тому было замещение должности эриставов неизменно членами одной и той же династии. Эриставами в Грузии назначаемы были неизменно члены одних и тех же семей и родов. Это обстоятельство в такой же мере содействовало переходу их из назначаемых правительством чиновников в феодальных синьоров, в какой наследственное исправление графской должности в пределах Карловингской империи содействовало обращению ее носителей в ленных владельцев. Осуществляя из поколения в поколение права верховных судей, полицейских агентов и налоговых сборщиков, эриставы воспользовались широтой предоставленных функций для установления системы чисто личной зависимости поселенных в их округах крестьян от членов своего семейства. Упрочению этой зависимости в Грузии, как и на западе Европы, содействовал еще факт наделения эриставов царями в награду за их службу значительными участками в пределах состоявших в их управлении округов. Эта «terra comitalis» (употребляя выражение карловингских дипломов) сделалась тем ядром, из которого развились обширные поместья эриставов, заселенные дотоле свободными крестьянами; поместья эти приобрели постепенно характер феодальных ленов, и жители их перешли в ряды крепостных людей, удерживая право владеть землей не иначе, как под условием несения известных повинностей и платежей в пользу своих синьоров. Систему отношений, впервые возникшую на жалованных им землях, эриставы старались обобщить, распространяя ее на участки, не входившие в состав пожалования и занятые по-прежнему свободными поселенцами.

Путем захватов, нередко вызывавших восстания в местном населении, приводимом к покорности каждый раз силой оружия, эриставы сделались со временем верховными собственниками большей части земель Южной Осетии и распространили на ее жителей начала крепостной зависимости и службы. Исключение в этом последнем отношении составили только те из осетин, которые, живя в недоступных по своей природе горных ущельях, фактически не признавали над собой власти эриставов – ни как чиновников грузинского государства, ни как феодальных собственников. Но и по отношению к горскому населению эриставам нередко удавалось установить некоторую степень подчинения и зависимости. Строя свои замки и крепости при самом входе в ущелья, они, затрудняя горцам доступ в долины, побуждали их стать по отношению к себе в положение данников и только под этим условием предоставляли им свободу прохода. Попытки эриставов закабалить свободное население вызывали время от времени восстания в среде угнетенных. Такими восстаниями грузинские цари пользовались для того, чтобы отнять у вызвавшей недовольство династии эриставов дальнейшее несение правительственных функций. С этим нередко связывалась конфискация всего предоставленного ей имущества, которое или поступало к сменившей ее династии, или служило к расширению домениальных владений грузинских царей. Так, в 1740 году цари Теймураз и Ираклий лишили эриставства род Сидамоновых и на место их поставили новую династию арагвских князей Чолокаевых, с тем чтобы на расстоянии немногих лет отдать его двум своим сыновьям. Та же судьба постигла и правивших дотоле в Ксанском ущелье эриставов из дома Бибилуровых: царь Ираклий отнял у них вместе с эриставством и принадлежавшие им имения, причем, как видно из грамот, данных им жителям, царь принял клятвенное обязательство за себя и за своих наследников никогда не создавать новых эриставов и в выполнение этого обещания разделил эриставство Ксанское между тремя своими детьми.

Со времени перехода Южной Осетии в руки русского правительства крепостная зависимость туальтцев, или южных осетин, поселенных на землях, перешедших во владение грузинского царского дома и родственных ему князей Мачабели, проявлялась в следующей форме: каждое семейство крестьян обязано было давать ежегодно помещику по три барана, ценой каждый в рубль серебром. С каждого сакомло земли, величина которого равнялась пятнадцати– или двадцатидневной пахоте, взыскивалось ежегодно в пользу помещика по одной корове (ценой в пять рублей) или взамен ее пять баранов. Платеж этот известен был под названием «бегары»; он взыскивался с сакомло независимо от числа пользующихся им дворов или лиц. Каждые два года тот же сакомло нес еще особый платеж, «даса-чукар», в размере одного быка ценой в 10 рублей. Сверх этих видов платежей осетинские селения, расположенные по Джавскому ущелью, несли по отношению к помещикам следующие обязательства: в Сырную неделю с каждого дома полагался платеж в два фунта масла и один литр сыра ценой в 40 коп.; в Великий пост – пиво или иной продукт на сумму одного рубля и сверх того ежегодно с каждого дома две коды ячменя и одна копна сена в пять пудов с доставкой на помещичий двор.

Из повинностей жители Джавской долины несли только следующие: один день в году они обязаны были пахать расположенную при их селении помещичью землю; посев хлеба и уборка его также падали на крестьян. Если помещик нуждался в дровах для топлива, эти дрова доставляемы были крестьянами. Те же крестьяне обязаны были поставлять из своей среды столько домашних слуг, сколько требовал помещик.

В Сванетии сословные различия также занесены были из Грузии одновременно с назначением в нее особых эриставов из грузинской фамилии Геловани. При них, как гласит предание, впервые сделана была попытка установить крепостную зависимость, возложив на свободных дотоле крестьян (мыбгери) обязанность барщины и натуральных приношений. Попытка эта оказалась неудачной и привела к повсеместному восстанию, кончившемуся изгнанием Геловани и родственных им семей. Не ранее середины XV века удалось пришлой в Сванетию семье Дадешкелиани установить свое господство над четырьмя обществами, образующими из себя так называемую княжескую Сванетию. Крестьяне обложены были барщиной (галдам) и натуральными сборами. В страдную пору помещик вправе был требовать выполнения ими всех работ на его полях. Зимой крестьянский двор обязан был содержать по меньшей мере одну пару быков, составлявших собственность помещика. На Новый год следовали натуральные приношения, в Пасху – угощения князя и всей его свиты. Ни один двор не справлял поминок без того, чтобы не сделать князю известных подарков. Отдача в замужество дочери, как и уплата князем положенного медиаторами выкупа за убийство, не обходились без добровольных, разумеется, только по имени, приношений. Княжеская казна пополнялась также штрафами, взимаемыми в случаях убийств, ранений и т. п. и нимало не устранявших необходимости частных выкупов, или композиций. В нашу задачу не входят объяснения причин, поведших к образованию в Закавказье общественной организации, довольно близкой по характеру к феодальной. Мы отметим только факт существования еще в Древней Армении некоторых элементов, благоприятных образованию феодализма. Я разумею, в частности, деления королевства на своего рода наследственные уделы, во главе которых стояли особого рода префекты, по имени «нхарары», передававшие свою власть из поколения в поколение. Число этих нхараров с течением времени стало возрастать так, что при Аршаке оно достигло уже цифры 900[214]214
  См.: Эзов Г. А. Внутренний быт Армении. С. 91 и сл.


[Закрыть].

Сами нхарарства распались на старшие и младшие, и между ними возникли отношения, напоминающие если не ленную, то вассальную зависимость. Такую систему нельзя еще назвать феодальной, так как ей недоставало той характерной черты феодализма, в силу которой власть неразрывно связана с землевладением и отношения собственника к наследственному арендатору являются фундаментом, на котором построены отношения сюзерена и вассала.

Крестоносцы нашли, таким образом, в Армении готовую почву для восприятия принесенной ими с Запада феодальной системы – и учреждения франков, известных на всем Кавказе под наименованием «френки», нашли горячих приверженцов в лице армянских магнатов XIII века, поспешивших передать на армянский язык постановления франкских «ассиз» Антиохийского королевства. Эти ассизы в основных чертах воспроизводят ту же систему феодального права, выразителем которой являются иерусалимские ассизы[215]215
  См.: Les Assises d’Antioche, reproduites en français. Venise, 1876. P. XIX.


[Закрыть]. Пример Армении в этом, как и во многих других отношениях, не мог пройти бесследно для Грузии – и ее наследственные эриставы, из которых со временем образовались независимые правители Мингрелии, Имеретии и Гурии, во многом напоминают собой армянских нхараров.

Через посредство Армении и Грузии проникли к горцам Кавказа и занесенные с Запада рыцарские порядки. Некоторые явления в обычном праве грузинских горцев еще доселе сохраняют нам память о тех временах, когда лучшим средством к решению юридических споров являлся честный поединок и когда служение выбранной рыцарем даме входило в обязанности хорошо воспитанного кавалера.

В Хевсуретии поединок доселе не вышел из нравов. Одетые в рыцарские доспехи, в железной кольчуге и рукавицах, с лицом, покрытым подобием шлема, хевсуры дерутся и в наши дни такими же плоскими мечами, какими дрались некогда рыцари времен крестовых походов. Вышитые на их платье кресты в связи с латинскими надписями, попадающимися на их мечах, настолько вызывают в памяти представления о затерявшихся в горах при проходе через Грузию крестоносцах, что нельзя поставить в вину Зиссерману, если, судя по одному их внешнему виду, он признал их потомками крестоносцев. Только под условием тщательного исследования их религиозных суеверий и особенностей их юридических обычаев и домашних обрядов приходишь к убеждению, что в современных хевсурах следует видеть представителей культуры, несравненно более древней, чем та, из которой вышли крестоносцы. Культура эта, как я старался показать выше, имеет свои корни в иранской «Авесте» и, следовательно, переносит нас мысленно не на Запад, а на Восток. Присутствие же в быте хевсур следов рыцарских нравов, в связи с особенностями их туалета и военной амуниции, объясняется влиянием Грузии. О поединке прямо говорится в законах Вахтанга как об одном из способов решения судебных споров (статьи 6 и 7). Своеобразный же костюм хевсур, по мнению грузинских исследователей, напоминает собой тот, который носила гвардия грузинских царей[216]216
  Латинские надписи на мечах, из которых многие, как, например, «NAN» или «Fringia», не имеют смысла, легко могут быть результатом такой же подделки, какую проф. Д. Н. Анучин нашел в Кубачах – одинаково под латинские, арабские и даже русские надписи (см. его «Путешествие по Дагестану»).


[Закрыть].

В Сванетии продолжают держаться другие, не менее интересные стороны рыцарских нравов. Говоря это, я разумею тот своеобразный обычай, в силу которого сванет, совершивший известную церемонию, имя которой «линтуралия», становится на всю жизнь служителем избранной им дамы, все равно – будет ли ею замужняя женщина или девушка. Самая церемония, в которой заключаются особые отношения между сванетом и сванеткой, носит туземную окраску и напоминает собой горский обычай усыновления. Получив согласие родителей или мужа обожаемой им дамы, сванет отправляется к ней вечером в сопровождении друга. Его радостно встречают и угощают с почетом. Во время пиршества все присутствующие с хозяином во главе подымают чаши с водкой и просят Бога благословить линтурала. Самая церемония происходит следующим образом: сванет подходит к даме, падает перед ней на одно колено и преклоняет голову в знак неизменной верности. Сделав все это, он обращается к ней с вопросом: ему ли прикоснуться губами к ее груди или же, наоборот, она припадет к его груди, то есть ему ли быть ее отцом или ей быть его матерью? В последнем случае обожатель расстегивает ей платье и, насыпав на грудь ее соли, прикладывает к ней свои губы, трижды повторяя при этом: «си ди ми гезиль» – «ты мать, я сын». Обряд завершается взаимным обменом поцелуев. На другой день сванет получает от своей дамы в подарок барана, корову или какую-либо другую скотину, а сам в свою очередь одаривает ее лучшими подарками. После этого устанавливается между рыцарем и его дамой кровное родство; они бывают друг у друга, спят даже вместе, но никто до сих пор не сомневался в чистоте их отношений[217]217
  Перепечатано из газ. «Иверия», январь 1889. Этнографическое обозрение Янчука. Кн. I. С. 138.


[Закрыть].