Текст книги "Полка. О главных книгах русской литературы"

Почему Афанасий Иванович не проявляет эмоций на похоронах Пульхерии Ивановны?

Смерть Пульхерии Ивановны как бы «выключает» Афанасия Ивановича из мира живых. На похоронах жены он «на всё… глядел бесчувственно», «на всё глядел странно», проливает над гробом «какие-то бесчувственные слёзы», а после погребения произносит: «Так вот это вы уже и погребли её! зачем?!» Эмоции настигают его только по возвращении с похорон: «Но когда возвратился он домой, когда увидел, что пусто в его комнате, что даже стул, на котором сидела Пульхерия Ивановна, был вынесен, – он рыдал, рыдал сильно, рыдал неутешно, и слёзы, как река, лились из его тусклых очей». С тех пор горе его не покидает.

Николай Пимоненко. Пасхальная заутреня в Малороссии. 1891 год[649]649
  Николай Пимоненко. Пасхальная заутреня в Малороссии. 1891 год. Рыбинский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник.


[Закрыть]

Психолог скажет, что Гоголь точно описывает начальную стадию глубокого горя, поведение человека после катастрофического потрясения. Юрий Манн в «Поэтике Гоголя» пишет, что реакция Афанасия Ивановича должна казаться странной людям посторонним – дальним родственникам и землякам, участвующим «в коллективно-обрядовом действе» похорон, и даже читателям повести[650]650
  Манн Ю. В. Указ. соч. C. 32–36.


[Закрыть]. В обычной похоронной суете плач смешивается со смехом: «…длинные столы расставлены были по двору; кутья, наливки, пироги покрывали их кучами; гости говорили, плакали, глядели на покойницу, рассуждали о её качествах… ‹…›…солнце светило, грудные ребёнки плакали на руках матерей, жаворонки пели, дети в рубашонках бегали и резвились по дороге». На фоне этих «естественных» и предсказуемых реакций фигура Афанасия Ивановича резко выделяется, что заставляет нас с усиленным вниманием следить за ним – за одним там, где раньше было двое.

Какую роль в повести играет рассказчик?

В двух повестях «Миргорода» – «Старосветских помещиках» и «Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче» – рассказчик выступает добрым знакомым героев. Он приближен к фигуре самого Гоголя (недаром в советской экранизации «Ивана Ивановича» Гоголь – один из экранных персонажей), но, очевидно, старше и опытнее. Это бывалый человек, хорошо знающий и свет – в «Старосветских помещиках» не раз говорится о холодном и лицемерном Петербурге, – и идиллическую сельскую жизнь. Такая контрастная фигура «сына цивилизации»[651]651
  Там же. С. 147.


[Закрыть] нужна как раз для того, чтобы оттенить жизнь старосветских помещиков, показать её притягательность и недосягаемость (ведь в конце повести рассказчик наблюдает за разорением имения).

Рассказчик, доверенное лицо своих героев, может выносить им оценки («Пульхерия Ивановна для меня была занимательнее всего тогда, когда подводила гостя к закуске»); он, как добрый сосед, следит за их судьбой (заезжает в гости к вдовцу – и получает тем самым возможность рассказать о его жизни после Пульхерии Ивановны). Вместе с тем этот рассказчик не в полной мере является персонажем: в нём есть и черты «всеведущего автора», способного сообщить читателю, например, подробности частных разговоров супругов. Он остаётся богом повествования. Такая двойственная роль спародирована в современной пьесе Николая Коляды «Старосветские помещики», где Гоголь – полноценный персонаж, но в то же время человек со стороны, которому доступно осмысление всего происходящего. Одновременно вовлечённая и сторонняя позиция позволяет рассказчику привлекать к своему описанию иные, чужие контексты: он сравнивает Товстогубов с Филемоном и Бавкидой, о которых они едва ли когда-нибудь слышали, и вводит вставной рассказ о человеке, который потерял свою возлюбленную, дважды пытался покончить с собой, но потом всё же утешился. Противоположностью этой житейской истории служит «долгая, жаркая печаль» Афанасия Ивановича – и для рассказчика здесь повод задуматься, что же сильнее – страсть или привычка.

Что означает упадок имения Товстогубов?

В начале повести «образцовое хозяйство» старосветских помещиков противопоставлено «новому гладенькому строению, которого стен не промыл ещё дождь, крыши не покрыла зелёная плесень, и лишённое щекотурки крыльцо не показывает своих красных кирпичей». У «старосветского» хозяйства и должны быть признаки старины, обветшалости. Романтизм наследует у сентиментализма особое отношение к руинам, которые одновременно напоминают о высоком, недоступном ныне архитектурном идеале и демонстрируют гармоническое сотворчество человека и природы – сотворчество через разрушение. В «Старосветских помещиках» Гоголь с мягкой иронией снижает пафос поэтики руин – и демонстрирует, что такое руины настоящие: после смерти хозяев в их имении можно увидеть только «кучу развалившихся хат, заглохший пруд, заросший ров на том месте, где стоял низенький домик, – и ничего более». Этот коллапс ускорен попытками, так сказать, механической модернизации: наследник имения, дальний родственник Товстогубов, приколачивает к избам номера и покупает «шесть прекрасных английских серпов» – Иван Есаулов считает[652]652
  Есаулов И. А. Указ. соч. C. 23.


[Закрыть] неслучайным, что через шесть же месяцев окончательно разорённое имение приходится взять в опеку[653]653
  Система дворянской опеки была создана в 1775 году. Чиновники должны были управлять имуществом дворянских вдов и сирот, находить попечителей для их поместий. Часто имения арестовывались за проступки: имение брали под опеку, если обнаруживалось, что дворянин разоряет свои владения, дурно обращается с крестьянами или демонстрирует безнравственное поведение.


[Закрыть].

Интересно, что Гоголь выбирает для имения старосветских помещиков именно такой вариант эсхатологии – говоря словами Элиота, «не взрыв, но всхлип». Вспомним, что Афанасий Иванович любил пошутить над Пульхерией Ивановной, пугая её пожаром. В реальности огонь действительно пожирает их хозяйство – но совсем по-другому: «частокол и плетень в дворе были совсем разрушены, и я видел сам, как кухарка выдергивала из него палки для затопки печи, тогда как ей нужно было сделать два шага лишних, чтобы достать тут же наваленного хвороста». Эдем уничтожен не громкой, скандальной и в чём-то романтической катастрофой, но бытовой энтропией. Перед нами реализм как таковой.

«Старосветские помещики» – это идиллия или антиидиллия?

Идиллией в широком смысле называют произведение о безмятежной жизни, как правило сельской; термины «пастораль» и «буколика», также берущие начало в античной поэтике, часто употребляют как синонимы «идиллии». Часто говорят и об идиллическом настроении, «строе чувств», мировосприятии – такое понимание восходит к Шиллеру и Гумбольдту[654]654
  Там же. C. 25, 30.


[Закрыть]. Повесть Гоголя относили к идиллиям на протяжении всей истории её чтения и изучения, начиная с Пушкина. Она создавалась «в атмосфере полемики по поводу жанра идиллии, начало которой было положено[655]655
  Сурков Е. А. Об идиллическом в «Старосветских помещиках» Н. В. Гоголя // Н. В. Гоголь и славянский мир (русская и украинская рецепции) / Ред. Н. В. Хомук. – Томск, 2007. Вып. 1. С. 47–57.


[Закрыть] выходом книги «Идиллии Владимира Панаева»[656]656
  Владимир Иванович Панаев (1792–1852) – поэт, академик, крупный чиновник (некоторое время под его началом служил Гоголь). Писал по большей части стихотворные идиллии; единственный сборник «Идиллии Владимира Панаева» вышел в 1820 году. Панаев не любил литераторов-романтиков, в том числе Пушкина и Гоголя; они отвечали ему взаимностью.


[Закрыть]. Об идилличности «Старосветских помещиков» писали такие филологи, как Дмитрий Овсянико-Куликовский, Виктор Виноградов, Борис Эйхенбаум. В самом деле, идиллический хронотоп[657]657
  Неразрывное единство определённой точки пространства и определённого момента во времени. В литературоведении термин начал использоваться благодаря Михаилу Бахтину.


[Закрыть] «Старосветских помещиков», точно по Гумбольдту, противопоставлен «большому миру»: здесь не знают мировых потрясений, о войне говорят разве что в шутку, не ездят далеко и стараются не вспоминать о том, что когда-то всё было иначе. Здесь много едят – а еда, по Бахтину[658]658
  Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М. М. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. Теория романа. – М.: Языки славянской культуры, 2012. С. 474.


[Закрыть], важная часть идиллического хронотопа. Здесь не хотят ничего менять, а за то, чтобы эта замкнутая система оставалась гармоничной и жизнеспособной, отвечает сама «благословенная земля», которая родит «всего в таком множестве», что покрывает любые недостатки, сводит на нет мелкие вторжения хаоса.

Вместе с тем в «Старосветских помещиках» есть важнейшее отличие от классической идиллии: гибель героев и разрушение патриархального быта, с любовью выстроенного в первой части повести. Что демонстрируется таким образом? Что подлинная идиллия сегодня невозможна? Что она не была возможна никогда? Скорее то, что у всего есть свой срок, ничто не избежит «всеистребляющего времени».

Сергей Васильковский. Украинский пейзаж. Конец XIX века[659]659
  Сергей Васильковский. Украинский пейзаж. Конец XIX века. Государственный Русский музей.


[Закрыть]

В некотором смысле идиллическое чувство, как его трактует Гоголь, противопоставлено чувству романтическому. Это особенно видно по двум моментам. Во-первых, Афанасий Иванович старается не вспоминать, что когда-то сумел ловко увезти Пульхерию Ивановну, которую не хотели отдавать за него замуж: такой романтический поступок несообразен нынешнему его состоянию покоя. Во-вторых, говоря о безутешном горе Афанасия Ивановича, Гоголь вставляет рассказ о молодом человеке, чья возлюбленная неожиданно умерла, – он дважды пытался покончить с собой, но в конце концов утешился и счастливо женился. В отличие от этого молодого человека, Афанасий Иванович не в силах пережить свою потерю, что и заставляет рассказчика задуматься:

«Боже! – думал я, глядя на него, – пять лет всеистребляющего времени – старик уже бесчувственный, старик, которого жизнь, казалось, ни разу не возмущало ни одно сильное ощущение души, которого вся жизнь, казалось, состояла только из сидения на высоком стуле, из ядения сушёных рыбок и груш, из добродушных рассказов, – и такая долгая, такая жаркая печаль! Что же сильнее над нами: страсть или привычка? Или все сильные порывы, весь вихорь наших желаний и кипящих страстей – есть только следствие нашего яркого возраста и только по тому одному кажутся глубоки и сокрушительны?»

В своём «Неуёмном бубне» Алексей Ремизов замечает, что слово «привычка» здесь – просто замена «большого» слова «любовь», которое Гоголь «постеснялся употребить». Но скорее речь идёт не о стеснении, а о том, что слово «любовь» закреплено за романтизмом, тогда как «привычка» (которая, как напоминает Пушкин, «свыше нам дана» и заменяет счастье) – это именно о ровном, гармоничном, идиллическом чувстве, более близком к христианскому идеалу. Здесь можно вспомнить и представление о том, что вместо «люблю» русские женщины говорят «жалею», и фразу стареющей Лизаветы Александровны из «Обыкновенной истории» Гончарова: «Да, я очень… привыкла к тебе», – Лизавете Александровне хотелось как раз романтической любви, но она была вынуждена не без горечи признать, что вместо этого на её долю выпала «привычка». Однако, если для Гончарова «привычка» – часть сложного морального уравнения, которое не имеет решения, то для Гоголя это пусть и не беспроблемный, но знак идиллической гармонии, которой так или иначе противопоставлены все прочие повести «Миргорода».

Александр Пушкин. «Капитанская дочка»

О чём эта книга?

Молодой дворянин Пётр Гринёв отправляется на службу в отдалённую уральскую крепость, по дороге попадает в буран и спасает случайного встречного. Впоследствии тот окажется предводителем крестьянского восстания и отплатит за добро: оценив честность и прямоту Гринёва, Емельян Пугачёв спасёт его от расправы, а потом освободит из плена его невесту. Последняя прозаическая работа Пушкина – в каком-то смысле инструкция по выживанию, книга о том, как сохранить себя в России в смутные времена.

Когда она написана?

В августе 1832 года Пушкин делает первые наброски новой книги – истории дворянина, перешедшего на сторону Пугачёва. Получив через несколько месяцев доступ в военные архивы, Пушкин начинает работать над «Историей Пугачёва», вместе с тем меняется и замысел будущего романа: главный герой отдаляется от Пугачёва, появляется романтическая линия. Под рукописью, которую Пушкин передаёт в цензуру, стоит дата «19 октября 1836 года» – его последнее большое произведение закончено в годовщину основания Царскосельского лицея.

Павел Соколов. Иллюстрация к «Капитанской дочке». 1891 год. Гравёр Альфонс Ламот[660]660
  Павел Соколов. Иллюстрация к «Капитанской дочке». 1891 год. Гравёр Альфонс Ламот. Российская государственная библиотека.


[Закрыть]

Как она написана?

Предельно прозрачно и экономно. «Повести Пушкина голы как-то», – с неодобрением замечал Лев Толстой. Можно сформулировать иначе: в них отсечено лишнее, всё служит развитию действия или характеров, каждая деталь о чём-то говорит, все висящие на стене ружья стреляют.

П.Ф. Соколов. Портрет А.С. Пушкина. 1836 год[661]661
  П.Ф. Соколов. Портрет А.С. Пушкина. 1836 год. Всероссийский музей А. С. Пушкина.


[Закрыть]

Что на неё повлияло?

Исторические романы Вальтера Скотта, русская проза екатерининских времён, собственные впечатления Пушкина от работы в архивах и поездок в Казань и Оренбург, по местам Пугачёвского восстания.

Как она была опубликована?

В четвёртом номере журнала «Современник», за месяц до гибели Пушкина. Текст опубликован без указания автора, но незадолго до этого Пушкин читает «Капитанскую дочку» у Вяземского, и ни для кого в петербургском обществе имя автора не является секретом.

Как её приняли?

Через месяц после публикации Гоголь пишет из Парижа, что книга «произвела всеобщий эффект». В восторге даже Белинский, тремя годами раньше писавший в статье «Литературные мечтания»: «Оборвался период Пушкинский, так как кончился и сам Пушкин» (впрочем, главного героя «Капитанской дочки» он объявит ничтожным и бесцветным). Для современников это роман о потерянном рае: их завораживает, по выражению Александра Тургенева, «эта эпоха, эти характеры старорусские и эта девичья русская прелесть». Спустя десять лет Гоголь напишет: «Сравнительно с «Капитанской дочкой» все наши романы и повести кажутся приторной размазнёй. ‹…› …всё не только самая правда, но ещё как бы лучше её. …На то и призвание поэта, чтобы из нас же взять нас и нас же возвратить нам в очищенном и лучшем виде».

Что было дальше?

«Капитанская дочка» отражается во всех последующих эпохах: картины тихой и простой семейной жизни появятся у Аксакова и Толстого, образ «доброго служивого» капитана Миронова продолжится в Максим Максимыче у Лермонтова и толстовском капитане Тушине. К «Капитанской дочке» восходит всякая русская идиллия, вплоть до романа Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», а вопрос о том, как сохранить честь и человечность на фоне трагических событий истории, окажется принципиально важным для литературы XX века. Как писал Дмитрий Святополк-Мирский, в романе «содержится квинтэссенция того, чем стал русский реализм».

Почему Пушкин заинтересовался историей Пугачёва?

В 1831 году Пушкин принят на службу в Коллегию иностранных дел в качестве «историографа»: это высочайший ответ на письмо Бенкендорфу, где поэт сообщает о желании написать историю Петра и просит разрешить ему доступ в архивы. В России неспокойно: подавленное Польское восстание сменяют холерные бунты и волнения в военных поселениях; возможно, под впечатлением от происходящего Пушкин начинает интересоваться народным восстанием уже ушедшей эпохи. Для постдекабристской эпохи эта тема почти запретная. «…все без исключения архивные данные о ней, – писал литературовед Юлиан Оксман, – официально считались секретными… самое обращение к материалам о крестьянской революции не могло не компрометировать Пушкина, которому разрешены были царём в 1831 году лишь разыскания в области биографии Петра Великого». В феврале 1833-го Пушкин просит у военного министра графа Чернышёва разрешить ему доступ к секретным архивам для изучения истории графа Суворова и его участия в подавлении Пугачёвского восстания, но, получив разрешение, начинает заниматься материалами о восстании в целом и всего за пять недель пишет «Историю Пугачёва». Николай I лично вычитывает текст, вносит 23 правки, меняет название на «Историю Пугачёвского бунта» и берёт издательские расходы на свой счёт.

Неизвестный художник. Портрет Емельяна Пугачёва. Вторая половина XVIII века. Фотография Сергея Прокудина-Горского. 1911 год[662]662
  Неизвестный художник. Портрет Емельяна Пугачёва. Вторая половина XVIII века. Государственный музей-заповедник «Ростовский Кремль». Фотография Сергея Прокудина-Горского. 1911 год. Library of Congress.


[Закрыть]

Были ли у героев романа реальные прототипы?

В первых набросках главным героем был Михаил Шванвич – офицер, попавший в плен к пугачёвцам и перешедший на сторону самозванца. Пушкин несколько раз менял имя героя и его историю. В итоге черты Шванвича перешли к Швабрину, а главный герой получил фамилию подполковника Алексея Гринёва – тот участвовал в подавлении восстания, по ложному оговору был обвинён в сотрудничестве с Пугачёвым, но оправдан судом; этот сюжет присутствует в «Истории Екатерины II» Жана Кастера, которая была в библиотеке Пушкина. Известно, что баснописец Иван Крылов рассказывал Пушкину о своём отце, капитане Андрее Крылове, защищавшем от восставших Яицкий городок, – на него чем-то похож комендант Миронов. Что касается Пугачёва, на страницах «Истории бунта» и в документах следствия он выглядит куда более жестоким; возможно, на его образ в книге повлияли впечатления Пушкина от поездок на Урал, где старые крестьяне по-прежнему называли предводителя восстания «батюшкой Петром Федоровичем» и говорили, что ничего от него не видели, кроме хорошего.

Почему роман называется «Капитанская дочка»?

Заглавие романа на первый взгляд выглядит случайным, Марина Цветаева и вовсе отказывала ему в праве на существование: «…Я произношу это название механически, как бы в одно слово, без всякого капитана и без всякой дочки. Говорю: «Капитанская дочка», а думаю: «Пугачёв». Название впервые появляется в переписке Пушкина с цензором Корсаковым, в рукописях оно отсутствует. Можно предположить, что идея назвать роман именно так пришла автору в последний момент, но то, что заглавие переносит фокус на фигуру Маши Мироновой, не случайно: это семейная хроника, и в ней особенно важен, по выражению Юлия Айхенвальда, «образ самой отрадной и утешительной человечности». Именно любовь к Маше становится причиной и героических поступков Гринёва, и его бедствий, именно Маша в итоге спасает жизнь и честь главного героя, она развязывает все сюжетные узлы и уводит Гринёва – к долгой счастливой жизни за пределами романа.

«Капитанская дочка» – один из первых в России исторических романов. Откуда взялся этот жанр?

От Вальтера Скотта. В начале XIX века было невозможно написать роман на исторический сюжет, игнорируя популярного шотландца. Исторические романы на русском материале пишут Лажечников, Загоскин и Фаддей Булгарин, всех троих называют русскими Вальтерами Скоттами. Пушкин заимствует у Скотта и формальные приёмы («Роб Рой» тоже построен как мемуар одного из героев, якобы опубликованный автором), и образы героев (юноша, которого отец отправляет на военную службу; добрый слуга, готовый положить жизнь за хозяина, и т. д.). В романах Скотта семейная хроника накладывается на большую историю, а герои пытаются остаться верными себе, оказавшись меж двух противоборствующих сил, – эти темы присутствуют в «Роб Рое», «Уэверли» и «Пуританах», Пушкин лишь переносит их на русскую почву. Есть и более мелкие параллели: Пушкин делает Гринёва плохим поэтом, точно так же поступает с героем «Роб Роя» Скотт.

Иван Миодушевский. Вручение письма Екатерине II, на сюжет повести «Капитанская дочка». Фрагмент. 1861 год[663]663
  Иван Миодушевский. Вручение письма Екатерине II, на сюжет повести «Капитанская дочка». Фрагмент. 1861 год. Государственная Третьяковская галерея.


[Закрыть]

Почему в романе так много эпиграфов?

Пушкин начинает каждую главу с цитаты из писателей XVIII века: Княжнина, Сумарокова, Хераскова, Фонвизина. Это авторы, принадлежащие времени действия романа, цитаты из них встречаются и внутри текста: Швабрин издевается над стихами Гринёва, сравнивая их с любовными куплетами Тредиаковского. Эпиграфы не только задают литературный контекст – они напоминают об атмосфере екатерининских времён, которые к середине 1830-х уже кажутся наивно-патриархальными. Виктор Шкловский находит в эпиграфах своеобразную игру: эпиграфы глав, относящихся к Пугачёву, взяты из стихотворений, где строчкой раньше или позже присутствуют слова «российский царь».

Что означает основной эпиграф – «Береги честь смолоду»?

Кодекс дворянской чести – неписаный свод правил и норм, руководивших жизнью дворянского сословия. Для Петра Гринёва, покидающего отцовский дом без образования и средств к существованию, это основной капитал, его нравственный скелет. Честь не просто «правила жизни» – это и достоинство, и доблесть, и внутреннее чувство, и оценка извне. Честь для Гринёва важнее, чем жизнь, успех или счастье. Он не раздумывая отдаёт Зурину проигранные деньги, вызывает Швабрина на дуэль, отказывается целовать руку Пугачёву – потому что так диктует честь. Соображения чести то и дело ставят его перед сложнейшей дилеммой: он не может помочь беззащитной девушке, не изменив присяге; обратившись за помощью к Пугачёву, он нарушает требования дворянского кодекса; не желая называть имя Маши Мироновой, он не может опровергнуть обвинения в измене. Его жизнь и достоинство спасают лишь самоотверженный поступок Маши и милость императрицы.

Как Пушкин относится к Пугачёву?

Как минимум с интересом, если не с симпатией. Отправляя Денису Давыдову экземпляр «Истории Пугачёвского бунта», Пушкин пишет: «Вот мой Пугач: при первом взгляде / Он виден – плут, казак прямой! / В передовом твоём отряде / Урядник был бы он лихой». Пугачёв «Капитанской дочки» – человек, в равной степени способный на жестокость и на милость, фигура пугающая и завораживающая, как собирающийся на горизонте буран. В тексте мы видим Пугачёва глазами Гринёва, ему же формально принадлежат знаменитые историософские фразы: «лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений» и «не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». В советском литературоведении принято было считать, что этими фразами Пушкин пытался обмануть цензуру, хотя в душе полностью поддерживал восставшее крестьянство, – но для этого предположения нет документальных оснований; вероятнее всего, собственный взгляд Пушкина на восстание близок умеренно консервативной позиции его героя.