Текст книги "Гончаров и сатанисты"

Когда через минуту я садился в собственную машину, мне показалось, что я попал куда-то на север Америки на огромное ранчо, где одновременно кастрируют пару тысяч бизонов.

– Слушай, Кот, а ты их не угробил? – уже возле чистовской дачи озабоченно спросил Юрка. – Уж больно жалобно они выли.

– Ничего, к вечеру проблюются, а вообще не мешало бы почистить город от этих подонков, но не нам это решать, а власть такая обстановка в городе вполне устраивает. Как известно, в мутной воде легче ловить рыбку. Ладно, сиди отдыхай, наблюдай за этой дачей, только ненавязчиво. Может быть, кто-нибудь появится. И пожалуйста, без личных инициатив.

Проулок, где стояла дача Чистова, состоял из восемнадцати участков, по девять с каждой стороны. Свой обход я начал с самого начала, то есть с соседского дома, стоящего напротив владений покойника. Дверь открыл плотный рыжий верзила в грязной тельняшке и рваных носках. Я сразу же понял, что попал не по адресу, но на всякий случай спросил, что он может сказать о своем соседе.

После краткого ответа он попытался заехать мне в лоб, но получил сам. На этом наш содержательный диалог был окончен.

Вторая беседа была удачнее. Старик со старухой долго восхваляли деловые качества покойного и обещали наслать немыслимые кары на голову убийцы. Но ничего конкретного я не добился и от них. Только в пятом по счету доме мне чуточку повезло. Несмотря на ранний час, сопливая голенастая девчонка уже очищала двор от снега.

– Здравствуй, красавица, Бог в помощь.

– Здорово, коли не шутишь, – по-взрослому ответила девчонка. – Но в долг я не даю, мать ругается.

– Ты что, дитя мое, – опешил я, – о чем ты, сколько тебе годков?

– Все о том же, мать говорит, если каждому в долг давать, без штанов останешься, бабки на кон и хоть залейся.

– А, ты об этом, – с облегчением вздохнул я, сообразив, что наш разговор ведется в двух различных плоскостях. – Да нет, красавица, я по другому делу пришел. Разговор у меня конфиденциальный.

– А-а-а, – понятливо отозвалась девчонка. – Тогда тебе к маме надо, только сейчас она как раз занимается таким разговором с дядей Володей. Ты подожди, он скоро кончит, потом ты пойдешь.

– Да мне просто поговорить надо, – чуть не плача от ее теоретической испорченности, простонал я. – Понимаешь, просто поговорить. Можно и с тобой.

– Со мной нельзя, – твердо стояла на своем девчонка. – Она сказала, что если заметит что-нибудь такое, то совсем меня убьет.

– И правильно сказала, – переменил я тактику. – Ты дядю Глеба знала, вон из того дома? Он на «Волге» ездил.

– Топляка, что ли? Конечно знала. Он мне старые вещи своих дочек приносил. Видишь, шуба на мне – он принес. Мать с ним тоже кофициально у него в бане разговаривала. Но на него я не обижалась, по-соседски. Дяденька он был хороший.

– Ну и замечательно, а ты не можешь мне рассказать, кто у него вчера был?

– Нет, мать говорит, что подглядывать нехорошо.

– Конечно нехорошо, она права, но может быть, ты случайно заметила, как к нему кто-то пришел или ушел?

– Нет, вы лучше у Славки спросите, это он весь день из мансарды в бинокль зырит. Недавно меня высмотрел, когда я в бане мылась, теперь цаплей дразнит.

– Славик, говоришь, а где он живет?

– Да вон большой дом под зеленой черепицей. Сейчас он один, предки уже на работу укатили. Только вы не говорите, что я его вам сдала, а то он мне пасть порвет.

На мой звонок из конуры вылетела упитанная овчарка. Встав на задние лапы, она тут же у ворот выплеснула на меня порцию собачьего мата и удалилась назад, видимо посчитав свою миссию выполненной. На крыльцо вышел мальчик примерно двенадцати лет. Был он толст и самодоволен. Мне он сразу не понравился, потому что в его правой руке я заметил небольшой пистолет, кажется не игрушечный. Что-то в нем было от гайдаровского Плохиша.

– Чего тебе надо? – не сходя с крыльца, пискливо, с напором спросил он.

– Я хочу поговорить об одном интересном деле.

– Канай отсюда, дефективный, пращуров дома нет, так что двигай на север.

– Крутой ты мэн, Славик, а дело-то у меня к тебе, всасываешь?

– Тогда колись, чё почем, не жуй сопли.

– Ты хоть ближе подойди, не буду же я через двор орать. Соседи услышат, а это нежелательно. Да ты не бойсь. Вот мои документы, удостоверение.

– А чего мне тебя бояться? Пушка у меня бьет без осечки, – предупредил он меня, подходя поближе. – А таких удостоверений я тебе нагружу самосвал. Дело говори, у меня со временем напряженка, ну…

– Ты знаешь своего соседа, дядю Глеба?

– Знал. Этот козел вчера откинул копыта.

– Не мог бы ты мне что-нибудь о нем рассказать?

– Что-нибудь вы знаете сами. Не один день вместе с ним тусовались.

– Я имею в виду вчерашний день, когда я уехал. – Скрывать этот факт не было нужды. Кажется, маленький шпик знал многое.

– Эта информация стоит денег.

– Конечно. – Я с готовностью протянул ему червонец.

Маленький негодяй посмотрел на меня как на придурка, в широком зевке растянул щеки, выплюнул жвачку и посоветовал:

– Шел бы ты, дядя, домой отдыхать, а то ходишь, занятых людей достаешь… Делом заниматься надо. Ариведерчи!

Он неспешно повернулся и пошел к дому, играя толстыми булками бабьих ягодиц. Мне до боли захотелось погрузить в них свой сапог. А еще говорят, что нельзя бить детей. Мне кажется, рожать некоторых детей не нужно.

– Слышишь, ты, впередсмотрящий, а сколько стоит твоя информация?

– Лимон, и не цента меньше. Вы согласны платить?

– Да, – внутренне подхихикивая, согласился я, – рассказывай. Только подробно со всеми нюансами и полутонами, я уже напряг уши…

– …И раскатал губы… Но бабки вперед.

– Ты, гаденыш толстозадый, сейчас я пришлю к тебе настоящих ментов, и они вытрясут из тебя все сведения забесплатно, а в довершение отдерут тебя ремнем. Таким образом ты лишишься стольника, который я действительно тебе отдам. А кроме того, подумай, тебе при всей честной компании оголят жирный зад и как первоклассника отлупят ремнем. Несолидно.

– Расскажи это своей бабушке. Мне двенадцать лет, а значит, опрашивать меня будут только в присутствии отца, а он не позволит применение ко мне физического наказания.

– Начитался? Кино насмотрелся? Тогда я тебе, Славик, скажу вот что: это у них там, за бугром, он бы не позволил, а у нас возможно все, ты сам это прекрасно знаешь.

– Знаю, а еще я знаю, что магнитофонная запись с вашими угрозами в мой адрес плюс оскорбление человеческого достоинства плюс обещание расправы, компрометирующее правоохранительные органы, сейчас могут быть рассмотрены судом по заявлению моего отца.

В подтверждение своих слов из кармана джинсовой курточки он извлек миниатюрный диктофон, перемотал и нажал на «воспроизведение».

«…Гаденыш толстозадый, сейчас я нашлю на тебя…» – зазвучало из прибора.

Мне стало не по себе. Опять ты, Гончаров, въехал по самые уши. Если родители у этого мерзавца аналогичные, то это дело они просто так не оставят. Затаскают по судам или будут вытягивать твои сосцы до полного твоего изнеможения и ранней кончины. Думай, Гончаров. У тебя прекрасная светлая голова. Ты отлично ловил жуликов и разгадывал кроссворды, неужели этот несовершеннолетний вымогатель умнее тебя?

– Да ни хрена там нет! – счастливо засмеялся я. – На понт берешь!

– Ты чё, глухой? Послушай. – Он прибавил звук и поднял диктофон выше.

– Конечно ничего нет! Тоже мне, фраера нашел, не на того нарвался. До встречи, парень! – Я сделал вид, что собираюсь уйти.

– Ну и глухарь. – Он приблизил диктофон с моей нехорошей речью к ограде. – Теперь слышишь?

В прыжке я попытался вырвать машинку, но юный пакостник оказался проворнее. Отскочив в глубь двора, он на помощь позвал своего четвероногого друга, и теперь они лаяли на меня сообща.

Немного придя в себя, толстый мальчик назначил новую цену:

– Недоумок, никогда не делайте резких движений. Вы меня напугали, а значит, должны выплатить за это компенсацию. Итого: магнитофонная запись плюс моральные издержки, всего четыре миллиона, а если вы что-то захотите узнать насчет дяди Глеба, то это составит еще два миллиона.

Чертовщина какая-то. Я стоял перед решетчатыми воротами, еще не вполне осознав случившееся. Меня, взрослого мужика, имеющего кое-какой опыт в обращении с преступным элементом, вот так запросто взгрел двенадцатилетний паскудник. Видел бы кто со стороны, описался бы от смеха. Но смешно мне не было. Картинки одна краше другой рисовало услужливое воображение.

– Мальчик, – откашлявшись, спокойно начал я, – давай-ка бросим дурить и как все цивилизованные государства сядем за стол переговоров. Да убери ты свое животное, я предлагаю за эту пленку, вместе с компенсацией, один миллион рублей, больше у меня просто нет. Уверяю, тебе за нее больше никто не даст.

– А я прошу четыре, и это мое последнее слово. Папаня одобрит мои действия.

– Мальчик, в наше время пионеры так не поступали. Они были честными мальчиками.

– Вот и катись в свое время, к своим мальчикам, а я делаю свой бизнес.

Я опять начал терять терпение. Уходит драгоценное время, а я здесь занимаюсь непонятно чем. Угроза от пацана исходит реальная, но это не значит, что я должен играть с ним целый день. Но самое неприятное – то, что запись он может размножить и тогда концов не найдешь, но не отдавать же в самом деле ему четыре миллиона. Это уже маразм. Брать его силой тоже нельзя. Во-первых, соседи, во-вторых, собака и в-третьих, что самое главное, неизвестно, какой у него пистолет. Я стоял, не зная, что делать, как лиса на сыр облизываясь на негодяйчика.

– Мальчик, – снова начал я, – вспомни старую русскую пословицу: «Лучше синица в руке, чем журавль в небе». Миллион я тебе отдаю прямо сейчас. Подумай, это выгодно. Ну, на кого ты будешь писать заявление, когда ты даже не знаешь, как меня зовут?

– Вы последнее время часто бывали у дяди Глеба.

– Дядя Глеб мертв, – радостно возразил я. – А мертвые не говорят.

– Я знаю, но жива его дочь, тетя Саша, она позавчера ночью к вам в баню приходила. Уж мне-то она сообщит ваши реквизиты.

– Тетя Саша тоже мертва, – устало соврал я и поплелся в следующий проулок, подальше от стоящих автомобилей и Юрки, шестым чувством зная, что юный бизнесмен наступает мне на пятки. Выйдя на основную дорогу, я остановил частника.

– Эй, подождите, – задержал меня звонкий голос наглеца. – Я согласен на ваши условия, только без обмана. Покажите деньги.

Я отпустил недовольного водителя, соображая, откуда доносится голос. Пацан стоял за деревом, готовый в любую минуту слинять в приоткрытую калитку ближайшего двора. Умный мальчик явно не отличался храбростью. В кармане на ощупь я отодрал десятую часть и, развернув веером, ему показал. Пухлые белые щеки Мальчиша-Плохиша порозовели от удовольствия, а я подумал, что этим приемом нужно было воспользоваться раньше.

– Давай кассету, засранец, только потом получишь бабки, мне некогда.

– Пойдемте в магазин, там при людях и обменяемся, из рук в руки.

– Ты что же, при всем честном народе будешь пересчитывать? Там наверняка найдутся знакомые. Будут просить поделиться.

– А это не твое дело. А просить у меня никто не будет.

– Тогда отберут, еще по тыкве настучат.

– Это они могут, бездельники. Но все равно в магазине безопасней.

Прямо в торговом зале мы совершили сделку «товар – деньги». Я вышел первым, уже наверняка зная, что мой юный друг этой дверью не воспользуется. Я подловил его у служебного входа. Он не успел даже пикнуть, как у него во рту оказался мой грязный, мятый платок. Ошалевшего от ужаса, я затащил его в закуток, где ленивые продавцы складывают производственный мусор.

– Не бойся, пацанчик, – торопливо успокоил я его. – Бить я тебя не буду, деньги тоже не отниму, только не пищи, договорились?

Он кивнул, соглашаясь. А когда я вытянул у него изо рта пробку, сразу же обнаглел:

– Так в цивилизованном обществе бизнес не делается.

– Конечно, – согласился я, – но мы люди темные, продукт времени застоя. Давай-ка диктофон, проверим твою кассету.

Пацан молчал, и я был вынужден самолично извлечь из-за жирной пазухи орудие его труда. С треском всадив кассету, я врубил воспроизведение.

«Ты морячка, я моряк, ты рыбачка, я рыбак, – жизнерадостно сообщил мне Газманов, – мы не встретимся никак».

– А ты, пацанчик, дурак. Разве так делают бизнес? Придется у тебя конфисковать деньги, приобретенные нечестным путем.

С содроганием он отчаянно замотал головой, как будто я собирался конфисковать его сердце. Его жадность была несимпатична, как и он сам, поэтому я ни секунды не раздумывая начал личный осмотр.

– Не надо, я отдам! – запищал он, когда за голенищем сапога я обнаружил и деньги, и настоящую кассету.

– Нет нужды, мой друг, не затрудняй себя, я уже все сделал сам. Но кажется, ты хотел бы на память обо мне оставить деньги? Или я заблуждаюсь? Отвечай, или я ухожу.

– Конечно хочу.

– Тогда расскажи, кого ты видел у Глеба Андреевича? Можно коротко, но чтобы ясно.

– Днем, когда было еще светло, часа в четыре, к нему пришел мужик.

– Кто такой, во что одет, рост, комплекция?

– Рост средний, даже маленький, худой.

– Худой – это относительно тебя, а если на международный стандарт?

– Прошу не касаться моих физических недостатков, я вообще средней плотности, – обиженно заявил толстячок. – Одет он был в меховую джинсовую куртку, какие уже не носят. Такие же штаны и рыжую кроликовую шапку. Добрался он своим ходом без машины.

– А лицо, какого типа у него было лицо? Китайское, русское или негритянское?

– Только не негр, это точно. И еще у него были усы. Больше ничего нельзя было разглядеть, даже в бинокль, потому что на нем были большие темные очки, а подбородок закрывал белый свитер с высоким воротом.

– Кто еще, кроме него, приходил к твоему соседу?

– Больше никого не было, а потом часов в девять вы сами пришли. Я сначала думал, что вы и убили дядю Глеба, но потом передумал.

– Спасибо, а кто же, по-твоему, убийца?

– Надо думать. Одно мне понятно. Человек этот приходил не в первый раз. Держал себя по-хозяйски. Дядя Глеб встретил его как старого знакомого.

– Да ты, я вижу, готовый Нат Пинкертон. Скажи тогда, куда и когда он ушел?

– А вот этого я и сам не знаю. Но задняя часть дома выходит к оврагу, и возможно…

– Умный ты мальчонка, смышленый. Деньги оставь себе и больше в это дело не суйся. Если ты мне понадобишься, я дам тебе знать, успокойся, за умеренную плату. Кто-то другой будет спрашивать – ты ничего не видел. Хорошо?

– Посмотрим, – уклончиво ответил мой осведомитель, отправляясь восвояси.

Лежа на рулевой колонке, Юрка спал. Не тревожа его, я спустился в полузаснеженный овраг, прикидывая, в каком месте мог пройти лиходей. Получалось, что в любом, но на одном участке это сделать было удобнее, и именно там, на глинисто-песчаной почве, я обнаружил след башмака прыгнувшего с высоты человека. Их было несколько, но один вполне пригодный для фотографирования, что я и сделал, взяв у Юрки камеру. Уже через несколько метров следы исчезали, теряясь в мешанине снега, песка и гнилых листьев. Но и того, что я узнал, было вполне достаточно. Теперь если к моим сведениям приплюсовать результаты экспертизы, то может получиться интересная картинка. Она уже сейчас прорисовывалась некоторыми фрагментами. Ладно, вскрытие покажет, философски решил я, возвращаясь к машинам. Отдав Юрке фотокамеру, я следом протянул пять лимонов.

– Это мне? – глупо спросил он. – За что такие деньги?

– Заработал. Помнишь, позавчера ты стоял на шухере, когда я замочил депутата? Это твоя доля.

– Все шутишь, Гончаров, – довольно проворчал сосед, рассовывая пачки по карманам. – Хорошая у тебя работа, и платишь нехило. Может, зачислишь в штат своей конторы?

– Нет, спасибо, у меня штатных дураков хватает.

– У тебя даже штат, не знал, и кто это?

– Я сам. Короче, сейчас езжай в свой департамент, прояви пленку и отпечатай пять последних кадров. Пару снимков отдай начальнику, с объяснением, откуда они. Далее, выясни адрес Александры Глебовны, в девичестве Чистовой. Узнай дни и время приема кандидатов Дьяконова и Гарина, после чего либо звони, либо приезжай ко мне домой.

– Слушаюсь, начальник! Все будет сделано ювелирно и в срок.

«Еще бы ты меня не слушался, – думал я, запуская двигатель. – За такие бабки я бы сам на пузе извертелся». Но что мы имеем? В нашем банке налицо два преступления. Нет, преступлений больше. Два, или три, или больше преступлений, между собой совершенно не связанных. А может быть, и связанных. Начнем от печки.

В четверг под колеса моей машины кидают невменяемую бабу, фаршированную наркотиками, и сразу же пытаются избавиться от меня. Ранее такое преступление уже было зарегистрировано в соседней области. Мою машину угоняют. Поздним вечером следующего дня ко мне случайно попадает Настя Григорьева. У нее проблема, пропала мать. А через день, то есть два, точнее, во вторник мой пленник, захвативший случайно мою машину, становится свидетелем, как некую даму по кличке Белка насильно накачивают наркотиками, а потом сообща играют с ней в интимные игры – или наоборот… Не суть важно. Итого две случайности. Это то, что касается лесных разбойников. Теперь займемся депутатами. По настоятельной просьбе и совету комиссара я вынужден просить кров у моего старого знакомого Глеба Андреевича Чистова. В тот момент, когда он уезжает за дочерью, любовно собранный им компромат забирают. Я бросаюсь в погоню, возвращаю материалы, за что он выделяет мне некоторую сумму.

На следующий день я нахожу наемников и одного из них увожу в лес. Точнее, увозят меня, но какая разница. Уж больно часто два независимых друг от друга преступления соприкасаются. Может быть, благодаря только моей персоне? Как бы то ни было, но мне это не нравится, как не нравится и смерть Чистова. Кто мог его убить? Дьяконов или Гарин? Вполне вероятно, и тут в немалой степени моя заслуга. Зачем мне было сообщать Дьяконову о том, что имеется дубликат его досье? Это вполне могло толкнуть его на преступление. Не своими руками, конечно.

Мог это сделать и Гарин, если Глебушка в ожидании мзды сообщил ему о наличии папки.

Но в том или ином случае господа наняли бы проверенную бригаду головорезов, вроде тех, с которыми мне пришлось недавно столкнуться. В данном же случае сработал одиночка, причем не профессионал, раз так откровенно оставил след своего башмака, причем на редкость маленького размера. Редко кто из мужиков нынче носит сороковой размер сапог. А то, что это был сапог, причем новый, я не сомневался. Остается у нас доченька Сашенька, отъявленная стерва и развратница. Вот ей бы башмак был впору, если с толстым шерстяным носком.

Но не может дочка хладнокровно и обдуманно убить папашу, который ее кормил! Нет, может, если на ней висит большущий долг, а папаня не спешил делиться нажитым. Может, но не своими руками. Наконец, загадочно поведение собаки. И вообще, почему я сегодня ее не заметил? Наверно, молча оплакивает хозяина, но почему ее не забрала Александра? Почему? Мало ли почему, возможно, сама решила переехать на дачу. И что ты, Гончаров, о чужих животных беспокоишься, у самого кот сиротой казанской сидит.

Сидевший на ступеньках Мишка запрыгнул на капот подъехавшей машины и отчаянно затарабанил, заскреб по стеклу, требуя немедленно выйти для разборки. На первом этаже в щели Юркиной квартиры торчала кукольная головка его жены.

– Константин Иванович, – медово пропела она, – зайдите на секундочку. У меня для вас такая вкуснятина найдется, пальчики оближете.

– Обойдусь, – проходя мимо, буркнул я, – или заверни с собой.

На втором этаже на меня опять покусились. На сей раз – недопетая песня Валентина.

– Кот, я одна, – доверила она мне великую тайну. – Мой на месяц в Италию ускакал.

– Передавай ему братский привет с суровых волжских берегов.

– Когда придешь? У меня есть отличный коньяк и еще кое-что для тебя лично.

– Лучше ты приходи, а то последнее посещение твоей квартиры удовольствия мне не доставило. Послушай, Валя, тебе собачка не нужна? Помнится, ты любительница. Хорошенькая собачонка, но случилось несчастье, она осталась без хозяина.

– Какая собачка? Порода?

– Самая что ни на есть человеколюбивая, сенбернар по имени Граф.

– Этого коня ты называешь собачкой? Наверное, нет, он слишком волосатый. А когда к тебе можно? Не ровен час опять твоя прекрасная Елена заявится.

– Не заявится, она замуж вышла. Я тебе позвоню.

Едва я успел зайти, как зазвонил телефон, отчитывался Юрка.

– Когда ты успел, – недоуменно спросил я, – еще и часа не прошло, как мы расстались.

– За такие бабки я, Костя, могу работать еще продуктивней. Значит, так, слушай, Александра Глебовна Чистова, тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, по мужу Нефедова, проживает…

– Постой, какого Нефедова? Неужели?

– Так точно, того самого, я узнал. Но уже год, как они разбежались на почве ее блудливого характера и компрометирующих связей.

– Этого ты мне мог и не говорить. Где она проживает?

– Улица Космонавтов, дом шесть, квартира шесть, записывай телефон. Кандидаты принимают каждый день с десяти до четырнадцати. Я тебя уже записал. К Гарину на десять тридцать, а к Дьяконову на двенадцать. Пленка в лаборатории. Что еще?

– Узнай, когда принимает Нефедов. Только, пожалуйста, без инициативы, без записей, и еще – меня интересуют происшествия сегодняшней ночи. В целом по городу. Я пошел в ванную, буду через пятнадцать минут.

Пока я раздевался, меня донимал своими жалобными воплями кот, а когда остался в одних трусах, дверной звонок. Проклиная несложившуюся жизнь, я распахнул дверь. По ту сторону стояла соседка-стерва и сказочно благоухала, потому что на подносе у нее покоилась домашняя птица, в обиходе называемая гусь. Кот прогнул спину и оттопырил задницу, готовясь к трапезе. А я не знал, что делать.

– Вы что это, Константин Иванович, теперь меня всегда в трусах встречать будете, берегитесь, – она кокетливо стукнула ножкой, – пожалуюсь Юре. А он у меня ревнивый.

– Вот и не шляйся по одиноким мужикам, сиди дома и лопай своего гуся, – беспричинно разозлился я, готовясь закрыть дверь.

– Константин, ну прости меня, глупую бабу, – вдруг затряслась, заревела она.

Гусь запрыгал на подносе, а я расчетливо выждал, когда будет необходимо его перехватить. Душа у меня отходчива, особенно когда толком не ем по двое суток, а перед носом жареная дичь. Видимо, кот солидарен со мной.

– Ладно, иди посиди на кухне, пока я помоюсь. Я быстро.

– Хорошо, Костя, ты не спеши, я подожду, покурю пока.

После душа чертовски приятно засесть за сервированный, ожидающий тебя стол, накрытый опытной, заботливой рукой. Я впервые пожалел, что Ленка от меня сбежала. Старею, наверное. Кстати, как зовут Юркину жену? Я совершенно забыл ее имя, все стерва да мегера. Как бы половчее выяснить?

– Ну давай, мать, – нейтрально обратился я к ней, – за мир, за согласие. А где ты такую дичь подсекла? Покажи место.

– У матери в деревне. Вчера ездили, жирный гусак. Вы ешьте, на кота не смотрите, я его с утра накормила и сейчас котлету дала.

– Скажи, соседка, а чем я заслужил такое внимание и заботу к своей персоне?

– Ну, мне Юра сказал… Я не знаю… Может быть, не надо…

– Не надо, действительно не надо, но почему не звонит твой любимый Юра? Набери-ка его телефон.

– Ты чего это замолчал? – когда связь была налажена, спросил я.

– Выяснил. Нефедов принимает только по понедельникам, но прорваться к нему можно в любой день с половины восьмого до девяти. Второе: найден труп женщины без признаков насильственной смерти.

– Где найден? Почему без признаков насилия?

– Это ты у нее спроси, а лежала она возле кладбища.

– У нее на заднице были какие-нибудь цифры?

– Не знаю, не раздевал. В журнале об этом ничего не написано.

– Кто она такая?

– Молчит, не сознается. Как тебе гусь?

– Замечательный, – ответил я и бросил трубку. – Спасибо, соседушка, за прекрасный обед и интересную беседу, но дела заставляют меня оставить стол, не насладившись им вполне. Будете проезжать мимо, непременно заглядывайте. Я бесконечно рад нашему новому знакомству.

– Да, да, конечно, я побежала. Совсем забылась, простите.

Шестой дом по улице Космонавтов я нашел без труда. Телефон не отвечал, и это радовало. Опасение вызывал лишь неожиданный приход дочери. Он мог здорово испортить мою карьеру. Шестая квартира находилась на третьем этаже, имела бронированную дверь и английский автоматический замок. Я бы открыл его без труда, но мешала металлическая кромка двери, закрывающая щель. Что же делать? В раздумье я вышел на улицу и, сев в машину, закурил. Плохое время – зима. Холодно. Ни тебе компанейских алкашей, ни всезнающих словоохотливых бабулек. Зима! Грустное время года. Холодно на улицах, холодно в душах. Через зеркало заднего обзора я видел, как к подъезду направляется толстая баба, нагруженная сумками. Скучно. Не доходя до меня несколько шагов, баба поскользнулась и травмировала семипудовым телом земную твердь.

Баба лежала без движения, а из открытых сумок весело катились на свободу яблоки и апельсины. Выпрыгнув из машины, я нагнулся над пострадавшей. Слава богу, она была жива, только крайне напугана то ли падением, то ли предстоящим подъемом. С трудом я поставил ее на ноги. Она так и стояла величественной башней, пока я, подобно обезьяне, собирал ее плоды.

– Возьмите, и будьте поосторожней, скользко.

– Спасибо, Костя…

– Не за что. – Не придав значения своему имени, я пошел к машине.

– Костя, ты меня не узнаешь? – остановил знакомый голос. – Хороша стала корова.

Я медленно повернулся, не желая узнавать в этой глыбе мяса дорогого мне человека. Время обошлось с Ольгой совсем не по-дружески, соорудив из хрупкой большеглазой девчонки, моей ненаглядной Оленьки, этого бегемота.

– Ольга, Оленька! – жизнерадостно заржал я, обнимая необъятное. Сколько лет, сколько зим. Боже мой, как я рад, Оленька.

– А мне стыдно. Зря мы встретились! – чуть не плача, прошептала она. Никогда не надо встречаться вновь. Особенно через четверть века. А ты почти не изменился, не то что я. Но пойдем ко мне, чаю выпьем, водочки, чего уж теперь-то… Я одна сейчас. Димка от меня ушел десять лет назад. Живу с младшей дочерью, она сейчас на гастролях. И не вздумай отказываться, тащи сумки на третий этаж. Я следом пойду.

Жила моя Оленька, моя первая любовь, в пятой квартире, мирно соседствуя с любовью последней. Совпадение. Опять совпадение. Сколько их за последнюю неполную неделю. Кажется, я уже не удивлюсь, если встречу в ее квартире своего покойного дедушку. Не в пример мне, босяку, Ольга жила припеваючи. Канарейки, попугайчики и прочая летающая тварь беззаботно щебетала, совершенно не вызывая хищнических инстинктов лежащего рядом кота. Мой бы уже нашел силы заняться птичками всерьез. Две мохнатые рыжие собаки с удивительно противными мордами тоже с голоду не пухли, держались высокомерно и чванливо.

– Где же ты трудишься, Оленька?

– Юристом в одной известной фирме. А ты считаешь, что живу богато? Костя, я бы все это, не задумываясь, променяла на одну вещь.

– На какую, если это не коммерческий секрет?

– На прошлое, вернее, на прошедшее. Но к великому несчастью, оно не поддается. Не купить его, Костя, ни за доллары, ни за марки. Всевышний один раз и на всю жизнь отпускает тебе товар по льготной цене и довесок к нему не проси, не дает ни за какое золото, ни за самую страстную молитву… Боже, что это я раскудахталась, сейчас сообразим на двоих. Ты что будешь, в смысле спиртного? У меня этого добра до чертовой матери.

– Не суетись, Ольга, мне пить нельзя, я за рулем и к тому же лишен прав.

– Ну, эту проблему мы разрешим не выходя из квартиры.

– Не стоит, Ольга, тем более я сам только недавно уволился из их системы.

– А где сейчас? Может быть, нужно чем-то помочь? Говори, не стесняйся.

– Ты мне действительно очень поможешь, если побольше расскажешь о своей соседке.

– О Шурочке, что ли? Господи, неужели и ты туда же! Скажу тебе по-дружески, не как твоя бывшая любовь, но как старая баба: не лезь ты в эту помойку.

– Ты не поняла, – несколько смутился я. – Мое любопытство вызвано исключительно профессиональной необходимостью. Дело в том, что я в частном порядке веду кое-какие изыскания.

– Тогда я предлагаю тебе заняться делом, а не вынюхивать подноготную шлюх. Может быть, работа охранника в нашей фирме будет немного перспективней, чем та, которой ты занимаешься сейчас.

– Возможно, но об этом позже. Почему ты называешь ее шлюхой?

– А почему от нее ушел муж, человек очень порядочный?

– Чисто женская логика, даже у профессионального юриста. Ты мне факты давай – тогда и будем судить беспристрастно.

– Изволь. Года два тому назад, когда моя Танька еще была студенткой, а Шурочка числилась женой Нефедова, зачастила моя доченька в соседскую квартиру. Думаю, не к добру это. Но прежде чем поднять волну, устроила наблюдение за квартирой. Через пару недель я была абсолютно уверена в том, что в шестой квартире организован дом свиданий, правда довольно высокого качества. Я вызвала милицию, отлучила Таньку, и с тех пор твоя Шурочка работает в режиме повышенной секретности. Подружек-работниц больше не заводит, предпочитая обходиться собственными силами. Обожает групповой вариант.

– А ты что, Оленька, свечку держала или это твои домыслы?

– Я же тебе говорю, что была вынуждена установить за ней детальное и пристальное наблюдение. Может быть, тебе рассказать технические приемы выполнения?

– Я был бы чрезвычайно тебе признателен.

– Это сделать было нетрудно, если учесть, что наши лоджии примыкают друг к другу, а зеркало, укрепленное на длинной палке, еще больше облегчало задачу.

– Да, Оленька, надо признать, что ум у тебя изощрен.

– А что ж ты хочешь, я все-таки юрист. Что тебя еще интересует?

– Ее дочь – неужели все это она вытворяет при ней?

– Нет, до этого она еще не докатилась, поэтому дочку отселила к бабке. Иногда она ее забирает, но нечасто и ненадолго.

– Отлично. Ты мне позволишь воспользоваться своей лоджией в тех же, знакомых тебе целях?

– Да, если расскажешь зачем.

– Вчера, под вечер, убит на собственной даче ее отец и мой хороший знакомый.

– И ты подозреваешь ее? Она об этом знает?

– Она об этом знает и обвиняет меня. Но это личная антипатия.

– Хорошо, ты меня уговорил. Иди разнюхивай, только меня в это дело не вмешивай.

С Ольгиной лоджии, если заглянуть за смежную стену, Шурочкин притон просматривается вполне удовлетворительно. То есть он бы так просматривался, будь он хоть как-то освещен. Сейчас же в темных холодных окнах, ведущих в квартиру, стояла полная неизвестность. Мне захотелось уменьшить степень ее полноты. Пока Ольга хлопотала на кухне, я перебрался на Шурочкин балкон. Дверь, что вела в комнату, оказалась закрыта на шпингалет, который не слишком рьяно сопротивлялся моим усилиям. Я стоял в полутемной спальне, размышляя, стоит или нет включать свет, чтобы качественнее произвести обыск. Решив, что стоит, я двинулся на поиски выключателя. В это время во входной двери повернулся ключ. Перебраться в Ольгину квартиру я бы уже не успел. Большой встроенный шифоньер находился рядом. Летучей мышью я забился в его нафталиновое нутро, проклиная себя за авантюризм. Если Александра обнаружит меня, а рано или поздно так и будет, она поднимет шум на всю Европу, заодно повесив на меня убийство папаши.