Текст книги "Гончаров и сатанисты"

Не волнуйтесь, злорадно подумал я, врубая диктофон, если не увидит, то услышит. Волчишко – омоновец – весил пудов шесть, это сразу определили мои ребра. Я не видел, что они там наверху вытворяли, но, судя по возгласам, что-то из ряда вон выходящее. С полчаса, как лошади на ипподроме, они скакали на моей больной печени. Самое ужасное было в том, что они как будто издевались надо мной специально. Стоило мне отодвинуться левее или правее, их бешеный клубок перемещался следом, трамбуя и взбивая проглоченные днем пиццы. Мне начинало казаться, что их любовная потеха несколько затянулась. Желудок был того же мнения, пицца просилась наружу. Если бы было темно, то, изловчившись, я бы выбрался из-под этой трамбовочной машины, но развратники предпочитали тешиться на свету. Им не было никакого дела до того, что господин Гончаров желает опорожниться. Да, Константин Иванович, в подобной ситуации ты еще не бывал, и поделом тебе! Господи, но почему они так долго? Еще и воют как скаженные. Лисички-сестрички, зайчики-мальчики, тьфу, сволочи развратные. Одна радость – диктофон записывает. Наверное, Дьяконову будет неприятно услышать эту запись. И петушку-омоновцу достанется. И лисичке-Дьячихе перепадет. Слава Создателю, кажется, мучения мои кончаются. Заорав в две глотки, они подходили к наивысшей точке экстаза.

И им вторил требовательный и злой автомобильный сигнал. От удовольствия я рассмеялся вслух. Приехал долгожданный хозяин. Дышать мне стало легче, потому что серый волк тут же упорхнул трусливым воробьишком, а неудовлетворенная лисичка поплелась отмывать грехи. Я вздохнул с облегчением и тихонько проверил запись. Получилось отлично. Интересно, сколько бы за нее запросил толстый мальчик Славик? Наверное, не меньше лимона.

Голые пятки вышли из ванной комнаты, когда в дверь постучали.

– Чего тебе? – не очень любезно отозвалась их обладательница.

– Лида, я хочу кушать, а твоя Катька опять в сиську пьяная. Изволь подать к столу сама.

– Хорошо, Леонид, иди к столу, я сейчас спущусь, что-нибудь приготовлю. – Зашуршал халат, зашлепали тапочки, и Дьячиха отправилась кормить своего рогоносца, я же опрометью бросился в сортир, твердо зная, что мне отпущено только несколько минут. В регламент я уложился. Более того, еще пришлось ждать, когда супруги насытятся и захотят принять горизонтальное положение. Из их дальнейшей беседы, что продолжалась в спальне, я понял, как обстоят предвыборные дела. Как замечательно лидирует он, Леонид Дьяконов, и какие сволочи его конкуренты. Сплошные мафиози, бандиты и гомосексуалисты.

– Конечно, заинька, им трудно с тобой бороться, сказывается твое происхождение и тесная связь с рабочими. Да и интеллектом ты будешь повыше. Не надо, заинька, ты ведь очень устал, а завтра опять трудный день. Я и сама измоталась, бегая с твоими прокламациями. Давай спать, котик.

Я полностью был с ней солидарен, второго вибропрессинга я бы не выдержал, но иной точки зрения, к сожалению, придерживался политический деятель.

– Киска, я действительно устал, как шахтер, но…

– Отстань!.. Да отстань же, тебе говорю… Ну на… на… только быстрее!

Удивительно, но на сей раз Дьячиха вела себя исключительно целомудренно. Я даже не понял, когда у них все кончилось. Послышался мощный мужицкий храп, а неверная супруга вновь зашла в ванную. Пора было браться за работу и мне.

Выбравшись из-под кровати и прихватив пару кляпов и шприцев, я осторожно заглянул в полуоткрытую дверь ванной. Улучив момент, когда Лида повернулась ко мне спиной, я крепко обхватил ее сзади и легонько придушил, совсем легонько, чтобы она не смогла заорать. Опытным бандитским жестом я воткнул ей кляп, а в голую попку шприц. Дергалась она минут десять, и я как мог успокаивал ее, обещая все радости земные и себя в придачу. Потом, когда она обвисла в моих руках, бережно положил грешное тело на пол, предварительно подстелив махровую простыню. Заботливый ты, Гончаров, печешься о своих клиентах, боишься, как бы не заболели. И кляп не забыл вытащить, чтобы не задохнулась.

Дьяконов по-прежнему громко и безмятежно храпел. При свете ночника я убедился, что ружье у него действительно маленького калибра. По бороде из открытого рта стекала струйка слюны, и это было очень удобно. Резко и точно одним движением я вставил кляп. Он ничего не понял, лежал и лупал на меня удивленными глазами. Пришлось мне самому начинать разговор.

– Добрый вечер, господин Дьяконов, извините за поздний визит и нашу повторную встречу, но события сложились так, что отказаться от нее я просто не мог. Мне нужно выяснить некоторые детали знакомого нам дела. Мы будем говорить или… – Я продемонстрировал шприц, и он торопливо закивал.

Когда я вытащил заглушку, он страдальчески простонал:

– Ну когда вы от меня отвяжетесь? Ведь мы договаривались. Я держу слово.

– Я тоже. Просто вчера убили дочку Чистова. И я бы хотел знать, кто это сделал? Думаю, это вы.

– Господи, да нет же, я сам был в шоке, когда об этом узнал!

– А когда вы узнали и от кого?

– Вчера вечером от своих парней.

– От каких парней, если и сегодня об этом ничего не известно? Это настораживает.

– Если я вам все расскажу, вы от меня отвяжетесь?

– Конечно, если только это окажется правдой.

– Вчера, ближе к обеду, она мне позвонила и предложила выкупить у нее копии тех бумаг, что я уже однажды выкупил. Конечно же пригрозила в случае отказа их размножить. При этом сроку мне дала всего два часа, сказав, что позже уедет на дачу. Я понял, этот шантаж продолжится вечно. Поэтому я нанял двух смышленых ребят, объяснил суть дела и передал ключи от ее квартиры. Сказав, что именно им нужно найти.

– Стоп, откуда он у вас взялся?

– Хм, господин… господин… не знаю, как вас… это дело личное… А где Лидушка?

– Отдыхает в ванной, но вы не волнуйтесь, она в полном здравии, просто крепко спит.

– А где охрана? Как вы здесь оказались?

– Охрана тоже спит. А я шел мимо да и зашел, минут пятнадцать назад, щадя его мужское самолюбие, соврал я, – откуда же ключ?

– Не ключ, а ключи, они у меня давненько. Дело в том, что я… как бы половчее выразиться…

– Трахнул ее, что ли?

– Вот-вот, именно. Парни пошли к ней под вечер, когда по моим подсчетам ее дома не было. Для страховки я позвонил на дачу, она ответила, но я разговаривать с ней не стал, положил трубку и отправил своих орлов. Через час они вернулись перепуганные и доложили, что Шура мертва. Копии документов они не нашли.

– Это похоже на правду. Неясен только один момент: зачем ей понадобилось ехать на дачу. Не совпадает как-то, нелогично.

– Возможно, но я рассказал, как все было в действительности.

– Сколько времени прошло с момента звонка на дачу до появления в ее квартире парней? Скажите как можно точнее. Это важно.

– Час или чуть больше.

«Странно, – подумал я, – если верить его словам, то получается полный бред».

Сначала мою стройную, красивую версию ломают базарные старухи, а теперь Дьяконов. Если так, то ее удавили буквально за пятнадцать минут до моего прихода. Похоже, он не врет и действительно от меня устал.

– Ладно, дядя Леня, больше вас мучить не буду. Спите спокойно.

Придавив его к кровати, я сделал ему укол. С ужасом обреченного человека он завыл, пытаясь меня сбросить.

– Не волнуйтесь, милый наш депутат, это всего лишь морфий, спите, и приятных вам сновидений.

Подождав, пока он успокоится, я вытащил кляп. Последние его слова были:

– Пойдете ко мне работать – вам я буду хорошо платить.

– Я обязательно подумаю над вашим предложением, – уже закрывая дверь, пообещал я. – Непременно позвоню после выборов. И еще. Учтите, никаких копий не было.

С охранниками я поступил менее деликатно, просто оросил их из газового баллончика, забрал их пушки и наконец-то вышел на свежий воздух. Здесь было куда как приятней, нежели под Дьячихиным сексодромом. Все настроение испортили сварливые псы. Насытившись любовью, теперь они решили наверстать упущенное, вырвав кусок из моей тощей задницы. Прав был батюшка, закопавший под камень своего четвероногого друга, несмотря на искреннюю любовь… С псами я поступил точно так же, как с охраной, облив дурной смесью из баллончика.

В двенадцатом часу ночи я позвонил Валентине. Кот Машка привязался ко мне еще на улице и теперь терся у ног, грязный и взъерошенный. Валентина долго смотрела на представшую перед ней пару.

– Одно слово – коты! Заходите. Непонятно, кто грязней. Говорят, после долгого совместного проживания животное становится похожим на хозяина. В вашем же случае все наоборот. В комнаты ни шагу, пока не примете душ.

– А твой-то не явится? – на всякий случай спросил я, уже ложась в шикарную супружескую постель. – Прошлый раз вернулся раньше, очень сердился.

– Да говорю же тебе, на месяц укатил. Иди ко мне, мой сладкий.

И все-таки чутье меня не подвело. Он вернулся, причем в самый разгар нашей баталии. Я даже не заметил. Вырос как из-под земли, похлопав меня по плечу, вежливо осведомился:

– Я не помешал?

– Нет, – немного растерянно успокоил я его, – я сейчас уйду, на минутку зашел.

– Будьте так любезны, и захватите ее с собой.

– Но я приходил вовсе не за ней.

– А уйдете вместе. Я вам ее дарю.

– Благодарю вас, вы позволите нам одеться?

– Какие могут быть возражения, в вашем распоряжении десять минут.

Пятого декабря в ноль часов тридцать минут на меня свалилось нежданное счастье. Господин Гончаров К.И. приобрел бабу.

Весь световой день она перетаскивала шмотки. Прячась от милиции, я сидел в кафе, оптимистично надеясь, что моя радость недолговечна. Когда поздним вечером я нарисовался дома, то свою удобную, неряшливую квартиру попросту не узнал. Да ее и не было. Был склад, заваленный ее шмотками, где даже для кота не нашлось места. Испуганный, он сидел на подвесном кухонном шкафчике, непонимающе вылупив зеленые шары.

* * *

В шесть утра я подъехал к дому прапорщика Ухова, когда-то здорово подсобившего мне в одном гнусном деле. На его помощь я рассчитывал и сегодня. Подниматься на этаж мне не пришлось, потому что сам Макс, обнаженный по пояс, нарезал круги посередине двора. Я невольно поежился, температура была очень минусовая.

– Привет доблестным сынам ОМОНа, – поздоровался я, выбираясь из-за руля.

– Здравствуйте, – несколько удивленно промямлил он. – Константин Иванович, я слышал, вас разыскивают… по подозрению…

– Ты правильно слышал, но подозревают совершенно напрасно. И сегодня я хочу это доказать. Мне нужна твоя помощь. Примерно такая же, как в прошлый раз. Но теперь я прошу неофициально.

– Но у меня служба… Хорошо, я что-нибудь придумаю. В восемь тридцать я попробую отбрехаться. Они мне должны до чертовой матери. Могу и я однажды попросить. Но какая у вас проблема?

В двух словах я ввел его в курс дела. Внимательно меня выслушав, он заявил:

– Я обязательно вам помогу, но нужен второй человек. По вашему рассказу я понял, что дело гнилое, один могу не справиться.

– Но я буду с тобой, – отважно пообещал я.

Он несколько смутился:

– Да, конечно, Константин Иванович, я не сомневаюсь в вашей готовности прийти на помощь. Но… дело, повторяю, гнилое, оно пахнет гораздо хуже тех обкуренных блядешек, что мы ловили в прошлый раз. Короче, мне нужен профессионально подготовленный парень. И такой у меня есть, но… ему нужно платить.

– Считай, вопрос решенный, я рассчитаюсь лично. Два лимона ему хватит?

– Хватит и одного. В восемь тридцать ждите… Ждите… Возле нас вам появляться не стоит. Тогда возле центрального входа горбольницы.

Точно в назначенное время две бежевые «шестерки» блокировали меня сзади и спереди. Из первой вышел улыбающийся Ухов, а из другой выпрыгнул невзрачный – соплей перешибешь – парнишка.

– Знакомьтесь, – кивнул на него Макс, – Павлик. Вы не смотрите, что он худой и кашляет. Павлик, дай дяде ручку.

Мы поздоровались, и я заорал от боли. Мне показалось, что мою кисть положили под пресс. Довольный Ухов, решив, что знакомство состоялось, сел в машину.

– Вперед, Константин Иванович, мы за вами на дистанции двести метров.

– А для чего это? – спросил я, когда он забрался ко мне в салон.

– На всякий случай, резерв не помешает. Вы ничего странного не заметили?

– Нет, Макс. Погода будет хорошая, дорога отличная, что еще.

– Вот о дороге я и говорю. Ее чистили ночью, и больше по ней никто не ездил, кроме бульдозера.

– Ну, вероятно, мои ведьмочки готовятся к празднику.

– Я тоже так подумал. Но расчистить это расстояние тяжелым бульдозером стоит недешево. Чистил ее он дважды в оба конца, значит, ишачил всю ночь. Сколько, по-вашему, стоит тонна солярки плюс левая ночная работа? Видно, от винта гуляют ваши дамы.

– Я же говорил тебе, это жены высокопоставленных чиновников.

– Не хотел бы я там увидеть жену своего начальника.

– Она рангом не вышла.

– Зато задница как два арбуза.

До самого верха, до второй площадки, дорога, как и раньше, была идеальной, но вдруг резко закончилась крутой насыпью снега.

– Ну что, вперед и с песней?! – утвердительно спросил Ухов, когда к нам подъехала машина его товарища. – Павлик, давай лопаты.

Раскопав в снежной насыпи широкую траншею, мы загнали в нее машины, а после аккуратненько их присыпали.

– Константин Иванович, ведите теперь в тронный зал, к алтарю.

– Не хотелось бы оставлять следов, они могут заподозрить неладное.

– И то верно, а через верх туда попасть нельзя?

– Макс, представь себе футбольный мяч или полый арбуз, у которого сверху срезали небольшую крышечку. Причем диаметр этого арбуза около пятидесяти метров. Как прикажешь туда спускаться?

– Хорошо, но глянуть через дырку внутрь этой тыквы мы просто обязаны, вперед.

Закинув на плечи рюкзак подозрительной тяжести, мы потащились наверх, стараясь попасть след в след. Вскоре снег кончился и идти стало легче.

В середине открывшейся нам чаши зияла рваная черная дыра. Изнутри пролом выглядел куда привлекательней. Обвязанный тросом Павел подполз к самому краю. Он долго молчал, что-то прикидывая и примеряя. Наконец встал в полный рост и для пущей убедительности попрыгал.

– Кровля надежная, можете подойти. Но на всякий случай застрахуйтесь.

Забив шесть костылей и перекинув через них капроновые веревки, мы потихоньку пошли к чертовой дыре. Максу она очень понравилась, хотя лично я не видел в ней ничего интересного.

– Здесь мы и устроим точку наблюдения. Для начала выровняем площадку, чтобы самим не скатиться в их преисподнюю. Потом как следует позавтракаем и обсудим, что нам предстоит. У вас, Константин Иванович, есть какие-то задумки на сей счет?

– Есть. Надо изловить какого-нибудь пацанчика, что ублажают этих сумасшедших сук, и допросить с пристрастием. У тебя это хорошо получается.

– Допросить – это можно, а если он ничего не знает? Только зазря оторвем парню яйца. Изловить лучше какую-нибудь бабу, наверняка она знает больше.

Примерно в час дня, когда мы уже окопались, прилетели первые ласточки. По шуму двигателя, это была легковая автомашина. Я подполз к краю блюдца и осторожно выглянул. Четверо приехавших мужиков выгружали из белого «жигуленка» шанцевый инструмент.

– Николай, ты уверен, что она нас не наколет? – с беспокойством спросил толстый мужик другого, постарше.

– Не бойся, Хрюша, я у нее уже год работаю. Каждую субботу после окончания башляет чистоганом. Через час приедет. Надо к этому времени успеть. Вперед, орелики, я иду первым, остальные на ширину шести лопат за мной.

Воткнулись в снег лопаты, в стороны веером полетел снег. Ведущая лопата направлялась к знакомой мне норе.

– Будем понемножку разгребать дорожку, – задумчиво пропел Макс. Иваныч, тебе не кажется, что какая-то бабочка через час прилетит к нам сама?

– Кажется, и ловить ее опасно.

– Это почему же, я люблю ловить бабочек и обрывать им крылышки.

– Возможно, она должна будет подать сигнал своим товаркам о том, что бордель готов и опасности нет. А если его не поступит, то вполне вероятно, что мероприятие отменят и мы останемся с хоботом.

– Ладно. Поживем – увидим. А куда подевались наши дворники?

«Дворники», закончив снегоочистительные работы снаружи, трудились непосредственно в пещере. Снега там было не много, в основном они сметали в кучу пыль, кости и осколки известняка. Акустика каменного мешка позволяла хорошо их слышать. По-прежнему любопытный толстяк задавал вопросы:

– Колям, а что они тут делают?

– С жиру бесятся. Я ни разу не видел, они меня предупредили, чтоб я после уборки забывал сюда дорогу до следующего месяца. Это ты тоже заруби себе на носу.

– Базара нет. А чьи это кости? Обгоревшие все.

– Козлячьи, не видишь, что ли, если будешь много спрашивать, появятся и твои.

Мужички замолкли, продолжая активно размахивать лопатами. К двум часам работа была окончена, они собрали инструмент, сложили в багажник и в ожидании закурили. Через несколько минут послышалось ворчание двигателя, и вскоре на площадку вскарабкалась голубенькая «Ока». Упершись тупым рыльцем в почтительно вставших мужиков, она остановилась, выбросив из крохотного нутра комок меха на ногах. Через бинокль я разглядел ее достаточно хорошо. На вид бабенке было лет тридцать – тридцать пять. Раньше я ее никогда не видел, энергичная блондинка, она сразу же взялась за дело.

– Все убрано?

– А как же, Юлия Федоровна! У нас по-другому не…

– Заткнись. Сейчас проверю… Годится, – согласилась она, оборачиваясь, – получите деньги. Уговор прежний. Если…

– Вас понял, Юлия Федоровна, ни одна душа…

– Заткнись. Вот ваш лимон, и убирайтесь до следующего месяца. Все.

Мужички проворно заскочили в машину и мигом исчезли. Блондинка забралась в машину и, опустив стекло, закурила.

– Иваныч, – зашипел Макс, – да мы сейчас ее как куропатку словим.

– И упустим жирного гуся. Нельзя, Макс. Она кого-то ждет. Она что-то вроде администратора. Возможно, знает много, но сейчас ее трогать нельзя. А вот номер ее «Оки» записать не вредно.

Мои предположения подтвердились. Через полчаса на площадку выкатила тентованная «Газель», и меховая баба, хлопнув дверцей, встретила прибывших отборным матом, браня их за опоздание. Приехавших было пятеро, они виновато отбрехивались, стараясь не обозлить ее вконец. Выдав еще порцию лая, администраторша села в автомобильчик и укатила вниз. Мужики, перекурив, принялись перетаскивать в пещеру огромные мягкие тюки. Их было больше десятка. Вскоре появился еще один грузовик. Видавший виды фургон с надписью «Техпомощь». Он подъехал впритык к норе-входу, и сразу же двое рабочих потащили из него черную кишку кабеля.

– Иваныч, у меня такое впечатление, что здесь готовятся к съемке, поделился со мною Макс.

Мужики тем временем, закончив таскать тюки, подозрительно притихли в глубине пещеры. Это настораживало. Заглянув в дыру, я присвистнул и поманил Макса. Двое работяг, стоя на высоких, невесть откуда взявшихся лестницах, крепили огромный разрисованный холст. Конец его свободно болтался, не доставая до земли. Трое других ставили помост. Да, похоже, спектакль будет грандиозный. Машины меж тем приезжали и уезжали. Мы не успевали записывать номера. Одна привезла крепенького черного бычка, другая – козла той же масти. Совершенным шоком стал для нас приезд духового оркестра в составе десяти человек.

Неожиданно ярко в пещере вспыхнул свет. Его врубили, видимо, для проверки, потому что через минуту он погас. К пяти часам все скопище автомобилей исчезло, на площадке остались только «Ока» и «техпомощь». Один момент меня совершенно потряс, наверное, я запомню его на всю жизнь. Высокий горбоносый саксофонист, стоя посреди площадки, открыто и естественно мочился. К нему так же естественно подошла администраторша и что-то спросила. Не прекращая своего занятия, он повернулся к ней, отвечая, и обдал дорогую шубу, на что она лениво отреагировала: «Да осторожней ты».

Между тем заметно смеркалось, и мои нервы стали потихоньку сдавать. Ухов был спокоен, а Павел вообще спал.

В шесть часов, уже в полной темноте, прибыл небольшой белый автобус. Черные тени в полном молчании скрылись, ушли вовнутрь утеса, но в полуосвещенной пещере они не появились. Куда они могли исчезнуть? Ведь сам проходил тем туннелем, но никакого отверстия, никакой двери не заметил. Это скверно. Ситуация может выйти из-под нашего контроля, и тогда мы можем оказаться в отвратительном положении. Прибыл второй автобус. Из него высыпались бабы. Так же молча и их поглотила гора. И так же неизвестно куда. В томительном ожидании при полной тишине и темноте прошел час. Проснулся Павел. Ему, как и Максу, тоже было не по себе. Почему такая гнетущая тишина? Даже ветер, до сих пор исправно нам досаждавший, теперь умолк. Погода обещала быть ясной, но сейчас ни видно ни единой звездочки. Тяжелые снежные тучи, казалось, физически навалились на нас. Почему так тихо?

– Почему так тихо? – осторожно шепотом спросил Макс.

– Мерзко как-то, могильная тишина, – согласился Павел.

– Может быть, забросим туда взрывпакет? Все повеселее будет.

Нет, мне определенно было не смешно. Может быть, я зря все это затеял и тот псевдонищий был тысячу раз прав, предупреждая меня…

– Может, уйдем отсюда, а, мужики? – предложил я. – Чертовщина какая-то. Где работяги? Давай, Ухов, дернем отсюда.

– Нет уж, померла дык померла. – Он усмехнулся в темноте. – Неужели два десятка свихнувшихся баб страшнее сотни обкуренных «духов»?

– Но почему такая тишина, даже бычок их не мычит. Я сейчас лопну от этой тишины.

– Успокойся, Иваныч, все будет о'кей, сейчас поглядим, что они вытворяют, кое-что отснимем. А там посмотрим, а тишина она и есть только тишина.

– Господи, да когда же!

Пронзительно, на последней ноте завибрировала труба. Я сжался, как от удара. Звук между тем рос, ширился, но нота оставалась одна. Она проникала в сердце и мозг, совершенно парализуя разум и движения. Оглушенные ею, мы застыли в полной прострации. Непонятный ужас овладел мною. Мне хотелось встать на четвереньки и завыть громко, протяжно, чтобы меня услышала вся вселенная. И присоединилась бы в этом непонятном вое смерти. Парализованное тело не слушалось, как не слушался и мозг. Только краешком сознания я понимал, что этот звук, его высота, кем-то хорошо выверенная мерзость и рассчитана на паралич воли, а значит, и личности, ее услышавшей. Как сквозь туман, до меня донесся грубый голос Макса, а губы в кровь разбило горлышко его солдатской фляжки.

– Пей, Иваныч. Пей, сукин сын. Пей еще. Тут с ума сойти можно. Еще хлебни. Ну вот.

Мне действительно стало лучше. Вой проклятой трубы уже не лез в печенку, да и руки приобрели возможность двигаться. Я потряс головой и натянуто хохотнул:

– Вот уж действительно черти, сатанинское племя, чуть не рехнулся.

– Я тоже. Если бы не Павлик, неизвестно, что бы от нас осталось.

– А на него неужели не действует?

– Не знаю, у него плеер с наушниками, все своего Розенбаума гоняет.

– Скажи спасибо Саше Розенбауму.

– А то. Конечно скажем. Суки рваные. Разворотить бы им весь бордель.

Резко, как и начался, пронзительный вой трубы замолк. Ударила тревожная барабанная дробь, и вспыхнула, засветилась дыра. Мы склонились вниз. Что и говорить, декорации, как и музон, подобраны были со вкусом. То, что я считал размалеванными полотнами, оказалось фантастически увеличенными копиями картин ада Иеронима Босха, фигуры причудливо шевелились, видимо поддуваемые вентиляторами, создавая полную иллюзию движения. Люди с головами птиц и чудовищные рыбы, отвратительные крысы, черти, демоны – все это плясало, двигалось, прыгало, доводя до исступления. Я отхлебнул еще спирта, намереваясь досмотреть этот дьявольский спектакль, поставленный хоть и талантливой, но мерзопакостной рукой. В барабанную дробь опять начал вплетаться ноющий визг трубы. Постепенно он заглушил ударника. И как прежде, резко прервался. Погас свет, и только красный прожектор бил точно на помост, на стоящую там женщину. Она была в красно-черном платье с тремя шестерками на животе. Резко взмахнув рукой, она трижды выкрикнула «Ха», невидимая аудитория ей ответила тем же.

– Сестры и братья! – визгливо начала она, и я чуть было не свалился вниз. Это был голос задушенной в среду Александры. Я почувствовал, как шерсть на моей заднице встает дыбом.

– Сестры и братья! – продолжала она. – Волей нашего Бога я предопределена вашим Владыкой здесь. Все ли согласны с Его волей?

– Все! Все! Все! – дружно завыл сумасшедший электорат.

– Тогда поклянитесь повиноваться мне и моей воле впредь и до скончания жизни здесь на земле, потому что там, в Его царстве, вы будете принадлежать только Ему. Клянитесь, клянитесь, сестры и братья.

– Клянемся! Клянемся! Клянемся!

– Сестры и братья, пусть имя Его, как и дела Его, вечно живут на земле. Только Он может даровать нам вечное блаженство, воздадим Ему хвалу и принесем Ему в жертву то, что Он благосклонно принимает.

Она хлопнула в ладоши, загорелся второй прожектор, высветив на жертвенной плите связанного черного козла. Он болтался на треножнике над корытом какой-то жидкости. Наверно, бензин.

– Во имя нашего Бога, Владыки мира, Сатаны, повелеваю совершить жертвоприношение.

Бритоголовый пацанчик зажег весь спичечный коробок и бросил его под несчастного козла. Столб пламени чуть было не опалил наши любопытные рожи, на какое-то время мы были лишены удовольствия наблюдать этот бред, рассчитанный на старшую группу детского сада. Когда бедный козел сгорел, наместница Сатаны уже ставила штампы с числом 666 на голые жопы одуревших людей.

– Сестры и братья, – вновь обратилась она к благодарной публике, когда чернильное клеймо было поставлено на последнем идиоте, – воздадим же хвалу нашему Богу и совершим для Него ритуальный танец.

Опять загорелся полный свет, и пять десятков голых кретинов заплясали, затряслись вокруг костей сгоревшего козла под чудесную музыку Гуно. Я же взял бинокль, надеясь получше разглядеть мерзавку.

Господи, лучше бы я этого не делал. Несмотря на тот ужас, что сковал меня на несколько секунд, я понял, вот теперь-то все встало на свои места без неточностей, вопросов и недомолвок. Окуляры предельно откровенно показали мне Александру Глебовну Чистову, или Александру Глебовну Нефедову, или Александру Викторовну Стельмах, это уж кому как угодно. Онемевшими губами я спросил:

– Макс, ты помнишь, что я тебе рассказывал о той удавленной бабе в шкафу?

– Конечно помню, а в чем дело?

– Дело в том, что она перед тобой.

– Иваныч, а ты не слишком ли много глотнул спирта в последний раз?

– Не слишком, Макс, это она! Я видел много стерв, со стервами знаком, но такой не встречал никогда.

– Что же будем делать? Павлик, да перестань ты на них таращиться, еще не ровен час засекут.

Внизу веселье набирало оборот. С быка уже содрали шкуру и нанизали его на арматурину, а обнаженные танцы перешли в откровенный свальный грех. Но где же моя Шурочка? Черт ее забери! Она исчезла.

– Макс, я иду туда.

– Идем вместе.

– Нет. Я один. Насильно она не расколется. Та еще сука.

– Ты что, сдурел? Они же тебя повяжут.

– Этого я и хочу. Когда меня повяжут, она будет уверена, что моя песенка спета, и непременно захочет поизгиляться, зачем что-то скрывать от потенциального покойника? Думаю, я узнаю правду в подробностях. Только будьте на подстраховке, я еще хочу пожить и услышать, как ей объявят вышак. Пистолет и диктофон я беру с собой.

– Зачем? Достаточно и того, что я отснял.

– Чем больше, тем лучше…

Когда я спустился на площадку, она уже садилась в «Оку», за рулем которой была знакомая администраторша и подруга по «крутым делам».

– Ба, Шурочка, Александра Глебовна, какая неожиданная встреча, а я-то считал тебя мертвой, панихидку, понимаешь, заказал.

На секунду она опешила, а в следующее мгновение уже выдирала из сумочки что-то похожее на пистолет. Пришлось ее ударить.

– Боря-а-а! – заорала она истошно, пока я пытался ей объяснить о миролюбивой цели моего прихода. – Боря-а-а! Взять его!

Два здоровых мальчугана скоренько положили меня мордой вниз, защелкнув кисти наручниками, и, ставя точку, пнули в бок.

– Что с ним делать, Мать Александра?

– Отведите в мой кабинет да отберите оружие. Я сейчас приду.

В пяти метрах от входа стояла приставленная лестница. Теперь становилось понятно, куда исчезали входящие. Меня втащили по ней и швырнули во вторую по счету, зарешеченную нишу. Я сам подрядился на это рискованное предприятие, но от этого было не легче. Неприятно с парализованными руками лежать на шершавом каменистом полу, в любой момент ожидая непросчитанной выходки этих идиотов. Обезвреженный пистолет и исковерканный диктофон валялись прямо перед моим носом. Я переоценил Шурочку, рассчитывая, что наша последняя беседа пройдет в легкой, непринужденной форме.

– На ловца и зверь бежит, – сквозь лязг открываемой двери до меня донесся голос главной дьяволицы. – Ну что, Колобок, ты кончил свое следствие или ко мне возникли какие-то вопросы?

– Конечно закончил, моя ласточка, – улыбнулся я поцарапанной рожей. Как ты думаешь со мной поступить? Может быть, разойдемся по-доброму?

– Нет, мой котик. Об этом не может быть и речи. Ты слишком любопытен и многое знаешь. Сейчас я улетаю в сказочную Италию, где начинаю новую жизнь. Но лишь тогда мое сердце забьется свободно и радостно, когда я буду твердо знать, что господин Гончаров мертв, как три египетских фараона вместе с гробницами. Не стоило тебе совать нос в мои дела. Теперь этот фактор здорово отразится на твоем здоровье. Какие будут пожелания? Только в пределах разумного.

– Развязать руки и уделить мне двадцать минут.

– Могу только десять, к сожалению, рейс не ждет, а своего самолета у меня пока нет. Боря, сними с него наручники, если что удумает, сразу стреляй.

Онемевшими руками я взял диктофон и проверил запись. Удивительно, но он работал, правда немного присвистывая.

– Зачем он тебе? – искренне удивилась Шурочка. – Через полчаса ты труп. Стоит ли усложнять остатки своей жизни подобными пустяками?

– Это уж мое дело. Скажи, ты сама-то веришь во всю эту белиберду, что так усердно внедряешь в кислые мозги своей паствы?

– Неужели я похожа на идиотку? Конечно нет.

– Тогда зачем эти спектакли? Миллионы на ветер…

– И в пять раз больше в мой карман. Да, Костя. Как видишь, отчим ошибался, когда заявлял, что я не работаю. Я работаю, причем много и результативно. Мой приход приносит денежки, которые тебе и не снились.

– Неужели сами прихожане верят в этот абсурд?

– Очень немногие. В основном мои дамы приходят сюда немного развлечься и отдохнуть от повседневной суеты. На время забыть о мужьях и детях. И конечно же хоть раз в месяц на славу потешить женскую плоть. У меня мальчики – оближешь пальчики! Правда, тоже работают не бесплатно, но плачу не я. А работают они на совесть, мои ведьмочки довольны. Тебе бы, пачкуну, у них поучиться.