Текст книги "Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть IV: Все настоящее одинаково"

Чаще выдыхать застоявшийся в легких воздух. Задержать дыхание, раздуть грудь и живот. Когда грудь и живот наполнятся воздухом до предела, поднять голову и через рот медленно выдохнуть воздух. Сделать это 5–7 раз. Главное не слишком «надуваться». Дыхание шуток не любит. Нужно делать все мягко, совершенно без напряжения. Это «Чаще» очищает легкие.

Чаще массировать живот. Поместить обе ладони (одна на одну) на пупок. Растирать живот расширяющимися круговыми движениями по часовой стрелке (36 кругов), потом в обратную сторону, постепенно уменьшая радиус (тоже 36 кругов). Такой массаж улучшает перистальтику кишечника, предотвращает застой пищи в желудочно-кишечном тракте, улучшает пищеварение, предупреждает желудочно-кишечные расстройства.

Чаще сжимать анус. На вдохе очень легко сжать сфинктер заднего прохода, приподнимая его вместе с промежностью. После небольшой паузы расслабиться и медленно выдохнуть. Проделать так 5–7 раз. Это «Чаще» способствует поднятию Ян-Ци и предупреждает геморрой.

Чаще растирать подошвы ног. Медленными круговыми (50 – 100 кругов) движениями массировать точки стопы. Особенно хорошо делать это перед сном, предварительно помыв ноги в горячей воде. Это «Чаще» согревает стопы, укрепляет почки, улучшает связь между ними и сердцем. Также оно «успокаивает» печень и улучшает зрение.

Чаще растирать кожу. Мягко растереть тело в следующей последовательности: макушка, лицо, плечи, руки, грудь, живот. Затем боковые стороны грудной клетки и поясницу. Завершается все это растиранием ног. Эта процедура улучшает циркуляцию крови и Ци.

Если недостаточно времени (или лень, что также является, несомненно, важной причиной), то можно делать не все «Чаще» сразу, а по одному-два, давая телу возможность самому выбрать, что оно «хочет» делать. Оно умное, оно никогда не ошибается, нужно только суметь его «услышать».

Отдельно для себя я написал крохотную шпаргалку, которую положил перед собой на стол. Она не вошла в конспект, потому что это была моя собственная врачебная «заповедь». Появилась она у меня достаточно давно, еще когда я учился в мединституте. Она мне понравилась с самого начала, но тогда она мне не особенно требовалась, потому что в те времена я почти не лечил. Ну, разве что кто-то из учеников подзаболеет. Впрочем, ученики были молодые и здоровые, им мое лечение требовалось не часто. Разве что травмируется кто.

Теперь, когда я начал лечить чаще, я вспомнил эту «заповедь» и решил записать ее. История ее появления была забавной. Однажды кто-то из моих учеников потянул себе ногу и я достаточно быстро, прямо на тренировке, вылечил его, и домой он ушел, практически не хромая. Присутствовавший при этом Володя сказал мне так: «Никогда об этом не думал, никогда об этом не слышал и нигде об этом не читал. Но глядя на то, как ты лечишь, я подумал: может, слово «лечить» происходит от слова «легче»? Если так, то лечить – это значит облегчать человеку его страдания».

То, что пришло Володе в голову, вполне совпало с тем, чему меня учили дед и Ван. Они были очень разные и учили очень по-разному. Но иногда их наставления совпадали буквально слово в слово. Говорили они так: «Если больному не становится легче от твоего лечения, от беседы с тобой, от одного твоего присутствия, то ты никуда не годный врач».

Именно это я и написал большими буквами: «Лечение – это то, от чего становится легче. Лекарь – это тот, кто должен приносить человеку облегчение».

Получилась, конечно, не клятва Гиппократа, но для напоминания самому себе вполне подходило.

Это, кстати, мой первый «шпаргалочный» опыт. Хотя я понимаю, что шпаргалка – это весьма полезная штука, так сказать, «концентрат» знаний. Я еще помню студенческую шутку: «лучший способ, которым молодые преподаватели могут подготовиться к занятиям – это отбирать шпаргалки у самых старательных студентов».

Во время учебы в мединституте я шпаргалками никогда не пользовался, хотя точно знал, что никакой преподаватель не смог бы поймать меня. Я «чувствую» человека и я бы знал, что он собирается посмотреть в мою сторону еще до того, как он бы сам знал об этом.

Но само искусство списывания мне было очень близко: такая игра в «кошки-мышки» с преподом. Особенно мне нравилось, когда начинали списывать девушки, которые куда только ни прятали эти шпаргалки. Одни названия чего стоили: «гармошка», «бомба», «шпора». А каких только способов списывания ни придумывали изобретательные студенты.

Была у нас в группе троица дружков. У этих наглецов был собственный, лично ими разработанный метод списывания. Один из них (самый умный из троих) готовил шпаргалки, с которых сам же и списывал за троих на экзамене; второй (могучий парень, то ли штангист, то ли борец) сидел перед ним и прикрывал его своей широченной спиной (по-моему за такой спиной можно было бы спрятать троих таких, как я), третий же был «караульным», он сидел рядом с тем, кто списывал и внимательно следил за преподом. Как они говорили, «был на шухере». Когда препод направлялся к ним, он толкал того, который списывал, ногой под партой. Но однажды тот так увлекся списыванием, что убрал свою ногу в сторону, и караульный врезал ногой в ножку стола. Я не стану повторять, что он сказал, ибо таких слов будущему врачу употреблять никак не пристало. Препод (а это был профессор старой школы, который совершенно справедливо считал, что будущий врач должен учиться, а не списывать и тем более не произносить непотребных слов в обществе) увидел на столе внушительный комплект шпаргалок, понял всю схему и выпер всех троих, предварительно поставив каждому двойку.

Говорю я по-английски весьма неплохо. Но пишу с ошибками. Кроме того, я не «носитель языка» и не могу по-настоящему безупречно написать такой длинный текст. Поэтому я попросил Бетти, чтобы она внимательно прочитала мои каракули, проверила их, а потом набрала их на компьютере и распечатала. Для Бетти это было несложно. Дело в том, что капитан О’Коннор терпеть не мог бумажную работу и совершенно не умел обращаться с компьютером (он говорил, что в его времена они прекрасно обходились пишущей машинкой), так что Бетти, которая умела печатать совершенно профессионально, помимо своих основных функций офицера полиции была у него кем-то вроде секретарши.

Первым, кому я показал готовый конспект, был босс Кань. Мне было интересно, что скажет этот хитрец. Хитрее его я знал только двух человек: моего деда и учителя Вана. В принципе, я тоже хитрее, чем он, но я – «тигр» и иногда меня «заклинивает» и я начинаю «переть на буфет». А с боссом Канем такого никогда не случается, ведь он «лиса» и хитрость – это сама его природа. Кроме того Кань очень умен и поговорить с ним всегда полезно. Это не означает, что я прислушиваюсь к его словам (у нас с ним разные дороги: он идет путем бандита, а я – путем воина), но собеседник он забавный и часто помогает мне взглянуть на проблему с другой стороны. Кстати, именно потому, что идет другим путем.

Поэтому я пригласил его в «Побег бамбука» и после того, как мы поели, протянул ему свой «труд». Прочитав заголовок «Основные правила поддержания здоровья, принятые в китайской медицине», Кань очень заинтересовался. Его вообще очень интересовало собственное здоровье. И он тут же углубился в чтение.

Прочитав, он сказал.

– Ну, я человек восточный, я бы в конце добавил какую-нибудь красивую наставительную притчу.

– Какую, например? – спросил я.

И Кань рассказал мне вьетнамскую притчу (он вообще был «мастером разговорного жанра» и таких побасенок знал множество, на любой случай и любой вкус).

«У одного мудреца спросили, что его удивляет больше всего на свете. И мудрец ответил, что самое удивительное существо в мире – это человек. Этот дурачок сначала жертвует своим здоровьем для того, чтобы заработать деньги, а потом тратит деньги на то, чтобы это самое здоровья восстановить. Он так беспокоится о своем будущем, что никогда не наслаждается настоящим, он живет так, будто никогда не умрет, а умирая, сожалеет о том, что не жил».

– Ладно, притчу, может, мы и вставим, она короткая, не помешает, – согласился я. – Тем более, что она прямо о тебе. Ты так заботишься о своем здоровье, будто думаешь, что никогда не умрешь. Даже с хорошим доктором – тут я ткнул себя в грудь – стараешься дружить изо всех сил. Так что из уважения к тебе, может, и попрошу Бетти допечатать эту сказку в конце. Но это все чепуха, я сам таких басен знаю море. Ты лучше скажи по сути?

– Чтобы сказать по сути, я должен знать, для кого это предназначено.

– Для моих пациентов (скорее, пациенток). В общем, чтобы мне приходилось поменьше отвечать на их вопросы «Что им делать, чтобы всю жизнь иметь хорошую фигуру и гладкую кожу, чтобы всегда быть здоровыми и красивыми?»

– Ну, да, – засмеялся Кань: «здоровыми, красивыми»… И при этом еще богатыми и счастливыми.

– Примерно так, – тоже засмеялся я.

– Честно говоря, мне понравилось. Коротко, по делу, все просто и естественно. Но я восточный человек, а для здешних твоих пациенток это, по-моему, не слишком удачный набор рецептов. Ты сам подумай, что ты понаписывал: «мало слов, мало еды, в меру секса». Ты, можно сказать, посягаешь на самое святое, ты им даже не советуешь зимой носить платья с низким вырезом. Вот смотри, – он ткнул пальцем, – тут ясно сказано: «в холодное время даже у самых больших модниц не должно быть никакой декольтированной одежды». Ты что, не понимаешь, что зима – самое подходящее для этого время. Ведь летом это мужикам не интересно, потому что все девки и так ходят полуголые.

– Молодец, внимательно прочел, – мелькнуло у меня в голове. – Можно подумать, я об этом не знал. Но я все равно ни слова менять не буду. Мое дело было написать честные рекомендации, а следовать (или не следовать) им – это дело тех, кто эти рекомендации будет читать.

– Впрочем, – неожиданно сказал Кань после паузы, – ты свою работу сделал, ты вложил в нее свои знания, свой труд и свое время. Кстати, – как всегда он резко сменил тему, – ты не подаришь мне этот конспект? Очень полезная для меня штука. Буду перечитывать.

– Конечно, – махнул я рукой, – бери, у меня еще есть, мне Бетти несколько экземпляров распечатала.

– Прекрасно, – думал я, – неторопливо направляясь от ресторана к дому. – Может, кому-то мой конспект пойдет на благо. Кань прав, я действительно вложил в него кучу труда. А раз так, то нужно, чтобы люди его читали и получали пользу. А иначе зачем было тратить свое драгоценное время?!

Кстати, именно так говорил учитель Ван, когда возился со мной. Дело в том, что несмотря на то, что господин Ван человек очень широкой души и легко относится к деньгам, с временем он всегда обращался очень бережно и не одобрял пустой его траты. Чему, кстати, научил и меня. Так что если я трачу время, то я должен стараться сделать так, чтобы оно не пропало впустую. А если у меня нет нужной и полезной работы, то я никогда не занимаюсь никакой бесполезной чепухой, а следую правилу, которое досталось мне от деда: «Есть работа – работаем. Нет работы – отдыхаем».

«Поистине, лишь тот является человеком, кто обладает способностью различения, кто может отличить реальное от нереального, правильное от неправильного и кто постоянно старается избавиться от неправильного и следовать лишь тому, что правильно. Лишь того можно назвать человеком, кто, зная разницу между преходящим и Вечным, избавляется от всех тленных привязанностей и принимает твёрдое решение осознать Вечное. Тот же, кто лишён этой способности различения, кто довольствуется лишь никчёмным прожиганием бесценной человеческой жизни, в действительности является лишь животным, а не человеком».

Чандра Свами Удасин, «Зеркало блаженства» [11]

«Ничто не должно остаться непонятым»
или «Правильное понимание основа всего»

«Мастер тайцзицюань, как видим, не столько владеет искусством, сколько ищет правду своей жизни, и жизнь его – скорее эксперимент, чем демонстрация. И, по правде говоря, защищен он не столько боевыми приемами, сколько искренностью его поиска. Зачем искать «великое расслабление и великую мягкость»? И тем более «образ пустоты и самоотсутствия»? Какой от них прок? Есть ли что-то в нашей повседневной жизни, в наших умственных и телесных привычках, которые мы наработали в себе, чтобы выжить в обществе, что помогало бы нам в том странном поиске, о котором говорит Ли Ясюань? Боюсь, что ничего. Тут нужно каким-то образом полностью обновиться или, как говорил Лао-цзы, забыть свои ученические рефлексы и научиться… всему разучиться. Жить совсем иначе, всегда иначе. Мастера тайцзицюань говорят: «переменить свое нутро». Нам предлагают оставить все, чтобы… все обрести. И даже получить, прямо согласно евангельскому завету, больше, чем оставил.

Речь идет об искании невозможного, которое именно вследствие своей предельной простоты и вездесущности не может не быть в высшей степени возможным, даже неизбежным. Человек именно потому, что он – сознательное существо, не может примириться со своей ограниченностью, не может не искать чего-то иного, лежащего за гранью его опыта и знания, не может не подвергнуть себя какому-то великому, ему самому не всегда ясному эксперименту. Он обречен на свободу – свободу от бремени самого себя прежде всего. «Самоотсутствие» и есть не что иное, как название предельной полноты бытия, которая отсутствует в любой момент времени и точке пространства, но не может не быть всегда и всюду в духе поговорки мастеров тайцзицюань: «Рука – не рука, в каждом месте рука…»».

Владимир Малявин, «Тайцзицюань: Классические тексты. Принципы. Мастерство»

Босс Кань

Какой-то он непривычный для меня, этот Минь. Он прошел обучение у лучших мастеров и достиг вершин в рукопашном бое. Кроме этого своего, с позволения сказать, «искусства», ему известно множество совершенно неожиданных хитростей, фокусов и трюков, весьма непривычных для обывателя. Например, он классный карманный вор (хотя никогда не воровал, потому что ему больше нравится отнимать). Еще он умеет симулировать некоторые болезни так, что ни один врач не заметит «подделку». Надо было видеть, что творилось с его телом, когда он имитировал пляску святого Витта (до этого момента я и не подозревал, что такая болезнь вообще существует). В общем, он патентованный хитрец и блестящий притворщик. Я уж не говорю о том, какой он врач. Может, даже и ненамного хуже, чем боец.

С другой стороны – он простой парень, по большей части делящий мир на черное и белое, на друзей и врагов, на своих и чужих. И если он поверит в то, что я его друг, то при желании такой человек, как я, обманет его как малого ребенка. Впрочем, обманывать подобного зверя себе дороже, я бы сказал, что это чрезвычайно небезопасное дело, так что я никогда и не пытался. Кроме того, он мне нравится, а я стараюсь без особой нужды не обманывать людей, которые мне приятны.

А нравится он мне, потому что я таких людей раньше не встречал. Разумеется, слышал, но «вживую» не видел никогда. А надо сказать, что на пути к своему нынешнему положению босса мафии я встречался с самыми разными людьми: от отъявленных бандитов до высокопоставленных государственных чиновников. Что поделаешь, в моем деле ни обойтись ни без тех, ни без других.

Да и такой человек, как Минь, мне тоже очень бы пригодился. Однако он не захотел работать со мной, уж очень четкие (кстати, очень правильные) представления о вьетнамской мафии вложили в него его учителя. Я и не настаивал, нажимать на такого человека бесполезно. Если он всерьез обидится, то вполне может заняться своим любимым делом – охотой. И дичью в этой охоте буду я. И я не поручусь, что даже в такой стране как Ирландия он не сумеет втихую перерезать моих людей и уйти так же незаметно, как пришел.

У летчиков это называется «заход со стороны солнца». Атакующий пилот заходит так, чтобы солнце слепило его противника. Но Минь не летчик, думаю, он умеет уходить в сторону солнца даже тогда, когда солнце прячется за тучами. Хотя, наверное, я не прав, он любит охотиться ночью, когда солнца вообще нет.

Будь это во Вьетнаме, я бы поставил десять к одному, что если бы его не убили сразу (а убить человека с таким опытом и таким чувством опасности – это еще нужно уметь), то именно так бы и произошло. Здесь у него шансов скрыться меньше, потому что азиатов здесь немного, а долговязые ирландские полицейские свое дело знают. Но все это теоретические построения, ибо я сделал все, чтобы наши отношения стали чуть ли не дружескими. Было это для меня легко, потому что Минь здесь единственный мой соотечественник, который меня не боится и которому ничего от меня не нужно. Поэтому он ведет себя со мной совершенно естественно и откровенно говорит мне, что именно он обо мне думает. А я такие вещи очень ценю… Ибо «я благодарен своим друзьям за то, что они меня любят, но еще больше я благодарен моим врагам, иначе как бы я становился лучше».

По-моему, в последнее время Минь начал скучать. С одной стороны, мирная спокойная жизнь ему несомненно нравится, он ею просто наслаждается и очень дорожит; с другой – это совершенно не то, к чему он привык. Поэтому я решил сделать ему сюрприз. Сейчас он не может поехать на родину (вьетнамские пограничники взяли бы его сразу на границе), поэтому самым лучшим, что я мог бы для него сделать, – это привезти сюда кого-то из его семьи или его учителя Вана. Вот за это Минь был бы мне искренне благодарен. Но, увы, и это было невозможно. Поэтому я решил сделать ему другой подарок: уговорить вернуться в наш город мастера Мо, который учил Миня Тай-Цзи-Цюань.

Тот помог бы Миню развеяться, а то дело дошло до того, что он подружился с каким-то толстенным американцем (это Минь-то, который воевал с его соотечественниками и ненавидел Америку, американцев и вообще все американское, кроме, разумеется, автомобилей) и тот заинтересовал его какими-то никому не нужными и никому не понятными духовными практиками. Мало того, когда Дэвид уехал, Минь (он сам мне об этом рассказывал) чуть ли не нанялся в кухарки к какой-то своей пациентке, которую называл Дамочкой. Что он там с ней делал я не знаю, говорил, что лечит. Разумеется, я ему верил, ибо он свято исповедовал принцип «своих не обманывать», но в любом случае это был непорядок: такой человек готовит кому-то еду, причем не с изыском, как он умеет, а так называемое «диетическое питание», какую-то бурду, в общем. Если ему так хотелось наняться в повара, пошел бы лучше ко мне, я бы платил по-царски. Но нет, видишь ли, не интересно ему это… Говорит, что ему важно довести дело до конца и долечить Дамочку. А кто будет лечить меня, а еще лучше будет следить за моим здоровьем?! Нет, все-таки удобнее, когда люди тебя боятся: велишь лечить – лечат, велишь готовить тебе еду – готовят. Хотя из-под палки они тебе такого наготовят…

Думаю об этом и сам себе удивляюсь. Выходит, я так и не расстался с мыслью сделать Миня сначала своим помощником, а потом через годик, когда он попривыкнет, передать ему дела и пойти на повышение, боссом в большой город. Конечно, это весьма маловероятно, Минь мне совершенно открыто сказал, что думает по поводу мафии, а такие люди редко меняют решения. Да и дружки у него неподходящие: честный коп О’Коннор и буддистский учитель Дэвид. Эти-то откуда взялись на мою голову? Ну а вдруг… Вдруг Минь передумает…

Но это все пустые мысли, а я человек деловой. Начнем с мастера Мо. Если я хочу попросить его вновь посетить наш городишко (ты смотри, я уже начал считать это ирландское захолустье своим домом), то должен сначала договориться с ним. А для этого его еще надо найти. Этот старый толстый лис сел в свой лимузин и покатил по Европе, куда глаза глядят. Впрочем, он наверняка не прячется. К чему ему это? И от кого? Так что его быстро найдут и скорее всего именно по его огромному американскому лимузину. С моими деньгами, связями и влиянием для меня найдут кого угодно и где угодно. Но я хитрый, в этом случая я даже сделаю это без всяких денег, абсолютно бесплатно. И быстро.

Не могу сказать, что у меня хорошие отношения с капитаном О’Коннором. Мне он напоминает здоровенного мастифа. Огромный, каменно спокойный, умный, уверенный в себе, почти не лающий пес. А без причины вообще никогда не лающий. Но если сожмет челюсти… Меня капитан не слишком любит. Оно и понятно, как может относиться честный полицейский мастиф к боссу мафии. Впрочем, у меня такая работа, что людей, которые меня любят или уважают (не делают вид и почтительно кланяются, а искренне уважают), я могу посчитать по пальцам одной руки. Боятся – да, завидуют – сколько угодно, относятся с постоянным подозрением и ждут от меня каких-то неприятностей – пожалуй, вся городская полиция.

Но капитан не просто честный коп, он еще и умный коп. Ему нужен порядок в городе, а я делаю так, чтобы вьетнамская община не причиняла ему никакого беспокойства. Договор у нас с ним простой. Я (соответственно и мои люди) сижу тихо, веду себя благопристойно, в дела белых людей не лезу и если веду с ними какие-то дела, то делаю это строго «по-ихнему» ирландскому закону. Как любит говорить сам капитан, «legally». Порядочных трудящихся вьетнамцев я тоже не трогаю, а если я прижму каких-то «своих» (понимай, вьетнамских) торгашей, то это не его, О’Коннора, дело. Если же на «моей» территории будет совершено какое-то преступление, то я либо помогаю сразу же раскрыть его и выдаю виновных, либо отвечаю за все сам, а уж он, О’Коннор, всегда найдет повод ко мне привязаться и сильно усложнить мне жизнь.

В общем, он пользуется мною, а я им. Вполне честная сделка. Например, когда О’Коннор захотел познакомиться с Минем, он обратился ко мне. Мы тогда даже поиграли в гольф, причем Минь, который до того ни разу в жизни не брал в руки клюшку для гольфа, умудрился обыграть меня. А теперь я, когда мне требуется найти толстого китайца Мо (кстати, для того же Миня), попрошу капитана сделать это. Смешно сказать, но этот потомственный коп просто души не чает в потомственном убийце Мине. Так что он все сделает, причем быстро и с удовольствием. И, разумеется, бесплатно. Он же честный коп, он не берет взяток.

Кстати, однажды я слышал, как хозяин мастифа описывал характер своего пса. Вообще владельцы собак любят поговорить о своих животных, но этот тип был просто чемпион по разговорной части. И почти все, что он говорил о своем псе, можно было сказать и про О’Коннора: серьезный, замкнутый, подозрительный, не очень склонный нападать на людей, скорее, привыкший держать их в страхе. Единственное, что не совпадало, так это то, что у мастифа постоянно текут слюни, а капитан ни в коем случае слюнтяем не был. Вспомнил я об этом, потому что этот «собаковладелец», «собаколюбитель» и «собаковод» говорил, что у мастифа прекрасная память. В общем, полная идентичность с капитаном.

И еще. Я не удивлюсь, если капитану не потребуется искать номера лимузина старого Мо в базе данных. Он человек старой школы, все, что ему нужно, он помнит. А еще у него есть толстенный блокнот, к которому он относится как к очень ценной вещи…

В общем, если мастиф по имени О’Коннор за что-то берется, то делает это всерьез и без «лишнего лая». У него есть даже правило, которое сам себе составил из старого анекдота:

Одного чиновника выдвигают на повышение. Место, которое ему прочат, очень ответственное и нужно быть уверенным, что, заняв пост, этот человек ни при каких обстоятельствах не станет брать взятки. И чтобы получить хоть какие-то гарантии, комиссия по назначениям решает в виде исключения пригласить известного экстрасенса для того, чтобы он поставил диагноз «берет-не берет». Экстрасенс берется за работу, но с одним условием: обычно он может все понять даже на расстоянии, но тут дело ответственное, поэтому ему нужно увидеть чиновника лично. Хотя бы на секунду, хотя бы одним глазком.

Его приводят в кабинет чиновника, и экстрасенс, едва открыв дверь, тут же закрывает ее и со словами «мне все понятно» идет прочь.

Его догоняют и спрашивают: «Каков ваш вердикт, маэстро?»

– Берет, – говорит маэстро.

– А вы точно знаете?

– Точнее некуда! – уверенно отвечает экстрасенс.

– Откуда такая уверенность? – не отстают члены комиссии.

– Все совершенно очевидно: руки есть, значит берет!

Из этого анекдота капитан сделал правило, которое назвал «правилом О’Коннора»: человек (а полицейский тем более) не должен болтать лишнего. Как проверить, болтает ли человек лишнее? Очень просто: есть язык, значит болтает, если болтает, то однажды наверняка проболтается. Язык человеку отрезать нельзя, поэтому он должен за ним постоянно следить и держать за зубами. Проще всего это сделать за счет того, чтобы побольше молчать. Чем больше молчишь, тем меньше вероятность сболтнуть лишнее.

Сам капитан (во всяком случае, при мне) строго следовал своему принципу и лишнего не болтал. Так что если он возьмется, то найдет мне Мо без лишних разговоров.

Капитан О’Коннор

На работе у меня практически не бывает свободного времени. Какое, к свиньям собачьим, может быть свободное время у полицейского капитана?! Да еще на работе!

И тут звонит мне босс Кань и сладким голосом просит о встрече. Он хитрый и умный, он наверняка знает, что я про него думаю (да я, впрочем, этого и не скрываю), и почему иногда имею с ним дело. И еще он точно знает, что я ему скажу, если он без всякой пользы потратит мое время. Так что попусту звонить точно не будет.

Встречу я ему назначил, как обычно, в городском саду. Была у меня такая особая скамеечка, возле которой я назначаю встречу своим осведомителям еще с тех времен, когда был патрульным полицейским. Если бы босс Кань только знал, что я часто веду с ним беседы на скамейке для стукачей…

Кань явился вовремя. У него есть две особенности, которые он явно подчеркивает: всегда приходить вовремя и всегда быть шикарно одетым. Кстати, я ни разу не видел на нем один и тот же пиджак. А у меня профессиональная память на лица, одежду, походку и прочие вещи, которые помогают запомнить человека. А то есть такие всем известные старые (кстати, весьма рабочие) трюки. Надел человек ярчайший шарф, огромные темные очки или что-то очень заметное, и все запомнили это цветное пятно. Потом снял все это, и никто из свидетелей его не узнает, лица-то они не только не запомнили, они его просто не увидели. Со мной такие фокусы не работают. Мне все равно: даже если человек, носивший огромные бакенбарды и усы, сбреет (или отклеит) их, я наверняка его узнаю, для меня растительность на лице – это одно, а само лицо – другое.

Однажды я спросил Каня, где он ухитряется хранить столько пиджаков. И он, тонко улыбнувшись, ответил, что у него огромный, купленный на честнейшие деньги, дом. А в том доме множество огромных, купленных на честнейшие деньги, шкафов. А в шкафах висит множество моднейших, купленных на честнейшие деньги, пиджаков. А в карманах моднейших, купленных на честнейшие деньги, пиджаков, лежат те самые честнейшим образом заработанные деньги. Как в виде наличных, так и чековых книжек.

Его слова меня удивили. Неужели он знает детскую английскую песенку «This Is the House That Jack Built»?

 
«Вот пес без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая ловко ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме, который построил Джек».
 

Замени здесь «Джек» на «босс Кань», и получится полная аналогия. Ну, ладно, неважно, знает он или нет, главное, что развлек меня. Вообще-то он всегда очень аккуратен со мной, этот Кань, но он, хитрая морда, знал, что если ему удастся насмешить меня, то ему многое сойдет с рук. В тот раз удалось…

Договорились мы с ним быстро. Он хочет на какое-то время заполучить к нам мастера Мо. Лично я с ним знаком не был, но шикарный, всегда надраенный темно-синий американский лимузин с белыми кожаными сиденьями помнил прекрасно. Когда мы познакомились с Минем (тот же Кань нас и познакомил, он умеет быть полезным, этот модник), Минь мне рассказывал о мастере Мо, который к тому времени уже уехал. Причем даже за глаза он никогда не называл его просто «Мо», только «мастер Мо». Уважал, значит. И это Минь, который к большинству людей относится весьма пренебрежительно и уважение которого нужно заслужить. Кстати, если я не ошибаюсь, его отношение к людям стало меняться. Не пойму, в чем тут дело, но, похоже, это влияние того же Мо и толстенного американца Дэвида. Больше влиять на него просто некому, ибо Миня больше ничье мнение не интересует. Разве что иногда ко мне прислушивается? А, может, мне так кажется, потому что так хочется?

В любом случае я был бы рад приезду Мо. И Миня порадую, и сам с ним лично познакомлюсь. Найти его не проблема, с машиной своей он ни за какие коврижки не расстанется, номер я помню, сделаю запрос и завтра-послезавтра уже буду знать, куда заехал наш дорогой мастер Мо.

Мастер Мо

Уехав из Ирландии, я решил поездить по Европе. Время от времени во мне возникло какое-то внутреннее движение, стремящееся перейти в движение внешнее. Обычно мои ощущения меня не подводят, поэтому «если труба зовет», я собираю пару больших чемоданов, сажусь в свой большой лимузин и еду, куда глаза глядят. «Драйвать», как говорят американские таксисты русского происхождения, я люблю и потому стараюсь не пользоваться общественным транспортом, и там, где можно обойтись без самолета, вожу себя сам. Обычно маршрут мой заранее не определен, я и сам часто не знаю, куда поеду и сколько там пробуду. Так что все происходит достаточно спонтанно и найти меня бывает непросто. Но проще всего найти меня в ресторане. Единственное условие – ресторан должен быть хорошим, ибо я люблю вкусно поесть (даже не поесть, а покушать) и, приехав в город, прежде всего ищу «вкусный» ресторан. Вообще-то, я хорошо готовлю и могу накормить себя сам лучше любого шеф-повара, но не всегда хочется возиться, так что если я только что приехал, не успел устроиться и у меня нет ни правильных продуктов, ни кухни, то и ресторан сойдет.

И вот сижу я в лондонском ресторане, никого не трогаю, ем скромную английскую пищу. Я люблю еду с изысками и как по мне, эта еда простовата и тяжеловата. Но ничего, зато качество исходных продуктов (тут меня не обманешь, я это буквально желудком чую) выше всяких похвал. Так что я почти получаю удовольствие. «Почти», потому что люблю есть с полным сосредоточением на этом важном процессе, а сейчас меня отвлекало некое излишнее внимание к моей скромнейшей персоне.

Сидевшего за угловым столиком человечка я заметил (точнее, сначала почувствовал, а уж потом заметил) достаточно давно. Он был так напряжен и так старательно смотрел в другую сторону, что было его даже жалко и я, в свою очередь, тоже старался. Старался сделать вид, что я его действительно не замечаю. И это было почти правдой, чего его замечать, если я точно знаю, что он совершенно безопасен. Было похоже, что этот маленький азиат (скорее всего, вьетнамец) всего лишь хочет поговорить со мной, но подбирает подходящий момент, чтобы подойти.