Текст книги "Возвращение «Летучего голландца»"

Быков передернулся, все еще остро переживая случившееся и вспоминая звук ударов железа по черепу несчастного зверя.

– Не получается, – сказал он. – Говорю тебе, в старину какие-то другие котики были. Или охотники.

– Мы не имеем права сдаваться, – сказал Алекс. – Думаешь, мне самому не противно? Но пойми, Дима. Или котики, или мы. Кто-то должен умереть. Без пищи на морозе долго не протянуть.

– Да знаю я, знаю!

– Тогда хватит распускать сопли! Вперед! Самцов обходим и нападаем только на самок и детенышей.

– На детенышей не буду, – быстро произнес Быков. – И тебе не позволю.

– Ладно, – согласился Алекс. – Тогда самки. Вон подходящая. И от своих отбилась, и от полыньи далеко. Берем?

– Берем!

Друзья побежали к намеченной жертве и, мешая друг другу, принялись наносить ей удары по маленькой гладкой голове. Она завизжала и поползла прочь. Быков семенил рядом, пытаясь оглушить ее, но железная палка попадала то по шее, то по плечу.

– Берегись! – заорал отставший Алекс.

В охотничьем азарте Быков не заметил, как очутился на территории гарема, владыка которого двигался прямо на него. Нужно было отступать. Однако прежде, чем сделать это, Быков бросился на самку и с такой яростью огрел ее, что она растянулась на снегу. Из ее ноздрей потекла неправдоподобно яркая кровь.

Видя, что человек не спешит отступать, секач тоже притормозил. Было видно, что он не привык сталкиваться с сопротивлением более мелких особей и просто не знает, что делать. Усиливая его замешательство, на подмогу Быкову подоспел Алекс. Теперь они стояли рядом, плечом к плечу, размахивая палицами и издавая крики не менее грозные, чем те, которыми оглашал округу секач.

Остальные котики, находившиеся поблизости, подняли такой шум, что у Быкова голова пошла кругом.

– Забираем добычу и уходим, – прокричал он отрывисто.

– Нет, – возразил Алекс. – Нужно еще.

– Зачем?

– Здесь вечный холод, забыл? Мясо и жир можно хранить сколько угодно.

– Зачем жир? – удивился Быков.

– Он съедобен и спасет нас от обморожения, – пояснил Алекс. – А еще жир послужит нам в качестве горючего. Поверь, друг, в Антарктиде он дороже всякого золота.

– Черт! Я думал, что больше не придется убивать этих несчастных.

– В природе нет такого понятия, как жалость, – жестко произнес Алекс. – Иди и сражайся, Арджуна.

– Кто такой Арджуна? – удивился Быков.

– Был такой царевич в Древней Индии. Не хотелось ему, видите ли, с родственниками воевать. А колесничим у него был сам бог в человеческом облике. Кришной его звали. И он наставил Арджуну на путь истинный.

– Ладно, Кришна, уговорил, – вздохнул Быков. – Погнали!

Вопя и раздавая удары направо и налево, они двинулись в сторону секача, который при виде такой наглости увеличился в размерах чуть ли не вдвое и так широко распахнул пасть, что стало видно отверстие зева. Продолжая кричать, Быков шел на него, глядя в круглые сверкающие глаза. В какой-то момент казалось, что секач сомнет его и растерзает, но этого не произошло. Сделав еще один шаг, Быков увидел вместо оскаленной пасти хвост удирающего противника.

Пока он совершал эту психическую атаку, Алекс тоже не терял времени. Раздавая пинки и удары, он отбил от стаи крупного молодого самца и прикончил его, невзирая на жалобные вопли и попытки уползти.

– Теперь хватит? – спросил Быков, дыша так часто и прерывисто, словно пробежал марафонскую дистанцию. – Больше двух туш мы все равно не утащим.

– Хватит, – согласился Алекс. – Держи веревку.

Удаляясь от лежбища, они не обмолвились ни единым словом, все еще переживая шокирующие подробности охоты. Цивилизация отучила их от первобытных замашек, сделав толерантными и гуманными. В цивилизованной жизни это было уместно и даже удобно, но дикая природа требовала от мужчин других качеств. Друзья их проявили и, вернувшись в обычное состояние, не могли избавиться от чувства вины и отвращения к убийству живых существ.

Туши скользили по льду легко, но взобраться с ними даже по пологому откосу оказалось непростой задачей. Обратный путь в лагерь занял около двух часов. Когда друзья добрались туда, они с облегчением увидели, что в их отсутствие Модести развела небольшой костер, скармливая огню расщепленные доски лодки.

– Молодец, – похвалил Алекс, протягивая задубевшие руки к благодатному пламени. – Но где ты взяла зажигалку?

– Ты думал, ты один такой запасливый? – усмехнулась Модести с чувством превосходства. – Надеюсь, в знак признательности вы накормите меня до отвала. Иначе вы увидите превращение смиренной женщины в кровожадную хищницу.

Согревшись возле костра, мужчины взялись за ножи. Их ожидало огромное разочарование. Добыча успела закоченеть до такой степени, что не поддавались напору острой стали. Чертыхаясь, Алекс вооружился топором и принялся остервенело рубить мороженую тушу. Стейки получились никудышные, прожарились плохо и воняли рыбьим жиром, но были поглощены со скоростью, которой позавидовали бы и голодные волки.

– Подкрепились? – спросила Модести. – Тогда возвращайтесь за новой добычей. Тела надо свежевать сразу, пока не застыли. И целых котиков за собой не потащишь. Нужно взять только лучшие куски.

Она была права, но Быкова было не так-то просто загнать на новую охоту.

– Сегодня перебьемся мороженым мясом, а завтра сходим на лежбище. Пора отдыхать.

– Ночью котики могут покинуть берег, – безжалостно настаивала Модести. – Если ты устал, Дима, с Алексом пойду я. Но упускать такой случай нельзя.

Она была права. Вздохнув, Быков согласился. До вечера они забивали молодых котиков, снимали с них шкуры и разделывали на снегу. Эти же шкуры, схваченные морозом, послужили охотникам в качестве салазок для перевозки мяса.

В ту ночь Быкову снилась все та же опостылевшая охота. Только охотились на него самого, а ему приходилось убегать по глубокому снегу, увязая в нем и с усилием делая каждый шаг.

Живые и мертвые

В народе говорят: пришла беда, отворяй ворота. Принято считать также, что беда не ходит одна. И это, пожалуй, верно подмечено. За исключением того, что тенденцию повторяться имеют не только плохие события, но и хорошие. Словно, распределяя их, Судьба по нескольку раз запускает руку в один и тот же мешок, черный или белый.

На следующий день после встречи с котиками путешественников ожидал еще один неожиданный и весьма радостный сюрприз. Преодолев каких-нибудь три километра пути, они заметили темную точку, отчетливо выделяющуюся на белом ландшафте.

По правде говоря, снежная целина была в Антарктиде не такой уж белоснежной, как можно было предположить, не видя этого собственными глазами. Там и сям проступали то синие тени, то зеленоватые и голубые глыбы льда, то черные камни. Плюс к этому снег сверкал и радужно светился на ярком солнце, что придавало ему еще больше разнообразных оттенков.

Указывая на привлекший его внимание объект, Быков не был уверен, что видит не какой-нибудь обнажившийся валун.

– Нужно проверить, – решил Алекс, щуря глаза под приподнятыми солнцезащитными глазами.

– Бросьте, ребята, – сказала Модести. – Договаривались ведь двигаться вдоль берега. Посмотрите, сколько тут снега.

– Пойдем на лыжах.

– Не называй эти жестянки лыжами, – запротестовал Быков.

– Пусть будут снегоступы, – согласился Алекс. – С ними или без них, но идти надо.

– Тогда несите меня, – потребовала Модести.

До этого не дошло. Повздыхав и поупиравшись, она смирилась с необходимостью сделать крюк. Особенно после того, как Алекс голосом змея-искусителя заговорил, что неизвестный объект запросто может оказаться хижиной, полной припасов.

Отчасти это оказалось правдой. Чем ближе путники приближались к своей цели, тем очевиднее становилось, что видят они некое творение рук человеческих. В конце концов выяснилось, что это огромный вездеход, занесенный снегом. Издали были видны его огромные гусеницы, оставшиеся на виду потому, что массивный корпус прикрыл их от метели. Ветер выдул возле вездехода глубокую ложбину, благодаря которой он и был обнаружен.

– Ну? – воскликнул Алекс. – Что я говорил? Раз есть вездеход, то где-то неподалеку должна быть база.

– Но в каком направлении? – поинтересовался Быков. – Ты представляешь себе, как далеко могла забраться эта штуковина?

– Похоже, она очень старая, – объявила Модести, успевшая смести снег с оранжевой кабины, чтобы увидеть название. – Тут герб и буквы.

Для того чтобы достать до надписи, ей пришлось надеть рукавицу на палку. Вездеход был высотой метра четыре и почти так же широк. В длину, по прикидкам Быкова, он мог соперничать с туристическим автобусом.

– «Си-си-си-пи», – прочитала Модести. – Что это такое?

Подобно всем американцам, она полагала, что на свете существует только один, привычный им алфавит.

– Никакие не «си» и не «пи», – отрезал Быков. – Здесь написано СССР, разве не видишь?

– Эс-эс… Как ты сказал?

– Ю-эс-эс-а, – перевел Алекс.

– О, Совьет Юнион? А это герб, да?

– Герб, – кивнул Быков. – Вездеход советский. Чего, впрочем, и следовало ожидать.

– Это потому, что вы до сих пор древней техникой пользуетесь? – предположила Модести.

– Нет, это потому, что мы везде и всегда впереди планеты всей.

– Но Советского Союза давно нет!

– А это что? – Алекс похлопал рукавицей по мощному рылу вездехода. – Думаю, его изготовили и доставили сюда во второй половине прошлого века, а он даже не слишком поржавел.

– В такой махине могло поместиться человек десять, – прикинул Быков.

– Поместиться тут может и втрое больше, но зачем? Участникам антарктических экспедиций всегда старались обеспечить максимальный комфорт. Вездеход хоть и большой, но в нем должно быть достаточно места для запасов, приборов, топлива. Это как боевой корабль, вышедший в автономное плавание.

– Снежный крейсер, – сказала Модести.

– Романтично, – одобрил Алекс. – Но на самом деле машина называется… – Он расчистил ребристую поверхность радиатора и усмехнулся: – Надо же, «Харьковчанка»! Это девочка, а не мальчик.

– Крупная девочка, – усмехнулся Быков.

– Судя по конструкции, вездеход построен на базе тяжелого артиллерийского тягача, – поделился наблюдениями Алекс. – У него должно быть несколько топливных баков. Если осталось хоть немного горючего, это обеспечит нам огонь и тепло.

– Мы будем жечь солярку? – удивился Быков.

– Даже в легковом автомобиле полно горючих деталей. Обивка, панели, сиденья, коврики, шины…

– У «Харьковчанки» нет скатов.

– Зато она оснащена всем необходимым для выживания. Мы должны забраться внутрь.

– Но сначала давайте разведем костер и поедим, – взмолилась Модести. – Я валюсь с ног от усталости. А здесь можно задержаться на несколько дней.

– План принимается, – кивнул Алекс. – Мод, ты займешься огнем и стряпней. А мы с Димой начнем откапывать вездеход, чтобы найти вход внутрь.

– Но чем мы будем копать? – с сомнением произнес Быков. – Руками все эти тонны снега не перекидаешь.

– Снегоступы, Дима. Если приделать к ним наши охотничьи палки…

– Веревки не выдержат, Сашенька!

– А проволока на что?

– Теперь я понимаю, что ты не зря зовешься специалистом по выживанию в экстремальных условиях!

Работа закипела. Очень скоро мужчины согрелись так, что от них повалил пар. Не давая себе передышки, они отгребали снег, все больше и больше очищая гигантский стальной короб на гусеницах. Удалось дотянуться даже до ряда окошек в кабине, но разбить их решили только в крайнем случае, чтобы не напускать в вездеход холод. Существовала надежда, что агрегаты сохранились в рабочем состоянии, и тогда удастся запустить обогреватель.

– Может быть, даже мотор заведется, – помечтал Быков, пока они отдыхали, облокотившись на свои импровизированные лопаты. – Он наверняка утеплен и работает на морозоустойчивом топливе.

– Аккумулятор наверняка сел, – возразил Алекс. – Никакой антифриз не поможет. Да и масло в лед превратилось давно. Нет, Дима, о том, чтобы прокатиться на «Харьковчанке», даже не мечтай.

Они снова взялись за работу и не останавливались, пока Модести их не позвала:

– Мальчики, барбекю подано!

Вгрызаясь в жесткое котиковое мясо, путешественники почувствовали себя почти счастливыми. Им было тепло, желудки быстро наполнялись благотворной тяжестью.

– Жир не выбрасываем, господа! – предупредил Алекс. – Аккуратно срезаем и распихиваем по всем емкостям.

– Но он воняет! – наморщила нос Модести.

Несмотря на обветренное лицо, потрескавшиеся губы и свалявшиеся волосы, она казалась обоим мужчинам настоящей красавицей.

– Неизвестно, сколько продлятся наши странствия, – авторитетно заявил Алекс. – Если прижмет, то будем этот жир без хлеба и соли кушать и нахваливать. Кроме того, как я говорил, это лучшее средство от обморожения. Поэтому делайте, как я говорю.

– Йес, сэр! – согласился Быков.

– Можно я еще немного дров подброшу? – спросила Модести, когда трапеза закончилась. – Сидеть на месте холодновато.

– Жги все, Мод, – разрешил Алекс. – Я уверен, что топлива нам теперь надолго хватит. Не может быть, чтобы в такой машине не нашлось ящиков и бумаги.

– Если там еще и еда есть, то я поверю в Бога, – сказал Быков, берясь за лопату.

– Беда людей в том, что они становятся набожными только в беде. В остальное время им и так хорошо.

С этими словами Алекс принялся отбрасывать снег с такой яростью, что вскоре скрылся в белом облаке.

Усилия не пропали даром. Задняя дверь оказалась не то что не запертой, но и распахнутой. Тамбур, предназначенный для того, чтобы не выстуживать вездеход при входе и выходе, был забит спрессованным снегом. Чтобы убрать его, пришлось работать одной рукой, стоя на металлической лесенке. Только потом, расчистив площадку, Алекс уступил место Быкову. Наконец объединенными усилиями они освободили следующую дверь, и – слава богам – она отворилась.

– Подождите! – заволновалась Модести, наблюдавшая за друзьями снизу. – Я тоже хочу!

– А костер? – спросили ее.

– Он давно погас. Вы хоть знаете, сколько сейчас времени?

Спохватившись, друзья посмотрели на холодное красное солнце, готовое скрыться за белыми хребтами. Модести протянули сразу две руки и затащили ее в тамбур.

– Но первым войду я! – предупредил Алекс, приготовив ракетницу. – Мало ли что там.

На самом деле ему просто не хотелось уступать пальму первенства товарищам. Он чувствовал себя как мальчишка, наткнувшийся на древний клад или таинственный подземный ход. На самом деле все оказалось куда прозаичнее, чем Алекс ожидал.

Переступив порог, он увидел сушилку для вещей и отметил про себя, что шерстяными носками и толстыми меховыми куртками они теперь обеспечены.

В коридорчике лежал окоченевший труп мужчины в тулупе и одном валенке. Голова отсутствовала. На ее месте торчал какой-то бурый огрызок, а весь угол рядом был заляпан черной кровью и отвратительными на вид коржами темно-бордового цвета. Рядом с телом валялась двустволка. Одна фиолетовая нога мужчины была босая. Указав на нее, Быков сказал, что мужчина покончил жизнь самоубийством.

– Когда стреляют себе из ружья в рот, – пояснил он, – на спусковой крючок нажимают большим пальцем ноги.

– Что заставило его это сделать? – печально воскликнула Модести. – Бедняга. Должно быть, не выдержал одиночества.

– Версия принимается, – сказал Алекс, деловито осматривая ружье. – Если только в соседних помещениях нет других покойников.

– Только не это! – воскликнула Модести. – Ну почему мужчины никогда не обходятся без кровопролития и жестокости?

– Потому что кто-то должен бить котиков, чтобы кормить женщин, – ответил Быков.

– Патронов нет, – сообщил Алекс с сожалением. – Парень воспользовался последним. Видать, дошел до края.

Разговаривая вполголоса, друзья продолжили осмотр вездехода. К их огромному облегчению, других мертвецов они не обнаружили. Всего отсеков было шесть, не считая просторной, вместительной кабины водителя с четырьмя сиденьями в ряд. Туалет с умывальником, кают-компания, радиорубка, спальня, камбуз и кладовая, в торце которой высились составленные в кучу кривые палки.

– Странно, – удивился Быков. – Зачем здесь этот хлам?

– Это китовый ус, – определил Алекс. – Полярники любят привозить с зимовки разные сувениры. Бивней мамонтов и моржовых клыков в Антарктиде не сыскать, вот кто-то на ус и позарился. А может, из пластин собирались удочки сделать, или лыжи, или нарты. Теперь уже не узнать. Этот парень, сам понимаешь, нам не расскажет.

Чтобы мертвец не мешал переходить из помещения в помещение, его перенесли в спальню и уложили на койку, предварительно убрав оттуда постель. Он совершенно не гнулся и оказался на удивление легким. Вездеход, в котором было холодно, как в морозильной камере, превратил труп в заледеневшую мумию.

– А это что? – воскликнула Модести, указывая на пол освобожденного коридорчика.

Наклонившись, Быков поднял старинную тетрадку в коричневом коленкоровом переплете. В нее была вложена шариковая ручка, которая, разумеется давно утратила способность писать.

– Похоже, это дневник! – провозгласил Быков, осторожно листая хрупкие желтые страницы.

– За ужином почитаем, – предложил Алекс. – А сейчас, пока окончательно не стемнело, нужно вынести все, что нам понадобится сегодня. Завтра обшарим все досконально.

Вскоре они уже разводили новый костер, используя для растопки смерзшиеся журналы за восьмидесятые годы. Были здесь и «Огоньки», и «Новые миры», и «Юности». Политые бензином из канистры, они горели долго и давали много жара, перебрасывая пламя на разбитый в щепки кухонный шкафчик из прессованных опилок. Трое друзей плотно поужинали, восстанавливая потраченные за день силы. Были открыты три банки армейской тушенки с перловой кашей, две банки сгущенки и одна бутылка пищевого спирта с красивым названием «Роял». Его смешивали с топленым снегом и сладким молоком. Получилось что-то вроде ликера, который становился с каждым разом все крепче.

Но наши герои не хмелели (или не придавали этому значения), увлеченные отрывками, зачитываемыми из найденной в вездеходе тетрадки.

Выяснилось, что изначально цели у экспедиции были исключительно зоологические. Советская наука задалась вопросом: почему так называемые белые, или полярные, медведи обитают исключительно на Северном полюсе, тогда как Южный вполне мог бы обеспечить их всем необходимым для проживания и размножения. Некоему академику взбрело в голову, что он мог бы сорвать Ленинскую или какую-нибудь другую премию, если слегка подкорректирует природу. Центральный Комитет КПСС инициативу одобрил, и в Антарктиду поехало шестнадцать белых мишек, подобранных по возрастному и половому признаку так, чтобы за две пятилетки их поголовье увеличилось вдвое.

Руководителем проекта был назначен профессор Сердюков, который имел несчастье узнать во время командировки о частых изменах своей законной супруги. В результате он запил и махнул рукой на дисциплину, что возымело самые плачевные последствия.

Половина медведей передохла от неизвестной инфекции, а семеро вырвались из незапертого загона и разбежались по округе. О том, как драматически развивались дальнейшие события, свидетельствовали записи механика Шурыгина – того самого, который в результате вышиб себе мозги картечью.

1987, 12 мая.

Из торосов вышел наш Михалыч, самый большой и умный из компании. Я впервые обратил внимание, что на самом деле он не белый, а какой-то желтый и отчетливо выделяется на снегу. Голова у него непропорционально маленькая, а шея длинная и худая. Когда он опускает голову, обнюхивая снег, кажется, что это идет невиданный зверь на пяти лапах. Техники выбежали из домов и бросились ему навстречу, надеясь заманить в вольер. Ведь по замыслу академика Лонже медведям полагается пройти адаптацию и акклиматизацию под наблюдением специалистов.

Не обращая внимания на людей, Михалыч принялся обходить территорию станции. Он двигался лениво и вяло, как во сне, пока Зубровский не набросил на него шлею и не потащил к вольеру. Тогда Михалыч поднял свою широкую, как лопата, лапу и ударил техника по голове. Удар оказался смертельным.

1987, 19 мая.

Мы узнали, что медведи откопали захоронение и обгрызли Зубровского до полной неузнаваемости, что может негативно сказаться на проведении следственных мероприятий. По распоряжению Сердюкова нами составлен и подписан акт о произошедшем. Леночка Кардашьян рыдает и требует, чтобы ее отправили на Большую Землю. Все бы рады, да нельзя.

1987, 22 мая.

Утром я увидел Михалыча возле реперного столба. Подняв заднюю лапу, он мочился, как большой пес-альбинос (рифма). Шерсть на его правом плече красная и стоит торчком, одно ухо наполовину оторвано. Мы сделали вывод, что у медведей началась междоусобица. Предположение подтвердилось, когда на станцию заявился молодой Рафинад и мы отчетливо увидели на его задней ляжке зализанную, но все еще не зажившую рану от укуса. Леша попросил меня помочь. Мы взяли ружья и побежали к Рафинаду, надеясь, что он нас узнает и подчинится по старой памяти. Сначала я не хотел подходить слишком близко, но Леша сказал, что белый медведь никогда первым на человека не нападет. Был момент, когда Рафинад вдруг угрожающе двинулся на нас, но Леша замахнулся на него прикладом, как на корову, и он отпрянул.

Мы битый час гоняли зверя по снегу. Безрезультатно. В вольер он не пошел. Когда он стал удаляться, Леша забежал сбоку и стал стрелять, рассчитывая поразить сердце. Раненый Рафинад сбежал.

1987, 2 июня.

Медведи уже в третий раз проникли в нашу «морозилку», сложенную из брикетов спрессованного снега. И это несмотря на укрепленную крышу! Утром Леночка вышла по нужде и наткнулась на медведей, растаскивающих мясо и рыбу. Она позвала на помощь. Я погнался за Анжеликой и едва за это не поплатился. В торосах медведица бросила мясо, зарычала и пошла на меня. Как я ни кричал, как ни махал руками, она и не думала останавливаться. Спасло меня то, что я в последний миг догадался бросить в нее бушлат. Он накрыл голову медведицы, и пока она, рыча, драла бушлат, чайки устроили драку за лежащее на снегу мясо. Анжелика схватила его и сбежала, оставив меня в одном свитере в доброй сотне метров от жилья.

1987, 21 июня.

Вторую неделю ведутся поиски и отстрел медведей. Руководит операцией представитель академика Лонже, товарищ Малица. Убили двух зверей и сложили вместе с трупами остальных для последующего фотографирования и отчетности.

1987, 9 октября.

Долго не писал по причине сломанной руки. Несчастье приключилось со мной в первый день июля. Малица уехал, медведи остались. Их было теперь только трое, но они – Михалыч, Анжелика и Колчак – причинили нам бед больше, чем все, вместе взятые, вначале. Леночка твердит, что эта троица мстит за гибель своих собратьев, что, конечно, иначе как бредом не назовешь. Мы с В. П. Сердюковым подозреваем, что у нее психическое расстройство на почве постоянного страха перед нападением медведей. Четверо наших товарищей уже убиты, а ночи становятся все длиннее.

P. S. Перед сном заглянул Лене через плечо, а она всю страницу журнала наблюдений за погодой заполнила одинаковыми надписями: «4:4… 4:4… 4:4». Спросил: «Ты хоккеем начала увлекаться? Репортаж слушала?» А она в ответ: «Это наш счет с медведями. Ничья».

Вот чем ее мысли заняты.

1987, 17 октября.

Теперь, когда патронов в обрез, приходится беречь их для охоты на тюленей и думать о других эффективных мерах защиты. Медведи как сговорились, почти не покидают зимовку, поджидая, пока кто-нибудь из нас выйдет. Сердюков вспомнил про ракетницы, и одну из них мы опробовали на Колчаке. Первый выстрел опалил ему шерсть и остановил. После второго он бежал. Окрыленные успехом, мы открыли бутылку спирта и отпраздновали Леночкин день рождения.

1987, 7 ноября.

Решили День Великой Октябрьской революции не отмечать – про нее теперь вся правда раскрыта, поэтому пить за нее противно. Просто посидели, поговорили. Медведи наконец оставили нас в покое и ушли. Теперь главное – дождаться весны, когда прибудет смена.

Елена беременна. Надо полагать, от Сердюкова. Ее по утрам тошнит, а Василий Петрович отводит глаза и заводит разговоры на посторонние темы.

Далее несколько страниц было вырвано, так что оставалось загадкой, как зимовщики дожили до Нового года и встретили его, но дальнейшие события развивались стремительно и трагически.

1988, 2 января.

Под утро, заспанный и с зажмуренными глазами, я вышел на крыльцо для известного занятия. Стою в трусах и валенках на босу ногу и вдруг чувствую – рядом кто-то есть. Глядь, а прямо передо мной Михалыч, пасть открыта, а оттуда слюна до земли висит. Я еле спасся. Спасло меня, что вторая дверь открывается наружу. Михалыч навалился на нее, а потянуть на себя ума не хватило.

Сердюков пугнул его ракетницей, он удрал.

Леночка опять рыдает, говорит, что медведи вернулись, чтобы окончательно расправиться с нами. Ночью видел, как она молилась в радиорубке. И в самом деле свихнулась.

1988, 3 января.

Сегодня Михалыч отнял у нас тюленя. Как он узнал, что мы с Сердюковым удачно поохотились, невозможно сказать – мне кажется, что теперь он постоянно следит за нами.

Обвязав убитого тюленя веревкой, мы тащили его с берега в лагерь. Нам оставалось пройти метров двести, когда появились все три медведя, причем Анжелика была брюхатой.

Позже, обсуждая этот эпизод, мы с Сердюковым пришли к выводу, что медведи нарочно провоцировали нас издали, дожидаясь, пока у нас закончатся патроны. Василий Петрович расстрелял все те четыре, которые у него оставались, потому что очень нервничал, когда звери начинали приближаться. Колчака он серьезно ранил, а я попал в переднюю лапу Михалычу, после чего последний патрон у меня заклинило.

Анжелика, словно зная, что теперь мы беззащитны, подскочила к тюленю и придавила лапой. Не желая уступать добычу, мы закричали и потянули веревку на себя. Медведица рявкнула и шла на нас, пока мы не отступили. Потом, забросив добычу на шею, пустилась вскачь. Когда мы вернулись с ракетницами, на поле боя уже никого не было.

1988, 10 января.

Находиться в осаде больше невыносимо. Сегодня решили с Василием Петровичем, что ночью проскользнем в вездеход и покинем базу. Это будет непросто. Сутки напролет кто-нибудь из медведей караулит снаружи, не выпуская нас из дома. Грозный Михалыч, должно быть, сдох или зализывает раны во льдах, потому что стерегут нас только двое. Поврежденная лапа не лишила Колчака прыти. Именно он догнал Лену, когда она пыталась уйти на лыжах. Жаль ее, но этот поступок лишь доказывает ее невменяемость, ведь до «Дружбы народов» семьдесят верст по прямой. Нет, выбираться с зимовки нужно вездеходом и только вездеходом. «Харьковчанка» не подведет.

1988, 11 января.

Думал, что сегодня начну запись со слова «Ура!» В принципе, так оно и получилось, но конец дня закончился прискорбно.

Да, мы с Сердюковым не только проскочили в машину, но и отъехали на пятнадцать километров от базы, двигаясь с почти черепашьей скоростью, поскольку топографические карты свидетельствуют о множественных разломах ледника в этой местности. Мы по очереди двигались впереди «Харьковчанки», проверяя снежный покров щупом, сделанным из связанных лыжных палок.

Всякий раз, оставаясь один, Сердюков тайком принимал «на грудь» и сделался совсем пьян. Когда мы сменились в очередной раз и я сел за руль, он прокладывал путь, сильно шатаясь. Я хотел предложить ему вернуться в кабину, но тут на него напал Колчак, подмял и стал рвать. Сверху мне была видна только косматая холка зверя. Я поехал на него и раздавил вездеходом. К сожалению, гусеницы прошлись и по телу начальника экспедиции.

1988, 14 января.

Сразу несколько бед обрушилось на мою многострадальную голову.

1. Связавшись с «Дружбой» по рации, я узнал, что, несмотря на зимние условия, к ним направлена следственная группа для выяснения обстоятельств гибели нашей экспедиции. Насколько я понял из уклончивых ответов Ладынина, подозревают меня. Мои сообщения о нашествии белых медведей восприняты как попытки снять с себя вину и направить следствие по ложному следу.

2. «Харьковчанка» заглохла. Даже наша особая солярка не выдержала восьмидесятиградусных морозов. Но еще хуже, что вышел из строя электрический генератор. Для обогрева остаются только тулуп, валенки, свитера и спирт. Надолго ли этого хватит?

3. Колчак никуда не делся. Судя по всему, он устроил лежку под вездеходом и ждет, когда я выйду. Тупое, злобное животное. Зачем мне выходить? Куда? Да и как? Лютый мороз стережет меня лучше любого медведя.

Последняя запись была накарябана кое-как: большими, кривыми буквами, не все из которых удавалось разобрать с первого раза.

– У бедняги руки плохо слушались от холода, – предположил Быков.

– Или от спирта, – сказал Алекс, после чего прочитал:

1988 год, 15 января.

Катастрофа. Во всем вездеходе не нашлось ни одного коробка спичек! И зачем только я бросил курить? Моих координат никто не знает. Ни надежды, ни связи. И перспектива высшей меры наказания. Жить не хочется. Да и не получается. Патрон удалось извлечь, ружье я перезарядил. Ну что, до свиданья, друг мой, до свиданья?

– Это из Есенина, – прокомментировал Быков. – Предсмертное стихотворение.

– Знаю, не тупой, – буркнул Алекс.

– Кто такой Есенин? – спросила Модести.

– Знаменитый русский поэт, – ответил Быков. – Повесился.

– Этому Шурыгину нужно было Маяковского цитировать.

– Кто такой Маяковский? – спросила Модести.

– Другой русский поэт. Только он не повесился, а застрелился.

– Что гораздо ближе к теме, – кивнул порядком захмелевший Алекс.

– Я в машине не останусь, ребята, – предупредила Модести. – Лучше на снегу замерзнуть, чем рядом с покойником.

– Завтра мы заберем все ценное и пойдем дальше, – пообещал Быков. – Тут нечего делать. Если нас и спасут…

– Когда, Дима! Когда!

– Когда нас спасут, это произойдет на берегу.

– Но возвращаться будем по своим следам, – предупредил Алекс. – Слышали про разломы?

Как выяснилось, их поджидала опасность совсем другого рода.