Текст книги "Возвращение «Летучего голландца»"

– Вижу огни! Яхта совсем рядом.

И в самом деле, «Мальтийский сокол» обнаружил себя в четырех милях, как только там включили свет.

А еще несколько минут выяснилось, что восторги и опасения оказались напрасными.

– Я пошутила, – сказала Натали по телефону. – Не было никакого «Голландца». И причаливать к нам не надо. У меня нет настроения общаться. Мы возвращаемся в гавань.

– Почему? – допытывалась Модести. – Что случилось?

– Бизнес, Мод. Мы с мужем вынуждены срочно возвращаться домой. Извини.

– Не понимаю, зачем ты прислала мне сообщение…

– Говорю же, это была шутка.

– Очень неудачная! – сказала Модести, досадливо кусая губы.

– Согласна, подруга, – произнесла Натали Сандерс безжизненным, опустошенным тоном. – Просто мы с Даймом перебрали шампанского, вот и померещилось.

– Ты врешь! Я же слышу по голосу!

– Вот что, отстань от меня, Мод. Сейчас не до тебя.

Связь оборвалась. Белая яхта погасила почти все освещение и начала разворот, чтобы направиться к берегу. Палуба была безлюдна. Словно там все вымерли.

– Они что-то видели, – заявила Модести, когда уединилась на корме со своими коллегами. – Что-то такое, что напугало их до смерти.

– Пираты? – предположил Алекс. – Появление «Летучего голландца» всегда связано с появлением пиратов. Сначала на яхте увидели корабль, а потом на них напали, вот они и не выходили на связь.

– Почему же не рассказали нам? – удивился Быков.

– Допустим, не хотят огласки, – задумчиво произнесла Модести. – Боятся оказаться в центре скандала. Или пираты им пригрозили, приказав держать язык за зубами.

– Наши действия? – лаконично спросил бледный, но храбрящийся Симпсон.

– Предлагаю держаться этого места, – сказал Алекс. – Мы плавали или слишком далеко от берега, или слишком близко. Яхты берут на абордаж где-то здесь. Предположим, у пиратов есть свой осведомитель в порту. Он высматривает жертву и оповещает сообщников. Когда яхта выходит в открытое море и берет курс на восток, ее встречают.

– Я бы не хотел встретиться с пиратами, – пробормотал Дженкинс. – Это может оказаться еще хуже морской болезни.

– В случае успеха мы получим такую премию, что все трудности окупятся, – пообещала Модести. – Не вешайте нос, мальчики. У меня предчувствие: очень скоро мы увидим «Летучего голландца» собственными глазами.

Предчувствия ее не обманули.

Призрачно все!

Мазь оказалась чудодейственной: ладони больше не горели, словно сунутые в огонь. Засыпая, Быков не знал, куда деть руки, но за несколько часов боль унялась, напоминая о себе лишь при неосторожных движениях.

Медленно, чтобы не касаться одежды ободранными ладонями, Быков натянул джинсы. Когда он спустился с верхней койки, Дженкинс что-то быстро забормотал во сне, а Симпсон заворочался, но ни тот, ни другой не проснулись.

Накинув плед на манер плаща, Быков поднялся на палубу. Наверху в рубке свет не горел, но можно было не сомневаться, что капитан или кто-то из вахтенных стоят у штурвала и ведут наблюдение за ночным океаном, пока Четыреста четвертый медленно идет по кругу в пределах заданных координат.

Алекс, увидев друга, призывно поднял руку. Он тоже кутался в импровизированный плащ, поэтому, сблизившись и заговорив вполголоса, они походили на заговорщиков, которые тайно встретились под покровом ночи.

– Все в порядке, – сказал Алекс, с усилием сдерживая зевок. – Сони покрутился немного, но понял, что я уходить не собираюсь, и вернулся к штурвалу.

– Так он на вахте? – Бросив взгляд в сторону капитанского мостика, Быков зевнул.

– Да. Если сунется, сразу нажимай кнопку вызова. Телефон не забыл?

– Нет. В кармане.

– Тогда счастливо оставаться, – сказал Алекс. – Я – на боковую.

– Спокойной ночи, – кивнул Быков.

Оставшись один, он подошел ближе к корме, чтобы проверить, на месте ли Модести.

Не ощущалось ни малейшего ветерка, усыпанное звездами небо было мрачно и торжественно. Морская гладь вокруг была непроглядно черна, но на восходе светилась под ломтем апельсинового месяца, повисшим низко над горизонтом.

– Вам не надоело? – спросила Модести, подняв голову.

– Что? – растерялся Быков.

– Караулить по очереди.

– Так надо.

– Я чувствую себя пленницей, – капризно произнесла Модести, выбираясь из мешка.

В своем белом спортивном костюме она напоминала бабочку, покидающую кокон.

– Мы тебя не стережем, а охраняем, – напомнил Быков.

– Не чувствую особой разницы.

Она обулась и подошла к нему, поправляя на ходу волосы, стянутые на затылке в размашистый хвост. От нее веяло теплом и уютом.

– Зачем ты? – спросил Быков. – Прохладно.

– Можешь уступить мне край своего пледа, – сказала Модести.

– Возьми весь!

– Не надо. Вдвоем будет теплее.

Быков представил себе, что сказал бы Алекс, если бы увидел их в этот момент, но не смог устоять перед соблазном. Модести не просто ему нравилась. Он волновался и таял в ее присутствии, как школьник при виде любимой девочки. Это было глупо, это было неправильно, но Быков ничего не мог с собой поделать. Он всегда был таким влюбчивым.

– Сегодня у нас последняя ночь здесь, – тихо сказала Модести.

Это «у нас» сбило Быкова с толку. Он даже не сразу понял смысл сказанного ею.

– Почему? – спросил он, повернув голову, чтобы видеть профиль Модести.

Они стояли очень близко друг к другу, умудряясь при этом не соприкасаться, словно боясь, что в результате между ними может проскочить искра зажигания.

– Я больше не хочу рисковать, – сказала Модести. – Ни собой, ни будущим… – она запнулась и тут же продолжила: – …будущим своей дочери. Ты удивлен?

Быков пожал плечами:

– Чему тут удивляться? Все дорожат своими детьми.

– Я не это имела в виду. Ты не удивлен, что у меня есть дочь? – Она смешалась. – Я хотела спросить, разве тебя не удивляет, что я никогда не рассказывала об этом? Все матери только и знают, что говорят о своих детях.

– Ну… – Он снова пожал плечами. – Мы не так уж близко знакомы, чтобы открывать друг другу душу. Вернее… – Быкову пришлось откашляться после того, как он ощутил прикосновение бедра Модести к своему бедру. – Вернее, это ты так можешь думать, а я… я…

Запутавшись, он умолк. И это было самое правильное, что можно было сделать в этой ситуации.

– У меня есть дочь, – негромко заговорила Модести. – Ей пятнадцать. Трудный подросток. Отправляя ее учиться, я говорила себе, что делаю это, потому что постоянно занята на работе и не могу найти времени для воспитания и ухода. Но в глубине души я знала правду. Я хотела снять с себя ответственность за Хизер. Мне было с ней трудно. Но теперь стало еще хуже. Потому что мы очень отдалились за минувший год. Даже переписываемся редко. Совсем чужие стали.

– Это пройдет, – сказал Быков, потому что должен был что-нибудь сказать. – У всех бывают недоразумения.

– Ты женат?

– Что? Нет.

– А дети? – настаивала Модести. – Дети у тебя есть?

– Нет, – ответил Быков и зачем-то виновато развел руками.

– Тогда что ты можешь об этом знать?

– Просто я разбираюсь в людях, Мод. Все совершают ошибки, но не все готовы их признавать и тем более исправлять. Ты – готова. Значит, все будет в порядке. Главное, не вини себя. Просто сделай выводы и начни заново.

Модести улыбнулась, тепло и признательно.

– Я и сама это знаю. Но хочется, чтобы поддерживали и успокаивали.

– Я поддерживаю. И успокаиваю.

– Тогда поцелуй меня.

– А?

Быкову показалось, что он ослышался. Он захлопал глазами, как двоечник, которому предложили решить непосильную задачу.

– Поцелуй меня, – повторила Модести и, повернувшись, прижалась к нему всем своим гибким, сильным телом.

Он задохнулся, ощутив тяжелое, упругое давление ее груди. Его руки, словно существуя сами по себе, скользили по ложбинке ее спины и ниже, там где начинался манящий изгиб.

– Смелее, – сказала Модести, почувствовав, что его ладони замерли. – Я не против.

Закутанные по шеи, они могли позволить себе делать под пледом многое, очень многое, но Быков почему-то медлил. Это подействовало Модести на нервы. Она начала терять уверенность в себе. Когда мужчина не хочет женщину, причин, как правило, немного. Либо с ним не все в порядке, либо с ней.

Прижавшись к Быкову сильнее, Модести ощутила, что он не остался равнодушным ни к поцелую, ни к объятиям.

– За штурвалом сегодня Сони, – пробормотал он, убирая руки с ее талии. – Мы торчим у него на виду. Стоит ему повернуть голову, и он нас увидит. Может быть, уже увидел и пялится теперь…

– Пойдем за будку, – предложила Модести.

Несмотря на плед, ее била крупная дрожь. Она не подозревала, что так истосковалась по мужским ласкам. Благоразумие, гордость, профессиональная этика – все было забыто и отброшено. Модести была готова сама снять с себя все, и риск быть застигнутой на месте прелюбодеяния совершенно не пугал ее. Она, что называется, потеряла голову. Ее пальцы теребили пуговицу джинсов Быкова.

– Мод, – сказал он. – Не надо. Мы потом будем оба жалеть, что все получилось так, а не иначе. И тогда ты никогда не дашь мне второго шанса.

– Шанс? – переспросила она, задыхаясь. – Зачем тебе второй, когда у тебя есть этот? Пользуйся.

– Нет.

Быков положил ей руки на плечи и вежливо, но твердо отстранил от себя. Плед соскользнул и мягко упал под ноги. Модести больше не дрожала. Ей было жарко, а не холодно.

– Ты пожалеешь, Дима, – сказала она.

– Я уже жалею, Мод, – сказал он. – Очень. Но рад, что сумел остановиться.

Почувствовав на себе взгляд, она посмотрела вверх на боковое окно рубки. Свет там не горел, но Модести почудилось, что она разглядела в темноте белки глаз и оскал на темном лице. Щеки ее вспыхнули.

– Забудь об этом, – сказала она Быкову и визгливо расхохоталась. – Просто я тебя пожалела. Ты такой несчастный был вечером. Чуть не плакал.

Быков молчал. Модести тоже решила умолкнуть, чтобы не наговорить глупостей. Она развернулась, отправилась на корму, забралась в спальный мешок и затихла.

Оставшись один, Быков осторожно перевел дух. Случившееся было настолько неожиданным, что он принимал решение, скорее, сердцем, а не головой. И, похоже, не ошибся. Поддавшись порыву, как бы он смог потом смотреть в глаза Алексу? А Мод? Она была достойна большего, чем торопливый секс в темном уголке. Если у них что-то и будет, то не здесь и не сейчас. Хотя, пожалуй, уже ничего не будет. Женщины не прощают мужчин, отказавших им в близости. Для них это хуже оскорбления. Мужчинам в этом отношении гораздо легче.

Невесело усмехнувшись, Быков оперся локтями на поручни и стал смотреть в воду, черную, как нефть. Кое-где на поверхности вспыхивали, плясали и пропадали искорки – отражения звезд на небосводе. Минут через пять они нагнали на Быкова сон. Сопротивляясь сонной одури, он немного походил взад-вперед, но потом решил, что не будет большой беды, если он присядет и согреется немного под пледом.

Так Быков и поступил. Некоторое время он заставлял себя держать голову прямо, а глаза – открытыми, но продлилось это недолго.

Он проснулся резко, как от толчка, открыл глаза и уставился перед собой, не понимая, где очутился и что происходит вокруг. Все было не черным, а белым. Эта белизна была не сплошной, а какой-то текучей, колышущейся.

Туман? Туман…

Плотная пелена не только скрыла все, что находилось за бортом, но и наполовину срезала рубку, поглотив мачту на крыше. Серое море лишь слегка проглядывало сквозь туман, а небо угадывалось по смутному свечению над головой. Двигатель катера не работал. Было так тихо, что Быков слышал, как шмыгает носом Сони наверху. Или его сменил кто-нибудь из матросов? Было бы хорошо.

– Эй! – негромко окликнул Быков.

С капитанского мостика спустился Морган, осторожно ступая по мокрым ступеням трапа.

– Видел когда-нибудь такое? – спросил он, раздвигая космы тумана, которые волнами плыли за ним.

Было так похоже, что он вышел из густого дыма, что хотелось откашляться. Туман растягивался, клубился и так плотно окутывал катер, что мужчины на палубе казались себе и друг другу призраками. За непроглядной мутью чудился конец света и отсутствие всякого пространства. Со всех растяжек и навесов капало.

– Только один раз я видел такой туман, – сказал Быков. – В детстве.

Ему тогда было лет двенадцать. Летние каникулы были в разгаре. Он с родителями жил на даче и по утрам бегал на рыбалку с соседскими мальчишками.

Их дом стоял на пригорке и, выйдя на рассвете за калитку, Дима Быков увидел, что все внизу белым-бело, будто там разлилось целое море молока. Изредка там и сям вытягивался шлейф дымной кисеи, а потом раз – и воздух вокруг тоже обернулся туманом. С трудом угадывая тропинку под ногами, Быков побежал к старому тополю на околице, где обычно встречался с Генкой и Эдькой. Но там никого не оказалось. На окрики (звучавшие в тумане глухо и жутковато), дружки не отозвались. Решив, что они его не дождались и ушли вперед, Быков бросился их догонять.

Перед глазами расстилалось сероватое марево, скрывая полностью или оставляя едва видимым все, что находилось дальше двух шагов. Деревья, дома, столбы – все лишь угадывалось в тумане, представая в виде смутных, расплывчатых очертаний. Выйдя на широкий луг, Быков очень скоро заблудился, потеряв ориентиры и совершенно не зная, в какую сторону идти. Вспомнив, что уклон должен привести его к реке, он прошел метров пятьдесят вниз по склону и остановился, наткнувшись на заросли шиповника.

Обходя препятствие, он промок до пояса и продрог, но кусты оказались бесконечными. Хуже всего, что Быков совсем их не помнил. Это могло означать только одно: сбившись с тропы, он двинулся в сторону леса, а не в сторону речки.

Решив возвращаться, он побрел в обратном направлении, то и дело оступаясь в траве, доходившей ему до бедер. Туман упорно не желал рассеиваться. Быков несколько раз ущипнул себя, но не проснулся, потому что это не было сном.

Сяду и буду ждать, решил он, когда чуть не свалился в овраг, прорытый дождевым потоком. Но остановиться не получилось. Кто-то надвигался на Быкова из туманной мглы, издавая пугающие, нечленораздельные звуки. Этот «кто-то» был большим и темным, вот и все, что удалось определить. «Кто здесь?» – подал голос Быков и, не получив ответа, бросился наутек.

Преследователь не отставал, топая за спиной и сопя от натуги. Он в самом деле гнался за мальчиком и явно не для того, чтобы проводить его домой. На бегу незнакомец молчал, только лишь кряхтел и дышал шумно, потому что, должно быть, был немолод и бег давался ему нелегко.

Совершенно ошалевший от ужаса, Быков забыл лавировать и менять направление, чтобы сбить преследователя с толку. Он просто мчался по прямой, пока не зацепился ногой за какой-то корень или сук, содрав ноготь на большом пальце. Вскакивать на ноги было бесполезно. Тот, кто гнался за Быковым, уже стоял прямо над ним, лежащим на животе, с отчаянно колотящимся сердечком.

Конец? В памяти всплыли всякие страхи, ежедневно нагнетаемые телевизором. Маньяки, инопланетяне, оборотни, снежные люди – это мог быть любой из них. Быков зажмурился, ощутив теплое прикосновение к пояснице. Что с ним сделают? Кого он увидит, когда поднимет голову?

Страх был слишком силен, чтобы терпеть его слишком долго. Быков сосчитал до трех и оглянулся через плечо. Над ним возвышалась большая гнедая лошадь с круглым, как бочка, туловищем. Ноздри на ее морде подрагивали и тянулись к Быкову. Увидев, что он смотрит на нее, она показала желтые, выдвинутые вперед зубы, и фыркнула. Ноги у нее были стреножены.

– Дура, – сказал ей Быков, испытывая невероятное облегчение. – Из-за тебя я удочку потерял. И палец поранил.

Лошадь залилась веселым ржанием. Одновременно с этим вдруг проглянуло солнце, окрасив все вокруг в спокойный золотистый цвет. Где-то запела одна птица, потом другая. Туман стал таять так быстро, что глаза не успевали следить за все новыми и новыми фрагментами мира, возвращающегося из небытия.

А удочку Быков так и не нашел. И лошади этой стреноженной больше никогда не видел. Заросли шиповника ему однажды попались, но росли они километрах в двух от дома, так что туда он никак не мог попасть за те полчаса, что провел в тумане. В этом была какая-то мистика. Не зря же это слово происходит от «mist», что означает дымка, пелена, мгла.

Туман, одним словом.

Быков открыл было рот, чтобы поделиться этой мыслью с собеседником, но так и застыл – с отвисшей челюстью и одеревеневшим языком. Из дымящегося тумана вышел человек в черном водолазном костюме и направил на них короткоствольный десантный автомат.

– Лицом вниз! – скомандовал он. – На палубу!

Это был не кто иной, как Стрелок собственной персоной.

После провала с Сандерсами он долгое время пребывал в сильнейшем бешенстве. Прибытие катера спутало ему все карты. Как эти чертовы телевизионщики пронюхали об акции? Их появление лишило Стрелка нескольких миллионов долларов. Это было фиаско. Но хуже всего, что, пока катер рыскал в этих водах, не было гарантии, что следующая операция тоже не окажется под угрозой.

Бесшумно, как кот, Стрелок расхаживал перед небольшим столом с разложенной на нем картой побережья, циркулем и масштабной линейкой. По правде говоря, ни один из этих предметов не был применен по назначению. Но подобный антураж помогал Стрелку почувствовать себя полководцем и стратегом, что всегда помогало ему в трудные минуты. Руки он заложил за спину и сцепил пальцы на замок. Плечи и голову держал прямо, как это делали офицеры прошлого века.

Но эти ухищрения не слишком помогали. Отвлекали посторонние звуки, от которых никуда не деться на подводной лодке: прерывистый свист и шипение аппаратуры, шум двигателя, выводивший однообразную, унылую мелодию.

Стрелок выругался. В своей стихии он находился на поле боя, а не в этой мышеловке, опущенной под воду. Постоянное ощущение глубины, необходимость дышать искусственным воздухом и давление замкнутого пространства – все это сводило с ума. Стрелок был не приспособлен к тому, чтобы ютиться во всех этих щелях и тесных камерах, которыми являлись отсеки субмарины. Спускаясь в ее недра или выбираясь наверх, он невольно чувствовал себя Винни-Пухом, пробирающемуся в кроличьей норе после сытного обеда. Все эти задвижки, люки, выступы, о которые вечно бьешься макушкой! А приборы? Они установлены на каждом клочке свободного пространства, и от их множества просто рябит в глазах. Там кнопочки, там стрелочки, здесь шкала, или вентиль, или труба. И все это работает на электричестве. Из-за сырости провода искрят, грозя коротким замыканием на глубине тысячи футов. Нерадостная перспективка! Скорее бы на сушу!

Но не с пустыми руками и карманами…

Стрелок помассировал горячие виски, помогая мозгу сосредоточиться. Идея вырезать экипаж катера или пустить его на дно не годилась. Если проделать что-нибудь подобное, то останется разделить судьбу придурковатых сомалийских пиратов. Расстреляют с вертолета и подобьют торпедами. Убивать телевизионщиков нельзя.

А вот если бы их катер потерпел кораблекрушение или был унесен течением… Такое происшествие выглядело бы естественным и не привлекло лишнего внимания.

Стрелок протиснулся в дверь и заглянул в моторный отсек, почти полностью заполненный дизель-генератором. Сильва вопросительно поднял брови.

– Провизии у нас на сколько дней хватит? – спросил Стрелок.

Сильва поправил неизменные темные очки и ответил:

– Пять суток продержимся легко. Десять – если урезать рацион.

– Вода?

– Под завязку. И опреснитель я наладил.

– Молодец, – похвалил Стрелок. – Батареи?

– Подзаряжаются, – доложил Сильва.

– Долго еще?

– К утру можно будет плыть. А что? Новая акция? Фильмоскоп готовить?

Фильмоскопом пираты называли голографическое оборудование, изобретенное и производящееся для проведения шоу, показов мод, конференций и театральных представлений. Благодаря этому изобретению можно было показывать публике объемные и совершенно настоящие с виду изображения зверей, сказочных персонажей, летающих тарелок или, например, призрачных парусников, носящихся по океану… или где-нибудь еще. Качество изображения было таким, что подвох можно было обнаружить, лишь просунув руку сквозь проецируемый объект. Лазерный луч переносил его на любой фон и на довольно большое расстояние. Иллюзия была полнейшая. Для ее создания служило устройство, размером и очертаниями напоминающее большую кормушку для птиц – без стенок, но с крышей. Внутри помещалась полуметровая равносторонняя пирамида а сверху крепилась крутящаяся трубка для трансляции изображений.

Модель «Летучего голландца» была приобретена у создателей компьютерной графики для одноименного фильма. Она была опытная, поэтому обошлась не слишком дорого. Но Стрелок не любил тратить деньги, а если уж приходилось делать это, то затраты должны были окупаться. Тысячекратно!

– Да, – сказал Стрелок. – Готовься. Будем кино показывать.

Но развлекать жертв живыми картинками не пришлось. Это стало ясно ранним утром, когда «Щука» вышла на боевую позицию. Неожиданно упавший туман упростил задачу. Словно Фортуна улыбнулась Стрелку. Ответив ей ответной усмешкой, короткой и зловещей, он приказал бойцам надевать водолазное снаряжение и повел их в атаку.

Катер был захвачен без единого выстрела и без потерь с обеих сторон. Первая половина дела была сделана. Оставалось закончить вторую.