Текст книги "Возвращение «Летучего голландца»"

Но почему он «всплыл» из небытия на этих переговорах в Нью-Йорке?

Объяснение последовало еще до того, как Быков и Алекс успели задать свои вопросы.

– Дело в том, – сказал Лоу, – что на стороне пиратов не только удача, но и мистика. Они появляются на корабле жертв внезапно и неизвестно откуда. И всякий раз атаке пиратов предшествует видение легендарного «Летучего голландца», парализующее волю жертв. Это и есть цель вашего путешествия – «Летучий голландец». Мы хотим, чтобы вы засняли его и сопроводили это эффектным, броским репортажем.

– Мы постараемся, – скромно сказал Алекс.

Было видно, что американец напрягся, как человек, собирающийся подложить вам свинью, которая остается свиньей, даже будучи чисто вымытой и перевязанной розовой ленточкой.

– Мистер Брин, – заговорил он, тщательно подбирая слова. – Как вы знаете, ваш язык и язык вашего друга… м-м, оставляет желать лучшего. Не думаю, что многомиллионная американская аудитория с восторгом воспримет комментарии со… м-м, столь ощутимым акцентом.

– Мы должны будем пройти тренинг? – спросил Алекс.

– Для этого понадобилось бы слишком много времени, которого у нас нет. – Мистер Лоу медленно повел головой из стороны в сторону. – Кроме того, вам нужен лидер, наставник, разбирающийся в законах жанра.

– Профессионал по Ти-Ви, – подсказала мисс Сомерсет.

– То есть над нами будет босс? – неприятно удивился Быков.

– Мы так не договаривались, – сказал Алекс.

– Значит, самое время договориться, – сказал мистер Лоу и поднес ко рту мобильный телефон. – Мод? Зайди, пожалуйста. Познакомлю тебя с новыми сотрудниками.

Когда она появилась в комнате, Алекс окинул ее взглядом, а потом предостерегающе посмотрел на Быкова, который вскинул брови и сделал такое лицо, словно он выше всяческих подозрений и даже оскорблен ими. Модести Блейс была чудо как хороша собой. Брюнетка с внешностью итальянской кинодивы прошлого века. Удлиненные глаза, горделивая копна черных волос, высокая грудь, узкая талия, точеные лодыжки. Пока она представлялась и знакомилась, Быков успел твердо и бесповоротно решить, что готов плыть вместе с ней хоть на край света.

Видимо, это как-то отразилось на его физиономии, потому что, когда они вышли из здания, Алекс отметил:

– Ты как чумной, Дима. Не нравится мне это. У нас не романтическое путешествие намечается.

– Ты думаешь, что я, – Быков ткнул себя пальцем в грудь, – из-за нее? – Палец указал куда-то через плечо. – Не смеши меня, Саша. У меня совсем другой повод для радости. Помнишь, давным-давно песня такая была? – Слегка фальшивя, он протянул: – «В флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса-а…»

– Нет, – ответил Алекс. – Не слышал эту песню.

– У меня родители часто заводили ее на магнитофоне. – Быков мечтательно улыбнулся. – Лежишь на диване с «Островом сокровищ», а из соседней комнаты раздается: «Капитан, обветренный, как скалы…». Я с детства мечтал о путешествиях, Саша. А тут – «Летучий голландец»! С ума сойти! Конечно, я счастлив.

– И глаза у нее такие красивые, – пробормотал Алекс с отсутствующим видом.

– При чем тут глаза? – занервничал раскрасневшийся Быков.

– Надеюсь, что ни при чем, Дима. Потому что если ты затеешь с нашей спутницей шашни, то дальше вы поплывете вдвоем. Это не потому, что я поборник нравственности. Просто смешивать чувства и профессиональные обязанности еще никому не удавалось. Одно всегда мешает другому, а общий результат получается плачевным.

– За кого ты меня принимаешь?! – округлил глаза Быков.

– Больше мы не будем возвращаться к этой теме, – сказал Алекс. – Но я тебя предупредил.

Дальше они шли молча.

Расхождение углов треугольника

Когда сбывается детская мечта, чувствуешь счастье и необыкновенный подъем. Это как подарок судьбы. Или улыбка Всевышнего. Тебя отметили, услышали и вознаградили. Разве это не волшебство?

Счастливы мы бываем также, когда вырываемся из рамок обыденности. Ощущение свободы пьянит и будоражит. К сожалению, многие забывают об этом, ведя налаженную, спокойную, комфортную жизнь. Люди думают, что дальние поездки сулят им только хлопоты, проблемы с багажом, непредвиденные траты и необходимость преодолевать языковые барьеры. Они не учитывают то буйство впечатлений и эмоций, которое посчастливится испытать путникам. Можно всю жизнь просидеть в четырех стенах, выбираясь лишь на дачный участок или в давно и хорошо знакомый отель. Но не обидно ли, учитывая то, как коротка жизнь и как мало мы успеваем увидеть?

Александр Брин провел в непрерывных разъездах треть сознательной жизни или даже больше. Но он не принадлежал к числу тех прирожденных искателей приключений, каким был Дмитрий Быков, который грезил о путешествиях с тех пор, как прочел романы Луи Буссенара и Майн Рида. Алекс был странником поневоле, если так можно выразиться. Он покинул дом в двадцатилетнем возрасте и больше туда надолго не возвращался. Что делать экстремалу в маленьком скучном городке, название которого никогда не появляется в сводках новостей и определенно не войдет в историю?

Тот давний поход в горы стал определяющим в судьбе Алекса. Они отправились на Кавказ вдесятером, а вернулись втроем. Семерых забрала снежная лавина. Среди них была невеста Алекса, Нилочка Мазуренко. Спасателям стоило больших трудов оттащить несостоявшегося жениха от белого погребального кургана, который он был готов раскапывать руками и даже зубами. Примерно на пятые сутки его немного отпустило, но сердце так и осталось холодным, обмороженным навеки. Уча людей выживать в опасных ситуациях и даже спасая их при случае, Алекс не испытывал к ним настоящей любви и сострадания. Это был его долг, его аскеза. Попытка искупить свою вину за то, что не отговорил Нилу от поездки и оставил ее одну, спустившись на лыжах первым.

Быкову, вероятно, польстило бы, узнай он, что стал первым человеком, вызвавшим у Александра Брина симпатию и что-то похожее на дружеское расположение. Но это было тайной, скрытой в глубине души Алекса. Как и потрясение, которое он испытал при виде Модести Блейс.

Киногерои и персонажи романов часто влюбляются в женщин, напоминающих утраченных ими любимых. Здесь же был прямо противоположный случай. Нилочка была спортивной блондинкой с белозубой улыбкой и постоянно загорелым лицом. Модести отличалась от нее, как ночь отличается от дневного света. Ее красота не предназначалась ни для кого конкретно и излучала холод, столь хорошо распознаваемый обледенелым сердцем Алекса. Может быть, им суждено оттаять вместе?

Мысль об этом была подобна предчувствию весны, которая непременно придет после самой долгой зимы. С той минуты, как Алекс увидел Модести, он чувствовал себя стоящим на пороге каких-то потрясающих перемен. Ощущение усиливалось тем, что впереди их ожидало опасное и, возможно, долгое путешествие, и не где-нибудь, а у побережья Южной Африки, где все будет впервые и вновь, где небо соединяется с землей, где дикие животные гуляют на воле, где сливаются воедино два океана, где до сих пор обитают дикари в набедренных повязках. Время там, как и тысячу лет назад, течет медленно, никуда не торопясь, давая возможность насладиться каждым мгновением.

Алекс думал об этом, когда, обдуваемый ветрами, стоял на скалистом мысе Доброй Надежды и смотрел туда, где напирали друг на друга два океана. Быков находился рядом, вглядываясь вдаль из-под ладони, приставленной козырьком ко лбу.

– Я читал, что можно разглядеть границу между океанами, – сказал он. – В них вода разного цвета.

– Быть такого не может, – возразил Алекс. – Сказочки из буклетов для туристов.

– А вот мы проверим, Саша. Так, по левую руку от нас Индийский, по правую руку – Атлантический. Значит, слева океан будет ярко-синим, а справа – голубовато-стальным.

– Лично я наблюдаю обратную картину.

– Это просто эффект освещения, – не сдавался Быков.

– Конечно, – пожал плечами Алекс. – Иначе и быть не может. Есть один мировой океан, и все его деления условны. Ты же не станешь искать отличия между волнами слева и справа?

Быков посмотрел на далекие гребни, на белоснежную пену внизу и сказал:

– Не буду.

Они стояли на смотровой площадке, увенчанной чем-то вроде белого мусульманского мавзолея, уменьшенного в десятки раз. Что ж, Быков ничуть не удивился бы, если бы на одном из окружающих базальтовых утесов возвели бы настоящий храм. Фонтаны соленых брызг, грохот волн, тугой напор ветра и очертания гор в сизой дымке – все это дышало первозданной мощью и простотой. Место словно специально было создано для раздумий о вечности.

Океан величаво расстилался под ними глубоко внизу, синея на солнце вольно бегущими к берегу волнами. Играя ими, океан гудел ровно, победно, мощно, упиваясь сознанием своей силы. Ветер был влажен и толкал в грудь, словно предлагая отдаться его воле, лечь на него и полететь подобно чайкам. Он был таким чистым, что невозможно было надышаться его свежестью. Все новые и новые волны с грохотом пушечных выстрелов обрушивались на скалы, крутились водоворотами снежной пены и, убегая назад, увлекали за собой косматые водоросли и гравий, который гремел и скрежетал в неумолчном шуме.

Постояв на самом краю, Быков ощутил, что лицо его стало мокрым от водяной пыли. Голова закружилась, он отступил подальше и, оглянувшись, увидел женскую фигурку, поднимающуюся по тропе к площадке. Она была еще далеко, но он с первого взгляда узнал Модести. Как и Алекс, который недовольно произнес:

– А вот и наша леди-босс, госпожа Блейс. Не сидится ей в отеле.

– Ей, наверное, тоже интересно поглядеть на слияние океанов, – примирительно сказал Быков. – По-моему, ты напрасно к ней цепляешься, Саша.

– Я не цепляюсь, Дима, но и не впадаю в щенячий восторг при ее появлении, как некоторые.

– Проявление радушия – это всего лишь дань вежливости.

– О чем же ты так вежливо трещал в самолете? У тебя просто рот не закрывался. Распускал перед американкой хвост как… павиан.

– Вообще-то хвосты павлины распускают, – обидчиво возразил Быков.

– Павианы тоже, – сказал Алекс. – Некоторые.

Еще минуту или две они препирались и старались превзойти друг друга в остроумии, но приближение Модести заставило их оставить выяснение отношений на потом.

– Ну и как вам на краю мира? – спросила она.

– Это может быть начало, – сказал Быков. – Все зависит от точки отсчета.

Алекс бросил на него косой взгляд и произнес, как бы между прочим:

– Тут водятся обезьяны. Самцы павианов могут быть опасны.

– Правда? – спросила американка.

Ее желтая ветровка шуршала и раздувалась от ветра. Воротник черного свитера и черные лосины гармонировали с такими же черными волосами, хвост которых мотался из стороны в сторону.

– Алекс шутит, – сказал Быков. – Нет здесь никаких павианов. Только бабуины.

– Они очень похожи, – сказал Алекс.

Модести их уже не слушала.

– Смотрите! – она показала на молочно-белый прибой у подножья скал. – Там плавают люди! Их ведь может разбить об камни!

– Это пингвины, – успокоил ее Быков, присмотревшись. – Прямо перед нами Антарктида. До нее четыре тысячи миль. Оттуда часто приносит течением айсберги.

– Не может быть! – удивилась Модести.

Алексу тоже захотелось блеснуть эрудицией.

– Туристы приезжают сюда специально, чтобы полюбоваться айсбергами и китами. Они приплывают в ноябре.

– Для брачных игр, – уточнил Быков.

– Айсберги? – спросила Модести.

Ее красивое лицо было абсолютно непроницаемым. Алекс засмеялся. Быков – нет. Она посмотрела на одного, на другого, потом сказала:

– Я проголодалась. Давайте пообедаем вместе? Заодно обсудим некоторые вопросы.

– Я не против, – пожал плечами Быков.

Алекс ничего не сказал, а молча спустился на тропу.

Океанская гладь расстилалась внизу безграничной синей равниной, которая четким и размашистым полукругом касалась голубого неба. Ближе к берегу в воде проступали темные спины камней, а дальше поверхность морщилась, как шелковое полотно, и постоянно меняла цвет от порывов ветра и глубинных течений.

– Вовремя мы покинули площадку, – сказал Алекс, когда навстречу им попалось несколько компаний туристов, направлявшихся совершить почти религиозный ритуал обзора окрестностей. Мимо проплыл красный вагончик фуникулера, наполненный людьми, жаждущими увидеть легендарный маяк или сорвать табличку с надписью «Мыс Доброй Надежды» и увезти ее домой в качестве сувенира.

Ресторанчик у автостоянки, куда сунулись было наши герои, оказался битком набитым. Поразмыслив, они решили перекусить чем придется в дороге. В любом случае им предстояла поездка на Игольный мыс, откуда было запланировано отплытие. На мысе имелся небольшой городок, где выбор ресторанов и отелей был, несомненно, богаче.

– Напрасно мы сюда приехали, – пробурчал Алекс, когда они погрузились в походный джип, арендованный в Кейптауне. – Терпеть не могу всех этих достопримечательностей с их стадами любознательных туристов.

– А мне понравилось, – сказала Модести, включая зажигание.

Она настояла на том, что будет вести машину сама, заявив, что не рискнет доверить свою жизнь мужчинам. «Вы вечно отвлекаетесь, несетесь на полной скорости и рискуете без всякой на то необходимости, – сказала она. – Мужчины – это взрослые мальчишки».

Что касается американки, то она управляла автомобилем элегантно и аккуратно, что не помешало ей преодолеть расстояние в сто миль за полтора часа с небольшим. Выгрузив вещи в отеле, они отправились на обед, который по времени близился к ужину. В ресторане, сделав три отдельных заказа, они приступили к трапезе.

Поглощая фруктовый салат, Модести орудовала вилкой и ножом с таким изяществом, словно все детство провела в пансионе благородных девиц или за столом какого-нибудь аристократического семейства в Лондоне.

Помада, подобранная в тон розовому свитерку, делала ее моложе, чем ей было на самом деле. Алекс давал ей 35–37 лет, но сейчас сидящей перед ним женщине было никак не больше тридцати. Ему вдруг захотелось рассказать ей о своей потере и своем одиночестве, но мешало присутствие Быкова.

Словно прочитав его мысли, Модести отложила вилку, обхватила пальцами ножку бокала и посмотрела ему в глаза. На ее губах не осталось ни следа от съеденного салата.

– Не хочу, чтобы между нами возникли разногласия и непонимание, – заговорила она, поводя из стороны в сторону умело накрашенными глазами. – Вы, наверное, почувствовали себя ущемленными, что вами командует женщина, да еще американка.

– Нет, – быстро произнес Быков.

– Немного, – признал Алекс.

– Так вот, – продолжала Модести, – в этом нет никакой несправедливости. Во-первых, я здесь единственная, кто смыслит в телесъемке и репортаже. Во-вторых…

– Но ты ничего не знаешь о морских плаваниях, например, – заметил Быков, надеясь, что поглощает свой стейк не слишком жадно и неопрятно.

– А зачем? – спросила она. – Для этого у нас будут капитан и команда.

– Может быть, мы вообще лишние? – хмуро осведомился Алекс. – Я все меньше понимаю, зачем мы здесь нужны.

– Почему же, – рассудительно возразила Модести. – У нас приключенческий проект, не так ли? Все будет выглядеть намного убедительнее, если зрителям показывать двух суровых небритых мужчин. Одной мне не поверят.

– Получается, мы нужны только для того, чтобы находиться в кадре?

– Нет, Алекс. Ты нужен, чтобы помочь нам всем в минуту опасности. Дима (она произносила это имя с ударением на последнем слоге) обеспечит съемку…

– Потому что больше ни на что не гожусь, – мрачно кивнул Быков и влил в себя полный бокал вина.

– Я кое-что разузнала о тебе в интернете, – улыбнулась Модести. – Там много историй о твоих подвигах. И я уверена, что вы оба не дадите меня в обиду.

«Ни за что!» – хотел воскликнуть Алекс, но сдержался, потому что это прозвучало бы слишком выспренно… и откровенно.

– Можешь положиться на нас, Мод, – сказал он.

– Спасибо, – кивнула она. – Кто-нибудь нальет мне вина?

Руки Алекса и Быкова, одновременно потянувшиеся к бутылке, едва не столкнулись и повисли в воздухе. Наблюдавшая за ними Модести удовлетворенно кивнула и сказала:

– Именно об этом я хотела поговорить, когда меня перебили. – Она бросила многозначительный взгляд в сторону Быкова. – Я часто оказывалась в ситуации, когда вокруг меня одни мужчины, которые что-то себе придумывают и на что-то рассчитывают. Я достаточно ясно выражаюсь? Или нужно конкретнее?

– Нет, – сказал Алекс, медленно, но неумолимо наливаясь краской. – Все предельно понятно.

– Мне тоже, – смиренно произнес Быков, глаза которого были опущены, как у монаха, избегающего грешных помыслов.

– Я не хочу, чтобы наши отношения испортились из-за недопонимания, – продолжала Модести сухим, почти официальным тоном. – Поэтому давайте условимся сразу, условимся раз и навсегда. Мы можем быть сотрудниками и товарищами, но не более того. Я не хочу, чтобы за мной ухаживали, не хочу никаких двусмысленностей, намеков и предложений сомнительных удовольствий. Вот и все, что я собиралась сказать по этому поводу.

– Я целиком и полностью поддерживаю тебя, Мод, – кивнул Алекс, все еще более румяный, чем обычно. – Терпеть не могу фривольностей во время работы.

– Голосуем, – сказал Быков, изображая веселость и бодрость, которых не испытывал. – Я «за». Кто против? Таких нет. Решение принято единогласно.

– В таком случае, все отлично, – улыбнулась Модести.

Мужчины выразили согласие с ее утверждением ответными улыбками, которые были то ли кислыми, то ли горькими, не разобрать.

Морской призрак

Четыреста четвертый вошел в гавань Игольного мыса, как хищная рыба заплывает в мелкую заводь, пугая ее обитателей. Прогулочные яхты, рыболовецкие суденышки и моторные лодки настороженно замерли, не зная, чего ожидать от серо-стального тридцатипятиметрового катера класса «Айленд», который в свое время бороздил прибрежные воды Мексиканского залива, состоя на службе Береговой охраны США.

Его доставили к берегам Африки на буксире, поскольку срок его автономного плавания ограничивался пятью сутками. Артиллерийские установки и пулеметы были давно демонтированы, но в память о патрульном прошлом катер сохранил радиолокационную установку и быстроходную десантную лодку, закрепленную с тыльной стороны рубки. Навигационное и электронное оборудование, пожалуй, несколько устарело, но для мирных целей еще вполне годилось. Развивая крейсерскую скорость тридцать узлов в час, катер был способен пройти более шести тысяч километров без дозаправки топливных баков. Когда он еще считался патрульным, вахту на нем несли два офицера и дюжина матросов. Теперь, учитывая скромные задачи, хватало капитана и команды из четырех человек. Кроме них, на борту находилось кое-какое телевизионное оборудование и два специалиста по его эксплуатации.

Это были Дженкинс и Симпсон, молодые парни, отправившиеся в плавание впервые. В гавань Кейп Пойнт они прибыли совершенно обессиленные и в таком плачевном виде, словно в пути утонули и были подняты со дна морского, чтобы продолжить исполнение своих контрактных обязательств. Зеленые от морской болезни и слабые, как дистрофики, они предстали перед Модести Блейс и сказали, что больше в море они ни ногой даже под страхом смерти.

«А под страхом расторжения контрактов и выплаты всех вытекающих из этого неустоек?» – осведомилась она. Помощники стали настаивать, что постигшие их несчастья можно рассматривать как форс-мажорные обстоятельства. Модести отвела на форс-мажор ровно двадцать четыре часа и ни минутой больше. Валкой походкой бывалых моряков Дженкинс и Симпсон отправились в отель, мечтая отлежаться на кроватях, которые прочно стоят на полу, а не болтаются вместе с ним, как попало.

Капитан катера в прошлом был офицером ВМФ, но и в свои шестьдесят лет выглядел весьма бодро, особенно когда щурил стальные глаза и плотно стискивал челюсти, проступающие под серебристой бородкой. Фамилия у него была самая что ни на есть морская – Морган. Он говорил с британским акцентом и никогда не снимал фуражку, что наводило на мысль о наличии лысины.

Его помощник, заодно исполнявший обязанности штурмана и боцмана, Модести не понравился. Это был двухметровый гигант с классическим негритянским лицом и завышенной самооценкой. Несмотря на прохладный ветер, он носил узкую белую рубашку с короткими рукавами, выгодно подчеркивающую чугунные шары его бицепсов и выпуклую темную грудь, лишенную волос и блестящую так, словно ее отлакировали. Сони Фрезер – так его звали – разглядывал Модести со спокойной и властной уверенностью льва, присмотревшего антилопу на ужин.

Темнокожими оказались и двое матросов из трех. Чтобы не забыть и не путаться, Модести внесла их имена в память айфона, пометив, что Альф – «черный и худой», Чарли – «черный и полный», а Джордж – «белый и никакой». Впоследствии, опасаясь обвинений в расизме, она записи удалила, однако в первоначальном виде они выглядели именно так.

О своих впечатлениях она рассказала Быкову и Алексу, с которыми отправилась на прогулку по окрестностям. Они посоветовали ей не обращать внимания на помощника капитана и рассчитывать на их защиту, если Сони перейдет границы приличий. Болтая о том о сем, они покрутились на площадке с мемориальной доской, извещающей, что именно здесь находится разделительная линия между двумя океанами, саму линию, как ни вглядывались, не обнаружили и пошли смотреть еще одну местную достопримечательность – красно-белый маяк на скале.

Между тем, пока они дышали свежим воздухом и любовались красотами природы, капитан отпустил команду угоститься африканским пивом, а сам уселся в шезлонг возле сходней и включил фильм, который никогда бы не стал смотреть в присутствии посторонних. Чтобы эмоциональные восклицания из ноутбука не были слышны на причале, Морган воспользовался наушниками. Лицо его было строгим и неподвижным, как будто он позировал для портрета, призванного войти в учебники истории.

Время шло незаметно. Пару раз капитан ненадолго отлучался по своим надобностям, а потом вновь возвращался на свой пост с порцией виски, обильно сдобренного колотым льдом. В какой-то момент он оторвал взгляд от экрана и увидел человека, стоящего на причале и явно стремящегося обратить на себя внимание. Морган спросил, чего ему надобно. Незнакомец осведомился, верно ли он понимает, что катер номер 404 прибыл в Кейп Пойнт для какой-то экспедиции. Желая поскорее спровадить его, Морган сослался на военную тайну.

– Но у вас нет вооружения, – заметил мужчина, представившийся Хорстом Хендерсоном.

Не далее как пятнадцать минут он покинул бар «Рэйнбоу», где долго сидел, прислушиваясь к болтовне команды катера. Нельзя сказать, что моряки выпили лишнего, но языки у них развязались, и мужчина услышал много для себя важного и интересного. Именно после этого он отправился на берег, чтобы взглянуть на судно и познакомиться с его капитаном.

– Это не ваше собачье дело, вооружены мы или нет, – отвечал Морган с присущей ему прямотой.

– Я только хотел дать вам совет, – сказал Хендерсон. – Не сочтите мою настойчивость навязчивостью невоспитанного человека. Если у вас есть возможность отказаться от плавания, то сделайте это.

– Почему? В чем дело?

– Дело в «Летучем голландце», – прозвучало в ответ. – Хотите верьте, хотите нет, а я имел несчастье повстречаться с ним в океане. Как видите, я спасся, но с тех пор меня и моих близких преследуют неудачи и удары судьбы. Мой бизнес, моя семья, сбережения, родители… – Хендерсон махнул рукой. – Не стану перечислять все беды, обрушившиеся на меня. Скажу одно: бегите, бегите от этого проклятого корабля-призрака! Поверье гласит, что одна только встреча с ним способна погубить человека, и я убедился в том, что это истинная правда.

Тут Морган наконец закрыл свой ноутбук и присмотрелся к Хорсту Хендерсону повнимательнее. Перед ним стоял мужчина лет пятидесяти, с открытым, располагающим к себе лицом. В линии его бровей чудился трагический излом. С его внешностью он мог бы играть королей и благородных героев.

– Я уж не говорю о пиратах, – продолжал Хендерсон. – Слышали, должно быть? В этих местах недавно было совершено несколько нападений на проходившие мимо корабли.

– К черту пиратов, – воскликнул Морган нетерпеливо. – Что насчет «Летучего голландца»? Поднимайтесь на борт, сэр. – Он сделал приглашающий жест. – У меня найдется чем освежить ваши воспоминания.

Но Хендерсон и без виски помнил все очень хорошо – слишком отчетливо, как он пожаловался.

– До сих пор не могу прийти в себя, – говорил он, поглаживая ладонью левую сторону груди. – Все случилось так внезапно. И так бесповоротно.

Капитан Морган терпеть не мог пространных рассуждений. Его деятельный мозг требовал полезной информации, которую можно было обрабатывать, классифицировать и использовать в дальнейшем по назначению.

– Итак, – произнес он, взболтнув содержимое своего стакана, – вы встретились с «Летучим голландцем» в море? Как это произошло? На чем вы плыли и куда?

– Я направлялся в Индию, – заговорил Хендерсон, смакуя вкус хорошего виски. – Только мы успели войти в Индийский океан и взять курс, как мой капитан…

– Ваш капитан, сэр? У вас было собственное судно?

– Всего лишь двадцатифутовая яхта, но неплохая, скажу я вам, очень неплохая. Я назвал ее «Игрушкой», и это название подходило ей как нельзя лучше. Теперь она покоится на дне, и все потому, что я не внял предостережению капитана, который предупредил меня о приближении бури.

– Так вас настиг шторм? – спросил Морган.

– Нет, – покачал головой Хендерсон. – Шторма как раз не было. Я отругал капитана и велел ему впредь полагаться на навигацию, а не на свои смутные ощущения. Наступила ночь, душная и безветренная. Вдруг, откуда ни возьмись, из темноты вынырнул парусник и буквально промчался мимо. Шума двигателей я не слышал, зато до моего слуха отчетливо донеслись крики дикого веселья. И ни огонька на корабле! Я решил, что там устроили оргию и, признаюсь, немного позавидовал компании. Но мой капитан пришел в ужас. «Мы погибли! – причитал он. – Нужно немедленно поворачивать обратно». Но было поздно.

– Корабль вернулся? – спросил Морган.

– Нет. Просто затишье закончилось, и налетела буря. Волны были такие, что яхту переломило пополам, как спичку. Пришлось прыгать в воду. К счастью, я успел надеть спасательный жилет, но все равно мои дела были плохи, очень плохи…

Скорбно качая головой, Хендерсон подставил стакан под струю из бутылочного горлышка, отхлебнул глоток и продолжал:

– Самое удивительное, что с рассветом шторм утих. Волны сделались пологими и больше не стремились утопить меня, как котенка. Я поплыл в ту сторону, где на горизонте клубились облака, выдавая наличие суши…

– Разумно с вашей стороны, сэр, – рассудил Морган.

– Оказалось, что нет, – возразил Хендерсон. – Потому что вскоре я наткнулся на проклятый корабль, который ночью промчался мимо и привел в ужас моего капитана. Не буду лгать, что мне не было страшно, особенно, когда я подплыл ближе. Паруса висели, как неживые, никто не откликался на мои крики. Тем не менее я не решился и далее доверяться воле волн и полез наверх по канату, свисающему с кормы. Для этого пришлось избавиться от надувного жилета, но я рассудил, что на корабле буду куда в большей безопасности, чем бултыхаясь в океане. Это была очередная роковая ошибка…

Позабыв о стакане в своей ладони, Морган выслушал, как Хендерсон выбрался на залитую кровью палубу и увидел там десятка два трупов, а также богато одетого человека, который висел на рее грот-мачты.

– Его ботфорты, сильно разведенные в стороны, слегка покачивались, а глаза были выпучены, словно он наблюдал за каждым моим шагом. Остальные мертвецы были неподвижны, но сердце мое вряд ли выдержало бы, если бы кто-то шевельнулся или повернул ко мне голову. Напуганный до смерти, я решил убраться с палубы и стал спускаться вниз. Там царила такая тишина, что собственное дыхание казалось мне оглушительным. Открывая двери и заглядывая в каюты, я видел ужасающий беспорядок, оставленный попойкой и последующим дебошем.

– Это был точно старинный корабль? – спросил Морган. – Или вы увидели современную обстановку?

– Все было очень древним, – ответил на это Хендерсон. – Но объедки на столе были свежими, как и вода в кувшине, так что я подкрепил силы, а потом принялся набивать карманы золотыми монетами и украшениями, которые обнаружил в капитанском сундуке. Все забрать не удалось, но того, что я взял, хватило бы до конца жизни. Это ведь было не просто золото, а золото старинное, способное стать украшением мировых музеев и частных коллекций. Прикидывая, сколько мне удастся выручить на аукционах, я прилег на койку в кубрике и не заметил, как задремал. Сказывалась усталость и… – Хендерсон издал смущенный смешок. – По правде говоря, трапезу я запивал не только водой, но и ромом. Ну и крепкий же он был, скажу я вам! Просто жидкий огонь. Сначала он взбодрил меня, а потом…

Последовал еще один смешок.

– Понимаю, – произнес Морган, бросивший взгляд на бутылку и решивший пока не наливать.

– Проснулся я уже глубокой ночью, – продолжал гость. – От шума. Наверху пьяно горланили песни и ругались, потом прозвучали воинственные крики, и я услышал топот множества ног, лязг стали и предсмертные вопли. Казалось, это будет продолжаться целую вечность. На палубе сражались, убивали и умирали. Когда все стихло, я еще долго сидел в своем укрытии, молясь о том, чтобы меня не нашли. Вынести еще одну такую безумную ночь было выше моих сил, поэтому с первыми лучами солнца я выбрался на палубу и обнаружил, что вся команда опять лежит вповалку в лужах крови. Стараясь не смотреть на трупы, я стал готовить шлюпку к отплытию. Когда я сносил к ней вещи и провизию, черт дернул меня поднять глаза на висельника! Наши взгляды встретились, готов поклясться! Он злобно таращился на меня, издавая хриплые звуки при этом…

– Мистика, – перебил Морган, передернувшись. – Не может этого быть!

– Не может, – согласился Хендерсон печально. – Но так оно и было. Мертвец не только смотрел, он еще шевелил губами и распухшим языком, шепча проклятия. При этом я не понимал ни слова, не мог понимать, но знал точно: он меня проклинал. Меня и весь мой род. И вот я здесь. – Рассказчик развел руки, как бы предлагая полюбоваться на себя. – Разоренный, одинокий, несчастный. Разве вы не слышали, что встреча с «Летучим голландцем» сулит погибель? Это как злые чары. Однажды попав под их власть, вы уже никогда от них не освободитесь…

– Вздор. – Рука капитана, поставившая стакан на столик возле шезлонга, дрожала. – Не стыдно вам распускать сплетни, подобно суеверной старухе? Я больше ничего не желаю слышать об этом, сэр.

– Простите, что потревожил вас, – сказал Хендерсон, тоже отставляя стакан. – И спасибо за время, которое вы мне уделили. В одном вы правы, капитан. Не стоит рассказывать правду о случившемся, чтобы меня не принимали за лжеца или – хуже того – за умалишенного. Позвольте откланяться. – Он слегка наклонил голову. – И еще раз благодарю за участие.