Текст книги "Друзья и звезды"

Люди, которых вы перечислили, давали советы Ельцину, включая вашего покорного слугу. И в этом смысле можно сказать, что они продвигали Путина.

Я давал Ельцину совет, что его преемником должен быть Путин. Но просто при этом люди забывают, что были другие советники, которые давали совершенно другие советы, например, генерал Николаев. Или покойный министр железнодорожного транспорта был, Николай Аксененко.

Важно понимать другое – что окончательное решение принимал Ельцин самостоятельно. Потому что, в отличие от «дурилки картонного» Медведева, он был самостоятельной личностью, независимой. Не как Медведев – карлик безмозглый, который якобы рулит.

(А у карликов, я хочу вам сказать, есть очень важная особенность. На самом деле в российском обществе есть недопонимание, кто такой Медведев. Они реально не понимают, что Медведев больной, клинически больной человек. Это человек, у которого карликовая болезнь. При этом я не уничижительно говорю, а с состраданием. С состраданием к больному человеку. И у карликов, помимо внешних признаков: низкого роста, непропорционально большой головы и выпученных глаз, – есть и психологические особенности. Главная психологическая особенность карлика та, что он не является самостоятельной личностью. Он ищет себе хозяина и находит. И в этом трагедия того, что произошло, потому что 4 года страной управляла «дурилка картонная», которая на самом деле не «дурилка картонная», а больной человек. Который находился полностью в рабском подчинении у другого человека – известного всем персонажа Путина.)

А Ельцин, в отличие от Медведева, был совершенно самостоятельной личностью, и он принимал решения.

М.В. А как объяснить, что вы отказались буквально через полгода от депутатского мандата, вышли из Государственной Думы?

Б.Б. Ровно в продолжение того, что я сказал. Постольку, поскольку я считаю себя самостоятельным свободным человеком. Давно, еще при советской власти, я так себя идентифицировал. И поэтому, когда я понял, что из меня делают марионетку, что я просто юридический отдел Кремля, – утверждать я должен те решения, которые они в Кремле принимают, – я сказал, что отказываюсь исполнять эту роль марионетки и вышел из Государственной Думы.

М.В. Но это давало хотя бы депутатскую неприкосновенность.

Б.Б. Как вам сказать… Я в своей жизни пережил несколько покушений на свою жизнь. Это не значит, что я ничего не боюсь, это значит, что я умею преодолевать страх. И для меня оставаться самим собой важнее остального.

М.В. Сейчас, по прошествии уже 12-ти лет после того, как Путин был впервые назначен преемником, вам не кажется, что если бы к власти пришли Примаков и Лужков – это могло бы оказаться лучшим вариантом для страны, чем Путин?

Б.Б. Я думаю, это оказалось бы худшим вариантом, чем Путин. Объясню почему.

Я много раз об этом говорил.

Потому что, в отличие от Путина, Примаков умный, образованный, и в этом смысле он в тысячи раз значительней. Но он носитель той же самой глобальной идеологии, что ли, что и Путин, а именно идеологии централизованного авторитарного способа управления государством. И как умный человек, он бы действовал в том же направлении, что и Путин. Но только мозги нам вправлял бы не с помощью дубины, а с помощью скальпеля. Лоботомию такую проводил, да. И это уже совершенно другое качество пропаганды и воздействия на человека, чем то, что делает Путин.

Но поскольку Путин человек необразованный и оказался достаточно глупым, то его идеология вскрылась очень быстро. Его цели вскрылись за какие-то исторически ничтожные 10 лет, даже меньше. А у Примакова мы бы просто однажды проснулись, пребывав в летаргическом сне, и обнаружили, что живем опять в империи. Не знаю уж, как бы в тот момент она называлась… И это было бы надолго, значительно дольше того, что вымучивает Путин, – это точно!

^{Соратник и партнер Березовского Юлий Дубов, генеральный директор ЛогоВАЗа, автор знаменитого романа о русском бизнесе «Большая пайка», по которому Павел Лунгин снял кинохит «Олигарх».}

М.В. Как вы расцениваете перспективы движения России на ближайшие 2—3 года?

Б.Б. Моя оценка не изменилась с 2000-го года. Этот режим, как только он начал опять превращаться в авторитарный, как только идея демократии, суть которой состоит в самоорганизации, стала подменяться идеей централизованного управления, – этот режим был обречен. И поскольку ХXI век, как мы знаем, сильно отличается от XX по скорости процессов, происходящих в обществе, то было понятно, что этому режиму не усидеть 70 лет, как сидели коммунисты, – а он при нашей жизни и рухнет.

И мои прогнозы еще 2000-го года полностью оправдываются сегодня. Возможно, я забегал чуть вперед, предвещая крах режиму еще в середине нулевых, но сути это не меняет. Суть в том, что совершенно очевидно: режим вступил в завершающую стадию своей деградации. И совершенно очевидно: революция – революция! – происходит сейчас.

^{В фильме «Олигарх» по мотивам романтизированной биографии Березовского его сыграл красавец и мачо Владимир Машков.}

Потому что революция – это прежде всего процессы, происходящие в головах людей. И происходит процесс совершенно очевидный: отторжение путинского беспредела, путинской воровской власти и предпочтение курса на свободное, самостоятельное, самоорганизующееся развитие общества.

М.В. Полагаете ли вы возможным в ближайший год, учитывая идущие сейчас протестные волнения, демонстрации, столкновения и гулянья, вариант «арабской весны», к сожалению, возможным для России?

Б.Б. А что значит «к сожалению», я не понял?

М.В. К сожалению, потому что при этом кровь льется.

Б.Б. Чем дольше в России будет существовать авторитарный режим, тем больше крови прольется для смены этого режима. А смена этого режима неизбежна.

Есть, конечно, еще один вариант – это просто крах России как государства. Это тоже приведет к краху режима, но одновременно и к распаду России. Поэтому все разговоры о бескровной революции имеют под собой чисто теоретическую основу. Есть исключительные примеры того, как происходило на Украине, как происходило в Грузии, но их тоже полностью бескровными и назвать невозможно… А мы живем не на Украине и не в Грузии, а в России.

Бердяев в свое время сказал, что «мы, русские, – экстремисты». И совершенно очевидно, что смена одного режима, неэффективного, авторитарного, на другой – демократический – пройдет так, как всегда проходит в России. И суть этого процесса в том, что он пройдет экстремально. Нет, вот как сказал Бердяев: «мы, русские, – максималисты!» Максималисты, правильно. И еще раз хочу подчеркнуть: чем дольше будет этот режим существовать – тем больше жертв будет принесено при смене режима.

М.В. В связи с возможным распадом России, в связи с необходимостью менять авторитарный режим, на ваш взгляд, как наилучше всего решить сегодня в России чеченскую проблему, которая, однако, остается?

Б.Б. Нет отдельно чеченской проблемы, ее не существует! Оптимальный способ смены неэффективного режима путинского на единственный возможный для России, чтобы она сохранилась, я имею в виду, безусловно, демократическая политическая система в России, потому что только в этом случае Россия будет конкурентна в мире, так вот самый эффективный способ, самый бескровный, скажем, способ – это то, что предложил Удальцов – миллион на площадь! Перед миллионом эта власть бессильна. Не смогут они противопоставить миллиону ни ОМОН, ни чеченцев, ни кого-нибудь другого. Поэтому идея Удальцова, поддержанная, как я понимаю, остальными лидерами общественного мнения, наиболее продвинутой части общества, абсолютно правильная – вывести миллион на площади Москвы. Вопрос о власти у любого тоталитарного государства решается в одном городе – в столице. Еще Владимир Ильич хорошо понимал, когда в Питере устраивал восстание – в то время столице Российской империи, а не в Москве. Совершенно правильная постановка задачи – вывести на площадь миллион и просто взять власть в свои руки.

Да, чеченцы, чеченцы! Нет отдельно проблемы Чечни. Есть проблема государственного устройства Российской Федерации. Изменение политической и государственной структуры Российского государства. Суть этого изменения очень простая – Россия должна стать конфедерацией.

Основная идея в том, чтобы не центр делегировал функции регионам – а регионы делегировали центру те функции, которые они считают нужными. И только в этом случае Россия сможет быть эффективной, конкурентоспособной в мире. Потому что прежде всего Россия должна выстроить конкуренцию внутреннюю, внутри страны, как это сделали во время создания Соединенные Штаты Америки.

Если вы посмотрите на карту Соединенных Штатов Америки, то увидите, что она просто расчерчена на квадратики. Это было сделано абсолютно сознательно, поскольку не было никакой предыдущей долгой истории, многонациональной и прочее.

И Соединенные Штаты – это мы говорим «Штаты», а никаких Штатов изначально не было. Это просто было оформлено как отдельные государства, объединенные в федерацию. И это было сделано умышленно, для того чтобы они конкурировали между собой и политически, и экономически. И именно это сделало США сильной и мощной страной. Не внешняя конкуренция, которая пришла позже, а внутренняя конкуренция через такое федеративно-конфедеративное устройство государства.

М.В. Надо только учесть, что это все были белые протестанты с меньшинством католиков, страна объединялась единой моралью и единой ментальностью и полагалась навечно единой и неделимой. Индейцы с неграми гражданами не были. У нас с гражданством и неделимостью дела обстоят иначе…

Когда в России наступила в 90-х эпоха демократии и рыночного либерализма, когда в течение нескольких лет создалась прослойка людей, которые владели крупной собственностью, сделали состояния, – то возник вопрос о сохранении этой собственности. И одновременно о сохранении статуса демократического, либерального государства, которое и обеспечивало существование такого экономического порядка. И живет точка зрения, что Путина ряд людей выдвигал в президенты именно для того, чтобы он сохранял это положение вообще – и в частности сохранял состояния тех, кто поднялся в олигархи. Потому что основная часть населения с происшедшим переделом собственности была не согласна.

Так не вытекает ли из этого положения логичная схема, что Путин есть естественное продолжение реформ 92-го года? Стремление крупного капитала к самосохранению, сохранить добытые к 2000-му году владения, чтобы нищие массы не отобрали. Вот Путин – продукт такой линии: сами поставили, чтобы не допустить передела своей собственности. Так ли это?

Б.Б. Я постараюсь сейчас очень коротко, очень простыми логическими доводами разрушить эту неверную теорию. Ключевым является ваше утверждение в вашем же вопросе, что основная часть населения не согласна вот с тем переделом собственности, который произошел в 90-х. Я хочу сказать, что не существует такого передела собственности, а в данном случае речь шла не о переделе, а о приватизации. То есть о преобразовании государственной собственности – ничьей! Потому что она только называлась «народная» – а народ видел только шиш от этой собственности. Речь о преобразовании государственной собственности в частную.

Вот хочу вас разочаровать, может быть, но нет ни одного случая преобразования государственной собственности в частную, которое бы основная масса населения, подавляющая, абсолютно подавляющая масса населения признала бы справедливым или честным. Просто не существует такого примера!

Для того чтобы совсем быть убедительным, я вам скажу, что больше всех других между собой грызлись те, кто получили больше всего, то есть олигархи. Олигархи грызлись между собой, хотя, казалось бы, они должны просто, как говорил Олег Бойко, «курить бамбук на острове», поскольку получили максимум того, что можно было получить.

Поэтому по поводу недовольства основной массы части населения – это иллюзия, что недовольных могло быть меньше. Недовольных было ровно столько, сколько и могло быть в России в случае приватизации, то есть преобразования государственной собственности в частную.

И вот здесь не должно быть никаких иллюзий. Просто были люди, которые раньше других почувствовали перемены и поэтому были уверены в будущем, поняли его. И более того, это будущее превращали в настоящее. И были люди, которые были твердо уверены, что всё вернется на круги своя, и поэтому сидели и отдыхали. И начали курить бамбук задолго до того, как всё и произошло. Так вот – это первое, и это, по существу, основное.

Теперь, что касается Путина. Путин пришел, как вы помните, как преемник Ельцина. Эта операция так и называлась – операция «преемник». Вот для меня лично – для непосредственного участника этой операции – преемственность была не размытым понятием, а совершенно конкретным. Это для меня означало продолжение курса тех реформ, которые начал Ельцин, – а я и сегодня считаю, хочу подчеркнуть, Ельцина величайшим за всю историю реформатором. И преемственность означала продолжение курса реформ – без тех иногда трагических ошибок, которые совершал Ельцин. И в этом смысле, конечно же, я был за преемственность элит, вновь возникших. Чтобы не было передела собственности, чтобы не было передела власти, чтобы не было передела средств массовой информации и т.д. и т.д. Я был за то, чтобы сохранился фундамент, заложенный таким вполне демократическим, я подчеркиваю, путем, – потому что никого не убивали за политику, никого не высылали из страны за политику. Это должно было быть продолжено.

К сожалению, Путин оказался предателем – в прямом, точном смысле этого слова. Потому что, придя к власти как преемник, он перечеркнул всё то, что сделал его создатель, его отец политический – Ельцин. И поэтому нет двусмысленности в роли Ельцина и в роли Путина в Российской истории. Ельцин, безусловно, революционер, он пытался вот так, на свой лад коряво, но совершенно очевидным образом заменить авторитарную систему на более эффективную – демократическую, то есть централизованно управляемое государство – на самоорганизующееся. И вы знаете, что только самоорганизующиеся государства в современном мире и являются самыми эффективными. А Путин, наоборот, эффективную политическую модель стал демонтировать – и стал воссоздавать прежнюю, неэффективную. Поэтому Путин – контрреволюционер.

Вот и вся история.

Я хочу только добавить, что основные тезисы обозначил в манифесте, который написал между 2000-м и 2002 годами, он называется «Манифест российского либерализма». Должен подчеркнуть одну важную вещь, которую там обозначил, она, к моему удовлетворению, абсолютно корректна научно и указывает мэйнстрим, главное направление изменения общественных отношений вообще во всем мире. Это прозрачность каждого для всех и всех для каждого.

Информационные технологии, которые буквально взорвались в последнее десятилетие, они кардинальным образом меняют существо человеческих взаимоотношений. И главный смысл прозрачности, которая приносит обществу новые технологии, состоит в том, что человечеству придется отказаться от лжи. А это значит, что человечество, которое вот уже сейчас приходит на смену предыдущему поколению, кардинально и качественно отличается ментально от того, что было. Это люди, которые вынуждены (сначала вынуждены, а потом это станет неотъемлемой частью их сознания) говорить правду и только правду.

Дмитрий Быков
Как писатель, журналист, гражданин и поэт

^{Любимец народа блистательный поэт Быков на «писательской прогулке» по Бульварному кольцу в мае 2012-го.}

^{«Вот я вас!»}

Михаил Веллер. Наше знакомство началось с того, что ровно двадцать лет назад ты брал интервью у меня…

Дмитрий Быков. В «Собеседнике»…

М.В. …будучи молодым журналистом, недавно пришедшим с флота. Заметьте, ты еще влезал во флотскую форму, но вообще ты и тогда был как сейчас. Или сейчас остался как тогда. Ты на самом деле очень мало изменился.

Д.Б. По-моему, тоже мало поменялся.

М.В. И уже тогда все говорили: вот это идет Быков, он чудовищно талантлив, он может всё и очень быстро!

Д.Б. А ты тогда жил в Таллине.

М.В. Да, потому что у меня не было тогда еще денег для переезда в Москву. Я был беден, такая была эпоха.

Д.Б. Тогда у тебя только что вышел «Звягин», и ты приехал в Москву весь такой крутой. Я ждал тебя в редакции и боялся, что вот откроет дверь ногой такой супермен, и непонятно, как с ним говорить.

М.В. А я опасался высокомерного и ехидного московского журналиста. Интересно, сколько лет было совсем молоденькому мальчонке, когда впервые переступил он порог редакции и опубликовал свои стихи, скажем, или статью?

Д.Б. Статью. Я уже отмечаю торжественную дату: ровно тридцать лет литературной деятельности. Я впервые напечатался 14 декабря 82-го года в «Московском комсомольце» с отчетом о том, как наш класс ходил работать на фабрику «Большевичка». Это довольно забавная статья была, очень смешная.

М.В. Открой же скорее товарищам и коллегам, сколько лет было юному дарованию?

Д.Б. Четырнадцать лет мне было с небольшим… И действительно, я с тех пор довольно регулярно работал в «Московском комсомольце». Меня позвал туда Андрей Васильев – ныне руководитель проекта «Гражданин поэт». Я поскольку очень быстро бегал за сигаретами и портвейном, то считался ценным сотрудником, скажу тебе сразу.

М.В. Ты был настоящий юный журналист! Быстро бегал за чем надо.

Д.Б. А потом Васильев ушел в «Собеседник» и перетащил за собой меня. И там я с чудовищным постоянством остаюсь до сих пор.

М.В. Вы как хотите, но это поразительно. В четырнадцать лет он начал печататься в «Московском комсомольце»! И сколько тебе стукнуло годочков, когда ты и в «Собеседнике» стал печататься?

Д.Б. Шестнадцать. Я перешел туда в 84-м году, как только он организовался.

М.В. Дас ист фантастиш! А уже после этого ты кончил школу, как полагается в этом возрасте. Ну хоть четверки были?

Д.Б. Ну, ты медалист, и я медалист, но толку нам это не принесло. Ты хоть поступил без экзаменов или как?

М.В. Нет, я сдуру завалил сочинение. Взял не ту тему и не то написал. Поэтому я сдавал все. А ты сдавал только один.

Д.Б. Я сочинение написал. Как сейчас помню – по Некрасову.

М.В. Ну, все же говорили, что ты талантливее всех. После этого, однако, тебя загребли в армию – и не просто в армию, а на флот.

Д.Б. На флот на два года. Это была так называемая морская авиация. На самом деле – это была комплектующая база. Мы просто там передавали, грузили, отправляли поездами разные стратегические грузы по Советскому Союзу. И там я большую часть службы, на так называемой техтерритории, грузил разные аккумуляторы, непонятные детали, какие-то таинственные ящики.

А в свободное время печатал на машинке. Но этого свободного времени у меня было мало. В основном грузил. Что ни попадя, и все тяжелое.

М.В. Слушай, а как называлась в реестре в строевой части, или что там у вас было, твоя специальность? Вот в военном билете у тебя что написали? Морской авиагрузчик?

Д.Б. Комплектовщик, 29-й ВУС.

М.В. Я даже не знаю – что такое комплектовщик?

Д.Б. Это и есть грузчик.

М.В. Гм, но как-то интеллигентнее, ближе к творчеству.

Д.Б. Да, тут есть что-то культурное. Это грузчик, человек, который грузит разные вещи, специальные и непонятные. При этом я ничего себе стрелял. Бегал я всегда очень плохо, я и сейчас очень плохо бегаю.

М.В. Бегущий генерал в мирное время вызывает смех, а в военное панику. А стрелял ты хорошо. Помнишь, мы как-то на ВДНХ после книжной ярмарки стреляли из пейнтбольных ружей со специально сбитым прицелом?

Д.Б. Я стрелял очень кучно, ты сказал тогда, что сержант был бы от меня в восторге. Он и был в восторге.

М.В. Итак, я пытаюсь перейти от сержанта к творчеству. Значит. На флоте казарма называется кубрик.

Д.Б. У нас этого не было.

М.В. А что у вас было?!

Д.Б. У нас было два года службы. Не три флотских. И они проходили в обычной казарме, которая стояла на станции «Славянка» под Петербургом…

М.В. Я никогда не видел в казарме матроса с пишущей машинкой. Где ты ее прятал?

Д.Б. Она стояла не в казарме. Она стояла в штабе, и меня иногда брали напечатать документы. Но это занимало, может быть, час или два в день, потому что я печатал очень быстро.

М.В. Я помню, как Наталья Иосифовна, твоя гениальная мама, дай Бог ей здоровья, рассказывала, что когда в школе было производственное обучение, она тебе насоветовала, чтобы ты не занимался ерундой, а шел на курсы машинисток-стенографисток.

Д.Б. Машинописи. Да. У нас в классе мальчиков тогда было примерно четверо. И порядочно было уже людей, которые понимали, что печатать надо быстро. Это меня до сих пор выручает.

М.В. И с тех пор печатаешь как Кассиус Клей, который порхал как бабочка…

Д.Б. …но жалил как оса. Печатаю я достаточно быстро, я был второй по скорости среди нас тридцати в группе на курсах. Это довольно прилично. И в армии, в штабе, я на спор этим прапорщикам демонстрировал, как можно быстро печатать, а они приходили в восторг.

Это мне давало возможность иногда напечатать кое-что для себя. И вот там я отпечатал впервые свои стихи. И какое-то их количество послал в Ленинград Житинскому. Он меня уже свел с Кушнером, а Кушнер меня напечатал.

М.В. Милитаристские будни поэта. Тебя отпускали в увольнение, и юный матрос в прекрасном Ленинграде познакомился с Житинским, со Слепаковой и с Кушнером. В результате твои стихи были напечатаны – где?

Д.Б. В «Звезде» они были напечатаны первым делом, простите за рифму.

М.В. В «Звезде»… Матрос! В восемнадцать лет! Фантастика…

Д.Б. В «Звезде» у меня появилось два стихотворения. И кроме того, я попал в ученики к Нонне Слепаковой. Я хорошо узнал ее стихи.

И с тех пор увольнения стали праздником, потому что она меня кормила, водила к интересным людям, и вообще последний год службы был практически счастьем.

М.В. Балтийские матросы, краса и гордость русской революции! Да. Вот это я понимаю.

Д.Б. Скажу тебе честно, я начал немного бухать в увольнениях, чего раньше никогда не бывало. Но в последние полгода я возвращался в казарму уже подпившим, и прапорщик наш, с замечательной фамилией мичман Сидоров (сичман Мидоров), говорил: Быков, какой у тебя выхлоп интересный! Я пил тогда самогон в больших количествах. Хорошее было время, Михаил Иосифович!

М.В. Ты знаешь, вот о чем я никогда не слыхал – это чтобы матрос в увольнении не пил. Я не могу себе этого вообразить.

Д.Б. У нас была строгая часть. И если бы человек залетел по-крупному с пьянкой, то на дембель ушел бы последним. А я на дембель ушел одним из первых! Как сейчас помню – 22 апреля!

М.В. Подарок от дедушки Ленина в день его рождения. Это круто.

Д.Б. Это очень хорошо. Первая партия ушла 15 апреля, это были совсем «зубцы» там, сержанты, а я ушел 22 апреля. Это для меня очень значимый день – потому что, во-первых, день рождения Ленина, во-вторых, день рождения Набокова, в-третьих, это день моего увольнения, и еще с женой я познакомился 22 апреля.

М.В. Это была первая жена?

Д.Б. Нет, вторая, нынешняя жена, ныне действующая. С первой я познакомился, как сейчас помню, 15 марта.

М.В. Ну и память! Чтоб я помнил такие числа!

Д.Б. Ну, прости меня, ты постарше, у тебя и жен было побольше.

М.В. Какое обвинение в распутстве старому мономану и моногаму!.. Скажи, и сколько же у тебя было публикаций за время службы?

Д.Б. Я во время службы, вот это очень важная история, прислал одну корреспонденцию в газету «На страже Родины», которая заседала в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Там у нее размещалась, значит, редакция, был кабинет. Балтфлотская газета «На страже Родины» – очень хорошо известная. На дворе стоял 89-й год. Январь.

Там меня напечатали. Им понравилась моя статья.

И случайно ее прочел работавший тогда в «Смене» ее зам главного редактора Руслан Васильевич Козлов. Прекрасный ныне писатель, а тогда один из ведущих журналистов Петербурга. Он меня приметил и стал мне иногда под предлогом корреспондентской учебы пробивать почаще увольнения.

…Впоследствии, когда Козлов стал ответсеком «Собеседника» уже в Москве, настала у меня в редакции прекрасная жизнь. Вот самый счастливый профессиональный этап связан у меня с тем периодом, когда мной руководил Козлов. Впоследствии он написал гениальный, по-моему, роман «Остров Буян» и ушел в литературу. О чем я не могу не жалеть, потому что такого начальника у меня не было и уже не будет.

М.В. Здорово. Ты вышел с флота, вынеся оттуда небольшой, но культурный багаж. Не такой уж небольшой.

Д.Б. Огромный, потому как мой дембельский альбом – это ленинградский «День поэзии-88» с автографами большинства его участников в диапазоне от Шефнера до Кушнера.

М.В. За время службы ты напечатался еще и в «Дне поэзии»?

Д.Б. Да, там у меня есть стишок один маленький. Маленький хреновенький стишок.

М.В. И после всей этой военно-литературно-морской эпопеи ты сделался студентом журфака.

Д.Б. Да я им был и до этого. Меня, как ты знаешь, загребли уже с журфака – тогда студентов брали. Это вам раньше везло откосить в студентах. Я поступил в 84-м году на журфак МГУ, а в 87-м ушел с третьего курса отдавать долг под военкоматские фанфары.

М.В. Сейчас мы восстановим пробелы твоей биографии на радость благодарным потомкам. Итак – после школы ты поступил на журфак.

Д.Б. А с третьего курса меня забрали. А когда вернулся – никакого желания ходить на занятия уже не было. Слава Богу, у нас не было строгой посещаемости, и поэтому я быстро устроился назад работать в «Собеседник» – в отдел, как сейчас помню, политики, бывшего коммунистического воспитания.

А на журфаке появлялся в основном сдавать сессию. Вот почему многих моих замечательных однокурсников я практически не знаю в лицо. Мы с ними сейчас встречаемся и радостно узнаем, что, оказывается, мы с одного курса.

На лекциях тогда уже было довольно пусто, потому что все журналисты побежали с бешеной силой делать деньги. Это единственный был тогда способ трудоустраиваться – быстро писать в разные издания.

Единственным исключением были лекции Засурского по «зарубежке», на которые ходили все, потому что это было очень увлекательно.

М.В. Гениальный человек, которого с нежностью вспоминают все, кто учился на журфаке.

Д.Б. Я до сих пор помню, как в 84-м году на первом нашем курсе пришел Засурский, он читал какую-то лекцию у нас. И грустно сказал, что умер Труман Капоте – величайший из американских прозаиков, про которого я тоже, кстати, так считал. Я его спросил: а почему Капоте так мало писал в последние годы? Он сказал, по-моему, замечательную фразу: талантливый писатель может писать во всякое время, а гениальный не во всякое! С тех пор я себя в минуты кризиса очень утешаю этим афоризмом.

М.В. Гениальное изречение, его необходимо запомнить.

Д.Б. Золотыми буквами выбить над письменным столом. Когда не пишется, выбить: я – гениальный писатель! Очень хорошо.

М.В. Ты в каком году закончил журфак?

Д.Б. В 91-м.

М.В. А первая книга у тебя вышла, помнится, в 92-м?

Д.Б. В 92-м, все ты знаешь, блин.

М.В. Что значит все знаешь?! Если я ничего не путаю, я к тебе в «Собеседник» пришел в это до ужаса скудное время зимой 92/93-го, в январе. Твердо помню: с бутылкой виски и розой. Роза была длинная, но в единственном количестве, потому что времена были абсолютно нищие.

Д.Б. И виски выжрали тогда же.

М.В. От такового слышу. Я-то благонравно полагал, что ты его принесешь домой – и по торжественным случаям, по глотку, при гостях. Через полчаса бутылка была пуста.

Д.Б. Пуста немедленно и совершенно. А помнишь, у нас стояла большая выставка этих бутылок? Мы по ним стреляли из пневматического пистолета.

М.В. К тебе заходил народ, и никто не уходил без полстакана.

Д.Б. Какое было хорошее время, Михаил Иосифович! Веселая была газета. Это я тогда сидел в 306-м кабинете напротив моего нынешнего, и у нас действительно была выставка фотографий и выставка бутылок. По ним периодически стреляли. Я помню, как ты пришел и расфигачил половину. Это было смешно.

М.В. Да я хотел о книге сказать! Она меня тогда, честно, аж удивила. Впечатлила! У тебя были гениальные стихи.

Д.Б. У нас была, понимаешь, газета одна из самых пьющих, я тебе скажу без дураков. Вот я работал во многих изданиях – и выявил потрясающую закономерность: если редакция пьет, там есть и коллектив, и талант, и задор какой-то, и гонор. Сегодня «Собеседник», хотя и хорошая газета – но, к сожалению, почти не пьющая. Да и сам я, к сожалению, тоже почти не пьющий, так что всё в прошлом…

М.В. Знаешь, вся верхняя половина страны почти непьющая, а уж лучше бы пила. А что касается пьющих редакций – «Не знаешь ты, брат, пьющих редакций, – сказал старый сапер Водичка». Видел бы ты в лучшие времена газету типа «Ленинградский речник» или что-нибудь еще.

Д.Б. «Скороход», «Скороход».

М.В. Нет, «Скороходовский рабочий» была чудесная, умеренная редакция. И в мою бытность там работали два поэта, не такие хорошие, как ты. И вот о стихах, о молодости, о взлете – скажи, пожалуйста, а когда ты – блистательный же поэт! чистая правда, – когда ты и каким образом перешел к прозе? Я понимаю, лета к суровой прозе клонят, но не так уж пока и клонят.

Д.Б. Оно кому надо? Могу ведь и рассказать.

М.В. Я полагал, что стихи – вот такие стихи – ты будешь писать всю жизнь.

Д.Б. Я сам всю жизнь так думал. И продолжаю их писать. Но начало прозы я как раз помню, это было как шок такой мгновенный.

Идя с бутылкой и, естественно, с закуской по Новослободской, я возвращался из магазина в «Собеседник», где меня ждали друзья. И вдруг полностью, с неожиданной яркостью, придумал сюжет «Оправдания» – первого своего романа. Он как-то у меня целиком и сразу образовался в голове.

Я подумал, что сам я такую книгу не потяну никогда. И стал рассказывать этот сюжет разнообразным друзьям – профессиональным прозаикам. В том числе Саше Мелихову. Который сказал, что такую книгу нельзя написать в принципе. Она слишком кощунственна уже по замыслу, чтобы сделать из этого роман. Это меня ободрило – я понял, что, может быть, раз Мелихов не хочет, еще никто не хочет, – может быть, придется попробовать самому.

Потом, следующим летом повез я семью на дачу в «Жигулях», и проколол колесо, и стал его менять. В процессе смены колеса поцарапал домкратом дверцу, подумал, какое же я несчастное безрукое создание и как я ничего не умею и ни на что не гожусь. И вот, чтобы как-то компенсировать в себе это ощущение, я в тот же день написал первую главу романа.

Как сейчас помню, сел на террасу и нарисовал 20 страниц. Просто так сильно у меня было это желание как-то компенсировать чувство полной своей негодности и неумелости. И я весь роман навалял довольно быстро.