Текст книги "Рак: все о чем умолчали врачи"

Методы радиоизотопной, лабораторной и эндоскопической диагностики ранних стадий рака
Вопросы «точности попадания»

Основным методом диагностики рака с помощью радиоактивных изотопов в наше время является ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография).

Метод состоит во введении в организм пациента химического соединения с присоединенным к нему радионуклидом. Вместе они образуют радиофармпрепарат. Соединение подбирается в соответствии с биологическим процессом, который необходимо исследовать. Например, в целях обнаружения злокачественных клеток удобнее всего использовать глюкозу. Это вещество является универсальным для клеток и тканей организма (особенно мышечных тканей) источником энергии. А клетки рака, как уже было сказано выше, всегда очень «неравнодушны» к любым запасам биологически значимых веществ, поскольку они делятся куда активнее, чем требуется. Механизм рассчитан на то, что злокачественная опухоль, в силу своей обычной «ненасытности», поглотит львиную долю поступившей меченой радионуклидом глюкозы – точно так же, как она поступила бы с обычной. Потому после введения радиофармпрепарата и по истечении периода, необходимого для его усвоения клетками, можно начинать поиски точки, которая «фонит» ярче остальных. Для того чтобы максимально улучшить точность определения источника сигнала, обычно ПЭТ используют в сочетании с КТ, способной воспроизвести исследуемую зону в мельчайших подробностях и хорошо фиксирующей радиоактивное излучение от распадающегося изотопа.

Основное преимущество этого метода заключается в высокой точности определения даже очень маленьких опухолей (размером до сантиметра), которые пока развиваются бессимптомно. Кроме того, обнаружение таких клеток на ПЭТ со стопроцентной вероятностью означает их злокачественную природу. Не менее важно то, что именно ПЭТ с наибольшей точностью показывает наряду с основной опухолью места расположения всех ее метастазов.

Как и все методы диагностики, основанные на использовании радиоактивных элементов, ПЭТ противопоказана при беременности и в период лактации. Именно для онкологического исследования очень важен факт наличия или отсутствия у пациента сахарного диабета, что объяснимо его несовместимостью с основным носителем изотопа. Вообще же веществ-агентов при ПЭТ-исследованиях применяется много, поэтому сам по себе диабет препятствием к их проведению не является. Например, существует вариант с вводом помеченного радионуклидом белка-антагониста какого-то из специфических атипичных белков опухоли. И опять-таки длительность процедуры (около часа на распределение радиофармпрепарата плюс еще 30–40 минут на сканирование). Все это время необходимо провести по возможности неподвижно, так как глюкоза склонна распределяться в первую очередь в тканях работающих мышц. А потому излишне активное ожидание способно здорово повлиять на результат – и притом не в лучшую сторону.

Как видно из теории проведения обследования, ошибка здесь маловероятна – по крайней мере, пока раковые клетки не «поумнели» до того, чтобы научиться отличать «пищу с подвохом» от обычной. На практике же все не так просто. Во-первых, связь рекомендации «лежать смирно» с вероятностью появления на снимках ложных очагов признают сами врачи. Во-вторых, свойством активно накапливать различные, в том числе радиоактивные, вещества в организме обладают далеко не только злокачественные клетки. Печень, селезенка, костный мозг, впитывающий все подряд, словно губка… На результаты исследования может повлиять даже постоянный прием пациентом каких-либо лекарств. Иначе говоря, при всей своей потенциальной способности выявить опухоль в стадии зарождения ПЭТ может также и другое – выдать аналогичное количество ложных сигналов и показаний к дополнительным анализам. По этой причине к ее результатам следует относиться как к весьма приблизительным, с известной долей скептицизма.

Лабораторное тестирование подразумевает не только снятие и изучение различных проб – мокроты, слюны, соскобов слизистых оболочек и проч. С помощью этих методов, конечно, может быть получена крайне важная информация – как минимум о виде и месте расположения новообразования. Если же соскоб напрямую содержит злокачественные клетки, дальнейшая уточняющая диагностика становится лишь делом техники. Однако такая методика не может считаться достаточной для ранней диагностики рака. Прежде всего, потому, что многие из явлений, которые она определяет, могут быть связаны с другими, не злокачественными патологиями. Так, скрытая кровь в твердых экскрементах геморрой или эрозии слизистой прямой кишки отображает значительно чаще, чем рак; кровь в мокроте в равной степени способна сигнализировать как о раке легких, так и о туберкулезе и т. п. Потому последние несколько десятков лет онкодиагностикой разрабатываются и широко применяются наряду с традиционными анализы крови на онкомаркеры. В том числе специфические для некоторых видов рака.

Онкомаркерами называется целый ряд веществ (преимущественно белков), уровень которых в крови значительно повышается с началом злокачественного перерождения клеток. Биохимический состав крови по самой своей природе к мельчайшим изменениям в организме гораздо чувствительнее, чем любая высокоточная аппаратура. Поэтому в ранней диагностике анализ крови намного предпочтительнее анализа выделений. Если, конечно, знать, что искать.

За последние лет двадцать медицине удалось выделить целый ряд онкомаркеров с наименьшей вероятностью «ложного срабатывания». Большинство, увы, благодаря росту числа практических наблюдений за раком. Сейчас они используются в онкологии повсеместно.

Например, бета-2-микроглобулин применяется для подтверждения наличия у пациента неходжкинской лимфомы или множественной миеломы. Обе эти формы отличаются крайней злокачественностью и плохо поддаются раннему выявлению. Миелома не может быть обнаружена на МРТ, так как представляет собой процесс рассасывания костей изнутри: миеломные клетки (клетки плазмы) бесконтрольно делятся и накапливаются в костях, активируя разрушение их тканей. На рентгеновских снимках пораженные заболеванием участки кости выглядят как ломтик сыра «Рамзес».

Неходжкинские лимфомы относятся к ряду злокачественных заболеваний лимфатической системы. Полному излечению они не подлежат и быстро вырабатывают иммунитет к химиотерапии, однако при своевременно начатом лечении и возможности периодической смены препаратов есть шансы добиться устойчивой ремиссии процесса.

Слава певицы Майи Кристалинской когда-то гремела на весь Советский Союз. Об изящном платочке, который неизменно украшал ее шею, ходило множество слухов и легенд. И очень немногие знали истинную причину, по которой звезда отечественной эстрады не могла открыть ее перед камерами. Она боролась с лимфосаркомой (так назывались все лимфомы в советской онкологии) около пятнадцати лет, и все эти годы скрывала с помощью кокетливых аксессуаров вздувшиеся лимфатические узлы…

За бета-2-микроглобулином следует онкомаркер ХГЧ (хорионический гонадотропин). В норме это – один из плацентарных гормонов. А беспричинное повышение его показателей у обоих полов является верным признаком опухолей яичек, плаценты и яичников. АФП (альфа-фетопротеин) вырабатывается в ходе беременности печенью и желудочно-кишечным трактом плода. Но если его уровень растет в крови мужчины или небеременной женщины – это частый симптом тератокарциномы желточных мешочков яичника или яичек.

Специфически «женскими» онкомаркерами считаются СА 125 (различные типы рака яичников), СА 15-3 (метастазирующий рак молочной железы). Аналогично «мужским» – и одним из самых точных! – онкомаркером является ПСА (простата специфичный антиген), сопровождающий рак простаты.

Наиболее универсальным показателем наличия в организме злокачественного активного процесса называют маркер РЭА (раково-эмбриональный антиген). Это действительно антиген, активно вырабатываемый пищеварительным трактом человеческого эмбриона и плода. Однако после рождения его синтез постепенно ингибируется (угнетается). А возобновляется во взрослом возрасте только в качестве иммунного ответа на запуск злокачественного перерождения клеток.

Еще один универсальный маркер онкологического заболевания – Tumor М2-РК. Он показывает особенности метаболизма опухолевых клеток любой локализации и типа. Иными словами, позволяет не только отличить доброкачественную опухоль от злокачественной, но и сделать весьма точный прогноз по степени агрессивности ее будущей инвазии.

Существует ряд и других маркеров, свойственных определенным видам рака. Присутствие СА 19-9 доказывает наличие рака поджелудочной, желудка, толстого кишечника и прямой кишки. Онкологические заболевания этой же области локализации определяет маркер СА 242, причем с гораздо более высокими показателями точности. A UBC 11 служит индикатором рака мочевого пузыря.

Даже просто из перечисления принятых на данный момент онкомаркеров можно видеть, что, во-первых, с их помощью определяются далеко не все виды рака, который может «атаковать» абсолютно любую ткань организма. Во-вторых, многие из них относятся к целой группе опухолей, и подчас совершенно различных органов и систем. Большинство из них вырабатывается в определенных количествах и самим организмом. Впрочем, иначе, наверное, и быть не могло: рак словно нарочно создан для «игры в прятки» с иммунитетом, и если бы он обнаруживал себя более недвусмысленными проявлениями, то проигрывал бы чаще. Сама современная онкология относится к тестированию на онкомаркеры с осторожностью – по всем означенным выше причинам. И особо подчеркивает, что этот вид диагностики призван – пока по крайней мере – лишь способствовать уточнению момента, когда и онкологу, и пациенту, что называется, «можно начинать волноваться». Утверждения, что этот «новейший» способ являет собой «настоящий прорыв» в точности диагностики зачаточных стадий и т. п., не имеют отношения к действительности и служат типичным рекламным ходом.

И наконец, эндоскопия. Высокое развитие технологий последних 20–30 лет позволило существенно усовершенствовать и эту процедуру, и сами эндоскопы. Оптика на основе фиброволокна позволяет рассмотреть в подробностях различные инфильтраты, отечность, изменения цвета и структуры поверхностей, деформации стенок, очаги кровотечения и т. п. С другой стороны, у метода существуют естественные ограничения по степени доступности различных органов для осмотра с помощью эндоскопа. В то же время часть недостижимых для него органов позволяет изучить альтернативная, капсульная эндоскопия. Капсула представляет собой миниатюрную фотокамеру – размером не больше таблетки. Она снабжена автономным источником света и, будучи проглочена пациентом, проходит по всему желудочно-кишечному тракту тем же путем, что и пища. При этом камера делает снимки поверхностей, мимо которых проходит, с определенными равными промежутками времени. Весь процесс исследования занимает 8-10 часов, но не причиняет пациенту дискомфорта и требует минимальных ограничений подвижности. Самое серьезное неудобство, пожалуй, состоит в запрете на прием пищи раньше, чем через четыре часа с момента начала исследования, – чтобы ее скопления не заслоняли стенок органов от объектива.

Однако следует помнить еще о некоторых неизбежных для визуальной формы осмотра нюансах. Прежде всего, злокачественные клетки – это всего лишь клетки. Они неразличимы невооруженным глазом. Отдельного упоминания заслуживают размеры опухоли и заодно ее локализация. Эндоскоп, как и капсула, «видит» только внутренние поверхности полых органов, в то время как опухоль может быть расположена на внешней стороне стенки. В таком случае для достоверности результата нужно проводить всегда две эндоскопии: одну – внутренних полостей органа и вторую – его поверхности через полость тела, в которой он располагается. И быть даже после этого готовым признать, что микроскопические изменения групп клеток (а для ранних стадий они характерны больше, чем для сформировавшихся визуально образований) могут остаться незамеченными. Говоря проще, эффективность эндоскопии при диагностике ранних стадий рака сомнительна. Впрочем, на поздних он способен успешно заменить многие лучевые методы исследований.

Итого, как мы можем видеть на практике, методов-то ранней (до III стадии) диагностики много, да результативность у них одна. И она в среднем едва дотягивает до 90 % вероятности. Следовательно, без применения их в комплексе обойтись все равно не получится. Вернее, можно сделать одну МРТ всего тела, только каков от нее единственной толк, если она не способна технически отразить рак легких, почек, желудка, тонкого кишечника, желчного пузыря, печени? «Слепых зон» у нее, оказывается, не столь уж мало – всего лишь чуть меньше половины органов тела! Рассчитывать на опыт онколога и личное везение тут не имеет смысла. Если задачей обследования является поиск опухоли в зачаточной стадии, то это поиск зачастую вовсе не шишки и даже не узелка. Одной из последних излечимых стадий множества опухолей являются группы клеток, едва отличимых на вид от остальных. Для новообразований, отличающихся быстрым метастазированием и высокой агрессивностью инвазии, это именно так: опухоли с выраженной агрессивностью нередко имеют развитые метастазы уже к моменту достижения размеров боба. «Вид» же на подобное скопление в полной мере доступен взгляду только под микроскопом – размер клеток тканей не позволяет рассматривать их невооруженным глазом.

Лучший случай – это узелок величиной с горошину, но малейшая погрешность в четкости снимка «затрет» эту горошину, даже не заметив. А дальше снимок можно сколь угодно долго изучать на экране с любым разрешением – ее там не будет видно оттого, что ее нет на самом снимке. Так что опыт специалиста здесь не то чтобы бессилен, но его возможности повлиять на результат невелики. Вопрос цены-качества тоже не актуален, поскольку речь идет о недостатках технологии, и каждая технология просто обладает каким-то своим. А на стадии метастазирования метод поиска становится уже не суть важен: чем дальше, тем сильнее проявляются косвенные симптомы и тем явственнее они указывают на определенную часть тела. В сумме же все эти рассуждения приводят к достаточно неутешительному выводу. А именно: основное противоречие ситуации заключается не столько в неэффективности диагностики вообще, сколько в непригодности большинства ее методов для чисто профилактических осмотров – то есть осмотров, безопасных для пока еще здорового организма.

Если теперь попытаться взглянуть на тенденции развития диагностики рака в целом, станет понятно, к какому именно идеалу она пытается приблизиться изо всех сил. Заключается он в диагностике на уровне клеток, которую можно было бы проводить в потоковом порядке, как МРТ или ПЭТ. На данный момент, как и положено всем человеческим идеалам, он для нее недостижим. Максимум, на что способна онкология сегодня, – это на выявление сравнительно «молодых», небольшого размера опухолей. Само по себе это не столь уж мало. Если бы речь шла о любом другом заболевании, это было бы даже, наверное, очень много. Но поскольку стадия маленькой опухоли не является ни ранней, ни обязательной, говорить об удовлетворительном результате тут не приходится. Если же затронуть дополнительно аспект канцерогенности большинства самих технологий диагностики, положительный эффект от ее существования и станет таким, как показывает статистика растущей смертности, – едва отличным от нулевого.

Методы лечения рака: надежда на?.

Так или иначе за обнаружением и подтверждением злокачественной природы новообразования следует его лечение. Как и с диагностикой, большинство методов традиционной терапии, насчитывая уже более полувека использования, продолжают широко применяться по сей день. Новые же разработки в данное время проходят стадию внедрения и тестирования на действенность и безопасность. Они пока не могут быть поставлены «на поток» по самым разным причинам, одной из которых является их ориентированность на индивидуальную, а не универсальную эффективность. А это формирует помимо прочего их высокую стоимость. Ну или по крайней мере так обычно объясняют свои «заоблачные» цены производители современных онкопрепаратов. Попробуем же разобраться, можно ли создать нечто по-настоящему действенное в условиях, подобных тем, что сложились в науке онкологии. А чтобы было из чего исходить в процессе анализа, освежим сначала знания о «старых добрых» трех китах терапии злокачественных опухолей – операции, химиотерапии и облучении.

Традиционные методы лечения рака

Оперативное иссечение опухоли считается основным и практически обязательным элементом противоопухолевой терапии. Практически оттого, что из этого правила существуют свои исключения. В целом таких случаев достаточно много. Однако по типу причин, вызывающих их «неоперабельность», злокачественные опухоли можно четко поделить на две группы. Первую составляют системные неоперабельные формы – лейкоз, лимфома, мелкоклеточный рак любой локализации. Применительно к ним слово «опухоль» употребляется исключительно по привычке. Как раз локализованных опухолей они и не образуют ни на одной стадии прогресса. Эти формы рака невозможно удалить физически, поэтому и операцию при них не назначают. Зато вторая группа состоит из случаев «от природы» операбельных, но находящихся в последней, четвертой стадии распространения. И, конечно же, сюда относится большинство опухолей головного мозга, которые невозможно удалить из-за их расположения.

Отчего врачи берутся оперировать поздние стадии скорее редко, чем часто? Причина проста. Дело в том, что это, как правило, бесполезно с медицинской точки зрения. После резекции (иссечения) основной карциномы рост метастатических, вторичных образований ускоряется в несколько раз. Интересно, что попытки вызвать ремиссию (уменьшение) обширных метастазов на IV стадии никогда не удаются. Достигается, в самом оптимистичном случае, их стабильное состояние на срок до полугода. Повторная терапия таких больных – в связи с началом роста дочерних очагов, например – не проводится. Все равно раковые клетки, выжившие после первой «атаки», приобретают к использованным препаратам и дозам облучения устойчивый иммунитет…

А из этого следует то, что выживаемость подобных пациентов (она подсчитывается традиционно в пятилетнем периоде) не составляет больше полутора лет. Таким образом, шансы больного с IV стадией зачастую гораздо лучше при лечении без удаления материнской опухоли. Парадокс и факт одновременно.

К числу вариантов оперативного иссечения новообразований можно отнести также лазерную и криорезекцию. Оба метода выигрывают по сравнению с обычным скальпелем в точности формирования срезов. Кроме этого, они менее травматичны для окружающих тканей и значительно снижают риск серьезных кровотечений – в процессе операции или после ее окончания. Даже заживление рубцов, оставленных лазером или впрыскиванием жидкого азота, проходит гораздо быстрее и с минимальным риском осложнений. Чаще всего эти методы используют для удаления операбельных опухолей головного мозга и меланом.

Радиотерапию, подобно операции, можно использовать только точечно, сосредоточив излучение на одном определенном участке ткани или органа. Достоинством такой нюанс не назовешь – ведь «отпрыски» основной опухоли (элементарно из-за оговоренных уже выше погрешностей диагностики) могут гнездиться где угодно в другом месте. Если радиолог по случайности обойдет их «вниманием», рецидив болезни последует очень скоро. При лучевой терапии используется рентгеновское излучение, у-лучи, 3-лучи, нейтронное излучение и пучки элементарных частиц – протонов. Словом, весь проникающий диапазон, поскольку в случаях с разной локализацией процесса требуются и различные (наиболее эффективные и безопасные) физические свойства тех или иных типов излучения.

Способов проведения радиотерапии существует несколько. Самый старый из них – облучение целевой зоны извне. Эволюция технических решений позволила увеличить точность наведения и подвижность рабочей части аппаратов сперва до модели гамма-ножа, а после – и кибер-ножа. Кибер-нож превосходит в маневренности всех своих предшественников. Он способен подобраться к опухоли в любой плоскости и под любым желаемым углом. То есть при его использовании риск неоправданной лучевой нагрузки на окружающие новообразование ткани сводится к минимальному.

Однако внешнее облучение не всегда удовлетворяет оптимальным требованиям по степени точности. Особенно в случаях с опухолями сравнительно глубоко залегающих внутренних органов. Потому наряду с ним современная онкология использует и более «адресные» методики. К примеру, открытия в области нанотехнологий позволили усовершенствовать технику, аналогичную применяемой при ПЭТ. Когда врачу известен особенно предпочитаемый опухолью-мишенью «продукт ежедневного рациона», к молекуле этого вещества присоединяют радиоактивный элемент и вводят его внутривенно. Злокачественная опухоль от природы, что называется, крайне прожорлива, поэтому опасаться возможного попадания излучающего «десерта» в здоровые ткани или его рассеивания не стоит. Дополнительной перестраховкой здесь и служит тщательный подбор вещества-агента. Если при ПЭТ чаще всего используется глюкоза – универсально востребованный в организме компонент, то в радиотерапии учитываются индивидуальные «вкусы» опухоли и нередко привлекаются к «работе» препараты специфичных именно для нее белков.

Возможен вариант и с брахитерапией, когда в организм хирургическим путем вводят – и, естественно, фиксируют как можно ближе к опухоли – радиоактивную капсулу. Преимущество такого способа перед внедрением излучающего препарата состоит в лучшем контроле над временем воздействия радиации. Понятно, что усвоившие «чернобыльский обед» клетки погибнут. Но ведь распад изотопа происходит не с их гибелью, а согласно особенностям самого ядра. Самый «быстрый» радиоактивный элемент – йод. Его изотопами стандартно лечится рак щитовидной железы, и период полураспада у него – всего несколько дней. А в случае с другими веществами процесс проходит гораздо дольше. Следует понимать, что клетки опухоли обычным порядком выводятся (после их гибели, конечно) лейкоцитами в кровь. А оттуда попадают в селезенку, которая в основном и «трудится» над очисткой нашей крови от посторонних включений… Все это время каждая молекула погибшей клетки продолжает «фонить». Захватившие ее лейкоциты радиоактивное излучение нисколько не глушат.

Таким образом, хоть это облучение и задумано как «адресное», косвенно оно успевает пройтись, не ослабевая, по кровотоку и нескольким другим органам-фильтрам (селезенка, печень, почки), воздействуя и на них. Поэтому время, в течение которого общий радиационный фон в организме пациента сохраняется, зависит еще и от стабильности работы его функций очистки.

Капсула же непосредственно облучает только одну область. Разрушенные ею клетки и их элементы «собственного» источника радиации не содержат, так как не несут связанных радиоизотопов. А наведенная радиация всегда значительно слабее основной – даже в бетонных конструкциях ядерного реактора. Поэтому фон в организме после удаления капсулы приходит в норму заметно быстрее.

Методика системной радиотерапии может быть использована в случаях обширных метастазов или просто основательных подозрений на их присутствие. Она больше остальных похожа на «химию», только вводятся внутривенно либо перорально при ней не токсины, а радиоактивные изотопы – чаще всего йод-131 или стронций-89.

Химиотерапию, как ни странно это прозвучит, каждый человек проходит в течение жизни неоднократно. Она отнюдь не является уделом одних онкологических больных. Все потому, что видов терапии существует два. Один вид имеет целью откорректировать нарушение какого-либо процесса, восстановить какие-то функции. Это терапия восстановительная. Но если причиной возникшего сбоя была инфекция – то есть повреждение одного организма другим, – то восстановление может быть начато только после уничтожения организма агрессора, не так ли? В подавляющем же большинстве случаев вещество, губительное для одного, аналогично вредно и для другого. Ничего удивительного – в конце концов, ДНК и человека, и бактерии состоят из одинаковых белков. Только в разной комбинации и последовательности.

Так что сильные антибиотики, после курса которых следует традиционная неделя на кефире, тоже относятся к разновидности химиотерапии. Собственно, на мысль изобрести препарат, действующий аналогично антибиотикам, только на раковые клетки, ученых и навело начало их массового употребления. С тех пор (с 40-х гг. XX века, когда впервые азотистый иприт – производное соединение горчичного газа – успешно применили для лечения лимфомы Ходжкина) целью химиотерапии является уничтожение паразита даже при условии нанесения ущерба и его «хозяину». Непременное требование тут только одно – организм носителя должен пострадать гораздо меньше. И эффект улучшения в данном случае должен достигаться не коррекцией, а ослаблением воздействия самой причины.

По типу направленности «химия» бывает антигрибковая, антипаразитарная, антивирусная, антибактериальная и, наконец, противоопухолевая. Последняя делится еще на два класса – цитостатическую и цитотоксическую. Цитотоксическая «химия» призвана разрушать злокачественные клетки, а цитостатическая – приостанавливать их деление.

Но химиотерапевтический состав для использования в онкологии, конечно, куда более токсичен, чем какой-то там пенициллин. Побочные эффекты химиотерапии обычно весьма обширны и ярко проявляются. Связаны они в первую очередь с ее губительным воздействием сразу на все быстро делящиеся клетки организма. А к таковым относятся помимо раковых клетки слизистой желудка, костного мозга, волосяных и ногтевых луковиц, эпителия кожи. Отсюда и вытекают почти непременное облысение, неудержимая рвота, боли в желудке, диарея, комплексные нарушения состава крови, различные стоматиты, дерматиты и проч.

Следует учитывать также, что нередко для химиотерапии приходится использовать не один препарат, а смесь из нескольких. В большинстве случаев это смеси разнонаправленных веществ – например, цитостатика с цитотоксиком. Вообще же на данный момент разработано и применяется более сотни препаратов для химиотерапии. Они различаются способом своего воздействия на клетки рака.

Так, мелфалан, хлорамбуцил и циклофосфамид принадлежат к числу алкилирующих препаратов, которые разрушают структуру ДНК злокачественных клеток. Дактиномицин, даунорубицин и доксорубицин – это как бы противоопухолевые антибиотики, которые блокируют транскрипцию мутантной ДНК. Флуоруроцил, цитарабин, меркаптопурин и метатрексат относятся к антиметаболитам – то есть они препятствуют метаболизму веществ в клетках опухоли. Винбластин, винкристин и таксол – препараты растительного происхождения, которые блокируют митоз клеток рака.

Кроме того, существует ряд так называемых гормонозависимых опухолей, хорошо поддающихся гормональной терапии. К ним относятся опухоли молочной железы, яичников и простаты. Соответственно, для таких новообразований и «химия» чуть-чуть другая. Для пациенток терапия включает тамоксифен (антиэстрогенный препарат) и эксеместан (блокирующий ароматазу). При раке простаты у мужчин применяются ципротерон (антиандрогенный компонент), фосфэстрол (эстрогенный) и еще два подобного же действия элемента. Обоим полам дают также аминоглютетимид, который подавляет синтез стероидных гормонов.

Химиотерапевтические препараты имеют свою «специализацию» не только по способу воздействия на клетки и ткани новообразования, но и по типам опухолей. Одни лучше воздействуют на рак желудочно-кишечной локализации, а другим легче остальных дается прохождение гематоэнцефалического барьера, который защищает внутреннюю среду головного мозга от большинства патологий в тканях «остального» тела. Да-да, из сердца кровь выталкивается в одном составе, а в мозг попадает уже немного в другом. И пройти эту естественную «полосу защиты» органов центральной нервной системы удается далеко не всем не то что вирусам, а и лекарствам.

В то же время химиотерапия, несмотря на огромный арсенал средств и разнообразие их деструктивных механизмов, остается методом с ограниченной эффективностью. Точно так же, как и предыдущие два, связанные в известном смысле «точечностью» выбора мест применения. Злокачественные клетки позиционируются официальной наукой как более восприимчивые к разрушающим воздействиям извне. Но одновременно с этим утверждением она признает, что в абсолютном большинстве случаев даже комплексная химиотерапия в сочетании с облучением не способна уничтожить 100 % злокачественных клеток ни одного из видов рака. А ведь 100 % – это и есть единственный возможный коэффициент полного излечения, потому что оставшиеся клетки медленнее делиться из-за гибели остальной части колонии точно не станут. Более того, если приближенных к этому идеалу значений еще удается достичь на ранних стадиях (как всегда, чем раньше, тем лучше), то уже на III результат «химии» оказывается практически равен нулю. Винбластин, таксол и иже с ними, например, применяются на всех стадиях рака молочной железы, однако эффект дают лишь на первой.

Это означает, по сути, что выжившие после такой массированной «атаки» клетки рака обладали мультирезистентностью ко всем «опробованным» на них химикатам и радиации до начала терапии. Насколько большинство их оказалось податливо, настолько же меньшинство проявило изумительную для «хрупкой» структуры мутантов выживаемость… Собственно, все проблемы низкой эффективности пусть усовершенствованной, но основанной на традиционных методах терапии сводятся именно к этому феномену превосходно развитой устойчивости, которую проявляет определенный процент злокачественных клеток. Неспособность современной науки достоверно объяснить ее происхождение и вынуждает постоянно выпускать новые препараты для «химии». Просто потому, что реакция на прежние постепенно ослабевает не только у уже леченых больных, но, что гораздо хуже, у каждого последующего поколения новых пациентов. Точь-в-точь как с антибиотиками.

Последний фактор в немалой степени сказался на темпах разработки иммунологической теории и внедрения ее идей в ежедневную терапевтическую практику. Сейчас иммунотерапия является частой спутницей «химии», однако как самостоятельный способ лечения опухолей пока применяется только «на грани эксперимента».