Текст книги "Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)"

– Я думал, ты мне друг, – горько произнес Ярик, – а ты сволочь.

– Одно другому не помеха, – пожал плечами я. – У меня все друзья сволочи, каждый по-своему. Но это не мешает мне любить их.

– Понятно. – Ярик безнадежно махнул рукою. – Извини, я забыл, с кем говорю.

Наконец, наступил последний день нашего отпуска в Яремче. Мы решили устроить прощальный ужин в ресторане неподалеку от турбазы. Витя подсуетился насчет столов и велел нам до вечера держать себя в руках в отношении спиртного.

– Особенно тебя, американец, касается, – заявил он. – Я заметил, что ты к этому делу интерес имеешь.

– Ты чего такой неспокойный? – усмехнулся я. – Коньяк кончился?

– Почему кончился? – удивился Витя. – Есть еще такая партия… – Он хлопнул себя по карману куртки, в котором хранил флягу. – Желаешь по глотку?

– Можно, – согласился я.

Витя отвинтил крышечку, и мы приложились по разу.

– Хорошо! – удовольственно произнес Витя. – Но на этом стоп. До вечера – табу.

– Без сомнения, – с самым серьезным видом кивнул я. – На твоем месте я бы и в ресторане сегодня не пил.

– Почему это? – изумился Витя.

– Ты – лицо ответственное. Тебе нельзя.

– А ты?

– А я – безответственное. Мне можно.

Было около семи вечера, когда мы с Яриком, надев что поприличней, вышли из номера.

– Зайдем за Серегой с Пашкой? – предложил я, кивнув на двери наших соседей.

– Давай.

Мы постучали.

– Не заперто! – послышалось из-за дверей.

Мы вошли. Соседей наших мы обнаружили на полу за довольно любопытным занятием: длинный нескладный Серега лежал на спине, а коренастый Павел сидел на нем верхом и держал его руки прижатыми к полу.

– Я смотрю, вы уже готовы? – на всякий случай спросил я.

– Почти, – невозмутимо ответил Серега.

– Остались незавершенные детали?

– Мелочи.

– А деретесь из-за чего?

– Мы не деремся. Мы боремся.

– Он первый начал, – объяснил Павел.

– И долго вас ждать?

– Момент. – Серега глянул на восседавшего на нем Павла и решительно спросил: – Сдаешься?

– Нет, – опешил Павел.

– Тогда я сдаюсь. Отпусти.

Они поднялись с пола.

– Нормально выглядим? – поинтересовался Серега.

– Для борцов среднего веса неплохо. Пошли.

Ресторан, расположившийся за мостом через Прут, был, как и большинство зданий в Яремче, выстроен в гуцульском стиле: деревянный дом с мезонином и остроконечной крышей, по которой разбросались треугольные окна мансарды. Венчала крышу невысокая башенка с таким же треугольным окошком. Внутри ресторана было оживленно, вдоль продолговатых деревянных столов выстроились такие же деревянные стулья, приглушенный свет падал на стены, украшенные резьбой и звериными шкурами. Официант, невысокий и чернявый, с веселыми до наглости глазами, указал на наш стол, величаво протянувшийся от окна до самого прохода. Мы расселись.

– Примечательный, между прочим, ресторан, – тоном экскурсовода сообщил Витя. – Выстроен без единого гвоздя.

– Как библейский человек, – заметил я.

– Не понял, – повернулся ко мне Витя.

– Судя по Библии, Бог тоже создал человека без единого гвоздя.

– Слышь, американец, – молвил Витя. – Ты давай не богохульствуй. Я человек серьезный, партийный, мне это не нравится....

– Извини, – потупился я. – Кто же знал, что у тебя такое тонкое раздвоение личности.

В это время к нам подскочил шустрый официант с блокнотом и ручкой на изготовку.

– Значит, так, – деловито распорядился Витя. – Нарезочки, салатиков, солений, колбаски домашней смаженой… Водочки, само собой… Вина для девушек… А там поглядим, как разгуляемся.

– Усэ момэнтом будэ, – вежливо кивнул официант, хотя насмешливый его взгляд, казалось, спрашивал: «А пузо нэ триснэ?»

Кроме нас посетителей в ресторане насчитывалось человек десять. Это были местные, гуцулы, сидевшие небольшими компанейками по два – по три человека. Женщин не было вовсе, только мужчины – поджарые, смуглолицые, с печально обвисшими усами. Неподалеку от нашего стола расположились двое. Они неторопливо попивали водку, столь же неспешно и без видимого аппетита закусывали и негромко переговаривались.

– Така курва, – со спокойной горечью рассказывал один другому, – така, вуйко, курва, що такых курв пошукаты… Як вже прйихала сюды отдыхать, москалиха бисова, так отдыхай культурно и другым давай, а нэ носа круты. Кажу йий так цивильно, з рэшпэктом прыходь, курва, до мэнэ… Нэ хочэ, курва. Тоди, кажу, я до тэбэ прыду. Знов, курва, нэ хочэ… Я людына интэлегэнтна, я всэ одно навидався. Прыйихав на ровэри, попукав у двэри, попукав у шибку[76]76
  Приехал на велосипеде, постучал в дверь, постучал в окно. (Зап.-укр.)


[Закрыть] – нэ видчыняе, курва. Я йий крычу: «Видчыны! Видчыны!» А вона мэни на свойий москальський мови: «Ветчины нема, калбасу ешь!»

Наконец, нам принесли выпивку и закуску. В одних бутылках загадочно темнело вино, в других прозрачно поблескивала водка, на маленьких сковородках шипели, свернувшись в кольца, жирные румяные колбаски.

– Ну что, – сказал Витя, поднимая наполненную до краев рюмку, – не будем долго намазывать на хлеб, а просто выпьем.

В тот вечер пил Витя отменно, так что его ответственное лицо в скором времени раскраснелось и стало смахивать на довольно безответственную рожу. Закусывал он тоже недурно. Прочие мало от него отставали, и посетители-гуцулы стали поглядывать на наш стол с насмешливым удивлением. Видимо, умение повеселиться и пожрать, столь щедрой волной захлестнувшее центр, восток и юг Украины, до западных ее областей докатилось тихим прибоем. От водки и еды сделалось жарко, мы все чаще, поодиночке и компаниями, выходили на улицу – покурить и просто подышать морозным воздухом. Я встал у изгороди, выпуская в тихую до хруста зимнюю тьму голубые струйки дыма. Вокруг неровным силуэтом темнел лес. Над ним раскинулось ясное небо в звездах. Внутри ресторана заиграла музыка, сливаясь с шумом голосов и звоном посуды. Я докурил и бросил фильтр с остатком сигареты в снег, но возвращаться в ресторан не хотелось. Тут ко мне чуть заплетающейся походкой приблизился Павел.

– Привет, – сказал он.

– Вообще-то, виделись сегодня, – ответил я.

– То не в счет, – заявил Павел. – То мы трезвыми виделись… А теперь мы пьяные.

– Верно, – согласился я. – Привет, Паш.

– Привет. Пошли… это… пожурчим.

– Неохота в ресторан возвращаться.

– И мне неохота… Пошли в лес журчать… Как эти… ручейки.

– Ну пошли.

Мы отошли от шумного ресторана и углубились в чащу, где росли ели по соседству с буками.

– Ты кого выбираешь? – спросил Павел.

– В смысле?

– Ель или бук? Шо описывать будешь?

– Да мне без разницы.

– Тогда я бук выбираю…

– Достойный выбор.

Мы расположились под двумя соседними деревьями, льющимися звуками разнообразя ночную тишину.

– Майкл, – проговорил Павел, задрав голову вверх и рассматривая ночное небо меж кронами деревьев.

– Чего?

– А в Америке звезды на небе такие же?

– Почти. Только их пятьдесят штук, и к ним приделаны красные и белые полоски.

– Как приделаны?

– Не знаю… Специальным клеем, наверное.

– Майкл, – снова сказал Павел.

– Чего?

– Шо ты мне брешешь?

– Про что?

– Про клей. Я… это… вообще-то, доверчивый. Но про клей ты мне брешешь… Ведь брешешь?

– Брешу.

– А зачем? Я задумался.

– Интересный вопрос, – сказал я.

– А ответ?

– Ответ, наверно, тоже интересный.

– А какой?

– Да я, Паша, точно не знаю. Одни врачи говорят, что обмен веществ такой, другие, что группа крови такая.

– Так ты… это… болен?

– Я, Паша, очень болен.

– Заразно болен?

– Очень заразно. Ты бы журчал от меня подальше. А то, сам знаешь, воздушно-капельным путем…

– Ничего себе, – пробормотал Павел, на всякий случай упрятывая хозяйство обратно в ширинку. – Раньше… это… предупредить не мог?

– Ладно, не бойся, – успокоил я его. – Набрехал я. Наврал. Пошутил. Нет у меня обмена веществ. И группы крови нет.

– Совсем?

– Совсем.

– Как же ты дальше будешь?

– Как-нибудь. Выкручусь. Хошь, один секрет расскажу?

– Давай.

– Никакой я на самом деле не американец. И в Америке никогда не был.

Паша осклабился.

– Ты… это… хорош брехать, Майкл. А то совсем заврался. Не американец он…

– Да, – задумчиво проговорил я, – вот и ответ.

– Какой ответ?

– Почему я брешу.

– И почему?

– Хочу, чтоб мне верили. А правде не верят. Пошли еще водки выпьем. Воздушно-капельным путем…

Мы вернулись в ресторан. Группа наша меж тем рассыпалась. Одни вышли на улицу подышать воздухом, другие танцевали. Краешком глаза я заметил Ярика и Лесю, интимно прижавшихся друг к дружке в медленном танце. За столом осталась лишь Тася, над которой, чуть покачиваясь, возвышался пьяненький гуцул. Рядом, в качестве поддержки, застыл его чуть более трезвый на вид приятель.

– Хочу вас погуляты, – галантно объяснял гуцул.

– Как это? – испуганно спрашивала Тася.

– До бумцика запросыты.

– Не понимаю…

– Курва… Танцюваты прошу.

– Я не хочу.

– Так нэ можна, що нэ хочэшь… Прошу до бумцика… Гуляты прошу…

– Эй, – сказал я, подходя, – ты глухой? Не хочет она, шоб ты ее гулял.

Гуцул удивленно глянул в мою сторону.

– Ты хто? – спросил он.

– Чорт, – привычно отозвался я.

– Якый чорт?

– Такый чорт, шо под мостом сидит.

Гуцул посмотрел на своего приятеля.

– Е такый чорт, – авторитетно кивнул тот. – Казалы добри люды… Як нич, так пид мостом сыдыть, матюкаеться, падлюка, добрым людям в харю снигом кыдае…

– От най и йдэ пид мост. – Гуцул снова повернулся к Тасе: – Прошу цивильно до бумцика, курва…

– Эй, – я ухватил его за плечо. – Шо непонятно? Не будет она с тобою бумцик делать.

– Майкл, – вмешался Павел, – а давай я его… это… по морде тресну.

– Уже й по морди! – Гуцул возмущенно обратился к своему другу.

– Е таки, – снова кивнул тот. – Понайидуть у гости и добрых людэй по морди трискають.

– Майкл, – опять вмешался Павел, – а не надо по морде. Ты это… плюнь в него… воздушно-капельным путем.

– Шо значыть плюнь? – обиделся гуцул. – Це вже, курва, просто паскудство. Це вже йты на двор и бытыся.

– Вольдэмар, нэ гарячкуй, – остановил его приятель.

– Вольдэмар? – изумился я.

– Но. А шо? Пишлы бытыся.

– Пишлы.

– Майкл… я это… с тобой! – заявил Павел.

– Не надо, – сказал я. – Ты за Тасей присмотри. А то Вольдемаров друг така падлюка, шо тэж можэ до нэйи з бумциком прычыпытыся.

– И таки люды е, – философски кивнул приятель-гуцул.

Мы с Вольдемаром вышли на улицу.

– Ну, – сказал я, – сразу бытыся будэмо или покурим сперва?

Вольдемар задумался.

– Запалымо, – проговорил он. Затем достал из кармана пачку «Дойны» и протянул мне: – Прошу.

– Дякую, – поблагодарил я. – «Столичные» будешь?

– Давай.

Мы обменялись сигаретами и закурили.

– Файна нич, – заметил Вольдемар.

– Ага, – согласился я.

– Погода у цю зыму така… дужэ файна.

– Факт.

– Урожайи, ачэй, файни поспиють…

– Но. Будэ свято добрым людям.

– Твоя чичка? – неожиданно спросил Вольдемар.

– Чего?

– Дивчына, кажу, твоя?

– Аа… Не совсем.

– А нащо впэрдолывся?

– Чего?

– Нащо встряв, кажу?

– А так.

– Тэж вирно… Файна чичка.

Вольдемар бросил в снег окурок. Мой полетел следом.

– Ходимо до залы? – сказал Вольдемар.

– А бытыся?

– Та ну його… Холодно.

– Так надо водки выпить.

– Маеш рацию[77]77
  Ты прав


[Закрыть]. Пишлы.

Когда мы вернулись, Павел и Вольдемаров приятель сидели друг против друга за столом с рюмками в руках. Тася куда-то исчезла.

– А щэ таки е, – рассуждал вслух гуцул, – що ты до ных як добра людына, а воны до тэбэ як паскудный диявол…

– Кто такие? – сурово спрашивал Павел.

– Та хоч жона моя… О! – Он заметил меня с Вольдемаром. – Вже побылыся?

– А то, – сказал я. – По всьому снигу кров.

– Ну, так сидайтэ, выпьемо.

Вольдемар разлил водку по рюмкам. Неожиданно вернулась Тася в сопровождении Вити и официанта.

– Вольдэмар, – с упреком молвил официант, – ты що тут хулиганышь?

– Я? – возмутился Вольдемар. – Нэ маю такойи звычкы.

– Кажуть, побывся з кымось.

– Клэвэщуть. Хто сказав?

– Оця чичка и отой бурмыло[78]78
  Вот эта девушка и вот этот жлоб (зап.-укр.).


[Закрыть].

– Кто? – не понял Витя.

– То, пэвно ж, вы, панэ.

– Нет, что еще за бурмыло?

– Это такое деликатное обращение, – объяснил я. – Садись, Витя, водочки выпьем.

– Так милицию нэ зваты? – на всякий случай уточнил официант.

– Вэтэрынара позовы, – буркнул Вольдемар, – щоб вин тоби клизму зробыв.

– Ты мэни щэ подэкуй![79]79
  Ты мне еще похами! (Зап.-укр.)


[Закрыть]

– Вид подэкуя слышу.

Официант ушел. Витя присел к нам за стол. Тася наклонилась ко мне.

– Спасибо, Майкл, – тихонько сказала она.

– Не за что, – ответил я.

– Есть за что. Ты за меня вступился.

– И что?

– Ты ведь не за каждую бы…

– Само собой, за каждую.

– Ты серьезно?

– Совершенно.

Тася некоторое время стояла молча. Затем взяла со стода бутылку с водкой, налила себе рюмку, выпила залпом и закашлялась.

– Гаряча чичка, – покрутил головою Вольдемар.

– И таки бувають, – привычно отозвался его приятель.

Тася налила вторую рюмку.

– Хватит, – сказал я.

– Не твое дело.

– Мое. Выпьешь всю водку, а нам что?

– Да подавись ты своей водкой! – Тася выпила рюмку до дна, швырнула ее на пол, разбив вдребезги, с грохотом поставила бутылку передо мной и выскочила из зала.

– Мае характэр, – заметил Вольдемар.

– Забагато характэру, – уточнил его приятель.

– Дура, – подытожил Витя.

* * *

Из ресторана мы вышли около полуночи, нетрезвой кавалькадой двинувшись в сторону турбазы. Небо совершенно расцвело от созвездий, под полукругом луны переливался снег, темно-зеленая, почти черная, река пробегала по снегу змеящейся лентой, брызгая и пенясь, шумел водопад.

– Бывает же на свете красота, – задумчиво проговорил пьяненький Витя. – Ведь можем же, когда захотим… Американец!

– Чего? – отозвался я.

– В Америке такая красота бывает?

– Не знаю.

– Не бреши. Так и скажи, что не бывает…

– Витя, ты помолчать можешь?

– Могу…

Несколько минут наша группа молча стояла на мосту, глядя на воду.

– Просто сердце замирает, – нарушил тишину Витя. – Знаешь, о чем я сейчас думаю?

– О чем?

– Я думаю: шо ж такое «бурмыло»?

– Какое «бурмыло»?

– Забыл? Официант меня так в ресторане назвал.

– И правильно сделал.

– Обидеть хочешь?

– Не хочу.

– А все равно обижаешь. Посмотри на меня…

– Ну?

– Нет, ты внимательно посмотри…

– И что?

– Видишь, какой я обиженный?

– Вижу, – хмыкнул я, теряя остатки романтического настроения.

– А знаешь, кто меня обидел?

– Знаю. Хочу извиниться – за себя и за природу.

– Принимается… – кивнул Витя, безвольно уронив голову на грудь. – Опять же – река. Ты как американец меня поймешь… Если у истоков своих вертеться, так и останешься ручейком… Родничком… Будешь бить из-под земли и вокруг расплескиваться… А чтобы стать рекою и во что-то впасть, нужно набраться… Не в том смысле, конечно… Нужно набраться смелости и убегать, убегать от истока… Течь надо… Жить надо… Надоело мне все, американец.

Витя замолчал. Затем вскинул голову и объявил, обращаясь ко всем:

– Лекция закончена. Прошу проследовать на турбазу.

Через пару минут мы были на месте, но расходиться по комнатам не хотелось. Одни закурили, другие просто стояли и негромко разговаривали.

– Слышь, Майкл, – сказал Павел, – а где твой друг?

– Какой?

– Ну этот… Ярик.

– Не знаю, – ответил я. – У него сегодня романтический вечер. Он, кажется, достучался до сердца глухого красавицы томной…

– Ты о ком?

– О Лесе.

– Или, к примеру, дерево, – напомнил о себе Витя. – Чем дальше от корней, тем выше в небо… А то бы одни пеньки росли… Американец, мне хочется в небо!

– Надо было в космонавты идти, – ответил я. – Паш, Серега, – добавил я тихо, – если у Ярика что-то наклюнется, можно у вас в номере переночевать? Не хочется им мешать.

– Без проблем, – ответил Павел. – Разместимся.

– А Ярик, типа, сразу с двумя замутил? – уточнил Серега.

– В смысле?

– Ну, этой… подружки Лесиной… Ее тоже чет не видать.

– Таси.

– Ну да, Таси. Шустрый твой Ярик. Не ожидал от него.

– Я тоже.

– Американец! – позвал меня Витя.

– Что?

– Забери меня в Америку.

– Что ты там делать будешь?

– Найду что… Я человек серьезный, партийный… Такие всюду нужны.

– Смотри, Витя, уволят тебя с работы за такие разговоры.

– Не уволят. Некому увольнять… Все хотят в Америку.

– Так уж и все?

– Все. Дерево хочет в небо, река хочет к устью… Силы притяжения перестают действовать… Связи рвутся, все расползается на куски…

Неизвестно откуда появился вдруг Ярик, запыхавшийся и, кажется, испуганный.

– Там… это… – Он перевел дыхание. – Тася.

– Что Тася? – не понял я.

– У водопада…

– Что у водопада?

– Сидит… и плачет.

– Тьфу на тебя, Ярик, – с облегчением выдохнул я. – Зачем ты людей пугаешь?

– Она… это… идти не хочет.

– Куда?

– Никуда. Говорит, что там и останется. Меня Леся за тобой послала. Она у водопада, с Тасей…

– Умная девочка, – подал голос Витя. – Все – к водопаду. Скатимся по нему в реку и уплываем… Далеко-далеко…

– Заткнись, – оборвал его я. – Пошли, Ярик.

Мы зашагали обратно к реке.

– Она пьяная совсем, – рассказывал Ярик. – Говорит, что ты сволочь. А когда Леся согласилась, что ты сволочь, чуть глаза ей не выцарапала.

– Давно пора, – буркнул я.

– В смысле?

– Не обращай внимания. Как у тебя с Лесей?

– Изумительно! – оживился Ярик. – Я влюблен, как никогда в жизни. А вдруг получится…

– Что получится?

– Ну это самое…

– Так ты влюблен или тебе просто этого самого хочется?

– Мне так хочется, что я почти влюблен.

Из-за поворота навстречу нам вышли четверо – Леся, Тася и два милиционера. Леся держалась чуть поодаль, а Тасю милиционеры вели, ухватив с обеих сторон под локотки.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Добра нич, – ответили милиционеры.

– Что случилось?

– А тоби дело?

– Мне дело.

– Это наши ребята, с турбазы, – вмешалась Леся.

– Ага! – захохотала Тася. – Наши… Один сволочь, другой дурак! Майкл, ты сволочь, ты прелесть! – Она престала хохотать и разрыдалась.

– Теперь бачэтэ, шо случилось? – покачал головой один из милиционеров. – Пьяная, то плачэ, то смиеться. Ругаеться. И бэз докумэнтив.

– Куда вы ее ведете?

– В отделение при турбазе. Розбыратыся будем…

По их физиономиям, раскрасневшимся и блудливым, как у котов, было понятно, как именно они намеревались разобраться с Тасей.

– Отделение отменяется, – заявил я.

– Это с какого ж перепугу?

– С такого. Это моя девушка, понятно?

Тася перестала рыдать и удивленно глянула на меня.

– Шо значыть твоя? – спросил второй милиционер.

– То и значит. Я ее парень, она моя девушка.

– Шо ж ты ее одну у водопада бросил?

– Недоглядел. Поссорились мы. Тась, прости меня, я был неправ.

Тася ничего не ответила, продолжая изумленно меня разглядывать.

– Прощаешь? – спросил я.

– Прощаю… – ответила, наконец, Тася.

– Отпустите ее, мужики, – сказал я милиционерам.

– У нее, между прочим, отец в киевском горкоме работает, – влез Ярик. – А он, – Ярик ткнул пальцем в мою сторону, – вообще американец!

– Шо ты нас пугаешь, – буркнул первый милиционер. – Подумаешь, киевский горком… Киев далеко. Еще амерыканця какого-то приплел…

– Он пошутил, – сказал я, нехорошо покосившись на Ярика. – Обыкновенный у нее папа. И я никакой не американец, а просто себе человек. Такой же, как вы. Только дурак, что с девушкой своей поссорился. Мужики, будьте людьми, дайте нам помириться.

Милиционеры переглянулись.

– Наказать бы его, – молвил первый, – шоб дивчат у водопада нэ кидал. А якбы она з горя в речку прыгнула?

– Я бы тоже прыгнул.

– Ладно, – с неохотой сказал второй, – нехай забирает свою ляльку. Выпить в отделении хоть есть шо? – спросил он у первого.

– Бутылка гары е[80]80
  Бутылка самогона есть (зап.-укр.).


[Закрыть], – ответил тот.

– Ну гара так гара. Сопьешься чэрэз этих влюбленных…

– Так мы пойдем?

– Та идите уже…

Мы повернули обратно к турбазе.

– Майкл, – сказала Тася, – это правда?

– Что?

– Что я твоя девушка?

– Давай сейчас не будем об этом.

– А когда?

– Когда-нибудь.

– И куда же мы идем?

– На турбазу.

– А дальше?

– Посмотрим.

Возле турбазы нас поджидала остальная группа.

– Все в порядке? – поинтересовался Серега.

– В идеальном.

– А что, вообще, случилось-то?

– Ничего особенного. Девушки засмотрелись на красоты водопада. Ладно, спокойной ночи.

– Майкл, – сказал Павел, – так ты к нам?

Я посмотрел на Тасю.

– Нет, – ответил я. – В другой раз.

– Ага, – кивнул Павел, – понятно.

– Американец! – крикнул Витя.

– Что?

– Пришли мне из Америки статую Свободы.

– А жена твоя не приревнует?

– А жену мою я тебе в Америку отправлю…

– Договорились, – кивнул я. – Спокойной ночи.

Мы зашли в холл.

– Ну что, – сказал я, – по комнатам?

– По каким? – не понял Ярик.

– Я с Тасей – к нам, вы с Лесей – к ним.

– С какой стати ты распоряжаешься? – зло спросила Леся.

– Не нравится – можем наоборот. Мы с Тасей в ваш номер, а вы с Яриком…

– А если мне по-другому хочется?

– Можно и по-другому. Мы с Яриком идем к себе, вы с Тасей к себе. И спокойно спим до утра.

– Нет, – сказала Тася. – Майкл, я к тебе хочу.

– Тася, ты уверена? – Леся, сощурив глаза, посмотрела на подругу.

– Уверена, – с вызовом ответила та.

– Ты просто пьяная.

– Неправда. Я уже почти совсем трезвая.

– Смотри, не пожалей.

– Не пожалею.

– Леся, – вмешался я, – а чего ты, собственно, хочешь?

– Ничего, – ответила Леся, бросив на Тасю змеиный взгляд. – Пойдем, Ярик.

Осчастливленный Ярик изобразил мне на прощание викторию, и они с Лесей удалились. Мы с Тасей вошли в наш номер.

– Может, вина хочешь? – предложил я. – У нас, кажется, еще осталась бутылка.

– Нет, не хочу. Майкл, ты мне так и не ответил: я твоя девушка или нет?

– А разве обязательно быть чьей-то?

– А разве нет?

– Не знаю. Как-то нелепо всю жизнь быть чьим-то. Сперва ты чей-то ребенок, потом чей-то возлюбленный, потом чей-то муж…

– Так ведь это хорошо.

– Думаешь? А когда же быть собою?

– Разве нельзя принадлежать кому-то и быть собой?

– Нельзя. Или можно. Или можно, но я не умею.

Я присел на кровать. Тася села рядышком.

– Какой ты странный, – сказала она. – Такой вроде легкий, а на самом деле тебе тяжело.

– С чего ты взяла?

– Так мне кажется. А, может, ты чего-то боишься?

– Боюсь.

– Чего?

– Щекотки.

– Если шутишь, значит, боишься. Я тоже боюсь.

– Чего?

– Многого.

– А больше всего?

– Я очень боюсь терять. Наверное, потому, что долго привязываюсь. А когда привяжусь, то уже не могу расстаться.

– С какой любовью привыкает к узам воздушный шарик со свинцовым грузом, – усмехнулся я.

– Что это?

– Не знаю. Так, бессмыслица.

– А ты не боишься терять?

– Нет. Когда теряешь – пространства становится больше.

– А на что в этом пространстве опереться?

– Не знаю.

Тася вдруг зажмурила глаза.

– Ты чего? – спросил я.

– Мне вдруг по-настоящему страшно стало, – проговорила она. – Представляешь, совсем пустое пространство, никого и ничего нет. И даже терять нечего…

– Глупенькая, – сказал я. – Человеку всегда есть что терять.

– Что?

– Кого. Себя.

– Если б я осталась совсем одна, мне было бы не жалко себя потерять. А тебе?

– Не знаю. Я вообще ничего не знаю. Я живу, как живется, и дышу, как дышится.

– А любить ты умеешь?

– Да, – кивнул я. – Умею.

– А меня ты любишь?

Я не ответил ей. Просто поцеловал. Впрочем, потом я сказал ей, что люблю ее. Кажется, несколько раз.

* * *

Расстались мы на перроне киевского вокзала, не обменявшись ни адресами, ни телефонами. Леся и Тася, держась на некотором расстоянии друг от друга, спустились в метро. Мне же Ярик, все еще пребывающий в некой эйфории, предложил добраться до нашего района на такси.

– Я плачу, – щедро заявил он. – Только у меня, кажется, деньги кончились. Одолжишь?

– Чувствуется, что мы вернулись в Киев, – хмыкнул я. – Одолжу, не бойся. Лови тачку.

– Интерсно, что ты скажешь Даше, – заметил Ярик уже в машине.

– А что я ей должен говорить?

– Как ни крути, а ты ей изменил.

– Никому я не изменял. Нельзя изменить человеку, с которым у тебя ничего не было.

– Если любишь – можно.

– Интересно слышать это от тебя.

Я высадил Ярика у кинотеатра «Ровесник», а сам поехал дальше. В тот день я так и не позвонил Даше. Не позвонил и на следующий. На третий день я решил, что прятаться глупо, и набрал ее номер.

– Алло? – послышался в трубке Дашин голос.

– Привет, – сказал я. – Как дела?

– Нормально. Тебя уже отпустили?

– Кто?

– Инопланетяне.

– Не до конца. То есть я уже в Киеве, но меня держат на коротком поводке. Не удивляйся, если время от времени я буду исчезать.

– Ты с кем-то познакомился? – после паузы спросила Даша.

– Естественно. Мир полон людей. Все время с кем-то знакомишься. А с кем-то расстаешься.

– Ты хочешь со мной расстаться? – сказала Даша.

– Необязательно. Можем видеться иногда. Если ты согласна, чтобы я встречался с тобой ради дружеских бесед, а затем исчезал и возвращался, ничего другого от тебя не требуя.

– Нет, – заявила Даша.

– Почему же нет? – делано удивился я.

– Потому что это неприлично. Не понимаю, как тебе вообще пришло в голову предложить мне такое.

– Я тоже многого не понимаю, – сказал я. – Видимо, я так и умру непонимающим. Если я когда-нибудь предстану перед Богом, ему будет приятно увидеть на моем лице удивление. Прощай, Даша. Как сказал Людовик Шестнадцатый своему палачу, «наша встреча была ошибкой».

Я повесил трубку. Честно говоря, с облегчением.

Через неделю после этого события мне, к величайшему моему изумлению, позвонила Тася.

– Привет, Майкл, – сказала она. – Это…

– Я узнал, – ответил я. – Откуда у тебя мой номер?

– Ярик дал. Мы с ним в институте встретились.

– Не такой уж, видать, и большой ваш политех.

– Ты не рад?

– Тебе как ответить – честно или вежливо?

– Майкл, – сказала Тася, – почему ты так грубо разговариваешь?

– Извини, – сказал я. – С тех пор как я расстался с грузом, на меня стали слишком сильно давить воздушные потоки. Ничего личного.

– Очень жаль, что ничего личного. Я, собственно, вот почему звоню. Я в твоем номере тогда губную помаду не забыла?

– Что не забыла? – изумился я.

– Губную помаду.

Я с шумом выдохнул.

– Тася, – сказал я, – дай мне свой адрес.

– Зачем?

– Надо.

Тася продиктовала мне адрес – где-то на Борщаговке. Я вышел из квартиры, зашел в галантерейный магазин, купил тюбик губной помады, поймал такси и поехал на Борщаговку. Там я нашел Тасину улицу, дом, квартиру и позвонил в дверь. Тася открыла. На ней были домашний халат и шлепанцы.

– Привет, – сказал я. – Ты одна?

– Одна, – ответила она. – Проходи. Майкл, ты не представляешь себе, как я…

– Я на минутку, – покачал головой я. – Держи.

Я протянул ей тюбик с помадой.

– Что это?

– Помада. И смотри, не забывай ее нигде.

Я развернулся, чтобы уйти.

– Майкл, подожди! – Тася ухватила меня за рукав.

– Что?

– Майкл, я совсем одна осталась. С Лесей мы поругались…

– Из-за чего?

– Из-за кого. Из-за тебя, конечно.

– Зря.

– Нет, не зря. Я даже рада. Она ведь и в самом деле мною… Как бы это сказать…

– Помыкала.

– Именно. Мне без нее даже лучше…

– Вот видишь, хоть одно доброе дело я сделал.

– Да, мне лучше, но не легче. Майкл, не бросай меня совсем.

– Я не Майкл, – сказал я. – Я Миша.

– Это одно и то же.

– Это не одно и то же. Я не американец. Мы с Яриком обманули вас. И всех остальных тоже.

– Зачем?

– Долго рассказывать. Главное, что никакого Майкла нет. А с Мишей ты незнакома.

– Знакома.

– Нет. Но дело даже не в этом. Помнишь, ты говорила, что привязываешься долго, а потом не можешь расстаться.

– Помню.

– Так вот, не надо ко мне привязываться. Потому что однажды я улечу и не вернусь. И если ты успеешь ко мне привязаться, тебе станет больно по-настоящему. А я этого не хочу. Прощай.

Я развернулся и зашагал вниз по лестнице.

– А ты? – догнал меня Тасин голос.

Я остановился.

– Что я?

– Как ты дальше будешь?

– По наитию, – сказал я. – По наитию, Тасенька.

Я зашагал дальше. Между площадкой второго и третьего этажей до меня снова донесся Тасин голос:

– У меня все равно есть твой номер телефона!

– Порви его! – крикнул я, задрав голову вверх. – Порви и выброси!

Лестничный пролет отозвался гулким эхом где-то под самой крышей. И мне вдруг показалось, что слова мои адресованы вовсе не Тасе.

* * *

С Тасей я больше не виделся. С Дашей тоже. От Ярика я узнал, что ее папе предложили место в университете Лос-Анджелеса и они всей семьей переехали в Америку. Сам Ярик, два года спустя, тоже перебрался в Америку, неожиданно для всех женившись на еврейской девушке. Звали ее, если не ошибаюсь, Юлей, характер у нее был железобетонный, и Ярика она прибрала к рукам прочно и надежно, чему сам Ярик, как мне кажется, был только рад. Обосновались они в Бостоне. Меня это не удивило – у жизни весьма своеобразное чувство юмора. Через пару месяцев я получил от него письмо, состоявшее из одной-единственной фразы, хвастливо написанной по-английски: «And which of us is American?» («Ну и кто же из нас американец»?) Некоторое время мы переписывались, затем переписка как-то сама собою заглохла. Я не знаю, чем Ярик занимается в Америке. Думаю, что катается на скейтборде, ест гамбургеры и пьет кока-колу. А может, и виски, если, конечно, жена иногда ему это позволяет.