Текст книги "Ярлинги поневоле"

Мужика, похоже, уже выбесила сложная конструкция повозки, а Лишека внезапно посетила интересная мысль. Стражники-то, оказывается, и не по их с Ярой Славой души тут околачиваются. А в наличии имеется отличное средство для совсем не подозрительной доставки их в город. Главное, с хозяевами повозки договориться и Яру предупредить успеть.

– А что, долго ещё чинить-то будешь? – спросил он, в надежде затаив дыхание.

– Да, помоги Создатель, к вечеру бы управиться, – отмахнулся кузнец.

– Отлично, – заулыбался, довольно потирая руки, юноша, на что мужик в ответ лишь хмуро скривился.

Ну да его вполне можно было понять.

– Эй, дружок, – обратился Михо к пацанёнку, – на тебе монетку, принеси мне пирога или хлеба, да молока крынку. А сдачу себе можешь оставить.

Мальца, ловко выхватившего серебряк, словно ветром сдуло. И пары минут не прошло, как он вернулся, вручив юному магу увесистый свёрток и полный кувшинчик с запечатанным горлышком. А ещё спустя совсем немного времени, Лишек уже во всю прыть уминал ногами луговую траву, несясь к заждавшейся его девушке.

Глава 16

Пока добежал, десять раз запыхался. Теперь-то возвращаться немного в горку было. Так что умаялся не на шутку и даже взмок маленько. Поэтому первым делом, отдав Яре Славе еду, кинулся к фляге и высосал из неё остатки воды. И лишь потом, немного отдышавшись, поведал девице свой хитрый план.

– Да ты мой Кот в сапогах! – расхихикалась та, заставляя парня недоумённо захлопать глазами и посмотреть на свои отнюдь не сапоги, а туфли, ещё больше покрывшиеся за время забега пылью и ошмётками травы. – Так уж и быть, побуду твоей Маркизой де Карабас! Благо, что в воду под мост лезть не надо. Давай передохни малость да беги за своими баронами. А я пока поем, переоденусь в платье и коней отпущу. До деревни недалеко, глядишь, и подберёт их кто потом. Сам-то перекусишь?

– Ага, – только и ответил Михо, до сих пор пытающийся понять, о каких котах и сапогах тут шла речь.

Яра располовинила хлебную краюшку и поделилась с парнем. Усевшись прямо на траву, они принялись торопливо уминать хлеб, поочерёдно запивая молоком из кувшинчика. И поскольку много времени, чтоб разделаться с такими разносолами, было не нужно, вскоре Лишек рассекал по лугу в очередном забеге до селения.

Во дворе у гостиницы кузнец всё так же возился с повозкой, только теперь забравшись под неё с головой. Одни ноги торчали. Малец куда-то сбежал. Надоело, видать, сидеть на одном месте или скучно стало.

– Ну как успехи? – подошёл вконец умотанный беготнёй Михо, заглядывая под днище колымаги.

– Да выкинул я эту хренотень! – Здоровяк что-то усердно прикручивал-приделывал и был явно не в самом лучшем расположении духа. – Независимая подвеска, независимая подвеска… тьфу! Проще надо быть! И ломаться тогда нечему будет! Сейчас я им тут по-своему куда лучше сделаю, и проездит эта тарантайка ещё незнамо сколь времени!

– То есть, – обрадовался Михо, – скоро готово будет?

– Скорее некуда, – проворчал кузнец. – Сейчас присобачу эту хреновину, и пускай катятся на все четыре стороны с этой своей иностранной техникой!

– Отлично, – потёр руки довольный паренёк. – А как мне хозяев узнать?

– Да очень просто. – Под повозкой что-то заскрипело и забрякало. – Вот же порожденье Проклятого! Ну кто ж так делает, а?! Увидишь там двоих мордастых и расфуфыренных – не ошибёшься.

Михо поблагодарил мужика и, взойдя на крыльцо харчевни, просочился внутрь. Кроме всё той же компании гогочущих и создающих основной шум стражников, народу в помещении насобиралось преизрядное множество. На парня даже не посмотрел никто, и он спокойно принялся бродить по залу, рассматривая посетителей.

Под описания кузнеца подпадала лишь одна парочка, важно восседающая за столом у окна в самом дальнем конце помещения.

Действительно, оба одеты так, что давешний баронет Клокаш показался бы рядом с ними жалким оборванцем. Тут тебе и ярко-пёстрые камзолы с кучей блестящих золочёных пуговок, петелек и рюшечек, и белоснежные камизы с кружевными воротниками и манжетами. Цветные лосины и высокие ботфорты с алыми отворотами.

Оба, и в самом деле, мордастые. Только у того, что постарше, щёки обвисали куда сильнее, чем у молодого.

Лишек подошёл к их столу и, шаркнув ножкой, учтиво поклонился:

– Не обессудьте, сиятельные господа! Прошу прощения, что отрываю вас от трапезы, но в своё оправдание хочу сказать, что делаю это по весьма важной и печальной причине, требующей вашей помощи, как господ несомненно благородных и добросердечных.

Оба «добросердечных господина» с подозрением уставились на распинающегося перед ними парня. Понятное дело, красивый некогда костюм после всех злоключений давно требовал хорошей чистки и восстановления, имея теперь совсем непрезентабельный вид. Но сейчас это даже играло юноше на руку.

– Моя прекрасная юная госпожа, маркиза де Карабас, – продолжил он, – путешествуя из своего далёкого северного владения по местным землям, подверглась нападению шайки разбойников. Вся наша охрана, пытавшаяся остановить и задержать злодеев, была зверски перебита. Моей госпоже и мне, её верному пажу, чудом удалось выскользнуть из засады на чужих конях, оставив и карету, и почти все вещи бандитам.

Михо замолк, переводя дух. Оба же его слушателя просто застыли, открыв рты и позабыв про еду. Потом старший из них, сидевший в самом углу, очнулся, мотнув зажатым в руке бокалом, мол продолжай, и юный маг затараторил дальше:

– И всё бы ничего, но вскоре наши лошади, загнанные стремительной скачкой, пали, оставляя нам возможность передвигаться лишь пешком. Что мы и делали, пока моя славная госпожа не подвернула ногу совсем недалеко от этой деревни. И если благородные господа сжалятся и помогут доставить в Крынск маркизу де Карабас, она несомненно будет вам весьма и весьма благодарна!

На этих словах Лишек снова поклонился и с надеждой воззрился на «сиятельных господ».

– А что, действительно ли так хороша собой твоя госпожа? – отмер наконец-то и младший из них.

– Как утренняя заря, мой добрый господин, – закивал торопливо Михо.

– Ага! – скептически сморщился старший. – Все так говорят, а потом норовят подсунуть какую-нибудь уродину. Знаю я этих жительниц северных марок. Как есть – натуральные умертвия, даром что живые. Твоя маркиза тоже, поди, тускловолосая дурнушка с серой прыщавой кожей и белёсыми рыбьими глазами?

– Что ты, барон! – негодующе замахал руками парень. – Красивей моей госпожи не сыскать во всех королевствах, да и в империи тоже.

– Не знаю, не знаю, – недоверчиво проворчал старый барон, – что-то сильно сомневаюсь я.

– Ну что ты говоришь, батюшка, – загорелся вдруг молодой, – зачем же этому юному пажу обманывать нас? Он же не сватает нам маркизу!

– Ну да, ну да, – пробубнил старик, – но вдруг…

Что «вдруг», сын отцу досказать не дал, перебив его:

– Мы бы помогли твоей госпоже, но наш тарантон сейчас пытается починить местный мастер. Вот если бы…

На этих словах за спиной у Михо бухнула дверь и, громко протопав, к столу подошёл кузнец.

– Готово, милейшие, – поклонился он, – можете, стало быть, забирать ваш агрегат. Починил, как и обещал. Даже лучше сделал.

Лишек усмехнулся, припоминая, что в понимании мужика значит «лучше», но благоразумно решил промолчать.

– Ну вот, видишь, как всё благополучно складывается, – поднимаясь из-за стола, радостно сообщил молодой господин и запанибратски хлопнул Михо по плечу, отчего в воздух пырскнуло облаком пыли. – Поехали за твоей госпожой! Держи, кузнец, заслужил!

Он сунул мужику золотой, на что тот расцвёл улыбкой, радостно взлохматив свою и без того торчащую во все стороны шевелюру, а старый барон, напротив, недовольно поморщился.

– Вы езжайте, – буркнул он, – я вас тут в уголочке подожду, доем спокойно.

«Это ж сколько можно есть?» – подумал удивлённо Михо, но, пожав плечами, тут же забыл про старика и поспешил догнать его сына, широкими шагами устремившегося к выходу.

Когда влекомый парой лошадей экипаж свернул с ровной да гладкой дороги и, громыхая на кочках, пересёк луг, приблизившись к линии леса, перед взглядом высунувшегося из-за раскрытой дверцы баронета предстала успевшая переодеться Яра Слава во всём своём великолепии.

То самое необычное платье, в котором она попала в этот мир, сменило пропылившийся и изрядно потрёпанный дорожный костюм. Красивую длинную шею украсило сверкающее на солнце изумительное колье. Столь же чудесные серьги в ушах не смогла скрыть даже пышная грива шикарных рыжих волос, ниспадавших на плечи. Уж на что, вроде, попривык к красоте девушки Михо, сидевший сейчас наверху, рядом с кучером, и то на мгновение восхищённо замер, затаив дыхание. А уж барончик и вовсе поплыл, чуть не до земли отвесив в изумлении челюсть и напрочь позабыв про манеры.

Яра изящно пристроилась на сложенных друг на друге вещевых мешках, и для Лишека было совершенно непостижимо, как она умудряется сочетать в немудрёной, казалось бы, позе гордую осанку неприступной красавицы и несчастный, напуганный взгляд широко распахнутых глаз. Взгляд полный надежды и мольбы о помощи.

– Маркиза де Карабас, – осипшим внезапно голосом произнёс он, указывая на Яру и спускаясь с облучка повозки, в то время как барончик так и застыл в её дверях. – А это – любезно согласившийся нам помочь, баронет… баронет…

Михо вдруг понял, что даже не поинтересовался именем баронского сынка, который сейчас, похоже, даже и слышать ничего не слышал, продолжая пялиться на скромно потупившую взгляд девицу.

– Баронет, – ткнул его локтем в бок Михо, – я не знаю твоего имени…

– Перкус, – с трудом выдавил тот из себя, даже не обратив внимания на такую наглую фамильярность со стороны юноши. – Баронет Перкус к твоим услугам, сиятельная госпожа.

Он попытался изобразить поклон и чуть не вывалился из тарантона, лишь в последний миг сумев не грохнуться, ухватившись за дверцу.

Михо еле удержался, чтобы не прыснуть от смеха, а Яра даже бровью не повела. Сказала только:

– Очень любезно, дорогой баронет, с твоей стороны.

И глазищами своими зелёными – хлоп, хлоп.

Собрались за пару минут. Перкус галантно помог дойти и забраться в тарантон старательно хромающей девушке. После чего экипаж, с вновь забравшимся наверх Лишеком, погромыхал обратно в деревню.

А уже там восторженно суетящийся баронет любезно пригласил новоявленную маркизу, разумеется вместе с верным пажом, в «Жаренный Хрюн» отобедать. А заодно и познакомиться со своим папашей, бароном Фиткунсом Робле.

– Моё восхищение, маркиза, – барон, навалившись пузом на стол, изобразил поклон.

Едва увидев, пусть и прихрамывающую, но важно шагающую вслед за его сыном девушку, он вскочил и честно попытался выбраться из угла, ставшего вдруг таким тесным. Но пока суетливо и безрезультатно боролся с мебелью, баронет уже успел подвести Яру Славу к столу. Поэтому раскрасневшемуся от стараний и смущения старику не оставалось ничего более, кроме как плюнуть на попытки выбраться и быть представленным прямо так, беспомощно застрявшим между столом и скамейкой.

Всё многоголосье в зале затихло, а взгляды словно прилипли к несомненно очаровательной красавице, остановившейся сейчас перед ним.

– Барон, – Яра так надменно склонила голову, что даже стоящий сзади Михо чуть сам не поверил в её «маркизность». – Благодарю вас с сыном за оказанную помощь. Род Карабасов никогда не забудет этого.

Девушка гордо вскинула вверх подбородок. Солнечные лучи, падая из окна, расплескались по многогранью камней, украшавших её колье, и отразились мириадами вспыхнувших искорок, заставляя в ответ загореться неподдельным интересом взгляд старого барона.

– Это был наш долг, маркиза, – расплылся он в довольной улыбке. – Присаживайся. Мы с Перкусом будем рады угостить тебя лучшими блюдами, что есть в этой забегаловке. После тех злоключений, что ты испытала, нужно обязательно отдохнуть и восстановить силы.

– С удовольствием, любезный барон, – девушка присела на скамью и, ткнув пальчиком в сторону Лишека, жестом, недопускающим возражений, указала ему на место рядом с собой. – Если бы не мой верный храбрый паж и твоя с сыном доброта, даже не знаю, что бы сейчас со мной было.

Она трогательно вздохнула, а усевшиеся напротив баронет с отцом сочувственно закивали головами.

Подошла подавальщица, совсем юная девица, и, выслушав от старика заказ, тут же упорхнула на кухню.

– А что, маркиза, – повернулся вновь к Яре барон Фиткунс, – ты путешествовала с родителями или с мужем?

Михо немного напрягся из-за такого слишком прямого и неделикатного вопроса, но девушка даже бровью не повела:

– Нет, барон. Моих родителей, к сожалению, нет в этом мире. И обручена я ещё ни с кем не была.

При этих словах Перкус приосанился, а его папаша, откровенно обрадовавшись, широким жестом указал на подносимое подавальщицей блюдо:

– Отведай, очаровательная маркиза, местное фирменное яство. Жаренный на вертеле мелкий хрюн. Очень недурственно здесь готовится. Хрюнов вообще редко кто готовить умеет. Специфическое у них мясо, особенно у болотных. Но эти, эти специально выращиваются и не позднее двух месяцев от роду забиваются. Иначе мясо темнеть начинает и теряет свою нежность.

Ещё совсем недавно девушку, наверное, покоробили бы такие кулинарные подробности, но сейчас она, не на шутку изголодавшись, не обратила на словесный поток старого барона никакого внимания. Аромат от блюда исходил такой, что ей стоило невероятных усилий не накинуться на этого мелкого хрюна и не начать уминать его за обе щеки, позабыв и про свою роль чопорной маркизы, и про правила этикета вообще. Михо тоже еле держал себя в руках.

Видимо, это было всё же заметно со стороны. Потому как старик, откромсав ножом от прожаренной тушки увесистые куски мяса и скинув их на тарелки молодым людям, благодушно заявил:

– Давайте, ребятки, не стесняйтесь. Хрюн чудо как хорош. Сам бы съел, да не влезет уже.

Принесли ещё какие-то блюда. Нарезки копчёностей и сыров. Овощи, пироги.

Поковырявшись у себя в тарелке ножом и вилкой, Яра Слава отправила в рот маленький кусочек мяса и, издав довольное «М-м-м…», благосклонно кивнула в ожидании взиравшему на неё барону.

– Вот и славно! – радостно заявил тот и отсалютовал девушке своим бокалом. После чего несколько минут молодёжь, в полном молчании и под умилённым взглядом старого Фиткунса, усиленно поглощала всё, до чего только можно было дотянуться.

Шум в зале постепенно восстановился, все занялись своими делами, лишь изредка косясь в сторону трапезничающих Михо и Яры Славы. Когда стало очевидно, что «спасённые» наконец утолили голод, барон позволил себе задать новый вопрос:

– Маркиза, мы, конечно, доставим вас в Крынск, но есть ли где тебе там остановиться?

– Я думала поселиться в какой-нибудь гостинице, – девушка переглянулась с Лишеком. – Вообще, этим занимался мой камердинер, но теперь, видимо, займётся паж.

Михо собирался важно поддакнуть, но вмешался Перкус:

– У тебя вряд ли это получится, маркиза.

– Отчего же?

– Мой сын прав, – покачал головой старый барон. – Сейчас все постоялые дворы забиты под завязку. Город переполнен приезжими. Все хотят поучаствовать в торжествах и, если получится, хоть одним глазком взглянуть на приехавшего императора Влатуса.

– А зачем он приехал? – удивился Михо. – Столица же империи так далеко. И что это за торжества такие? Мы о них и не слышали.

– Император наконец-то решил встретиться со своей сестрой Мадрысей. Это давняя история. Вы ведь издалека и, наверное, её не знаете? – Фиткунс вопросительно глянул на молодых людей, которые тут же активно замотали головами. – Всё началось с отца нашего Влатуса. Когда-то эти земли были вечным камнем раздора между империей и горным королевством Кавакас, что расположилось меж двух морей, чуть южнее. Кавакасу нужны были плодородные долины для посева и пастбища для скота. А империи нужен был доступ к судоходным рекам и, соответственно, к двум южным морям, в которые те впадали. Реки текли с разных сторон и по чужим королевствам, минуя империю, а здесь обе делали большущие петли и сближались меньше, чем на четыре руки лиг. Вот и бодались два государства за это междуречье, пока империя окончательно его не захватила.

Барон развёл руками и, убедившись, что маркиза, потягивающая фруктовый взвар из бокала, внимательно и заинтересованно его слушает, продолжил:

– Хотя и потом стычки частенько бывали. Поэтому, когда пришла пора выдавать замуж юную Мадрысю, старшую сестру Влатуса, император решил отдать её за сына короля Кавакаса, а землю, сделав герцогством, подарить молодожёнам. И мир наладил, и дочку, что отличалась весьма скверным характером, наконец-то сплавил. Потом старый император помер, в стране началась смута, так как Влатус ещё совсем мальцом был. И герцог под шумок объявил о самостоятельности этих земель, выведя их из состава империи. А когда и его папаша вдруг скоропостижно скончался, вовсе объявил себя королём да и присоединил междуречье к королевству Кавакас. Не утомил я вас рассказом?

– Нет, нет, – повела рукой Яра, – рассказывайте, барон. Мне интересно.

– Ну и хорошо. Так вот, Влатус-то наш, как окреп да трон под себя окончательно подобрал, смутьянов разогнав, заявил о нелегитимности выхода земель из состава империи и затребовал их, стало быть, обратно. Новый король Кавакаса, понятное дело, ни в какую. Сестрица Влатусу тоже петиции шлёт, мол, землица моя, отцом подаренная и только мне с мужем моим принадлежит. Чуть было война не разразилась, да король кавакасский вдруг непонятно чем траванулся. Рожа у него язвами пошла, как у чумного какого, волосы повылазили, а потом он и вовсе помер. – Барон сделал глоток вина, смочив горло. – Ага, а мы, жители межречья, хорошенько подумав, решили на поместном соборе, что хотим назад, в состав империи, о чем Влатусу нашему в подписном соборном листе всё и изложили. Тот кобениться не стал и быстренько прислал сюда пару полков своих гвардейцев. Для поддержания в регионе мира и порядка. Так мы и стали снова частью империи. А молодой император в честь воссоединения заложил промеж двух рек город-крепость Крынск и соединил ров вокруг него с обеими этими реками длиннющими каналами, сделав Крынск торговой столицей межречья.

Барон перевёл дух и надолго приложился к своему бокалу.

– Хорошее вино хозяин подаёт, – откинувшись назад, заявил он, окончательно опорожнив посудину. – О чём я там говорил? А! А Мадрыся, которая теперь королева Кавакаса, долго на него серчала и всякие козни творила. То новые пошлины какие введёт, то санкции придумает. А теперь вдруг прислала императору письмо, что готова вроде как примириться и подписать новый взаимовыгодный договор. Вот наш Влатус и приезжает. И торжества устраивает.

Фиткунс почесал нос, немного подумал и выдал:

– Народишко ради такого дела со всех концов съехался, говорят. Не протолкнуться. Не то что апартаменты где достойные снять. Вот я и хочу тебе, маркиза, предложить пожить пока гостьей в моём городском доме. Дом большой, да бываем мы в нём редко, наездами. Дел в баронстве всегда невпроворот. Но тут уж грех было не наведаться. Почту за честь предоставить тебе кров и стол на время, пока ты не уладишь свои дела.

– Благодарю тебя, барон. С радостью приму твоё приглашение.

– Вот и отлично, – хлопнул в ладоши старик. – Только вот что…

Он повернулся к сыну, махнув рукой в сторону компании стражников:

– Перкус, дойди-ка ты до тана этих молодчиков. Им всё равно завтра в Крынск выдвигаться. Простимулируй тана парой-тройкой золотых, пусть отправляются сегодня вместе с нами. А то на маркизе столько каменьев драгоценных, что сильно соблазнительной добычей она для многих будет. Вон ползала на неё зыркают украдкой. А морды-то, у-у-у, бандитские у всех.

Баронет, всё это время так и просидевший, не отводя от Яры Славы восторженного взгляда, спорить с отцом не стал, мигом подхватился да направился к стражникам. А уже через четверть часа в сторону Крынска выдвинулась кавалькада из тарантона и двух рук почти дармовых вооружённых охранников.

Глава 17

Лес был густой и какой-то непроглядный. Шёл бы Ярик по нему один, непременно или заблудился бы напрочь, или глаза себе повыкалывал торчащими отовсюду ветками. Но он, ведя в поводу Тайсона, спокойно и уверенно шагал за гоблином, невесть как находившим дорогу в этом буйном растительном лабиринте. Шагал себе и шагал. Нудно и долго.

Одни зелёные деревья вот уже который час сменялись другими, и не было им конца. Единственная радость, думал парень, что это не какой-нибудь уральский еловый бурелом. Там мало того, что всё лицо уже бы давно хвоей исколол, так ещё б и перебираться через поваленные деревья задолбался.

Тут хоть идёшь за этой маячащей перед тобой плешивой головой гоблина и в ус не дуешь. Только особо назойливо лезущие в лицо ветки периодически рукой отодвигаешь. Да разве что от скуки ещё изнываешь. Ну и мысли всякие в голову лезут. И про мэтра с капитаном, и про умотавшую куда-то сестру с Лишеком, и про Агаю, оказавшуюся императорской шпионкой. В общем, безрадостные мысли и даже неприятные.

– Слушай, Сусанин зеленоухий, мы точно хоть к форту идём? Уже пол-империи, наверное, по этим зарослям промотали. Ты там не заблудился, часом?

– Где тут блудить-то? – беззлобно огрызнулся кобл. – Тоже мне, заросли нашёл.

– А чего так долго? Ты нас кругами, что ли, водишь? Не мог же Тайсон так далеко меня увезти.

– Конечно кругами. – Генордалтрис вышагивал впереди, не выказывая и толики усталости. – Или ты думал, что мы прямиком по дороге к крепости отправимся? Здравствуйте, человеки добрые, это мы к вам назад на огонёк заглянуть решили! Разжигайте печи, калите свой пыточный инструмент, сейчас мы вам все военные тайны выдавать будем!

– Язва ты зелёная, – досадливо буркнул Ярик, впрочем, не особо обижаясь на гоблина. – Долго нам ещё?

– Да, считай, почти пришли. Лиги полторы осталось. Вон впереди просвет. Там на полянке пока и остановимся на привал.

Юноша посмотрел вперёд, но как ни пялился, как ни таращился, никакого обещанного просвета разглядеть не сумел. Одна сплошная зелёная стена из листьев. Но не прошли они и тридцати метров, как заросли резко закончились, позволив путникам выбраться на достаточно обширную поляну, покрытую ровным ковром не очень высокой, где-то по колено, травы.

– О-о-о-о! Наконец-то! – парень, сдёрнув с коня седло с потником, бросил их на землю и радостно завалился сверху, блаженно вытянув ноги. – Вот оно счастье! Сколько отдыхаем?

– Я до вечера, – гоблин уселся рядом по-турецки, – ты до утра.

– В смысле? – не понял Ярик.

– В смысле – я жду, как начнёт темнеть, и в крепость пойду, а ты меня здесь подождёшь. Я разведаю, что там и как, да потом тебе расскажу. Какой тут ещё смысл может быть?

– И что я тут делать буду? – возмутился мальчишка. – Я ж тут один от скуки сдохну!

– Не сдохнешь, – решительно заявил кобл. – Займёшься познанием мира и самого себя.

– Чего-о-о?!

– Того, – спокойствия и невозмутимости зелёного хватило бы на сто индейцев. – Силу вижу я в тебе и способности немалые. Развивать их будешь.

– О! Да ты прям как Магистр Йода заговорил! – Ярику стало смешно. – Джедая из меня делать собрался? Или шамана?

– Не знаю, кто такой джедай, но шаман из тебя пока что точно не выйдет, – гоблин даже не улыбнулся. – Но ты можешь попробовать познать мир, заглянув в себя. И я помогу тебе это сделать.

– И на кой мне это счастье?! – отчего-то вдруг заволновался и заупрямился парень. – С духами беседовать на досуге?

– Может, и с духами, – кивнул кобл. – Смотря как учиться будешь. И беседовать, и силой их пользоваться.

– Блин! И как этому учиться? – Странно всё это было и непонятно, и даже как-то боязно.

Ярик недоверчиво посмотрел на гоблина, но тот продолжал олицетворять собой всю невозмутимость мира. Только достал из своего мешка маленький холщовый кисетик и, развязав стягивающую его горловину тесёмку, запустил внутрь руку.

– Вот, – протянул он парню извлечённый из кисета какой-то сушёный листик. – Это курукуш. Он поможет твоему сознанию приблизиться к тонкому миру духов. Все, кто становятся на путь шаманства, для обучения пользуются только этой травкой.

– Ну вообще зашибись! – захлопал глазами Ярик. – Ты мне тут травку покурить предлагаешь?!

– Зачем курить? – удивился Генордалтрис. – Её жевать надо.

– Ещё не лучше, – вздохнул парень. – Что-то темнишь ты, дядя. А эта твоя травка не вызывает, случайно, привыкания от частого употребления?

– А чего её часто употреблять? Её только в начале обучения употребляют. А как научатся сатэ ловить, так особо и не нужна она становится. Так, в сложных случаях только.

– Ещё и сатэ какое-то ловить надо, – проворчал себе под нос Ярик. – Надеюсь, это не то, о чём я думаю.

– Я не знаю, о чём ты думаешь, – гоблин продолжал протягивать мальчишке листик, – но сатэ – это состояние резонанса с тонким миром. И достигается оно расширением сознания с помощью курукуша. На, жуй давай.

– Только этот один листик? – парень недоверчиво взял сушёный курукуш.

– Да. Тебе достаточно будет.

– Значит, хватит одной таблэтки? – он понюхал лист и лизнул его, поморщившись. – Фу, горький-то какой! Обязательно его, да, жевать?

– Да, – зелёный был непреклонен.

– У-у-у, гадость какая. – Разжевать лист труда не составило, куда труднее было всё это проглотить. – И чего я тебя только слушаюсь?!

– У тебя выбора нет потому что. Теперь сядь, как я, – продолжил руководить кобл. – Давай, давай пересаживайся! Нечего валяться! Во-о-от, руки на колени положи, глаза закрой. Теперь нужно про себя повторять какую-нибудь песнь про природу. Только чтоб хорошо её знал и не ошибался.

– Это-то ещё зачем? – недовольно вздохнул мальчишка.

– Это чтоб твой организм и твой мозг работали в нужном направлении и привыкали к переходу в состояние сатэ под определённые слова. Будет потом как ключ.

– А-а-а-а! Типа мантры! – кивнул Ярик. – Понял. Только я песен не знаю про природу. Стих из программы школьной помню. Ну это как песня, только без музыки.

– Пойдёт, – благосклонно соизволил согласиться гоблин, – начинай повторять, только не ошибайся. И смотри вглубь себя.

– А это ещё как? – глаза сами собой распахнулись от изумления.

– Молча, – отрезал зеленокожий. – Смотри и стих свой повторяй. А я пока пойду поймаю кого на ужин.

Он поднялся и неспешно, вразвалочку направился к стене растений. А Ярик поёрзал немного, устраиваясь поудобнее, и, снова закрыв глаза, принялся повторять:

 
«Я узнал, что у меня
Есть огромная родня:
И тропинка, и лесок,
В поле каждый колосок.
Речка, небо надо мною —
Это всё моё, родное!»
 

И потом снова:

 
«Я узнал, что у меня…»
 

Сколько раз он повторил этот стишок, вряд ли можно подсчитать или вспомнить. Мальчишка потерял счёт времени. Оно словно остановилось. А то и вовсе перестало существовать. Да и вообще всё перестало существовать. Он больше не чувствовал ни согревающих спину лучей солнца, ни освежающий ветерок. Ни звука, ни шороха извне. Только монотонно звучащие в мозгу:

 
«…и тропинка, и лесок, в поле каждый колосок…»
 

И вдруг, спустя, наверное, вечность, лёгким шелестом и едва уловимой волной со всех сторон накатило что-то странное:

 
«Привет, друг… здравствуй, новый друг… мы рады тебе…»
 

Нет, это были не слова. Скорее, эмоции, хлынувшие отовсюду.

А потом он снова почувствовал ласкающее прикосновение ветра, взъерошившего волосы и ласково погладившего его по щеке:

 
«Я с тобой, друг! Поиграем? Смотри, как здесь здорово!»
 

Ярик не открывал глаза, он знал это наверняка, но понимал, что каким-то образом видит теперь всю поляну. Причём, буквально всю, даже у себя за спиной. Он отчётливо различал каждое дерево и каждый куст вокруг. Да что там, каждую травинку и цветок на поляне. Он чувствовал птицу, застенчиво перепорхнувшую с ветки на ветку метрах в десяти от себя, там, куда обычный взгляд даже не проникнет. Он видел тащившего дохлого жучка муравья у себя под ногами и чувствовал, как тому тяжело и страшно не успеть добраться засветло до муравейника. Он чувствовал благостное настроение Тайсона, радовавшегося вкусной сочной траве и тому, что его перестали тащить через этот нескончаемый лес, где можно только медленно брести и нельзя нестись во весь опор, разгоняя ветер…

Он видел и чувствовал всё! И это было… он не знал, как обозвать это чувство! Просто это было!

Откуда-то справа к поляне приближался кобл. Ярик чувствовал и то, что он идёт не с пустыми руками, и то, что ему не терпится приготовить ужин и утолить голод. А ещё он почувствовал в мешке за спиной у зелёного что-то странное и непонятное. Нечто вроде и знакомое, и нет; притягивающее к себе и одновременно пугающее. Какой-то клубящийся необъяснимыми завораживающими эманациями чёрный-пречёрный сгусток то ли энергии, то ли эмоций, нервно пульсирующий и словно тянущийся к Ярику. Это было и жутко любопытно, и приятно, и невероятно страшно.

Гоблин приблизился ещё немного, и этот странный – живой он, что ли, – сгусток мрака, словно наконец почуяв парня, взорвался вдруг целой бурей перемешавшихся в невероятный клубок эмоций, так напугав Ярика, что того мгновенно вытряхнуло из состояния сатэ и даже повалило на землю.

– Что там у тебя?! – крикнул он гоблину, через пару секунд вынырнувшему из плотных зарослей на поляну.

– Да вот, крола добыл. Смотри, какой жирный!

– Нет! – поднявшись на ноги, негодующе отмахнулся Ярик. – Не это! В мешке что?!

– О-о-о! Почувствовал?! Смог?! Молодец! – зелёный бросил добычу на траву у ног парня, а затем, сняв с плеча свой дорожный мешок, развязал его горловину: – Ну на, смотри.

Мальчишка во все глаза выставился на руку Генордалтриса, шерудящую в мешке. Сердце его при этом колотилось так, словно от того, что кобл сейчас выудит на свет, зависят и жизнь, и дальнейшая судьба парня.

– Во-о-от, держи, – гоблин наконец вытащил продолговатый предмет, завёрнутый в тряпицу и протянул Яромиру.

Тот чуть ли не дрожащими от волнения руками выхватил свёрток, суетливо начал его разворачивать.

– Карук! – облегчённо выдохнул он.

Тряпка полетела в траву, а правая ладонь крепко ухватила холодную рукоять чёрного кинжала.

– Я уж думал, что потерял его, – повернулся он к коблу. – Откуда он у тебя?

– Дак, подобрал, пока ты в отключке валялся, – тот наклонился и поднял тряпицу, отброшенную юношей. – Не след вещами-то разбрасываться. А такими, как эта, тем более.

– Вот спасибо! – Ярик радостно разглядывал клинок, словно любимую игрушку, где-то давно потерянную, а потом случайно извлечённую родителями из-за какого-нибудь шкафа. – А чего сразу не отдал?

– Вот того и не отдал, – ворчливо проскрипел Генордалтрис, убирая совершенно никчёмный на взгляд юноши кусок материи обратно в мешок и завязывая его. – Хотел посмотреть, насколько вы с ним привязались и чувствуете друг друга. Теперь вижу.