Текст книги "Рассудку вопреки"

– Меня не интересуют драгоценности.

– Но ведь вы хотите власти, не так ли? Драгоценности олицетворяют власть и влияние, которые вы рассчитывали обрести в качестве моей супруги. Но только выполнив свой долг и родив сына, вы получите все привилегии будущей герцогини. А до той поры – простите, что говорю об этом, но это мнение моего отца, а не мое, – вы останетесь всего лишь небогатой и не очень родовитой леди, которой посчастливилось заполучить меня в мужья.

Минерва тяжело дышала от быстрой ходьбы, однако после этих слов она резко остановилась, не в силах вздохнуть от гнева.

– Вы не имеете ни малейшего представления о том, во что я верю или чего хочу от жизни. Если вы думаете, будто я была готова выйти замуж за человека, чьи заслуги даны ему только по праву рождения, то вы глубоко заблуждаетесь. Меня восхищают мужчины, которые добиваются успеха благодаря собственным заслугам. – Эти слова стерли высокомерие с его лица. – Что же касается статуса герцогини, жены герцога и матери наследника титула, то мне все это в высочайшей степени безразлично.

Минерва выпрямилась во весь свой небольшой рост и вызывающе вскинула голову.

К ее удовлетворению, голос Блейка утратил рациональный тон.

– Ха! Вы это говорите, но понимаете, что вряд ли вам удалось бы выйти замуж за человека, обладающего такой же властью и таким же влиянием, как мой отец. Он контролирует более дюжины мест в парламенте, и столько же находится под его влиянием. Вы умная женщина, Минерва, а значит, это именно то, чего вы хотите.

Доля истины в его обвинениях была, и это задело ее и рассердило еще больше.

– Ты напыщенный недоумок! – вскричала она. – Ты вообще меня не знаешь. Я презираю всесилие аристократии и порочную систему, которая вкладывает такую огромную власть в руки одного человека. Когда произойдет настоящая реформа, знать станет ничем, а Англией будет управлять обычный человек. В аристократической власти есть только одна положительная грань – это возможность использовать ее силу против себя самой.

Вместо того чтобы разозлиться или сжаться от стыда, Блейк с любопытством оглядел жену и спросил, нахально улыбнувшись:

– Интересно, мой отец догадывается о ваших взглядах? Господи, Минни, вы ведь настоящий радикал. Как мог герцог так ошибиться?

Она заставила себя говорить спокойно, попытаться втолковать своему недалекому мужу, что они говорят о вещах более важных, чем семейные проблемы.

– Герцог – весьма дальновидный человек, поэтому всегда боролся за то, чтобы изменить порядок вещей, даже если это вступало в противоречие с его собственными интересами. Я искренне уважаю его за это. Но он старомоден. Он видит перспективу лишь постепенных и ограниченных перемен, которые по большей части не затронут его наследственного влияния. Думаю, его светлость неверно оценивает силы грядущих перемен, которые настолько велики, что их нельзя будет удержать под контролем. Поэтому в конечном итоге ваш отец потеряет все. Вот только сомневаюсь, что это произойдет при его жизни.

На этот раз реакция мужа буквально поразила ее. У Минервы даже мелькнула мысль, уж не лишился ли супруг разума?

– Почему вы смеетесь?

– Мой отец перехитрил сам себя, старый черт. Он-то думал, что, вводя в семью эдакую кобылу-производительницу с небольшим приданым в виде политической грамотности, направляет на верный путь собственного сына, но оказалось, он впустил в курятник лису. – Блейк обхватил ее за талию и, прежде чем она попыталась воспротивиться, закружил жену, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. – Я рад, что женился на тебе, Минни! Не могу дождаться, чтобы сообщить эту новость моему почтенному предку.

– Ты безответственный глупец! – яростно прошипела Минерва, стуча кулачками о его твердую, как камень, грудь. – Для тебя все это лишь игра и глупое, замешанное на какой-то обиде соперничество с собственным отцом. Я не знаю, что ты имеешь против него, да и знать не хочу. Меня волнует будущее Англии и английский народ.

– И это ты называла меня напыщенным!

Он больше не смеялся.

– Лучше быть напыщенной, чем безответственной. Благодаря своему положению ты имеешь возможность приносить пользу этому миру, но, как я понимаю, ты ровным счетом ничего не сделал для этого. Ты не читаешь газеты, не интересуешься тем, что происходит в мире, тебе наплевать даже на положение дел в собственной стране. Пусть ты красив, и, возможно, ты прекрасно разбираешься в лошадях, но я совершила большую ошибку, решив, будто ты способен на большее.

Остаток короткого пути до дома Блейк прошел, плотно сжав побелевшие губы. Несмотря на собственное раздражение, Минерва всей кожей ощущала его такой яростный и в то же время холодный и контролируемый гнев. Неужели она все понимала неверно?

Конечно же, нет. Даже если она ошибалась относительно Дезире Бонамур – а она не могла поверить в это ни на мгновение, – все остальное, что она сказала, было верным и справедливым. Разве нет?

Тем не менее к тому моменту, когда они вошли в апартаменты, ее злость утихла, а на смену ей пришло ощущение подавленности.

Так хорошо начавшийся день был окончательно испорчен.

Испорчена была ее жизнь.

Блейк, ни слова не говоря, проследовал в свою комнату, но через минуту вернулся, Минерва даже не успела снять шляпку.

– Вот, – сказал он, сунув ей в руки знакомый футляр и еще один, поменьше.

Минерва, чуть поколебавшись, открыла сафьяновую коробочку. Браслеты. Как и у мадемуазель Бонамур. Минерва не знала, как поступить: бросить подарок в лицо Блейку или извиниться.

Она все еще пребывала в нерешительности, когда в дверь постучали и лакей, испросив у мадам разрешения, пропустил в комнату джентльмена. Минерва узнала в нем одного из старших атташе сэра Чарлза Стюарта, с которым встречалась во время своего визита в посольство.

– Лорд Блейкни. – Атташе поклонился. – Миледи. У меня плохие новости. Это письмо доставлено дипломатическим курьером. Еще одна депеша адресована сэру Чарлзу, и он пожелал, чтобы я лично передал вам это послание. – Атташе подал Блейку запечатанный конверт.

– С сожалением должен вам сообщить, что герцог Хэмптон перенес удар.

– Сердечный приступ? – попытался уточнить Блейк.

– Именно так, насколько я понял. Вероятно, конец уже близок. Мне поручили организовать ваше немедленное возвращение в Лондон.

Минерва осторожно коснулась похолодевшей руки мужа, который смотрел на конверт взглядом человека, получившего смертный приговор.

– Это от матери, – сказал он. Он произнес эти слова отчетливо и твердо, но абсолютно без всякого выражения. – Окажите любезность, Минерва, прочитайте письмо, а я пока займусь организацией отъезда.

Глава 17

Подтопленный мост вблизи Бове задержал ее экипаж, и Минерве потребовалось целых пять дней, чтобы добраться до Лондона. Все это время она молилась, чтобы Блейк, выехавший вперед, успел увидеться с отцом.

Беспрестанный дождь сопровождал ее во время короткого плавания через Ла-Манш и на всем пути от Дувра. Водосточные канавы едва справлялись с потоками лившейся с небес воды, так как эффективной работе водостоков мешал толстый слой соломы, уложенный поверх брусчатки мостовой и призванный приглушить грохот колес экипажей и сохранить покой больного в Вандерлин-Хаусе. Отсутствие признаков траура у входа и на ливреях лакеев свидетельствовало о том, что герцог Хэмптон еще жив. Ее короткий период в качестве маркизы Блейкни продолжится еще некоторое время. Мысль о том, что скоро она станет герцогиней и хозяйкой этого и дюжины других особняков, казалась нереальной.

В доме царила атмосфера сдержанного предчувствия. Стоя в отделанном позолотой холле у самого подножия великолепной лестницы, Минерва, не замечая склонившегося в почтительном поклоне лакея, размышляла, куда ей следует направиться. Теперь это был ее дом, но она сомневалась, что сумеет найти некогда отведенные им с мужем комнаты. Она хотела, чтобы появился Блейк, и в то же время боялась этого.

После того как прибыло сообщение о болезни герцога, они обсуждали лишь вопросы, связанные с отъездом. Поначалу Минерва тоже намеревалась ехать верхом, но по некотором размышлении они с Блейком решили, что ей лучше остаться и проследить за отправкой багажа. Медовый месяц подошел к концу.

Два факта заставляли ее нервничать перед предстоящей встречей. Во-первых, они с Блейком совсем недавно пришли к интимной близости, а во-вторых, совсем недавно между ними произошел очень серьезный разговор, больше напоминавший ссору. Что из этого окажется для Блейка более важным, Минерва совершенно не представляла и потому чувствовала себя неуютно.

В пути у Минервы нашлось более чем достаточно времени для того, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и признаться самой себе, что она не совсем справедлива к мужу и, безусловно, не сумела проявить необходимое в таких спорах холодное достоинство. С сожалением она вспоминала, как порой срывалась на откровенную грубость, что было просто непозволительно для английской леди. Несмотря на молодость, Минерве довелось участвовать не менее чем в дюжине дискуссий по практической политике и политической философии, и она по-настоящему гордилась своей способностью мыслить рационально, каковую большинство мужчин считали для женщин недопустимой. Но Блейк разозлил ее до такой степени, что весь ее рационализм быстро улетучился, и этот факт никак не поддавался объяснению. Как восстановить отношения с мужем, Минерва совершенно не представляла.

Кроме того, она искренне беспокоилась за супруга. Несмотря на то что в отношениях отца и сына присутствовала постоянная напряженность, что Минерва понимала плохо, тяжелое состояние герцога не могло оставить Блейка равнодушным. Неожиданно Минерве захотелось увидеть своего отца, укрыться в утешающих объятиях этого жизнерадостного, любящего и немного чудаковатого человека. Уильям Монтроуз и герцог Хэмптон были совершенно разными людьми, но, несмотря на колоссальное материальное превосходство герцога, Минерва считала, что с родителем ей повезло больше.

Лакей, принявший ее дорожный плащ и шляпку, исчез. Минерва вопросительно взглянула на мажордома, однако тот молча распахнул двустворчатую дверь, и в холл вошла молодая женщина.

– Леди Блейкни, – произнесла она, приветливо, но сдержанно улыбаясь, – я Аманда Вандерлин. Позвольте мне проводить вас. Боюсь, что ваши прежние апартаменты сейчас заняты художниками, поэтому я распорядилась приготовить для вас одну из гостевых спален.

Это была любимая сестра Блейка. Минерва сразу узнала ее по ярко выраженным фамильным чертам.

– Я рада, что мы наконец встретились, Аманда. Впрочем, за последние годы я видела вас не один раз, а на последнем празднике в Мандевиле мы даже немного поболтали.

На мгновение Аманда задумалась, словно пыталась что-то припомнить. Потом она широко улыбнулась и стала очень похожа на Блейка, когда тот хотел быть обаятельным.

– Конечно же, мы встречались. О, эти общественные мероприятия довольно скучны, не так ли? Отчего-то публика на них всегда очень чопорна и холодна. У меня иной раз создавалось впечатление, что само присутствие на празднике ставит всех в неловкое положение.

– Мне жаль, что наша встреча происходит при таких печальных обстоятельствах. Как чувствует себя его светлость?

– Плохо. Нам остается только молиться.

– А где Блейк?

– Он сейчас с герцогом. Как и моя сестра Анна, леди Килдаррен. Матушка сейчас отдыхает, она провела подле больного всю ночь.

– Я хотела бы увидеть Блейка, – сказала Минерва. – Он знает, что я здесь?

– Филсон сообщит ему. А пока позвольте мне проводить вас наверх. Вы, должно быть, утомлены дорогой.

Пока Минерва приходила в себя после дороги, Аманда рассказывала ей, как обстоят дела.

– Анна и сэр Килдаррен прибыли из Шотландии только вчера. Мария и Гидеон Лоутер находились здесь большую часть времени, но сейчас ненадолго вернулись домой. Я просто не могу в это поверить. У отца давно побаливало сердце, но он никогда особенно не жаловался. Ему почти семьдесят, и, наверное, этот приступ не должен нас удивлять. Хотя отец всегда казался нам бессмертным и необоримым. Матушка говорит, он очень сдал, но я так редко его видела в последние годы.

Минерва сочувственно сжала руку золовки.

– Могу представить, как все это печально. В течение последних двух лет я редко бывала в отчем доме, но только сегодня поняла, как сильно по нему скучаю. Я рада, что и после замужества буду жить всего лишь в трех милях от родителей.

Не успели они расположиться в утренней гостиной, как появился Блейк.

– Аманда, – обратился он к сестре, лишь коротко взглянув на Минерву. В голосе Блейка слышалось едва сдерживаемое раздражение, – где Гидеон? К нам намеревается приехать премьер-министр, чтобы засвидетельствовать свое почтение отцу. Но думаю, герцогу сейчас не до визитеров. Гидеон сумеет придумать, как поделикатнее избежать этого визита.

Минерва встала. На мучительное мгновение их взгляды встретились, и ей показалось, будто он рад ее видеть. Но улыбка умерла, так и не родившись, и Блейк лишь сдержанно поклонился супруге.

– Я рад вас видеть, Минерва, – произнес он невыразительно, – надеюсь, поездка была не слишком утомительной.

В ответ она пробормотала какую-то банальность, во все глаза глядя на осунувшегося супруга. Обычно тщательно причесанные волосы растрепались, одежда тоже выглядела не лучшим образом, а под глазами залегли глубокие тени. Видно было, что Блейк чертовски устал за дни, проведенные в доме больного. Охваченная сочувствием, Минерва едва не бросилась к мужу, чтобы отвести непокорную прядь с его лба, но холодная сдержанность Блейка остановила ее.

– У вас есть все необходимое?

– О да, Аманда обо всем позаботилась.

Воцарилось неловкое молчание. Блейк внимательно смотрел на жену. В атмосфере холодной официальности Вандерлин-Хауса, которой сложившиеся обстоятельства придавали трагическую напряженность, Минерва выглядела живой, непосредственной и очень красивой. Сейчас она напоминала Блейку цветок, неожиданно расцветший в темном подземелье. С его стороны было глупо так радоваться ее приезду. Как он мог наслаждаться присутствием женщины, презиравшей его? Даже сейчас, когда болезнь отца и страх смерти сковали все семейство, ссора с Минервой и ее слова не давали ему покоя, ибо она сказала правду. Совсем скоро он займет место своего отца, и тогда раскроется вся его несостоятельность.

Он вспомнил, как она взяла его за руку, когда печальная новость настигла их в Париже, вспомнил то деловитое спокойствие, с которым она читала вслух письмо его матушки. Он не сомневался, что может положиться на нее и попросить о любой помощи. Минерва будет послушной долгу женой, хотя и непокорной. Эта мысль заставила его мысленно улыбнуться, впервые за пять дней.

– Чем я могу помочь? – спросила Минерва.

Блейк со вздохом пожал плечами:

– Чем здесь поможешь? Нам остается только ждать.

Вошел дворецкий, держа в руках серебряный поднос с лежавшим на нем конвертом, и доложил о визитере:

– Лорд Айверли.

Минерва приветствовала своего зятя, поцеловав его в щеку. А ведь ее муж не удостоился такого восторженного приема.

– Блейкни.

– Себастьян.

Кузены поприветствовали друг друга с обычной холодностью.

– Лоутер сказал, что герцог хочет меня видеть.

Разумеется. Его отец не расположен встречаться с премьер-министром, но он всегда рад видеть Себастьяна Айверли, своего любимого племянника, обладавшего теми интеллектуальными достоинствами, которые, по мнению герцога, напрочь отсутствовали у Блейка. Если бы Блейк был более великодушен, он сам бы проводил гостя наверх и присутствовал при последней встрече своего отца с человеком, которого тот с радостью назвал бы своим сыном.

– Милорд, – дворецкий протянул письмо, – это доставлено из Виндзора.

Письмо от самого короля.

– Прошу извинить, срочные дела требуют моего присутствия, – сказал Блейк своему кузену. – Филсон проводит вас в комнату герцога. Аманда, я прошу тебя пойти со мной в кабинет. Мне нужна твоя помощь.

Он явно обрадовался возможности сбежать отсюда, поскольку совершенно не представлял, что сказать Минерве, кроме общих, ничего не значащих слов. Произошедшая между ними размолвка представлялась ему высоченным барьером, который надлежало либо разрушить, либо преодолеть, но в данный момент Блейк понятия не имел, как это сделать, да и сил на подобный подвиг у него сейчас не осталось.

Минерва грустно вздохнула, изо всех сил стараясь не огорчаться из-за того, что Блейк предпочел обратиться за помощью к сестре. Может, лучше самой сделать первый шаг и попробовать восстановить нормальные отношения?

Когда она вспоминала их последний разговор на аллее Тюильри, то сразу начинала испытывать чувство неловкости. Минерва до сих пор не понимала, что ее так разозлило. Ведь для них обоих этот брак был вынужденным. Так стоило ли переживать из-за того, что Блейк, как выяснилось, не прервал своих отношений с любовницей. То, что она в запале наговорила тогда, было правдой, вот только не следовало позволять себе такой неподобающе резкий тон.

– Ты мне не почитаешь?

Восковая рука герцога, указывавшая на книгу в коричневом кожаном переплете, заметно дрожала. Его отец, еще совсем недавно один из самых влиятельных людей империи, превратился в старого больного человека, утратившего почти всю свою значимость.

Когда Блейк впервые увидел отца после удара лежавшим в этой постели, то был поражен тому, как изменился герцог. Он с немалым интересом оглядел огромную комнату, центральное место в которой занимала старинная резная кровать из мореного дуба. Последний раз он бывал здесь ребенком. Своих детей герцог всегда держал на строго определенной дистанции, не позволяя им вносить сумятицу в свою жизнь.

В ходе одной из многих нравоучительных бесед, к которым отец питал определенное пристрастие, Блейку сообщили, что эту кровать привез из Голландии Геррит Вандерлин, первый герцог. Это роскошное ложе теперь, казалось, совсем поглотило некогда высокую и надменную фигуру.

Подле больного постоянно находился кто-то из домашних, сам Блейк, герцогиня или одна из дочерей. Кроме домашних, герцога не обходили своим вниманием и зятья Блейка, особенно Гидеон. И конечно же, поблизости всегда суетились доктор и пара слуг.

Сегодня герцог попросил уйти всех, кроме Блейка, чему тот только обрадовался, поскольку не хотел, чтобы рядом оказались свидетели его унижения. В животе похолодело, но, смирившись с неизбежным, он взял с полки книгу.

– Греческий, – сказал он обреченно.

– Да, это Геродот.

– Вы же знаете, я так и не преуспел в греческом. Здесь вам, скорее, нужен Себастьян.

Герцог сделал вид, будто не заметил прозвучавшую в голосе Блейка горечь.

– Не имеет значения. До этого твоя матушка читала мне «Таймс», но я понял, что новости меня мало интересуют. Трудно проявлять интерес к текущим событиям, когда знаешь, что результата ты уже не увидишь.

Блейк молчал, да и что можно было на это ответить? Врачи сообщили герцогу, что в лучшем случае он проживет несколько дней, а его отец всегда был реалистом.

– Я бы предпочел поговорить о прошлом. Ты знаешь, в последние дни я часто вспоминал своего отца.

Блейк едва заметно вздохнул, приготовившись выслушать очередную лекцию о былой славе рода Вандерлинов. Ему не раз уже доводилось их выслушивать, и еще одну он вполне мог вытерпеть.

– Мне было двадцать два, когда он умер. Как и ты, я в то время находился за границей. Новость о его болезни застала меня в Риме, но в отличие от тебя мне не удалось застать его в живых.

– Слава Богу, Париж не так далеко.

– А я ведь собирался отправиться в Грецию, но, видать, не судьба. Я там так и не побывал.

– А вам этого очень хотелось?

– Больше всего на свете. В те дни я воображал себя эдаким классическим ученым. – В его голосе прозвучало сожаление – эмоция, которая у Блейка никогда не ассоциировалась с отцом, который всегда казался ему безгранично уверенным в себе и столь же безгранично самодовольным. – Но моим мечтам не суждено было сбыться. Я был Хэмптоном, а значит, на меня возлагались определенные надежды.

Блейк приготовился услышать, наверное, уже последние рассуждения о его собственном несоответствии подобным надеждам. Но выцветшие глаза герцога смотрели на него спокойно и задумчиво.

– Мне жаль, что я не смог прожить дольше и еще на несколько лет избавить тебя от тяжкого бремени титула.

– Разве вы не желали бы, чтобы герцогство избавилось от меня?

– Не стоит шутить на эту тему, Блейк. Это довольно тяжкая ноша. Если я иногда бывал с тобой суров, то лишь потому, что желал подготовить тебя к ней. Боюсь, что сейчас ты еще не готов к предстоящему.

– Я никогда не замечал, чтобы вы выражали недовольство своим положением.

– У меня было много лет, чтобы привыкнуть к нему, и к тому же все стало значительно легче, когда я встретил твою матушку.

За все тридцать лет Блейк никогда не слышал, чтобы отец даже мимоходом касался своей личной жизни. И сейчас он не был особо красноречив, но что-то в голосе герцога, когда он упомянул о своей женитьбе, содержало глубину чувств, которой его сын даже не мог предположить.

– Мне жаль, что я разочаровал вас, отец, – сказал Блейк, впервые обращаясь к герцогу столь неформально. – Мне бы очень хотелось дать вам основание гордиться мной.

Слабая улыбка коснулась бледных губ герцога.

– У тебя это получилось. Результаты твоего парижского вояжа превзошли мои ожидания. Я не думал, что тебе за столь короткий срок удастся выявить друзей герцога Орлеанского.

– Мне следовало догадаться: это была ваша идея, а не Гидеона.

– Я подумал, что пришла пора поручить тебе что-нибудь серьезное, и ты вполне оправдал мои ожидания.

– Но ведь на самом деле я ничего нового не выявил, не так ли? Вам уже были известны эти имена.

Блейк покачал головой, удивляясь своей слепоте. Он так и не сумел совершить что-нибудь полезное, он всего лишь неуверенно и, спотыкаясь, прошел оскорбительно легкую проверку.

– Если бы ты провел в Париже больше времени, то, уверен, тебе удалось бы раздобыть самую ценную информацию.

– Если бы вы изначально позволили мне подключить к этому делу жену, то успех можно было бы гарантировать.

В глазах герцога мелькнула заинтересованность.

– Очень умная молодая женщина. Надеюсь, вы с ней ладите. Мне хотелось бы думать, что в своем браке ты обретешь такое же счастье, какое я обрел в своем.

– Она, несомненно, очень умна.

Блейк не мог сейчас говорить о Минерве. Они практически не виделись с момента ее прибытия в Вандерлин-Хаус. Он понимал, что должен с ней помириться, и искренне хотел установить с женой хорошие отношения. Но в данный момент у него на это просто не было ни времени, ни сил. Накопилось слишком много иных важных вопросов, требовавших его неустанного внимания.

– Она молода, – сказал герцог, – но твоя матушка была еще моложе. Ей едва исполнилось семнадцать, когда мы поженились, а я был на пятнадцать лет старше. Я никогда не хотел другой женщины.

– Вы никогда не имели любовницы?

– После свадьбы – нет. И я надеюсь, что у тебя тоже не появится. Именно по этой причине я заставил тебя освободить свою птичку. Забыл ее имя.

– Дезире де Бонамур.

– Немыслимое имя.

– Это не то, с которым она родилась.

Герцог еле слышно хихикнул.

– Моей первой любовью была итальянская девушка, которую звали Джульетта Джильо. Джульетта – «лилия» по-английски. Прелестная девушка. Мое сердце разбилось, когда я вынужден был оставить ее.

– Итальянка? То есть в Риме, когда…

– Да. Так что потеря отца стала не единственной потерей. Однако я забыл Джульетту довольно быстро.

– А о других своих планах вы тоже забыли? Например, о том, чтобы стать ученым, специалистом по Греции?

– Не совсем. Я сохранил некоторые увлечения, но как обычный человек, а не как герцог Хэмптон. Тебе следует поступить так же.

Блейк видел свидетельства страстного увлечения его отца в комнате: бюст Гомера, изящную терракотовую урну, украшенную классическим черным узором. По всему особняку встречались подобные символы увлечения классическими науками. Блейк с детства воспринимал их как нечто само собой разумеющееся, хотя порой и ненавидел.

– Вот только боюсь, это будет не увлечение Древней Грецией. Как вы знаете, мне не удалось освоить даже греческий алфавит.

– Ты, насколько мне известно, знаешь толк в лошадях и к тому же прекрасный наездник. Наверное, этим можно гордиться.

– Я действительно хорошо разбираюсь в лошадях. – А ведь отец всегда распекал его за непомерные расходы на содержание конюшен. – Жаль, что в политике я разбираюсь куда хуже.

– Полагаю, леди Блейкни могла бы помочь тебе в этом аспекте фамильных интересов Вандерлинов.

«Ей бы этого очень хотелось», – мысленно усмехнувшись, подумал Блейк.

– Я полагал, что этим займется Гидеон.

– Гидеон хороший человек, но он последователь, а не лидер. Ты должен научиться самостоятельно принимать решения. Ведь отныне ты герцог, а значит, несешь ответственность за последствия своих решений. Это один из недостатков власти. – Его голос стих, и стало заметно, как ослабел герцог. – Я всегда обладал огромной властью и старался использовать ее во благо.

Как ни жаль было Блейку прерывать этот самый откровенный из разговоров, он понимал, что беседа лишит отца остатка сил. С глубокой печалью он коснулся руки герцога и встал.

– Я хочу, чтобы вы знали: я сделаю все, что в моих силах, для семьи и для страны.

– Я верю тебе, сын мой. Впереди у тебя долгая жизнь, и все изменяется. Твои цели в жизни будут отличны от моих, да они и не должны быть такими же, но позволь мне дать тебе еще один совет. Запомни: в политике не бывает окончательных побед или окончательных поражений. Ситуация в политической жизни меняется ежедневно, и ты должен приспосабливаться к новым условиям. – Еще одна слабая улыбка. – Похоже на охоту. – Голос герцога совсем ослаб. – Хочу отдохнуть. Я рад, что у нас состоялся этот разговор.

– Да, отдохните, отец. Я посижу с вами до возвращения матушки.

Герцог откинулся на подушки и закрыл глаза. Спустя несколько минут его дыхание выровнялось, и Блейк понял, что он заснул. Присев на краешек кровати, он несколько минут вглядывался в лицо герцога, которое до сих пор всегда казалось ему холодным и бесстрастным. Теперь все казалось иным. Его постаревший и ослабевший отец обрел в его глазах человечность.

Блейк искренне сожалел о том, что только теперь, причем всего на несколько минут, ему удалось увидеть иной облик этого человека. Теперь, когда стало уже слишком поздно, он понял, что как раз с его отцом и можно было поделиться своей тайной. А вместо этого Блейк прилагал массу усилий, чтобы сохранить ее.

Он обратился к самым ранним воспоминаниям об отце и обнаружил совсем уже забытое одобрение и даже сдерживаемую привязанность. Блейк был наследником, и каждый день отец заходил в детскую, чтобы увидеть сына. Блейк хоть и смутно, но все же помнил эти короткие визиты. Но все изменилось, когда наследник подрос и настало время учебы. Наставники Блейка смущенно докладывали герцогу об отсутствии каких-либо успехов. С годами на смену озадаченности пришло раздражение. Теперь учителя, убежденные в лености Блейка, секли его розгами, а родители бранили, что было бы не так обидно, если бы не отцовское разочарование. Матушка Блейка, которая поддерживала мужа абсолютно во всем, относилась к сыну с печальной безнадежностью. Она держалась с холодным чувством собственного достоинства, даже когда дети были совсем маленькими, и это отбивало у мальчика желание обратиться к ней за помощью. И только когда выросла и начала учиться Аманда, Блейк наконец сумел выучить буквы алфавита.

Его учила читать пятилетняя девочка. Только в обществе младшей сестры он обрел спокойствие, которое упорядочило хаос символов и прояснило их смысл. К этому времени его уже считали безнадежным глупцом, который лишь по прихоти своего рождения собирался в будущем стать главой рода, славившегося своим влиянием. С тех пор Аманда всегда помогала ему. За исключением того времени, когда он отправился в Итон.

И вот тогда появился Хантли, и его появление в конечном счете привело к катастрофе.

Предположим, он рассказал бы все своему отцу. Объяснил бы, что в силу некоторых своих особенностей просто не может научиться такому простому действию, как чтение. Но Блейк знал, почему так и не сделал этого. Пока его считали ленивым, у него теплилась надежда однажды добиться уважения. От лени излечиться можно, от глупости никогда.

У него оставался последний шанс. Он никогда не решился бы на этот шаг, если бы не сегодняшний, совершенно необычный разговор с отцом, и теперь его переполняло желание выговориться, хотя бы в последние часы жизни герцога. Он мысленно сформулировал признание и стал ждать пробуждения отца. Блейк был уверен, что, находясь на смертном одре, герцог не отвернется от своего сына.

Он надеялся на последнее благословение, перед тем как принять на себя бремя своего нового высокого и ко многому обязывающего положения.

Прошло полчаса. Умиротворенный принятым решением, Блейк сидел в тихой комнате, окна которой выходили в огромный сад Вандерлин-Хауса. Городской шум не проникал сквозь толстые стены особняка, и лишь тиканье каминных часов и неглубокое дыхание умирающего человека нарушали тишину.

Затем что-то изменилось.

Блейк вскочил и, призывая докторов, опрометью бросился к двери, потом метнулся к кровати больного и, схватив руку отца, попытался нащупать пульс. Тщетно. Выхватив из жилетного кармана «брегет», он приложил отполированное золото крышки к губам герцога, но оно так и осталось блестящим, дыхание герцога Хэмптона уже не могло затуманить гладкую поверхность.

Когда в комнату торопливо вошел доктор, Блейк выпрямился и на шаг отступил от кровати, сдерживая подступившие к глазам слезы.

Доктор бегло осмотрел больного и обернулся к Блейку.

– Ваша светлость, – сказал он, – с прискорбием сообщаю вам, что его светлость скончался.

Спустя всего несколько минут тихая комната оказалась переполнена. Герцогиня рыдала, пав на колени перед кроватью мужа, за ее спиной стояла Аманда, чуть поодаль Мария, Анна и их мужья. За ними виднелась высокая фигура конюшего короля, прибывшего от имени его величества. В дверях, утирая слезы, стояли слуги. Минерва скромно держалась в углу комнаты, видимо, не решаясь приблизиться к одру усопшего. Их взгляды встретились, и Блейк захотел подойти к супруге. Но не успел он сделать и шага, как к нему обратился Гидеон:

– Мы обговаривали различные варианты возникновения непредвиденных обстоятельств, но конечное решение о надлежащих мероприятиях и приготовлениях к ним остается за вами, сэр Хэмптон.

На какое-то безумное мгновение Блейку показалось, будто его отец все еще жив, но затем осознал: теперь это имя принадлежит ему.