Текст книги "Смерть пахнет сандалом"

Ранним утром на следующий день голого Сунь Бина, у которого в животе еще не успела переварится вся свинина, четыре стражника вытащили из-под одеяла и швырнули на пол. Спавшая с ним в одной красной сорочке актриса из труппы, исполнительница ролей героинь Лю Таохун, дрожа, вжалась в угол кана. В суматохе служители разбили ночной горшок, повсюду растеклись нечистоты, и Сунь Бин весь пропитался ими, как замаринованный овощ. Актер громко вскричал:

– Братцы, скажите, что случилось?

Выкрутив ему руки, двое стражников заставили Сунь Бина встать. Их товарищ зажег лампу на стене. В золотистом свете актер разглядел улыбающееся лицо Ли У и обратился к нему:

– Ли У, мы с тобой и в прежние времена не враждовали и в последнее время не конфликтовали, с чего ты хочешь навредить мне?

Ли У сделал пару шагов вперед, размахнулся и отвесил Сунь Бину оплеуху, которую скрепил плевком в лицо, и выругался:

– Актеришка вонючий, мы действительно никогда не враждовали, но ты злобствовал по поводу начальника Цяня. Твой брат лично подносит начальнику Цяню пиалы с рисом. Так что, прости, приходится тебя арестовать!

– Какая ненависть может быть у начальника Цяня ко мне? – удивился Сунь Бин.

Ли У усмехнулся:

– Память у тебя, брат, короткая! Разве не ты вчера своими устами изрек, что его борода не сравнится с порослью у тебя между ног?

– Ли У, – проговорил Сунь Бин, не сводя с того глаз, – ты человека грязью обливаешь! Когда это я мог говорить подобные слова? Что я: сумасшедший или дурак говорить такую чепуху?

– Ты и не сумасшедший, и не дурак, – сказал Ли У, – но душу тебе свиным жиром залило.

– Сухое дерьмо к человеку не липнет, – отозвался Сунь Бин.

– Сам сделал, сам и ответ держи! – рявкнул Ли У. – Одеваться будешь или нет? Не желаешь, так иди голым, быстрее все провернем. Нам тут некогда чесать язык с тобой, поганым актеришкой. Вот и покажешь сразу начальнику Цяню, сколько у тебя волос между ног!

Под тычками стражников Сунь Бин, спотыкаясь, вошел в судебный зал управы. Голова слегка кружилась, все тело ныло и пылало от множества ран. Он провел в заключении три дня. На теле у него копошились клопы и вши. За три дня тюремщики выволакивали его из камеры шесть раз, всякий раз с черной повязкой на глазах. На тело дождем падали удары плетьми и палками, после чего его тыкали обратно в стенку, как слепого осла. За три дня тюремщики потчевали его только раз мутной водой да одной чашкой прокисшего риса. Сунь Бина мучали невыносимые голод и жажда, все тело болело. Клопы и вши всю кровь ему наверняка успели высосать. Он видел, как эти маленькие кровососы поблескивают на стене целыми гроздьями, как пропитанные маслом пшеничные зерна. Он чувствовал, что не выдерживает, еще три дня, и точно помрет здесь. Он уже пожалел, что ради минутного удовольствия высказал слова, которые говорить не следовало. Пожалел и о том, что схватил ту тарелку свинины. Очень хотелось отхлестать свои щеки как следует, чтобы наказать себя за брань, которая натворила столько бед. Но стоило ему поднять руку, как в глазах помутилось, рука затвердела, как железная палка на морозе, заболела и тяжело свесилась с плеча, как бычье ярмо.

День был пасмурный, и в судебном зале горел десяток больших свечей из бараньего жира. Пламя свечей трепетало, повсюду летела копоть. От горящего бараньего жира разносилась едкая вонь. Голова снова закружилась, подступила тошнота, в желудке болталось что-то твердое, переворачивалось, на губах выступила вонючая жидкость. Его вывернуло наизнанку. Стало стыдно, появились даже угрызения совести. Он вытер рот и бороду и только собирался сказать что-то в извинение, как услышал разносящиеся из темных уголков по сторонам зала приглушенные, ритмичные, изощренные звуки: – «У… Вэй». Этот звук Сунь Бина сильно испугал, сначала он не понимал, что ему и делать. В этот миг один из конвоиров пнул его под сгиб колена, и он невольно опустился на твердый каменный пол.

На коленях оказалось легче, чем на ногах. А на душе значительно прояснилось после того, как желудок освободился от остатков еды. Он вдруг ощутил, что не стоит хныкать и дрожать от злости. Натворил что-то – отвечай. Подумаешь, снесут голову – рана с плошку останется. Судя по всему, жалеть его начальник уезда не станет, прикидываться дурачком тоже не стоит. Как ни крути, семь бед один ответ, не лучше ли показать геройский дух? Возможно, после двадцати лет на сцене, про него еще что-нибудь напишут и споют, тоже, считай, оставит после себя добрую славу. С этой мыслью он почувствовал, как горячая кровь забурлила в жилах и яростно запульсировала в висках. Сразу ослабли жажда во рту, боль в животе и немощность во всем теле. Глаза увлажнились, снова стали двигаться глазные яблоки. Голова тоже заработала лучше. В памяти пронеслось множество трагических обстоятельств, в которые попадали сыгранные им на сцене герои – настоящие мужи, а заодно и слова из этих арий.

«Пусть пес-чиновник бьет батогами, стиснув зубы, смогу я ответить за себя!»

Он выпятил грудь, поднял голову, а служащие, преисполненные сознанием своей власти в этой мрачной обстановке, продолжали тянуть свое:

«У… Вэй…»

Первое, что он увидел, подняв голову, был начальник уезда. Тот сидел с прямой спиной под доской с горизонтальной надписью «Честный и справедливый», в ярком свете от свечи, за тяжелым и увесистым канцелярским столом с кровавокрасной резьбой, с красным лицом и длинной бородой, внушительный, как статуя божества. Начальник уезда неотрывно разглядывал его. Сунь Бин невольно признал, что у того на самом деле была благородная внешность, он оказался не таким, каким его описывал этот болтун Ли У. Особенно борода, падающая на грудь, действительно длинная и шелковистая, как лошадиный хвост, каждый волосок дивный сам по себе. Невольно стало совестно, в душе зародились какие-то чувства сострадания к начальнику, словно к единородному брату после многолетней разлуки.

«В управе братья повстречались двое, в слезах помянули былое…»

Начальник уезда ударил деревянной колотушкой, и звонкий звук разлетелся по залу. От испуга только было расслабившееся тело Сунь Бина напряглось. Глядя на строгое лицо начальника, он сразу будто пробудился, поняв, что судебный зал не театральная сцена, начальник не бородатый молодец, а сам он не славный господин с расписным лицом[68]68
  Хуалянь – персонажи с разрисованными лицами в традиционном китайском театре.


[Закрыть].

– Коленопреклоненный, назови свое имя!

– Простолюдин Сунь Бин.

– Откуда родом?

– С северо-востока Китая.

– Сколько тебе лет?

– Сорок пять.

– Чем занимаешься?

– Руководитель театральной труппы.

– Знаешь, почему ты здесь?

– Ваш покорный слуга напился, болтал чепуху, оскорбил вашу милость.

– Что за чепуху ты болтал?

– Ваш покорный слуга не смеет повторить.

– Но ты все же скажи.

– Ваш покорный слуга не смеет повторить.

– Говори.

– Ваш покорный слуга сказал, что борода начальника не сравнится с порослью у меня между ног.

В зале с двух сторон исподтишка захихикали. Вновь подняв голову, Сунь Бин увидел, что на лице начальника вдруг промелькнула озорная улыбка, но она быстро сменилась поддельной серьезностью.

– Смельчак Сунь Бин, – проговорил, снова ударяя колотушкой, начальник, – почему ты захотел оскорбить меня?

– Ваш покорный слуга достоин смерти… Ваш покорный слуга услышал, что у вашего сиятельства борода хорошо растет, в душе не смирился с этим, вот и брякнул нелепицу.

– Хочешь со мной бородами помериться?

– Ваш… Ваш покорный слуга никаких достоинств не имеет, но считает, что борода на свете – первейшее дело. В роли Гуань Юньчана в пьесе «С мечом на пир» ваш покорный слуга даже накладными усами и бородой не пользовался.

«На восток гонит волны большая река, гонит западный ветер лодчонку, позади императорские палаты, впереди пучина дракона и логово тигра…»

– Встань, хочу посмотреть на твою бороду.

Сунь Бин встал, покачиваясь, словно в утлой лодчонке среди волн.

«Знамена окружили днесь, страх обуял, будто тигр ворвался в овечье стадо…»

– Борода у тебя действительно неплохая, но вовсе не лучше моей.

– Ваш покорный слуга не согласен.

– Что, помериться со мной желаешь?

– Ваш покорный слуга хочет меряться с вашим сиятельством в воде.

– Что ты имеешь в виду?

– Борода вашего покорного слуги может погружаться в воду и не тонуть, так и будет стоять торчком!

– И всего-то? – Начальник задумчиво разгладил собственную бороду. – Ну а если проиграешь?

– Если проиграю, то бороду вашего покорного слуги будем считать растительностью у вас между ног, начальник!

Зал огласил несдержанный смех служителей управы. Начальник резко стукнул колотушкой и строго прикрикнул:

– Смельчак Сунь Бин, ты снова смеешь хулу нести!

– Ваш покорный слуга заслуживает смерти.

– Сунь Бин, ты поносил чиновника императорского двора, за что по закону следует суровое наказание, но, учитывая то, что ты ведешь себя достойно, человек ты прямой и готов отвечать за содеянное, из милости не буду следовать закону и согласен помериться с тобой бородами. Если выиграешь, твоя вина снимается. Если проиграешь, то собственными руками выщиплешь ее и с этого времени отпускать бороду тебе будет запрещено! Согласен?

– Ваш покорный слуга согласен.

– Всем покинуть заседание! – С этими словами начальник Цянь встал и удалился как приятный ветерок, скрывшись за ширмой.

Местом меряния бородами выбрали боковой дворик между парадной аркой и большими воротами управы. Начальник Цянь не хотел, чтобы это мероприятие принимало слишком большие масштабы, и пригласил на него лишь десяток шэньши[69]69
  Шэньши – уважаемые и зажиточные жители в Древнем Китае.


[Закрыть], которые обладали достаточным авторитетом в уездном городе. Он пригласил их, во-первых, как зрителей, а во-вторых, как свидетелей. Однако новость о том, что начальник Цянь и Сунь Бин будут меряться бородами, уже разлетелась повсюду, и с утра пораньше толпы народа, жадного до зрелищ, стали собираться перед управой. Те, кто пришел первыми, держались подальше от грозных ворот и глазели издалека. Пришедших становилось все больше, и толпа, толкаясь, подходила все ближе к воротам. Как говорится, когда людей много, закон не работает, потому неудивительно, что простой народ, который обычно проходил мимо управы, не смея поднять головы, в конце концов оттеснил в сторону нескольких стражников, стоявших у входа в ворота, и волной хлынул через проем. Дворик мгновенно заполнился людьми, но из-за ворот безостановочно напирали другие. Некоторые отчаянные сорвиголовы из молодежи забирались на деревья у стены и на саму высокую стену.

Тяжелыми деревянными скамьями посередине уже было отгорожено многоугольное, почти что круглое пространство. Приглашенные шэньши сидели на длинных скамьях с серьезными лицами, словно держали тяжелую ношу на плечах. На скамьях устроились также советник по судебным делам, чиновник по налогам и письмоводители шести отделов. За скамьями кругом выстроились стражники, они и сдерживали напор толпы. В середине пространства стояли две высокие деревянные бочки с водой. Меряющиеся бородами еще не прибыли на место действа. Люди были возбуждены, на лицах у всех выступил пот. Через толпу вьюнами проскользнула стайка ребятишек, вызывая то там, то здесь суматоху. Стражники уже стояли на ногах нетвердо, словно стебли кукурузы, гнущиеся во время наводнения. Обычно они оскаливали клыки и выпускали когти, а сегодня были сама доброжелательность. Из-за этого особого состязания народ и власть вдруг прониклись друг к другу необычайной теплотой. Под натиском толпы одна из длинных скамеек опрокинулась. Высокорослый шэньш и с трубкой в руке отскочил в сторону и тупо посмотрел на людей взглядом боевого петуха, хотя в душе он больше уподобился петушку, который задумался, склонив набок голову. Толстый шэньши с седеющей бородой стоял на земле на карачках, визжа, как поросенок, и отчаянно пытался встать, уворачиваясь от чужих ног. Отряхивая от грязи длинную шелковую рубаху, он во всю глотку ругался, и его пухлое лицо приобрело цвет только что вынутой из печи лепешки с кунжутом. Одного из стражников прижали к краю скамьи так, что сломали ребро. Он верещал, как свинья под ножом, пока товарищи не спасли его от толпы. Старшина стражников Лю Пу – смуглый, худощавый и высокий, способный молодой человек – встал на табурет и мягко призвал на своем характерном сычуаньском говоре:

– Земляки, не давите, не давите, не хватало еще кого-нибудь насмерть задавить.

Минула половина утра, и наконец появились главные действующие лица. Уездный начальник Цянь неторопливо прошел через парадную арку и спустился во двор по ступенькам, ведущим в судебный зал. Под лучами яркого солнца он приветственно помахал народу. На цветущем лице играла великодушная белозубая улыбка. Народ заволновался, но неявно: никто не подпрыгивал, не издавал приветственных криков, не прослезился. Всех поразила манера чиновника держаться. Большинство из присутствующих уже знали, как он выглядит, но воочию видели его немногие. В тот день он был не в официальном одеянии, а в повседневной одежде. Голова его была непокрыта, череп спереди гладко выбрит, с легкой зеленцой, как панцирь краба, сзади волосы аккуратно прилизаны и блестят. До самой поясницы свешивается большая, толстая и длинная коса. К кончику косы привязан кусок прекрасного зеленого нефрита и серебристый колокольчик, легко позвякивающий при каждом движении. Одет он был в просторный халат из белого шелка, на ногах – завязанные шелковыми ремешками на лодыжке черные матерчатые туфли с многослойной подошвой. Мешковатые штаны топорщились под халатом, как плавающая по морской глади медуза. Но самым впечатляющим в его облике была, конечно, борода. Это была не просто борода, а висящий на груди уездного отрез черного атласа. Такая блестящая, такая гладкая! Прекрасная борода укрывала белоснежное одеяние начальника, и глядя на нее, люди испытывали счастье.

Одна женщина в толпе не сводила глаз с уездного начальника, который покачивался, как яшмовое дерево под ветерком, в душе она онемела, ноги стали невесомыми, на глазах выступили слезы. Еще пару месяцев назад вечером под моросящим дождем она была очарована его прекрасными манерами, но тогда начальник был в форме чиновника и казался немного суровым, совсем не таким, как сейчас, в этой повседневной одежде. Если в чиновничьей форме уездный выглядел недосягаемым, то в домашней одежде он виделся весьма доступным.

Той молодой женщиной была Сунь Мэйнян.

Сунь Мэйнян проталкивалась вперед, устремив немигающий взгляд на уездного. Поднимал ли он руку, выставлял ли ногу, изменял ли выражение глаз – все это опьяняло ее сердце и завораживало ее дух. Ее не смущало, что она наступает кому-то на ноги, она не обращала внимания, что кто-толкает ее плечом. Доносившиеся со стороны ругань и жалобы почти не достигали ее слуха. Кто-то узнавал в ней дочь актеришки Сунь Бина – одного из главных участников состязания бород – и считали, что она тревожится за судьбу отца. Люди по мере возможности подавались в сторону, чтобы пропустить ее поближе к кольцу. В конце концов она уткнулась коленями в тяжелые скамейки и просунула голову между головами стражников. Сердце уже покинуло ее, опустилось на грудь уездного начальника, словно ручная птичка, и свило себе там гнездышко, чтобы выводить птенцов в пробирающей до самых костей нежности.

От пленительного солнечного света глаза начальника сияли чувственным блеском. Почтительно прижав к груди кулак, накрытый сверху ладонью другой руки, он поприветствовал шэньши, а затем и народ, но ничего не сказал, сопроводив жесты лишь очаровательной усмешкой. Сунь Мэйнян показалось, что, когда взгляд начальника скользнул по ее лицу, он вроде бы особо задержался на нем, от этого ее тело почти совсем потеряло чувствительность. Все жидкое в ней – слезы, сопли, пот, кровь, костный мозг – растеклись, как шарики ртути, пропитали ее всю, заставив светиться изнутри. Она ощутила себя будто в сновидении, белоснежной пушинкой, пляшущей под ветерком в воздухе.

В это время с восточной стороны двора из тюрьмы, наводившей страх на простой люд, двое стражников вывели рослого, дюжего Сунь Бина. Выражение его лица, чуть опухшего, было твердое. На шее виднелось несколько багровых синяков. Но держался он неплохо, возможно, собрался-таки с духом. Когда он встал плечом к плечу с уездным, народ невольно почувствовал благоговейное уважение к новоприбывшему герою действа. По одежде и наружности с уездным его было не сравнить, но борода на груди действительно также представляла собой нечто незаурядное. Даже чуть погуще, чем у уездного, но спутанная и не такая гладкая. И все же замечательная. Худой шэньши негромко сказал толстому:

– У этого человека гордая осанка и прекрасные манеры, просто восторг, он явно совсем не из простых!

– Ничего удивительного – пренебрежительно откликнулся толстяк, – он ведь лицедей, поет оперы маоцян!

Со скамейки поднялся секретарь по судебным делам, которого определили распорядителем на состязании бород, и громко возгласил хриплым прокуренным голосом:

– Господа шэньши, почтенные земляки, поводом к сегодняшнему мерянию бородами стали непочтительные речи смутьяна Сунь Бина, который оскорбил господина начальника уезда. Сунь Бин совершил тягчайший проступок, и следовало наказать его по закону, но так как это его первый проступок, начальник уезда явил милость и смягчил приговор. Чтобы убедить Сунь Бина в своей правоте, начальник уезда принял его вызов помериться бородами. Если побеждает Сунь Бин, то начальник прекращает его преследование по закону. Если побеждает начальник, то Сунь Бин сам выщипывает себе бороду и больше ее никогда не отращивает. Сунь Бин, все так?

– Так! – Сунь Бин вздернул голову. – Премного благодарен начальнику за великодушие!

Секретарь по судебным делам запросил мнение уездного. Тот лишь слегка кивнул, мол, начинайте.

– Меряние бород начинается! – громогласно объявил секретарь по судебным делам.

Тут Сунь Бин резким движением сорвал с себя рубаху, обнажив исполосованные плетью плечи, и закрутил вокруг головы большую косу. Затем подтянул пояс, топнул ногой, расправил плечи и глубоко вздохнул, сосредоточив всю силу тела, все движение на подбородке. В результате, словно по волшебству, его борода зашуршала, задрожала и через некоторое время обратилась в прямые железные пруты. Потом он поднял подбородок, выпрямился, стал опускаться и неторопливо погрузил всю бороду в воду.

Уездный Цянь не напускал на себя важный вид, пока Сунь Бин колдовал со своей бородой. Он стоял в сторонке и с усмешкой наблюдал за происходившим, обмахиваясь бумажным веером. Народ, покоренный его изящными манерами, поведение Сунь Бина воспринял как показное и отвратительное, в духе избиения на улице продавца поддельных лекарств. Когда Сунь Бин погрузил бороду в бочонок с водой, уездный Цянь сложил веер, который все это время держал в руках, и засунул в широкий рукав. Затем легким движением тела, поддерживая бороду обеими руками, тряхнул ею, и она вольно расправилась на ветру, от чего бедная Сунь Мэйнян чуть там же концы не отдала. Начальник тоже поднял подбородок, выпрямился, стал опускаться и погрузил всю бороду целиком в воду.

Люди вставали на цыпочки, вытягивали шеи, широко открыв глаза и пытаясь разглядеть бороды в воде. Но большинству это не удавалось, видно было лишь безмятежную улыбку уездного и напряженное багровое лицо Сунь Бина. У стоящих впереди, в сущности, просто не было возможности четко рассмотреть бороды в воде. Тому мешал яркий солнечный свет и коричневые деревянные бочонки.

Но секретарь по судебным делам, выполняющий обязанности судьи, и цзюйжэнь Шань ходили взад-вперед между бочонками, сравнивали обстановку и там, и здесь, и на их лицах разливалась радость. Для толпы секретарь громко выкрикивал:

– Кто из зрителей хочет посмотреть поближе, выходите вперед!

Перешагнув через скамейку, Сунь Мэйнян проскользнула на пару шагов вперед и очутилась перед уездным. Она не поднимала головы, но ей были ясно видны кончик его толстой косы, глубокий спинной желоб, белокожие крылья ушей. Губы пересохли, жадная мысль терзала душу, как мелкая букашка. Как хотелось нагнуться и сразу исцеловать все его тело нежными губами, но позволить себе такое ей не хватило смелости. В душе поднималось чувство, гораздо более глубокое, чем страдание. Несколько тяжелых слез капнуло на ладную шею уездного. Из бочки исходил слабый аромат. Борода начальника, волосок к волоску, отвесно свешивалась в воде, как раскинувшее корни водяное растение. Невозможно было отойти от него, но советник с цзюйжэнем настояли, чтобы она задержалась и у бочонка Сунь Бина. У того борода тоже вся была погружена в воду и тоже смахивала на водяное растение со множеством корней. Советник указал на плавающие на поверхности волосы с проседью:

– Видела, тетушка? Вот и скажи всем по справедливости! То, что мы говорим, не считается, в зачет пойдут твои слова. Говори, кто проиграл, кто победил.

Поколебавшись, Сунь Мэйнян глянула на раскрасневшееся лицо отца и в его красные – вот-вот кровь брызнет! – глаза. В них она прочла, что он на нее рассчитывает. Но следом она посмотрела в полные чувств, выразительные глаза уездного. Казалось, рот связало чем-то липким и густым. Советник с цзюйжэнем не отставали, и она со слезами в голосе произнесла:

– Начальник выиграл, а отец проиграл…

Две головы разом выскочили из бочонков, по мокрым бородам стекала вода. Обладатели бород помотали ими, и во все стороны дождем полетели капли. Они посмотрели друг на друга. Сунь Бин, вытаращив глаза и разинув рот, тяжело переводил дыхание. Начальник был безмятежен и невозмутим.

– У тебя, Сунь Бин, есть что сказать? – со смешком проговорил уездный.

Губы Сунь Бина дрожали, но он не произнес ни слова.

– Согласно уговору, Сунь Бин, ты должен выщипать себе всю бороду!

– Ну что, Сунь Бин, завязал узелок на память? Не дерзнешь теперь всякую околесицу нести?

Сунь Бин двумя руками поглаживал бороду и, задрав голову, вздохнул:

– О-хо-хо, выдергивай давай эти нити заблуждений и страданий! – Тут он напрягся и выдрал себе целый клочок бороды. Швырнул его на землю, с подбородка покатились капельки алой крови. Когда он ухватил еще кусок и собрался выдрать и его, Сунь Мэйнян, вся в слезах, рухнула на колени перед уездным. Прелестная женщина, она не могла не вызывать восхищения. Глядя на него, она чарующим голосом взмолилась:

– Пощади моего батюшку, начальник…

Уездный прищурился, на лице отразилось некоторое изумление, а вроде бы даже радость, а больше всего – растроганность, губы шевельнулись, и он то ли произнес вслух, то ли нет:

– Это ты…

– Встань, дочка. – Из глаз Сунь Бина брызнули слезы, и он негромко добавил: – Не надо никого просить…

Начальник Цянь сначала растерялся, потом открыто рассмеялся. А отсмеявшись, сказал:

– Вы считаете, я действительно хочу, чтобы Сунь Бин выщипал бороду? Он сегодня хоть и проиграл, таких прекрасных бород, как у него, в Поднебесной немного найдется. Он сам желает это сделать, а мне этого не хочется! Цель сегодняшнего состязания, во-первых, умерить его заносчивость, а во-вторых, добавить вам всем радости. Сунь Бин, я признаю тебя невиновным, носи свою бороду и исполняй свои прекрасные арии!

Сунь Бин опустился на колени и поклонился.

Толпа долго охала и вздыхала.

От шэньши неслись безудержные восхваления.

Мэйнян стояла на коленях и взирала лишь на обворожительное лицо начальника Цяня.

– Дочь семьи Сунь справедлива и бескорыстна, она женщина с мужским характером, такое поистине редко встречается. – Уездный Цянь повернулся к чиновнику, ведавшему налогообложением: – Жалую ей лян серебра!