Текст книги "Хеллоуинские истории. Сборник страшных рассказов и стихов"

Nature Morte
Андрей Журавлев

– У тебя должна быть твердая рука, однако помни и о сердце. Ибо только сердце подскажет руке, как нужно вести кисть. Только так ты сможешь сотворить истинный шедевр!

Я подняла глаза на отца. В его голосе сталью звучала строгость, но взгляд лучился лаской и обожанием. Он всегда мечтал, чтобы я пошла по его стопам и заняла достойную нишу в искусстве. Наша семья была богата и уважаема среди светского общества – отец, Федор Александрович Вольский, давно снискал славу великого художника с неиссякаемым талантом. С самых пеленок он прививал мне любовь к холсту и кисти, в чем добился успеха, и был несказанно счастлив тому, что я унаследовала его мастерство.

– Папочка, ты при каждом удобном случае повторяешь мне это, как я могу забыть? – Я позволила себе улыбнуться.

Я заканчивала дебютную работу, пейзаж «Река жизни», и скоро предоставлю ее высшему свету. Известные на всю страну критики будут обсуждать, насколько талантливо выполнено мое творение и смогу ли я достичь хотя бы части того успеха, которого достиг в свое время мой отец. Общество с предвкушением ожидало показа первой работы «Вольской дочурки», от этого напрямую зависела репутация семьи, и отец возлагал на меня большие надежды. Чем меньше штрихов оставалось до завершения, тем больше папа нервничал: монотонно расхаживал по дому, как бы ненароком заглядывал в мастерскую проверить, как у меня идут дела, хотя сам страшно не любил, когда его отвлекают от работы.

– Я знаю, золотце… – Отец расплылся в счастливой улыбке. – Ты у меня очень талантлива, уверяю тебя, но ты же знаешь, как я нервничаю! Уму непостижимо! Продолжай работать, больше я тебя не потревожу, но прошу всем сердцем, не забывай этой истины! Это ключ к успеху!

Он, перевозбужденный, пулей вылетел из комнаты и притворил за собой дверь. Пейзаж был завершен через три дня.

В огромном зале картинной галереи было очень людно и душно: пестрые фраки и платья напудренных дворян, казалось, занимали все пространство обширной залы. Сотни пар глаз выжидающе смотрели то на меня, то на холст, укрытый белоснежным полотном.

– А теперь представляем вам работу дочери известного художника Федора Вольского, Ирины Вольской, «Река жизни»! – Под эти слова пейзаж предстал зрителям. Послышались одобрительные возгласы и я успела увидеть, как лица созерцателей вытягиваются, как бы говоря: «Что ж, вполне, вполне себе недурственно». Успела я также увидеть, как отец улыбался и принимал комплименты, прямо-таки лучась гордостью. А потом из этой холеной, надменной толпы кто-то плеснул мне кислотой прямо в лицо.

«Ее зрение вряд ли восстановится, сожалею!» – именно такие слова я услышала от доктора. Он стоял у изголовья кровати, будто священник, отпевающий отходящую в иной мир душу. Он говорил не скрываясь, ибо думал, что я по-прежнему не пришла в сознание. Я услышала сдавленный, полный отчаяния и боли крик моего отца. Художница без глаз. Какая ирония! Извращенные узоры химического ожога на моем лице я даже не брала в расчет. Какая теперь, к дьяволу, разница? Все равно я ничего никогда уже не увижу.

Апатия черным удушливым туманом охватила разум. Мое светлое будущее пошло прахом.

– Я слышал, Федор Александрович, ублюдка, который совершил это зверство, поймали. Ему грозит петля, и поделом. Уже завтра он встретит рассвет с посиневшей рожей, колышась на ветру. – Доктор поспешно собирался на выход. Атмосфера в комнате царила мрачная.

– Надеюсь, никогда он не найдет искупления в преисподней, – прозвучал неестественно глухой голос отца. После чего он, вместе с доктором, покинул комнату. Со мной осталась лишь безмолвная тьма. А утром следующего дня пришел он.

Я по-прежнему находилась в своей комнате, на кровати, предаваясь отчаянию и ощущая, как липкая мгла безумия постепенно проникает в мой воспаленный разум, когда увидела его. Я была слепа, но этого мужчину я видела отчетливо: простой, но изысканный фрак был заляпан пылью и грязью, на шее бордовой змеей вилась отметина от веревки, лицо посинело, глаза выпучились так сильно, что, казалось, сейчас лопнут и щедро забрызгают гнойной влагой добрую часть комнаты.

Крик застрял в горле. Не в силах сделать хотя бы малейшее движение, я почувствовала, как в мозгу что-то щелкнуло. Глаза мужчины еще более выпучились, язык вывалился наружу и он, с трудом, произнес:

– Своим маленьким фокусом в галерее я обучил тебя видеть подлинное, тайное искусство. Мы ждем от тебя шедевр. Шедевр, который затмит все известные земные полотна. Тебе благоволит сама Бездна. Ты возвысишься над остальными художниками, ибо твое творение будет петь о могучей тьме и смерти, чьи глубины дано постичь лишь тем, кто открыл свой рассудок темному безумию, кто слепыми очами смотрит во тьму. Слушай ее сладкий шепот, внемли и достигнешь вершины мастерства! – С этими словами висельник покинул меня, а из глубины сознания я услышала голос, такой знакомый, такой напевный, такой приятный. Теперь я точно знала, что мне нужно делать.

Для начала я достану сердце. Сердце, которое будет вести мою руку, создавая правильные, совершенные штрихи. Я уже видела его, видела его биение, видела, как оно качает горячую влагу жизни. Я поднялась с кровати и направилась прочь из комнаты. Тьма в моей голове вырисовывала контуры родного дома, вела меня. Из черных закоулков на меня смотрели сотни глаз, сочащихся вожделением и восторгом.

Путь мой лежал в кабинет отца, ибо там, среди пыльных бюстов и трофеев, покоился кинжал, подаренный давным-давно моему отцу его старым знакомым. Тот был антропологом и однажды, зная любовь моего родителя ко всему мистическому и древнему, преподнес такой своеобразный дар – ритуальный кинжал давно забытого религиозного культа. Тогда я не видела в кинжале ничего интересного, однако теперь, в моем сознании, он пылал ярким светом, излучал таинственную и древнюю энергию, манящую меня. Взяв кинжал в руки, я почувствовала, как тьма приятно зашевелилась внутри моего черепа, приветствуя старого знакомого.

Теперь в мастерскую. Именно там сейчас томилось нужное мне сердце. Бесшумно и проворно я открыла дверь. На полу, мертвецки пьяный, лежал отец. Ему грезились кошмары: я видела, как щупальца тьмы клубятся у его головы, заставляют постанывать от ужаса и беспомощности.

Я склонилась над его телом, распорола рубаху и с силой вонзила кинжал в область груди. Клинок с неистовой жадностью впивался в плоть, ломая кости и сухожилия. Необычайно возбужденная, я запустила руку в месиво, представляющее теперь верхнюю часть тела папы, рванула на себя пульсирующий орган. Слепая, я видела сердце очень ярко, оно освещало комнату бордовым солнцем. В его свете моему взору предстал девственно чистый холст. На нем предстояло родиться шедевру. Шедевру, достойному Бездны. О, как сильно я жаждала творить!

Мне понадобится много краски. Я вернулась на кухню за широкой пиалой, в которую набрала текущую кровь отца, и принялась за работу. Рука моя была тверда; очень часто я наклонялась к сердцу великого художника, напитавшемуся тенями, слушала пение и следовала его указаниям. Уверенными движениями я выводила извращенную, но такую прекрасную сцену в красных тонах. Земля на картине была напитана кровью, небеса рыдали в безумной агонии.

Но этого было недостаточно, картине не хватало черных тонов. Тогда тьма указала мне на канделябр, стоящий в углу комнаты. Я опрокинула его прямо на распростертое обезображенное тело моего почившего родителя – сажа, которую я извлеку из пепла, лучше всего дополнит полотно. Тени плясали над останками, раззадоривали пламя, заставляя его поглощать плоть еще быстрее. Наконец, я получила желаемый материал и вернулась к картине.

Твердой рукой изобразила толпу людей, объятую иступленным безумием и первобытным страхом перед Великим Древним Существом, что пришло из далеких глубин и было самой Бездной. Здесь же, на обожженных мертвых деревьях с когтистыми ветвями, восседал мрачный вестник – черный, будто сама ночь, ворон. Его клюв был раскрыт в угрожающем крике-карканье. Этим криком он подытоживал: никогда души людей не восстанут из тени, никогда они не смогут победить черное липкое безумие, покоящееся глубоко в слоях их сознания, никогда их судьба не будет принадлежать только им одним.

Черный кот, восседавший на покосившемся ветхом заборе и спокойно наблюдающий за царившей суматохой, всем своим видом выражал насмешку, ибо тьма была ему домом и не боялся он погружаться в ее таинственные глубины, полные пляшущих теней. В самом углу полотна широким взмахом я оставила свою подпись. Здесь же аккуратными, изящными буквами я вывела название: «Nature morte». Почти сразу надписи засияли бордовым: картина обретала жизнь.

Я отступила на шаг от мольберта. Шедевр! Идеал! Все мои мечты были только о том, чтобы сотворить нечто подобное! К тому же я могла увидеть его, увидеть, не нуждаясь в глазах! Полотно, казалось, сделало свои первые глотки воздуха и теперь уже полностью напиталось энергией жизни: тени плясали на кровавой земле, небеса содрогались; толпа надрывно кричала, билась в конвульсиях. Апогеем праздника тьмы был пронзительный крик ворона…

Темная сущность в моей голове ликовала, ибо картина своим величием и могуществом превосходила все земные полотна, когда-либо существовавшие. Мое предназначение было исполнено, тьма ласково поманила в свои чертоги, желая отблагодарить… Конечно, я приму ее приглашение, но для начала нужно убедиться, что картина предстанет свету. Клубящиеся тени вновь раззадорили пламя канделябра, уже начинавшее затухать. Вскоре пылал весь дом, однако огонь не мог навредить мне, ибо я уже сделала первые шаги в такую манящую, родную Бездну…

В деревне, недалеко от места, в котором проживали Федор Александрович с дочерью Ириной, царила нешуточная суматоха. То и дело слышались возбужденные голоса людей: «Поместье! Поместье Вольских горит!». Добровольцы бежали к пылающему дому, чтобы оказать любую помощь. Но, достигнув места, они обнаружили лишь пепелище. Выживших искать было бесполезно: повсюду летали огромные хлопья серого пепла. Огонь не тронул только малую часть мастерской. В свете тлеющих углей люди увидели мольберт, накрытый некогда белой, но теперь выпачканной в саже простыней. Желая спасти хоть что-то, жители вытащили его из руин и стянули почерневшее покрывало. Жуткие душераздирающие крики разрезали сизую утреннюю дымку.

Замена
Роман Морозов

«Ночь – наше время. Хэллоуин – наш праздник». Парфенов М. С., из предисловия к антологии «Хэллоуин».

Андрей услышал слабый шорох и развернулся в кресле. Ничего. Он было подумал, что это кошка, но Мэри (названную так в честь Мэри Хиггинс Кларк) две недели назад переехал какой-то недоумок на мотоцикле, а соседские мальчишки додумались оттащить труп в заброшенный дом в конце улицы и сжечь. Попадись они ему в тот же вечер, Андрей задушил бы всех троих. А тела сжег бы. Конечно, разумом он понимал, что мальчишки этого не заслужили – угрозу или, может, подзатыльник, да, но не больше. Но ведь разум – еще не все.

Эта кошка была всем, что осталось у него от Ани.

Показалось, решил он. В доме больше никого нет.

Его взгляд скользнул по обоям к двери чулана и остановился. На краю дорожки под дверью лежал небольшой прямоугольник бумаги. Андрей в недоумении повертел головой, положил «Потерянный рай» на стол и подошел к двери.

«Я здесь один», – повторил он в голове.

Тогда откуда это взялось?

Аккуратный, сложенный пополам листок плотной бумаги поглядывал на него с любопытством и улыбкой, словно говоря: «Загляни, и узнаешь».

Андрей неуверенно протянул руку. Что-то внутри него протестовало, велело смять, разорвать и сжечь, но пальцы уже разворачивали записку. Крупный изящный почерк с красивым наклоном влево. Щепотка конфетти.

«ПРИГЛАШЕНИЕ на бал-маскарад в честь Хэллоуина

Сегодня

Форма одежды – БЕЗУМНАЯ!

Начало – 22:00

Ул. Ключевского, 141

Незабываемая ночь вам гарантирована!»

Андрей повертел записку, пытаясь понять, знаком ли ему этот почерк. В нем было что-то очень близкое… но что?

Из туманных размышлений его выдернул звонок телефона.

– Получил записку? – Веселый голос Леры.

«Вот же мелкая сучка».

– Ах ты ж мелкая сучка, – сказал он с улыбкой, чувствуя, что младшая сестра на другом конце провода едва не трещит по швам от веселья. В свои двадцать пять она умела иногда оставаться ребенком и за это, пожалуй, Андрей любил ее больше всего. – Я тут углы проверяю с ножом для мяса, а ей, значит, весело.

Она захихикала и убрала трубку от уха.

– Да, да, да. Такой эффект мне и был нужен!

– Как ты провернула трюк с запиской?

– Да брось. Все-то тебе надо знать. У девушки должны быть свои секреты.

– Я серьезно! – Андрей посмотрел на записку и снова на дверь. – Ты же не сидишь там, да? Я бы услышал.

– М… А может, сижу. Тихо, как глухонемой мышонок.

– Не сидишь.

– Да, может, и не сижу. – Лера перекинула левую ногу через правую, сидя в своем старом кресле с клетчатой обивкой, и запустила свободную руку в волосы. – Или лежу на кровати, закутавшись в одеяло, с разорванным горлом и обглоданным лицом.

– Это вряд ли.

– Да! Кровать в черных кляксах, с нее капает, в комнате вонища. Какая-то тварь содрала с меня скальп и разломала лицевые кости.

– Ну, все. Завязывай.

– О, нет! – Лера с театральным вздохом прикрыла губы ладонью. – Он… кажется, он собирается насиловать мой труп! Да. Точно. Он переворачивает меня на живот, ведет ледяными пальцами по спине и начинает сдирать одежду…

– Я сказал, завязывай.

– От тебя нахваталась. Получилось напугать? – Она хихикнула. – Сознайся – подпустил в штанишки?

– Только потому, что ты моя сестра.

– Кого ты пытаешься обдурить? Сознайся, что у меня получилось. Иначе не отстану. Всю ночь буду мозги скипидарить.

– Ладно, сознаюсь. Получилось. Удовлетворена?

– Да-а-а! Более чем.

– Я не пойду.

– Что?

– Я не пойду. На этот бал-маскарад. Лучше сходи сама. Тебе

понравится.

– Ну уж хренушки! Я добыла это приглашение для тебя.

– Значит, зря. Я не пойду.

– Даже не вздумай отказываться, ты, засранец! Я тебе ногу сломаю.

– Приходи завтра. – Андрей улыбнулся и потер лоб. – Я дам тебе молоток.

– Сука, я сказала, не смей отказываться! Я… – Тон ее голоса изменился. Строгость перелилась в расстроено-обиженную просьбу, как умеют просить только дети и женщины, и то не все. – Ну, пожалуйста. Я же хочу тебе помочь. Чтоб ты хотя бы вылез из дома.

Андрею вдруг показалось, что Лера близка к тому, чтобы заплакать. Он хотел сказать, что не нуждается в помощи, но промолчал. Это и вправду могло расстроить Леру. К тому же он не был уверен в своей правоте.

– Просто возьми это сраное приглашение и сходи туда. Там недалеко.

– Ладно.

– Что?

– Я схожу.

– Ух ты! Не ожидала, что ты так легко сдашься.

– Ты стала слишком сильной для меня.

– Да, – она усмехнулась. Андрей уловил нотки грусти. – Хотела бы я, чтобы это было не так.

– Я загляну к тебе по дороге.

– Нет.

Резкий отказ ошарашил Андрея.

– Почему?

– Не могу… Я тут не одна. У меня мужик. Давай собирайся уже, а то опоздаешь.

– Не опоздаю.

– Десятый час, а ты без костюма.

– Ты что, предлагаешь мне тащиться по улице в клоунском наряде?

– А он у тебя есть?

– Нет. Я не буду наряжаться.

– Опять начинаешь? Только что согласился. Теперь не отвертишься. Придется нарядиться. – Пару секунд они оба молчали. – Господи, да не будь ты ребенком! Просто надень какую-нибудь маску. Забудься. На один несчастный вечер. Что тут такого сложного?

– Ничего, – отозвался Андрей.

– Так ты пойдешь?

– Пойду.

– Вот и умница. Горжусь тобой.

– Спасибо.

– Не за что. Пока. Люблю тебя.

– Пока.

Андрей прочел текст приглашения еще раз и открыл дверь в чулан. Там никого не было.

* * *

Он нарядился клоуном. Замазал лицо белой краской, обвел глаза черной, нарисовал красный нос, разлохматил волосы. Наконец-то пригодилась желтая рубашка, которую купила Аня. Сделал нелепую висячую бабочку из куска красной тряпки и напялил подтяжки. Смотрелось это до сумасшествия нелепо.

Празднество проходило в обширном помещении, которое могло бы напоминать фойе небольшого театра или свадебный зал, если бы не тематические украшения. Отовсюду на Андрея пялились черепа и скалящиеся тыквы в компании уродливых летучих мышей, черных кошек и мелкой сатанинской атрибутики. Тусклое оранжевое освещение разбрасывало по лицам ряженых балбесов странные тени. Дракула, Человек-Волк, Эш из «Зловещих мертвецов», доктор Ганнибал Лектер, Эдгар Аллан По с чучелом вороны на плече и сам Дьявол с черными пластиковыми рогами.

У стола с закусками Андрей заметил через плечо медсестры в коротком окровавленном платьице пристальный взгляд человека в костюме клоуна. Андрей закинул в рот крошечный бутерброд с сыром и попытался раствориться в толпе. Полминуты спустя кто-то ткнул его пальцем в лопатку.

Он обернулся. Перед ним стоял тот самый клоун. Бледное лицо, алый, задранный кверху нос, нарисованные брови, синий парик.

– Извините. – Андрей попытался улыбнуться и шагнул в сторону.

Ты ненастоящий, – заявил клоун, пялясь на него пустыми бесцветными глазами.

«А мужик серьезно подготовился», – подумал Андрей, вглядываясь в линзы.

– Что?

– Ты ненастоящий, – повторил незнакомец и протянул к Андрею руку в белой перчатке с манжетой. Пальцы дотронулись до желтой рубашки и отдернулись, словно обожженные. Бордовая линия губ клоуна выгнулась дугой. – Фальшивка, – просипел он. – Ты не подходишь! Ты гребаная фальшивка!

– Слушайте, я… я не хотел вас обидеть этим костюмом. Это случайность.

Клоун схватил его за грудки и притянул к себе. Андрей почувствовал дыхание – горячее, пахнущее сыром и плохим мясом.

– Я не дам тебе занять мое место, – клоун почти шептал.

Андрей почувствовал себя туристом, забредшим по ошибке в специфичное заведение, где не действует ни конституция государства, ни законы человечности. Он боялся толкнуть незнакомца и начать драку.

– Слушайте, я не собираюсь занимать ваше место. Я просто…

– Я тебе почки через глотку вырву.

Клоун оскалился, обнажая кривую линию зубов золотисто-оранжевого оттенка с двумя парами выпирающих клыков.

Андрей осторожно оттолкнул безумца.

– Да какого хера надо? Мне дали приглашение, я пришел, все. Чего вы от меня хотите?

Клоун молча отступил. Его водянистый, лишенный какого-либо выражения взгляд ползал по лицу и телу Андрея, как голодные до человечины чумные крысы. Люди в костюмах постепенно закрывали цветастую фигуру клоуна от Андрея. Вампиры, зомби, Джейсон Вурхиз. Где-то в этой толпе промелькнул тощий Мэрилин Мэнсон в белом костюме с оранжевым галстуком.

Андрей пытался найти клоуна, не понимая, зачем. Его взгляд метался от одной разукрашенной физиономии к другой, не обнаруживая ничего подходящего, пока не скользнул по знакомому лицу. Мозг распознал его с запозданием, но, к счастью, отыскать лицо во второй раз оказалось несложно. Андрей не поверил тому, что увидел. Тело пробила дрожь, на спине и груди выступил пот.

Это была Аня. Она стояла в пяти-шести метрах от него, между призрачным лицом из фильмов «Крик» и мертвецом с красными бинтами вокруг головы. И потягивала чай со льдом.

Но этого не могло быть!

Андрей тряхнул головой и зажмурился, чтобы прогнать болезненное видение. Когда он открыл глаза, ничего не изменилось. Аня стояла на прежнем месте, оглядывая разношерстную толпу.

Аня. Реальная. Живая.

Этого не могло быть.

«Она просто похожа, – сказал он себе. – Тебе показалось. Грим, свет. Ты хочешь, чтобы это была она, а значит, это не так».

Девушка, похожая на Аню, взглянула на него и улыбнулась. Андрей отвернулся. Пальцы сжались в кулаки.

Это была она. Ее улыбка. Ее глаза. Не схожесть, не игра света и тени. Это была Аня.

В голове Андрея заплясали кошмарные в своей правдивости картины. Тело Ани с вывернутой под неестественным углом головой, ее потускневшие глаза, холодная кожа, согнутые трупным окоченением пальцы. Она убирала паутину с потолка и слишком сильно потянулась в сторону. Удар об угол кровати переломил три позвонка. Ее шея немного распухла и потемнела.

– Простите! – Чьи-то пальцы мягко коснулись плеча Андрея.

Он развернулся и едва не выбил бокал у нее из рук. Девушка сделала короткий шаг назад и улыбнулась.

– Привет.

Ее улыбка. Ее глаза.

– Как вам тут?

– Неплохо, – он выдавил болезненную улыбку. – Только что мне обещали вырвать почки через глотку, так что, думаю, мне здесь нравится.

Она мило усмехнулась и заглянула ему в глаза.

Господи, это была она.

Непонятно откуда Оззи Осборн напевал о крови и поте, и коже, и костях. Освещение стало еще более тусклым, превращая фальшивый мрачный уют в душную интимную тесноту.

– Как тебя зовут?

– Это так важно?

Андрей кивнул.

Девушка улыбнулась и прикрыла лицо черной маской из папье-маше с перьями по краям.

Мы же на маскараде! – Она взяла его за руку и попятилась, увлекая за собой. – Забыл, мой милый клоун? Здесь нет лиц без масок. Только маски без лиц.

Она обняла его, не отпуская маску, и приблизилась, заглядывая в глаза так, что их носы почти соприкоснулись.

Какая-то часть сознания Андрея продолжала вопить, что это не Аня, но он не слышал. Ему было плевать. Руки потянулись к ней, чтобы обнять и больше никогда не отпускать, но прежде, чем он успел коснуться ее, что-то утащило девушку прочь.

Мгновение – и она исчезла. Нагромождение костюмов поглотило ее, словно невесомого призрака, которым, возможно, она и была.

Андрей оглядывался. Его кровяной мотор стучал в полубезумном ритме, сотрясая все тело. Аня исчезла. К горлу подкатывал комок ужаса, а грудь распирал рвущийся наружу крик.

Метрах в семи напротив Андрея стоял клоун. Глаза сами остановились на его бледном лице. Он поднял ладонь и помахал Андрею, растягивая поганую ухмылку. Андрей без раздумий бросился за ним. Когда он пробился через ряженых идиотов, клоун уже ушел. Музыка стихла, и Андрей услышал хриплый голос в паре сантиметров от левого уха:

– Ты не смог ее защитить.

Он дернулся и повернулся на триста шестьдесят градусов. Никого.

– Ни тогда, ни сейчас, – проговорила тварь над его плечом.

Андрей рванулся в сторону, готовый размозжить загримированную рожу, но клоун снова улизнул. Раздался грохочущий, отдающий пневмонией хохот. Казалось, что он двоится и звучит отовсюду, будто каждый в этом помещении был клоуном. И насмехался над ним.

Секунду спустя отвратительный звук потонул в возобновившейся музыке. Люди в костюмах нечисти оставались людьми. А призраки исчезли.

Андрей пошел к выходу. Путь ему преградили мальчишки. Трое, лет десяти-двенадцати, один долговязый, двое пониже. Все в халтурных клоунских масках из тонкого хрустящего пластика. Один из них держал грязный целлофановый пакет.

Музыка показалась Андрею тише, а людей вокруг как будто поубавилось.

Даже в масках он узнал мальчишек, которые сожгли Мэри.

Димка, Сема и Сашка. Страх прильнул ледяным мокрым носом к его спине. Волосы на руках и затылке превратились в тонкие иголки и уткнулись в ткань рубашки.

Сашка протянул Андрею пакет.

– Она еще была живой, – проговорил мальчишка. Маска приглушала его голос. – Ее переехали не насмерть, дядя Андрей.

Он раскрыл пакет и освободил прятавшуюся в нем вонь горелой шерсти и мяса. Андрей попятился к стене.

Мальчишки шли на него, как марионетки, привязанные к рукам одного кукловода.

– Возьми ее, дядя Андрей, – говорил кто-то из мальчишек. – Она же твоя. Забери ее. Она уже завоняла.

Андрей уперся спиной в стену и вздрогнул. Тяжелая рука в мягкой белой перчатке легла на левое плечо.

– Да, – прошептали багровые губы клоуна. – Забери ее, дядя Андрей. Забери свою милашку. Она уже завоняла.

Мальчишки подошли вплотную. Сашка вытягивал руки и пытался приблизить пакет к лицу Андрея. Вонь становилась невыносимой.

Андрей отвернулся, закрыв глаза, и уткнулся носом в дряблую щеку клоуна. Веки распахнулись, из горла вылетел короткий вскрик. Клоун изобразил удивление, шлепнул себя по другой щеке, и, хихикая, исчез в плотных бежевых обоях.

На мгновение забыв о мальчишках, Андрей посмотрел внутрь. Сашка сократил расстояние между ним и пакетом до пяти-шести сантиметров, и взгляд Андрея уперся в то, что лежало на дне. Он оттолкнул мальчишку и бросился бежать.

Хохот клоуна несся за ним.

– Что, не будешь брать? Давай, может, вы еще повеселитесь! А? – Он вытянул одну руку вперед, словно держался за волосы женщины, стоящей перед ним на четвереньках, а второй размахивал над головой, двигая тазом вперед-назад. – Ы-га, ы-га, ы-га! Ох, ох, да-а-а! Забирай свою сдыхлятину и трахай, пока у нее башка не отвалится!

Чудовище с красным носом сгибалось пополам, стоя рядом с мальчишками, и давилось смехом, от которого содрогалось все здание. Когда Андрей обернулся, оно трясло пакетом и жестами подзывало его, разевая пасть в веселой улыбке.

Андрей не чувствовал своих слез. В пакете лежала отрезанная голова Ани.

* * *

Двери не открывались. Андрей тянул за ручку, пока не вырвал ее с корнем. Прильнув глазом к замочной скважине, он разглядел только плотную черноту.

Освещение зала стало багровым, заиграла новая музыка. Запоминающийся хриплый голос кричал: «And just last night I walked with a zombie, zombie, zombie!». Люди вокруг продолжали кружиться в легком непринужденном танце, обнимая друг друга, перешучиваясь и утягивая со стола закуски. Они не замечали ни Андрея, ни клоуна, ни мальчишек.

Красноносая тварь в парике и нелепых башмаках переместилась к центру зала. В правой руке клоун по-прежнему сжимал пакет. Губы подергивались в дразнящем оскале. Клоун ждал. Полосы приглушенного света прорезали его тело. Мальчишки встали по обе стороны от него. Один обхватил свободную перчатку, под которой что-то пульсировало.

– Убирайся отсюда, пока можешь! – Рот клоуна раскрывался неестественно широко. – И мусор прихвати.

Он швырнул пакет в Андрея. Тяжелое содержимое с чавкающим шлепком ударилось об пол и подкатилось к носкам его туфлей.

– С нее уже нечего взять. Хотя, дело твое. Пятым будешь.

Тварь осклабилась, вытягивая голову и поднимая плечи. Из обрамленной помадой пасти полилось хихиканье. Бесцветные глаза сузились до тонких черных полосок, вокруг них появились глубокие кратеры с десятками темных трещин.

Мальчишки присоединились. Только сейчас Андрей заметил, что в их масках не было отверстий для глаз. Один белый пластик.

Того, что случилось в следующие полторы секунды, Андрей не помнил. Его рассудок упустил, как тело преодолело расстояние до клоуна и мальчишек, и восстановил запись лишь с того момента, как руки вцепились в чью-то холодную мягкую плоть.

На первых кадрах был мальчишка, что держал клоуна за руку. Андрей переламывал ему шею. Задача оказалась на удивление простой. Податливые кости легко вывернулись, мускулы и сухожилия почти не оказали сопротивления. Андрей всегда думал, что это сложнее, и испытал приятное удивление.

Второго пацана, того, что был повыше, Андрей ударил ногой и, когда тот отлетел к стене, расколотил его череп о выпирающий угол. При первом ударе маска со щелчком треснула, как тонкая яичная скорлупа. Кости чавкали и размягчались с каждым ударом.

Третий набросился на Андрея, как бешеный суслик, и расцарапал лицо. Андрей скинул его с себя, ударив об пол. Мальчишка застонал и вытянул ручонки, пытаясь защититься, но ухмылка не сходила с его бледной маски. Андрей ударил по ней ногой и топтал до тех пор, пока в подошву не ткнулось что-то твердое и острое.

Клоун наблюдал, пережевывая крошечные бутерброды с сыром, ветчиной и помидорами. Закуски в этот раз и правда получились неплохие. Он затолкал за ухо зубочистку и улыбнулся Андрею.

– Понравилось? Хе. Вижу, что понравилось.

Андрей кинулся на клоуна. Стоило сдавить его шею, как пальцы потонули в ней, будто в холодце или конфитюре. Пятерня в мягкой перчатке упала на лицо Андрея и обожгла кожу. Он отпрянул и ударился локтем о стену. Люди по-прежнему оставались безучастны к бою невидимок, а тот же голос из умело запрятанных колонок затягивал: «Life’s a grave – dig it».

Клоун взмахнул руками, но Андрей успел уклониться и обойти его сзади. Он схватился за синие патлы, которые оказались настоящими, быстрым движением обмотал их вокруг горла ублюдка и начал тянуть. Он тянул изо всех сил и в какой-то момент почувствовал, как волосы рвутся и вылетают из бледного скальпа, а шея клоуна перестает сокращаться в такт коротким вдохам. Цепкие пальцы, завернутые в мягкую ткань перчаток, разжались. Анрей ослабил хватку, позволив телу в клоунском костюме рухнуть на пол, и упал следом за ним.

Музыка стихла. Зомби, вурдалаки и прочие персонажи выстроились кругом и смотрели на Андрея, на его руки, заляпанные кровью до локтей, и лицо, с размазанной по нему краской. Если приглядеться, губы Андрея растянула улыбка.

* * *

Кто-то помог ему подняться, усадил на стул и дал кружку с водой. Андрей сделал два глотка, но почти все пролил мимо рта. К нему наклонился парень в очках без оправы и с накладными клыками во рту.

– Ты как? В порядке? – спросил он и обернулся к остальным. – Когда отойдет?

– Не знаю, – отозвалась медсестра. Платье задиралось, когда она скрещивала руки на груди, и обнажало подвязки чулок, однако общественность предпочитала об этом умалчивать.

– Часов через десять-двенадцать, – предположил Мэрилин Мэнсон, почесывая гладкий подбородок. – К завтрашнему дню будет на ногах.

– Хорошо бы.

Вампир с волнением вглядывался в лицо Андрея и пытался различить что-нибудь в его глазах. Не получалось.

– Ну-ка! – Парень в костюме Эша с деликатностью оттолкнул Дракулу бензопилой, прицепленной к правой культе, и хлопнул Андрея по щеке здоровой ладонью. – Эй, алло, на барже! Огоньки видишь?

Голова Андрея медленно опустилась и поднялась. Он видел огоньки. Там, где у этих существ должны были быть глаза.

– Молодец.

– Мне это не нравится. – Вампир засунул руки в карманы и сощурил глаза.

– Сами же хотели брать каждый год по одному. – Эш повернулся и глянул на него, приподняв одну из густых черных бровей. – Так?

– Он сразу в костюме клоуна, – заметил Антихрист-Суперзвезда. – Так что потери, вроде как, нет. Получается замена.

В лице вампира отразилось сомнение, но он понимал, что оказался в меньшинстве. Он вздохнул и согласился:

– Ладно.

– Отлично. – Эш вернулся к Андрею и потрепал его за плечо. – Эй, замена, еще на связи? К нам пойдешь?

Взгляд Андрея переползал с одного лица на другое. Не находил различий. Ему открылся их истинный облик. Они были апофеозом уродства, отражением всех кошмаров Лавкрафта в кривом зеркале сумасшествия. Что-то висело, что-то шевелилось, что-то отваливалось и отрастало. Перепонки, рога, пасти, пустые глазницы, наросты и гнойники. Этому не было никаких границ.