Текст книги "Хеллоуинские истории. Сборник страшных рассказов и стихов"

Восьмерка
София Протосовицкая

Это началось десять лет назад, как раз тогда, когда виртуальное общение переживало переход на новый уровень – появилась крупнейшая в стране социальная сеть. Те, кто родился еще в двадцатом веке, наверняка помнят, как в ранние двухтысячные мы под причудливыми никнеймами или и вовсе без них, как «гости», ночи напролет просиживали за своими необъятными мониторами в каком-нибудь чате, коих тогда было много. Хотя, ночи напролет – громко сказано, мы еще ничего не знали о «безлимите». Тогда мало кто беспокоился о конфиденциальности своей личности, никто и подумать не мог о том, что это возможно – получить статью за скачивание порнографии или написания некорректного комментария на каком-либо форуме. Не было жесткого мониторинга и контроля над действиями пользователей, а если и был, об этом вряд ли кто подозревал.

Какой же фурор произвело тогда появление самой популярной на сегодняшний день социальной сети! Сегодня здесь можно найти практически все, даже не заходя в гугл: людей, картинки, музыку, видео, группы по интересам. Когда проект этой сети только запустился, разработчики еще не могли похвастаться таким многообразием. Но, тем не менее, оно было на много уровней выше чатов, альбомов и онлайн дневников. Сеть уже тогда соединяла в себе все вышеперечисленное.

Все началось тогда, когда с невероятной скоростью начали появляться группы по интересам, одна из которых кардинально поменяла мою жизнь. Сообщество называлось «Моя Восьмерка», позже выяснилось, что восьмерка это не что иное, как символ бесконечности. Перед тем, как судьба завела меня в эту группу, была предыстория.

Все началось с самоубийства одноклассницы. Помню этот день, как сейчас. Ничего не предвещало беды, утро было самым обычным: тяжелый подъем, завтрак, школа. Весть настигла наш класс в начале первого урока, когда преподавательница по математике со слезами на глазах сообщила, что девочки больше нет с нами. Мы почтили память одноклассницы минутой молчания, во время которой весь класс сохранял гробовую тишину, ее нарушал лишь тихий и полный скорби голос учительницы. К слову, такая дисциплинированность не была присуща нашему классу.

В тот день во мне не было скорби или чего-то похожего на нее, но был интерес к произошедшему, безумный интерес. Все вокруг только и твердили об этом! Почему она это сделала? Как она это сделала? Естественно, в школе никаких подробностей от учителей мы не дождались. Пошли слухи, придумывали черти что, лишь бы было интересно. В день ее смерти меня и занесло в «восьмерку». Проклятое сообщество попалось мне на глаза во время просмотра профиля покойной одноклассницы. Мне безумно хотелось выяснить, в чем же причина ее смерти, а социальная сеть, возможно, могла пролить свет на эту историю. На странице одноклассницы не было никаких грустных статусов или слов прощания, только единственное фото смотрело на меня с монитора темными печальными глазами. На ее странице не было ничего, привлекающего внимание: краткая информация о себе, да несколько фотографий в альбоме. Меня заинтересовал список групп, в которых она состояла. Их было немного, в основном что-то связанное с учебой и любимыми исполнителями. Среди этих групп была и злополучная «восьмерка».

Группа была с ограниченным доступом, нужно было стать ее участником, чтобы увидеть происходящее там. В общем, мне пришлось отправить заявку. Ожидание членства клуба казалось мне безумно долгим. С той минуты, когда меня приняли в клуб, и началось мое собственное расследование. Описание сообщества обещало вам помощь в «выходе в бесконечность», без метафор – помощь в самоубийстве. Чего только не увидели мои глаза в этой группе! В основном, обсуждения сводились к поиску единомышленников (тех, кто хочет покончить жизнь самоубийством) и способам осуществления самоубийства. В топе были: прыжки с высоты, как утверждалось – быстрый и безболезненный способ (хотя откуда им знать?); таблетки и вскрытие вен – более романтичные способы «выхода в бесконечность». Контингент сообщества был разношерстным, но в основном – подростки. Подростки делились здесь своими переживаниями, писали о том, что подтолкнуло их к мрачным мыслям. Некоторые причины казались откровенно смешными и глупыми (неразделенная любовь в двенадцатилетнем возрасте, например), другие были достаточно весомыми (семья алкоголиков, избиения, изнасилования и т.п.). Меня удивило, что в «восьмерке» поддерживали только движение в сторону «бесконечности», и рассуждения малолетних девочек о том, каким образом они хотели бы уйти из жизни из-за «него», всегда одобрялись. Никто не пытался переубедить дурочек в том, что это не конец жизни.

Несколько часов длилось исследование сообщества, меня полностью погрузило в этот суицидальный мир. Позднее, в школе или на прогулке, мыслями я возвращался к этой группе. Докопаться до причины смерти одноклассницы так и не удалось, но кое-что все-таки нашлось. В обсуждениях группы был целый сборник некрологов. Тем же днем датировалась запись о ее смерти. Все записи некролога начинались приблизительно так: «Сегодня в бесконечность ушел/ушла…», далее следовало имя пользователя, под которым он был зарегистрирован в соцсети. Мне показалось странным, что это произошло только сегодня утром, и в СМИ никакой информации об этом не было, но, тем не менее, здесь об этом все знают. С этого и началось мое помешательство.

Сообщество было предназначено для жителей нашего города, который указывался в основной информации. Без этого факта, все мои нижеперечисленные «приключения» едва удались бы. Как уже было упомянуто ранее, в группе шел активный поиск единомышленников. Девушки и парни знакомились и обсуждали то, как лучше им это сделать и нередко объединялись в пары – вместе не так страшно. Иногда были и большие группы людей, но в некрологах в основном появлялись новости о смертях одного, двух человек (которые сделали это вместе), да и «правилами» запрещено было выходить в бесконечность больше двух за раз – слишком много шума могло бы быть. В общем, через несколько дней изучения этого сообщества, мне в голову пришла блестящая мысль, которая въелась в мозг. Мне хотелось это увидеть. Убедиться в том, что это не обман.

Итак, мною были выбраны две несовершеннолетние подруги, которые условились прыгнуть с печально известного в нашем городе моста самоубийств. Это был обычный железнодорожный мост, но с плохой репутацией, здесь совершалось рекордное количество самоубийств, несчастных случаев и даже убийств. Девушки условились встретиться там в субботу ночью, меня это полностью устроило, так как родители каждые выходные проводили на даче, и мне предоставлялась возможность гулять по ночам. Продумать все нужно было заранее, самое главное – выбрать хорошую точку обзора. Выбор пал на высотку, которая находилась ближе всего к вокзалу, но без хорошего бинокля, едва ли можно было что-либо рассмотреть. В пятницу вечером все уже было готово: рюкзак с провизией (кто знает, сколько времени пришлось бы провести на крыше?), тонкий плед и новенький бинокль, купленный на карманные деньги. В пятницу ночью мне не спалось, но под утро мозг уже устал прокручивать возможные сценарии того, что произойдет, и сон одержал победу.

Весь следующий день тянулся невыносимо долго, в девять часов вечера я принял решение двинуться в путь. Мост находился в трех станциях метро от моего района, дорога не заняла много времени. И вот я уже в лифте высотки поднимаюсь на последний этаж, иду по короткой лестнице к выходу на крышу – закрыто. Мне повезло, что в здании были общие балконы, которые выходили на нужную сторону. Так и началось первое дежурство, которое длилось долгие пять часов и за которое не произошло ровным счетом ничего. В начале четвертого утра мне пришлось покинуть свой пост, так как терпения просто не хватило и уже с трудом верилось, что что-то произойдет. Добираться до дома пришлось пешком – метро еще не открылось.

После неудачной вылазки мысль о шпионстве начала покидать голову и казалась полной чушью. Но происшествие с одноклассницей, некролог которой таинственным образом появился в этой злосчастной группе, не давало покоя. Уже через неделю мною была выбрана вторая «жертва». Молодой парень решил свести счеты с жизнью, прыгнув с крыши заброшенного здания, которое принято было называть стройкой (когда-то это здание действительно строилось, но так и не достроилось). Пунктом наблюдения был выбран жилой дом напротив, доступ к крыше там был открыт, это мне пришлось проверить заранее, так как общие балконы в этом доме отсутствовали. Мне повезло уже на третий час пребывания в засаде. На крыше стройки появилась одинокая фигура. Настроив бинокль должным образом, мне удалось разглядеть молодого человека. Щупленький паренек лет пятнадцати в темной одежде стоял на краю крыши, и его тело пробирала сильная дрожь. Хотя, это мягко сказано, его просто колошматило, а сильный ветер будто бы подталкивал его все ближе и ближе к краю. Вот он, зажмурив глаза, выставляет вперед левую ногу, и она повисает над пропастью. Сердце бешено забилось. На долю секунды показалось, что парень передумал, попытался убрать ногу назад, но порыв ветра и дрожь в теле заставили его потерять равновесие. Пролетев примерно пять этажей, паренек зацепился за выступ на доме, наверняка выдернув из сустава локтевую кость, не удержавшись и секунды, он падал еще несколько мгновений, пару раз ударился о неровности стройки и шмякнулся на асфальт. Все произошло буквально за мгновение, но воспоминания в моей голове походят на кадры из фильма с замедленным действием. Моя голова продолжала пульсировать, казалось, что кровь сейчас хлынет через уши. В эту ночь так и не удалось уснуть. На следующий день в группе появился очередной некролог.

На то, чтобы оправиться, мне понадобилось несколько недель, за которые посещение группы свелось к минимуму. Прошло некоторое время, и мне вновь захотелось это увидеть. Если описывать мое эмоциональное и психическое состояние, то можно было бы написать целый учебник по психиатрии. Это было наваждением, зависимостью. Уже не знаю, что мною двигало, но наблюдения продолжились. В следующие несколько месяцев мне довелось увидеть немало мозгов на асфальте, вывернутых конечностей и болтающихся на веревках в заброшенных зданиях тел, лица которых были изуродованы ужасающими гримасами. Но было немало таких дней, когда никто не приходил на установленное место. Чувство какой-либо осторожности со временем покинуло меня, укрытия стали более явными. Самое страшное, что в один момент пришло осознание, что рядом со мной постоянно кто-то находится. Однажды, в поле моего зрения попал подозрительный мужчина средних лет. Он выглядел слегка пугающе – маленького роста, лысый, в очках с огромными линзами, до безобразия увеличивающими глаза. Первая наша встреча произошла примерно через два месяца моих наблюдений. Тогда мне не показалось это подозрительным, но через некоторое время мы начали слишком часто пересекаться в тех местах, в которых не должны были находиться. Меня он не видел, по крайней мере, хотелось так думать.

Любопытство так и распирало меня. Кто это? Что он здесь делает? Неужели этот мужчина такой же ненормальный, как я? Но помимо любопытства, мною завладел страх. Мне пришлось снова столкнуться с ним во время своей последней вылазки. Только вот теперь в роли наблюдающего был он, а не я. Видимо, пришел на место раньше. Мною, как и в большинстве случаев, была выбрана подходящая для наблюдения высотка, после пары часов тщетного наблюдения, взгляд пополз наверх – на верхний этаж общего балкона (мой был на два пролета ниже). Какой же это был ужас, когда мои глаза нащупали в темноте отблески его толстенных линз. Ублюдок половиной корпуса нависал над железными перилами балкона и смотрел прямо мне в лицо. Ноги не стали ватными, как это обычно бывает в таких ситуациях, они понесли меня вниз по лестнице – к выходу. Мне даже в голову не пришло воспользоваться лифтом.

Путь домой был как в тумане. Ничего не помню, что было вокруг – слезы застилали глаза. Когда мне удалось добраться до дома, первым делом был включен компьютер. Вход в «восьмерку» для меня был заблокирован.

Прошло уже десять лет, но через раз я просыпаюсь в холодном поту. Мне вовсе не снятся мертвые дети, меня до сих пор преследуют холодные блики толстых линз.

P.S. В данном сообществе все комментарии, которые могли способствовать спасению детей, тщательно стирались. А те, кто не решался на самоубийство таинственным образом оттуда исчезали. Страница создателя группы была фейком.

День всех пустых
Дмитрий Тихонов

 
Тридцать первого октября в час пополудни
он вышел из комнаты, снова зашел.
Минуту смотрел в окно, сжимая добела пальцы.
И разжимая. Потом успокоился,
встал на комод, проверил петлю. Выдохнул. Вдохнул.
Повесился. Просто так, без записок, без слез,
без звонков повис навсегда между полом и потолком.
И капало с мокрых носков, и чернело лицо,
и в опустевшей квартире гремели стрелки часов.
 
 
Минула ночь, и следующим утром,
в День Всех Святых и Пустых,
в День Торжества Павших Листьев,
дверь распахнулась, в квартиру вошли
люди, которые празднуют смерть. Они спросили:
Зачем ты убил себя? И он им ответил,
что просто хотел сделать что-нибудь в этой жизни,
просто хотел ощутить ее вкус, понять,
ради чего суета,
ради чего все ошибки, оргазмы,
сны, расставания, песни, мечты и молитвы.
 
 
Люди, что празднуют смерть,
ничего не сказав, в унисон засмеялись
и стали вскрывать его тело ржавым серпом.
Разрезали кожу, раздвинули ребра,
подставили таз для тяжелой,
густой, дурно пахнущей крови.
И там, внутри, отыскали тех, кем мог стать он,
но так и не стал. Поэта, смотрящего в мир сквозь
очки из порока, любителя худеньких женщин
и анаши. Отца трех детей, с утра до ночи
гнущего спину ради того, чтобы те
не считали его мудаком. И старого деда,
безумного, словно раненый пес,
словно смех из расстрельной ямы,
словно ночная метель.
 
 
Люди, что празднуют смерть,
всех убили своими серпами.
Всех троих – первых двух без труда,
но дед оказался не промах. Руки его
проросли сквозь обои и стены,
сквозь потолок и сквозь пол и ковер на полу.
Руки его извивались,
хватали и рвали когтями стальными,
бритвенно-острыми, когтями,
не знающими пощады.
Но враг был сильнее, враг знал, куда бить,
и вскоре три трупа лежали на ковре,
пропитанном горькой мочой —
тела трех человек, никогда не сказавших ни слова,
не свершившихся, не наступивших,
не настоящих, не живших.
 
 
Люди, что празднуют смерть,
отдышавшись, ему сказали:
Теперь ты действительно пуст.
Теперь ты и вправду мертв.
Теперь ты один из нас. Веселись и танцуй!
Сегодня твой праздник! День Всех Святых и Пустых,
День Торжества Павших Листьев!
Так торжествуй же, лист!
Так воспевай же смерть! Так постигай же смысл —
истинный смысл пустоты!
 
 
Но он лишь молчал в ответ,
лишь смотрел на тела у ног.
Он хотел попросить прощения у тех троих,
у тех, кто не получился, не наполнил собою мир.
У трех незнакомых ему людей,
которыми мог бы стать он,
но так никогда и не стал, хотел попросить прощенья,
но не сказал ничего. Ведь он был мертв,
а мертвецы не помнят правильных слов.
И люди, что празднуют смерть, улыбаясь, ушли,
закрыв за собою дверь. Оставив за ней только труп
в окоченевшей петле, да гремящие, словно набат,
стрелки настенных часов.
 

Похороны старых вещей
Александр Матюхин

– Пап, пап, смотри! – Юлька взволнованно тычет пальцем куда-то вглубь вагона. – Ты видел это? Там дядя сидел, такой, в шляпе и очках! В самом деле! Настоящий! А потом – бац! – и пропал куда-то!

Ей пять лет и она очень любит «перевозбуждаться». Этот термин Ася вычитала на каком-то женском форуме и взяла в оборот. Это решало многие проблемы с ребенком.

Юлька дерется в садике? Перевозбуждается.

Юлька закатывает истерику, когда не хочет есть кашу? Точно. Перевозбудилась.

Не хочет идти к врачу и плачет? Отличный, стало быть, диагноз. Подходит.

Я отношусь к этому проще. Юлька всего лишь маленькая девочка у которой слишком много фантазий в голове. Иногда они вырываются наружу и бывают… скажем, слегка шумными.

– Какой дядя? – спрашиваю, отрываясь от газеты.

– Вон там! Вон там! – Щеки ее краснеют от волнения. Юлька отчаянно хочет, чтобы ей поверили. – Он недавно зашел! А теперь пропал! Представляешь?

Я смотрю, куда указывает Юлька. В вагоне электрички немноголюдно. Середина недели, обед, кто в такое время вообще выезжает за город? Два человека спят. Несколько старушек сгрудились ближе к дверям. Кто-то читает книгу.

– Не понимаю, – говорю.

Юлька, не в силах объяснить, хватает меня за руку и тащит по проходу.

– Смотри! Смотри! Я же говорила! – Она захлебывается воздухом от радости и кашляет.

На лавочке лежат очки и шляпа. Старые такие очки, в толстой оправе. А у шляпы потрепанные края.

Пытаюсь вспомнить, ходила ли Юлька по вагону с начала поездки. Вроде бы нет. Сидела рядышком, сначала играла во что-то в телефоне, потом листала книжку, затем доставала из розового своего рюкзачка то детскую косметичку, то зеркальце, то резинки для волос (как истинная маленькая женщина к пяти годам успела замусорить рюкзачок огромным количеством разнообразного хлама).

– Ты как это увидела?

– Тут дядя сидел! – настаивает Юлька. – Потом мы в тоннель заехали, и он пропал. Я прямо на него смотрела, и все прекрасно видела!

Фантазерка со стажем. Вечно находит какие-то старые и никому не нужные вещи и тащит их в дом. Недавно приволокла грязную расческу с тремя уцелевшими зубчиками. Хвалилась, что наткнулась на нее совершенно случайно и тут же выдумала историю о какой-то потерявшейся девочке, призрак которой блуждает в подвалах недостроенной многоэтажки через два квартала от нашего дома. Асю от таких историй натурально передергивает. Пару раз она пыталась запретить дочери тащить в квартиру разную гадость, но в итоге Юлька тихонько прятала вещи под кроватью, никому ничего не говоря. Мы решили, лучше уж какие-нибудь старые кроссовки и помятые листья из блокнота с рисунками лежат у нее в коробке находок (у школьного стола), чем по разным углам.

Хорошо хоть вещи пропадают из дома так же быстро, как и исчезают. Юлька не сильно заботится о сохранности коллекции.

Между тем Юлька берет очки, вертит их с любопытством.

– Можно, я их себе заберу?

– Зачем?

– Вдруг этот дядя правда исчез? – Она уже сомневается в своих словах. Потом добавляет. – Вдруг он умер, когда стало темно? Темнота его съела! Тогда его вещи надо похоронить!

Я вздрагиваю от неожиданных слов. Неосознанно, на рефлексах, треплю Юльку по золотистым кудрям.

– Ну что ты такое говоришь, глупая. Несерьезно как-то.

– Я похоронила дедушкин пиджак и галстуки, – добавляет Юлька серьезным тоном. – И тогда он перестал мне сниться.

Как считает Ася, одной из причин появившихся «перевозбуждений» стала смерть дедушки год назад. Юлька видела, как он умер. Дедушка повел Юльку к холодильнику, чтобы достать мороженное, и у него остановилось сердце. Падая, дедушка задел головой край стола. Когда мы услышали Юлькины крики и вбежали на кухню, то увидели следующую картину: в темноте кухни горит яркий квадрат света от холодильника, а в этом свете особенно четко видно перекошенное от испуга лицо дочери. Дедушка же, весь в крови, лежал у ее ног.

Я помню, как Ася подхватила Юльку на руки. Свободной рукой захлопнула дверцу морозилки. Это была короткая секунда черноты. Потом я включил свет.

– Он мне долго снился, – говорит Юлька, выдергивая из воспоминаний. – Пришлось взять его вещи и похоронить их. Так положено!

Меня удивляет серьезность ее тона. Удивляет и обескураживает.

– Если хочешь, – говорю, – возьми очки со шляпой, и пойдем уже сядем. Надеюсь, какой-нибудь старикашка не вернется за ними.

– Ты мне не веришь, а так и есть. На похоронах могут находиться только дети. Если взрослого пригласят, то он больше никогда оттуда не вернется. Уйдет вместе с мертвым. Взрослый слишком тяжелый. Груз жизни не даст ему выкарабкаться. А детям можно. Мы легкие и светлые. Как светлячки. Освещаем путь мертвым.

– Пора переставать смотреть телевизор, – бормочу. Хотя, наверное, дело не только в телевизоре. Сейчас на детей отовсюду выливается столько информации, что они просто не успевают ее переварить. Вот и выдумывают всякое.

Электричка начинает притормаживать на какой-то очередной безымянной станции. За окном мелькают покрытые зеленой мякотью деревья.

Юлька подхватывает вещи и бежит к нашему месту. Запихивает в рюкзачок сначала очки, потом шляпу. Улыбается, довольная.

Я говорю:

– Ты мне никогда не рассказывала про похороны… вещей.

– Ты же не спрашивал. Мама тоже не спрашивала.

– Тебе снился дедушка?

– Очень часто. Мне снилось, что он ищет свой пиджак и какой-нибудь галстук. Будто не успел одеться перед тем, как…

Снова сбивчивый детский голосок звучит чересчур серьезно. Мне кажется, что где-то внутри Юльки скапливается то самое «перевозбуждение», которое потом с шумом вырвется наружу.

– И поэтому ты решила закопать его вещи. Чтобы дедушка их как бы нашел, да?

– Похоронить, пап, – морщит носик Юлька. – Я выкопала могилку у нас на даче, положила туда пиджак и галстуки – пять штук, на выбор, – потом прочитала молитву, как тот дядя на похоронах, бросила ком земли и только потом прикрыла землей.

Она именно так и говорит: «прикрыла землей».

Электричка останавливается. Я вижу пустынную бетонную платформу, тянущуюся в бесконечность, среди обступившего леса. Слышно, как открываются двери.

– Сама догадалась или кто рассказал?

– В голову пришло. Он не мог ничего найти, потому что темно. А я освещала, понимаешь? Его путь. – Юлька пожимает плечами и вдруг теряет к разговору интерес. – Я не помню точно. Потом он больше не снился.

В вагон никто не заходит.

«Осторожно, двери закрываются»

Электричка трясется дальше.

Я мну в руках газету, но понимаю, что не могу прочесть ни слова. Стоит один раз оказаться с ребенком без Аси, и сразу узнаешь много нового.

На секунду – или чуть больше – вагон погружается в темноту. Проехали какой-то тоннель.

– Вот, папа, вот! – кричит Юлька и подпрыгивает с места. – Ну как же ты не видишь?

Признаться честно, я увидел. Спящий через два ряда на двух сиденьях человек пропал. Именно в тот момент, когда стало темно. Упал или еще что…

Вскакиваю, подбегаю. На сиденье пачка сигарет и зажигалка. Больше ничего. Хватаю пачку. Внутри три сигареты, крошки табака. Оглядываюсь. В вагоне нас сейчас семь человек. Три бабушки, еще один спящий, мы с Юлькой и девушка лет двадцати.

– Чертовщина какая.

Юлька чуть ли не подпрыгивает от возбуждения. Хватает зажигалку, крутит-вертит.

– Пап, я же говорила! Я же говорила!

Ей легко, она ребенок. А я ловлю себя на мысли, что уже ищу рациональное объяснение. Что-нибудь про оптические обманы, розыгрыши, усталость. Во взрослой жизни чудес нет, но всему приходится искать оправдание. Лежал ли там вообще это человек полчаса назад? Откуда он взялся?

Подхожу к бабушкам.

– Вы там спящего не видели? – спрашиваю. А сам мну сигаретную пачку вспотевшими пальцами.

– Да они всегда тут спят, – отвечает одна. – Углядишь за ними, как же.

Снова мелькает темнота. Проехали под мостом. Что-то задребезжало и гулко лязгнуло. Электричка начала притормаживать.

Юлька берет меня за руку, бормочет:

– Пап, я зажигалку возьму, ладно?

Сдалась ей эта зажигалка…

Очень хочется выйти. В вагоне душно. Мысли делаются рассеянными. Перебираю в уме тысячи причин, по которым мог бы отказаться от поездки. Хотя, на самом деле, ни одна бы из них не сработала. Сегодня у меня выходной. Я сижу дома с дочкой. Так почему бы не смотаться за город к бабке, которая (единственная, блин, на всем свете) отлично вправляет шейные позвонки. Ася позвонила с работы, попросила отвезти ребенка, раз подвернулся удачный день. Разве я мог отказаться?

Электричка останавливается.

Прищурившись от яркого солнца, разглядываю название станции на табличке у платформы. Размышляю над тем, что если выйти сейчас, то можно добраться до бабкиного поселка на маршрутке минут за пятнадцать, а не трястись еще полчаса среди леса.

Со скрипом раскрываются двери. Я почему-то жду, что в вагон зайдет человек, который тут раньше спал, и начнет искать сигареты и зажигалку. Может быть, у него даже будет оправдание произошедшему. Вполне себе рациональное. Взрослое.

Но никто не заходит.

Юлька тянет меня за руку. Мы возвращаемся на свое место. Юлька запихивает в рюкзачок зажигалку и звонко хрустит застегиваемой молнией.

– И ее тоже похоронишь? – спрашиваю.

– Обязательно. Я не хочу, чтобы ко мне кто-нибудь приходил во сне. А если этого дядю сожрала темнота? Всякое бывает.

Голосок ее тонет в протяжном скрежете. Электричка дергается – я едва успеваю подхватить дочку – проезжает пару метров и застывает. Двери все еще открыты. В вагон врывается поток судорожного воздуха с запахами влаги и перегноя.

Ну, что еще?

– Кажись, опять поломатые вагоны пустили, – громко говорит одна из бабок. – С прошлой осени так! Двери где-то заклинило. Теперь стоять часа два будем.

– Отлично! – Настроение портится стремительно. Набираю Асю, чтобы высказать ей все, что думаю о поездке, выходном и о бабке с ее шейными позвонками.

Ася не берет трубку. Ее работа не шибко-то позволяет разговаривать по телефону, когда вздумается. Ничего. Перезвонит. Набираю пару сообщений в мессенджере, отправляю и после этого успокаиваюсь.

Юлька смотрит на меня, приоткрыв рот. Рюкзачок закинула за спину и стоит в проходе. Натянула кепку, козырьком почти на глаза.

– Идем?

– Куда это ты собралась?

– Я не хочу сидеть здесь два часа. Это же ужас какой-то! Давай лучше погуляем, пап, а? Давай погуляем?

Меня дважды уговаривать не надо. Подхватываю сумку, беру Юлькину ладошку в свою ладонь. Выходим из вагона. По платформе беспорядочно рассыпались люди из электрички. Из обрывков фраз понимаю, что действительно стоять придется долго. Кто-то уже спускается с платформы, к тропинке. Где-то неподалеку, судя по доносящимся звукам машин, есть трасса.

Юлька подпрыгивает на одной ноге, потом на другой. Начинает напевать песенку. Ей нравится гулять.

Спустившись с платформы, углубляемся в лес. Вдоль тропинки стоят урны и фонарные столбы. Деревья шелестят на ветру. Проверяю телефон. Ася еще не ответила.

– Папа! Папочка! – вопит Юлька радостно. – Смотри скорее! Белка! Какая красивая!

Она сбегает с тропинки вглубь леса.

– Стой, дурашка! – Иду следом. – Сдалась тебе эта белка.

Юлькин рюкзачок мелькает в траве. Она кричит:

– Пап, ну как ты не понимаешь! Это же настоящая белка! Такая классная! Надо ее сфотографировать!

Это из разряда «перевозбуждений». Юлька забывает обо всем, несется куда-то, сломя голову, и не может остановиться. Надо бы поймать ее и вернуть на тропинку. Последние полгода она раз десять куда-то убегала. Смотришь – стоит на детской площадке, а стоит отвести взгляд, и уже убежала в подворотню, словно увидала там старого друга или позвал кто…

– Иди ко мне! – кричит Юлька откуда-то. – Ну, же, белочка! Я же тебя даже не вижу уже!

Ныряю под разлапистую еловую ветку, прохожу мимо ряда берез. Стараюсь не отрывать взгляда от Юлькиного рюкзачка. Кажется, стало темнее… и холоднее, что ли.

– Юль, давай остановимся, а?

Она будто не слышит. Тараторит:

– Белка! Белочка! Ты где? Иди ко мне! Я тебе орешков дам. У меня есть такие, грецкие, в сахаре!

Под ногами звонко хрустит, и сквозь подошву ботинка болезненно впивается что-то острое.

– Чтоб тебя! – Едва не падаю. Опираюсь рукой о ствол дерева. Поднимаю ногу, нащупываю застрявшую в ботинке то ли иглу, то ли большую занозу. Вытаскиваю. Точно. Игла от шприца. Даже здесь, у черта на куличиках. Загадили страну, наркоманье. Теперь хрен знает, что там на кончике иглы творилось… Проверяю телефон. Ловлю себя на мысли, что проверка сообщений помогает справиться с вновь нахлынувшим гневом. Ася все равно ничего еще не прочитала.

Понимаю, что вокруг тишина.

То есть настоящая тишина.

Я не слышу гула машин. Не слышу звуков ветра в листве. И, – самое главное, – я не слышу голос Юльки.

Холодок пробегает по затылку.

– Юль? – Оглядываюсь, но вижу лишь деревья, кустарники, сверкнувшую на солнце паутину. – Юль, ты где? Серьезно!

Застываю, не дыша, прислушиваюсь. В уши будто наложили ваты. Делаю несколько шагов в том направлении, где в последний раз видел Юльку. Пытаюсь рассмотреть следы в густой траве. Хоть что-нибудь.

И тут начинает казаться, что я услышал ее голосок.

Или не ее?

Кто-то что-то говорит. За деревьями. Скрытый в листве и колючих ветках кустарника.

Торопливо иду – нет – бегу навстречу голосу! Раздвигаю руками ветки и выскакиваю на поляну.

Странная это поляна. Газон словно специально уложили. Он ровный и ярко – ядовито – зеленый. Как на футбольном поле. В три ряда высятся холмики, укрытые давно увядшими цветами. Могилы? Двенадцать крохотных могил!

Замечаю Юльку. Она стоит у свежей ямки метрах в десяти от меня. Рядом с ней еще две девочки, возрастом примерно такие же. Одеты во все черное. Третья девочка чуть поодаль, задумчиво ковыряет носком туфли комья вырытой земли. В руках у нее букет цветов.

– Что происходит?

Они будто не замечают меня. Смотрят в яму.

Делаю шаг в их сторону и в этот момент какая-то невидимая сила крепко берет меня за плечи и дергает назад. Воздух с шумом вырывается из горла, легкие болезненно сжимаются, а в глазах темнеет. Падаю, ломая ветки кустарника, роняю сумку. Что-то остро впивается под ребра. На глазах непроизвольно проступают слезы.

– Что, блин… – с хрипом, тяжело вдыхаю. Поднимаюсь на колени, упершись руками в сырую холодную землю. От летнего жара не осталось и следа.

Юлька поворачивается ко мне, прижимает вытянутый указательный палец к губам.

– Вообще-то взрослым сюда нельзя, – говорит она негромко. – Это же только для детей, пап! Тут только дети! Я же говорила. Тебя пока никто не приглашал! Ты слишком тяжелый. ЖИЗНЬ слишком тяжелая и темная.

– Какие, к черту?..

В мою сторону поворачиваются остальные дети, и тут я понимаю, что вряд ли этим девочкам по пять или шесть лет. Сто шесть. Двести. Миллион. Вот сколько. В их черных без единого намека на белизну глазах застыло время. На их лицах отразилась вечность. Я не знаю, почему вижу это. Становится страшно.

Пытаюсь встать, но неведомая сила давит к земле. Колени впиваются в траву. Пальцы на руках немеют от напряжения. Тяжело дышать.

– Она дело говорит, – произносит одна из девочек. – Взрослым здесь не место. У нас, знаете ли, похороны.

– Похороны? Что?..

– Могилы. Вы не видите, что ли? Это участок кладбища старых вещей. Юля принесла нам. Она умница.

Юлька роняет рюкзачок на землю у темного квадрата вырытой ямы. Расстегивает молнию – вжжжик! – вытаскивает сначала очки со шляпой, потом зажигалку.