Текст книги "Посмотри в мои глаза"

Глава 22

На полпути к домику первого отряда меня перехватывает директор лагеря Дмитрий Сергеевич, который неспешно прогуливается по территории, пряча голову от солнца под бессменной ковбойской шляпой. Я здороваюсь с ним, собираясь пройти мимо, но он замедляет шаг, и я вынужден сделать то же самое.

– Ну, как дела, Кирилл? – раскатисто басит старик.

– Все отлично, Дмитрий Сергеевич, – бодро рапортую я.

– Слышал от Леры, что вы с ней день самоуправления задумали, – говорит он, но по его тону невозможно понять, доволен он этим фактом или нет.

– Да, было бы здорово, мне кажется, – отвечаю осторожно. – Ребята от этой идеи были бы в восторге.

Он задумчиво трет подбородок.

– А вы против? – уточняю я, когда пауза затягивается.

– Не против, – отвечает Панин. – И я рад, что ты помог Лере освоиться в «Синичке». Она очень тепло о тебе отзывалась.

– Правда? – успеваю выпалить я прежде, чем смущенно замолкаю.

Это риторический вопрос, и я не жду на него ответа, но старик продолжает:

– Ты племянницу мою не обижай. Ей и так в последнее время нелегко пришлось.

– Не буду, – отчаянно краснея, бормочу я.

Дмитрий Сергеевич прячет руки в карманы джинсов и монотонно раскачивается на пятках. Создается ощущение, что он хочет сказать что-то еще, но неловко молчит.

– Я пойду тогда?

– И не влюбляйся в нее, – вдруг выпаливает старик. – Она девочка видная, но в августе вернется к себе домой. Живет она, как ты понимаешь, не в столице. Ни к чему вам обоим создавать друг другу сложности.

– Сложности? – непонимающе повторяю я.

– Знаешь ты все, – устало вздохнув, говорит Панин. – Разбитые сердца никого не красят. Ты хороший мальчик, но Лера – она не для тебя.

– С чего вы взяли…

– Кирилл, избавь меня от этого, ладно? – перебивает меня Дмитрий Сергеевич. – Может, я и старый, но глаза у меня есть. Все я про вас с самого начала понял. Еще в кабинете, когда вы «знакомились». Но вам обоим будет лучше, если дальше дружбы дело не зайдет. Ты сейчас можешь сказать, что это не мое дело, и будешь прав. Но Лера – моя племянница. Ближе ее и ее мамы у меня никого нет, поэтому я считаю своим долгом предостеречь вас обоих.

– Ей вы тоже это сказали? – спрашиваю я, ощущая прилив раздражения.

– Она сама все понимает.

– Послушайте, Дмитрий Сергеевич, – говорю я, тщательно подбирая слова. – Я вам действительно скажу, что происходящее между мной и Лерой – наше с ней личное дело. Вряд ли ваши предостережения здесь уместны.

– Но не озвучить их я не мог, – с внезапной грустью говорит старик. – Береги себя, мой мальчик.

С этими словами он поправляет шляпу и, сгорбившись, идет дальше по мощенной булыжниками дорожке.

Беседа с директором оставляет меня в некоем замешательстве. Во-первых, я не припомню ни одного случая, чтобы Панин так бесцеремонно лез в чью-то личную жизнь, хотя романов в «Синичке» всегда было предостаточно. Во-вторых, в его словах о Лере чувствуется какая-то необъяснимая обреченность. Не то чтобы я готов был попросить девушку переехать ради меня в Москву, но его железная уверенность, что с ней у нас все не продвинется дальше финала смены, вызывает вопросы. В-третьих, меня смущает то, что, как он сказал, Лера «все понимает». Что именно она понимает? Что у нас нет будущего или что она не хочет даже того настоящего, которое есть сейчас?

Погруженный в мысли, я дохожу до нужного мне домика с красными флагами. За большим деревянным столом перед ним сидят девчонки из первого отряда и под руководством Кати рисуют акварели. Заметив меня, вожатая как-то недобро скалится и встает со стула.

– Что потерял опять? – понизив голос, чтобы нас не слышали девочки, спрашивает она.

– Я Леру ищу.

– И почему меня это не удивляет? – Ее голос пропитан сарказмом. – Только после разговоров с тобой она без настроения ходит и сейчас с тобой общаться не хочет.

– Кать, скажешь, где она, или нет? – нетерпеливо спрашиваю я. – Это для меня очень важно.

– Важно, конечно, – она кривит губы. – Все у вас всегда важно.

– Послушай… – раздраженно начинаю я, не желая слушать отповедь, может быть, и вполне заслуженную.

– Она пошла в медпункт с одной из девочек, – перебивает меня Катя. – Но тебе к ней лезть сейчас не советую. Она злая и обиженная. Дай ей остыть.

– Мне надо с ней поговорить, понимаешь?

– Понимаю. Но сейчас не надо.

– Мне надо, – настаиваю я.

– Себя хоть послушай! – резко бросает девушка. – «Мне», «я». Разок хоть о ней подумай. Я говорю, что Лере сейчас не до тебя. У тебя был шанс с ней поговорить – ты его мастерски разбазарил. Так что теперь подождешь.

Я в замешательстве смотрю на Катю. Вот уж от кого не ожидал подобной отповеди, так это от нее. Что же Лера ей рассказала?

– Просто поверь мне, – вдруг говорит она, пытливо вглядываясь мне в глаза. – Дай ей время хотя бы до вечера.

Перед уверенностью Кати меркнет моя собственная – теперь я склонен довериться ее чутью и не спешить к Лере. Хотя все внутри меня протестует против этой задержки.

– Я не пойду за ней сейчас, – со вздохом признаю я свою капитуляцию. – Можешь ее номер телефона продиктовать? Напишу ей позже.

Забив под диктовку комбинацию цифр в мобильный, я в расстроенных чувствах возвращаюсь в отряд. Ничего не хочу – только бы скорее наступил вечер. И зачем только я согласился ждать?

За ужином Леру я вижу лишь мельком. Она заходит в столовую, будоража меня одним своим появлением, о чем-то болтает с Ларисой и снова уходит. Когда я пытаюсь разыскать ее позднее, оказывается, что она уехала в город на «Скорой» вместе с девочкой, которой днем требовалась медицинская помощь. Уже в кровати я пишу ей сообщение с просьбой встретиться со мной, но оно так и остается непрочитанным. И я засыпаю с неприятным сосущим ощущением в животе и предчувствием, что зря не доверился себе и не нашел Леру днем.

Рано утром меня будит настойчивый стук в дверь нашего домика. Я резко сажусь на кровати. Паша на соседней койке делает то же самое, непоколебимым остается только сон Матвея, который спокойно дрыхнет, несмотря на шум.

Натянув на себя шорты, я босиком подхожу к двери и, распахнув ее, сталкиваюсь нос к носу с Катей.

– Лера с тобой? – спрашивает она встревоженно.

– Нет, конечно, – отвечаю я, протирая глаза.

– Кир, я не знаю, что делать, – едва не плача, говорит Катя. – Она пропала.

– В смысле? Она же уехала в город.

– Она вернулась вечером. Перед сном сказала, что прогуляется, и до сих пор не вернулась.

– Звонила ей?

– Ее телефон остался на зарядке в домике.

– Может быть, она у Панина?

Катя отрицательно мотает головой:

– Охранник сказал, что видел, как она выходила за территорию вечером.

– И не вернулась?

Девушка всхлипывает, а меня вдруг прошибает холодный пот.

– Кирилл, вдруг с ней что-то случилось?

Глава 23

Когда я выбегаю из домика своего отряда, наспех натянув толстовку и кроссовки, с хмурого неба накрапывает дождь. Еще очень рано, но воздух непривычно влажный и прохладный. Даже не верится, что вчера безжалостно палило солнце и температура стояла за плюс тридцать.

На улице я один. Катя в это самое время, должно быть, объясняет Паше, что случилось, потом они вместе пойдут к Панину – таков был наш план. А я не могу ждать: если Лера попала в беду, каждая секунда на счету.

Я не позволяю себе удариться в панику, но на душе неспокойно и от волнения скручивает желудок. Рядом с лагерем лес, а она хрупкая девушка. И она не должна быть там или где бы то ни было одна в такое время.

Где искать ее, я не знаю. Но первым делом бегу к КПП, через который, по словам Кати, она накануне вышла за территорию лагеря. До того как прийти ко мне, девушка успела сделать круг вокруг лагеря и перекинулась словами с охранником, который, судя по всему, видел Александрову последним.

Я добегаю почти до указателя «Синички», потом сворачиваю обратно, прикидывая, куда Лера могла пойти из этой точки. И пошла ли? А если кто-то забрал ее прямо с парковки на машине? Но если она уехала, то почему не взяла с собой телефон? Почему никому ничего не сказала?

Снова расспрашиваю охранника про вчерашний вечер. Он подтверждает, что видел, как Лера выходила. Никуда не торопилась. Была одна. Ушла в сторону леса и больше не возвращалась. Мне хочется наорать на него, спросить, почему он не поднял тревогу раньше: в конце концов, из лагеря ушла не просто вожатая, а племянница директора, но все это сейчас бессмысленно.

Недолго думая, я бегу к озеру. Именно туда, к дальнему берегу, где много дней назад я подглядывал за Лерой. Бегу той же тропинкой, внимательно глядя по сторонам, спускаюсь к пляжу, кричу ее имя, но вокруг тишина, прерываемая лишь резкими звуками, издаваемыми дикими птицами, и ни души.

Дождь все усиливается, свистящими порывами налетает пронизывающий ветер, забираясь под одежду, небо затягивают низкие свинцовые тучи. Я возвращаюсь на тропу. Передо мной расстилается лес, который сейчас кажется чужим и неуютным. Тревога усиливается. Несмотря на холод, на спине выступает неприятный липкий пот. Нет, это не из-за пробежки. Просто мне вдруг становится очень страшно.

Честно, я не знаю, что делать дальше. Свою основную версию я уже проверил, и она оказалась ложной. Теперь я могу вернуться в лагерь. Узнать, как обстоят дела там, понять, обратился ли Панин в полицию. Но я боюсь уйти и потерять драгоценное время, если Александрова все еще где-то здесь.

– Лера! – сложив ладони в форме рупора, кричу я так громко, как только позволяет объем легких.

В ответ лишь тишина, но я упрямо кричу снова:

– Лера!

Замираю, прислушиваясь. И вдруг различаю что-то, от чего сердце уходит в пятки. Слабый и едва слышный вскрик.

– Лера!

Возможно, это лишь игра моего воображения, которому так хочется верить в лучшее, но что-то, что я даже не могу толком разобрать, вновь раздается откуда-то издалека.

Я снова срываюсь на бег. Под подошвой кроссовок скрипят земля и мокрая трава, дыхание прерывается, в груди стучит как отбойный молоток, а легкие с трудом качают воздух.

– Лера! – снова кричу я.

На этот раз ответ, который я получаю, больше похож на реальность. «Я здесь», – чудится мне. Я с новыми силами продолжаю прокладывать себе путь дальше.

Я зову ее снова и снова, каждый раз получая в ответ все более четкий ориентир. И вот выбегаю на полянку у малого озера.

Уже здесь от облегчения у меня подкашиваются колени. Лера, целая и невредимая, сидит на огромном валуне. Ее лицо бледное, губы посинели, волосы разметались по плечам. И глаза заплаканные, красные. Но при виде меня в них загорается огонек надежды.

– Кирилл, – выговаривает она дрожащим голосом, показывая на правую ногу между двумя камнями. – Я застряла. Думала, никто не придет за мной…

Она горько всхлипывает, по ее щекам начинают течь слезы. Я же бросаюсь к ней и беру за руки, растирая ледяные пальчики.

– Ш-ш-ш, – шепчу я. – Я здесь. Ты совсем заледенела.

Не раздумывая, сдергиваю с себя толстовку. Она чуть влажная от дождя, но теплая, а Лера дрожит от холода.

– Давай помогу тебе, – говорю я, цепляя край ее тонкой мокрой кофты и ловко стаскивая ее со стройной фигуры. – Ну вот.

Когда девушка утопает в моей толстовке, я несколько раз растираю ей плечи и концентрирую все внимание на ноге, которая провалилась в зазор между двумя валунами. Лера снова громко всхлипывает, ее с удвоенной силой начинает бить дрожь. Беру ее лицо в ладони и заставляю ее взглянуть на меня.

– Посмотри в мои глаза, – приказываю строго, пытаясь не допустить ее нервного срыва. – Все будет хорошо, слышишь?

– Я боялась, что придут медведи… – шепчет она. – Всю ночь… Боялась уснуть… Слышала, что ты говорил.

– Про медведей я для ребят сказал, чтобы они не совались в лес, – говорю мягко, мысленно давая себе подзатыльник. – Нет тут никаких медведей.

– Да? – Заплаканные глаза смотрят на меня с облегчением и укором. – А я тебе поверила.

Наши взгляды встречаются. От беззащитности и страха, которые я читаю в испуганных фиалковых глазах, у меня сжимается сердце.

– Я сдвину камень, ты тащи ногу наверх, – инструктирую Леру, прочищая горло. – Поняла?

– Он тяжелый, – предупреждает она. – Я пыталась. Сломала все ногти.

– Ну, допустим, я чуть-чуть посильнее тебя, – иронично замечаю я, пытаясь разрядить обстановку.

Встаю на ноги и осматриваю полянку в поисках подходящей ветки, которую можно было бы использовать как импровизированный домкрат. Но стоит мне сделать шаг в сторону, как Лера мертвой хваткой цепляется за мою руку.

– Не уходи. – В ее осипшем голосе звучат панические нотки.

– Я никуда не уйду, – говорю я, склоняюсь над ней и нежно касаюсь губами ее влажного лба. – Не оставлю тебя, понимаешь?

Она кивает, но губы дрожат. Вот-вот снова расплачется. В этот миг мне очень хочется заключить ее в объятия и утешить, но дождь становится сильнее, она замерзла, и ее надо как можно скорее отвести в лагерь и показать врачу. Все остальное я обязательно сделаю позже.

Не теряя времени, я обхожу поляну по кругу и поднимаю с земли толстую ветку. Проверяю ее на прочность и возвращаюсь к Лере, которая, не отрываясь, следит за каждым моим движением.

– Смотри, я вставлю ее между камнями и попытаюсь сделать щель шире, – инструктирую четко. – Когда скажу, тащи ногу наверх. Поняла?

Лера кивает.

Просунув палку между камнями, я наваливаюсь на нее что есть силы, надеясь, что она не треснет.

– Раз, два, три, – упираюсь ногами в землю и тяну на себя палку. – Давай!

Я вижу, как в раздавшемся проеме показывается тонкая нога со сбитой щиколоткой, а в следующий момент Лера обвивает вокруг меня руки и исступленно шепчет:

– Спасибо… спасибо…

Я бросаю палку на землю и разворачиваюсь, сам обхватываю Леру за талию и прижимаю к себе. Сейчас, когда она рядом, когда ей ничего не угрожает, я наконец-то могу выдохнуть.

– Что же ты делала тут одна, дурочка, – беззлобно бормочу я, вдыхая ее запах. Мята и мандарины. Пахнет как облегчение. И счастье.

– Я просто хотела подумать. Побыть одна. Не заметила даже, как провалилась. Так глупо…

Мне одновременно хочется отругать ее, чтобы она больше не смела в одиночестве соваться в лес, и утешить. Обнять покрепче, поцеловать, насладиться ощущением ее хрупкого тела, прижатого ко мне.

– Давай возвращаться, ты вся дрожишь, и Катя с Пашей уже, наверное, поговорили с твоим дядей. Возможно, он уже даже составил заявление в полицию.

– А как ты узнал?

– Катя сказала. Она хорошая подруга, – говорю я, но в этот миг небо над нами словно раскалывается, извлекая наружу оглушительный раскат грома. – Потом поговорим, хорошо? Ты идти можешь?

Нехотя отстраняюсь от Леры и снова опускаюсь перед ней на корточки. Внимательно осматриваю ее ногу, но, кроме большой ссадины на щиколотке, ничего не вижу.

– Кажется, все в порядке, – шепчет Лера, опираясь на пострадавшую ногу. – Только затекла немного.

– Тогда пойдем, пока ты совсем не заледенела и нас не смыло дождем. Обопрись на мое плечо. И если будет больно, говори.

Глава 24

– Со мной все нормально. Правда. Это лишнее.

Хмуро смотрю на Александрову, которая с обреченным выражением крутится на кушетке, пока медсестра «Синички» хлопочет вокруг нее, измеряя температуру и давление.

– Сиди спокойно, – резковато бросаю я, раздраженный ее беспечностью. – И дай Римме Ивановне сделать свою работу.

Сейчас, когда Лера в безопасности, я позволяю себе немного передохнуть. Эта пружина внутри, которая болезненно сжалась в тот момент, когда рано утром я открыл дверь и увидел на пороге встревоженную Катю, распрямилась. Но стало ли мне легче? Вряд ли. В голове все еще возникают беспорядочные картины того, что с ней могло случиться ночью в лесу. И от одной мысли, что я мог не найти ее так быстро, у меня по спине бежит холодок страха.

Я смотрю на склоненную белокурую голову, спускаюсь по хрупким позвонкам, гипнотизирую взглядом шею, к которой прилипла влажная прядь, любуюсь ее профилем. На щеках все еще заметны высохшие дорожки слез, губы слегка дрожат, темные круги под глазами отчетливо контрастируют с бледной кожей. Если бы с ней что-то случилось…

Медсестра берет в руки стетоскоп и, замерев, посылает мне выразительный взгляд через плечо.

– Выйдите, молодой человек, – строго говорит женщина.

Я не хочу выходить. Естественно. Это глупо, но сейчас мне просто страшно спускать с Леры глаза, как будто она может исчезнуть, как делает это постоянно. Мой взгляд находит встревоженные фиалковые озера – она смотрит на меня смущенно, напряженно и, наверное, немного подозрительно. Не очень удивительно после того, что я устроил накануне.

– Я жду, – напоминает о себе Римма Ивановна.

– Я буду за дверью.

Уже там, в коридоре, я устало закрываю глаза и сползаю по стене на пол. Голова разрывается от мыслей и вопросов. Многие из них я хочу задать Лере: кто постоянно ей звонит, почему она плакала, зачем на ночь глядя пошла гулять. На другие я бы хотел найти ответы в самом себе, потому что пока вопросов к себе у меня больше, чем ответов.

Где-то в отдалении хлопает дверь, слышатся торопливые шаги.

– Как она? – Хриплый голос Панина разрезает тишину больничного крыла «Синички».

– С ней все будет в порядке, – отвечаю я, вставая на ноги. – Римма Ивановна ее осматривает.

– Может быть, стоит отвезти ее в город? В больницу? – спрашивает он, заламывая руки. На морщинистом лице тень неподдельного беспокойства и страха.

– Давайте дождемся, что скажет Римма Ивановна, – предлагаю я.

Забавно, но моя первая реакция на случившееся – немедленно посадить Леру в машину и повезти в город, чтобы ее обследовали врачи. Сейчас, когда страх немного отступил, когда я своими глазами увидел, как профессионально выполняла свою работу штатный врач «Синички», я готов прислушаться и к самой Лере, которая убеждает, что в порядке, и к Римме Ивановне.

Панин опускается на кушетку у стены. Какое-то время мы сидим в тишине, которая позволяет слышать приглушенные звуки разговора за дверью, но разобрать слова не представляется возможным.

– Что с ней произошло? – спрашивает Панин, когда молчание затягивается.

– Как я уже сказал Паше, а он, я знаю, передал вам, Александрова неудачно вышла погулять. Нога в кроссовке провалилась и застряла между камнями.

– Ох уж эта Лера, – раздраженно бормочет Панин. – Разве так можно: ночью соваться в лес?

– Ваша племянница полна сюрпризов, – с мрачной иронией замечаю я.

Директор снова вздыхает, потом вдруг кладет руку мне на плечо и крепко его сжимает, явно вкладывая в этот жест особый смысл.

– Спасибо, Кирилл. Просто спасибо.

Еще через пару минут дверь процедурного кабинета открывается. Я вскакиваю на ноги. Панин тоже поднимается и сталкивается нос к носу с Риммой Ивановной.

– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – говорит она вежливо и еще до того, как Панин успевает что-то спросить, тараторит: – Все у Леры хорошо, не волнуйтесь. Она перемерзла и не выспалась, на ноге содрана кожа, но она молодая и здоровая, все будет в порядке. Сегодня я оставлю ее в больничном крыле – понаблюдаю за ее состоянием.

Пока директор слушает фельдшера, я через ее плечо фокусирую взгляд на Лере. Она полулежит на кушетке с закрытыми глазами, словно боится взглянуть на меня и своего дядю, один ее вид, такой беззащитный и трогательный, заставляет мое сердце болезненно сжаться.

Выслушав медработника, Панин заходит в кабинет и медленно опускается на кушетку рядом с Лерой.

– Напугала ты меня, Лерочка, – говорит он глухо.

Девчонка открывает глаза и, склонив голову, трется щекой о его руку. Этот жест такой искренний и личный, что я внезапно чувствую себя здесь лишним.

– Знаю, дядя Дима. Извините меня.

Панин тяжело вздыхает и нежно целует ее в макушку.

– Сегодня отдыхай, а завтра мы поговорим. Хорошо? Расскажешь мне все про свою поездку и…

Лера вдруг резко вскидывает голову и ловит мой взгляд.

– Попроси, пожалуйста, Катю принести мне сменную одежду и телефон, – просит она мягко, но меня не оставляет ощущение, что что-то в словах Панина ее взволновало и она нарочно обратилась ко мне, чтобы прервать его. – И… Спасибо тебе, Кирилл.

Этой фразой она явно намекает на то, что мне пора уходить. И не возвращаться. И это снова наводит меня на мысли, что есть что-то, что-то очень важное, что она изо всех сил хочет от меня скрыть.

– Хорошо, Лера, – соглашаюсь я, готовый в текущих обстоятельствах дать ей эту передышку, чтобы позднее обязательно вытрясти из нее правду. – Отдыхай.

Покинув медицинское здание, я направляюсь к домику первого отряда. Уже прозвенел гонг, и на уютных улочках «Синички» стало многолюдно и шумно. Для многих день только начинается, а я за несколько утренних часов пережил столько эмоций, что кажется, день должен как минимум клониться к вечеру.

Вожатую Катю я ловлю в дверях.

– Как она? – спрашивает она обеспокоенно.

– Ей отдохнуть надо. Она ночь не спала. Римма Ивановна хочет оставить ее сегодня под наблюдением, – говорю я. – Она просила тебя принести ее телефон и сменную одежду.

Катя сводит брови на переносице и поджимает губы.

– Я не могу сейчас. Лариса сегодня выходная. Мне ребят на завтрак надо вести и… Блин.

– Собрать все, что ей нужно, успеешь? Я отнесу.

Катя кивает. Ее улыбка преисполнена благодарности и тепла – сейчас она совсем не такая колючая, как вчера.

– Спасибо тебе, Кирилл, – говорит она с чувством пять минут спустя, передавая пакет с вещами для Леры. – Спасибо, что откликнулся, что так быстро среагировал, что нашел ее.

Когда я возвращаюсь в медицинский корпус, Римма Ивановна в процедурной обрабатывает разбитую коленку какого-то мальчишки. Увидев меня, она кивает в сторону коридора и говорит:

– Палата слева. Я скоро подойду.

Леру я нахожу лежащей на застеленной кушетке. На ней больничный халат, волосы рассыпались по плечам, глаза закрыты. Видимо, переживания прошедшей ночи дали о себе знать – она отключилась, едва голова коснулась подушки.

Осторожно опускаю пакет на тумбочку рядом с ней, а сам присаживаюсь на край кушетки. Я вижу, как размеренно поднимается ее грудная клетка, как тихо она дышит, как умиротворенно выглядит ее лицо. Протянув руку, аккуратно отвожу со лба упавшую на глаза прядь волос.

Ее ресницы вздрагивают, глаза медленно открываются, фокусируясь на мне.

– Кирилл… – Голос такой тихий, что я скорее читаю собственное имя по губам, чем слышу его.

– Ш-ш-ш… Отдыхай. Ты в безопасности.

Уголки ее губ едва приподнимаются, словно на большее у нее просто не хватает сил.

– Спасибо, – шепчет она, снова закрывая глаза.

Я сижу без движения минуту, две, может быть, пять. Просто смотрю на нее, не в состоянии оторваться. За все время нашего знакомства мы никогда не были так близко настолько долго. И я позволяю себе рассмотреть ее в деталях – несколько веснушек на носу, чуть загнутые на кончиках длинные ресницы, мягкий овал лица… И запах. Тот самый запах мяты и мандаринов, который тонкой лентой окружает Александрову, где бы она ни была.

– Ну, как себя чувствует моя пациентка?

Римма Ивановна с шумом заходит в палату, но, заметив, что Лера спит, замирает у порога.

– Ей надо отдохнуть, – говорит она.

– Да, – соглашаюсь я. – Зайду к ней позже.

Я встаю на ноги, собираюсь уходить, но тут замечаю на стуле аккуратно сложенную толстовку. Ту самую, мою, в которую я укутал Леру в лесу. Я подцепляю ее пальцами и прижимаю к себе – ей она уже ни к чему.

Бросив последний взгляд на спящую девушку, я выхожу из палаты. Путь до домика своего отряда проходит как в тумане – за мной неотступно следуют воспоминания о Лере и ее запах, который, кажется, стал даже ярче, чем я помнил. С внезапным озарением я опускаю глаза на толстовку в руках и медленно подношу ее к носу. Стоит мне вдохнуть, как губы сами собой растягиваются в улыбке.

Мята и мандарины.

Александрова дурманит меня даже на расстоянии, не прилагая к этому никаких усилий.