Текст книги "Время перемен"

– Мне все говорят, что похож на молодого и борзого чиновника. Все говорят, и все ошибаются. Я совсем не такой.

– Знаете, это хорошо, что вас так воспринимают. Главное, они не догадываются, какой вы на самом деле.

Перов с интересом посмотрел на нее.

– Этот вывод вы сделали, опираясь на свой опыт?

– И на свой – тоже. Зачем людям лишняя информация. Она приводит к ошибочным умозаключениям.

Перов рассмеялся.

– Да, правильно, я как-то с этой стороны не подходил к вопросу.

– А зря, – подмигнула ему Кира.

– Послушайте, поднимайтесь к нам! Лиля дома. Я тут накупил всего вкусного и вредного. Чай будем пить. А еще есть коньяк и шампанское!

– А давайте, – неожиданно для себя согласилась Кира. С Перовым было легко и все проблемы вдруг стали обыденными, и в гости захотелось. Как раньше, когда Кира заглядывала к Мельниковым и оставалась у них до позднего вечера. Когда были разговоры, воспоминания Тамары Леонидовны, важность Петра Вениаминовича в его скупых и осторожных намеках на разные события. У Киры даже на душе стало тепло – так захотелось вернуться в те дни или хотя бы попасть в эту гостеприимную квартиру.

– Да, я с удовольствием. Знаете, Стас, в этом доме прошло мое детство, хотя я здесь и не жила. Но люди были добры ко мне. Они видели, что мы жили иначе. Родители Лили заботились обо мне и помогали моим родителям. А еще здесь можно было обсуждать все, что волновало подростков. Это же очень важно!

– Да, – согласился Перов, – мои тесть и теща замечательные люди. И очень жаль, что вот так, в возрасте, когда можно многое сделать, они остались не у дел.

– Да, это плохо. – Кира вспомнила о своих родителях.

Тем временем они вошли в подъезд. Кира огляделась и вдруг поняла, что прежняя номенклатурная роскошь побледнела и посерела. То, что было внушительным, стало средненьким и даже бедненьким. Кира видела уже новые дома, новые квартиры, новые офисы. Площади были другими, а на смену красным дорожкам и линолеуму пришли немецкое ковровое покрытие и итальянская плитка. И лифт оказался стареньким. И дубовая дверь квартиры показалась несколько замызганной. Перов сначала вытащил ключ, а потом все же позвонил.

– Мало ли, не будем пугать Лилю.

– Не будем. – Кира осматривалась.

– Я думаю, что мы уедем отсюда. Уже присмотрел себе дом. В районе Ленинского проспекта. Там наше ведомство строит. Нам скидка будет, да и кредит в нашем же банке льготный.

– Здорово! Ничего не меняется. Все так же есть группа населения, у которой и свой банк со своим выгодным кредитом, и свои дома, и своя поликлиника… Перов растерянно посмотрел на нее.

– Ну я же не виноват, что так можно…

– Я вас не виню, я руками в удивлении развожу.

В это время открылась дверь и показалась Лиля. На ней был длинный шелковый халат, тапочки и белые перчатки.

– Зачем перчатки?! – воскликнула Заболоцкая.

– Кира? Откуда?

Воскликнули они одновременно, а потом рассмеялись и бросились обнимать друг друга.

– Ты где ее нашел?! – Спустя минуту Лиля обратилась к мужу.

– На улице, – отвечал тот.

– Тебя выгнали из твоего пустого дома?! – рассмеялась Лиля.

Кира тоже расхохоталась, а Стас пояснил:

– Иду, смотрю лицо знакомое. Хоть и немного изменившееся.

– Да, ты изменилась, – согласилась Лиля, – да проходи же!

И Кира прошла. Она ожидала увидеть тот самый уютный порядок, который царил во времена Тамары Леонидовны. Но увидела Кира чашку из-под кофе со следами помады, разбросанную по большому круглому столу косметику – тушь, помаду, карандаши. Полузадушенный тюбик из-под крема валялся на кресле, большое розовое полотенце свисало с ручки двери. Увиденный беспорядок прекрасно сочетался с Лилей в халате и косметических перчатках, но щеголеватый Стас Перов совершенно не вписывался в обстановку. Более того, Кира заметила, что Стасу неудобно за беспорядок.

– Лиля, давай гостью усадим так, чтобы она не оказалась в компании какой-нибудь баночки с пудрой, – сказал он, смеясь.

Лиля отреагировала остро.

– Ну, усади, – резко сказала она, – но таких мест нет. А потом Кира пудры не боится! Кира, ты же наконец научилась пользоваться косметикой? Хозяйственным мылом больше не умываешься?

Заболоцкая растерялась – столько издевки было в этом вопросе. И голос подруги прозвучал грубо. Перов же хмыкнул, убрал грязную чашку со стола, тюбик с кресла и сделал приглашающий жест:

– Проверено, мин нет. Прошу!

Кира засмеялась – Перов как-то сгладил обстановку. Лиля плюхнулась с размаху на диван, подобрала ноги и спросила:

– Ну, ты все там? В своем бомжатнике живешь?

– Где? – не поняла Кира.

– Ну, в заброшенном доме?

– Сейчас я живу в высотке. Но квартира в нашем доме – моя. Дом так и стоит – никто его не трогает, как ты могла заметить.

– Да, я заметил. Что фасад подновили и часть строительных лесов сняли, – в комнате появился Перов, – кстати, с тех пор как я узнал, что вы и еще несколько жильцов остались жить в таком доме, я невольно зауважал и жильцов, и сам дом. Что-то в нем магическое, верно, есть.

– Ты-то откуда знаешь? Про дом, жильцов и магию этой развалины? – прищурилась Лиля.

– Во‐первых, ты сама мне рассказывала. А потом, я через день хожу в магазин. А ты же знаешь, я пешком люблю ходить.

– Ага, это же приятней, чем дома сидеть и делами заниматься.

– Лиличка, я на работе провожу по десять часов, пройтись иногда необходимо.

– Уж про работу не рассказывай только!

Перов рассмеялся.

– Кира, чай? Кофе? Девушки, я купил свежий хлеб, масло, сыр, незнакомый еще, и всяких фруктов. Давайте я вам сейчас все это принесу?

– Если можно, я бы с удовольствием! – Кира специально опередила Лилю, испугавшись, что та опять скажет гадость.

– Ну давай, – протянула Мельникова.

Перов исчез на кухне.

– Что ты так? Может, мне уйти? – спросила Кира. – Может, я не вовремя? Но, понимаешь, мы так давно не виделись. И еще. Оказалось, что я скучаю по вашему дому, по Тамаре Леонидовне, Петру Вениаминовичу, по тем встречам, которые здесь были. Я так благодарна твоим родителям!

– Ну, конечно… – начала было Лиля, впрочем, осеклась. Наверное, заметила на лице Киры возмущение. Заболоцкая действительно теряла терпение – подруга вела себя грубо, ставила и мужа, и гостью в неловкое положение.

– Так что ты бесишься?! – Кира решила превратиться в прежнюю Киру, которая говорила что думала. – Ты грубишь мне, мужу.

– Я? Я?! – Лиля возмутилась, а потом сказала: – Ты думаешь, он такой хороший? Заботливый? Он «гуляет». У него сплошные бабы на уме, сауны… Ты же знаешь, что такое теперь сауны.

– Знаю, – кивнула Кира растерянно, – а на вид…

– На вид! На вид он образцово‐показательный. А я сижу дома… Обеспечиваю покой и быт!

– Извини, подруга! – не удержалась Кира. – От такого быта я бы сбежала. У вас же здесь просто погром. Тамара Леонидовна не потерпела бы ни минуты!

– Пусть. Я знаю, что бардак. Пусть терпит. Как он, так и я! – сверкнула глазами Лиля.

– Ты не хочешь пойти работать? Глядишь, лучше отношения станут. А то ты в таком виде…

– Перебьется, хочет гулять, так пусть платит мне за неудобство.

– Вот это да! Когда вы успели до такого дойти? Ведь мы же недавно с тобой разговаривали…

– Я не стала тебе рассказывать. – Лиля отвела глаза.

Перов появился с подносом – накрыто было толково, аппетитно, даже ломтики лимона были поданы со специальной вилочкой.

– Спасибо. – Кира сделала себе бутерброд, ела с удовольствием. «За нравственные муки пусть они платят вкусным сыром. Так, кажется, рассуждает Лиля», – подумала она.

Между тем Перов ухаживал за женой, предлагал варенье, виноград, сделал ей бутерброд. Та принимала эту заботу как бы милостиво. «А ведь он ее отравит. И правильно сделает!» – вдруг подумала Кира, вспомнив многочисленные детективные романы. Эта мысль ее рассмешила и она залилась хохотом. Перовы чуть не выронили чайные ложечки.

– Что это ты? – спросили они в один голос.

– Я просто представила всех нас участниками драмы в стиле Агаты Кристи.

– С чего бы это? – подозрительно спросила Лиля.

– Ну, просто! Представила и все!

А вот Перов понял. Он улыбнулся Кире одними глазами. «Черт, не прост мужик. Умен и терпелив. Но Лильку бросит. Не потому, что бабу найдет. А потому что она – злая. Недобрая», – вздохнула про себя Заболоцкая. Перов ей понравился. Это был уже не тот красивый, немного инфантильный мальчик, а это был мужик, который, видно, работал так, что карьера ему была обеспечена. Он воспитан, умен, с чувством юмора. «А глаза-то у него какие! – подумала Заболоцкая. – Дура Мельникова».

Гости не получились. В этом доме поселился дух разрушения. Здесь уже не задерживался покой, безмятежность, ласка. Здесь чувства вскипали, речи кололи, улыбки были злыми. Здесь не хотелось задерживаться, потому Кира, как полагается, выждала после чая минут десять и стала прощаться. Ей было обидно, что воспоминаний не получилось, что душой она не отмякла.

– Я вас провожу, – вдруг неожиданно сказал Перов.

– Ты мне нужен дома, – тут же возразила Мельникова, – надо поправить кое-что в ванной комнате.

И она стала подробно рассказывать, какое все тут старое.

– Я же говорю, надо переезжать, – поддержал беседу Перов, – вот мы с Лилей поедем скоро дом смотреть.

– Сам поезжай на эти выселки. – Лиля независимо запахнулась в свой халат.

– Хорошо, как скажешь, – терпеливо сказал Перов, – но Киру я провожу, мне надо сигареты купить.

Последнее было сказано твердо, и Кира поняла, что Перов перед женой не пасует, а просто старается не скатываться в скандал.

Они вышли из дома, провожаемые взглядами консьержки, которая заняла место бывшей охраны.

– Тетка смотрит вслед, – сказала Кира, – а раньше были ребята. Высокие, крепкие, в костюмах.

– Да, я помню, – сказал Перов.

– И дом выглядит иначе. И все вообще оказалось другим.

– Это мы не знали. Что можно по-другому. А дом хороший, добротный. Лиля не хочет сделать ремонт, говорит, что смысла нет.

– Как же так? – удивилась Кира. – Вы же живете здесь. Наоборот, сейчас можно такую игрушку сделать. Я, когда решу проблему с жильем…

– Кстати, ты действительно в высотке живешь? – удивился Перов.

– Нет, конечно, я просто так сказала. Тон задел. И про бомжатник обидно было.

– Еще бы. У вас такой дом, оказывается. Это знаменитый дом Львова, купца. Один из первых доходных домов. На старых фотографиях часто встречается узкий фасад, крыша остроконечная.

– Да, эти боковые флигели – это позже пристроили. Но они шли отдельными номерами. Я сама узнавала. А сам дом был в три окна, – сказала Кира и удивилась, что Перов заговорил на эту тему, – но я сейчас не всегда бываю там. Я с другом живу. Ну, понимаете.

– Понимаю, – просто ответил Перов.

– Но в дом свой вернусь. Там, говорят, уже есть хозяин. Я бы у него квартиру эту выкупила.

Перов посмотрел на нее с уважением.

– Сами заработали? Или друг поможет?

– Сама пока не заработала. А у друга не попрошу. Я и так ему должна. На один свой проект, как теперь говорят, взяла в долг. Вот верну и тогда погляжу.

– Вы – деловая, – рассмеялся Перов.

– А куда деваться? У меня нет никого, чтобы помочь.

– А друг?

– С какой стати? У него свои проблемы могут быть. Да и рассчитывать можно только на себя.

– Это правильная точка зрения. Хотя я с удовольствием помогаю Лиле. И ее родителям. И своим. Но она все недовольна. И мерещатся ей любовницы мои.

– А их нет? С такой внешностью, мозгами, работой, положением? И нет любовницы?! Это же немодно сейчас! – рассмеялась Кира.

– Нет, мне некогда, – совершенно серьезно ответил Перов, – да и не хочу. Мы поженились по любви…

Кира удивилась откровенности, с которой говорил муж Лили.

– Тогда просто перетерпеть надо. И отправить ее на работу. Она же от безделья злится.

– Кира, а вы не могли бы заходить к нам почаще? Лиля почти ни с кем не общается.

– Я постараюсь, но обещать не могу. У меня и магазины, и вот это новое дело. И к родителям надо ездить. А еще соседки.

– Соседки, те самые?

– Да, старуха Беглова и Мезенцева Римма Станиславовна. Мы в этом доме втроем живем.

– Боже, как же здорово! В этом что-то отважное. Такой, знаете ли, нонконформизм. Впрочем, я уже говорил это.

– Да что вы?! – рассмеялась Кира. – А по-моему, мы просто спятили. Так нам все говорили. Ну и были у каждой свои резоны. Мне надо было остаться одной. От родителей отселиться. Вот я и попробовала. Старуху Беглову с собой не пригласили родственники. Понимаете, формально вроде позвали. Мол, новая квартира… А на деле на таких условиях, что лучше остаться в старом доме. Мезенцева утверждает, что и хоронить мы ее будем. Никто не вспомнит. Мезенцева… Мезенцева – у нее свои резоны. Личные.

– Смелые вы, – повторил Перов, – Лиля так бы не смогла.

– Ну так и жизнь у Лили была другая. Зато она сразу пошла учиться. А я… Я – работала в хозяйственном магазине, вечерний…

– Какая разница, как учиться. Главное, чтобы оно было. Образование, чтение книг. Разговоры с умными людьми, – сказал Перов.

Кира вдруг остановилась.

– Знаешь… Можно же на «ты»? – И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Меньше всего я хочу прожить так, чтобы между мною и мужем были банки с вареньем, картошка на огороде и километры ссор. Я не против варенья и картошки, но я против подобной ограниченности. Понимаешь, семья – это не выживание, как раньше. Семья – это жизнь.

– Да, конечно. А сейчас у тебя как?

Кира задумалась. Как они жили с Гриорьевым? Хорошо жили, спокойно. Олег Борисович не был диктатором, любил ее, понимал ее. Григорьев заботился о ней. Заболоцкая все это понимала, но… Но она понимала, что с ее стороны любви не было. Была благодарность и привязанность. «А это уже кое-что!» – сказала она себе, а Перову ответила:

– Нормально я живу. Мы так много работаем, что времени на какие-то особенные нежности или особенные ссоры не остается.

Перов промолчал. Наконец они дошли до дома Киры.

– Знаешь, пожалуй, я навещу своих соседок. Давно я у них не была, – сказала Кира.

– Хорошо. Тогда до свидания. И помни о моей просьбе, – Перов помялся, – приходи к нам почаще. Я все понимаю, ты работаешь, как собака. Я сам такой. Это же только считается, что чиновники штаны просиживают. А у меня в месяц до пятнадцати командировок. И все самолетами, все в Сибирь, на месторождения.

– Ты такой молодой, а уже…

– Это благодаря Петру Вениаминовичу. Студентом туда меня запихнул. Но я и сам не ленился. Я вкалывал и ни от чего не отказывался.

– Молодец, – похвалила его Кира, а потом рассмеялась: – Знаешь, ты мне не нравился. Я даже Лиле всю голову проела, чтобы она не выходила замуж за тебя. Мне казалось, что ты нашел выгодную невесту, а потому и женишься.

– Но она и была выгодной невестой, – рассмеялся Перов, – только и я – жених не промах. Мои родители нас сразу всем обеспечили. Если бы Лиля не упрямилась, жили бы мы за городом, как ее родители живут. Там у нас прекрасный зимний дом. Родители мне его отдали.

– А еще ты мне казался бабником.

– А я и есть бабник, – подтвердил Перов, – мне нравятся женщины, я умею с ними разговаривать так, что им приятно, я умею шутить. И вообще, меня на работе считают душкой, зайчиком и все хотят увести меня у Лили. Но только я ее люблю. Несмотря ни на что. Иногда с ней очень тяжело. Ладно, пока. Заходи, еще раз прошу. Вы же все-таки близки были.

– Буду заходить, – пообещала Кира и достала из сумки огромный ключ.

– О, это от подъезда? От вашей крепости? – рассмеялся Перов.

– Да, именно, от крепости, – серьезно подтвердила Кира. Когда она вошла в свою квартиру, она поставила чайник, открыла форточку и решила, что соседки сегодня обойдутся без нее. А ей надо о многом подумать. И она, завернувшись в плед, удобно устроилась на своем диване.

Думалось легко. Хоть и произвела Мельникова на нее неприятное впечатление, все же что-то из прошлого долетело. Кира тщательно припоминала увиденное в квартире Лили и Стаса, сравнивала с той, старой обстановкой, и уже не огорчалась. Она вдруг вынесла из этого непростого визита нечто полезное и даже приятное. «Оказывается, именно я не сдалась. Я оказалась способной бороться. Я приумножила, а Лилька – растеряла. Не знаю, почему такие изменения с ней произошли. Рядом с ней был хороший и верный Стас. Он не только любил ее, он был ей материальной опорой. Я же была одна».

Заболоцкая выползла из пледа, подлила себе горячего чая и перешла к Яшкину. Судя по всему, на эту самую Яну, так похожую на Клаудию Шиффер, он запал всерьез. Кира вдруг подумала, как сообщить девушке, что с ней хотят познакомиться и, вообще, она понравилась клиенту. «Задача не очень сложная, при известной доли деликатности все пройдет хорошо, но надо ли это мне?! Стоит ли создавать прецедент?» – думала она. Потихоньку тепло, усталость дня, его впечатления сморили Киру. Она устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Проснулась она поздно ночью. И проснулась не от того, что затекла рука, подложенная под щеку, а от того, что в дверь стучали. Сердце забилось часто, похолодели руки. «Господи, да что это со мной?!» – мелькнул испуг. Кира даже не сразу смогла встать с дивана.

– Кирочка, ты дома? Вставай! Елене Александровне плохо!

– Кому? Кто? – не поняла Кира.

– Бегловой! Бегловой плохо! Я «Скорую» вызвала уже…

Кира мигом проснулась. Она открыла дверь – на пороге в дорогом халате, со взлохмаченной головой стояла Мезенцева.

– Пошли. – Кира прикрыла дверь, и они понеслись по гулкой лестнице.

– Давно ей плохо?

– Не знаю, – Мезенцева старалась не отставать, но было заметно, что ей тяжело угнаться за Кирой, – понимаешь, я почему-то проснулась и почему-то решила ее навестить. Я ничего не слышала, было тихо, а я так заволновалась…

– Бывает, – проговорила тихо Кира, – бывает предчувствие. Которое яснее, чем явь.

– Да, – услышала ее Мезенцева.

Дверь в квартиру Бегловой была распахнута. В комнатах горел свет. Кира с Мезенцевой кинулись в спальню. Беглова лежала в детской позе – на боку, сморщенные ладошки были сжаты в кулачки, лицо было спокойным и неузнаваемым. «Как будто она помолодела», – подумалось Кире. И впрямь, в этом уже неживом облике проступили черты той, давно всеми забытой Леночки Бегловой, симпатичной, бойкой и веселой особы.

– Все кончено, – проговорила Мезенцева и заплакала. – Я ее так любила. И мне так жаль ее было.

– Не плачьте, она умерла в своем доме, в своей постели. Она даже не мучилась, – Кира накрыла Беглову простыней, – давайте закроем дверь и дождемся «Скорую». – Заболоцкая увела плачущую Римму Станиславовну из спальни.

«Скорая» приехала быстро, узнав, что пациентке уже не помочь, они повздыхали. И Кира не была уверена, что их огорчило больше – то, что они опоздали с помощью, или то, что надо заниматься долгим оформлением случившегося.

– Давайте я вам чаю налью, перекусить дам, – предложила Кира. И так было противно на душе, а видеть недовольные лица врачей было просто невыносимо.

Похороны состоялись через три дня. Из родственников был только какой-то старик. Могила желто-коричневым холмом высилась на окраине подмосковного кладбища. Цветов было немного, но вид спасал венок, который купил Волховитов. Именно он взял на себя все расходы по организации похорон. Григорьев, узнав о смерти Бегловой, не оставил женщин. Он прислал пару машин, дал денег Кире. Но оказалось, что все провожающие поместились в джип Волховитого.

– Я не знаю, хорошо это или плохо… – задумчиво сказал Григорьев, когда Кира ему рассказала о проводах старухи.

– Что именно? Много провожающих или мало?

– Да.

– Мне кажется, что лучше – мало. Не нужна толчея.

Кира вздохнула, вспомнив, как Римма Станиславовна плакала. Уткнувшись в плечо Волховитова.

Потом они сидели у Киры и поминали Беглову. Кира успела напечь блинов, в Мезенцева сделала кутью. Волховитов и Григорьев молча удивлялись, как в этих недавних советских женщинах ожили вековые традиции.

Если к жизни применить геометрию, то эти женщины, не покинувшие старый дом, являли собой равнобедренный треугольник, фигуру прочную. Каждая из них была по-своему сильна, энергична и сохраняла присутствие духа. Каждая имела непростую историю, но вышла из трудностей благодаря своим качествам. И вот не стало Бегловой. Система зашаталась.

Как-то вечером Мезенцева позвонила Заболоцкой:

– Кирочка, ты будешь у нас? Очень прошу, приезжай.

– Буду. Что-то случилось? – удивилась звонку Кира.

– Нет, просто приезжай. – Мезенцева повесила трубку.

Заболоцкая примчалась раньше – в обед она постучалась к Римме Станиславовне.

– Я здесь! – сообщила Кира и вопросительно посмотрела на Мезенцеву.

Та пропустила ее в квартиру, и снова Кира удивилась способности соседки создавать уют. В доме вдруг стало светло, солнечно, появились пространства.

– Как у вас хорошо стало! – воскликнула Кира.

– Это потому, что остался только тонкий тюль. И мебель частично вынесли.

– Куда? – не поняла Заболоцкая. – Куда вынесли мебель?

– Кира, – Мезенцева усадила Киру на диван, – Кира, я уезжаю. Это смешно звучит, но мы с Волховитым решили пожениться. Официально. Он уходит от жены.

– Ему же много лет! – вырвалось у Киры.

– И мне не так мало, – улыбнулась Мезенцева, – остаток жизни проживем в любви и радости. Дети у него выросли, внуки уже скоро в школу пойдут. Все, что надо, для семьи сделал. И оставляет он все им. Кроме домика в Подмосковье.

– Это не тот ли домик рядом с Барвихой? – немного ядовито спросила Заболоцкая.

– Тот, Кира, тот. И мне ничуть не стыдно, что Волховитов оставляет его себе. Зато все остальное получает семья.

– А то, что муж, отец и дедушка уходит… – не унималась Кира.

– Что с тобой сегодня? – Мезенцева всплеснула руками. – Ты просто невыносима.

– Извините. Это я от расстройства. Я не хочу, чтобы вы уезжали. Понимаете…

– Понимаю. Этот дом и для меня крепость. Смешно звучит, но это так.

– Для нас троих он таким был. И для Бегловой тоже.

– Кира, мне много лет. И не хочется уже обманывать и жить вот так – «по понедельникам и четвергам». Это же твое выражение.

Кира покраснела – она вспомнила, как давно в разговоре она упрекнула Мезенцеву в малодушии и нежелании бороться за свое счастье. «А теперь, когда они с Волховитовым решились… – подумала Заболоцкая, – я набросилась на нее. Как будто ей легко принять такое решение».

– Простите меня, – Кира обняла Мезенцеву, – я от досады. Мне жаль. Как будто все закончилось! Вся жизнь!

– Какая ты глупая! Только начинается. У меня, у тебя. Понимаешь, это новый этап.

– Зачем? Почему эти самые новые этапы перечеркивают прошлое?! Кто сказал, что это правильно?! – Кире хотелось заплакать. Ей казалось, рушится все и под развалами остаются не только первые года ее самостоятельной жизни, но и все, что было раньше – детство, школа, коммунальное житье, Лиля Мельникова с ее добрыми родителями и гостеприимным домом… Все, что нередко ее так раздражало, но что оказалось таким дорогим. И это дорогое было связано с этими стенами, этой крепостью, стоящей на пересечении двух известных московских улиц.

– И как теперь быть? Что делать? – вдруг спросила Кира.

– Тебе надо выйти замуж. За Григорьева. Он любит тебя, а ты любишь его. Только сама боишься признаться в этом.

– Нет, я про другое, – покачала головой Заболоцкая, – что делать с квартирой? Оставить ее? Сделать попытку купить? Что же делать?!

Мезенцева сначала изумилась, а потом рассмеялась:

– Кира, ты совсем другое поколение. У тебя даже голова работает иначе. И это хорошо. Ты должна заниматься делом. Но и о себе не забывай.

– Вы когда переезжаете?

– В конце недели. За городом все готово. Только здесь осталось разобраться и привести в порядок квартиру. Вдруг тебе что-нибудь надо… Из хозяйства…

– Нет, спасибо… Хотя… – Кира деловито окинула комнату, – хотя давайте посмотрим.

Мезенцева наблюдала за своей соседкой и радовалась тому, что практичность взяла верх над чувствами. «Пусть она будет другой, не как мы. Сантименты иногда очень выматывают. Пусть ей легче живется!» – думала Римма Станиславовна.

А еще через неделю они, тем же маленьким кружком, отмечали два события – переезд Мезенцевой и их с Волховитовым свадьбу. Впрочем, свадьба была не свадьбой, а просто была регистрация в ЗАГСе, свидетелями была Кира и Григорьев. Волховитов волновался и смущался, отчего казался еще старше. Кира смотрела на вполне счастливую Мезенцеву и не понимала, как эти люди могли ждать так долго. «Зачем было обманывать близких, самим мучиться?!» – спрашивала она себя. Волховитов казался ей стариком, хотя он был не намного старше Риммы Станиславовны. Во время застолья, которое проходило в модном ресторане, Кира много пила и много говорила. Она вдруг вспоминала, как они поселились вместе, потом свою семью, потом жалела своих родителей, потом произносила тосты. Григорьев ее пытался удержать от этого эмоционального всплеска, а Мезенцева, все понимающая, останавливала его.

– Олег Борисович, не трогайте Киру, пусть говорит, плачет, жалуется. Она у вас железная, она же все время в борьбе. Пусть побудет слабой. Смешной, нелепой. Не стесняйтесь ее, она чудесная.

Григорьев был благодарен за понимание. Он и сам видел, что Кира в последнее время напряжена. Что ее мучает, он не понимал. В его представлении, их жизнь была полна – было чувство, обычные человеческие радости, был дом, были возможности. Откуда брался этот мятежный дух Киры, он не понимал. Ночевать они ехали к Григорьеву, хотя Кира рвалась в свой заброшенный и покинутый почти всеми дом.

– Ты понимаешь, мы перед этим домом в долгу?! Ты это понимаешь? Я должна ему. Он меня спас, научил, защитил, дал силы, – говорила она. Григорьев вслух соглашался, крепко обнимал ее и никуда не пускал. Он любил сейчас свою Киру как никогда.

Дома он уложил ее в постель, дал выпить холодного морса, укрыл и сидел до тех пор рядом, пока она не уснула. Только посе этого Олег Борисович прилег рядом. С его мужской точки зрения, не происходило ничего, что должно было выбить ее из колеи. Старуху Беглову было жаль, но ее уход был закономерен. Как закономерен был отъезд Мезенцевой. Точно так же нормальным был бы окончательный переезд Киры к нему, к Григорьеву. «Но это нормальным было бы для любого другого человека. Но не для Киры», – думал он, глядя на спящую возлюбленную.

На следующее утро Заболоцкая открыла глаза и тяжело вздохнула. Вчерашний вечер потонул в головной боли и кислом привкусе во рту. Кира с ужасом представила себе, как она выглядит. К тому же она не помнила, чтобы умывалась, значит, глаза у нее в черном обрамлении и помада на щеках и на подушке. «Так, главное, доползти до душа!» – подумала Кира и попыталась встать. Это оказалось легко, хуже получилось дойти до ванной комнаты. На ее чертыханье прибежал Григорьев.

– Почему не позвала? – спросил он и взял ее под руку.

– Сама дойду, – сказала Кира и посмотрела на Олега Борисовича виноватым взглядом, – ты на меня не смотри. Я страшная.

– Ты – лошадка моя, – сказал он и обнял ее.

Кира взвыла:

– Не трогай меня. Я неумытая, грязная и, по-моему, пьяная еще.

– Хорошо, иди в душ, кричи, если нужна помощь, а я пойду кофе варить.

– Ты разве не поедешь в магазин? – поинтересовалась Кира. Ей очень хотелось остаться сейчас одной – прийти в себя. Поспать, просто поваляться.

– Нет, сегодня отменяется магазин и вообще отменяются все дела. Сегодня мы будем вместе.

Кира застонала про себя. Григорьев был заботлив и внимателен, но сегодня ей было так не по себе, что хотелось полной тишины и одиночества.

– Мне кажется, что у тебя в зале опять беспорядок. Все же хозяйственный магазин должен быть таким же аппетитным, как и, например, булочная.

Заболоцкая ожидала, что Григорьев заинтересуется ее словами, и после небольшой беседы в нужном ключе он помчится на работу. Но этого не случилось. Олег Борисович был чем-то очень озабочен. И явно это был не магазин.

После душа стало легче, после кофе, который Григорьев ей подал в постель, настроение стало даже хорошим, а голова прошла. Кира уже подумывала взяться за телефон и узнать, как там с заказами на уборку, как дверь в спальню открылась и торжественно вошел Олег Борисович.

– Ты чего? – подняла на него глаза Кира и тут же все поняла. «О нет! Только не это! Опять надо что-то придумывать, ловчить, чтобы не обидеть!» – подумала она.

– Кира, я делаю тебе предложение. Стань моей женой. Жить будем на любых, удобных тебе условиях, – произнес Григорьев и подал ей коробочку.

Кира взяла коробочку, открыла ее – там было кольцо с бриллиантом. С большим бриллиантом.

– С ума сошел, – проговорила Кира. Камень произвел на нее впечатление. Даже больше, чем само предложение, формулировка и сам момент, когда оно было сделано.

– Так что? – спросил Григорьев.

– Олег… Олег…

– Да. Мы уже говорили с тобой на эту тему, и не раз. И я знаю, что ты, может, еще не готова, но все же… Подумай. Я тебя люблю. Очень. – Григорьев наклонился и поцеловал Киру.

– Да… – начала было Кира, но Григорьев не дал ей закончить. Он затормошил ее, сжал в объятиях, восклицал: «Ну, наконец-то», – и вообще произвел всяческую суматоху. Заболоцкая онемела – она не дала согласия. Слово «да» было началом фразы. Которая должна была прозвучать так: «Да, это очень важный для меня момент. И я люблю тебя тоже… Но…» Но судьбе было неугодно, чтобы Григорьев услышал фразу всю. А Кира постеснялась ее повторить – таким счастливым выглядел Олег Борисович.

– Я очень рад, что ты согласилась! Но теперь отдыхай, спи. Я все же уеду. Посмотрю, что там за дела в магазине. Может, ты права и надо в зале торговом навести порядок!

«Да, это лучшее, что ты можешь теперь сделать!» – подумала Кира и прикрыла глаза.

– Я подремлю немного, – слабым голосом произнесла она, – все обрушилось, как лавина!

– Да, да, – согласился растроганный Григорьев, – отдыхай, родная.

Наконец, Кира осталась одна. Перед уходом Григорьев еще несколько раз заглянул к ней, озабоченно поправлял одеяло, спрашивал, не голодная ли она, и, только когда Кира нахмурилась, удалился из квартиры. Кире казалось, что она даже слышит, как Олег Борисович сбегает по лестнице, насвистывая веселую мелодию. Но это, безусловно, было ее воображение. Наступившая тишина несколько успокоила ее. «В конце концов, можно и расписаться», – подумала она, но тут же себя одернула. Она уже выучила Григорьева, знала его сильные и слабые стороны, она понимала, что, став его женой, вести тот образ жизни, к которому она привыкла, было бы невозможно. «Не тот он человек, нужной широты взглядов нет. Рано или поздно поставит к плите борщ варить!» – подумала Кира. Но что делать, если неосторожно построенное предложение ситуацию, похоже, сделало необратимой. Кира поворочалась в постели, взбила подушку, улеглась поудобнее и решила, что пока не будет ничего делать, а посмотрит, как будут развиваться события. Если завтра же Олег Борисович не потянет ее покупать свадебное платье и кольца, она все ему скажет. А если он разумно даст ей время, то… «То, может, что-то случится и свадьба отодвинется, и ситуация переменится… Одним словом, надо подождать!» – подумала Кира и закрыла глаза.