Текст книги "Время перемен"

Билеты Зинаида Васильевна достала, на концерт классической музыки они сходили. Сам факт приглашения на такое мероприятие повысил шансы Стаса. В доме Лили заговорили о Стасе Перове, как о «мальчике серьезном, культурном и воспитанном».

Впрочем, глава семейства весть, что дочь встречается с молодым человеком, воспринял почти равнодушно. Во‐первых, он знал, что жена держит руку на пульсе событий, а во‐вторых, его больше волновало, что поставки смежников почти прекратились, все годовые планы летели под откос и появились все признаки инфляции – из банка привозили новенькие, только что отпечатанные сотенные купюры. Такого не было никогда – сотрудники получали зарплату пятерками и десятками. Потому Шопен и консерватория прошли мимо него. Тамара Леонидовна воспользовалась культпоходом дочери:

– Пожалуйста, зайдите после концерта. В кафе не попасть в это время, а чаю выпить было бы хорошо. Я пирог буду печь.

Лиля, помнится, тогда удивилась такому предложению и расценила его как своего рода контроль.

– Мама, одна встреча ничего тебе не даст. Стас может стесняться, что-то не так сказать, а ты уже составишь о нем мнение. Человека надо постепенно узнавать.

Мать внимательно посмотрела на дочь:

– Первое впечатление твое было именно таким? Неправильным? А сейчас ты считаешь, что он почти идеал?

– Господи, – отмахнулась Лиля, – мама, ты всегда все не так понимаешь. Я всего лишь навсего сказала, что не жди от этой встречи многого. Человек будет смущаться и может совершить ошибку.

– Твоя мать не дура, и отец не выжил из ума. Мы все правильно поймем, – отвечала Тамара Леонидовна.

На концерт Лиля надела черное бархатное платье, которое привез ей отец из командировки. Тамара Леонидовна давала очень строгие и очень точные указания, когда муж ехал в Париж. Дело в том, что точно такое платье было у одной из соседок Мельниковых. И Тамара Леонидовна видела из окна, как эта соседка, молодая женщина, дочь высокопоставленного чиновника, вечером садилась в машину. Мельникова была потрясена элегантным видом и уже через пару дней стояла с тарелкой кексов перед дверью соседки.

– Юлечка, – сказала она, – не смейте отказать, сдайте явки и пароли. У нас Лиля на выданье, а ваше платье потрясло мое воображение, – произнесла Тамара Леонидовна, как только соседка пригласила ее войти.

– О чем вы? – не поняла та, но тарелку с кексами взяла сразу же. – Как же вы готовите! Просто кулинарные шедевры.

Уже через час в руках у Мельниковой-старшей был листок бумаги с названием магазина, тщательно переписанная информация с ярлыка и даже набросок платья.

– Может, мне заказать сшить? Ателье в ГУМе прекрасно справляется с задачами, – задумчиво произнесла Тамара Леонидовна.

– И не пытайтесь! – безапелляционно сказала соседка. – Они сошьют. И это будет прекрасное платье. Но несколько другое. Все же во французских вещах есть шик. Необъяснимый.

И тут Тамара Леонидовна ничего возразить не смогла.

Следующим шагом было выяснение у мужа, когда он отправится в заграничную командировку. Такие случались приблизительно раз в месяц. И было совершенно непонятно, что начальнику стройтреста делать, допустим, в Португалии или во Франции, но тем не менее туда ехала целая делегация. По прибытии на место они осматривали муниципальные сооружения, знакомились с достижениями в строительстве, с планами, с архитектурными решениями. Впрочем, вернувшись в Москву, почти ничего из увиденного они не брали на вооружение. Тамара Леонидовна как-то спросила:

– Но почему? Ведь так удобно – закрыть подъезд на ключ. Чисто, не страшно…

Мельников посмотрел на нее и сказал:

– Чтобы нам сейчас закрыть подъезды на ключ, надо поменять всю систему. Всю политико-экономическую систему. Это смешно, но это так. Система не подразумевала ключа у каждого жильца. А теперь внедрять поздно. Хотя это и глупо. Можно и сохранить, и приумножить. Да, видно, в нашем отечестве так не умеют! – Петр Вениаминович горько вздохнул.

Но вернемся к платью. Наконец муж за ужином произнес:

– В четверг улетаем. Готовь чемодан. Две белые рубашки, одна голубая, одна в клетку или в полоску. Поеду в темном костюме, в чемодан положи серый и вельветовые брюки. Будем ездить по каким-то хозяйствам, в которых специальные кирпичи делают.

– А куда едете-то? – замирая, спросила Тамара Леонидовна.

– Я разве не сказал? Во Францию.

– И что же, и в Париже будете?

Николай Николаевич поднял глаза на жену. Или она была сегодня непонятливой, или он устал и давал неполную и неточную информацию.

– Самолет Москва – Париж. Потом дальше поедем.

– Отлично! – произнесла Мельникова-старшая, – значит, я тебе объясню, что ты обязан привезти из Парижа.

В ее тоне был металл и непреклонность. Петр Вениаминович хотел было вспылить, но, узнав, что дочери надо купить особенное платье, смягчился. «В самом деле, что это я. Единственная дочь. Хорошая дочь. Как она будет жить без нас. Кто ее будет баловать. И будет ли баловать. Почему бы не купить это чертово платье. Радости будет у всех – у нее, у Томы, у меня!» – думал он, глядя, как жена раскладывает перед ним бумажки с информацией.

– Привезу, не бойся. Давай рассказывай, что там надо купить! – сказал он и приобнял жену. Все чаще ему было уютнее и спокойнее дома. Чем больше непонятного и тревожного происходило за стенами квартиры, тем безопаснее ему казался этот уютный старый мир.

Платье было найдено, только размер не подходил дочери, а другого не было. И все же Мельников купил это платье. Из красивого чехла он достал его со словами:

– Тома, дети имеют обыкновение вырастать. Вот и наша дочь вырастет. И будет в нем ходить.

Тамара Леонидовна недолго сокрушалась – куда семикласснице было выходить в роскошном платье? А муж прав, время идет быстро.

И вот уже Стас Перов шепчет на ухо Лиле:

– Ты – потрясающе выглядишь! Ты очень красивая! На тебя все смотрят.

– А если бы не смотрели? – усмехнулась Лиля. – Ты бы не считал меня красивой?

Перов смутился:

– Я хотел сказать, что ты очень красивая. И это вижу не только я, но и остальные.

Лиля улыбнулась – ей так нравилась эта игра – взгляд, комплимент, прикосновение. Она уже была влюблена в Стаса, только себя обманывала, говорила себе, что ей нравится не он сам, а то, что он старше, что умеет себя вести в разных ситуациях, и это делает их отношения «взрослыми», такими, как принято их представлять.

После концерта, когда Стас довел ее до подъезда, она сказала:

– Мама ждет нас. Она хотела бы с тобой познакомиться.

– Хорошо, – пожал плечами Перов. Было видно, что его это не испугало и не смутило.

Консьерж со спортивной выправкой, два лифта, красная ковровая дорожка в холле первого этажа – если все это и произвело на него впечатление, то виду он не подал. Тамара Леонидовна открыла дверь, сразу же захлопотала и пошла накрывать на стол, одновременно задавая вопросы о концерте.

– Понравилось? Я так боялась, что вы уйдете раньше, не дослушаете…

– Очень хороший концерт, прекрасные исполнители, – серьезно отвечал Перов, – я всегда считал, что Селиверстов прекрасный музыкант. Лучше него никто такие вещи не играет.

– Откуда вы знаете? – изумилась Тамара Леонидовна. – Откуда вы знаете про Селиверстова?

– Знаю, я не очень увлекаюсь классической музыкой, но если слушаю, то предпочитаю исполнителей первого ряда.

– Даже так… – Мельникова внимательно оглядела парня.

«Красивый. Очень. Породистый, – подумала она и тут же себя одернула, – господи, что это я?! Совсем с ума сошла! И манеры у мальчика хорошие – помог Лиле пальто снять. Держится просто. Интересно, кто его родители? Надо бы выведать. Лиля, скорее всего, даже понятия не имеет. Впрочем, это правильно…» – думала она.

Между тем Лиля и Стас уже сидели за столом и с аппетитом ели пирог.

– Мама очень хорошо готовит, особенно у нее торты получаются хорошо, – сказала Лиля.

– Вкусно, да, – кивнул Стас, – у нас и мама хорошо готовит, и папа.

– Папа?! – удивилась Лиля. – А у нас папа только работает у себя в кабинете.

– Петр Вениаминович занимает руководящую должность в строительстве, все время в своих бумагах и на совещаниях, – сказала мама Лили.

Стас внимательно посмотрел на Тамару Леонидовну.

– Какое совпадение, мой папа тоже руководит. Фабрикой. На которой печатают тетради и делают разные канцелярские товары.

Мельникова-старшая скрыла улыбку – ее развеселило сравнение. Одно дело – Петр Вениаминович – величина в масштабах восьмимиллионной Москвы, и другое дело – директор малюсенькой фабрики. Но, с другой стороны, ей понравилось, что парень гордится родителями.

– А мама работает?

– Нет, мама дома сидит. Но раньше работала. В библиотеке.

– А, это очень сложно… – глубокомысленно заметила Тамара Леонидовна.

– И тяжело, и как-то… – Стас замялся, – и как-то очень… Даже не знаю, как сказать… Понимаете, билеты на этот концерт нам достал музыкант, которому надо достать обои для ремонта. А тот, кто достанет эти обои, нуждается в каких-то хвостах.

– В чем? – изумилась Лиля.

– В хвостах. Бычьих. Из них что-то делают. Но они – дефицит. Не достать, а мама сумела. У нее связи на базах.

– И на базах наших скоро ничего не будет, – раздался зычный голос Мельникова.

Стас вскочил и поздоровался с хозяином дома.

– Петр, не пугай детей!

– А чем тут можно испугать? Наша дочь не будет ходить в платьях из Парижа, а молодой человек будет стоять в очереди в кассу, – отвечал Петр Вениаминович.

– Думаете? – задумчиво посмотрел на него Стас. – Если так, то ничего страшного. Плохо будет, если концертов не будет. Такое тоже может быть.

Мельников внимательно посмотрел на парня. Тот вслух произнес то, о чем он, взрослый, прошедший достаточно сложную карьерную жизнь, даже боялся подумать.

– Почему вы считаете, что такого может не быть? Не может быть нормальной культурной жизни?

– Я читал о Чили. Там тоже наступили перемены. Потом была хунта. Страшно читать.

– Где вы читали?

– В «Иностранной литературе»[1]1
  «Иностранная литература» – советский и российский литературно-художественный журнал. Специализируется на публикации переводной литературы. Основан в июле 1955 года. (Здесь и далее прим. ред.)


[Закрыть]. Там воспоминания тех, кто жил в те годы в стране.

– Ужас, кошмар, но сейчас… – Тамара Леонидовна попыталась перевести разговор в другое русло. Но Петр Вениаминович остановил ее жестом.

– Значит, в «иностранке» читали?

– Да, мы переехали на новую квартиру, а там были подшивки. От старых хозяев.

– Я надеюсь, что такого не случится у нас, – вздохнул Мельников, – но перемены грядут. Все ли с ними согласятся, вот вопрос. Люди обозлены.

– Чем? – удивился Стас. – Сейчас так хорошо стало. Музыка любая, говори, что хочешь, телевидение другим стало. А это важно. «Взгляд»[2]2
  «Взгляд» – информационно-развлекательная телепрограмма Центрального телевидения. 1987–2001 годы.


[Закрыть], Невзоров из Ленинграда. А еще можно коммерцией заниматься. Это тоже немаловажно. Получается, что кое-что зависит от самого человека.

– Да, пап, мы тут в таком кафе были. Однокурсники Стаса открыли. В помещении бывшего металлоремонта.

– Сами все сделали. Сами и работают. И у них все классно так.

– А почему они не открыли такую же мастерскую?! – неожиданно спросила Тамара Леонидовна. – Ведь она нужна была людям. Ключи сделать, молнию отремонтировать, сумку.

– Почему, как думаешь? – Лиля спросила у Стаса.

– На алкоголе легче заработать, – усмехнулся тот.

– Вот как получается. На алкоголе легче заработать! – воскликнул Мельников.

– Ладно, давайте чай пить, а то ребята под таким впечатлением после концерта, а мы тут о грустном.

– Да, концерт – отличный, спасибо твоей маме! – воскликнула Лиля.

– Между прочим, это платье я дочке из Парижа привез! – вдруг похвастался Петр Вениаминович. – Тома мне все наводки дала, а я уж там искал-искал…

– Ладно тебе, поди твоя Зверюгина искала. Ты ей поручил, – хмыкнула Тамара Леонидовна. Было понятно, что подшучивать над некой Зверюгиной и Петром Вениаминовичем здесь было нормой.

– Зверюгина?! – расхохотался Стас, а вслед за ним рассмеялись все остальные.

– Это помощница папы. Калерия Никаноровна.

– Еще и Калерия Никаноровна, – продолжал смеяться Перов.

– А что, очень деловая тетка. Ей уже очень много лет, но она ездит со мной во все командировки и цены ей нет. Четыре языка, стенография, умение разбить палатку на Северном полюсе и высечь огонь из полена. Она умеет решительно все.

– Только характер – звериный, – улыбнулась Тамара Леонидовна.

– Да, она не любит моих домочадцев. Но я же не могу заставить ее полюбить их. Работает отлично, на том и спасибо.

– Но платье же нашла для вашей дочери? – улыбнулся Стас. – А это говорит о многом.

– Верно подмечено, молодой человек. – Мельников одобрительно покачал головой.

Стас уезжал поздно. Так поздно, что Тамара Леонидовна попросила соединить ее с Зинаидой Васильевной.

– Пожалуйста, позвони домой и дай мне с мамой твоей поговорить. Вы хоть и взрослые люди, но мы тебя задержали, а потому отправим на такси и поговорим с твоими родителями.

Стас долго отнекивался, но Мельниковы настояли.

– Зинаида Васильевна, это мама Лилии. Ваш Стас у нас, мы пили чай, они рассказывали о концерте. Сейчас мы отправим вашего сына на такси. Не волнуйтесь, мы просто обязаны так сделать. Мы тут с мужем разговор такой интересный затеяли, что счет времени потеряли. Да-да, приятно познакомиться…

– Я сам на такси доеду, никуда отправлять меня не надо. – Перов это произнес таким тоном, что даже Мельников не решился возразить.

– Ты уже тогда позвони нам, как дома будешь, – попросила его Тамара Леонидовна. Родители вышли из прихожей, чтобы дать попрощаться Лиле и Стасу.

– А здорово так все получилось. И поговорили, и посидели, – сказала Лиля.

– И познакомились, – подмигнул Стас. Он не стал целовать Лилю, сочтя это неуместным в данной ситуации.

Спустя час он позвонил и сообщил, что дома.

«Хороший парень», – к этому мнению пришли Мельниковы в результате этого чаепития.

1990 год

Совсем скоро, когда Лиля уже была студенткой филологического факультета, а Стас перешел на третий курс института имени Губкина, родители решили познакомиться. Инициатором была мама Стаса: Зинаида Васильевна позвонила Мельниковым.

– Понимаете, вы же у нас не были ни разу. Даже Лиличка на одну минуту заглянет, и они уходят. Поэтому позвольте нам вас пригласить.

Мельниковы согласились с удовольствием. Им было интересно познакомиться поближе с родителями Стаса.

А Перовы жили намного скромнее Мельниковых. И дом у них хоть и был ведомственным, но люди в нем жили разные – и рабочие швейной фабрики, и сотрудники научно-исследовательского института, и те, кто приехал в Москву «по лимиту» на стройки, а теперь вот получил жилье. До знакомства с Лилей Стас не задумывался о том, в какой подъезд он входит, в каком лифте поднимается на свой этаж. Более того, он не сравнивал уют и достаток своей квартиры с лестничной клеткой, где зачастую стоял запах из мусоропровода и доживали свой век стулья, выброшенные соседями. Побывав в доме Мельниковых, он ощутил разницу на практике.

– У нас все намного проще и… не так аккуратно, – сказал он Лиле. – Дом у нас простой, люди иногда мусорят.

– У нас тоже мусорят, просто есть кому за ними убирать! – возразила Лиля. – Задача – научить не мусорить.

– Верно, – ответил Стас и в этот же вечер написал объявление, которое прикрепил на мусопроводе. «Соседи, будьте сознательными, аккуратно выбрасывайте мусор не храните хлам на лестничной клетке!»

На следующее утро у мусоропровода была горка картофельных очистков. Стас знал, где искать следы. Он позвонил соседям напротив.

– Уберите за собой!

– Это не мы! – сразу же ответили соседи. Дверь открыла жена, позади маячил муж.

– Вы, я видел.

Соседи что-то загалдели и попробовали закрыть дверь. Но Стас был сильным. Он придержал рукой дверь и отчетливо произнес:

– Иди и убери. И помой еще за собой. А в следующий раз схлопочешь. Да так, что не обрадуешься. А еще стукну ментам. Про твой самогонный аппарат весь подъезд знает!

После этого он спокойно вернулся к себе домой. С лестничной клетки донеслась тихая возня. Когда она стихла, Перов проверил пол у мусоропровода. Было чисто. «Ну вот. Так и будем поступать!» Еще он сходил в ЖЭК и потребовал, чтобы уборщицы тщательно убирали.

– Где ж мы уборщиц найдем? – спросили его.

– Вы меня спрашиваете? – поднял бровь Стас. Он уже понял, что надо иногда блефовать. Надо быть наглым, решительным и давать понять, что за тобой стоит некая сила. «Пока нет сознательности, придется действовать такими методами», – подумал он.

Родители решили, что что их взрослые дети в начале обеда присутствовать не будут.

– Пусть погуляют, в кино сходят. И вообще им есть чем заняться. А мы тем временем обсудим все вопросы. Раз уж они все решили, наша задача понять, как мы им сможем помочь, – сказала по этому поводу Зинаида Васильевна.

Мельниковы опять согласились. «Правильно, может возникнуть неловкость в обсуждении финансовых вопросов, зачем им это слышать?» – поддержала ее Тамара Леонидовна. Вообще, ей мать Стаса нравилась. Они несколько раз беседовали по телефону и чаще всего имели схожее мнение по важным вопросам. Отцы не встречались и не разговаривали.

Когда Мельниковы подъехали к дому Перовых, Тамара Леонидовна поморщилась:

– И район так себе, и дом нуждается в капитальном ремонте, и контингент еще тот. – Она кивнула в сторону каких-то забулдыг.

– Знаешь, мы с тобой вообще в рабочем общежитии жили. Ты помнишь, как это было? – буркнул Петр Вениаминович.

– Помню, но при чем тут это?

– А при том, что у всех по-разному жизнь складывается. Сама мне рассказывала про Киру Заболоцкую. Как она о родителях собственных отзывалась. И как тебе это не понравилось.

– Да, ты прав. Больше не буду. А Кира меня волнует. Они с Лилей дружат, но как бы это сказать… Чувствую я в Кире опасность. Она жесткая, резкая и боюсь, в чем-то завидует Лиле. А зависть – это бомба замедленного действия.

– Господи, как же ты быстро находишь повод для волнений! Они знают друг друга с малолетства и многое было уже. Я же тоже помню, хоть и ругаешь ты меня, что в кабинете все время торчу.

– Сейчас – они взрослые молодые женщины. У каждой из них уже любовь.

– Наша дочь… – Петр Вениаминович запнулся.

– Да, а чего бы ты хотел? Чтобы она вела, как я себя вела?

– А что в этом плохого?

– Ничего, но, оказывается, можно иначе. И тоже ничего плохого.

– Почему ты ничего мне не сказала?

– А как ты себе это представляешь? Я вхожу к тебе в кабинет и произношу – наша дочь переспала со своим молодым человеком? Нет, дорогой, она мне доверилась, я ее не выдала. Но посоветовала быть осторожной. А что бы ты ей сказал? Если бы узнал?

– Знаешь, может, это и хорошо… – вдруг произнес Мельников.

– Что именно?

– То, что у них отношения. Может, и поженятся. Семья – основа всего. Особенно в такое время.

– Наконец-то! Правильно все говоришь, – улыбнулась Тамара Леонидовна.

– А ты не ворчи, что у них такой дом, подъезд и прочее.

– А я и не ворчу, – миролюбиво сказала жена.

Стол был накрыт просто, по-домашнему.

– Мясо я сама мариновала и запекала. Это мой рецепт буженины, а это огурцы и патиссоны. Я их снимаю, когда они малюсенькие, и получается великолепная закуска, – приговаривала Зинаида Васильевна.

Мельниковы ели с аппетитом и нахваливали. Действительно, все было вкусно.

– Петр Вениаминович, а пойдем со мной на кухню, я тебе покажу кое-что, – сказал Перов.

– Он вам покажет настойку на перце, – сказала Зинаида Васильевна, – она крепкая – огонь. Но под нее хорошо говорится.

– Вот-вот, а вы тут о платьях разговаривайте.

Мужчины исчезли на кухне. Там Перов достал рюмки, вяленое мясо, огурчики и огромный красивый штоф.

– Дедовский, – пояснил он, – это и еще немного – посуды кузнецовской. Все, что осталось от большого купеческого хозяйства. Было серебро и золото, но это семья проела в черную годину.

– Ясно, – отвечал Мельников, – нам проедать нечего было. И мало наших, Мельниковых, осталось. Пусть ребята дружат. Они у нас хорошие. Может, поженятся.

– Прекрасный тост. Самый главный. – Перов разлил настойку. На свет она была чуть зеленоватой. Выпили, у Петра Вениаминовича аж душу в кулак скрутило.

– Ну, зелье!

– Верно, зелье! – согласился Перов. – Повторим, а потом и перерыв сделаем. Я уже знаю, как пить надо.

– Доверяю, – согласился Мельников. Ему все больше и больше нравился мужик, сидящий напротив. Давно он таких не видел и не встречал. Что-то ровное, спокойное, честное было в нем. И чувствовалось, что правду этому сказать легко и выслушать его несложно.

– Слушай, а в каком ресторане наших детей женить будем? – вдруг спросил Мельников.

– Мы с тобой договоримся! – воскликнул Перов и обнялся с Петром Вениаминовичем. Было ясно, что отцы выпили немало.

– Если честно, надо бы им институты закончить! Потом в аспирантуру пойти… Поработать, – произнес Мельников.

– А потом кефир, радикулит и валенки, – в тон ему сказал Перов.

– А дочка наша вообще только поступила… Об этом ли мы думали… – поддакнул Петр Вениаминович.

– Да пусть гуляют, влюбляются…

– А может, правильно решили? Семья только и защитит.

– Во, ты про времена, которые наступают, и расскажи. Как ты со своей колокольни, высокой, эти времена видишь? А то я сижу на своей фабрике, только и собачусь со смежниками. То одного не пришлют, то другого нет, то денег не шлют, то коробки не отгружают. Но это же частности. Я картину в целом не вижу. Во‐первых, не приучен, во‐вторых, обзор маленький.

– Не приучен – это ты зря. Я Стаса твоего слушаю и понимаю, что в доме все честно говорится.

– Ну а что парню голову морочить. И так уже только про ГУЛАГ и говорит.

– ГУЛАГ?

– Ну да. «Огонек» читает, «Московские новости».

– Понятно. Ну, тут мы не повлияем. Пусть читает. Знать надо. А что касается того, что будет… А каюк будет. Помяни мое слово, Николаевич, каюк. Задача – как удержаться, как выплыть. И как детей сохранить.

– Что, совсем трындец?

– Трындец? Отличное слово. Отличное. Очень меткое.

– А в чем трындец? – Перов опять налил в стопки настойку.

– Ох, и крепка она! – воскликнул Мельников, увидев это. – Но не откажусь. Мозги прочищает.

– Это главное, что требуется от настойки. Только ты мясцом закусывай.

Мельников послушно взял в руку кусок мяса, но даже не притронулся к нему.

– Понимаешь, – он вздохнул, – что-то мне кажется, что продали нас. Или продают. Понимаешь, сдают шестую часть суши, со всеми ее лесами и полями, газом, нефтью и Северной Венецией и самым читающим народом в мире. И будет ли терпеть народ то, с чем столкнется, большой вопрос. И не будет ли большой крови.

– А не будет, – сказал Перов, – не будет, если ваш брат, который в министерствах сидит, и на Старой площади, и на площади Дзержинского, крови не захочет. Понимаешь, уже пошло все… Вода несется, заливает берега. Нельзя ее остановить. А если попробуешь, крови много будет. Но понимаете ли вы это? Вы, сидящие там… – Перов указал пальцем на потолок.

– Там мухи обычно сидят, – буркнул Мельников, – как я надеюсь, что все это как-то обойдется.

– А таких умных, как ты – много у вас там?

– Не знаю. И потом, пойми, я же не наверху. Я чуть выше, чем кто-то. Наверху они, но они не слышат. Или нам не говорят ничего.

– Но дети у них есть? Дети-то?!

– Есть. Если моя версия верна, то у этих детей будет власть и будет все, что в этой стране есть! – Петр Вениаминович выпил свою рюмку, не дожидаясь приглашения.

– А как же равные возможности? Как частное предпринимательство? Как здоровая конкуренция?

– Да, как?! Вот я тебя тоже спрашиваю – как?! – Петр Вениаминович шумно выдохнул. Было заметно, что он захмелел крепко. Впрочем, Перову настойка тоже ударила в голову.

– Я так тебе скажу, – Николай Николаевич сунул в рот кусочек мяса, – главное, чтобы революции не было и гражданской войны. Вот этого я боюсь больше всего. Знаешь, между нами говоря, я вообще революций не люблю.

– Однако двигатель развития общества.

– Ага, только половину общества сначала истребят, а оставшуюся вперед двигают. Нет, дорогой Петр Вениаминович, не надо нам этого счастья.

– А что нам надо? Ладно, что детям надо?

– Не трогали чтобы. А трудиться в нашем роду всегда умели. И Стаса так воспитали. Вот увидишь, Лиля будет за ним как за каменной стеной. Хоть и молод он, но взгляды у него правильные.

– Не сомневаюсь, хороший парень. Очень хороший. Я, знаешь ли, не волнуюсь. Ты прав, не было бы кровавого бунта.

– Э… Давай не будем, – замахал руками Перов, – все же собрались по радостному поводу.

– Ах да, – Мельников спохватился, – вы не будете возражать, ресторан оплатим мы, машины там всякие…

– Давай пополам? Так честнее будет, – сказал Перов, – давай все посчитаем и оплатим поровну. Это же нормально, никому не обидно и дети будут чувствовать себя хорошо.

– По рукам, – согласился Мельников.

Это вечер прошел замечательно. Жены толковали о кулинарии и платьях, мужья о политике и экономике, Стас и Лиля заглянули на несколько минут, похватали со стола пирожки и опять убежали. Они не собирались оставаться с родителями. Вдвоем им было намного интересней.

В эти дни Лиля несколько отдалилась от Киры. Сделала она не столько умышленно, сколько инстинктивно. Она боялась ее резких суждений и насмешек. Не было в классе и, пожалуй, в школе большей язвы. Кира не щадила никого, а когда на нее обижались, говорила:

– А ты отвечай! Защищайся, нападай. Не можешь? Сам виноват.

Даже мальчишки, которые в возрасте лет одиннадцати-двенадцати могут жалить, как те пчелы, и те ее побаивались. Не раз кто-нибудь из таких бойких отводил глаза, старался не связываться с Кирой. Знали, что острое словцо будет пущено незамедлительно. Когда все стали постарше, Кира перестала цепляться к одноклассникам, но не смягчилась. Ее характер проявлялся теперь в пренебрежительном отношении к любому проявлению симпатий. Если кто-то говорил, например: «У тебя хорошая стрижка!» Она отвечала: «Я не ты, я за волосами слежу!» Понятное дело, очень скоро желающих приятно поговорить с Заболоцкой не стало.

– Зачем ты так? – спросила ее Лиля.

– А что, разве это не так? – пожала плечами Кира.

– Так, только тебя никто об этом не спрашивает, – отвечала Лиля.

Мельникова со временем научилась не реагировать на выходки подруги, а если не было реакции, не было и желания язвить. Поэтому дружба девочек крепла, и к десятому классу они были закадычными подругами. Дружбе способствовало и то, что обе были интересными, впрочем, каждая на свой лад. Но знакомство с Перовым, влюбленность в него заставили Лилю оберегать эти отношения, а поскольку Заболоцкая имела на нее влияние, Мельникова несколько отстранилась.

Отношения с людьми у Киры всегда были очень сложными. Родители к проявлениям характера дочери относились почти равнодушно – все было некогда. Мать с отцом работали, ухаживали за старыми родителями, которые жили в подмосковной деревне. Когда бабушка осталась одна и совсем разболелась, ее забрали в Москву. Теперь они жили все вместе. Родители следили, чтобы у Киры было все, что есть у одноклассников, а еще они требовали, чтоб она занималась дополнительно. Плавание, спортивные секции, театральный кружок в районном Доме культуре – это все было обязательным для Заболоцкой. Справлялась с домашними заботами Кира запросто. В семь лет на ее шею повесили ключ от дома и сказали:

– После уроков придешь, разогреешь обед, пообедаешь и садись за уроки.

С этого самого времени Кира знала, что все ее время в ее руках. Она попробовала не послушаться родителей, вышло не очень хорошо – отец чуть ремнем не ударил. С этого момента Кира убедила себя, что режим дня, установленный родителями, самый удобный. Кира стала отличницей. К десятому классу у нее не было даже четверок.

– Здорово! Ты на медаль идешь! Единственная из класса! – сказала ей Лиля.

– А толку в этой медали?! Зачем она нужна? В институт я и так поступлю. В любой почти. Знаний хватает. А потом что с ней делать?

Лиля в замешательстве замолчала. В ее представлении золотая медаль была вершиной этой части жизни. Ей казалось, что только две вещи важны сейчас – это успех в учебе и любовь. Если в учебе она отставала, то в любви явно преуспела. Чем прогневала подругу.

Спустя некоторое время Кира позвонила Лиле.

– Ну как? – спросила она насмешливо.

– Нормально, – лаконично ответила Лиля.

– Будь бдительна. Мужчины обманывают обычно. Они женщинами пользуются. И останешься ты у разбитого корыта.

Лиля пропустила мимо ушей пассаж про разбитое корыто, но обратила внимание на слово «воспользуется». Этот момент ее волновал давно, когда думала про отношения с мальчиками.

– Ты считаешь, что женщине ЭТИ отношения не нужны? Что только мужчина заинтересован в близости, – Лиля употребила более грубое слово, – ты считаешь, что женщине ЭТО не надо?

Кира хмыкнула:

– Я считаю, что женщина должна быть осторожной. На ней клеймо.

– Что? – удивилась Лиля. – Какое странное выражение. Вообще, ты отказываешь женщине в праве на чувства.

– Ты начиталась глупых модных статей про секс. А я придерживаюсь традиционных взглядов, – сказала Кира.

– Женщина должна выходить замуж девственницей?

– Да, именно.

– А я считаю, должно быть так, как сложится. Нельзя здесь регулировать жестко. И кстати, давно уже не регулируется. Поскольку у нас государство светское и поведение определяется светскими законами, – усмехнулась Лиля.

– Ты забыла про мораль. Такая штука, знаешь ли, есть.

– Мораль? – Лиля задумалась. – Мораль тоже надо обсудить. Где начинается мораль, а где диктат косности и нетерпимости.

– Понятно, – рассмеялась Кира, – ясно, тебе это надо и ты готова это оправдать.

– А что ты смеешься? – сказала Лиля примирительно. – Мне это надо. И я об этом думаю. Где здесь что-то неприличное? Я не виновата, что тебе об ЭТОМ даже противно подумать. Впрочем, я, в отличие от тебя, понимаю, что люди бывают разными.

Лиля попыталась быть дипломатом. Она дорожила подругой. А Стаса она любила. Поэтому лавировала между ними. В этом проявилась ее мудрость, совершенно несвойственная этому возрасту.

Тамара Леонидовна все заметила и как-то сказала:

– Ты – молодец, если ты проявишь такие качества и в семейной жизни, семья будет счастливой.

– Ты про Киру? – Лиля улыбнулась. – Да, с ней сложно! Очень вещи обидные стала говорить. Но я‐то знаю, что она хорошая.

– Да, она – хорошая. И дружба у вас крепкая. Сохраните ее.

Лиля кивнула, а про себя подумала, что это очень сложно – не поссориться с Кирой Заболоцкой.

Тот самый пятачок, которого не хватило на проезд Лиле, оказался поистине золотым. Знакомство Лили и Стаса превратилось в светлый и очень трогательный роман, который, в свою очередь, перерос в любовь и привел к тому, что однажды во время их очередной прогулки по Бульварному кольцу Стас Перов произнес:

– А давай поженимся? Давай?

Не дожидаясь ответа Лили, он воскликнул:

– Ну почему нет! Почему?!

Лиля остановилась и, улыбаясь, посмотрела на Перова:

– Я разве сказала «нет»? Ты что возмущаешься на весь бульвар?! На нас оглядываются.