Текст книги "Время перемен"

Следующий год

Зима подоспела аккурат к концу декабря. До этого времени не было ни снега, ни морозов. Опять погода притворилась европейской. Все радовались и ходили налегке. Елки стояли по всему городу и прикрывали общий коммунальный разгром. Впрочем, беспорядка было меньше, чем в прежние годы, – и бордюры появились, и желто-зеленые заборчики, и даже деревья новые посадили во дворах. Кира Заболоцкая, выросшая в старом московском районе, больше всего ненавидела рекламу. Рекламные полотнища, закрывавшие небо и фасады домов, она называла тряпками и негодовала всегда, когда взглядом натыкалась на них. «Не сердись, это веяние времени, это потом пройдет, мы будем вспоминать, как о досадном или смешном казусе», – успокаивал ее Олег Борисович. Но Киру успокоить было сложно. Она потребовала от Григорьева, чтобы на его магазинах была универсальная вывеска, строгая и профессионально выполненная.

– Ты эти бумажки цветные или пленку не клей на двери и дом. Ты закажи нормальную добротную вывеску. Как деды наши заказывали, когда торговлю начинали! – говорила она.

Григорьев про себя думал, что его дед и писать-то не умел, куда там торговлю вести, но выполнял все, что говорила Кира. «Она знает, что делает!» – думал он. Григорьев по-прежнему был влюблен в Заболоцкую и по-прежнему они были не женаты. Как так случилось, что его предложение руки и сердца потонуло в буднях, деловых разговорах, каких-то больших и малых проблемах, он не понимал. Только некогда было им и платье заказать, и ресторан, и в ЗАГС наведаться. Иногда Григорьев начинал скандалить.

– Ты бы честно сказала, что не любишь меня, не хочешь замуж! – говорил он сварливо.

– Если бы так было, я бы так и сказала, – отвечала Кира и добавляла: – Ты же меня знаешь, я всегда говорю правду. Даже тогда, когда можно слукавить, соврать, обойти молчанием. Так ведь?!

– Так, – нехотя соглашался Григорьев, но при этом внутри него все бурлило. Правда правдой, а они по-прежнему не муж и жена.

– Ты хочешь свободы?! Я дам тебе ее! Но семья – это же нормально! Это дети, обязательства!

– То есть ты хочешь сказать, сейчас у тебя передо мной нет никаких обязательств?! И если я скажу, что беременна, то ты заставишь меня сделать аборт?!

– Да как ты можешь так говорить?! – возмущался Григорьев и понимал, что в споре он никогда не победит Киру.

Так они и жили – иногда ссорясь, иногда объявляя другу другу бойкот, иногда проявляя чудеса заботы и внимания, ласки и любви. Они оставались вместе, словно было что-то между ними, что не давало центробежным силам развести их на этой жизненной карусели. Если что-то случалось у одного из них, второй оказывался рядом не просто за одним столом, под одной крышей. Второй с головой погружался в те проблемы и неприятности, которые грозили первому. Сторонние наблюдатели называли это настоящей любовью, друзья объясняли это общим бизнесом, недруги искали скрытые механизмы и тайны. Одно оставалось очевидным – Кира Заболоцкая и Олег Борисович Григорьев были монолитом.

Если рассуждать об эмоционально-чувственной стороне их отношений, то очевидным было, что ведущий в этой паре – Кира, ведомый – Олег Борисович. Он любил ее, она позволяла себя любить, но при этом точно знала, что за него она перегрызет глотку, если понадобится. Это расстановка сил проявлялась иногда в их разговорах. Он любил (что не похоже на мужчин) задавать прямые вопросы. Например: «Нам же хорошо вместе?» Кира ни разу на подобный вопрос не ответила прямо: «Да, нам хорошо!» или «Нет, нам плохо!». Она отвечала: «Все прекрасно!» Что имелось в виду? Погода, обед, их отношения, бизнес? Никто не понимал. Но Григорьев такой ответ принимал. И это тоже был некий компромисс – Олег Борисович не «копал» глубоко, дабы не выкопать ненужное и неприятное.

За время совместной жизни Кира отучила Григорьева еще от одной привычки.

– Запомни, – сказала она ему как-то, – проблемы не интересны. Жалобы досаждают. Чужое несчастье – не привлекает. Люди любят говорить о своем.

– И поэтому? – спросил Григорьев.

– Поэтому никогда ничего никому не рассказывай. Просто улыбайся.

И Олег Борисович послушался. И вот это ощущение, что они с Кирой монолит, происходило именно от этой стены молчания и доброжелательного спокойствия, которое излучали они при людях.

Впрочем, среди разногласий был вопрос, по которому у них иногда были громкие ссоры. Григорьев очень любил животных и всю свою сознательную жизнь жил бок о бок с собаками и кошками. У Киры не было не то что кошки или собаки, у нее не было даже птички или рыбки. Не позволяла жилплощадь и занятость родителей. Во взрослую жизнь Кира пришла с убеждением, что домашних питомцев взрослые заводят не для детей, а для себя. Если не заводят – нет потребности или возможностей. Кире никогда не приходило в голову погладить собаку или кошку. Не потому, что она не любила их, она была равнодушна. Опыта взаимодействия с этим миром у нее не было. Григорьев, наоборот, норовил погладить каждого встречного пса и досаждал расспросами их хозяев. Иногда он поднимал эту тему, заканчивались такие разговоры ссорами.

К Новому году она всегда готовилась заранее. Выбирала подарки придирчиво, не шла на поводу сантиментов, придерживалась практических соображений. В этот год родителям она купила кухонный комбайн и красивые домашние тапочки. Друзьям – Мезенцевой и Волховитову – она купила набор чашек. «Новая жизнь за городом предполагает уют. Пусть пьют горячий шоколад на своей веранде», – думала она, разглядывая тяжелую керамику. Она подумала о Лиле Мельниковой. Отношение к дому Мельниковых было трогательным и благодарным. Им она купила итальянскую настольную лампу. «Пусть будет уют. Лилька не очень аккуратная, но вещи должны быть красивыми. Накануне Нового года Кира съездила к родителям Лили и подарила теплые пледы. Встреча с Тамарой Леонидовной и Петром Вениаминовичем была трогательной. Последний даже прослезился.

– Дочка нас не так часто навещает, – сказал он.

– А если Лиля и приезжает, то больше сердится. У нее так испортился характер! А ведь Стас очень заботливый и хороший муж, – добавила тихо Тамара Леонидовна.

– Работать ей надо идти. Все сразу на место станет, – просто сказала Кира.

Родители только вздохнули.

И оставался только один человек, которому Заболоцкая ничего не купила. Это был Григорьев. Кира обошла все дорогие (и не очень) магазины города. Она напрягла знакомых, которые имели привычку летать в Милан и Париж в поисках эксклюзивных вещей. Она обошла картинные галереи и антикварные магазины. Она увидела много интересного, полезного, дорогого и удивительного. Но она не увидела ничего, что, по ее мнению, подошло бы Олегу Борисовичу. До праздника оставались считаные дни, а подарка не было. Уже Григорьев кружил вокруг нее с заговорщицким видом, и это означало, что ей подарок уже куплен и что Олег Борисович еле сдерживается, чтобы не вручить его раньше времени.

– Постой. Не опережай события, – приказала ему Кира, – давай в этом году вручим подарки ровно в двенадцать часов?!

– Ну, как скажешь, – явно разочарованно согласился Григорьев.

Двадцать восьмое декабря было таким же теплым, как и вся предыдущая неделя. Народ тащил елки и подарочные свертки в легких куртках и с непокрытой головой. Молодежь щеголяла в кроссовках на босу ногу. Эта мода появилась недавно и быстро прижилась. Кое-где на газонах зеленела трава. Кира заехала в старый дом, вытерла там пыль, проветрила квартиру. Потом тщательно закрыла на все замки дверь, а на дверь парадного повесила огромный висячий замок. Потоптавшись во дворе, она грустно вздохнула. Это место ее не отпускало. Решено было, что встречать Новый год они будут вдвоем в квартире Григорьева. «После праздников надо заняться этим вопросом. Надо узнать, что же ожидает дом. И можно ли выкупить квартиру», – подумала она.

Очутившись на улице, она вернулась к вопросу, который ее занимал последний месяц, – что подарить Григорьеву. Кира уже нервничала – время шло на часы. «Что ему надо? Чего у него нет? Чему он будет рад?» – ответить на эти вопросы было сложно. Вроде все было, радоваться он умел каждому пустяку, а пустяк дарить не хотелось. Кира уже собралась сесть в машину, когда на глаза попалась реклама. Кира внимательно присмотрелась к плакату, потом подошла поближе. «Вот. Вот оно. Это самое маленькое, что я могу сделать для него. И это его как-то отвлечет от идеи свадьбы?!» – подумала она.

Через сорок минут Кира входила в ворота заброшенной строительной базы. В деревянных вольерах бесились собаки. Кира старалась не смотреть на них – зрелище было не для слабонервных. «Тут выживает сильнейший. Но сколько же гибнет слабых?!» – с ужасом подумала она. Заболоцкая никогда не была в приютах для животных. Собственно, они и появились сравнительно недавно.

Навстречу ей уже спешили двое – толстый мужик в тулупе и тетка в синей шуршащей куртке.

– Вы к кому? – закричали они, даже не дойдя до Киры.

– К вам, если вы и есть этот собачий питомник.

Они переглянулись, подобрались и настороженно поинтересовались:

– Вам кошечку или собачку?

– Собачку. Только быстро. Я не могу находиться в этом бардаке. Бедные звери! – с чувством сказала Кира.

– А средств не хватает, поэтому такой и вид, – запричитал мужик.

«Рожа у тебя толстая. На тебя средств хватает!» – зло подумала Кира.

– Так какого цвета? Лохматенькую? Большую? Маленькую? – разом заговорили они.

Кира оглянулась – собачьи морды слились в одну размытую картинку.

Кира завертела головой, от чего картинка стала еще хуже, но среди этой мельтешни вдруг появились глаза. Глаза рыже-коричневые, не заискивающие, не грустные, а спокойно-обреченные. В них Кира сумела прочитать безнадежность.

– Вот тот самый, с глазами…

– Они все с глазами, – сказал с укоризной толстый дядька.

– Вот тот. С глазами. Рыжий вроде. – Кира пригляделась.

– Барон, – с пониманием сказала тетка, – хороший пес. Спокойный.

«И умный, и гордый», – про себя отметила Кира.

Дядька какими-то правдами и неправдами выудил рыжего пса из вольера. Ему мешали другие собаки, они кидались дядьке на грудь, лизали лицо, руки, бросались под ноги. Казалось, для каждой из них попасть в дом к Заболоцкой был вопрос жизни или смерти. «А может, и так!» – думала Кира, глядя на эту возню. Наконец, рыжий пес оказался на воле. Он уселся столбиком и спокойно ждал, пока Кира сама подойдет к нему. Кира, которая никогда не имела дело с собаками, подошла и протянула ему руку. Пес отказался ее лизнуть, но уважительно обнюхал, знакомясь с новым для него миром.

– А ты с характером, – отметила Кира.

– Он – хороший, – опять сказала тетка, – я не рекламирую. Вон у нас их сколько. На любой вкус. Я просто знаю, что он хороший.

– Мне тоже так кажется, – улыбнулась Заболоцкая, – она вдруг представила, что сейчас чувствует этот пес. «Не знает, радоваться или бояться. Привыкать или не привыкать. Господи, несчастный какой!» – думала она. Кира захотела его чем-нибудь угостить, но в сумочке ничего не оказалось.

– Вот, возьмите, – тетка вынула из кармана сушку, – дайте ему из своих рук.

Кира последовала совету, но пес сушку не взял. Он не отвернулся, нет. Он посмотрел на Киру, а потом наклонил голову набок. «Ладно тебе, не подлизывайся. Меня этим не купишь. И ради еды я достоинство не потеряю», – казалось, говорила его фигура.

– Гордый, – заметила Кира.

– Вы не очеловечивайте животных. У них все проще, – улыбнулась тетка, – не очеловечивайте, но любите. Тогда будет и дружба, и любовь.

Заболоцкая внимательно посмотрела на нее.

– Вы здесь, потому что – так надо? Жалко их всех?

– Да, жалко. Мы тут вдвоем. И собаки, хоть и сворой в вольерах, но не голодают. Мы – не воруем.

Сделка по приобретению пса с коричневыми глазами состоялась. Кира подписала договор, внесла официально в кассу три тысячи рублей, получила в приданое длинный брезентовый поводок и ошейник, видавший виды.

Пес все это время был рядом. Он никуда не бежал, никуда не забился. Он терпеливо ждал, пока не перейдет в собственность Заболоцкой.

– Ну, – сказала она наконец, – поехали. Будем тебя дарить.

Когда они сели в машину, Кира поняла, что дарить пса рано. По салону пополз терпкий собачий дух.

– Зайчик, обратилась она к нему, – давай мы сначала тебя выкупаем? Потом пострижем когти, потом спасем от блох и покормим. Вернее, сначала покормим, потом все остальное.

Остаток дня Кира провела в хлопотах. Ей звонил Григорьев, звонили девушки, которые выезжали убирать квартиры, звонили из банка, два раза позвонила обеспокоенная Мезенцева.

– Кирочка, почему не отвечаешь? Вообще эта ваша модная мобильная связь не вызывает никакого доверия. Звоню, а ты не отвечаешь. Или какая-то тетка что-то отвечает непонятное.

Кира рассмеялась – мобильные телефоны только стали появляться, Григорьев купил им обоим и они долго осваивали эти большие тяжелые трубки.

– Римма Станиславовна, это значит, что звонок не доходит до меня. Все хорошо, я просто очень занята – купила подарок Григорьеву. И теперь его пытаюсь отмыть.

– Что? Как? – не поняла Мезенцева. Кира расхохоталась:

– Потом расскажу.

Как Кира и обещала псу, так она и поступила. Сначала были куплены две миски. Для воды и для еды. Потом была куплена бутылка воды и пакет с кормом. Самым дорогим. Кира остановила машину на обочине рядом с парком, на землю выставила миски налила воду и насыпала еды. Выпустила пса.

Пес в машине успел заснуть и выходил из салона теперь потягиваясь, сонно волоча лапы. Увидев миски, оживился, а понюхав корм, с аппетитом стал есть. Кира стояла рядом и от умиления у нее щипало в носу.

– Вот и славно, – сказала она, погладив сытого пса, – теперь прыгай назад и поедем красоту наводить.

Место для наведения красоты было выбрано самое лучшее. В самом центре Москвы, в особняке, где аренда помещения стоила, наверное, как весь отель «Георг V» в Париже, располагался собачий салон. Это было чуть ли не первое подобное заведение в Москве и посещали его гранд-дамы со своими комнатными собачками-левретками, шпицами и только появившимися йорками. Именно сюда и привезла Кира пса. Она припарковала свою шикарную машину, подхватила простецкий брезентовый поводок, взяла под мышку миску для воды и зашла в сверкающий мир собачьей красоты. Гул, стоящий в этом рае, затих вместе с их появлением.

Администратор попыталась оценить новых посетителей. Кира была в спортивном костюме, на штанах виднелись следы собачьих слюней. Пес сидел рядом, лапы у него были не белые, а серые, брезентовый поводок лежал на сверкающем полу. Хвост собаки выбивал неуверенную дробь.

– Э‐э‐э‐э, – начала администратор. Посетительницы занервничали, готовые грудью защищать своих собачек.

– Он не бросается на мелких животных, – деловито сказала Кира, – он охотится только на крупных. Причин волноваться нет.

– Э‐э‐э‐э, – опять произнесла администратор.

– Мы без записи. Нас помыть, когти постричь, вообще привести в порядок. Никаких душистых средств. Мы брутальны и воинственны.

Заболоцкая прошла с псом к розовому плюшевому креслу и удобно в нем устроилась. Пес лег у ее ног. Вид у него был внушительный.

«О, вот это я понимаю! – одобрительно подумала Кира. – Четко знает, как себя вести. Такой не посрамит. Ах ты ж зайчик!»

Администратор, наконец, вспомнила все слова.

– Без записи нельзя… Понимаете, у нас салон…

Кира посмотрела на девицу тяжелым взглядом. Заболоцкая умела ставить на место.

– Девушка, лучше сразу согласитесь, – сказала она весомо и почесала пса за ухом.

– Хорошо, только немного подождите.

– Охотно подождем, правда, Барбос? – обратилась она к собаке.

Собака зевнула в знак согласия.

Через два час из салона вышел сверкающий белыми пятнами своей шерсти Барбос. Он не цокал по асфальту, когти были аккуратно пострижены, хвост расчесан. Кира смотрела на него влюбленным взглядом.

– Знаешь, ты и так был хорош, а теперь так и вовсе красавчик! Ну, теперь поехали знакомиться с Григорьевым, – сказала она псу.

Пса она посадила на переднее пассажирское сиденье.

Григорьев уже как два часа слонялся по квартире. Кира на звонки не отвечала, ему в голову лезли всякие мысли, а еще хотелось есть, но одному было скучно, да и Новый год был на носу – настроения хотелось праздничного и волшебного. А в доме было чисто, парадно от мерцающей елки, но тихо и немного грустно. «Где ее носит?! Могла бы раньше приезжать. А то совсем заработалась. Клининговая компания, магазины, а еще что-то с квартирой своей старой затеяла», – размышлял Олег Борисович.

Наконец раздался звук открываемой двери.

– Кира, ты? – подскочил с дивана Григорьев.

– Я, – отвечала Кира из-за двери, – вернее, мы.

– Кто – мы? У нас гости?! – перешел на парадный тон Олег Борисович.

– Мы – это я и собака по имени Барбос. Вернее, имен у него несколько. Кто-то звал Бароном, я назвала его Барбосом, а как ты назовешь, решай сам.

– Это что? – спросил Григорьев, увидев, как в прихожую степенно входит огромный пушистый пес.

– Это он и есть. Твой подарок. Вернее, мой подарок тебе к Новому году.

– Да ладно! – не поверил Олег Борисович. – Ты никогда не хотела собаку.

– Зато ты хотел. Поэтому у тебя будет собака. Григорьев, она не породистая, жила в приюте, полдня я пыталась ее отмыть от следов соседства с десятком таких же. Мы привыкли уже к другу другу. Что думаешь?

Заболоцкой вдруг страшно стало – ей показалось, что Григорьеву подарок не понравился.

Олег Борисович молчал. Потом подошел к псу, присел перед ним на корточки и сказал:

– Ну, привет, тютя.

Пес наклонил голову и… подал Григорьеву лапу. Кира всхлипнула от чувств.

Оставшиеся дни до Нового года Кира почти не видела Григорьева. Тот носился по собачьим магазинам в поисках особых ошейников, поводков, удобных мисок и разных иных аксессуаров, необходимых, по его мнению, для комфортной собачьей жизни.

– Зачем ты это все покупаешь? У него уже три лоханки, куча ошейников.

– Ничего, – отвечал Григорьев, – собака натерпелась за свою жизнь. Пусть поживет в ласке и довольстве. – Пес без подобострастия, но благосклонно взирал за этой суетой. Ел он без жадности, с пола ничего не подбирал, даже если упал лакомый кусочек курицы или мяса. Барбос вел себя так, словно был не дворнягой, а самых настоящих породистых кровей. Еще одним удивительным качеством была его неразговорчивость. Пес не лаял.

– Слушай, ну а если грабители там какие? Он что, совсем не отреагирует? – спросила Заболоцкая.

Григорьев не ответил, но в этот же день на прогулке Барбос яростно зарычал на дядьку, который решил вдруг близко подойти к ним. Рычал пес яростно, но не разжимая пасти. «Ого!» – подумала Кира и вопросов о надежности этой собаки больше не возникало.

Одной из покупок, которая вызвала споры между Кирой и Олегом Борисовичем, был мягкий матрасик для сна. Кира долго его выбирала, наконец купила. Матрасик был розовенький, пушистый, облако, а не матрасик для собаки.

– Боже, – только и сказала Григорьев, увидев его, – ты думаешь, это подходящая вещь для такой серьезной собаки?

– Главное, удобно и мягко, – сказала Кира и постелила матрасик в спальне со своей стороны кровати. Наступил вечер. Кира и Григорьев улеглись в постель. Барбос долго ходил по комнате.

– Ну, зайчик, ложись спать, – уговаривала его Кира, указывая на розовый коврик. Григорьев сурово молчал. Барбос сделал еще пару кругов и решительно улегся на пол рядом с Олегом Борисовичем.

– Ну, собака умная, – еле сдерживая ликование, заметил тот.

Этот Новый год они отмечали дома. Не поехали в ресторан, отказались от гостей и трехдневного путешествия за город. Кира полвечера стояла у плиты. Готовила плов, пекла пироги, жарила гуся. Словно к ним должны были прийти гости. Григорьев хлопотал с бутылками, но при этом приговаривал:

– Ну, Барбос, пить много не будем. Нам с тобой гулять надо выйти. А там идиоты фейерверки будут запускать. Только ты не бойся.

Барбос один раз зашел на кухню, получил щедрую порцию праздничных деликатесов, а потом он дождался, пока хозяин прекратит суетиться, подошел к его креслу, улегся, положив морду ему на тапочку.

– Ну, спи, спи, – растроганно проговорил Олег Борисович.

Эта новогодняя ночь удалась. Кира блаженствовала в тишине дома, ей нравился стол, который она сама накрыла, ей была приятна возня Григорьева и его сюсюканье с собакой. «А может, и впрямь замуж пора?! Очаг, детей, собак, кусты малины и варенье?» – думала она. Мысли были ленивыми и приятными.

Григорьев ей подарил маленькую шубку.

– Чтобы тебе в машине удобно было, – пояснил он.

Кира расчувствовалась – шубка была именно такая, о какой она мечтала, – сказочная меховая игрушка.

Часа в три ночи они вышли на улицу. Самые стойкие еще запускали шутихи, но в основном уже народ спал. Во дворах смолк шум, небо было темно-синим, студеным и при этом очень родным. Они шли по голому тротуару и ловили редкие снежинки – наконец наступала зима. Пес шел рядом, вышагивая ровно и не отставая, не обгоняя. Было видно, что роль хозяйской собаки ему по нраву.

– Я – счастливая такая, – неожиданно призналась Кира.

– И я, – кивнул Григорьев. – И даже знаю, почему нам так хорошо.

– Новый год? – спросила Кира.

– Нет. Он, – Олег Борисович указал на Барбоса, – живая душа у нас появилась. Нам теперь умирать нельзя, болеть нельзя, уезжать нельзя. Мы теперь при нем. При Барбосе. Ты отличный подарок мне сделала.

– Похоже, нам обоим. – Кира улыбнулась и крепко поцеловала Григорьева.

И наступила в их жизни гармония. Удивительно, но Григорьев больше не заговаривал о свадьбе. Теперь он делил время между бизнесом, то есть магазинами и Барбосом. И, надо сказать, к последнему он относился гораздо серьезнее. На кухне появились собачьи витамины, палочки для жевания, однажды Кира в холодильнике обнаружила потемневшую вонючую говяжью кость.

– Что это? – спросила она.

– Не трогай, это не тебе, – строго ответил ей Григорьев.

Теперь в субботу была «шерстяная пятиминутка» – Олег Борисович вычесывал густую бело-рыжую шерсть Барбоса. Тот подставлял бока, пытался заигрывать с хозяином.

– У этой собаки была ужасная жизнь.

– Почему ты так думаешь? – спросила его Кира.

– Он не умеет играть с игрушками, не умеет лизать руку, из всех лакомств он признает только черный хлеб и молоко. Его так и кормили – хлебом и молоком. Если вообще кормили.

Григорьев погладил пса. Тот уткнулся ему в ладонь. Заболоцкая вздохнула: «Вот мы и семья!» Ей стало от этой мысли тепло – в какой-то момент они перестали быть единицами, они стали одним целым.

Появление Барбоса сыграло еще одну немаловажную роль в их жизни. Кира получила возможность заниматься своими делами, не отвлекаясь на расспросы Григорьева и на неизбежные объяснения своих действий. Конечно, она могла ничего не говорить вообще, но это было бы вызовом и недоброжелательным жестом. Заботы о собаке отвлекали Григорьева-воспитателя от Киры. Поэтому сразу после Нового года Заболоцкая занялась вопросом, который занимал ее больше всего, а именно – старой квартирой. Она не оставляла надежды выкупить ее у владельца дома. Когда она на эту тему пыталась говорить с Олегом Борисовичем, он отвечал уклончиво, искренне считая, что жить они могут у него, тут же, в этом районе. А для себя, или как вложение денег, Кира вполне может купить квартиру в новом доме.

– Пусть это будет не в самом центре, но можно же и за Садовым кольцом. Там полно прекрасного элитного жилья, – говорил он. Заболоцкая не спорила. Не хотела тратить силы. Она решила, что из этого родного ей места не уедет никогда. Поэтому Кира пыталась найти того, кто мог и проконсультировать, и помочь в конкретной ситуации. Однажды она поговорила с Мезенцевой.

– Знаешь, есть владелец. И Волховитов его знает. Но там такой несговорчивый человек. Из новых. Понимаешь меня?

– Понимаю, – ответила Кира и про себя продумала: «Все ясно, криминал».

– А Волховитов не хочет связываться. Возраст не тот. И влияния больше нет.

– Тоже понимаю, – сказала Кира. Она действительно видела, что муж Риммы Станиславовны несколько ушел от дел и больше занят чтением, прогулками, домом.

Кира задумалась. И уже через два дня позвонила Мельниковой Лиле.

В доме Мельниковых бушевали страсти. Лиля по-прежнему нигде не работала. Но завела собаку и теперь нянчилась с ней точно так же, как нянчился с Барбосом Григорьев. Когда Кира об этом узнала, она рассмеялась:

– Не представляешь, у нас точно такая же ситуация. Олег Борисович души не чает в нашей дворняге.

– Дворняге? – переспросила Лиля.

– Да, я в приюте собаку взяла, – ответила Заболоцкая.

– Неужели денег для Григорьева пожалела? Он столько для тебя сделал.

Заболоцкая растерялась – совершенно очевидно был резон ее поступка. Красивую породистую собаку возьмет каждый, а брошенную и беспородную может вообще никто не взять. Пожалеть собачью душу было так приятно.

– Знаешь, тут дело не в деньгах. Тут дело в сочувствии, в понимании необходимости такого поступка. Но, конечно, это личное дело каждого, – ответила Кира.

Лиля хмыкнула, а потом сказала:

– Заходи сегодня к нам? Просто поболтаем, чаю выпьем.

Кира для приличия выдержала паузу, а потом ответила:

– Спасибо, думаю, смогу зайти. Что купить? Тортик?

– Нет, я не ем быстрых углеводов, – фыркнула Мельникова.

– Ага, тогда посмотрю что-нибудь полезное, – рассмеялась Заболоцкая.

Если честно, встречаться с Лилей ей не очень хотелось. Но ей надо было увидиться со Стасом. «Вот кто мне даст совет. Более того, он поможет выйти на владельца дома. Стас – чиновник в таком ведомстве, у него и связи, и вес, и влияние. А еще много знакомств. Все хотят дружить с такими людьми, поэтому и просьбу выполнят, если что», – думала Кира, набирая корзину фруктов для Лили, которая «не ест быстрых углеводов».

В магазине Кира намеренно задержалась. Она понимала, что Стас придет с работы поздно, а ей обязательно надо было с ним поговорить. «Во всяком случае, я заброшу удочки, намекну, а там посмотрим. Может, он и поможет!» – думала она. Нагрузив тележку, она выстояла очередь к кассе, и, выйдя из магазина, пошла к дому Мельниковых пешком. Кира шла, и, как всегда бывало в таких случаях, вспоминала прошлое – ужины в гостеприимной квартире, разговоры с Тамарой Леонидовной, солидного отца Лили. Наконец, она подошла к дому. Консьержка ее узнала, поздоровалась. Впрочем, прежних строгостей в этом доме уже не было. Кира поднялась на нужный этаж и позвонила. Лиля, к удивлению Заболоцкой, на этот раз выглядела прекрасно. Ухоженная, подтянутая, одета строго, даже не по-домашнему.

– Ух, какая ты красавица! – искренне воскликнула Кира.

– Да, вот только вернулась из поездки.

– Куда ездила? – с любопытством спросила Кира.

– Куда только не ездила! – рассмеялась Лиля. – Всю Европу, считай, объездила. Почти месяц.

– Вот это да! Здорово. Наверное, и в Париже была?

– Была. Красивый город. Но…

– Что «но»?

– Не наш. Понимаешь, там надо жить. А то только привыкнешь, а уже уезжать надо!

– Да. – Кира, вдруг задумалась. Она вдруг поняла, что за всеми своими хлопотами так никуда и не съездила.

– Знаешь, ты молодец! – серьезно сказала Заболоцкая. – Правильно. Мир надо смотреть. Учиться надо тому, как живут другие. И для души это полезно, и для здоровья. А я вот совершенно закрутилась. Только и радости, что собаку завели. Такой прекрасный пес. И мы так счастливы, что его приютили.

– У меня мой что-то приболел. Сожрал игрушку, потом еще покрывало пожевал, – пожаловалась Лиля.

– А наш ничего не грызет, не жует, не ворует. Только один раз корм из пакета ночью слопал. Но это он с голодухи. Думал, больше не накормят.

– Бедный, – вдруг улыбнулась Лиля. С ее лица исчезла высокомерная гримаса, с которой она встретила Киру.

– Да, бедненький, – согласилась Кира и добавила: – Лиля, смотри, я хотела сделать тебе приятное. Купила всего понемногу. И все полезное.

Она подала Мельниковой корзину с фруктами.

– Ой, да я так, просто, – сказала Лиля. И тут Кира бросилась ей на шею.

– Подруга, что же мы с тобой все время цапаемся. Соревнуемся, что ли?! Зачем?! Столько же лет вместе!

– Я, как ты выражаешься, не цапаюсь, – начала было Мельникова, но тут же смягчилась. Заболоцкая ее не выпускала из объятий.

– Понимаешь, ты такая стала деловая, такая занятая, такая неуловимая, – Мельникова заговорила торопливо, – что мне казалось, я уже не нужна тебе. Раньше ты и воспитывала меня, и учила, и ругала. А теперь… Даже не звонишь, не заходишь. А живем по-прежнему рядом. Стали чужими.

Заболоцкой вдруг стало стыдно.

– Но, понимаешь, я работаю. Все время работаю. Мне надо родителей обеспечить. Они старые. Они ничего не скопили. Сбережений нет. А если заболеют? И сама я тоже не хочу дрожать всю жизнь – хватит мне на хлеб или занимать до получки. Сейчас же времена совсем другие. Если и займут денег, то под проценты, – Кира усмехнулась, – я рассчитываю только на себя.

– Ты всегда была самостоятельной. Ты знала, к чему надо стремиться. Но мы же все равно дружили?

– Знаю. И, если моя вина есть, прости. Потом… Потом, Лиля, ты – замужем. Вон у тебя какой Перов твой. Деловой, умный, вообще, он далеко пойдет! А у меня ведь никого…

– А Олег Борисович? Кира, ты несправедлива к нему.

– Да, точно. Я иногда забываю, что он для меня сделал. Много сделал для меня. Но я как-то не привыкла рассчитывать на него. Хотя… вру… Конечно, привыкла. Ох, Лилька, я даже не знаю, как сказать.

И то ли от того, что с Заболоцкой вдруг слетела вся самоуверенность и успешность, то ли от того, что она так откровенно все сказала, Лиля смягчилась. Она вдруг стала прежней, близкой, доброй.

– Понимаешь, – тем временем продолжала Кира, – иногда мне кажется, что родителей я своих обидела несговорчивостью. Тем, что осталась в старом доме. Тем, что так поздно пошла учиться. Они же гордились мной.

– А ты все же диплом получила?

– Весной получаю. Учусь хорошо. Мама довольна. Отец со мной суров, сама знаешь.

– Да, – кивнула Лиля.

– А я мечусь. Денег стараюсь заработать. Так, чтобы не бояться ничего. Чтобы родители ни в чем не нуждались. Ох, я уже об этом говорила. И еще одно дело затеяла. Самой страшно, куда оно вывезет меня. Григорьев даже не подозревает. А я… Я, понимаешь, все хочу успеть, пока молодая. Я повидала этих старых теток, которые растерялись в наши дни.

– И нестарых тоже, – грустно усмехнулась Лиля. Она имела в виду себя.

– Ах, ты же глупости говоришь. И думаешь про себя плохо. В тебе столько всего… Бояться не надо. Начинай с чего угодно. Только начинай, – говорила Кира, – а еще, понимаешь, Григорьев мне предложение сделал. Уже второй или третий раз. Я сама уже не помню…

– А ты?

– Я опять отказалась. На Новый год собаку ему подарила. И в доме стало так хорошо, уютно. Так теперь возвращаться стало приятно, обсуждать все собачьи проблемы.