Текст книги "Время перемен"

– Томочка, тебе не здоровится? – поинтересовался Мельников.

– Не знаю. Что-то на душе неспокойно.

– Ты про что? – насторожился Петр Вениаминович.

– Про Лилю. Хорошо, что я с Инессой Федоровной дружу. Она врач от бога. Надо бы показать Лилю ей.

– Как? Уже? – изумился Петр Вениаминович. Инесса Федоровна была известным в Москве врачом-гинекологом.

– Господи, да нет же. Но сам понимаешь – дело-то несложное. А она все же очень молода.

– Боже, Тамара, не гони лошадей! Случится, тогда и будем беспокоиться. – Петр Вениаминович перестал собираться и присел на край кровати. – А хорошо бы внука. Или даже внучку. Но внука – лучше. Понимаешь, так мне осточертело это все. Самое противное, работать людей теперь не заставишь. Все только политические новости обсуждают, митингуют и журнал «Огонек» читают. На работу не хочется, а вот с внуками бы возился.

Тамара Леонидовна перестала охать.

– Ты это брось, Петя, – сурово сказала она, – работать надо. Я думаю, что все будет хорошо. Семьдесят лет стояло государство, из-за каких-то болтунов не развалится.

– Ох, государство стояло, хозяйство рушилось. А государство без хозяйства – это человек без головы. Что я тебе объясняю! Ты в магазины сама стала ходить, видишь. А вместо мяса в наших заказах теперь только фарш.

– Я не против фарша, я против панических настроений, – сурово сказала Тамара Леонидовна.

– Да нет никакой паники. Есть реалистический взгляд на предмет.

– Так, через пять минут иди свой омлет есть! – Мельникова решительно запахнула халат и пошла на кухню. Петр Вениаминович вздохнул и стал повязывать галстук.

Когда из кухни потянуло ароматом кофе, он окликнул дочь.

– Лилька, пойдем, с отцом позавтракаешь! А то замуж выйдешь и больше про папку не вспомнишь!

Из комнаты Лили послышалось ворчание:

– Пап, я занималась до позднего вечера, поспать хочу! Целую тебя, вечером увидимся.

– Знаю я теперь твои вечера! Со Стасом небось встречаешься?

– Па-ап! Я сплю!

– Ладно, – отец уселся, пододвинул к себе тарелку, – взрослая, а вчера только в школу ходила.

– Такой она и осталась! – возразила жена. – А про экономику ты зря. У нас и нефть, и газ, и другие полезные ископаемые. Проживем как-нибудь.

– Это, конечно… – согласился Петр Вениаминович.

– Или в США больше нефти и газа? – неожиданно поинтересовалась Тамара Леонидовна.

– Пожалуй, у нас больше. Там другие виды газа встречаются. Нет, конечно, у нас больше.

– Вот, значит, наша экономика будет развиваться в сторону углеводородов, – командным голосом сказала Мельникова, словно от нее зависело это решение вопроса. – И люди нужны будут в отрасли. Короче, я даже уже не прошу, я требую, чтобы ты позаботился о детях. Надо устроить Стаса в соответствующее место. И вообще! Я же не прошу, чтобы он министром сразу стал! На любую маленькую должность.

– Сколько раз я тебе говорил… – Петр Вениаминович уперся черенком вилки в столешницу, – не заводи мне нервы с утра! И еще я тебе говорил, что он мужик, правильно все решил!

– Только о ней не подумал! О дочери нашей. Она, глупенькая, влюбленная. Она идет за ним, как гусыня. Ей же кажется, что это героизм. А на нашем языке это называется глупость. Понимаю, окончили бы институты. Распределение, первая работа. Сама бы выгнала. А так – без образования! Кем их там возьмут? Чернорабочими? И что это за «школа жизни»?! А что им мешает в Москве устроиться на завод, стружку подметать? Перейти на заочный и убирать рабочие места. Зачем для этого лететь на край Земли?

Петр Вениаминович задумался – что-то разумное было в словах жены. В том, как она описала отважные планы молодоженов, была какая-то несуразность.

– Так, может, пусть просто учатся? Зачем мне Стаса куда-то устраивать? Пусть побудут нормальными студентами. Кстати, он и так подрабатывает…

– Ты что, серьезно не понимаешь? Ты не понимаешь, что скоро будет передел власти?! И ты не знаешь, останешься ли ты у дел. Поэтому сегодня же звони по знакомым и устраивай Стаса на работу.

– Да кем же я его устрою?! Он же на третьем курсе!

– Ничего, пусть бумажки перебирает. Петя! Этот вопрос касается не столько Стаса, сколько нашей дочери! Я не хочу, чтобы она, как эта ее Кира, жила в заброшенном доме и продавала веники.

– Вполне приличное занятие, не ворует же она эти веники, – пробурчал Петр Вениаминович.

– Не начинай даже! Не начинай! Не ищи проблем там, где их нет. У меня и так просто голова кругом идет.

– Знаешь, – миролюбиво сказал муж, – хорошо, что родители Стаса нормальные люди. С ними легко все обсуждать…

Тамара Леонидовна выдохнула:

– Мне тут мои приятельницы уши прожужжали, что рано, что нечего хомут вешать на шею. Что потакаем дочери, путь, мол, учится… А вот думаю, что все правильно. Думаю, что все к лучшему. Пусть встречаются. В смутные времена опорой может быть только семья. Я же вижу, у них серьезно все.

– Тома, что ты видишь?! Они без году неделю встречаются!

– Ты, Петя, всю жизнь работал. Я тебя не виню. Но Лилю ты совсем не знаешь. Она нежная, эмоциональная девочка. Она – не Кира, ее подружка. И Стаса она любит. Сколько мы знаем случаев, когда годами ухаживали, потом свадьба, а через год развод?

– Ладно, может, ты и права. – Мельников залпом выпил остывший кофе и заторопился. В машине он достал из портфеля записную книжку, пролистал ее и потом скомандовал водителю:

– Юра, а давай заедем к Мордюкову. Проведаем старика, тем более у меня коньяк для него есть. Ну, если ты не выпил, – пошутил Мельников.

– Нет, удержался, – в тон ему ответил шофер, – он там, на заднем сиденье, завернут в три слоя вощеной бумаги.

Через месяц, прямо в канун Нового года, Мельниковы и Перовы встретились на юбилее Николая Николаевича. Там было еще много людей – знакомые юбиляра, родственники, представители общественности и даже какие-то люди из райкома партии. Стол был хорош, что было по тем временам удивительно. Николай Николаевич постарался через свои связи – заведующую «столом заказов» и давнего друга Рената, который долгие годы был мясником в ближнем гастрономе. Ренат же пошел дальше по цепочке – добыл красную рыбу, черную икру и несколько видов колбас. Тамара Леонидовна, которая встречала гостей, стоя рядом с Зинаидой Васильевной, подумала о том, что несколько лет назад ассортимент на столе был бы в два раза богаче, а люди были веселее и беззаботнее. Посмотрев на мать Стаса, Мельникова тихо ей сказала:

– Перестань волноваться, все просто замечательно. И хорошо, что все устроили здесь, в помещении завода, в столовой. Тут очень уютно.

– Думаешь? – Зинаида Васильевна нервно оглядывала гостей. – А я хотела в ресторане. Но…

– Правильно, нечего деньги тратить.

– И здесь эти деревянные столы, резные стулья. Их специально заказывали в Рязани. Там маленькое производство, муж, Коля, бартером рассчитывался. Он хотел, чтобы сотрудники держались за рабочие места. Ведь зарплаты были неплохими, а вот условия, Коля занимался этим очень упорно.

– Зина, Коля – прекрасный человек и отличный руководитель! Это сразу видно! – принялась опять успокаивать ее Мельникова. – И все будет прекрасно!

Торжество потихоньку разгоралось, голоса стали громче, музыка зазвучала, произносились здравицы и шутливые пожелания. Лиля и Стас сидели рядом с юбиляром. Перов с гордостью поглядывал на сына и улыбался Лиле. Когда в зале заиграла легкая музыка и народ потянулся размяться в быстром танце, Мельников подсел к Николаю Николаевичу.

– Слушай, что я тебе хочу сказать, – сказал Петр Вениаминович – мужчины давно перешли на «ты», – тут для Стаса есть хорошее место. Понятно, что не начальник и даже не младший начальник, а так… клерк, как на западе говорят. Но тут главное – не должность, а место.

Перов с удивлением посмотрел на Мельникова.

– Спасибо тебе огромное! Неожиданно как! Но Стас учится, мы бы не хотели, чтобы он бросал учебу. И Лиля должна получить высшее образование! Послушай, Петр, ну что, мы не осилим их дипломы?! Поддержим, прокормим, оденем. Они же не бездельники, не лоботрясы. Им помогать можно и нужно.

По разговору было заметно, что юбиляр изрядно выпил. Слова складывались ладно, но в голосе слышалась слеза.

– Ты вообще слышал, что детишки наши уезжать собрались? Мол, сидеть на шее родителей нехорошо, а потому переведемся на заочное и поедем на дальнее северное месторождение! Серьезные такие планы, чуть ли не чемоданы собирают. Я‐то не против, даже, думаю, полезно. Но потом подумал и решил, что нам, родителям, эта инициатива дороже станет.

Перов с изумлением слушал все это.

– Я ничего не знал.

– Я тоже. Но вот матери знают все. Лилька проговорилась маме, а дальше ты, думаю, догадываешься.

– Тамара? – понимающее улыбнулся Николай Николаевич.

– Да… Одним словом, Стас должен подъехать в отдел кадров. С документами.

– Спасибо вам с Тамарой. Я же понимаю – работа теперь будет на вес золота.

– Знаешь, как сказать… Время молодых и отчаянных наступает. Но народ в целом будет жить плохо. И безработных будет достаточно много. Поэтому пусть держится за место. Это же по его специальности.

Увидев, что мужчины о чем-то толкуют, Зинаида Васильевна поспешила к ним.

– Коля, ты только не пей много. Тебе еще надо будет говорить слова всякие, благодарить гостей…

– Зина, ну что ты… Послушай, что Петр для Стаса сделал! Петя, можно рассказать?

– Можно, – важно кивнул Мельников, он немного рисовался перед Зинаидой Васильевной.

– Наш парень теперь будет работать в газовой промышленности!

– Коля, громко сказано. Он будет работать в отраслевом институте.

– Ну, о чем и речь! – не сдавался Николай Николаевич. – Так вот, Петя воспользовался своим влиянием.

– Ох, я даже не знаю, как благодарить тебя… Конечно, он окончит институт и уже будет работа…

1991 год

К зиме 1991 года дом на углу Малой Бронной и Спиридоньевского переулка практически опустел. Как так случилось, что в наступающие тяжелые времена жильцы этого дома умудрились получить квартиры, никто не понимал. Но факт остается фактом, остались здесь Кира Заболоцкая и старуха Беглова. Кира за это время предусмотрительно поменяла замки в квартире и поставила новый замок в комнате. По вечерам на улицах порядка стало меньше, к тому же дом огородили забором и даже возвели один ярус строительных лесов. Подъезд в дом заколочен не был, а потому однажды Кира наткнулась на алкашей, которые спасались от стужи на первом этаже. Заболоцкая не растерялась, наорала на них и, напугав, выставила вон. Но это стало первым звоночком и Кира занялась «укреплением бастионов». Сначала были замки, потом она раздобыла колокольчик и повесила на дверь подъезда. Дом был пустым и любой звук разносился гулким эхом. «Есть шанс услышать, что кто-то идет!» – сказала она себе. Но самым главным и дорогостоящим ее мероприятием была покупка трех дешевых ламп. Эти лампы она поставила в тех пустых квартирах, которые оказались незапертыми. Каждый вечер Кира включала их, чтобы у прохожих было ощущение, что в доме живут люди.

Дом был большим, старым, еще девятнадцатого века. Такие называли доходными. В нем была черная лестница, большие подвалы и под самой крышей были небольшие помещения, в них когда-то жила прислуга. Эти комнаты жильцы коммуналки заняли под велосипеды, корыта и всякую утварь. В подвале долго хранили дрова и уголь. Потом, после газификации дома, в подвале размещались мастерские. Дом был большим, с двухуровневым переходом между правым и левым крылом, поэтому понять, кто еще находится внутри, было сложно.

История встречи со старухой Бегловой напоминала фильм ужасов. Однажды, в очередной раз обходя квартиры, чтобы устроить иллюминацию, Кира услышала голос. Несмотря на всю свою твердость, девушка слегка струхнула, затаилась и стала прислушиваться. Чей-то надтреснутый голос звал какую-то «Белку». Кира попыталась угадать, кто она, эта самая Белка – собака, кошка или даже какая-нибудь ворона. Голос то приближался, то удалялся, и Кира поняла, что идет он со стороны правого флигеля. Кира потихоньку, на цыпочках двинулась в ту сторону. Дребезжащий голос становился все ближе и ближе. Голос уже не звал Белку, а только сокрушался: «Куда ж ты теперь пойдешь?!» Наконец, Кира миновала пролет лестницы и… нос к носу столкнулась с теткой, закутанной в большой шарф.

– Вы кто?! – взвизгнула тетка.

– А вы кто? – ответила вопросом на вопрос Кира. Она перепугалась, но здравый смысл подсказывал, что привидения белок не кличут.

– Я – Беглова.

– А я – Заболоцкая!

– А вы из первого подъезда?

– У нас вообще один подъезд, – заметила Кира.

– Не скажи, у нас есть черная лестница и выход на другую улицу.

Заболоцкая хотела было продолжить диспут, но потом отказалась от этой идеи.

– Наверное, но я прожила здесь всю жизнь и не знала об этом, – сказала она.

– Заколочено, все заколочено. А кое-где и стены новые стоят, – ответила старуха.

– Я вас знаю, но не помню имени-отчества, – замялась Кира.

– Татьяна Афанасьевна.

– А кто такая Белка? Я слышала, как звали какую-то Белку.

– Мне показалось, что собака моя здесь бегала.

– У вас есть собака? – изумилась Кира. – Я живу здесь давно, но собаки не видела ни разу.

– Вот и я не видела. Поэтому и зову, – ответила старуха.

– Давайте я вас провожу до квартиры. Темно здесь, заблудитесь. – Кира не стала продолжать разговор о собаке Белке. Почва была зыбкой и не хотелось пугаться соседства с полоумной старухой. «С другой стороны, не так и плохо – кто-то есть рядом!» – Кира заметила, что старуха опрятная, от нее не пахло затхлым, ветхим.

– А тебе нетрудно? – Беглова внимательно посмотрела на Киру. – Проводи, может, и Белку встретим. Она не моя собака. Но иногда прибегает поесть. Наверное, где-то сейчас сидит.

– Конечно, мне нетрудно проводить. Может, и Белку встретим.

– Ты же мне не поверила, что Белка есть? – спросила старуха.

– Поверила. Я же ни разу не видела вас, пока живу здесь.

– Нам с тобой повезло, – неожиданно сказала Беглова, – живем, как баре. Свет, вода и никаких тебе соседей!

– Я тоже удивляюсь, почему нам еще не отключили все эти блага.

– Ты что, этот дом считается жилым! – захихикала Беглова. – Его огородили, вон, строительные леса поставили…

– Это когда было, теперь уже и леса пора ремонтировать.

– Я сама документы видела, – опять заговорила старуха, – дом заселен наполовину. А потому свет и вода есть.

– И кому это надо? – с недоумением спросила Кира.

– Тому, кто этот дом заберет себе. Когда можно будет.

Заболоцкая уставилась на Беглову. Тетка была стара, но соображала лучше молодой.

– Не смотри на меня, я все понимаю, что происходит. Все теперь будет чье-то. И дома, земля, и заводы. Как раньше.

– Ну, я думаю, то самое «раньше» вы не застали, – сказала Кира.

– Рассказы помню. Этого достаточно.

– И что, лучше было? – Кире стало интересно, что скажет старуха.

Но они дошли до ее этажа.

– Вот, это моя квартира. – Беглова толкнула дверь рукой, та открылась.

– Почему вы не запираете дверь на ключ?! Сейчас столько всяких случайных людей бродит. Вы же видите, что делается.

– Я на улицу почти не хожу, – заявила Беглова.

– А продукты? Как вы покупаете продукты?

– Ларек коммерческий знаешь на углу Бронных?

– Знаю.

– Мне продавщица оттуда приносит все, что надо. Крупу, тушенку, сахар. Даже колбасу. Но колбаса страшная. «Королевская салями». Она хлеб красит красной краской. Линяет что кофточка советская шерстяная.

– А молоко там, творог… Сейчас это все в магазинах редко бывает, надо в очереди отстоять.

– Обойдусь без творога. Прекрасная еда – макароны с тушенкой. Но китайцы делать тушенку не умеют. У нее вкус и вид паштета.

– Так тушенка китайская? Такая, в красно-синих банках?

– Да, Китай. Почему они нам это присылают, понятия не имею. Мао Цзэдун нас не любил.

Старуха замолчала на какое-то мгновение, и Кира получила возможность оглядеться. Квартира Бегловой, как казалось, не претерпела никаких изменений. Три комнаты и прихожая.

– У вас не было соседей? – удивилась Кира. – Вы всегда занимали три комнаты?

– Соседей не было, были родственники. Брат с семьей. Они уехали. Живут теперь черт знает где. На выселках.

– А вы с ними не поехали?

– Нет. На черта я им нужна? В двухкомнатной квартире.

– Но… Вы же считаетесь отдельной семьей. – Кира вспомнила все, что говорили родители перед получением ордера.

– Да, и мне дали однушку. Только я отказалась. А насильно переселить не смогут. Нет такого закона. Только если это нужно городу. А что этому городу сейчас нужно, если снег не убирают, фонари не горят, а мусор неделями не вывозят. Кстати, скоро будет все платно.

– В каком смысле?

– В прямом. Будем платить за мусор, например!

Шло время, и старый дом удивил снова. Как-то утром Кира проснулась от звуков буксовавшей машины. Надрывался со свистом двигатель, свистели шины на обледенелом снегу. Кира шла на работу во вторую смену, а потому с недовольством открыла глаза. Шум не стихал. «Странно, наша улица в этом месте пустынна, во дворе дома нет ни одной машины. Откуда тогда это доносится?» – подумала она, но вылезать из теплой постели не хотелось. Все же любопытство и опасение, что пожаловали нежелательные гости, взяли верх. Кира подошла к окну и увидела, что желтого цвета «Жигули» пытаются припарковаться во дворе у строительного забора. «Готова поспорить, что эта машина той самой соседки, которая жила в правом крыле. А как она проехала во двор? Ворота арки на замке. И вообще, откуда она здесь? Кстати, имя у нее еще было такое сложное…» – Кира поежилась, потом накинула на себя теплый платок и стала наблюдать за действиями машины. Машина все-таки примостилась у забора, оставив проезд к арке двора. Через пару минут из машины вышла статная, хорошо одетая женщина. В руках у нее были сумки. Проверив дверцы машины, она пошла через двор и исчезла в арке. «Понятно, видимо есть ключ от ворот, а попадает к себе через дверь с Бронной улицы. Еще одна соседка, что ли. Не многовато ли…» – с досадой подумала Заболоцкая. Ее такое необычное, почти геройское уединение становилось чем-то заурядным. «Что характерно, в доме одни тетки. Я, Беглова и эта самая Римма… точно, Римма Станиславовна. А фамилия – Мезенцева!» – Кира поежилась, посмотрела на часы и вернулась в постель.

Через неделю она решила навестить родителей. Накупив лакомств, она приехала под вечер. После ставших уже традиционными уговоров переехать жить к ним, родители поинтересовались:

– Ну, как наш дом там? Что говорят вокруг? Не сносят ли?

– Нет, не сносят, – ответила Кира, а потом вдруг вспомнила про желтые «Жигули», – по-моему, кроме старухи Бегловой и меня, живет еще и Мезенцева. Помните такая была? Красивая и видная?

Мама посмотрела на отца, отец хмыкнул:

– Помним, кто ее не помнит.

– Так, прошу тебя, – остановила его мать, а дочери сказала: – Не любили ее в доме. Да и она держалась так высокомерно, молчаливо, даже замкнуто. Не сходилась с соседями. Но была красивой очень.

– Она и сейчас ничего. Впрочем, я не знаю, живет она или нет. Просто видела машину. Может, за вещами приезжала оставшимися.

– Скорее всего. Такая жить в заброшенном доме не будет, – фыркнула мать.

Кира больше родителей с этим не трогала, но твердо решила сходить к вновь обнаруженной соседке. «Не могу же я с полусумасшедшей Бегловой только общаться!» – сказала она себе.

Вечером следующего дня Кира попыталась проникнуть в подъезд со стороны Бронной улицы. Попытка успехом не увенчалась – подъезд был закрыт. Через мутное стекло дверей, которое уцелело только потому, что напротив находился пост милиции, охранявший чье-то посольство, была видна парадная лестница с красивыми чугунными перилами. «Как закрыли в 1918 году парадные, так и живем до сих пор», – подумала про себя Кира. Она еще раз подергала дверь, потом потопталась на крыльце и в этот момент раздался голос сверху.

– Войди в арку, там дверь дворницкой, толкни ее, она на честном слове.

Кира подняла голову – с третьего этажа на нее смотрела взлохмаченная голова Бегловой.

– Да у нас есть дворницкая?! – изумилась Кира, которой казалось, что она уже все знает про свой дом.

– А как же! В любом нормальном доме была дворницкая. А из нее лестница шла на этажи. – Голова Бегловой исчезла.

Заболоцкая вошла в арку, нашла неприметную, окрашенную в тон стен дверь, подергала ее. Дверь поддалась. «А вот это плохо! Очень плохо!» – подумала Кира и тут же решила купить в своем магазине замок. В помещении дворницкой Кира никогда не была. Сейчас это была большая комната, где стояли старые лопаты, скребки для снега, бочки со старой краской и транспаранты. Последние представляли собой свернутые трубочки на древках. Беглова оказалась права – внутренняя дверь вела на черную лестницу, через которую можно было попасть на каждый этаж. «Интересно, Мезенцева весь это переполох проникновения в дом заметила? И Беглова не самым тихим голосом мне указания давала». – Кира обходила этаж за этажом. И только на последнем этаже запахло вдруг сдобой и вообще жилым помещением. Из-за одной двери доносился звук телевизора. Кира постояла, собираясь с мыслями, а потом решительно позвонила.

Разом наступила тишина. Казалось, что будь воля хозяйки, то и аромат выпечки растворился без следа в воздухе. Кира подождала немного, а потом громко сказала:

– Это ваша соседка Кира Заболоцкая. Я с родителями здесь жила. Теперь живу одна.

Сказав это, Кира тут же испугалась. «А может, там живет вообще кто-то другой, не Мезенцева, а мужики какие-нибудь, кто-то скрывается. Ну и дура я!» – подумала она, но дверь наконец открыли.

– Я, надо сказать, перепугалась, – призналась открывшая дверь женщина. Она была красива, статна, тщательно одета. И… без возраста. Кира какое-то время ее разглядывала, пока женщина не подняла удивленно бровь.

– Извините, вы же Мезенцева? – пробормотала Заболоцкая, отводя глаза. – Наша соседка? Я очень растерялась, когда услышала звук телевизора и почувствовала запах выпечки.

– Я – Мезенцева. Римма Станиславовна, ваша соседка. И бывшая, и, судя по всему, настоящая. А чтобы почувствовать запах и услышать звук телевизора вам пришлось подняться на последний этаж? – заметила женщина.

– Еще раньше я заметила вашу машину, желтую. Видела, как вы парковались. Удивилась очень. Ведь в этом доме остались двое – я и Беглова.

– Да что вы?! Я думала, что одна здесь осталась.

Кира почему-то не поверила ей: «Этого не может быть. Кого-то из нас она должна была видеть. Но, впрочем, все равно. Может, человек вообще не хотел ни с кем общаться».

– Проходите, пожалуйста, – женщина распахнула дверь, – а то мы стоим на этой пустой площадке.

– Спасибо, – Кира вошла, – мне нравится, что здесь пусто. А про вас я спросила родителей.

– И что же они вам сказали? – как-то нервно спросила Мезенцева.

– Они вас помнят. – Кира не хотела, да и не смогла бы передать странность интонации, с которой родители вспоминали соседку.

– Давайте я вас чаем угощу. И пирогом. Это такое счастье, что земные блага нам доступны.

– Вы про свет, газ и воду?

– Я про это, – рассмеялась Мезенцева, наливая Кире чай и отрезая кусок яблочного пирога. – Вот, пожалуйста, только утром испекла.

– Вы не работаете? – спросила Заболоцкая.

– Работаю. Но иногда. Не каждый день. С этим теперь трудно. Что-то закрывается, что-то открывается, но не всегда тебе там находится место.

– А ваша семья? Они уехали?

– А у меня нет семьи. Но много друзей. Это не так плохо. Одно заменяет другое. Как это ни удивительно.

Кира задумалась.

– У меня есть родители, но нет друзей. Только подруга.

– Вполне достаточно, – заметила Мезенцева, – зачем себе создавать лишние хлопоты.

– Вы думаете?

– Думаю. Только не спрашивайте, почему я так думаю и какие у меня аргументы в пользу этого утверждения.

– Хорошо, не буду спрашивать. Впрочем, я тоже придерживаюсь такого мнения. Более того, у меня не получается дружить. Все время норовлю гадость сказать.

Мезенцева посмотрела на нее внимательно:

– Да, вы дочь Заболоцких. Я вас знаю, вы просто стали очень взрослой. Я вас помню очень дерзкой девочкой. Работаете, учитесь?

– Окончила школу, работаю. А что до дерзости, по-моему, такая же и осталась.

– Ясно. А почему не учитесь? В школе проблемы были? – улыбнулась Римма Станиславовна.

– Можно сказать и так. Золотую медаль выдали. А что с ней делать? – ответила Кира.

– Золотую медаль?! Но вы не пошли учиться?! Да вы сошли с ума! – Мезенцева даже присела на край дивана.

– Что я с ней буду делать? Куда пойду? Деньги надо зарабатывать. Родители без работы скоро останутся.

– Да, времена, увы, диктуют. – Мезенцева покачала головой, а потом спросила: – А где работаете?

– В хозяйственном нашем.

– Это который за углом?

– В нем, хорошо платят, переведут в старшие продавцы, там оклад больше.

– Ну да, ну да… Слушай, Кира, можно я на «ты» буду? Ты пей чай и ешь пирог. И еще я себе тут котлеты жарила, давай тебе разогрею.

– Спасибо, конечно, – Кира улыбнулась своей самой противной улыбкой, – я сразу узнаю этот тон. Ну, вы меня жалеете, вам бы хотелось обо мне позаботиться: нерадивая, с заскоками, отбилась от родителей. А еще думаете: «Куда мать с отцом смотрят, дочь оставили одну в заброшенном доме?! Собаку или кота так не бросят!» Верно?

– Что – верно?

– Правильно я угадала ваши мысли?

– Ну да, – призналась Римма Станиславовна, но не смутилась, – правильно, но от твоей проницательности ничего не меняется. Мне жаль, что ты выбрала такой путь.

– Вкусный пирог, – сказала Кира, – и чай очень хороший. Не «Краснодарский». Жаль будет, если я не доем и не допью.

– Почему не доешь? А, поняла, не приставать к тебе с разговорами этими, иначе уйдешь.

– Точно, – улыбнулась Кира. Мезенцева вызывала у нее симпатию. А еще ей очень здесь нравилось. О чем она сказала хозяйке.

– Красиво у вас. И богато. Но в первую очередь красиво.

– Спасибо. Я всегда так жила. А когда вдруг такие перемены пошли, не сочла нужным что-то менять.

Кира рассматривала комнату, в которой они пили чай. Даже странно было видеть в таком месте, в заброшенном доме картины и фото в золоченых рамах, статуэтки и гобеленовые подушки с куртуазными рисунками. На полах лежали ковры.

– Ох, – сказала Кира, – у вас, как в музее.

– Музей – не музей, но предметов хороших достаточно. Что попало я не покупала и в дар не принимала. А если и приходилось принять, чтобы не обидеть, вскоре продавала или дарила.

– В дар? Такую красивую подушку можно было принять в дар? – Киру удивила именно подушка с замком и пастушками.

– Эта розово‐голубая, редкая для гобелена «думочка»? – улыбнулась Мезенцева.

– Да.

– Это сочетание называется «версаль». Голубой и розовый. Это редкая старинная вещь. Мне ее подарил один французский дипломат.

– О! – только и вымолвила Кира. Ей еще хотелось спросить про кимоно, которое висело на мраморном бюсте.

– Кимоно аутентичное. Из Японии. Я переделала сложный крой и ношу как халат дома. Очень удобно, а натуральный шелк – это просто волшебство. В холод тепло, в жару – прохладно.

– Вы не переехали? Вам не дали квартиру?

– Дали, я отказалась.

– Как это? А если снесут дом?

– Тогда мне дадут другой ордер. А пока я хочу жить здесь. Слава господу, в нашей с тобой обители есть тепло, свет и вода.

– Говорят, что это не просто так.

– И правильно говорят. Дом сохраняют. Очень мудро. Чем уродство штамповать, лучше старинную вещь сохранить. Для себя.

– Как это – для себя?

Мезенцева рассмеялась:

– Ну, кое-кто там, наверху, решил, что хочет купить этот дом. Решил, но понимает, что не время. Что можно поторопиться. Поэтому дом на всякий случай расселили, поставили на капремонт, но не делают, поскольку как бы нет средств на него. А воду, свет и газ не отключают. Давно известно, что строение ветшает быстрее, если не работают коммуникации.

– Как у человека – нет крови, лимфы, воды – человек не живет.

– Верное сравнение, хоть и жестокое.

Кира пожала плечами.

– А вот то, что происходит – это не жестоко?

– Что именно?

– Бандиты, нищие, мальчишки моют машины и попрошайничают. А вы вокзалы видели? Там же просто ужас что творится. Там бездомные.

– Я все это знаю. И не простят тех, кто довел до такого.

– А ведь и гражданская война может быть. Не потому, что разные взгляды, а потому, что власти всем хочется. И вы предлагаете мне учиться в такой ситуации?

– Да, если хочешь, – твердо сказала Мезенцева.

– Ладно, мы теперь опять соседи, поговорим обо всем. Вы ко мне заходите, у меня не так красиво, но уютно.

– Спасибо, с удовольствием.

– Ко мне можно попасть, не выходя из дома. Я только теперь поняла – через лестницу вашего крыла.

– Я знаю, я очень хорошо знаю этот дом. Когда здесь эту квартиру выбирала, изучила план, историю, посмотрела старые фото. Я все ходы здесь знаю.

– А на дверь дворницкой я замок повешу, ключи вам дам, – строго сказала Кира.

– Да, конечно. Там замок был, да я ключ потеряла, пришлось его сбить.

– Так сейчас нельзя, хотите, чтобы гости непрошеные наведались?

– Не дай бог.

– Да и к Бегловой заходите. Бабка она безобидная, хоть и не в уме. Тоже восстала, все ее уехали, она осталась же.

– Да уж. Они хоть помогают ей?

– Не заметила, чтобы там помощь была. Но она сама очень чистоплотная, шустрая. Хотя белки какие-то мерещатся.

– Знаешь, надо пирога отнести. И вообще.

– Отлично, вот и отнесите. Вы же дом знаете – найдете ее. Она рада будет. А мне надо спешить, на работу собираться.

– А конечно. – Мезенцева, казалось, была сбита с толку.

«Это тебе не в хрустальном замке в красоте сидеть. Ближнему надо помогать тоже», – отчего-то зло подумала Кира, глядя, как Мезенцева собирает гостинцы для Бегловой.

Она попрощалась.

Следующая неделя у Киры прошла в хлопотах – на работе поступил новый товар – какие-то мудреные терки для овощей. Начальство заломило цену, за неделю не продали ни одной штуки, все продавцы получили нагоняй. Кира выслушала гневные речи администратора, попыталась что-то возразить, но ей заткнули рот самым грубым образом. Заболоцкая опешила, пока раздумывала, хлопнуть ли дверью, начальство исчезло само.

– Все понятно, проблемы на личном фронте, – заметила кассирша отдела бытовой химии.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Кира.

– Ты помнишь Зульфию, такая хорошенькая, работала в отделе посуды.

– Помню, она ушла быстро.

– Не ушла. Стала любовницей директора. Он велел дома сидеть, ему так спокойнее. А она не послушалась, устроилась в салон парикмахерский. А там клиенты разные. Вот он и ревнует, бесится. Сам фигню всякую закупает, а нам достается.

– У нее было образование? У Зульфии? Она умела стричь?

– Она не только стричь может, она маникюр делает и косметику лица. Ну, там, кремы всякие.

– Господи, я себе представляю эти кремы, – усмехнулась Кира.

– Зря смеешься. У меня соседка в семидесятые себе «Волгу» на этих снадобьях купила. У нее клиентура была такая, что закачаешься – от балерин до жен этих самых. – Кассирша показала пальцем на полоток.