Текст книги "Под кровом Всевышнего. О трудах и радостях семейной жизни. Воспоминания"

Моя дорогая мамочка слабела с каждым годом. В жизни своей она перенесла около восьми операций, одна грудь у нее была уже давно отрезана. Но духом мама была всегда бодра, никогда не унывала. Перед операцией она всегда соборовалась, однажды пособоровалась и я вместе с нею. Примечательно то, что в последние минуты, когда мы уже стояли готовые к соборованию, кто-то позвонил в дверь. Совсем неожиданно приехал из Санкт-Петербурга (тогда еще Ленинграда) друг семьи, священник отец Евгений А. Так что совершать Таинство стал не один наш отец Владимир, а вместе с отцом Евгением, как в старину и полагалось.

Доживала мама последние годы все на той же старой квартире, где прошли мои детство и юность. Там невдалеке был Елоховский собор, куда мама часто ходила, где постоянно причащалась Святых Христовых Тайн. С тех пор как наша семья Соколовых переехала из Гребнева на Планерную, Катя – моя дочка – жила уже с нами, а с бабушкой и дедушкой проживал (с девятилетнего возраста) наш сын Коленька. «Бесконфликтный мальчик», – говорила о нем бабушка, звала его «заменой» ее сына (убитого на войне), души в нем не чаяла. Я с девочками поочередно приезжала к старичкам, старалась помочь бабушке с уборкой дома, с хозяйством. Она была нам всегда рада, как и многочисленным знакомым, постоянно посещавшим их квартиру. На дедушку в те годы застоя работали четырнадцать машинисток. Всю свою большую пенсию Николай Евграфович тратил на оплату их труда, на бумагу. А переплел он свой «самиздат» сам.

Н. Е. Пестов. 1970-е гг.

К папе приезжали студенты семинарии, много верующей и иной молодежи, которая в те годы не имела возможности приобрести духовную литературу. Постоянно принимая людей, открывая и закрывая за ними входную дверь, мама моя так уставала, что к вечеру говорила: «Ну, на сегодня довольно. Больше никого не впустим, скажу, что уже не принимаем». Однако на каждый звонок она сама шла, качаясь, к двери, спрашивала:

– Кто там?

Потом слышался неизменный возглас:

– Дорогой мой (или милая моя), как я вам рада, как давно мы о вас ничего не слышали! Николай Евграфович, иди скорее, кого к нам Бог-то привел!

Дальше гостей раздевали, неизменно кормили, а то и ночевать оставляли. Так горели сердца моих родителей любовью к людям.

Родных по крови среди посетителей не было, родство было только духовное, другого отец мой не признавал. Он говорил мне в последние годы жизни моей мамы: «Не вспоминай, доченька, при маме о Сереже, об их семье. Зоечка моя так болезненно переживает их отчуждение от веры! Если разговор заходит о Сереже, ты переходи скорее на другую тему. А то мама твоя будет плакать, и у нее повысится давление, она сляжет…» Особенно мама моя переживала то, что сын ее уже много лет не причащался Святых Тайн. «Нет, вымолю Сережку», – сказала она в последний год своей жизни и отправилась в Загорск.

В те годы, чтобы попасть с железнодорожной платформы в город Загорск, надо было подняться и спуститься по высокой лестнице, поднимавшейся над рельсами. Мать взяла с собой раскладной стульчик. Она шесть раз присаживалась на отдых, пока шла по лестнице, силы оставляли ее. Однако мама дошла до Лавры и у мощей Преподобного Сергия слезно, горячо вымаливала сына. Она вернулась с надеждой, что Бог услышит молитву матери. Перед смертью своей мамочка с улыбкой сказала мне: «Дошла моя молитва, Сергей сходил в церковь…»

В тот 1973 год на Пасхальную неделю пришелся день золотой свадьбы моих родителей. Конечно, звать гостей мои слабенькие старички были не в силах. Но мы всей семьей приехали к ним вечером, привезли кулич, творожную пасху, накрыли стол и пили вместе чай. Мой отец Владимир отслужил в кабинете дедушки благодарственный молебен, внук сфотографировал старичков. «Это последняя моя Пасха, – говорила бабушка, – пора мне, пора уходить из этой жизни».

В то лето старички впервые не приезжали в Гребнево на летний период. Но в гости они приехали. Мама пошла на кладбище, где была могила нашей няни – монахини Евникии. «Вот мы с ней вместе прожили двадцать семь лет, рядом и ляжем», – сказала бабушка Зоя. Она взяла тетрадь и нарисовала план кладбища, указав стрелками, как следует нести ее гроб, когда она умрет. Смерти моя мама не страшилась, приготовила себе все к погребению. Кое-кому она сказала: «Прощайте, больше в этой жизни не увидимся».

В первых числах ноября бабушка Зоя одна сходила (на праздник Казанской иконы Богоматери) в Елоховский собор и причастилась. 8 ноября бабушка заболела воспалением легких и слегла. По настоянию Серафима установили дежурство около больной бабушки. «Чтобы старички одни не оставались», – горячо хлопотал внучек, только что отслуживший армейскую службу. На мое горе, я заболела радикулитом и несколько дней провела в постели, не имея возможности от боли передвигаться. Но у нас уже была в те годы телефонная связь с квартирой старичков, так что мы постоянно были осведомлены о том, что там происходило. Больную посетил наш хирург Иван Петрович, который был специалистом по легким. Он сказал, что сильные антибиотики быстро сняли воспаление в легких, но что сердце Зои Веньяминовны очень ослабло. Врач велел лежать, несмотря на нормальную температуру. «Будьте готовы ко всему», – сказал он дедушке, уходя.

Но Николай Евграфович не обратил на эти слова внимания, так как супруга его была весела, бодра духом, кушала, вникала во все хозяйственные дела, порывалась вставать.

Наконец 13 ноября я почувствовала, что могу ходить.

– Поеду к маме, – радостно сказала я. Батюшка советовал мне еще отдохнуть от болезни, не выходить на холод, но я решительно ответила: – Нет, я должна ехать, мама давно меня ждет.

Кажется, никогда в жизни мы с мамочкой не были так рады друг другу, как в этот день! Мы без конца целовались, обнимались, мама плакала.

– Мамочка, я тоже лежала, я рвалась к тебе всей душой, но вставать не могла, – говорила я. – Теперь я тебя уж не оставлю, лежи спокойно, поправляйся.

Мамочка показала мне, где и что у нее лежит, где белье для дедушки. Она говорила:

– Моя большая просьба – не оставляйте дедушку после моей смерти. Всех прошу…

Вечером мама просила меня почитать ей вслух покаянный канон, написанный в стихах, по-русски. Она все время плакала, прощалась со мной, повторяя: «Ты оправдала наши надежды». И она снова рыдала. Такой сердечной близости, такого понимания у нас с мамой прежде, казалось, не было. Я ее утешала, но она продолжала прощаться.

Последний раз я спала на своем сундучке в комнате с мамой, где протекло мое детство. Ночь прошла спокойно, утром я уехала, обещаясь приехать на другой день.

А вечером в тот же день мама вызвала к себе свою родную сестру Раису Веньяминовну и говорила с ней более часа. Я с детства помню эти посещения тетки. Мама оставалась один на один с сестрой, запирала к себе дверь. Они тихо беседовали. Мама выходила всегда с заплаканным лицом, грустная. А тетя Рая улыбалась, ласково нас целовала и, приветливо прощаясь, быстро уходила. Папа вопросительно смотрел на жену, а мама молча отрицательно качала головой или говорила одно слово: «Бесполезно…»

В детстве мы не понимали, что происходило между родными сестрами. Но теперь я знаю, что мать моя всю жизнь хотела вернуть на путь веры свою старшую сестру. Она напоминала ей то воспитание, которое Раиса получала в Елизаветинском институте, где она изучала Закон Божий и даже пела на клиросе в храме. Но после революции Раиса Веньяминовна отошла от религии и сына растила без церкви. Она оставалась морально на высоте, работая в библиотеке, была членом народного суда и вообще принимала горячее участие в формировании «нового» общества.

Только после смерти моей мамы, в преклонном возрасте, Раиса Веньяминовна поняла, что без религии, без веры в Бога невозможно построить нравственное общество. Я уверена, что молитвы моей мамы, пребывающей на том свете, дошли до Бога. Может быть, и эта последняя слезная беседа накануне дня смерти моей мамы сделала свое дело, осталась в памяти у тети Раи.

Раза два в год я ее навещала. Я без стеснения спрашивала тетку: «Может быть, вам хочется со священником на исповеди побеседовать? Хоть вы и прекрасно себя чувствуете, но к часу смерти надо быть готовой, вам уже около восьмидесяти лет». И вдруг однажды тетя ответила мне: «Да, Наташенька, я с радостью исповедовалась бы… Только не у знакомого священника, мне стыдно…»

Тогда я привезла к тетке домой ласкового, снисходительного, опытного священника. Раиса Веньяминовна исповедалась, причастилась, после чего даже несколько раз ездила со мной в храм, где неизменно всегда причащалась. Она дожила до девяноста одного года. Последние годы тетка не выпускала из рук Евангелие и молитвенник, отложила все заботы и лишь омывала слезами свою прошлую жизнь. Тетю мы похоронили рядом с мамой. Слава милосердному Богу, слышащему молитвы рабов Своих, исполняющему их просьбы!

Да, уходила с этого света мамочка моя с заботой о душах своих родных. Понервничала она в последний тот вечер, поплакала, а утром стала еще слабее. Но в обед Зоя Веньяминовна немного поела, лежа на своей постели. А рядом в комнате обедали дедушка, Коля и Катя, которая была в тот день за хозяйку. Она убрала посуду, собрала огромную сумку белья, которую бабушка просила отнести в прачечную.

Катя еще не успела уйти, когда бабушка сказала:

– Звонят в дверь.

– Нет, бабушка, тебе это опять показалось.

– Нет, пойдите откройте. Кто-то пришел.

Чтобы успокоить больную, дедушка открыл дверь и сказал:

– Никого нет.

Бабушка поцеловала Колю, который шел на вечерние занятия, и опять сказала:

– Я знаю, вы не говорите мне, кто пришел, хотите, чтобы я отдохнула после обеда. Но я чувствую, что кто-то хороший-хороший к нам пришел!

Катя, уже одетая в пальто, вошла в спальню с узлом в руках, чтобы бабушка видела, что она уходит. Катю поразило лицо бабушки: она, улыбаясь, смотрела на дверь, будто видела кого-то, а глаза ее стали синие, глубокие, сияющие. «Взгляд молодой, как на портрете убитого на войне дяди Коли», – подумала Катя и вышла.

Дедушка закрыл за внучкой дверь и услышал голос супруги:

– Помоги мне лечь…

Старушка обняла его, и он вдруг почувствовал, что тело его Зоечки стало тяжелым…

Николай Евграфович взглянул в спокойное лицо супруги, но глаза ее закрылись уже навеки. Он подумал, что жена в обмороке, и поспешил к телефону. Тут раздался звонок в дверь – пришел врач-сердечник, вызванный накануне. Папочка мой сказал:

– Вот вы вовремя пришли – с женой плохо.

Молодой мужчина пощупал пульс еще теплой руки и сказал:

– Все земное окончено.

Для отца моего это было большое потрясение. Он не ждал так скоро смерти супруги. Недели три он ходил как во сне, все время молился, забывал поесть, часто плакал. «Ведь она меня к Богу привела», – говорил овдовевший папочка, как бы оправдываясь в своем горе.

Катюша быстро вернулась домой, позвонила нам. Я тоже не ожидала смерти мамы, расплакалась. Но муж мой был рядом, ласково утешал меня. Мы тут же приехали в нашу осиротевшую квартиру, сделали, что нужно, положили покойницу на стол.

Около одиннадцати вечера с веселым смехом ворвались в дом Любочка и Коля. Они почти столкнулись на улице, подходя к дому, а потому были так веселы. Увидев наши лица, ребята притихли и ахнули. Коленька тут же открыл Псалтирь и до глубокой ночи читал молитвы над своей бабушкой, которая любила его больше всех на свете.

Последнее время бабушка говорила:

– Ох, только б мне не залежаться, не хочу я быть никому в тягость! Как слягу окончательно – вы не кормите меня дня три, я и умру.

Привыкла бабушка всю жизнь служить людям, о всех заботиться, так и боялась одного – не обременить бы близких… За ее любовь и милосердие Господь послал верной рабе Своей Зое тихую, легкую кончину.

Первые недели после смерти бабушки я провела у них в квартире, разбирая вещи покойной, наводя порядок и заботясь об овдовевшем отце. Он много плакал, читал заупокойные акафисты и говорил: «Ведь Зоечка меня к Богу привела!»

Я вспоминала тогда рассказ мамы: «На лекцию В. Ф. Марцинковского (на тему „Кто был Иисус Христос“) пришел в зал Технического училища новый человек. Он был в военной форме и сидел все время, облокотившись на руку, которой закрывал глаза. По лицу его потоками все два часа струились слезы». А папочка мой говорил: «Я пришел на лекцию неверующим, а вышел – верующим».

Дети взрослели. 1969 г.

Близость к Зое, к своей невесте, а потом жене, зажгла в сердце папочки моего христианскую любовь, которой непрестанно горело сердце моей мамочки. Она ушла в иной мир, но супруга своего поручила нам. Надо было его утешать, восстанавливать в скорбной душе его радость жизни, ведь события шли своим чередом. Освободилась комната мамы, в доме не стало хозяйки. Я все чаще и чаще стала намекать Коленьке, что пора бы ему подумать о женитьбе. Уже целых семь лет он не расставался с любимой девушкой, с которой вместе учился в консерватории.

В престольный праздник храма святых мучеников Адриана и Наталии Литургию приехал служить к нам в Лосинку митрополит Пимен. Наш сын Николай был в тот день в числе иподьяконов. Он приехал в храм вместе со Светланой, которую поручил мне. «Уж ты, мамочка, встань со Светочкой так, чтобы ей было видно всю торжественную службу, чтобы вас не затолкали», – попросил меня сын. Я прошла с девушкой заранее к самой солее, где мы и стояли до конца молебна.

После службы нас пригласили к праздничному столу. Я сидела недалеко от митрополита, рядом с другими матушками, а Коля со Светой – в конце стола, где разместилась молодежь. В конце трапезы я спросила митрополита Пимена:

– Владыка, вот на вашей службе сегодня народу было так много, что и руку не поднимешь, чтобы перекреститься. А дьякон, как всегда, произносил: «Оглашенные, изыдите!» Что делать не крещенному еще человеку, если нельзя пробиться через народ к выходу?

Митрополит ответил густым басом:

– Хоть караул кричи, но выходи!

Я взглянула на Колю и Свету. Они поняли, что камень был брошен в их огород.

В тот вечер я отдыхала в постели в нашей квартире. Светочка сидела около меня. Я сказала ей:

– Деточка, ты поняла, что ответ митрополита относится к тебе. Мы, конечно, очень рады, что ты с Колей посещаешь церковные богослужения. Но надо бы креститься…

Девушка взглянула мне в глаза и тихо произнесла:

– Помогите мне креститься.

– О, дитя мое, я – с радостью! Я сошью тебе длинную белую рубашечку для крещения… Мы с тобой устроим все так, что комар носу не подточит, никто об этом не узнает. Ты взрослая, для родителей твоих это останется тайной.

– Да, конечно, – согласилась Света.

Темным осенним вечером мы со Светой взяли такси и поехали далеко за город. Накануне я договорилась со знакомым священником, что он будет нас ждать. Мы нашли отца Валериана в маленькой сторожке храма, где он приветливо встретил нас. Он был мужем моей крестницы, а старушка, сидевшая рядом, была вдовствующей матушкой моего крестного, отца Константина. Любезно расспросив друг друга о здоровье членов наших семейств, мы перешли к делу.

– А вы подготовили девушку ко крещению? – спросил священник.

– Нет, я ее не готовила. Сын наш Николай с пятнадцати лет дружит со Светой. Надеюсь, что за семь лет он хорошо подготовил ее.

– А какие у него с ней отношения?

– Самые сердечные, самые близкие.

– В дальнейшем, может быть, ваш Николай со Светой и венчаться захотят?

– Как Бог даст. Мы будем рады.

– Тогда, матушка, вам не следует быть ее крестной матерью. Духовное родство может помещать их браку.

Мы учли слова священника и попросили его тещу быть крестной Светлане. Елена Владимировна охотно согласилась.

Отец Валериан взял ведро с водой и пошел в храм, будто бы убираться. Минут через десять пришли и мы. Электричества мы не включали, зажгли свечи, заперли дверь.

Тихо, благоговейно, не спеша читал священник положенные молитвы. Но вот Светланочка уже стоит в белой длинной рубашечке, с распущенными волосами, со свечой в руке. Мне казалось, что вся она искрится чудесным светом, что личико ее девичье сияет неземной красотой. «До чего же она прекрасна, – подумала я впервые. – Как Коленька заметил это раньше меня!»

Крестившись тайно от своих родителей, Светлана вместе с Колей продолжали посещать храм, приобщались Святых Тайн. Мы с мужем давно желали супружеского счастья своему сыну, поэтому были рады, когда Коленька заговорил о свадьбе. Торжественное венчание, потом – ресторан… Так события следовали одно за другим. Но все они сопровождались горячей молитвой за детей, которые остаются в сердце матери, несмотря ни на какие внешние обстоятельства.

Светлана и Николай в день венчания

Особенно сильно молилась я в тот месяц, когда сына Серафима призвали в армию. Он рассчитывал служить в оркестре ПВО, играя на контрабасе, но по ошибке (в первые месяцы службы) он попал в какие-то леса, где солдаты валили деревья, таскали бревна. Видно, тяжела была эта служба, потому что за два месяца Сима похудел на пятнадцать килограммов. Ау меня за него изболелось сердце. Я знала, что Сима молится, что просит у Бога вернуть его служить в Москву, в ансамбль, где его ждали, откуда на него в часть присылали запрос за запросом, уже пять раз. Но начальство убирало запросы «под сукно», не обращая на них внимания. Видно, не хотелось им расставаться с сильным, бравым солдатом, который вдохновлял ребят своей усердной, добросовестной работой. Я все надежды возлагала на заступничество Святителя Николая, которому непрестанно горячо молилась за сына.

Наконец в зимний праздник Святителя Николая (19 декабря) Сима вернулся в Москву. Он так изменился, что дедушка его сначала не узнал. Радости не было конца! С того дня Серафим часто приходил домой, ночевал даже, а утром ехал в Дом офицеров, где проходили репетиции их оркестра. Со своим ансамблем Серафим два года ездил по всей России, дважды даже летал за границу: он побывал в Ираке и Риме.

И не раз сердце мое материнское подсказывало мне, что над кем-то из дорогих моих детей нависла грозная опасность. Я оставляла вдруг все дела, уединялась, обращалась с горячей молитвой к милосердному Богу. Пресвятая Дева, как Мать, становилась близка мне. Она ведь тоже в жизни Своей постоянно опасалась за Сына Своего. Она понимает тревогу матери. К Богородице, Святителю Николаю, к отцу Серафиму Саровскому поочередно обращалась я. А то и к батюшке Иоанну Кронштадтскому, близкому к нам по крови и времени. Сколько же у нас заступников пред Богом! Господь никогда не отвергнет их просьбы. Да так оно и бывало.

Однажды Серафим со своей частью перелетал из одного города в другой на иностранном самолете, который был неисправен. Вернувшись домой, сын рассказывал: «Мы падали то вправо, то влево. Летели вниз… Казалось, что гибель наша неизбежна. Я все время молился Святителю Николаю. И вдруг будто неведомая сила подхватывала нас, выравнивала полет самолета, и мы продолжали лететь. Так случалось несколько раз, но минут через двадцать мы всё же благополучно приземлились там, где и должны были сесть. Смотрю – бегут к нам со всех сторон, шумят, кричат что-то по-своему, окружают нашего переводчика, осматривают самолет, качают головами. Потом переводчик объяснил нам, что все весьма удивлены нашему благополучному приземлению. Поломка самолета была так серьезна, что он неминуемо должен был разбиться. И, однако, он чудом долетел! Народ видел, как самолет летел и падал, поэтому на нас, солдат, смотрели как на спасшихся от верной смерти. Я-то знал, кому мы обязаны спасением, – Николаю Чудотворцу».

Это поведал нам сынок, вернувшись с гастролей. Слава Богу, детки наши выросли и научились искать помощи у Всевышнего. «Призови Меня в день скорби, и Я услышу тебя, и ты прославишь Меня», – говорится в Священном Писании.

А сын наш Федор служил в десантных войсках, много раз прыгал с парашютом. Он часто писал нам письма, потому что мы долгое время с ним не виделись и он скучал по дому. Часто поздно вечером мне не спалось, и я, лежа в постели, начинала писать Феде письмо. Я чувствовала его близко, рядом. Получая ответные письма, я замечала, что и Федюша в те же вечерние часы того же дня писал нам. Сбывалась пословица: «Сердце сердцу весть подает».

Были у нас с батюшкой и заботы, и скорбные переживания – всего не опишешь. Да и не имею я на то право, так как дети наши, слава Богу, живы и сами могут (при желании) поведать о дивных путях Божиих, ведущих их ко спасению. Но до чего же мы с батюшкой одинаково переживали за детей! Я, бывало, тихо, шепотом спрошу среди ночи мужа (а мы всегда спали с ним на разных кроватях): «Ты спишь?» А он в ответ: «Где там…» Я шепчу: «То-то».

Отец Владимир с сыновьями: Николаем, Серафимом и Федором

Но Бог миловал. Под конец жизни своей отец Владимир видел всех детей счастливыми, любящими, служащими Богу. Николай и Федя стали священниками, имеют многодетные семьи. Серафим стал монахом, теперь он епископ Сергий. Обе дочки руководят церковными хорами, живут рядом, растят детей. Люба – матушка, милый муж ее – настоятель монастыря.

Так хранит и благословляет Господь всех надеющихся на Его милосердие.