Текст книги "Клинок флибустьера"

В ванной они застали следующую картину.

Витька, живой и здоровый, с храпом спал в наполненной до краев ванне.

Как выяснилось впоследствии, накануне, после возлияний с другом, он возжелал принять ванну, пустил воду и заснул.

Увидев, что сосед жив, перенервничавшая Розалия Яковлевна, вместо того чтобы отругать его за испорченный потолок, принялась на радостях его целовать…

В общем, когда все эти приключения кончились, Мила бросилась в свою квартиру, с порога почувствовала запах дыма и вспомнила про баранью ногу…

Так вот, то, что осталось в духовке от бараньей ноги, очень напоминало ту бесформенную коричневую массу, которая сейчас лежала на выдвижной полке в полицейском морге.

Неуместное воспоминание о бараньей ноге в долю секунды промелькнуло в ее сознании.

В следующую долю секунды Мила беззвучно сползла на пол и растянулась на холодном кафеле…

– Предлагал же я дамочке чего-нибудь накапать! – проговорил, склонившись над ней, Филаретыч.

– Предлагал, предлагал! – недовольным голосом подтвердил капитан Супников. – Тебе так стало легче? Ты мне лучше скажи, что теперь с ней делать?

– Известно что, нашатыря под нос. – Филаретыч достал из кармана маленькую бутылочку. – Я его всегда при себе держу, потому как у меня многие в обморок хлопаются… и причем не только дамочки. Третьего дня такого бугая в сознание приводил… с виду – чемпион по смешанным единоборствам, а увидел труп сослуживца и на пол хлопнулся… еще и голову ушиб.

С этими словами Филаретыч закатил полку с обгорелым трупом на прежнее место.

– А как же опознание? – тоскливо осведомился Супников.

– А ты что – хочешь, чтобы она опять отключилась?

– Нет, не хочу.

– Ну так считай, что опознание состоялось. В обморок грохнулась – значит, узнала.

Филаретыч наклонился над Милой, поднес пузырек к ее носу, встряхнул его.

Мила дернулась, вскрикнула и открыла глаза.

Видно было, что она не сразу поняла, где находится.

– Ну ты как – живая? – сочувственно осведомился Филаретыч, проверяя ее зрачки.

– Вроде да.

– Встать сможешь? А то пол холодный, как бы ты себе что-нибудь не застудила.

Мила медленно, неуверенно поднялась, взглянула на то место, где прежде была полка с обгорелым трупом.

– А где?..

– На своем месте.

– Вы идти можете? – подскочил Супников.

– Да, вроде могу… – Но в голосе ее не было уверенности.

– Пойдемте тогда обратно в мой кабинет.

За спиной Милы Филаретыч энергичными жестами показал, чтобы капитан дамочку поддержал, а то нашатырь, конечно, штука хорошая, но, однако, бабы эти – существа непредсказуемые.

Супников пожал плечами, но все же подхватил Милу под локоть. Они вышли из морга, поднялись наверх и снова вошли в кабинет капитана.

Супников открыл какую-то папку и начал писать.

Потом поднял глаза на Милу:

– Значит, вы опознали своего мужа?

– Опознала? – удивленно переспросила Мила. – Да от него почти ничего не осталось! Одни головешки! Как это можно опознать? Это и на человека-то не похоже…

– А вот сестра покойного его опознала…

– Как, интересно? Там же места живого не было…

Уже произнеся эти страшные слова, Мила вдруг поняла, что не совсем права.

Перед ее глазами внезапно возникла картина, которую она увидела в последний момент перед обмороком.

Она увидела до углей обгорелое тело и единственную уцелевшую часть – кисть правой руки…

Именно этот контраст между головешкой, ничуть не напоминающей человека, и этой чудом сохранившейся рукой так потряс ее, что Мила потеряла сознание…

Мила не успела ничего сказать, потому что заговорил капитан Супников:

– А вот скажите, Милица Владимировна, у вашего мужа было обручальное кольцо?

– Ну да, конечно, было. Мы на свадьбе кольцами обменялись, как положено…

– А какое это было кольцо?

– Простое золотое колечко… такое же, как у меня… – Мила показала капитану кольцо на своей правой руке.

– С гравировкой?

– Ну да. На наших кольцах внутри были выгравированы имена – на моем кольце его имя, на его кольце – мое…

Она попробовала снять свое кольцо, чтобы показать капитану гравировку, но кольцо сидело очень плотно и не снималось. Пару раз, когда Миле непременно нужно было снять кольцо, ей пришлось для этого намылить руку.

Павел еще шутил тогда, что, чем труднее кольцо обручальное снять, тем крепче брак. Примета такая.

– Не снять… – Голос у Милы дрогнул.

– И не нужно… пока. Значит, у вашего мужа на кольце выгравировано ваше имя. А имя у вас достаточно редкое. Вот по этому самому кольцу ваша золовка и опознала труп своего брата.

– Разве у него на руке было кольцо? – переспросила Мила.

И тут же вспомнила ту самую уцелевшую руку, которую увидела перед обмороком.

Кольца на ней не было.

– Во время опознания кольца на руке действительно не было, – ответил ей капитан, – потому что его сняли, перед тем как поместили останки в морозильную камеру. Чтобы не повредить. Но вашей золовке его предъявили, и она его однозначно опознала. И вам я его сейчас тоже предъявлю…

Капитан встал из-за стола, подошел к громоздкому темно-зеленому сейфу, открыл его, заслонив от Милы, и достал прозрачный пакетик, в котором лежало кольцо.

Он положил пакетик на стол перед Милой и спросил:

– Узнаёте?

– А можно его вынуть?

– Нет, вынимать пока нельзя. Это кольцо еще будут изучать криминалисты.

Мила взяла пакетик двумя пальцами, повернула так, чтобы можно было видеть внутреннюю поверхность.

Там можно было отчетливо прочитать имя, ее собственное имя – Милица.

– Так как – узнаёте?

– Да, это кольцо моего мужа…

– Ну вот, а вы сомневались… значит, будем считать, что опознание прошло успешно. Вы опознали останки своего мужа, Павла Павловича Рожкова…

– Но постойте… я только кольцо опознала…

– Милица Владимировна, этого вполне достаточно! – И капитан придвинул к ней лист зеленоватой разграфленной бумаги: – Подпишите вот здесь…

Мила машинально поставила свою подпись и хотела еще что-то сказать, но капитан нетерпеливо забрал у нее подписанный лист и проговорил:

– Спасибо за сотрудничество. И я вас больше не задерживаю. Можете идти.

– Нет, постойте! – Мила не то чтобы пришла в себя, но окружающий мир перестал казаться двухмерным, мебель – картонной, а капитан Супников – фигурой, которую ставят в парках.

Там обычно или рыцарь на коне, или человек-паук, или женщина-кошка. Лица у фигур вырезаны, так что можно встать позади фигуры и сфотографироваться в таком виде. А тут – капитан полиции; вот, кстати, его лицо совершенно к нему не подходит, разве у полицейского могут быть такие грустные глаза…

– Теперь я должна задать вам вопросы, – по возможности твердо сказала она.

– Ну, задавайте, – с неохотой сказал капитан.

– Как он погиб? Если там случилась авария, то с какой машиной он столкнулся? Где та машина? Или он просто съехал в кювет? И когда это было, в какой день?

– Ну… – Супников усиленно листал папку, – там сложный участок дороги… очевидно, ваш муж превысил скорость, не вписался в поворот, ну и… в общем, свидетелей аварии нет, машину нашли уже обгоревшую в овраге, кто-то случайно увидел…

Мила хотела спросить, когда точно это было, в какой день, но решила, что тогда Супников начнет, в свою очередь, спрашивать ее, почему она не видела мужа с пятницы. Придется рассказать ему, что муж от нее ушел, а это может вызвать подозрения. Ну тут вроде авария, все чисто… Но…

– Ну, если у вас больше нет вопросов, то я вас больше не задерживаю… – Теперь в голосе капитана прослушивалось явное недовольство.

Мила открыла рот, чтобы возразить, но капитан уже что-то торопливо писал.

Тут Мила снова почувствовала подползающую дурноту.

Голова кружилась, предметы расплывались, перед глазами танцевали черные точки.

Нужно срочно выйти на воздух…

Она поднялась, но капитан остановил ее жестом руки:

– Постойте, я вам пропуск подпишу, а то вас не выпустят…

Он размашисто расписался и протянул ей бумажку:

– Можете идти. И попрошу вас не выезжать из города – возможно, мне придется задать вам еще несколько вопросов.

Мила вышла из кабинета, вышла из отделения.

На свежем воздухе ей стало легче.

Она увидела впереди сквер, дошла до него и села на скамейку.

Тут ее дурнота окончательно прошла, зато накатили разные неприятные мысли.

Сперва она снова вспомнила то, что увидела в момент перед обмороком.

Уцелевшая рука, удивительно белая на фоне черной, страшной, обугленной плоти.

Хотя… сейчас, вспоминая эту руку, Мила вспомнила, что рука эта была довольно смуглая, с тонкими музыкальными пальцами.

Но она прекрасно помнила руки своего мужа.

Еще бы ей их не помнить.

Павел был, что называется, крепко сбитый мужчина, с квадратным подбородком. И руки у него были крепкие, с широкими ладонями и толстыми короткими пальцами. И с широкими, плоскими, почти квадратными ногтями.

А у того обгорелого трупа пальцы тонкие, ногти удлиненные, красивой формы, за которую много отдали бы некоторые женщины…

И это еще не все.

Самое важное, что вспомнила Мила, было связано с обручальным кольцом.

Нет, кольцо в пакетике было то самое, которое она в день свадьбы надела на руку Павла. В этом не было сомнений…

Но только этого кольца никак не могло быть на руке обгорелого мертвеца. Если, конечно, допустить, что это Павел.

Потому что Мила прекрасно помнила, как в тот ужасный день, когда муж неожиданно объявил ей, что уходит от нее к другой женщине, он снял это кольцо демонстративным жестом и бросил его на тумбочку в прихожей.

И сразу после этого вышел из квартиры, чтобы больше туда не возвращаться.

Ну да, теперь Мила ясно вспомнила, как кольцо покатилось было, но не упало, а она так и сидела на полу в прихожей, уставившись в пустоту, пока Клава не пришла.

Кольцо так и осталось лежать на тумбочке, потому что Миле не хотелось к нему прикасаться.

А может, даже и страшно было.

Может быть, подсознательно ей казалось, что, дотронувшись до этого кольца, она признает непреложный факт – что муж от нее ушел, что их семейная жизнь осталась в прошлом…

С того дня она не проверяла злополучное кольцо, не смотрела на него – но сейчас его наверняка нет на тумбочке, потому что Мила только что его видела.

Оно лежит в прозрачном пакетике в столе у грустного капитана Супникова.

А до этого оно было надето на руку незнакомца…

Незнакомца, который сгорел в машине…

В машине Павла!

Значит, этот незнакомец как-то связан с Павлом.

Как? Кто он такой? Как он оказался в этой машине?

И как кольцо, которое Павел снял перед уходом и бросил на тумбочку в прихожей, оказалось на его руке?

И тут у Милы появилось вполне правдоподобное объяснение.

После ухода Павла в ее квартире кто-то похозяйничал.

Вернувшись, Мила осмотрела квартиру и решила, что из нее ничего не пропало…

Но в тот момент она и не вспомнила про кольцо.

А взять кольцо, которое валялось в прихожей, тем людям ничего не стоило.

Ну да, вот и объяснение.

Проникнув в Милину квартиру, злоумышленники взяли кольцо, валявшееся на самом виду.

Один из них надел это кольцо на руку или просто сунул в карман, а после этого он попал в аварию, и по этому самому кольцу Таисья опознала в нем своего пропавшего брата…

Хотя нет, разумеется, все было не так. Эти типы оба живы и здоровы, она видела одного из них буквально вчера, стало быть, и второй коротышка был неподалеку. Кольцо-то они прихватили, когда искали в квартире… что, вот еще вопрос. Но в машину Павла усадили совершенно другого человека, и, скорей всего, он уже был мертвый.

Мила даже не удивилась, что такая мысль не заставила ее даже вздрогнуть. Ну, после сегодняшнего посещения морга ей уже все нипочем.

Значит… значит, эти двое, что приходили к ней, напрямую связаны с этой аварией. Зачем-то им было нужно выдать чужого человека за Павла.

Да, но машина-то его, уж тут-то полиция не может ошибиться. Номер, документы… И где тогда сам Павел? Вот на этот вопрос ответа у нее не было.

С этими невеселыми мыслями Мила отправилась домой.

Она подходила к дому, задумавшись, не заметив, что на лавочке у соседнего подъезда сидит очень знакомая личность. Крупная рослая женщина с грубыми, как будто вытесанными топором чертами лица. Увидев Милу, женщина отвернулась, стараясь сделаться как можно незаметнее, что, разумеется, было бы невозможным, если бы Мила не была так расстроена и смотрела по сторонам.

Как только дверь подъезда начала закрываться за Милой, женщина скакнула к подъезду одним прыжком, невзирая на плотную комплекцию, и успела придержать дверь.

Мила не стала копаться у почтовых ящиков, а сразу прошла к лифту, так что Таисья, а это была она, прокралась в сторону лестницы и припустила наверх, на пятый этаж.

Лифт шел с последнего этажа, кто-то подсел в него на восьмом, так что, когда Мила вышла на своем пятом и вставила ключ в замок на двери, что-то огромное оказалось рядом и втолкнуло ее в дверь, да так сильно, что Мила упала и проехала по полу до противоположной стены.

Если бы это было несколько дней назад, то Мила так бы и осталась сидеть на полу, вертя головой и очумело хлопая глазами, но теперь все изменилось.

Мила не то чтобы стала другим человеком, она просто осознала, что с ней происходит что-то плохое и что выпутываться из этого ей предстоит только самой, никто не поможет. Поэтому еще на ходу Мила сумела развернуться, чтобы встретить опасность лицом к лицу и дорого продать свою жизнь и свободу. Уж она не станет трястись, хныкать и умолять о снисхождении!

Мила мигом нашарила позади себя зонтик, вскочила на ноги и пошла вперед. Но не успела сделать и двух шагов, как узнала Таисью, которая как раз закрывала входную дверь.

Нисколько не медля, Мила с размаху двинула ее ручкой от зонтика. Хотела по голове, но та увернулась, и удар пришелся в плечо.

Зонтик зацепил спицей воротник куртки, Таисья, не разобравшись, дернула зонтик к себе, в результате воротник оторвался почти полностью, от чего Мила ощутила небывалое злорадство.

– Ты что – рехнулась? – завопила Таисья.

– А ты? – Мила отошла от нее подальше, нашаривая за спиной какой-нибудь предмет потяжелее.

К сожалению, кроме зонтика, в прихожей не было ничего подходящего.

Вот, убрала все на свою голову, хоть бы ботинок мужа валялся или книжка потяжелее. Хотя эту корову никакая книжка не возьмет, разве что фолиант какой-нибудь средневековый ей прямо на голову упадет. И то сомнительно.

– Чего приперлась? – спросила Мила, решив не церемониться. – Кто тебя звал?

– Мне ничей зов не нужен, – усмехнулась Таисья, – я в свою собственную квартиру могу когда угодно приходить!

– Чего? – Все-таки ей удалось Милу удивить.

– Того, – передразнила Таисья. – Павлик умер, квартира теперь моя. Он на меня завещание написал! Так что собирай манатки, и чтобы духу твоего тут не было, ясно?

И она пошла на Милу, сверкая глазами, так что той пришлось отступить на кухню.

Мила подумала, что это даже хорошо, потому что на кухне в ящике стола лежал у нее хороший такой топорик для мяса. И вообще, как говорил герой одного культового фильма: «На кухне со мной никто не сравнится!»

Вспомнив про топорик, Мила приободрилась и даже немножко подумала. Вот с какого перепуга Таисья гонит ее из квартиры? Ну не полная же она дура, что совсем не знает законов. А закон такой, что если покупали люди квартиру, находясь в законном браке, то каждому из супругов принадлежит половина.

Есть завещание, нет его – половина этой квартиры в любом случае Милина.

– Ты вообще о чем? – спросила Мила. – Твоего брата еще не похоронили, а ты уже в квартиру въезжать собралась?

– Убирайся вон! – орала Таисья, не слушая ее. – Говорила я Павлику, много раз говорила, чтобы он гнал тебя поганой метлой, он меня не послушал, так вот, теперь и пострадал из-за тебя! Ты, ты во всем виновата, из-за тебя он погиб!

Мила за спиной открыла ящик кухонного стола и нашарила там топорик. Но эта зараза Таисья не подходила ближе. Стояла посреди кухни и орала что-то несусветное, но ближе не подходила.

Мила чуть склонила голову и, в этом ракурсе увидев Таисью, все поняла.

Она это делает нарочно, сама себя накручивает и орет, чтобы Милу напугать. Зачем – вот вопрос.

Глаза у Таисьи едва не вылезали из орбит, лицо было багровым, так что Мила не то чтобы испугалась, но подумала, что так недолго и удар получить. Конечно, зараза к заразе не пристанет, но все-таки лучше бы это случилось не в Милиной квартире. А то возись потом с этой скотиной, скорую вызывай, врачам объясняй, что и как. Нет, все это Миле совершенно ни к чему.

Она перехватила топорик поудобнее и стала ждать подходящего момента.

Таисья тем временем поорала немного и замолчала, чтобы перевести дух.

– Чего тебе от меня надо? – спросила тогда Мила. – Что ты тут пургу гонишь?

– Я… – Таисья нахмурилась, пожевала губами, отчего стала похожа на жабу, – я, конечно, могу пока не выгонять тебя из квартиры, если ты отдашь мне то, что оставил Павел.

– Что он оставил? – не поняла Мила. – Ничего он не оставил, ничего ценного, ни золота, ни бриллиантов.

– Каких еще бриллиантов, дура? – Голос у Таисьи скользнул вверх, как будто бензопиле попался особенно твердый сучок.

– Сама дура! – Мила повысила голос. – Думаешь, я поверю, что ты признала Павла в том обгорелом покойнике? Ты, которая на всех углах орала, что вырастила его с младенчества, что чуть не нянчила младшего братика, не смогла узнать его руку?

– Но… кольцо…

Мила была начеку и заметила, что Таисья отвела глаза.

Ага, ясно, что она все врет.

– Кольцо он оставил, когда уходил от меня к другой женщине, – отчеканила она, – вон на той тумбочке оно валялось.

В глазах Таисьи что-то мелькнуло.

Она знает, поняла Мила, она все про него знает.

– Что с ним? – спросила она. – Что с ним на самом деле? У него неприятности?

– Не твое дело! – мрачно буркнула Таисья. – Сами разберемся, без сопливых.

И едва успела отскочить в сторону, потому что Мила пошла на нее, размахивая топориком.

– Убью! – прохрипела она, и столько чувства было в ее голосе, что Таисья поверила.

И попятилась, потому что испугалась. Ну да, она, которая никогда ничего не боялась, которая презирала эту тетеху, искренне не понимая, для чего брат на ней женился.

А он только отмахивался, так что в конце концов Таисья решила, что так даже лучше. Невестка – дура доверчивая, всему верит, на Павлика смотрит снизу вверх, как будто он божество какое-то. Мало того что влюблена в него как кошка, так еще и почитает его. И главное – нелюбопытная, можно что угодно ей сказать, она и успокоится.

Умом-то Таисья это понимала, но сердцем так невестку ненавидела, до того она ее раздражала, что хоть волком вой. И давно хотелось ей встретиться с невесткой на узкой дорожке и хорошенько ее отметелить – возможно, тогда ей бы полегчало.

И вот сейчас как раз такой случай представился, но нельзя. И не потому, что эта глупая курица вдруг озверела и идет на нее с разделочным топориком наперевес. Нет, если серьезно, то Таисья с ней справилась бы голыми руками.

Но нельзя. Нельзя, потому что жизнь Павла, жизнь ее любимого и единственного брата, зависит от того, найдет ли она, Таисья, кое-что. Если найдет, то уж она все сделает, чтобы освободить Павла. А если нет… про такое лучше не думать.

Застарелая ненависть, а также прирожденная узколобость помешали Таисье сообразить, что сейчас не самое подходящее время ссориться с невесткой. Не зря народная мудрость твердит, что худой мир лучше доброй ссоры. Ей бы поговорить с невесткой по-хорошему, покаяться, прощения попросить. А потом можно снова разругаться, когда с Павлом все будет в порядке.

Так нет же, не смогла она себя преодолеть! А теперь уж поздно пить боржоми.

Таисья сгруппировалась и, несмотря на плотную комплекцию, без труда уклонилась от топорика, тем более что эта дурында размахивала им очень неумело. Затем Таисья перехватила Милину руку и сжала так сильно, что топорик выпал на пол.

– Ты что выдумала? – пропыхтела Таисья. – Совсем одурела? Да я же тебя сейчас…

Мила молча пнула ее под коленку. Было больно, так что Таисья выругалась вполголоса, но перестала выкручивать руку. Мила воспользовалась этим немедленно, укусив со всей силы золовку в плечо.

– Ай! – заорала Таисья в полный голос. – Ты что, ты что? Хватит, нужно Павла спасать!

– От кого? – Мила отскочила от нее, отплевываясь.

Таисья отчего-то обожала носить свободные платья, фасона «Мешок с картошкой», из плотной шерсти или сукна, так что рот у Милы был полон шерстяных волокон.

– От его новой жены, что ли? – переспросила Мила. – Так я-то тут при чем?

– Ты совсем дура, да? – вызверилась Таисья. – Ничего не соображаешь от ревности? При чем тут другая баба? Нет у него никого, хотя видит бог, как я хотела, чтобы он тебя бросил, идиотку безмозглую!

И снова последние слова были явно лишними, поскольку Мила обратила внимание только на них.

– А, так он это все нарочно сказал? Это ты его подучила, чтобы я его не искала и ничего не спрашивала? – заорала Мила и огляделась в поисках все того же топорика.

– Да, я! – Таисья полностью сошла с тормозов. – Не хватало еще тебя в курс дела вводить, да у тебя на языке ничего не удержится! Тут же весь город будет знать!

Надо же! Милу как будто стукнуло по голове обухом все того же топорика.

Он все наврал по наущению своей заразы-сестрицы, а что к ней придут и будут его искать, об этом он подумал?

Она вспомнила, как тряслась от страха, перескакивая на Клавин балкон, как прямо на улице у нее выхватили конверт, а могли бы и сумку, да что там, запросто могли и саму Милу похитить, если бы не замечательный пес. Надо же, незнакомая собака помогла, а собственный муж так подставил!

– Отдай мне то, что он тут оставил, – упрямо, как попугай, повторила Таисья.

– Да ничего он не оставил! – заорала Мила. – И денег нисколько не оставил, последние за замок новый отдала! Навел на меня бандитов и скрылся!

– Лучше скажи, не то еще и не таких бандитов наведу…

Это послужило последней каплей, Мила посмотрела в маленькие злобные глазки Таисьи и уже решилась вцепиться в багровые отвислые щеки, чтобы расцарапать их до крови, как в дверь позвонили, а потом забарабанили.

И Клавин голос закричал:

– Милка, у тебя все в порядке? К тебе опять бандиты залезли? Открывай! – И в дверь жахнули ногой.

– Надо открыть, а то она всех соседей соберет и полицию вызовет! – злорадно сообщила Мила, направляясь в прихожую.

Клава влетела в квартиру, как мяч в штрафную зону.

– Ой, а что это у вас? – она заметила на полу топор.

– Пошла вон! – бросила Мила Таисье.

– Еще чего! – Та пока держалась, но видно было, что уже не боец: глаза потухли, щеки обвисли.

– Клава, сбегай на третий этаж, позови Аркадия с его питбулем, он мне не откажет! – попросила Мила.

– Щаз, только кроссовки надену! – Клава скрылась в Витькиной квартире.

В это время Таисья подхватила куртку с оторванным воротником и ушла, морщась от боли, прихрамывая и потирая укушенное плечо. Мила едва удержалась, чтобы не пнуть ее напоследок в обширный зад, чтобы та скатилась с лестницы.

С Клавой Таисья успела разминуться.

Клава закрыла дверь квартиры и повернулась к Миле:

– Ну и ну! Вот это да! Какие, однако, тут у вас страсти кипят! А говорят, что в Петербурге люди сдержанные, воспитанные…

– Кто как…

– Слушай, а я тебя вот что хотела спросить: кто такой этот Аркаша с питбулем? Сосед, что ли? Из какой квартиры? Я это, на всякий случай, вдруг понадобится… очень полезное знакомство!

– Да нет никакого Аркадия. Это я в запале крикнула, чтобы ее припугнуть.

– А… ясно. Так что – и питбуля тоже нет?

– Само собой. Есть только чихуахуа на втором этаже. Правда, очень боевой.

– Ясно… Ты вообще как – в порядке? Может, тебе выпить надо, для снятия стресса?

– Только не это! – вскрикнула Мила, вспомнив, как они с Клавой напились в первый вечер знакомства.

– Да я же как лучше хотела… – обиженно проговорила Клава. – Не хочешь – не надо, я не навязываюсь… я тогда к себе пойду, у меня своих дел выше крыши!

– Ты только не обижайся! – крикнула ей вслед Мила, но Клава уже испарилась.

А Мила села за кухонный стол и задумалась.

После разговора… точнее, после скандала с золовкой она испытывала двойственное чувство.

Если Таисья не врет – а врать ей вроде ни к чему, – Павел не ушел от нее к другой женщине. Он это сказал по наущению той же Таисьи, чтобы ничего не объяснять ей, Миле. Сам же скрылся от каких-то своих неприятностей…

С одной стороны, это не так унизительно. Она – не несчастная брошенка, которую муж оставил, едва на горизонте появилась смазливая мордашка.

С другой стороны – это все равно неприятно. Если бы Павел любил ее, доверял ей – он обсудил бы свои неприятности с ней, а не с сестрой…

Хотя, конечно, он привык во всем полагаться на Таисью, советоваться с ней – ведь она его фактически воспитывала. И это она, Таисья, убедила его ничего не рассказывать жене, больше того – обмануть ее, чтобы та ни о чем не расспрашивала и не пыталась искать…

Вот же зараза! Разумеется, ей плевать, что ее, Милу, могли если не убить, то покалечить здорово. А что, не зря же эти двое влезли к ней ночью.

Мила стала мысленно перебирать все, что наговорила ей Таисья…

И тут вспомнила, как та потребовала что-то ей отдать.

«Отдай то, что он тебе оставил!»

А что он оставил ей?

Да ничего, кроме вконец испорченного настроения!

Теперь Мила вспоминала тот роковой вечер, вечер их несостоявшейся годовщины… вечер, который разделил всю ее жизнь на «до» и «после».

В тот вечер она пришла домой радостная, счастливая, в предвкушении праздника. Она ждала чудесного вечера, не сомневалась, что муж сделает ей дорогой подарок…

Подарок.

Мила вспомнила, что, не в силах дождаться, не в силах справиться с любопытством, она открыла его портфель и нашла там какой-то сверток, коробку, запакованную в бумагу…

Тут появился муж, и она от смущения, что он застал ее на «месте преступления», засунула этот сверток в корзину с грязным бельем, надеясь потом положить его на место.

А потом муж огорошил ее своими новостями, и она, разумеется, благополучно забыла про сверток…

Потом случилось столько всего, что она и не вспомнила про этот «подарок».

Но и муж, уходя, не заглянул в портфель, не проверил его содержимое…

Так, может, это и есть то, о чем говорила Таисья? То, что Павел ей оставил?

Во всяком случае, нужно проверить – на месте ли это…

Мила направилась в ванную комнату, разгребла груду грязного белья, машинально отметив, что пора бы запустить стирку…

И под грудой мужниных носков и трусов увидела тот самый сверток в желтоватой оберточной бумаге.

Сердце ее взволнованно забилось.

Что там такое?

Наверняка что-то очень важное – вон как Таисья волновалась, буквально выходила из себя, требуя это вернуть… Сказала, что от этого зависит жизнь Павла. А, наверняка снова все врет! Столько они ей врали, теперь Мила не верит ни единому слову.

Очень осторожно Мила развернула бумагу.

Внутри оказалась деревянная шкатулка с красивым узором, выгравированным на крышке.

Этот узор изображал старинную карту, точнее план какого-то города. На плане можно было разглядеть отдельные дома, крепостную стену с зубцами поверху и несколько башен.

Впрочем, крышкой верхнюю часть шкатулки можно было назвать только условно. Крышка – это то, что открывают, чтобы попасть внутрь шкатулки и увидеть ее содержимое.

То же, что Мила держала в руках, выглядело, как монолитный кирпич из красивого, благородного дерева. У Милы всплыло в памяти слово «палисандр». Может, это он и был.

На верхней части этого палисандрового кирпича, как уже сказано, была нарисована старинная карта, на боковых стенках изображены парусные корабли. И нигде не было никаких щелей и зазоров, которые можно было попытаться открыть.

Мила повертела странную шкатулку так и этак, перевернула ее вверх дном, потрясла…

Изнутри донесся отчетливый звук – внутри что-то брякало и перекатывалось.

Значит, в этой шкатулке что-то есть.

Только нужно ее открыть… И тогда, возможно, Мила наконец узнает, что происходит. Чего так боялся Павел, от кого он бежал и какое отношение имеют к этому те двое из похоронного бюро. Как же оно называется? Ага, «Вечная память», вот что было написано на машине. Еще венок траурный нарисован.

Мила слышала и читала про шкатулки с секретом, одна девушка с прежней работы привезла такую из Турции. Ту шкатулку нужно было повернуть особенным образом, нажать в одном месте, и тогда она открывалась…

Значит, эта – тоже шкатулка с секретом. Только вот как этот секрет разгадать?

Мила снова повертела шкатулку, попробовала нажать на ее углы, но ничего не произошло…

Она поставила шкатулку на стол и мрачно поглядела на нее.

– Ну и что ты от меня прячешь? – проговорила она недовольно. – Какую тайну?

Тут же она устыдилась: разговаривает с неодушевленным предметом… нет, нужно думать… нужно подключить логику…

Вот с логикой у нее всегда было плоховато, Павел даже посмеивался. Сейчас, вспомнив про мужа, она ощутила злость и досаду. Все-таки он отвратительно с ней поступил. Но об этом потом, сейчас нужно разобраться со шкатулкой.

Она подумала немного и вспомнила, что, кроме этой шкатулки, от Павла пришло заказное письмо.

В письме ничего не было – только чистый лист бумаги. Она еще хотела его выбросить, но потом, когда эти двое из похоронного бюро захотели письмо отобрать, передумала.

Не стал бы Павел посылать заказным письмом пустой конверт…

Мила нашла конверт, осмотрела его со всех сторон. Вынула изнутри лист…

Лист был чистый, на конверте – только адрес, написанный рукой Павла…

Ну и еще марка.

Мила осмотрела эту марку.

Солидный немолодой господин с бородкой, в богатом камзоле, со шпагой на боку.

Надпись на марке сообщала, что это сэр Френсис Дрейк.

Кажется, это то ли знаменитый пират, то ли мореплаватель – разница между этими двумя профессиями почти неощутима.

И тут у Милы мелькнула свежая мысль.

Она включила чайник, и когда из носика повалил пар, поднесла к нему конверт с маркой.

И почти сразу марка отклеилась.

Мила перевернула ее и увидела, что на обратной стороне марки написано карандашом единственное слово:

«Портобелло».

Ей не стало ничуть понятнее.

Что такое «Портобелло»? Кто написал это слово на марке и зачем? Почерк не определишь, загадочное слово нацарапано кривыми печатными буквами.

Скорее всего, это название какого-то места…

Какого-то места…

Мила снова уставилась на таинственную шкатулку, точнее – на ее крышку, где была нарисована карта города.

Что, если слово «Портобелло» как-то связано с этим городом?

Что, если слово на марке – ключ, который позволит открыть эту шкатулку?

Она пригляделась к карте и в правом верхнем углу разглядела какую-то надпись. Буквы были такие мелкие и шрифт такой вычурный, что прочесть их никак не удавалось.

Вот бы лупу…

У Милы в доме лупы не было, и тут она вспомнила соседа Витьку. Каких только инструментов и приспособлений у него нет в хозяйстве! Говорит, девушки оставляют; конечно, не очень верится, но если бинокль театральный нашелся, так, может, и лупа где-нибудь завалялась? Нужно поискать.