Текст книги "Тест на верность"

Глава 4

Следует взвешивать каждое слово и неизменно задавать себе вопрос, правда ли то, что собираешься сказать.

Дайдодзи Юдзан. Сборник наставлений на воинском пути

Мне снился чудесный сон, как будто я бегу по прекрасному зеленому лугу, рядом со мной какой-то парень, которого я ни разу не видела, но знаю, что его зовут Ахмед, а впереди нас скачет Малыш. Потом незнакомый Ахмед остановился и принялся меня обнимать… Целовать? Целовать?! Кто-то явно целовал меня в ухо! Трепал за мочку и что-то урчал. Точнее не трепал за мочку, а пытался вынуть серьгу! Более того, что-то ползло по мне, подбираясь к шее. Я распахнула глаза и увидела чудище! Завопила громко. Чудище тут же увеличилось в размерах. Я зажмурилась и скинула с себя существо. В ногах пронзительно закричал Ромка. Лизка тяжело взлетела с пола и уселась на прикроватную лестницу, ведущую на второй этаж к Стасу. Расправила хохолок и крылья, принялась ими трясти и возмущаться.

– Кто выпустил попугаев из клетки? – заорала я на всю квартиру.

Мятая физиономия Стасика свесилась со второго этажа.

– Ромашка, крутая букашка! – сообщил мне Ромка, пританцовывая.

Я протянула ему руку. Он ловко взобрался на плечо.

– Кто выпустил птиц? – фурией летала я по квартире.

За столом на кухне, закинув ноги на еще один табурет, завтракал Славик.

– Они сами вылезли. Я им корма насыпал, пока воду менял, они и вылезли, – сообщил брат, лениво пережевывая хлеб с маслом.

Я пинком задвинула табурет под стол. На нашей мизерной кухне только некоторым верзилам свои ноги везде раскидывать! В дверях замаячил сонный Стасик. Пижама набекрень, волосы взъерошены.

– Ярииииик! – хныкал Стасик. – Я боюсь! Лизка залезла ко мне на кровать.

– Она что, тебя съест? – рявкнула я на брата.

– Она орет, – крупные капли потекли по щекам.

– Вот ты его довел, – психанула я, повернувшись к Славе, – ты его и успокаивай. – Ссадила Лизку на клетку.

– Что за прелесть эта птичка! – перекособочилась птица, подставляя голову, чтобы ее почесали.

– Только не слушает ни фига! – буркнула я. Надо достать им яблоко, что ли.

Едва я открыла холодильник, как на меня сзади налетел Ромка – он большой любитель перебрать продукты на полках. Вообще, я поражаюсь людям, которые считают, что ручные попугаи – это круто. Вот у нас два какаду. Вы видели их когти и клювы? Нет, они не кусаются, но когда их когти вонзаются в твое плечо, а клюв случайно захватывает кожу при «передвижении» по телу, то я мечтаю только об одном – чтобы они уже нашли себе другое транспортное средство.

– Ромашка хочет кефирчику, – сообщил Роман, быстро спускаясь по моей руке на дверцу.

– Яриииииик! – снова капризным голосом затянул Стас.

– Черт! Слава! Сделай что-нибудь, чтобы он не орал! – как же бесит, когда по утрам Стас начинает ныть.

– А это не я! Это не он! – одновременно сказали братья.

– Яриииик! – ныла Лизка голосом Станислава, сидя на полу и хитро косясь на меня одним глазом.

– Ромашка хочет кефирчику! – протянул Ромка мне в ухо.

– Ромашка хочет кефирчику! – затрясла хохолком Лиза. – Кефирчику! Кефирчику!

– Ярииииик! Я боюсь! – ныл Стас.

Я схватилась за голову. Боже, выпустите меня из этого дурдома!

– Ярик хочет кефирчику? – вошел на кухню Ростик. Подхватил на руки Лизу, посадил ее на клетку. Лиза тут же спланировала мне на плечо. – Ярик, ты б Романа из холодильника вынула. Ему вредно.

– Знаешь что? – подскочила я.

– Ромашка хочет кефирчику, – обиженно куснул меня за мочку Роман.

– А в суп Ромашка не хочет? – огрызнулась я.

– Не хочет, – ласково протянула Лиза и опять принялась теребить сережку. Мама, роди меня обратно!

Я достала попугаям яблоко, разрезала на две части, положила в кормушку и загнала птиц в клетку. Ростик уже налил нам со Стасиком чай. Стас играл кружками колбаски, выкладывая из них какой-то узор на скатерти. Ростик положил на тарелку несколько кусков хлеба.

– Стас, нельзя играть едой, – сказал с улыбкой и отобрал у ребенка колбасу. – Тебе один бутерброд. Ешь и собирайся в школу.

– Ромашка хочет кефирчику, – снова сообщил какаду.

– Ромашка перетопчется, – хмыкнул Славик. Лицо такое довольное. Взгляд игривый. Весь так и светится.

Я закусила губу и уткнулась носом в чашку. Может, он уже передумал жениться?

– Слав, а ты где жить будешь? – спросила я, старательно отводя взгляд.

– Дома, – пожал он плечами. – Ты хочешь от меня избавиться?

– Мечтаю просто, – буркнула в ответ. – Ростика к Стасику, а у меня будет своя личная комната. Но ты, как обычно, испортил мне все планы.

– А куда ты собрался? – удивленно посмотрел на него Ростик.

Славка открыл рот, чтобы ответить, но я опередила его.

– Женится он у нас.

Ростислав заржал так, что птицы встрепенулись, Стасик вздрогнул, а я чуть не подавилась колбасой. Слава посмотрел на меня сурово и пнул под столом ногой. Я недовольно прищурилась и треснула его в ответ.

– Идиоты, – бросил он и вышел из-за стола.

– Куда пошел?! – подскочила я. – Твоя очередь вести Стаса в школу!

– Вот сама и веди, раз такая умная! – показал он мне средний палец от двери.

Я с негодованием вытаращила глаза:

– Мне еще собаку выгуливать!

– Это не я ее в дом притащил! – закричал он из комнаты.

– Ростик! – повернулась я к старшему брату.

– Ну а я что? Мне в институт, – пожал он плечами.

– Ах так! Стас, тебя сегодня в школу поведет мама. Раз я притащила в дом собаку, то мама тебя родила.

– А как меня мама родила? – тут же озадачился важной проблемой тот.

– Поехала в больницу, там тебя из животика достали и маме отдали, – объяснил Ростик.

– А как я к маме в животик попал?

– Ветром задуло, – рыкнула я, торопливо допивая чай. Надо удрать из дома раньше Ростика, тогда Стаса в школу поведет он.

– Ну, мама целовалась с папой, – принялся вилять брат.

– Как Слава? – хлопал ресницами Стасик.

– Что Слава? – мягко улыбался Ростик.

– Угу, как Слава, – не удержалась от ехидства я. – Вот кому-то надуло и раздуло.

– Ты о чем? – серьезно посмотрел на меня Ростислав.

– Извини, я с собакой гулять, – попыталась улизнуть я.

Брат схватил меня за низ футболки.

– Яра? – произнес тихо.

– Спроси у него сам, – вырвалась я.

Мы обошли с Малышом вокруг дома. Он побегал, размял косточки, зачем-то повисел на ветке дерева, вцепившись в нее зубами. Потом я его привязала обратно на лестнице к трубе, выдала пару игрушек, укрыла одеялом и пошла переодеваться. С Лордом по утрам обычно гуляла мама.

Гадкий Ростислав оставил Стаса на меня. Ну, ничего. Я ему это еще припомню.

В школу я немного опаздывала. Впрочем, как обычно. На информатику можно. Стасика только пришлось тащить чуть ли не на руках, потому что брат двигался медленно, все время гундосил, как он устал, отвлекался на какую-то ерунду и постоянно что-то болтал. Я не слушала. Голова все так же забита Ритой и Славкой. Он от всех скрывает свои отношения. Вон и Ростику ничего не сказал, значит, и родители ничего не знают. Это хорошо. Может, не все потеряно? На крыльце толпился народ. Черт! Лепра со своим лепрозорием. Они-то что тут делают? Почему еще не в классе? Уроки ж вот-вот начнутся.

– Смотрите-ка, какие люди, – приторным голоском протянула Танька Петрова.

Таааак, лепрозорий вышел на охоту? Странно, обычно меня они не трогают. Боятся. Я – не Женька, та обычно словами отшивает, а я-то в рожу двину без всяких там стеснений и ужимок. И они это знают. Кинула на них презрительный взгляд. Выдула пузырь из жвачки и демонстративно лениво погоняла ее во рту.

– Горишь желанием слиться со мной в экстазе? – С едкой улыбкой выдала я, легонько пихнув брата к двери. – Мухой несись в класс, занятия уже начались. – Стасик кивнул и посеменил вперед. Я закрыла за ним дверь и вопросительно уставилась на Красавину. – Уйми своих прихлебал. Им с этими рожами еще жить.

Красавина, мать и основательница лепрозория имени себя, любимой, медленно подошла ко мне, виляя бедрами, как на подиуме, остановилась в шаге и провела длинным ногтем по влажной куртке.

– Скажи, мы тут спорим, ты кто – буч, дайка или клава?

В чем подвох, я не поняла, но внутренний голос подсказывал, что Красавина говорит какую-то явную гадость.

– Скажи, а тебе зубы не жмут? А то ведь поправить можно. – Я принялась разминать кисть, препротивно щелкая суставами пальцев. Ненавижу, когда кто-то так делает, и сама так почти никогда не делаю. Только если хочу кому-то разукрасить кулаками физиономию. До украшений дело обычно не доходит, народ сам отваливает, ведомый инстинктом самосохранения.

– Значит, буч, – усмехнулась она, развернулась на каблуках и пошла прочь, опять вульгарно виляя задницей.

Пока поднималась по лестнице в кабинет информатики, мысль, что надо узнать у Точки, что такое буч и клава, затерялась в извилинах моего невыспавшегося мозга. Да и какая разница, что там опять выдумала Красавина? Припугну ее, она и отвалится со своими претензиями. Вон к Варьке лезла, всех своих прихлебал на нее натравила – ничего, отбили мы Варьку, отстояли. А ко мне-то она лезть не посмеет, у нас с ней весовые категории разные, я ее размажу, как масло по бутерброду, даже лохмы трогать не буду. Потом я некстати вспомнила, как Верка Назарова, еще одна из свиты нашей королевишны, развела в раздевалке Настасью, подсунув ей какой-то дурацкий костюм к соревнованиям, из-за которого ту выгнали из группы… Надо будет прихлебалам объяснить, кто в семье главный, совсем нюх потеряли.

– Ярик, я достала фотоаппарат. Он полупрофессиональный, насилу у мамы выпросила. Нам можно идти и выслеживать твою Ритку, – с ходу выдала Настасья чуть ли не от дверей кабинета.

От неожиданности Варя, сидящая рядом со мной и увлеченно рисующая очередной талисман со странными значками, вздрогнула и отшатнулась.

– Козарева! Я заикой с тобой останусь! – воскликнула недовольно.

– Ну, извини, – сморщилась Настька, подлетая к нам.

Точка хихикнула.

– Мы не знаем, где она живет, – напомнила я.

– Ты же говорила, что она на шейпинг ходит туда же, где ты своим мечемаханием занимаешься, – удивленно захлопала ресничками Настя.

– Ну и? – вытянулась я на стуле и принялась осторожно качаться на ножках.

– Ну и надо узнать ее фамилию, Женька узнает ее адрес, и мы пойдем ее выслеживать.

На этот раз Женька громко фыркнула и покачала головой.

Как же у Насти все просто. Осталось узнать фамилию и адрес…

– А ты позвони своим пацанам, спроси. Ведь должны знать.

– Мои пацаны не знают, я уже спрашивала.

Варька скривилась и покачала головой. Весь ее вид говорил – что бы вы без меня делали. Достала карты, лениво перетасовала колоду, дала мне снять и бросила три штуки на стол.

– Что было. Четверка пентаклей символизирует окончание какого-то процесса. Тебе надо двигаться дальше, но ты топчешься на месте исключительно из лени. – Варя на пару секунд замолчала, а потом ткнула пальцем в центральную карту. – Что есть. Восьмерка пентаклей говорит, что у тебя есть цель и ты к ней стремишься. Ты не опускаешь руки и не погружаешься в депрессию. Будет какое-то неприятное событие. Но ты четко анализируешь ситуацию и держишь ее под контролем. Ну и, наконец, что будет. Тройка мечей – знак того, что тебе надо сделать выбор и найти правильный путь для реализации накопленной силы. Тройка мечей символизирует страсть, в том числе страсть в достижении цели, что в будущем принесет хорошие дивиденды.

– Короче, все в твоих руках, Ярик, – подвела черту Настя. – А фотоаппарат я тебе дам. И, слушай, давай сходим и запишемся в ту секцию, где она занимается?

– И кто будет заниматься? – усмехнулась я.

– Ну, лето скоро, а у меня вон талии нету, – кокетливо закатила глаза Козарева и покрутила перед моим носом пузом. Я автоматом глянула на календарь на стене, где большими красивыми буквами было написано «Ноябрь». Действительно, лето скоро, а у Настьки вон талии нету… Кстати, хорошая идея. Она ж с Ритой этой и подружится на фоне отсутствия талии.

– Договорились. Возьму тебя с собой на тренировку.

– А я бы не занималась ерундой, а просто походила бы на занятия и подождала бы ее в раздевалке. А потом бы спросила у тренера, как зовут девушку, должны же быть у них списки, – вздохнула Варя. И мне кажется, что она права. Так действительно лучше всего.

– Ох, вот вы туповаты, девушки, – с осуждением посмотрела на нас Точка. – Дождешься от вас проблеска разума, как же. Берешь коробки конфет по числу тренеров по шейпингу и идешь к ним с расспросами. Быстро и качественно. А самое главное, они обычно домашний адрес записывают.

– Точно! – подпрыгнула Настя.

– Гениально! – посветлела Варя.

– Супер! – радостно завопила я.

Занятия проходили как обычно, и школьный день ничем не выделялся из остальных. Мы с девчонками болтали на переменах, слушали с Варькой музыку на географии, играли в морской бой на физике. Варька в очередной раз посвятила меня в жизнь своих кумиров и рассказала, что недавно в драке барабанщику пробили голову бутылками, он чуть не умер, и она не спала всю ночь, сидела в Интернете и искала про это информацию, рыдая в три ручья, потому что барабанщик у них хороший и мухи не обидит. Ну-ну… А потом Варя призналась, что пару дней истерила, пока не выяснилось, что все с его головой нормально, зашили хорошо, даже шрамов не останется. Я не понимаю, как можно любить эту группу? Не, я уважаю их за трудолюбие и все дела, но как можно вообще любить какую-то группу? Вот понимаю, можно любить спорт или животных, маму с папой, но как можно тащиться от этих волосатых существ, похожих на пришельцев с какой-нибудь Альфы-Центавры? Далека я от искусства.

– Сокол, к доске, – внезапно раздалось над ухом. И в следующий момент из моих рук выскользнул проводок с болтающимся на нем маленьким наушником-капелькой. Второй наушник робко отпустила Варя.

– А почему сразу я? – попыталась я возмутиться.

– Потому что сейчас ты нам расскажешь об условии когерентности световых волн.

– А что, чуть что, так сразу Сокол? Вон Красавина пусть отвечает, она презентует себя, как умную.

– Конечно, – раздалось тут же с первой парты. – Лучше себя как умную презентовать, чем как фемку.

– Да не фемка она, – подскочила Петрова.

Народ загудел, засмеялся.

– Рты закрыли! – повысила голос Марина Александровна. – Так, что нам нужно для получения устойчивой интерференционной картины, Сокол?

Я сделала вид, что думаю. На самом деле думать было не о чем, я половины слов не поняла, но вид сделать можно.

– Согласованные волны, – подсказала Женька.

– Сокол – два. Волоточина, а что такое согласованные волны? – физичка захлопнула учебник и уставилась на нее.

Точка встала и спокойно произнесла:

– Они должны иметь одинаковые длины волн и постоянную разность фаз в любой точке пространства.

– Так что такое когерентные волны, Андреева?

Варька замялась.

– Согласованные? – промямлила тихо.

– Это согласованные волны с одинаковыми длинами волн и постоянной разностью фаз. Такие волны и называют когерентными, – докончила Женька свою мысль, избавив нас от насилия над психикой. Кому вообще нужна эта физика, когда тут половину слов выговорить не можешь.

– Андреева – два. Волоточина, садись. Еще раз увижу, что ты болтаешь, поставлю два. Кстати, Козарева…

– Марина Александровна, лучше сразу два! – с волнением произнесла Настя.

– Отлично, – кивнула физичка и медленно направилась к учительскому столу.

– Интересно, – прошипела Варька, – Пушок Настьке пять поставит или два?

– Эта, – недовольно сверлила я спину сухонькой женщины, – только пары умеет раздавать.

– Пушок, – процедила Варя злобно.

Дома я решила усовершенствовать мысль Точки и поковырялась в Интернете. Нашла и наш спорткомплекс на Мичуринском, и мастеров-тренеров всяких залов, и даже расписание групп по шейпингу. Выписав себе всё на бумажку, я двинулась к одному из тренеров. Только надо по дороге продумать легенду, по которой мне приспичило найти ту девчонку. Допустим, что она что-то забыла в раздевалке, я провела расследование и вот теперь ищу ее, чтобы отдать. А что в этом плохого? Просто я оказалась такая вся из себя порядочная.

Выловить инструктора оказалось проще простого. Светлана – девушка маленькая, очень хрупкая, похожая на Ариэль из диснеевской «Русалочки», о чем-то болтала с одной из дам. Та, видимо, обсуждала с ней нагрузки, просила перевести в другую группу. Светлана не отказывалась, но убеждала, что ей еще рановато. Я подождала, когда тетка свалит в раздевалку, и, сделав большие невинные глаза, подошла к тренеру.

– Света, мне посоветовали к вам обратиться. Сказали, что вы можете мне помочь.

Девушка профессионально улыбнулась и заинтересованно склонила голову набок.

– Я нашла в раздевалке золотой браслет. Хочу вернуть.

– Увы, я не знаю, кто какие браслеты носит.

– Я видела его на руке рыжей девушки. Рита, кажется, ее зовут… Такая… с волосами… – Н-да, с объяснениями у меня явные проблемы. – Посмотрите, вдруг она в вашей группе.

– Кучерявая такая, да? – оживилась Света.

– Да-да! – закивала я. Слава богу, что она поняла. – Просто не волосы, а женская зависть.

– Мы вообще-то не распространяем информацию о наших клиентах, – неожиданно стала она серьезной, и я пожалела, что не последовала совету Женьки.

– Пожалуйста, – заканючила я. – Меня тут все знают. Я кэндзюцу занимаюсь у Дмитрия Александровича. Просто вот доброе дело хотела сделать…

– Ты можешь оставить браслет мне, я передам.

– Света, простите, но я не могу. Поймите меня правильно.

– Ну, хорошо… – огляделась она.

– Я никому не скажу, – выпалила скороговоркой.

– Подожди меня в раздевалке.

Дважды меня просить не пришлось. Я вышла в раздевалку и уселась на лавку. Сейчас у меня будет адрес этой самой Риты. Ух, как здорово мы все с девчонками придумали! Все-таки одна голова хорошо, а четыре лучше.

Глава 5

Как говорил один старый самурай, взять врага на поле боя все равно что соколу поймать птицу. Хотя сокол видит перед собой тысячи птиц, он не замечает ни одной из них, кроме той, которая должна стать его добычей.

Ямамото Цунемото. Собрание изречений мастера Хагакурэ

Я опять плохо спала, крутилась с боку на бок и даже позвонила в три часа ночи Точке, чтобы обсудить, как лучше поступить с полученным адресом. Трубку взял папа Жени и сказал, что она спит и все дела терпят до утра, если никто не умер. Впрочем, если кто-то умер, то дела тем более терпят до утра, потому что покойнику уже ничем все равно не поможешь, а детский организм должен полноценно отдыхать. На это я выдавила единственное слово – спасибо – и повесила трубку. Не знаю, как там с детским организмом Женьки, но вот мой организм не спит уже которую ночь и, кажется, не собирается. Надо как-то доказать Славке, что Рита ему не пара. Завтра же возьму у Насти фотоаппарат и начну за ней следить. Я еще вечером поговорила со своим Максом и Лехой Ершовым и выяснила, что Маргарита Зайцева все так же трет шкурку в компании скейтеров, хоть с Ракетой и не общается. Но ведь со Славой она тоже не сильно-то общается! Леха сказал, что «если тот лошара (то есть мой тупой брат) появится в поле зрения Ракеты, то из него сделают отбивную». Хм… Тогда где пропадает мой брат? Может быть, последить за Славиком? Его почти не бывает вечерами дома, приходит далеко за полночь. Мама на него не ругается, но я вижу, что это ее напрягает. Еще я вечером, когда мы с мамой пили чай и беседовали по душам, спросила, как бы она отнеслась, если бы Славик или Ростик надумали жениться «по залету». Мама смеялась и говорила, что это глупость. Эх, мама-мама… Ничего-то ты не знаешь о своих сыновьях. По столу бегали какаду и воровали у нас печенье. Мама говорила, что гордится мной, потому что я умница у нее и красавица. Я чувствовала себя полной дурой, потому что не знала, как сказать о беременности Риты и планах Славы. И еще странно, что никто не звонил по поводу собаки. Мама сказала, что дворничиха ругалась. Грозилась сообщить в милицию и вызвать службу по отлову животных. Одной головной болью больше. А еще Ахмед не пришел на пустырь вечером…

– Ярик, я тебя уважаю, – подошла ко мне на перемене Света Лазарева из параллельного класса. – Это очень смелое решение. Это могут сделать только сильные люди. Я уважаю тебя.

Я посмотрела по сторонам, пытаясь в толпах всевозможной учащейся мелочи обнаружить верзилу Красавину, но лепрозория в округе не наблюдалось.

– И чего? – осторожно спросила я.

– Просто знай, если что, мысленно мы с тобой.

– Переведи! – нахмурилась я.

– Да ладно, – улыбнулась Светка. – Все уже знают. Можешь не прикидываться.

– А что знают-то? – недоумевала я. И нехорошие предчувствия щекотали ребра и солнечное сплетение.

– Ну… – замялась Лазарева.

– Говори, – нависла я над ней.

– Я рада, что ты не скрываешь свою ориентацию и призналась, что ты буч.

Я потеряла дар речи, закашлялась.

– А что с моей ориентацией не так?

– Ой, да ладно, Ярик. В общем, мы тебя уважаем, – похлопала она мне по плечу и удалилась в соседний кабинет.

Не поняла, я что-то пропустила? Ну, Красавина! Убью, гадину крашеную!

Женька торчала в кабинете и объясняла Артему, нашему старосте, какую-то лабуду, аккуратно тыкая пальчиком в маленький экран ноута, с которым никогда не расставалась. Вообще, она у нас то ли рисует, то ли сама создает, то ли программирует всякие компьютерные игры. Я мало в этом разбираюсь, но если Точка хочет нас отшить, она произносит что-то сильно умное, отчего мы с девчонками зачарованно киваем и мелкими шажками сбегаем подальше.

– Мне тут пришла в голову гениальная идея, как избавиться от ошибки в графическом модуле рендеринга, – задумчиво вещала она Тёме. – Мы немного модифицируем код, и всё будет работать более плавно.

– А мне кажется, что тут дело в другом… – пробасил он.

– Свали, сделай милость, – мрачно попросила я старосту, оттесняя от парты. – Звонок сейчас будет. Давай, тебе еще учебники доставать.

Он удивленно вскинул брови:

– А не охамела ли ты, Сокол?

– Иди уже, не до тебя мне. – Я подалась вперед к Жене: – Лепра фигню какую-то про меня болтает.

– Артем, извини, у нас тут… Давай на следующей перемене.

Он попрощался и ушел, бросив на меня недовольный взгляд.

– Что такое буч? – процедила я сквозь зубы.

Женька немного изменилась в лице, удивленно от меня отшатнувшись. Потом поджала губы, улыбнувшись, и глупо хихикнула:

– Буч – это женщина-лесбиянка, которая изображает из себя мужчину. Ну… Конечно, если это то, о чем я думаю. А в каком контексте?

Я замерла на мгновение. В голове как-то медленно все складывалось в единую картинку. Стало обидно и неприятно одновременно. И даже никаких разумных мыслей, никаких решений, никаких ответов на подобные глупости. Ступор сознания. Душа в точку. А потом громко заржала, краем глаза заметив, что на меня начали коситься.

– Вот ведь какие они… – заливалась я, размазывая слезы по щекам. – Ненормальные… Идиоты… Придурки… Дебилки!

– Ярик… Ты это… С тобой все нормально? – теребили меня за плечи пришедшие из столовой Настя и Варя.

– Жень, что с ней? – волновалась Козарева.

– Жень, а нам скажи? – просила Андреева.

– А я знаю? – кажется, впервые в жизни растерялась Волоточина.

Я сделала глубокий вдох, постаравшись успокоиться, и шепотом произнесла:

– Ко мне Лазарева из «Б» подходит и говорит: «Ты смелая, Сокол, что ориентацию не скрываешь». Вчера Лепра лезла, кто я – буч… – запнулась. – Эти… Как их?… Забыла, как называется. Ну… Эти… Другие…

– Дайк? Фемка? – дергала плечами Женя.

– Да, вот они! Говорит, ты кто из них? А я даже не знаю, что это такое. Идиотки какие-то.

Девчонки засмеялись. Я вместе с ними, но на самом деле во мне клокотала обида. Из меня лесбиянка, как из Варьки гламурная кисо. Надо же такую глупость придумать! В этот бред никто не поверит, потому что бредовей бред даже набредить нельзя. У меня и мыслей-то в голове никогда таких не было. Я и слов таких не знаю. Я вообще не у дел в этой теме с меньшинствами. Да и сама я всегда к ребятам тянулась. Бред! Редкий бред. Нет, в это решительно никто не поверит.

– Девочки, звонок был не для вас? – раздался за спиной голос Анны Петровны, нашей учительницы по русскому и литературе. – Перемена закончилась, давайте немного поработаем.

Я пыталась успокоиться, но ничего не получалось. Как только вспоминала, что такое буч, тут же начинала смеяться. Это было похоже на истерику. Я изо всех сил старалась совладать с приступом ненормальной веселости, но чем усиленнее старалась, тем громче хихикала.

– Ярослава, вы не хотите нам рассказать, что вызвало в вас такое море эмоций? – терпеливо спросила русичка.

– Не хочу, – всхлипывала от смеха я.

– Вы можете выйти и вернуться, когда отсмеетесь. Прошу вас. Вы мне мешаете. Несколько неудобно вести урок, когда кто-то так заразительно смеется.

– Простите, Анна Петровна, я не нарочно.

Она права. Надо валить в коридор и привести себя в чувство. Это уже нездоровый смех. Уже не смешно. Совсем не смешно. Я поднялась с места, кивнув ей в благодарность, и пошла к двери.

– Анна Петровна, вы знаете, что Сокол у нас лесбиянка? – вдруг на весь класс сообщила Танька Петрова.

И вот тут моя смеховая истерика быстро сменилась неконтролируемой агрессией. Прежде чем я успела сообразить, что делаю, резко перегнулась через парту, схватила ее за волосы и тряхнула, как собака игрушку.

– Еще раз свой рот откроешь!.. – рявкнула я на визжащую во всю глотку девчонку.

– Сокол! Сокол! – закричала русичка. Кинулась нас разнимать.

Но я уже выпустила Петрову, отряхнула ладонь от выдранных клоков волос. Меня разрывало от бешенства. Я с силой сжимала кулаки, готовая врезать ей, пусть только повторит то, что сказала. Если бы могла, я бы перевернула сейчас парту. Объяснилась с ней по-мужски.

– Петрова! – сердилась Анна Петровна. – Что вы себе позволяете? Вы ведете себя недостойно. Кто вам разрешал оскорблять Сокол?

– А что я?! – заорала Танька, размазывая слезы по щекам.

Анна Петровна вопросительно посмотрела на меня, словно пытаясь понять, что я буду делать.

– Немедленно извинитесь, – опять повернулась к Таньке.

– Извините, Анна Петровна, я выйду. Спасибо вам. – И, не дожидаясь ее разрешения, я стрелой вылетела из кабинета.

Меня трясло от самых кончиков пальцев на ногах до кончиков волос на голове. Колени прогибались, а руки дрожали. Как жаль, что мозг не отключился и не позволил мне ударить ее по-настоящему. Какая же Петрова идиотка! Я кое-как дошла до столовой, купила литр сока и принялась его пить прямо из пакета большими глотками. Жидкость успокаивает. Ненавижу!

В столовую вбежала взъерошенная Варька. Глаза перепуганные, щеки покрыты красными пятнами.

– Птица! – истерично вскрикнула она.

Я даже обернулась, испугавшись, что за спиной кто-то стоит. Фуф, нет, никого.

– Жалеть пришла? – набычилась я, понимая, что все равно не могу совладать с бушующим внутри гневом.

– Нет, – нервно дернула она плечами. Добавила тихо: – Мы же подруги. Что там твои самураи говорят по поводу друзей?

Я прикусила язык, чтобы не ответить грубо. Варя ни при чем. Если бы о ней кто-то так сказал, я бы первой полезла заступаться.

– Иди на урок.

– Птица…

– Иди.

– Яра… – совсем тихо.

– Со мной все в порядке.

– Ты же не струсишь, – шепотом.

Я отвернулась. Пнула стул, наслаждаясь кошмарным скрипом металлических ножек по кафелю.

– Я на физкультуру приду, – буркнула едва слышно. Голос дрожит. Черт!

– Позвони мне.

– Иди.

– Я заберу твою сумку, закину к тебе домой.

– Спасибо.

Она осторожно и немного робко улыбнулась:

– Ты бы сделала для меня то же самое.

Я кивнула.

Варя ушла.

Я взяла пакет с остатками сока и направилась под лестницу. По крайней мере там меня никто не запалит и не обвинит в прогуле. Хотя, в данной ситуации стать еще и прогульщицей – это как-то мелковато. Я вот одного не понимаю, ну собрала ты вокруг себя лепрозорий, так и наслаждайся их обществом, зачем к другим приставать? Что за натура у человека, а? Лишь бы досадить кому-нибудь. Я ведь с ней с первого класса вместе. Можно подумать, Лепра меня не знает! У меня чувство юмора такое, что потом тоналкой замазываться замучаешься.

На физкультуру я решила скромно забить. Не досидев до перемены, забрала вещи и сбежала домой. Настроение испортилось вконец. Я шла по улице и пыталась вспомнить, когда успела обидеть Лепру. Вроде бы мы с ней и не пересекались в последнее время. Были крупные стычки, но еще в прошлом году, когда они всей толпой наехали на новенькую Варьку. Вряд ли Лепра решила отомстить мне спустя полгода. Еще из-за Риты все планы перемешались. Пожалуй, покараулю ее у спорткомплекса. Кстати, надо позвонить Максу, попросить, чтобы с Ракетой познакомил. Столько дел, а тут еще в школе проблемы.

Дома я обнаружила папу и маму. И это было очень некстати, потому что меня зареванную родители не видели с пеленок. Буси не плачут. Я проскользнула в свою комнату, стараясь не привлекать внимания.

– Как хорошо, что ты пришла, – вошла ко мне мама. – Иди, мой руки, сейчас будем обедать.

– Угу, – буркнула я, отворачиваясь.

– Яся, что с тобой? – Мама обеспокоенно смотрела на мое отражение.

Попалась… Я – тупая овца, как я могла повернуться к зеркалу лицом?!

– Яся. – Она подлетела ко мне и развернула. – Доченька! – крепко обняла. – Кто тебя обидел?

Я пошло разревелась, утыкаясь маме в плечо носом и обнимая ее в ответ. Моя маленькая, любимая мама, только ты меня понимаешь…

Я плакала, а она гладила меня по спине и что-то шептала в ухо. Я не понимала, что именно, но это явно успокаивало.

– Девочки, – послышался голос папы за спиной. – Девочки? Яся… – недоуменно обошел он меня. – Ты умеешь плакать?

– Антон, – с укоризной в голосе оторвалась от моего уха мама.

Папа сгреб нас в охапку с мамой. Начал щекотно целовать меня в другое ухо. Я задергалась, захихикала.

– Вы ж мои самые любимые девчонки! – Он неожиданно приподнял нас и опустил.

– Ну, пап, – сквозь слезы хихикала я.

– Кто обидел? – серьезно спросил он.

Я никак не могла решиться сказать им о произошедшем. Как они отреагируют? Поверят ли мне? А если нет? У меня хорошие родители, они всегда на моей стороне, но вдруг…

– Я просто устала, пап.

Отец испытывающее смотрел на меня несколько секунд, а потом спокойно сказал:

– Если ты не можешь решить эту проблему самостоятельно, то просто скажи мне. Я разберусь. Мы – семья. Семь-я. Я за члена своей семьи порву любого.

Я почувствовала колоссальную поддержку в каждом его слове.

– Спасибо, папа. – Я подалась вперед и обняла его. – Люблю тебя.

– Вот и отлично. Пойдемте обедать, – подтолкнул он меня к двери.

Я поела, а потом пошла гулять с Малышом на пустырь, надеясь, что Ахмеду придет в голову выйти с Марти в час дня, а не после обеда, как обычно. Нет, конечно, я бы не стала делиться с ним своими переживаниями и неприятностями. Но с Ахмедом мне было легко. Он умело меня отвлекал, рассказывал, как у него дела в универе, о чем мечтает, кем будет. Но, видимо, сегодня не судьба… Зато я все рассказала Малышу: и про школу, и про дуру Лепру, и про ее лепрозорий, и даже про Риту и Славу, которые совершенно не пара. Малыш меня не перебивал, слушал внимательно и повиливал хвостом. Когда я привязывала его обратно на лестнице к трубе, он лизнул меня в нос. Я грустно улыбнулась, потрепала его по голове и ушла к себе. Отчего-то очень хотелось плакать. Но воины не плачут, а я настоящий буси.