Текст книги "Луна в Близнецах"

– Вы хотите поехать?

Лицо Натали сделалось серьёзным.

– Нет. После той встречи… У нас с тобой здесь столько дел, занятия, завод.

– А он зачем вас зовёт?

– Говорит, что у него какая-то тайна, которую он может доверить только мне одной.

– И вам не интересно?

Натали задумалась.

– Уже нет… После той встречи… Расставляй фигуры. Проверим, как работает русская защита, помнишь, я тебе про неё рассказывала?

18. Неведом нам судьбы курьёз

Леонардо разбудил звонок в дверь. Мужчина накинул пижаму, заглянул под диван: «Как всегда!» Махнув рукой, поспешил к двери, мимоходом бросив взгляд на часы. «Одиннадцать, что ж так рано?» Занятие было назначено на двенадцать дня. Последние два месяца Лео не брал в руки кисти, работа не шла. Совершенно измучившись от безделья, он в отчаянии разместил на доске своего дома объявление о частных уроках. Много набирать не стал. Цель была одна – убить время до весны. Два раза в неделю к нему приводили девятилетнюю Лизу, и по воскресеньям брал уроки живописи сынок из богатеньких. Лео никак не мог запомнить его имени. Мальчишка был упрямым и дерзким. София бы сказала, что у парня начался гормональный возраст. Но Леонардо не делился с возлюбленной своими проблемами, да она и сама всё понимает, умная девочка. Лео повернул в двери ключ и… На пороге стояло совершенно бесцветное создание – девушка тщедушного телосложения с тонкой прозрачной кожей и белыми ресницами. Глазки-пуговки насмешливо смотрели через линзы очков в роговой оправе. Редкие волосы неопределённого цвета, скорее светлые, были разбросаны по угловатым плечам. На девушке мешком сидели серые просторные джинсы, широкая хлопковая блуза, а красный шарф выглядел единственным ярким пятном во всей этой композиции. Из-за плеча гостьи выглядывал парусиновый рюкзачок, в правой руке она держала куртку. Видимо, жарко стало, пока ждала, что ей откроют дверь. Пауза затянулась.

– Чем могу? – так же бесцветно проговорил художник.

– Здравствуйте. Я от Софии Владимировны.

– От какой Софии Владимировны? Ауф!! Да, конечно, прошу вас, – Лео пригласил гостью пройти, – вашу куртку.

Рука не поднялась предложить ей Сонечкины тапочки.

– Проходите… в кухню. Кофе, чай?

– Нет, нет. Я, собственно, на минутку. Я Марина. Марина Славина. У меня диплом. Романо-германский факультет, разговорный английский, французский, испанский, португальский немного…

«Мэри… Мэри…» – пронеслось в голове Леонардо.

– И чего же вы от меня хотите?

– Я могу взять на себя организационные вопросы нашей поездки, разработку маршрута, размещение в отеле…

Леонардо почесал в затылке.

– Нда… Знаете что, я вам позвоню. У вас есть визитная карточка?

– Конечно, – девушка подала Леонардо визитку, – сейчас как раз акции во всех авиакомпаниях, удачное время для покупки билетов. Нам следует поторопиться.

– Нам?! Ну как же… непременно поторопимся, – Леонардо вскочил, часы показывали полдвенадцатого, – видите ли, у меня в двенадцать урок.

– Как ваше имя? Мы не познакомились.

– Лео, впрочем… Леонардо, так будет верно, – попытался улыбнуться мужчина.

Закрыв за гостей дверь, он набрал номер Софии.

– Алло?

– И ты полагаешь, что это создание способно разбудить во мне безвременно уснувшую музу?

– Я полагаю, что это создание, по крайней мере, не помешает тебе её вернуть. К тому же девочка в совершенстве владеет четырьмя языками.

– Ты знаешь, я всегда ценил твой юмор, но не до такой же степени. Где ты откопала этого динозавра?

– Она давняя знакомая моей Татьяны, очень приличная девушка.

– Ключевое слово «очень»! Бьюсь об заклад, она девственница в пятом поколении и моралистка с иезуитской философией и… – он не договорил.

– Знаешь что, сейчас уже доказано, что бесплотных детей не существовало на земле… Ну да, не твой типаж, извини… Девушка с юмором, приглядись к ней… Художественно. Перила тебе. Не кованые, конечно, но вполне. Не свалишься… В пропасть.

– Как это у тебя всё просто получается, на раз-два. Милая, да ты не ревнуешь случайно? Скажи, что ревнуешь, языки тут ни при чём.

– Не болтай ерунды, тебе предстоит пробыть за границей не менее четырёх месяцев. Скажи, ну зачем тебе лишние неприятности. Я ручаюсь за этого человека, ручаюсь, что не даст тебе вляпаться в очередную авантюру. К тому же я вчера смотрела, у вас хорошая синастрия.

– Что?! Какая ещё синастрия?

– Совместимость хорошая у вас.

– Совместимость для чего?!!

– Ну-у-у… чтобы вершить великие дела.

– Всё! Это становится невыносимым… У меня урок через пять минут, нужно переодеться.

– Урок? Какой урок?

Послышались короткие гудки, Леонардо дал отбой.

 
                                     * * *
 

Второй день Лео с Мэри обсуждали маршрут. Конечно же, художник ни словом не обмолвился о своих намерениях, объяснил, что хочет отдохнуть от суеты, посетить интересные места, памятники древней архитектуры, взглянуть на творения импрессионистов, одним словом, наплёл всякой ерунды. Начать решили с Андорры – отдыха в маленькой деревушке среди горных пейзажей, затем Барселона, Гауди и Португалия, наконец, Пиеренеи.

– Мэри, а вы можете в связи с нашим путешествием как-то преобразиться?

Девушка, ничуть не смутившись, достала из рюкзака блокнот и карандаш, подала Леонардо и, еле заметно улыбнувшись, спокойно сказала:

– Нарисуйте ваш вариант, любопытно посмотреть.

Мужчина набросал женский силуэт, обозначив элементы причёски и одежды.

– Хотелось бы раскрасить, оживить как-то образ, романтический стиль, одним словом.

– Я попробую, – кивнула Мэри, – вы берёте с собой холсты? Ваш реквизит, или мы там это будем приобретать? Хочу прибросить вес багажа.

– Не думал об этом.

– А вы подумайте, там есть на что посмотреть, вам захочется.

– Да уж, – Леонардо смотрел сквозь неё, словно вспоминая о чём-то невесёлом, – я подумаю. Мэри, а вы водите машину?

– Конечно.

– Замечательно, значит, будем путешествовать по путеводителю, купите самый подробный путеводитель… автомобильных дорог Европы.

– Обязательно. Билеты Санкт-Петербург – Барселона на четырнадцатое число, успеете собраться?

– Пойдёт. Вот карта и код, купите всё, что нам понадобится и вам тоже, включая гардероб. Не экономьте на себе. Я завтра вам позвоню, – Леонардо был уверен, что девушка лишней копейки не потратит, он знал эту породу людей, потому намеренно подчёркнуто повторил: – Не экономь, давай уже перейдём на ты.

Мэри положила в рюкзак карточку и безо всякой интонации произнесла:

– Давай перейдём.

«Интересно, есть что-то, что может расшевелить этот экземпляр, вторая „Алиса“, у той хотя бы голос бодрый. Ничего, увидим. С другой стороны, не будет досаждать глупыми вопросами».

 
                                     * * *
 

Маленькое авто легко взбиралось по горному склону. Мэри уверенно вела малолитражный красненький «Шевроле-Спарк», не обращая внимания на красоты за окном. Навигатор, подсказывающий путь у подножий, теперь скромно помалкивал.

– Как ты ориентируешься без этой штуки? – кивнул на её телефон Леонардо.

– Доверься мне, – улыбнулась Мэри, – здесь одна дорога, к тому же утро, не заблудимся. Вся территория Андорры всего четыреста шестьдесят семь километров.

Переночевав в «Аринсаль-отеле», они отправились в Пал. Эту романскую деревню в четырёх километрах на запад от Ла-Масана Марина с Леонардо выбрали намеренно, надеясь скрыться от многочисленных взглядов в тихом уединённом месте среди горных склонов и многочисленных хвойных деревьев. Деревня располагалась на дне чаши из поросших лесом горных холмов, надёжно укрывавших её от ветра.

– Она не жилая? Кошки, собаки. Где люди?

– У них рабочий день. А рабочие места здесь есть только в городах. Не беспокойся, нас ждут, я обо всём договорилась.

– Во дворах всюду поленницы, печные трубы. Будем печь по-русски топить?

– Вы сами хотели поближе к природе, печное отопление. Натурально и романтично, – отпарировала Мэри.

Одно– и двухэтажные постройки – домики, сложенные из узкого горизонтального камня – разделяли между собой мощёные дорожки и каменные невысокие заборчики, продолжающиеся вверх живыми стенами из аккуратно постриженного кустарника. Добротные черепичные крыши, оконные рамы и двери из натурального, хорошо отполированного дерева, огромные каменные вазы во дворах, пестрящие цветами, кованые лавочки, фонари в старинном европейском стиле – всё здесь создавалось на века и говорило о дороговизне и стабильности, указывало на присутствие заботливых человеческих рук, не знающих отдыха и покоя. Чистота, простота, уют, ничего лишнего и наносного. Домики располагались ступенчато вверх в унисон гористому ландшафту местности. И всё-то здесь было в шаговой доступности – река, лес. А чтобы спуститься за покупками, нужно потратить не более двадцати минут по гладкой дороге, ведущей к подножию холма. Всё для людей… готовых хорошо заплатить.

Дверь открыла темноволосая худощавая женщина лет примерно пятидесяти. Перебросившись с девушкой несколькими фразами и пригласив гостей в дом, она показала жестом на лестницу, ведущую на второй этаж. Марина улыбнулась хозяйке, обратилась к Леонардо:

– Это Паула. Второй этаж в нашем распоряжении. Печь, к сожалению, внизу, так что, увы.

Паула остановилась и внимательно посмотрела на Леонардо. Художник, приложив руку к груди, слегка поклонился:

– Леонардо.

– О-о-о, Джоконда, Мона Лиза, – дружески улыбнулась женщина.

Глаза её заблестели, и тут же в уголках век обозначилось множество тоненьких неглубоких морщинок. Леонардо по привычке представил эти глаза в карандаше, отметив длинный точёный нос и слегка припухшую верхнюю губу. Все детали её лица он словно фотографировал, выделяя главную, самую значимую черту, присущую именно этому лицу. Внутри тоскливо заныло.

– Паула спрашивает, где обустроить нашу спальню.

Мужчина удивлённо взглянул на свою спутницу, посмотрел в окно, отметив заснеженный горный склон.

– Я, пожалуй, останусь здесь.

Просторная светлая комната с уютным креслом-качалкой, укрытым шерстяным клетчатым пледом, с широким дубовым столом. Полутораспальная кровать располагалась в правом дальнем углу, а рядом громоздился четырёхстворчатый шкаф из того же материала, что кресло.

– Мы с Леонардо только друзья, эту комнату мы отдадим мужчине, – обратилась девушка к хозяйке, – если можно, я обойду всё помещение и скажу, где меня разместить.

Женщины вышли, а Леонардо поспешно снял обувь и, бросив на кресло плащ, растянулся на просторной кровати, мгновенно закрыл глаза. Горный воздух делал своё дело. Через пять минут девушка чуть приоткрыла дверь в комнату художника.

– Можно? Здо-орово, наконец-то, – с удовольствием прошептала она.

По синим кругам под глазами Леонардо Марина догадывалась о его бессонных ночах. Жалея его, она думала и о кризисе в творчестве, и о несчастной любви, о неустроенности в быту, о затяжной депрессии. Мэри привыкла мыслить практично, простыми земными категориями, не улетая в заоблачные выси. «Пусть спит».

Художник проспал два дня. Девушка уже начала волноваться, но отметив на третьи сутки его отменный ночной аппетит, успокоилась. Леонардо в течение пятнадцати минут проглотил их двухдневный съестной запас. «Так и за кисти возьмётся… А-а-а! Нет! Художник должен оставаться голодным!!»

– Мне кажется, у вас печень заинтересована, ночью у нас нет пищеварительного огня, вредно столько есть.

– Ты ещё и зануда в придачу?

– В придачу к чему?

– К уму… А что ты не спишь до сих пор? Детям спать положено в это время.

Леонардо обтёр руки салфеткой, достал из чемодана куртку и, наскоро одевшись, вышел на улицу.

 
                                     * * *
 

В Андорре Леонардо с Мэри прожили уже месяц. Это место удивительно резонировало с внутренним состоянием художника. До двух дня они гуляли вдоль берега местной речушки, исследуя бесконечное множество тропинок и находя всё новые и новые маршруты. Девушка оказалась редкой находкой, она умела становиться незаметной – молчать, не отягощая своим присутствием. Бывали дни, когда Марина оставалась с Паулой для того, чтобы приготовить что-нибудь из своего арсенала. Девушка называла свои изыски волшебным питанием. Это напоминало Леонардо дни, когда он маленьким оставался у Насти и та с удовольствием кормила его «здоровой едой». «Полезно и сытно», – любила повторять Настя. Лео и сейчас не понимал этих блюд, но лишённый материнской заботы, благодарно поглощал всё, что предлагала Марина. «Мэри» как-то незаметно улетучилось из их лексикона, а показное покровительство Леонардо уже не вязалось с обстановкой мира и покоя здешнего колорита. Их скудное на первый взгляд общение рождало атмосферу, которая как нельзя лучше подходила для двух самодостаточных, уважающих себя и друг друга людей, проживающих на одной территории. Когда девушка отправлялась в город за продуктами, Леонардо возвращался к обеду раньше обычного и принимался расставлять в столовой посуду, заваривать чай.

Однажды вернувшись с покупками, Марина не застала мужчину в столовой. Не появился он и к четырём. Девушка поднялась на второй этаж, осторожно постучала в дверь его комнаты. Нет ответа. Повернув ручку, она заглянула, подошла к кровати. На тумбочке возле ночника стопкой лежали несколько книг. «Величие Сатурна, Роберт Свобода». Интересно, это София Владимировна ему подарила? Взяв в руки книгу, Марина опустилась в кресло. Укутавшись в мягкий плед, монотонно раскачиваясь, она медленно перелистывала новенькие страницы. Книга была интересно иллюстрирована. Тело девушки расслабилось, сон незаметно овладел ею, свежий воздух и сытный обед дали о себе знать. Незваная гостья очнулась лишь вечером, когда художник с мольбертом и своим чемоданчиком под мышкой возбуждённо вошёл в комнату. Леонардо не удивился, увидев Марину.

– Интересно, – спросил мужчина, кивнув на книгу, – ты там что-нибудь поняла?

– Картинки очень необычные.

– Вот и я… дальше картинок не продвинулся.

Девушка улыбнулась.

– А обедать-то мы сегодня будем?

«Слава небесам… как я долго ждала этого момента», – подумала она, бегло взглянув на мольберт.

– Конечно, спускайся, я сейчас накормлю нас ужином.

Леонардо наскоро переоделся и сошёл в столовую.

– Может, вино откроем? – предложила девушка.

– Я – пас. Ты, если хочешь, открой. Можно Паулу позвать… тебе для компании.

Они прожили в Пале ещё полтора месяца. Леонардо не хотел уезжать. Он не показывал Марине свои наброски, а она и не настаивала. В его голосе София слышала теперь того – прежнего Леонардо, которого она знала ещё до злосчастного портрета. Теперь они созванивались почти каждый день. Художник охотно рассказывал о местных обычаях, о другой чем в России природе. Он ни единым словом не обмолвился о своих занятиях живописью, словно боялся спугнуть то, что казалось внезапным наваждением, но ей и не нужно было ничего говорить. София умела понимать между строк. Её сердце учащённо билось в унисон с его тихой радостью. «Вот оно… Слияние двух душ. Где уж тут соитию телесному?» Она представила, как две световые сферы: одна совсем белая, а другая чуть розовая – сливаются воедино, образуя тёплое прозрачное облако, даже не понимая, откуда в ней эта способность – превращать ощущения в образы. «Наверное, если бы люди не могли говорить, то родные души понимали друг друга, как самоё себя. Они бы могли общаться, излучая цвета одинаковой густоты и силы. И глядя на двоих влюблённых, можно было бы слышать музыку сфер, свойственную им одним». Софья на огромном расстоянии ощущала его вдохновение. «Оттепель. Наверное, так не бывает». «Бывает», – ответило облако.

– Бывает, – тихо проговорила она в телефон.

– Конечно, бывает, – ответили на другом конце.

– Ты это о чём?

– А ты?

17. День
Иоанна Крестителя

– Странные серьги, они мне напоминают облачение папы, – Фернандо нервно рассматривал эскиз.

– Это русский кокошник, я его перевернул и дополнил подвесками.

– Орнаменты я бы переделал. В греческом стиле.

– Греческий стиль не сочетается с округлыми формами, его лучше использовать на квадратах и ромбах, – Николай подал Фернандо следующий эскиз.

– Вот этот мне больше нравится. Если добавить резьбу, переливы создадут объём… А середину можно инкрустировать топазами, – мужчина рассматривал эскиз на расстоянии вытянутой руки, на его лице отражалась напряжённая мыслительная работа.

– С подвесками можно сделать один-два экземпляра. На удачу. Феникс – добрый знак. Укомплектовать с ними медальон и добавить описание.

– Описание? Это ещё зачем?

– Объяснить покупателю, что Феникс – знак удачи. Это древний символ. Одно из его значений – помочь женщине зачать.

Фернандо разулыбался, было видно, что он удивлён и очень доволен.

– Откуда ты знаешь?

– Я прочёл это в книге из вашей библиотеки.

– Ты бы преуспел в нашем деле! Доводы принимаются, – мужчина дружески потрепал Николая по плечу и обернулся к завешенному рогожкой мольберту. – А тут что ты прячешь от меня?

И не успел Николай возразить, как хозяин ловким движением сорвал занавес с холста.

Фернандо опешил. На картине была изображена та, что танцевала на площади, когда европейцы праздновали день Святого Иоанна. Этот праздник приплыл на остров вместе с его завоевателями. В тот день португальцы жгли костры на площадях и щедро раздавали еду аборигенам. Они объявили день Святого Иоанна всеобщим праздником. Повсеместно хозяева накрывали столы, изобилующие разнообразной снедью, к коим глашатаи зазывали всякого, кто оказывался поблизости. Посыльные стучали в двери домов и щедро раздавали подарки детям. Фернандо накануне праздника был так добр, что объявил русскому о нерабочем дне, что ради такого праздника тот может распорядиться своим временем самостоятельно. В это раз Николай был совершенно уверен, что ни одна живая душа не потревожит его. Просидев в библиотеке до самого вечера, мужчина только около полуночи отправился туда, где были слышны выкрики и грохот повозок, на которых разряженные в яркие костюмы комедианты разыгрывали свои представления.

На площади, недалеко от поместья Фернандо, он увидел толпу людей. Николай подошёл ближе. Смотрители за порядком окружили место действия плотным кольцом, не давая зрителям вплотную приблизиться к сцене. Ристалище освещалось яркими факелами. Танцовщица, одетая в чёрное бархатное платье, выставив вперёд обнажённое колено и зажав в поднятой вверх руке капроновый красный шлейф, выстукивала чёткий ритм, держа в другой руке массивный бубен с металлическими пластинами. Николай как заворожённый смотрел на девушку. Это было мгновение здесь и сейчас. Танцовщица столь органично сливалась с моментом и пространством, что казалось, вся сцена вращается одновременно с нею, увлекая в эту колдовскую воронку всё, что было вокруг – людей, ночь, луну. Бархатная ткань её одежды выгодно оттеняла открытые смуглые плечи, а тугие бёдра девушки призывно двигались в такт музыке, не оставляя повелителю никаких шансов возразить её просьбе. А просьба уже витала в воздухе. «Чего ты хочешь, Саломея? Проси!» – раздался голос с небес. «Голову…» – ответил тот же голос. Девушка кружилась в неистовом вихре, обхватив руками обнажённые плечи и втягивая голову внутрь, словно закрываясь от кары небесной. Это зрелище так захватило воображение художника, что послевкусие от увиденного долго ещё оставалось внутри, подстерегая его изо дня в день и следуя за ним тенью, как наваждение. Спустя месяц русский принялся готовить темперу, выбрав тёмные пурпурные рубины, сам не зная почему.

– Но это не она! Кто это?

Николай молчал.

– Продай мне картину, – Фернандо заворожённо смотрел на холст, не отрывая взгляда от лица танцовщицы.

– Она не закончена.

– Продай! Я хорошо заплачу… золотом.

Николай внимательно посмотрел на Фернандо.

– У меня много золота, я могу тебе показать! Мы тут наткнулись на кое-что интересненькое.

Европеец решительно зашагал к двери. Через некоторое время он вернулся и протянул художнику пластину прямоугольной формы с тремя небольшими отверстиями, выполненными по длинному её краю. На пластине русский разглядел выгравированные непонятные символы.

– У меня их много. Если картина продастся, я дам тебе ещё одну такую.

– Это золото? – поинтересовался Николай.

– Если ты не веришь, мы можем сходить к оценщику.

– Какое странное у вас золото.

– Золото всегда золото, не важно, в монетах оно или кусками в песке.

– И что мне с ним делать?

– Можешь на что-то выменять или… – европеец вдруг замолчал.

– Мне нужно подумать, картина не дописана.

– Через две недели я отправляю товар на большую землю, нам нужно поторопиться, – уверенно сказал Фернандо, как будто уже получил согласие.

– Нам?

– Вот именно, что нам – тебе и мне, у тебя впереди четыре выходных. Можешь взять ещё по два дня на неделе… чтобы закончить картину быстрее.

– Мне нужно будет отлучиться. Завтра. Нет… лучше сегодня, – уверенно произнёс русский, стараясь не выказать свою радость.

Впервые за эти четыре месяца он встретил наконец то, ради чего согласился работать в мастерской Фернандо. Николай думал как можно скорее отыскать Прасата. Ту книгу, которую художник обнаружил в библиотеке европейца, он давно переписал. Много ночей ушло на это занятие, но у него не было сожаления о потраченном времени. Лишь об одном жалел, что никогда не узнать ему того, что скрывается за непонятными символами, которые он так старательно выводил по ночам.

 
                                     * * *
 

– Да, это они. Эти варвары разграбили хранилище в северной части острова. Дева выполняют на их судах самую тяжёлую работу, и нам точно известно, что пластины ещё не вывозились на большую землю. Но до сих пор мы не могли даже предположить, где они прячут их. Нужно остановить время, – задумчиво произнёс абориген.

– Как это?

– Нужно сделать так, чтобы этот процесс длился как можно дольше.

– Для чего сделать?

– Нужно переписать всё, что на пластинах, и затем уничтожить их. Я дам тебе траву. Её отвар поможет долго оставаться бодрствующим. Тебе хватит всего трёх часов сна в сутки.

Русский с недоверием посмотрел на друга. Закралось сомнение, так ли бескорыстна их дружба. Прасат, словно читая мысли друга, произнёс:

– Усталость не будет копиться, не думай. Этот напиток доступен только высшим кастам, он продлевает жизнь и делает человека более осознанным.

– А потом… через год-два этот человек чувствует себя, как будто прожил лет десять?

– А потом ты будешь чувствовать себя так, что поймёшь главное – всё, что вокруг, тебе не принадлежит. Мы ничего не возьмём отсюда. Всё останется потомкам. Мы возьмём лишь свои ощущения. И когда ты свершишь то, что задумал Всевышний, тебя уже не будет волновать, на сколько лет постарело твоё тело – два или десять. Мы инструменты в Его руках. Глина, его руки. И то, что тебе доверено такое важное дело, говорит о высокой степени доверия. А тело даётся нам лишь для того, чтобы использовать его по назначению.

– Это всё философия… ваша… Я даже не знаю, где он хранит эти пластины, допустит ли меня к ним.

– Он знает, – Абориген направил указательный палец вверх. Тебя ведут, нужно просто довериться. Довериться течению. Раз ты вышел на то, что мы ищем, значит, всё сложится, как должно. Как же вам, белым, это объяснить? Нужно довериться… и попытаться почувствовать, что от тебя хотят, не делать лишних движений. Расслабиться и в то же время остаться осознанным.

– Остаётся только расслабиться, – усмехнулся Николай.

– Даже не знаю, какой тебе привести пример, у тебя бывало, что ты почти спишь, но чувствуешь, что окончательно не заснул. И вот этот переход, когда ты осознанно не позволяешь себе погрузиться в сон и возвращаешь себя в реальность. Это момент, когда ты одновременно расслаблен и осознан. И это происходит так мягко, безо всякого напряжения. Если делать так хотя бы раза два-три перед сном – осознанно возвращать себя в реальность, это поможет оставаться осознанным весь следующий день.

– Ты рассказываешь случай, когда ты один и нет вокруг других людей.

– Я описываю тебе момент доверия Ему, и здесь совершенно не важно, есть ли вокруг другие люди. Если научиться достигать этого состояния, то другие люди тебе уже не помешают. Они ведь тоже часть общего замысла.

– Какой конкретный план?

– Первое – успокоиться, дописывай танцовщицу, и пусть европеец даст тебе следующую пластину. Второе – пластины держи у себя и не выноси за территорию его владений, чтобы твой хозяин не волновался за них. Я думаю, что когда они будут отсюда бежать, то он отнимет у тебя всё, что дал. Этим людям нельзя доверять. И третье – нужно сделать так, чтобы ни одна живая душа не узнала, чем ты занимаешься по ночам.

– А они будут бежать? Ты в этом уверен?

– Будут. И мы даже знаем, когда на остров придут следующие. Всё движется согласно задуманному плану, – и абориген снова направил свой указательный палец в небо. А трава будет у тебя в виде маленьких шариков. Бросаешь один в горячую воду, но она должна чуть-чуть остыть после кипения, и ждёшь, когда раскроется. Ты увидишь в чашке цветок из восьми лепестков, тогда снадобье готово.

Удивительно, но после этой встречи в груди Николая разлилось такое блаженное спокойствие, что мысль о том, что ему придётся расстаться со своим новым творением, его уже не волновала. «Всё остаётся людям, а мы берём с собою лишь свои ощущения», – осталось в его сознании. И русский точно не мог определить, где внутри него поселились эти слова, в уме или в сердце. Дни потекли более размеренно, смысл снова держал его на плаву. Чувства и воспоминания обретали форму на холсте, а символы, переписываемые ночами, всё чаще превращались в образы. И русский уже не понимал, что было важнее для него. Он просто чувствовал, что всё происходящее есть один глобальный и непрерывный процесс творения.

На большой земле картина была продана сразу же. Покупатель поинтересовался, есть ли у Фернандо другие работы неизвестного художника. Европеец пообещал привезти ещё. А Николаю он предложил по две золотых пластины за каждую следующую работу. Делец быстро смекнул, как без особого напряжения обратить награбленное золото в денежные купюры. Это был тот случай, когда все остались довольны. Рабочий день художника разделился на две половины, одну из которых он посвящал созданию эскизов для украшений из слоновой кости, а другая отводилась на личное творчество. Русского радовало, что картины нравились Фернандо и тот не докучал ему своими советами.

Однажды, ближе к четырём утра, Николай услышал резкий звук, будто разбилось что-то тяжёлое. Накинув халат, мужчина спустился на первый этаж. В столовой никого. Приоткрыв дверь в кабинет хозяина, он увидел у входа осколки мраморной напольной вазы. Фернандо лежал на полу, неестественно запрокинув набок голову. Русский наклонился, прислушался к биению сердца лежащего и ощутил неприятный винный запах. «Да он пьян…» Усадив упавшего в кресло, Николай попытался напоить его водой. Всё было тщетно. Голова Фернандо заваливалась то на один бок, то на другой. Европеец, силясь что-то сказать, только издавал невнятные чавкающие звуки и безвольно сползал на пол. Русский подтянул сидящего за подмышки, силясь удержать в вертикальном положении. Фернандо приоткрыл одно веко и, подняв вверх указательный палец, прохрипел:

– Тебе не снилось, сколько у меня золота… Букашка ты, я богат… нес-с-сметно!

– Однако это не принесло вам счастья, раз вы так пьяны, – насмешливо произнёс русский. Он смочил холодной водой мокрую тряпицу и приложил к виску европейца. Тряпица быстро пропиталась кровью, видимо, в момент падения тот поранился осколком разбитой вазы. Фернандо покачал указательным пальцем перед лицом Николая и добавил:

– Я спрятал… спрятал их в дамбе… и ни одна живая душа…

Раздался храп.

Николай перетащил мужчину на диван, подложил ему под голову свёрнутое вчетверо полотенце и прикрыл пледом вытянутые голые ноги.

– Вот так, теперь можно уснуть до утра, – он с облегчением посмотрел в окно. Светало.

«Режим нарушен – непорядок», – подумал грустно русский, прислушиваясь к дыханию лежащего на спине человека. Европеец снова выкинул вверх волосатую руку и произнёс: «А дверь в подземелье… дверь-то… И ни одна живая душа».