Текст книги "Луна в Близнецах"

7. А тем временем наверху

И ангелы хвалу Творцу с небес вещая,

Сливались в мощный трубный хор,

Симфонией любви полёт сопровождая

На самом краешке Земли – на пиках гор.

Их голос у подножий тишиною стал,

Его услышать можно только сердцем,

То Божий Дух неслышно отворял

Любовью к Свету потайные дверцы.

На высоком холме в лучах полуденного солнца сидели двое. Морские волны, ударяя о прибрежные валуны, спорили о чём-то своём как люди. У подножия холма резвился малыш. Его звонкий хохот отражался эхом от каменных глыб, улетал ввысь, превращаясь по пути в тишину и сливаясь с музыкой небесных сфер. Мать закрывалась от солнца кружевным зонтиком и с интересом наблюдала за сыном. Пёс рыжего окраса неистово рыл мокрый песок, рычал, хлёстко ударяя себя мокрыми ушами и брызгая во все стороны струйками воды. Собака и мальчуган бежали вдоль берега, перепрыгивая через волны и обгоняя друг друга. Эту идиллию наблюдали сверху двое, думая каждый о своём.

– Что ты сегодня так тих? Печаль на твоём лице, – осторожно спросил друга Люций.

– Род, который я курировал. Какой-то чудак оборвал все родовые связи, все нити.

– Ты мог на это как-то повлиять?

– Нет. У Серых Магов другая канцелярия. Мы можем их только наблюдать.

– Так уж и серый, откуда он там взялся?

– Был белым, попал в рабство. Потом роковая любовь.

– Тут нет твоей вины. Ты же знаешь, привязываться к людям не безопасно. Это всё равно, что провалить всё дело.

– Тут дело не в привязывании.

– Что тогда?

– Есть среди них один. Он остался жив. У него миссия на Земле. Его вынесло на Зеро в третью мерность. И где бы он ни был, останется моим подопечным. И ещё… Натали, помнишь, я тебе о ней рассказывал. Она осталась без поддержки, совсем одна.

– Ты есть у неё.

– Но она-то этого не знает, – грустно улыбнулся второй ангел, – она знает, что в одночасье лишилась самых близких ей людей.

– Да… на Зеро, дело почти гиблое.

– Если соседняя ячейка не подключится вовремя, исследователи его угробят. Они пытаются вскрыть память пришельца, всё по схеме, как обычно. Его нужно вернуть на Землю, обязательно вернуть!

– Пятимерные знают о нём?

– Да, их человек работает с Землянином. Думаю, он всё понимает.

– А Землянин? Он хотя бы осознанный?

– Я пока не понял. Молчит Землянин.

8. Другая реальность

Планета Зеро располагалась на периферии галактики и имела ячеистую структуру. Каждая её ячейка обладала своей мерностью, отличной от мерности соседней ячейки. Все планеты галактики гармонично эволюционировали, двигаясь от малых мерностей к более высоким. В процессе развития они постепенно меняли свои орбиты и наклоны осей. Обитатели планет эволюционировали синхронно со своими обителями, переходя к более высоким вибрациям. И только Зеро была в этом смысле стационарна. Каждая ячейка Зеро миллионы лет поддерживала одну единственную мерность. В ячейках Зеро воплощались души, не успевшие эволюционировать за своими планетами. Попадали эти души в ячейки, соответствующие их мерности и уровню развития. Им предоставлялась возможность развиваться на Зеро бесконечное количество жизней. И если им удавалось на Зеро догнать свои планеты, то они могли вернуться и вновь воплотиться у себя на Родине в своём звёздном роду. Но такое случалось редко. Эти упрямцы бесчисленное количество жизней передвигались по ячейкам Зеро, и совсем немногие из них, закрепив результат, могли наконец вернуться на родные планеты. Зеро была для таких душ изгнанием в своём роде.

Ячейка Сэль (третья мерность)

– Действие препарата закончилось, включайте аппаратуру.

– У нас всё готово, можете начинать. Фаза бодрствования подходит к концу.

– Освободите помещение.

Слабый свет сочился сквозь нити ресниц. Мужчина пытался разглядеть источник света. Посетители вышли, и палата опустела, лишь тень от предмета, на котором он лежал, рисовала чёткие очертания на полу. Лежащий сделал попытку приподняться на локтях и обессилено опустился на спину, почувствовав всю тяжесть своего тела. «Надо же, а казалось таким лёгким – почти невесомым, будто перо. Где же источник света?» На противоположной стене обозначились еле заметные контуры. Рисунок напоминал саркофаг. Прорезь в стене подалась внутрь комнаты, затем вправо. В проёме появился человек. Он неслышно шагнул в открывшийся проём и направился к лежащему на кушетке мужчине.

– Какое сегодня число? – обратился подошедший к пришельцу.

Молчание. Лежащий больше не пытался приподняться. Его осознанный, спокойный взгляд устремился на вошедшего.

– Вы знаете, какое сегодня число?

Молчание.

– Назовите своё имя.

Землянин закрыл глаза и отвернулся к стене.

– Отбой. Чёрт знает что!!! Вы можете увеличить время бодрствования? Хотя бы немного! – возмутился вошедший.

– Помилуйте, нам его тогда на месяц не хватит, – пробурчал из пустоты недовольный голос.

Ячейка Сэль

Сэль была отдана под третью мерность. Сюда приходили души с других планет на исправление. Это были либо отпетые прожигатели жизни, либо безнадёжные атеисты. Однако среди них попадались и сумасшедшие исследователи – совсем небольшой процент. Их девиз: «да здравствует рациональность». Этих ничуть не смущала мораль. Из жизни в жизнь они терялись в бесцельных исследованиях, надолго зависая в парадоксах материи и до одури блуждая в своих бесконечных экспериментах. Населявших эту ячейку объединяло одно – беспамятство своего прошлого опыта. Они не ведали о своих прежних формах, победах и долгах. Они прочно сидели в своём застрявшем сознании и не успели за своими планетами, эволюционировавшими в четвёртую, а затем и в пятую мерности. Сэль была отдана этим душам на откуп, и время их пребывания здесь полностью зависело от того, как быстро они исчерпают её потенциал. Нужно сказать, что те самые исследователи понимали, что потенциал ячейки не бесконечен, и пытались двигаться в своих экспериментах в направлении увеличения её потенциала.

В ячейку вели три входа, но исследователи знали только два. Через первый они попадали сюда сами, а второй преподносил им сюрпризы – пищу для их бесконечных опытов. Этот второй вход они называли «каморой». Нужно заметить, что «рыбка» сюда не попадалась уже давно, а экспериментаторы не могли угадать, когда случится следующий улов. Они регистрировали появление гостей в каморе уже много лет и не могли выявить закономерность попадания в камору нового материала, связать с наличием каких-либо определённых факторов. Камора была прерогативой одних только исследователей по той простой причине, что всем остальным обитателям Сэль на неё было откровенно наплевать. Весь казус состоял в том, что гости из каморы в состоянии бодрствования в ячейке третьей мерности могли находиться очень недолго, видимо, там, откуда они появлялись, время текло иначе, чем на Зеро. И эту проблему исследователям не удавалось решить уже много лет. Большинство гостей не могли оставаться живыми в Сэль более одного года, так как в состоянии бодрствования они быстро старели и умирали. Поэтому эксперименты чаще всего не удавались.

Когда замигала красная лампа, Сторн подумал, что аппаратура дала сбой, но взглянув на заветный монитор, обнаружил в каморе долгожданного гостя.

Прошел уже месяц с той минуты, как пришельца подняли в приёмник. Исследование на вирусы прошло успешно, ДНК удалось активировать на шестьдесят восемь процентов. Это оказался самый высокий процент за последние несколько столетий. В электронных архивах исследователей хранились данные из разных обителей, времён и цивилизаций. Чаще всего экспериментаторам удавалось расшифровывать память своих гостей, но бывали случаи, когда она к пришельцам не возвращалась. И тогда с победой можно было поздравить исключительно представителей области медицины. Новенький не спешил радовать своих хозяев. Приборы зарегистрировали отменное здоровье – все показатели в норме, но мозг молчал. Создавалось впечатление, что пришелец осознанно контролирует ситуацию. За последние сто лет это был второй случай, когда аппаратура зарегистрировала силу волевого центра, в разы превосходящую силу зоны инстинктов. «Такого не запугаешь», – усмехнулся Сторн. Встречались ему и среди своих фанаты, которые ради науки соглашались положить на плаху собственную жизнь, но Сторн не приветствовал такого рвения и в узких кругах откровенно называл это шизофренией. Он не верил аппаратуре, не верил, что новенький не в себе. Вторую неделю куратору не удавалось заснуть до самого утра. «Как же тебя расшевелить? Как?!» Эта ночь порадовала его более, чем предыдущие.

– Нужно проверить центр эмоциональных образов, просмотреть всё – от начала до конца.

– Но это тысячи, миллионы кадров! Вы знаете, сколько нам на это потребуется времени?!

– Найдите самый яркий! Нужно вычленить самую яркую эмоцию. Бёз уже закончил свои исследования? Хвастался, что нащупал, как эмоции трансформировать в голограммы. Пусть попробует, чёрт возьми. Их финансирование зашкаливает, а где результат?!

Бёз – молодой учёный, назначен руководителем отдела эмоциональных образов три года назад. В институте его считали красавчиком. Это была совершенно закрытая личность, но его инкогнито особо никого не волновало, поскольку в этой среде люди оценивались исключительно по результатам их деятельности. Одновременно Бёз являлся представителем ячейки пятой мерности, но «трёхмерные» об этом не догадывались.

– За этот месяц он постарел уже лет на двадцать, какую яркость вы там хотите увидеть?

– Значит, нужно было с этого начинать! Вы когда стимулировали мозг в последний раз?

– Два дня назад.

– И что?!

– Молчит память.

– Я вас всех поувольняю к чёртовой матери!

– Что ж, давайте попробуем, альтернативы всё равно нет.

– Будет что-то интересное, приглашайте и скажите Бёзу, чтобы приготовил мне отчёт за последние три месяца… о проделанной работе.

Ячейка Урусэль (пятая мерность)

Третий вход в Сэль контролировался соседней ячейкой – Урусэль, но трёхмерные не знали о наличии третьего входа. Обитателям пятой мерности было позволено помнить свои самые яркие воплощения с целью фиксации уровня уже достигнутых вибраций. Это давало возможность не опускаться ниже достигнутого уровня в каждой следующей жизни. Пятимерные называли себя «Урусэль» – Свет. Третьим входом Сэль пятимерные пользовались, чтобы контролировать своих соседей, так как тех, что попадались в камору к исследователям, нужно было своевременно возвращать обратно, потому как исследователи часто заигрывались. Они были на пороге проникновения в матрицы пришельцев. А этого никак нельзя было допустить. Вскрыть матрицу означало вмешаться в карму. В особом отделе Урусэль хорошо понимали, что уровень технических достижений исследователей значительно выше уровня их сознания, поэтому они могли нарушить гармонию в галактике. А этого делать не позволялось никому. Обладая более высоким уровнем осознанности, Урусэль инкогнито осуществляли контроль над соседней ячейкой.

Бёз составил подробный рапорт о сложившейся ситуации в Сэль. Распорядитель поднял правую руку, взгляды присутствующих устремились в его сторону.

– Заседание Совета считаю открытым. Вам слово, – он повернулся в сторону крепко сложенного, с выразительными глазами молодого человека.

Бёз открыл Книгу Основателей и, положив рядом инкрустированную алмазами платиновую закладку, торжественно зачитал:

– «Нарушение гармонии и внедрение в матрицы субъектов, независимо от сложившихся в системе обстоятельств, карается низведением виновных в предшествующую мерность и заключением их в ней бессрочно». Если мы позволим им построить голограммы эмоциональных образов Землянина и показать ему их, то его последующее поведение может скорректировать его матрицу и косвенно повлиять на общую матрицу. И тогда, – он грустно улыбнулся, – тогда вы меня здесь больше не увидите.

– Но ты же будешь наблюдать Землянина, жёстко контролировать процесс.

– У меня нет пропуска в приёмник. Это совсем другая епархия. Сэль считают нерациональным допускать к пришельцу лишних людей. По их мнению, это минимизирует утечку информации.

В Совете Урусэль обитателей третьей мерности называли «Сэль», что означало «Круг». Пятимерным было очевидно, что Сэль движутся бесконечно по одному и тому же кругу, не желая устремляться из его центра вверх. Только так те могли достичь следующей мерности. Но, видимо, не могли… или не хотели?

– Ты руководишь их отделом три года, и они считают тебя лишним?

– Они недоверчивы, иначе вы давно бы имели возможность лицезреть их среди нас.

– Какой же из образов Землянина ты считаешь наиболее ярким – шоковым для него?

– Это женщина! Молодая женщина… Хрупкая, с большими карими глазами. Похоже, что мы имеем дело с эпохой девятнадцатого века. Её одеяние указывает на это. Она находится в огромном сооружении – подобие замка. Такие строили в то время на Земле на материках Океании.

– Среди образов есть ещё кто-нибудь? Может, сначала Землянину стоит их показать?

– Думаю, что в этом случае мы не добьёмся нужного результата, по яркости эта эмоция во много раз превышает другие.

– У кого есть конструктивные предложения?

– Я могу попытаться организовать их встречу в нашей мерности… на ментальном плане. Это даст возможность спрогнозировать поведение пришельца, а также понять, насколько активна его память, – Кейт явно была против того, чтобы позволить трёхмерным хоть сколько-нибудь приблизиться к цели. И Распорядителю не составляло труда понять причину её волнения. Бёз был той причиной. Девушка не хотела его терять. Их многолетняя совместная работа подходила к концу и обоим обещала переход в следующую мерность. Распорядитель прищурился, подумал про себя: «Эта особа глубоко заблуждается, ведь переход обусловлен не только ростом каузального тела, но мотивами. А мотив-то не тот! Не любовь мотив-то, не сострадание. Рано тебе туда, деточка, ой как рано». И это не было радостью, в его статусе такова была неуместна. С пониманием и отеческой нежностью относился он к этой девочке. «Не торопи события, милая. Твоё время придёт, дверь открывается, когда этого совсем не ждёшь», – грустно подумал Распорядитель.

– Что скажешь? – вопросительно взглянул он на Бёза.

– Но их встреча может повлиять и на её матрицу, обусловить также и её последующий выбор.

– Она и сама могла бы докопаться до этого выбора, – вызывающе произнесла Кейт.

– Ты забыла, что все связи контролируются системой, кого хочешь обмануть? – Бёз устало посмотрел девушке в глаза.

– Кто ещё желает высказаться?

Присутствующие молчали.

– Ну, тогда давайте перенесём это решение на завтра. Ночь у нас впереди… да и день ещё не закончился, – Распорядитель дал понять, что все свободны.

Ячейка Сэль

– Вы готовы, Бёз? – раздался из динамика недовольный голос куратора.

– Да. Аппаратура включена.

– Вы можете пройти в приёмник, я оформил для вас пропуск. Эй, вы там! Будите Землянина, – Сторн был сегодня явно не в духе.

– У вас есть пятнадцать минут. Это соответствует одному году жизни на Земле, – проговорили из динамика.

– Тридцать! Тридцать минут, чёрт побери… и ни минуты меньше!!! – был ответ.

– Сеанс перезапущен на тридцать минут. Три… два… один…

В следующее мгновение в противовес этой грозной прелюдии, пространство наполнилось мелодичными, средней частоты звуками.

Мягкий свет постепенно обошёл белые стены комнаты, подкрадываясь к кушетке с пришельцем. Двое в белых халатах склонились над бледным лицом лежащего на кушетке мужчины.

– Как вы себя чувствуете? – обратился Сторн к землянину.

Мужчина всматривался в незнакомые лица.

– Натали, моя Натали. Что вы с ней сделали?

– Кто есть Натали?

– Моя Натали… – мужчина закрыл глаза, вновь погружаясь в мир образов.

На его виске вздулась тонкая голубая жилка.

– Сердцебиение на критической отметке, – раздалось в динамике.

– Снизьте уровень адреналина, будите пациента, время дорого, – распорядился Сторн и обратился к Бёзу, – что показывают ваши датчики?

– Можно продолжать, его потенциал выдержит нагрузку.

Землянин вновь открыл глаза, теперь его взгляд остановился на втором мужчине. Было заметно, что второй вызвал у пришельца большее расположение.

Быстро сориентировавшись в обстановке, куратор передал Бёзу диктофон.

– Оставайтесь с пациентом, вот, возьмите, – он подал коллеге пластмассовую коробочку, продолжайте без меня, буду ждать вас у себя в кабинете.

Удовлетворённо хмыкнув, куратор размеренной походкой направился к выходу. А Бёз предусмотрительно поставив диктофон на паузу, доверительно взглянул на лежащего.

– Слушайте меня внимательно, обдумаете всё после. Вы не на Земле. Наша с вами задача вернуть вас на Землю. В этом заинтересованы Высшие силы. Там вы встретите свою Натали. Для этого вы должны мне довериться и слушать только меня. Я вам помогу.

– Почему я должен вам верить?

– У вас нет другого выхода. Здесь другое время. По нашим меркам вы здесь только десять дней, а постарели уже лет на пятнадцать. На Земле о вас давно забыли.

Землянин задумался, веки его слегка дрожали. Видно было, что он снова пытается погрузиться в мир образов. Бёз предусмотрительно кашлянул, внимательно рассматривая пришельца.

– Я согласен.

– Не говорите лишнего, я буду задавать формальные вопросы. Отвечайте коротко: да или нет.

Землянин понимающе кивнул. Бёз переключил диктофон на «Запись».

– Назовите ваше имя, – мягко обратился он к пришельцу.

– Николай.

– Ваш возраст.

– Тридцать пять лет.

– Род занятий.

Землянин вопросительно посмотрел на собеседника, тот одобрительно кивнул в ответ.

– Я дипломат, русский дипломат.

– Ваше последнее место пребывания.

– Англия.

– Год.

– Одна тысяча восемьсот пятьдесят второй.

– Что с вами случилось? – внимательно глядя на пришельца, Бёз отрицательно покачал головой, вы помните, что с вами произошло?

– Нет.

– Где вы находились? Ваше последнее воспоминание на Земле?

– Не помню.

– А Натали, как она с вами связана? – Бёз отрицательно покачал головой.

– Я не помню, – был ответ, Землянин закрыл глаза.

– Отключайте нашего гостя, на сегодня достаточно, – громко скомандовал Бёз.

В динамике раздался еле слышный щелчок. Мужчина вытер платком вспотевший лоб, выключил диктофон и направился к выходу. Прежде чем обсудить со своими сложившееся положение, ему предстоял разговор с куратором Сэль.

– Наш гость слишком устал, я ограничился двадцатью минутами, – он подал Сторну диктофон.

Прослушав внимательно запись, куратор задумался.

– Когда вы предполагаете следующую встречу?

– Мне нужно просмотреть наши архивы, этот период на Земле, отношения между Англией и Россией. Нужно проанализировать эмоциональный фон пришельца во время сегодняшней беседы, выделить основные паттерны. Думаю, не раньше, чем через неделю.

– Три дня. Пропуск продлю. Можете в любое время посещать гостя по мере необходимости. Возьмите, это теперь будет вместо отчёта о вашей работе, – Сторн отдал мужчине диктофон. Письменные отчёты после каждого свидания мне на стол, – закончил куратор.

Перебирая в мыслях все подробности случившегося, Бёз заключил: «Что ж, время пошло. Теперь всё зависит только от нашей оперативности, нужно посоветоваться с Кейт».

9. Леонардо

– Вы куда, молодой человек? – обратилась вахтёр к мужчине. – Вы родитель?

– Что? Ну да… да, я родитель. Где у вас тут фламенко танцуют?

Женщина подозрительно посмотрела на Леонардо.

– Обучают. Балетный класс, сто тридцать четвёртый кабинет, – сухо сказала женщина и укоризненно прошептала вдогонку: – Папочка… такого самого водить нужно… за ручку.

Мужчина через две ступеньки взлетел на второй этаж.

Стены были здесь увешены разнообразными снимками: сцены из детских спектаклей, концертные выступления детей, награждение победителей танцевальных и хоровых конкурсов. В просторном холле располагалась фотогалерея «Край родной». А по длинному коридору в промежутках между дверей учебных классов он обнаружил фотопортреты руководителей детских кружков. Медленно скользя взглядом по лицам на снимках, мужчина нашёл справа от двери в балетный класс портрет Софии. Леонардо остановился и принялся разглядывать лицо женщины на фотографии. Ему казалось, будто он видит это лицо впервые. И одновременно каким-то внутренним чутьём Леонардо понимал, что связан с нею узами далёкого неведомого прошлого, что роднее в этом мире у него никого нет. И тут даже не влечение, не молодость. Как же это вышло? Зачем? Откуда такая зависимость? Намеренно он отошёл и прицелился взглядом с противоположной стены. Затем стал разглядывать снимок с другого ракурса. С какой бы стороны Леонардо ни взглянул, глаза Софьи будто следили за ним. Блеск этих глаз выдавал эмоциональную, ранимую натуру. И чтобы это распознать, вовсе не обязательно было иметь художественное образование. Но Леонардо видел в этих глазах нечто большее. «Свешникова София Владимировна, руководитель танцевальной студии „Фламенко“» – отсвечивала надпись внизу под портретом. «Свешникова… Свеча. Свет… Свет в окне!», – раздражённо огрызнулся художник сам с собой и резко дёрнул на себя ручку двери. Дверь не поддалась.

– Молодой человек! Папаша! Занятие закончится через полчаса.

Вахтёрша не поленилась подняться на второй этаж. Любопытство взяло верх, такого взлохмаченного стилягу… недотёпу она не видела раньше среди родителей, бабушек и дедушек. «Что это за чудо такое к нам пожаловало», – недоумевала женщина. Леонардо, отмахнувшись от навязчивой вахтёрши, нервно постучал. Дверь приоткрылась, и он увидел перед собой сосредоточенное лицо Сонечки.

– Ты почему не берёшь телефон, я даже адреса твоего не знаю.

– Флорео от себя, плечо в первой позиции. И-и-и! Начали! – чётко проговорила женщина в зал и обернулась к Леонардо: – Что-то случилось? У меня ещё полчаса.

– Я буду ждать тебя в кафе на углу, – его рука инстинктивно потянулась к запястью женщины.

– Не здесь!! Хорошо, – она обернулась в зал, – осанку держите! Где опять глаза? Почему в пол?! Глаза прямо смотрят!

Мужчина попытался заглянуть за её плечо, но София предусмотрительно потянула ручку на себя, дверь захлопнулась.

Прождав более часа за столиком кафе, художник вернулся. Стоя на входе в здание, Сонечка разгоряченно что-то внушала начинающей полнеть молодой женщине, а одетые по-зимнему вспотевшие дети оголтело носились вокруг, выделывая разные па и выкрикивая что-то друг другу. Заметив боковым зрением Леонардо, София быстро свернула разговор и направилась к выходу.

– Если ты всегда так расстаёшься со своими мамочками, твои два часа превращаются в четыре, – Леонардо заглядывал Софье в глаза, в его тоне не было раздражения.

Он так соскучился. После месячной разлуки мужчина будто впервые рассматривал родные черты, касался пальцами её одежды. В груди он ощутил знакомый жар.

– Я заказал нам коктейли… слабоалкогольные.

Сонечка подхватила Леонардо под руку. Вся работа над собой улетучилась вмиг, была забыта, как надоевшая приторная пилюля. Она вновь жила, жила всем своим существом, с наслаждением вдыхала грудью морозный колючий воздух. Будто летела сама над собой. «И как такой бред только мог прийти мне в голову?» – подумала София и крепко сжала сильную руку под сукном пальто.

 
                                     * * *
 

Лео плохо помнил себя ребёнком. Да и вспомнить особо было нечего. Помнил, что всегда был предоставлен самому себе. Родители играли в местном театре. Они частенько после вечернего спектакля вваливались в их квартиру всей труппой. Дверь в детскую в такие вечера запирали снаружи на ключ, но запах сигаретного дыма проникал сквозь дверную щель, его невозможно было спрятать. Лео вспомнил бы этот запах и через сто лет. Бывают у нас такие якорьки из детства или юности. Принесёт случайный ветерок знакомый запах из прошлой жизни, или откуда ни возьмись всплывёт из непроходимых глубин памяти до боли знакомый мотивчик, будто мираж… оазис в пустыне. И ты уже не здесь. Ты распят, тебя нет. И невозможно понять, какой сейчас год и ты ли это на самом деле. На какое-то мгновение оказываешься в совершенной пустоте.

До пяти лет с ним оставалась бабушка. Потом она умерла, но ему не сообщили, чутьё подсказало. Уже тогда было познано одиночество, словно сиротство… и ещё ненужность. После бабушки целый год Лео забирала из детского сада соседка Настя. Он часто засыпал в её квартире на маленьком диванчике под монотонное воркование грудного низкого голоса девушки. Настя училась в медицинском институте и запоминала латинские названия, тихонько распевая их на разные голоса. Накормив мальчика, она укладывала его на свой диван, укрывала пледом. Сама садилась рядом на пол, поджав под себя ноги, брала большую толстую тетрадь и, закрыв глаза, начинала нараспев говорить чуднЫе слова, изредка подглядывая в узкую щёлочку между нижним веком и пушистыми ресницами. Леонардо наблюдал эту картину снизу, незаметно рассматривая, как дрожали ресницы девушки, и представлял её глаза перевёртышами.

– Я вижу твои глаза вверх ногами, – шептал он ей сквозь сон.

– Спи… – Настя подносила ладошку к его глазам, стараясь не смотреть в свою тетрадь.

Спустя годы отчётливо припомнить девушку он уже не мог. Её образ прятался в нём будто за стеклом, которое запотело от горячего дыхания. Он видел её внутренним зрением, помнил запах шерстяного клетчатого пледа, шершавость её руки и, конечно же, голос – то тёплое грудное воркование, похожее на голубиное. В целом это воспоминание было уютным, как парное молоко. И ещё он помнил, что так явно представлял себе, как нарисует её глаз вверх тормашками, отдельно от всего лица, как тщательно будет прорисовывать каждую ресничку. Лео тогда казалось, что нет ничего проще. Нужно только представить это, но не умом. Представить точкой, которая находится чуть ниже пупка… Вот так, ещё немного, он слышит её воркование, и рисунок сам собою возникнет на безупречно чистом листе.

А ещё он отчётливо помнил девочку, которой нёс огромный увесистый ранец. У подъезда она обернулась к нему, взяла свои вещи и неожиданно поцеловала его в нос. Мальчуган смутился, часто заморгал и побежал прочь. Он боялся, что она вдруг услышит, как бьётся его сердце, словно молотком отдаваясь в голове и где-то в животе. Жизнь оторвала его от Насти так же безжалостно, как и от бабушки. Родители переехали в Саратов. Они безудержно колесили по всей стране в надежде отыскать свой театр. Леонардо только начинал привыкать к новым сверстникам, как назревал следующий переезд. В девятом классе он жёстко заявил отцу: «Я больше с вами никуда не поеду». И неизвестно, чем бы всё это закончилось. Двусторонняя пневмония как протест, крик души – отрезвила неуёмных родителей. Лео пролежал тогда в стационаре около пяти месяцев. И причиной тому была уже не пневмония. Это было явное психосоматическое расстройство. Но как порой оборачивается жизнь. Именно здесь он встретил Андрея Владимировича – преподавателя рисунка художественного училища. Здесь он сделал свои первые наброски из окна больницы. Мать, серьёзно испугавшись за жизнь сына, предвосхищала каждое его желание. Но время ушло, трудно было отстроить надломленный мостик между ними. Сердце мальчика не откликалось на её запоздалые чувства. Леонардо был всецело поглощён рисованием. Это состояние отрешённости было новым для него, внезапным. Оно проявилось вовне, но он точно знал, что сформировано и оформлено это состояние было намного раньше – с самого детства. Оно шло из самых глубин, будто существовало ещё раньше его самого. А болезнь была только спусковым крючком для назревшей и вырвавшейся наружу лавины. Всё, что было прожито, скоплено, выстрадано, поднялось в нём с такой неудержимой силой, наполнило существование смыслом, вылилось из глубин и обозначило всем и ему самому его суть. До самого окончания школы Леонардо посещал Андрея Владимировича. Сначала они встречались в больнице, но постепенно юноша стал своим в семье учителя. Художник разглядел в мальчике тонкую, глубокую натуру. Его дерзкие образы выплёскивались на холст из какого-то неведомого бездонного знания. Мальчугану не хватало классической школы, но он выдавал смелые, нестандартные решения. Так бывает в спорте, делаешь всё не по канонам и выигрываешь. Леонардо поступил в художественное училище сразу на второй курс, сдав экзамен за первый экстерном. А после третьего курса его картины уже выставлялись на вернисажах в Питере и Москве. Их быстро раскупали, а о самом художнике заговорили в высоких кругах столицы, Леонардо получал заказы от влиятельных популярных особ. Ещё тогда он задумал свою картину-мечту. Ту самую, которая пылилась, теперь прячась от него самого за закрытой дверью на втором этаже мастерской, которую так хотела увидеть София.

Выйдя на улицу, Софья инстинктивно посмотрела вверх.

– Господи, как же некстати! Свет забыла выключить! Подожди меня здесь.

– Не нужно, я сейчас ей скажу, выключит. В конце концов, это её работа.

– Я сама. Ты не заметил, как она на тебя зыркнула, я быстро, – София поспешила к зданию.

– Тёть Саша, дайте ключи. Свет забыла выключить, – разгорячённо воскликнула она.

– Да ты бы позвонила, я и выключила бы, возвращаться – плохая примета.

– Ничего, вам не бегать лишний раз, выключу сама. Старость, наверное.

– Э-э-э, милая моя… Какая же это старость? Старость – это когда ты ногу в раковину закинуть не можешь.

Сонечка прыснула. Она так же, как Леонардо два часа назад, бежала вверх по лестнице через две ступеньки.

– Эх, мне бы ваши годы… – сокрушённо проговорила вслед вахтёрша.

 
                                     * * *
 

Они расположились за маленьким столиком, отгороженным ширмой от остального зала. Леонардо предусмотрительно заплатил официанту за этот столик, чтобы их место не отдали случайным посетителям

– Как ты жила без меня? – Леонардо подал ей коктейль.

Женщина задумалась. Отбросив назад светло-каштановую прядь, посмотрела на него в упор.

– Мы съездили в Казань. Второе место из девятнадцати городов.

– Вау!!!

– Заключила два контракта, на выступления в Таллине и в Екатеринбурге… И ещё мастер-классы буду давать… Параллельно.

– Когда собираешься?

– Три месяца у меня ещё есть, – София отхлебнула пахнущий мятой и огурцом напиток. Нужно успеть сдать экзамен по астрологии.

Леонардо задиристо посмотрел на неё.

– Ну, как там у нас планеты встали? Они сказали тебе, что я сегодня приду? Юпитер тебе сообщил? Ты такая нарядная, красивая.

– Я всегда нарядная. Зря ты иронизируешь. Мы соотносили планеты с участками человеческого мозга, – Сонечка прищурилась, оценивающе разглядывая голову молодого человека.

– Ну-ка, ну-ка? Это что-то новенькое.

Она будто ждала вопроса.

– У нас есть различные участки мозга, – увлечённо заговорила женщина, превратившись в одночасье в маленькую учительницу, – рептилоидный мозг, он отвечает за инстинкты самосохранения: схватить, урвать, совокупиться.