Текст книги "Зарубежная литература. XVII век: Практикум для педагогических вузов"

В статьях Золя содержится ряд высказываний, раскрывающих, чему именно следует учиться у классиков.

В оценке классицизма Золя сочетал историзм с четким анализом художественной формы трагедий и комедий XVII века.

Каждая эпоха, отмечает Золя, наиболее ярко воплощалась в том или ином виде искусства. XVII век особенно полно отразился в театре классицизма, более всего отвечающем духу времени. Золя очень точно определяет художественный метод театра классицизма: «Отделяя человека от природы, он изучал его, пользуясь методом тогдашней философии; персонажи в пьесах изъяснялись выспренне и красноречиво, они были необыкновенно учтивы, как и подобает людям, живущим в обществе, где галантность достигла своего апогея…»

Но эти внешние особенности драматургии XVII века не мешают Золя видеть ее положительные стороны. Более того, он утверждает: «…принципы натурализма вновь заставят нас обратиться к истокам нашего национального театра, к принципам классицизма. Ведь в трагедиях Корнеля, в комедиях Мольера мы находим именно тот постоянный анализ персонажей, которого я требую; интрига здесь на втором плане, пьеса представляет собой подробные рассуждения о характере человека в форме диалога. Но только я хочу, чтобы человека не отделяли от природы, а, напротив, еще глубже погрузили в нее, я хочу, чтобы его изучали в тесной связи с окружающей средой, чтобы анализу подвергались все биологические и социальные причины, которые его определяют».

Правда, поэтика XVII века «была сурова и нетерпима, она не выносила никаких, даже слабых, поползновений к свободе, она подчиняла самые высокие умы своим непреложным законам… И все же в узких пределах данной формы гении воздвигали нетленные памятники из бронзы и мрамора. Эта форма родилась как возрождение греческого и римского театра; их последователи не видели в установленных античным театром ограничениях помех для создания великих произведений».

Классика XVII века для Золя отнюдь не мертвое наследие. Он убежден в том, что из пьес той эпохи можно извлечь много полезного, изучая их с современной точки зрения. Он останавливает внимание на «Горации» Корнеля – пьесе, сюжет которой пробуждает «самые глубокие и благородные чувства». И вот как сопоставляет Золя драмы двух эпох: «Герои (Корнеля. – А. А.) испытывают необычайно сильные эмоции: тут и горячая любовь отца к сыну, и глубокая привязанность жены к супругу, и нежные чувства невесты к жениху. Однако современному зрителю, привыкшему видеть на сцене проявление более деликатных и тонких чувств, подобный героизм покажется довольно-таки варварским. Он обвинит героев в бесполезной жестокости и едва ли досмотрит трагедию до конца. Нравы у нас сильно изменились, и такого рода события для нас допустимы только в легенде».

Продолжая сопоставление, Золя с явной иронией описывает, какую пьесу из этого сюжета «сфабриковали» бы современные драматурги.

Сарду «постарался бы как можно ярче охарактеризовать своих героев, усилить действие и смягчить чересчур резкие контрасты». Дюма-сын и Ожье «первым долгом позаботились бы о композиции пьесы, придумали бы эффектную развязку и лишь после этого начали писать».

В отличие от них Корнель не владеет сложной механикой «хорошо сделанной пьесы», у него лишь один мощный рычаг – патриотизм, фанатическая преданность героев Риму. «Эти могучие импульсы действуют надежнее всех наших выдумок и ухищрений, создают перипетии и приводят к развязке».

Золя отмечает четкость в развитии действия трагедии. В каждом акте ее гораздо меньше событий, чем в современных пьесах. С нынешней точки зрения сюжет «Горация» наивен, а композиция примитивна. В самом деле, брат убивает в сражении возлюбленного сестры, а вернувшись домой, тем же мечом поражает сестру, которая в отчаянии произносит безумные слова. Современные драматурги не сладили бы с таким сюжетом и не сумели бы создать развязку после такого отвратительного убийства. «А Корнель очень просто выходит из положения. После убийства Камиллы он приводит в дом Горациев царя, и все начинают спокойно рассматривать дело. Каждый из присутствующих излагает свои доводы в тирадах этак по пятьдесят-шестьдесят строк. Гораций защищается. Происходит ораторский поединок, а тело жертвы тем временем остывает за кулисами. Потом царь выносит свой приговор, и всему конец».

Золя подчеркивает различие между двумя типами публики, эпохи Корнеля и современной. Зрители Корнеля ничего не имели против чисто литературных пассажей. Золя уподобляет их любителям камерной музыки: «Они с удовольствием слушают преподносимый им на превосходном языке курс человеческих страстей и вовсе не хотят, чтобы действие развивалось слишком быстро – что сбило бы их с толку».

Характеры Корнеля отличаются мощью и одной ярко выраженной страстью или стремлением: «Камилла – воплощение любви с ее горячими порывами; Сабина – мать семейства, чувствительная и сильная духом; непоколебимый и непреклонный Гораций – олицетворение любви к родине; Куриаций – символ мужества и вместе с тем сердечности».

Современная публика «требует действия, действия, действия! Малейший намек на психологический анализ вызывает упреки в длиннотах. Публика не терпит литературных пассажей». Ученые-критики поддерживают желание публики.

Золя с удовлетворением отметил, что представление «Ифигении» Расина произвело сильное впечатление на зрителей, и пришел к выводу: «Трагическое величие и простота – вот что неизменно вызывает волнение». Действие развивается медленно, в пьесе всего два эпизода. «Поэт ничем не жертвует ради эффекта. Он избегает резких переходов и хитросплетений, он пребывает в некоей возвышенной сфере, поэтому не придает чрезмерного значения фактам и сосредоточивает внимание на анализе чувств и страстей.

Золя согласен, что драматург многое упрощает, замедляет темп действия. Оно превращается в серию диалогов на тему о драматическом происшествии. Оно захватывает зрителя, показывая ему все величие страстей».

Еще раз подчеркивая отличие классики от современной драмы, Золя так характеризует поэтику первой: «В XVII веке автора… удовлетворяла самая простая фабула. Ни малейшего отклонения от основной линии действия. Никаких побочных эпизодов, с начала до конца в пьесе одни разговоры. Но в этих разговорах герои открывают свои души, выявляя все оттенки их чувств».

Золя любил Мольера, считал его первоклассным мастером комедии и, формулируя программу натурализма в театре, приводил в качестве образца художественные свершения великого комедиографа.

Призывая учиться у классиков их глубокому проникновению в сущность человека, Золя четко оговаривает: «Разумеется, нет и речи о возвращении к классической традиции, ее принципы отжили свой век, им место лишь в учебниках литературы. Но весьма полезно поучиться у Корнеля благородной простоте, углубленной характеристике, прекрасному языку и общечеловеческой правде». И то же самое относилось к Расину и Мольеру – полезно поучиться у них жизненной правде.

(Аникст А. А. Теория драмы на Западе во второй половине XIX века. М., 1988. С. 180–183.)

Задание 7. Прочитайте сцены из трагикомедии П. Корнеля «Сид».

Сид

Трагедия в пяти действиях

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Явление первое

Химена, Эльвира.

Химена

 
Эльвира! Верно ль то, что сообщила мне ты?
Ужель родитель мой и впрямь сказал все это?
 

Эльвира

 
С восторгом я отцу внимала твоему:
Не меньше, чем тебе, Родриго люб ему,
И, если мне читать в чужой душе по силам,
Тебе он повелит на пыл ответить пылом.
 

Химена

 
Так повтори опять, как убедилась в том,
Что склонность дочери одобрена отцом;
Поведай вновь, на что надеяться могу я.
Мне слушать без конца не в тягость речь такую:
Ведь любящим сердцам отрадно сознавать,
Что чувство долее им незачем скрывать!
Но как повел себя родитель мой при вести,
Что и дон Санчо мной пленен с Родриго вместе?
Не выдал ли ему твой тон, намек иль взгляд,
Кто для меня из двух желаннее стократ?
 

Эльвира

 
Нет, с видом искренним уверила его я,
Что ни один из них не предпочтен тобою,
И ждешь ты, никому надежды не подав,
Кого же изберет тебе в супруги граф.
Он внял мне с радостью, и это подтверждалось
Тем, что в его глазах и голосе читалось,
А коль уж повторить должна я свой рассказ,
Знай, как отозвался родитель твой о вас:
«Блюдет Химена долг, любой из них – ей пара.
В обоих кровь чиста и сердце полно жара.
Хоть молоды они, у них сверкает взор
Отвагой дедовской, нетленной до сих пор.
Особенно черты Родриго непреклонны.
Читается в них дух, бесстрашьем закаленный,
Как и у всех мужчин в их доме, где сыны
С рожденья лаврами отцов осенены.
Дал жизнь ему герой, чья доблесть всех дивила,
Пока на склоне дней в нем не иссякла сила,
И чей суровый лик, что шрамами изрыт,
О подвигах былых наглядно говорит.
Я верю, честь отца Родриго не уронит,
И буду рад, коль он Химены сердце тронет».
Тут твой родитель смолк: он на совет спешил
И, речь едва начав, ее не довершил,
Но после слов таких мне трудно усомниться,
К какому выбору милей ему склониться.
Наставника король намерен принцу дать.
Им нынче твой отец по праву должен стать.
Кто, как не он, никем не превзойденный воин,
Столь важной должности быть может удостоен?
Соперников ему на поле бранном нет,
И саном лишь его пожалует совет,
А так как там, когда вельможи все обсудят,
О сыне говорить с ним дон Диего будет,
Сама сообрази, удастся ль сватовство
И скоро ль с милым вы добьетесь своего.
 

Химена

 
Эльвира! Ты меня исполнила смятенья:
Безмерность счастья мне внушает опасенья.
Обличия судьба меняет с быстротой.
Большой успех всегда чреват большой бедой.
 

Эльвира

 
Твой страх напрасен – в том даю тебе я слово.
 

Химена

 
Идем и будем ждать: я ко всему готова.
 

Уходят.

Явление шестое

Дон Родриго один.

Дон Родриго

 
Пронзен нежданною стрелой,
Что в грудь мне бросил рок, мой яростный гонитель,
За дело правое я выступил как мститель,
Но горестно кляну удел неправый свой
И медлю, теша дух надеждою бесцельной.
Стерпеть удар смертельный.
Не ждал я, близким счастьем ослеплен,
От злой судьбы измены,
Но тут родитель мой был оскорблен,
И оскорбил его отец Химены.
 

 
Я сам с собой в войну вступил:
Померяться любовь решила с долгом силой.
Чтоб за отца отмстить, проститься надо с милой.
Тот будит гнев во мне, та сдерживает пыл.
Что я ни изберу – разрыв навек с любимой
Иль срам неизгладимый,
Мне все равно от долгих мук сгорать.
Как не свершить измены
И как за спесь кичливца покарать,
Не покарав отца Химены?
 

 
Отец, невеста, честь и страсть,
Тиранство нежное, жестокая отрада!
Что лучше – долг блюсти или вкушать услады?
Что легче – тосковать иль со стыда пропасть?
Надежда грозная, оплот души высокой
И любящей глубоко,
Враг, что к блаженству преградил пути,
Лекарство от измены,
Меч, ты мне дан, чтоб честь мою спасти
Иль чтоб меня лишить моей Химены?
 

 
Милее смерть, чем жизнь моя!
Обязан я отцу и милой в мере равной.
Она за месть меня возненавидит явно
И будет презирать, коль мстить не стану я.
Итак, иль расстаюсь я со своей мечтою,
Иль ее не стою. Леченье мой недуг лишь обострит,
И коль судьбы измена
Смерть нам с тобой, душа моя, сулит,
Умрем, но все ж не оскорбим Химены.
 

 
Но умереть, не дав отпор
И зная, что меня Испания осудит;
Что по моей вине бесчестья не избудет
Поруганный мой дом, столь славный до сих пор;
Что, долгу предпочтя любовь, ее утрачу
Я так или иначе!
Нет, нет, отбросим даже мысль о том,
Чтоб встать на путь измены!
Хотя бы честь, рука моя, спасем,
Коль скоро нам не сохранить Химены.
 

 
Мой разум прояснился вновь.
Обязан я отцу не так, как милой, – боле.
Погибну я в бою иль от душевной боли,
Но в жилах у меня чиста пребудет кровь!
За нерадивость я себя корю все злее.
Отмстим же поскорее
И, как бы ни был недруг наш силен,
Не совершим измены.
Что в том, – коль мой родитель оскорблен,
Что оскорбил его отец Химены!
 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Явление второе

Граф Гормас, дон Родриго.

Дон Родриго

 
Два слова, граф!
 

Граф

 
Изволь.
 

Дон Родриго

 
Ты знаешь несомненно,
Кто дон Диего?
 

Граф

 
Да.
 

Дон Родриго

 
Скажи мне откровенно:
Известно ли тебе, что в нем воплощены
И честь, и мужество, и слава старины?
 

Граф

 
Возможно.
 

Дон Родриго

 
Что когда глазами я сверкаю,
В них блещет кровь его?
 

Граф

 
А мне печаль какая?
 

Дон Родриго

 
Я это объясню отсюда в двух шагах.
 

Граф

 
Спесивец молодой!
 

Дон Родриго

 
Держи себя в руках.
Не спорю, молод я, но зреет раньше срока
Бесстрашие в душе воистину высокой.
 

Граф

 
Как! Меряться со мной? С чего ты стал так смел?
Хоть побывать в бою ни разу не успел?
 

Дон Родриго

 
Нет нужды в опыте у тех, что мне подобны:
Им славу мастера удар приносит пробный.
 

Граф

 
Ты знаешь, кто я?
 

Дон Родриго

 
Да. Твой меч неотразим,
Любого вверг бы в дрожь ты именем своим,
И лавры, что чело тебе отягощают,
Мне смерть, как письмена судьбы, предвозвещают.
Я вызов шлю бойцу, что всех собой затмил,
Но у того, кто храбр, всегда довольно сил.
Сын, мстящий за отца, свершить способен чудо.
Непобедим ты? Нет, не побежден покуда.
 

Граф

 
Отвагу, что звучит в твоих речах сейчас,
Я у тебя в глазах читал уже не раз
И, видя загодя в тебе опору трона,
Был горд, что просишь ты мою Химену в жены.
Я знаю страсть твою и рад, что долг и честь
Сердечной склонности сумел ты предпочесть;
Что тверд, ей вопреки, ты был в своем решенье;
Что истый рыцарь ты и не ошибся я,
Желанье возымев избрать тебя в зятья.
Растрогал сердце мне ты доблестью своею.
Дивлюсь я храбрецу, но мальчика жалею.
На опыт роковой себя не обрекай,
В кровопролитный спор меня не вовлекай.
Зазорно мне тебя губить в борьбе неравной:
Где не опасен бой, там торжество бесславно.
Сочтет молва, что верх взят мною без труда,
И о тебе скорбеть придется мне всегда.
 

Дон Родриго

 
Сначала оскорбил, теперь унизить тщишься?
Честь не сробел отнять, а жизнь отнять страшишься?
 

Граф

 
Уйди – и поскорей!
 

Дон Родриго

 
За мной, и слов не трать!
 

Граф

 
Ты жить стал?
 

Дон Родриго

 
А ты не хочешь умирать?
 

Граф

 
Идем! Так долг велит. Где честь отца задета,
Там сын – презренный трус, коль не отмстит за это.
 

Уходят.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Явление первое

Химена, Эльвира.

Химена

 
Эльвира! Эта весть не выдумка пустая?
 

Эльвира

 
Нет, должное его деяньям воздавая,
Все в городе, где страх пред недругом исчез,
Отважного бойца возносят до небес.
Позором кончилась для мавров их затея:
К нам быстро вторгся враг, бежал еще быстрее.
Победа полная и два царя в плену —
Вот как воздали мы тем, кто разжег войну.
Наш вождь не знал преград и всюду ужас сеял.
 

Химена

 
Как! Эти чудеса Родриго сам содеял?
 

Эльвира

 
Да, сам, и в том числе славнейшее из них —
Сломил в бою и в плен взял двух царей чужих.
 

Химена

 
Но как же разузнать все это ты сумела?
 

Эльвира

 
Нет места, где б хвала Родриго не гремела.
Его боготворит признательный народ
И нашим ангелом-хранителем зовет.
 

Химена

 
А что же государь? Доволен иль гневится?
 

Эльвира

 
Родриго не дерзнул к нему еще явиться,
Но дон Диего им отправлен поутру
Венчанных пленников доставить ко двору,
И молит короля ликующий родитель,
Чтоб удостоен был приема победитель.
 

Химена

 
А он не ранен?
 

Эльвира

 
Он? Насколько знаю – нет.
И не бледней: о нем тревожиться не след.
 

Химена

 
Не след слабеть душой и забывать о чести.
Тревожусь я о нем, но более – о мести.
Не заглушить молве, трубящей про него,
Зов крови, совести и долга моего.
Молчи, любовь! Звучать здесь надо гневным стопам.
Он двух царей сломил, но мой отец сражен им,
И первым следствием его геройских дел
Стал траур – знак того, сколь горек мой удел.
Какой хвалой народ Родриго ни венчает,
А мой наряд его в злодействе уличает.
Убранство мрачное: покровы, креп, вуаль, —
В вас облекла меня его оружья сталь!
Напоминайте же мне о моем несчастье,
Чтоб мой дочерний долг возобладал над страстью:
Коль с ним в борьбе начнет она одолевать,
Пусть мужества ему ваш вид придаст опять
И от него, как щит, ее удар отводит.
 

Эльвира

 
Умерь, Химена, пыл – сюда инфанта входит.
 

Явление второе

Те же, инфанта и Леонор.

Инфанта

 
Пришла я не затем, чтоб скорбь твою целить,
А чтоб свой горький вздох с твоим рыданьем слить.
 

Химена

 
Нет, радость общую вы лучше разделите
И небо за нее с восторгом восхвалите.
Крушиться в день такой пристало только мне.
Родриго смёл врага, грозившего стране,
Опасность устранил, нависшую над вами,
И вправе исходить теперь лишь я слезами.
Он спас отечество, он королю помог,
И меч его на скорбь меня одну обрек.
 

Инфанта

 
Но то, что он свершил, поистине чудесно.
 

Химена

 
Мне, к горю моему, о том уже известно.
Молва везде шумит, сколь взыскан славой он,
Хоть столь же и в любви удачей обделен.
 

Инфанта

 
Но почему ты ей с досадой внемлешь явной?
Ведь этот юный Марс был мил тебе недавно,
Тебе все помыслы и чувства посвятил.
Кто похвалил его, тот выбор твой почтил.
 

Химена

 
Да, расточаются хвалы ему в избытке,
Но для меня равна из них любая пытке:
Чем выше он ценим, тем боль острей моя,
Затем что мне ясней, кого теряю я.
О, что мучительней быть для влюбленной может!
Он страсть мою к нему своею славой множит,
Но над любовью долг верх все-таки возьмет,
И ждет, ей вопреки, Родриго эшафот.
 

Инфанта

 
Вчера возвысилась ты сильно в общем мненье,
В борьбе с самой собой явив такое рвенье,
Что каждый потрясен был доблестью твоей
И сострадал тебе в любви душою всей.
Но дружеский совет я все ж подать желаю.
 

Химена

 
Себя бы, вам не вняв, преступницей сочла я.
 

Инфанта

 
Иное, чем вчера, сегодня долг велит.
Родриго с этих пор для нас оплот и щит,
Народа нашего надежда и отрада,
Бич мавров и родной Кастилии ограда.
Согласен сам король с молвой народной в том,
Что твой отец воскрес в Родриго молодом.
Короче, коль его погубишь ты из мести,
Все государство с ним погибнуть может вместе.
Ужели для того, чтоб за отца отмстить,
Ты дашь отечество врагам поработить?
Зачем же воздвигать на нас гоненье это,
Коль пред тобой вины отнюдь за нами нету?
Конечно, не должна идти ты под венец
С тем, чьим оружием заколот твой отец, —
Тебя я осужу, и все тебя осудят,
Лиши его любви, но пусть он жив пребудет.
 

Химена

 
Не подобает мне быть доброю к нему.
Ни меры, ни границ нет гневу моему.
Пусть мы досель любовь друг к другу с ним питаем,
Пусть он монархом чтим, народом обожаем,
Пусть лучшие бойцы под стяг его сошлись, —
Над лаврами его взращу я кипарис.
 

Инфанта

 
Под силу лишь одним сердцам неколебимым,
Отмщая за отца, пожертвовать любимым,
Но благо общее над честью родовой
Всегда поставит тот, кто впрямь высок душой.
Довольно, коль тебя навек утратит милый:
Разрыв с тобой ему стократ страшней могилы.
От мести откажись, отечество любя!
Ведь и король, поверь, не встанет за тебя.
 

Химена

 
Пусть так, но все равно мой долг – взывать о мщенье.
 

Инфанта

 
Прощай, но взвесь пред тем, как бросить обвиненье,
Не гибельна ль тобой набранная стезя.
 

Химена

 
Раз мой отец убит, мне выбирать нельзя.
 

Уходит.

Явление третье

Дон Фердинанд, дон Диего, дон Ариас, дон Родриго, дон Санчо.

Дон Фердинанд

 
Наследник доблестный прославленного рода,
Преемник тех, чей меч еще в былые годы
Наш край от недругов отважно охранял
И с кем твой первый бой тебя уже сравнял!
Не сетуй, что тебе достойно не отплатят,
Всей власти короля для этого не хватит.
Врага, грозившего отечеству, разбить,
Своей рукой в моей мой скипетр укрепить
И учинить разгром коварным маврам ране,
Чем отдал я приказ изготовляться к брани, —
Такие подвиги столь громки, что за них
Вознаградить тебя превыше сил моих.
Но это сделано плененными царями,
Что Сидом нарекли тебя в беседе с нами,
А по-арабски Сид – владыка, господин.
Вот этим именем впредь и зовись один.
Будь Сидом, чтоб звучал твой титул как «победа»,
Чтоб в трепет приводил Гранаду и Толедо,
Чтоб возвещал всем тем, кем чтима власть моя,
Что ты свершил и сколь тебе обязан я.
 

Дон Родриго

 
Простите, коль меня смущение объяло,
Но так отозвались вы о заслуге малой,
Что краской, государь, лицо мое залила
Не в меру лестная и щедрая хвала.
Как каждый подданный, всегда я жил в сознанье
Того, что кровь моя есть ваше достоянье
И что, отдав за вас ее в бою с врагом,
Я только выполню свой долг пред королем.
 

Дон Фердинанд

 
Не всякий, кто моим считается слугою,
Являет, мне служа, бесстрашие такое,
И должен человек быть беззаветно смел,
Чтоб столь неслыханный успех стяжать в удел.
Итак, хвалам внимай без лишнего стесненья
И расскажи о том, как выиграл сраженье.
 

Дон Родриго

 
Известно вам, что в миг, когда враждебный флот
Поверг в смятение и трепет весь народ,
Друзья пришли к отцу, и я, хоть был в печали,
Позволил, чтоб вождем они меня избрали.
Простите, государь, мне этот дерзкий шаг.
Согласья я спросить у вас не мог никак:
Опасность все росла, отряд готов был к бою,
А во дворец идя, я рисковал собою
И потому решил, что голову свою,
Уж коль ее терять, сложу за вас в бою.
 

Дон Фердинанд

 
Хотя и поспешил ты с местью незаконной,
Ходатай за тебя – наш край, тобой спасенный.
Ты мной прощен и верь, что для Химены впредь
Могу я сделать лишь одно – ее жалеть.
 

Дон Родриго

 
Отряд повел я беглым шагом.
Горя отвагой, шло пятьсот бойцов за стягом.
Когда ж достиг реки я с ними через час,
Число их возросло, по крайности, в шесть раз:
Увидев, сколь они исполнены бесстрашьем,
Кто оробел – и тот примкнул к шеренгам нашим.
Две трети воинства я спрятал на судах,
Что там у берега качались на волнах;
Все ж прочие – а к ним подмога поспевала
И нетерпение в них пыл подогревало —
Безмолвно залегли и мавров стали ждать,
Погожей полночи вдыхая благодать.
Чтоб обмануть врага спокойствием притворным,
Голов не поднимать велел я и дозорным,
Стараясь делать вид, что был приказ любой,
Который отдал я, от вас получен мной.
Но вот при свете звезд увидели в ночи мы,
Что тридцать кораблей приливом к нам гонимы
И что сейчас туда, где наши боя ждут,
И море и враги вплотную подойдут.
Мы недругам даем пройти, их не тревожа:
Не видно ни души в порту, на стенах – тоже,
И мавры, тишиной введенные в обман,
Считают, что врасплох застигли христиан,
Бросают якоря, галеры покидают
И, на берег сойдя, в засаду попадают!
Тут вскакиваем мы, и, смерть суля врагам,
Тысячеустый клич взлетает к небесам.
С судов нам вторят те, кто мной попрятан в трюмы.
Теряют голову неверные от шума,
Не кончив высадки, кидаются назад
И бой проигранным, хоть он не начат, мнят.
Шли на грабеж они – и на войну попали.
К реке и по реке мы их тесним все дале,
Их кровь ручьями льем и трупы громоздим,
Сомкнуть свои ряды не позволяя им.
Но беглецов цари остановить сумели,
И африканцы страх в себе преодолели:
Так стыдно стало им без боя погибать,
Кривые сабли их во тьме свистят и блещут.
Кровь их и наша кровь одним потоком хлещет.
На вражеских судах, на суше, на воде —
Везде идет резня, и смерть царит везде.
О, сколько образцов отваги беззаветной
От славы и молвы скрыл сумрак предрассветный,
Где, различая лишь свой собственный клинок,
Попал он в цель иль нет – никто решить не мог!
Я всюду поспевать, всех ободрить старался,
Шел впереди одних, с другими рядом дрался,
Прибывших вновь равнял, в сражение вводил
И до восхода сам не знал, кто победил.
Но вот разгром врагу денница возвестила.
Увидев, что спешат все новые к нам силы,
Арабы поняли: не взять им верх в бою,
И пыл сменила в них боязнь за жизнь свою.
К судам они бегут в смятении великом,
Канаты прочные с истошным рубят криком
И так торопятся отплыть, что смертный страх
Подумать не дает им о своих царях.
Забыли долг они, его не внемлют зову.
Прилив принес их к нам, отлив уносит снова,
Меж тем как два царя и горстка смельчаков,
Врубясь в наш строй и там попав в кольцо клинков,
Взять с нас за жизнь свою побольше цену тщатся.
Напрасно силюсь я уговорить их сдаться —
В ответ лишь лязг мечей да звон щитов стальных.
Но видя, что упал последний воин их,
Цари бессмысленно упорствовать кончают,
Зовут вождя врагов и сабли мне вручают.
Шлю к вам я пленников, уводит их конвой,
И за отсутствием бойцов стихает бой.
Так доблесть ваших слуг, чья кровь за вас пролита…
 

Явление четвертое

Те же и дон Алонсо.

Дон Алонсо

 
Химена, государь, пришла просить защиты.
 

Дон Фердинанд

 
Долг не ко времени! Докучливая весть!
 

(дону Родриго)

 
Ступай! Не следует вам с ней встречаться здесь;
Затем и вынужден тебя не чтить, а гнать я,
Но на прощание приди в мои объятья.
 

Дон Родриго уходит. ‹…›

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Явление первое

Дон Родриго, Химена.

Химена

 
Родриго! Здесь – и днем!
Да ты в своем уме ли?
Честь пощади мою и удались отселе.
 

Дон Родриго

 
Я должен умереть и к вам в предсмертный час
Явился, чтоб сказать «прости» в последний раз
И чтоб в незыблемой привязанности к милой
Поклясться до того, как буду взят могилой…
 

Химена

 
Ты должен умереть?
 

Дон Родриго

 
И рад, что жизнь отдам,
Коль скоро это месть свершить поможет вам.
 

Химена

 
Ты должен умереть, ты, вечный победитель?
Ужель дон Санчо впрямь столь опытный воитель?
Давно ль он так силен, а ты так слаб душой,
Что мнишь проигранным не начатый с ним бой?
Иль этой схваткой страх и на того навеян,
Кем мой отец убит и вражий флот рассеян?
Выходит, и тебе знаком порою он?
 

Дон Родриго

 
На казнь, а не на бой идти я обречен.
Раз милая моя желает мне кончины,
Жизнь защищать свою нет у меня причины.
Я, как и прежде, смел, но сердце не велит
Мне то оберегать, что в вас вражду селит.
Последней для меня уж эта ночь была бы,
Пытайся лишь со мной расправиться арабы;
Но, за отечество и государя встав,
Я изменил им, взять верх неверным дав,
А мне не столь тяжел груз этой жизни бренной,
Чтоб сбрасывать его такой ценой презренной.
Теперь не надо мне страну оборонять.
Я вами осужден и казнь готов принять,
И, кто бы в палачи назначен ни был вами
(Раз недостоин я, чтоб им вы стали сами),
Не вздумаю удар смертельный отвратить:
Кто поднял меч за вас, того я должен чтить.
Мысль, что меня не он, а вы разите сталью,
Коль скоро к ней ему прибегнуть приказали,
Отрадна будет мне, и я не отобью
Удар, что милою направлен в грудь мою.
 

Химена

 
Уж если горький долг, чье тягостное иго
Меня принудило к вражде с тобой, Родриго,
Велит, чтоб до конца ты верность соблюдал
И моему бойцу с тобою сладить дал,
То все же в толк возьми, слепец, размыслив здраво,
Что ты пожертвуешь не только жизнью – славой:
Как ею подвиг твой сейчас ни озарен,
Узнав, что ты убит, все скажут: «Побежден».
Дороже честь тебе моей любви трикраты,
Коль кровью моего отца покрыл себя ты,
Коль пренебрег, стремясь ко мне душою всей,
Надеждой сладостной назвать меня своей,
И вдруг ты честь попрать столь явно умудрился,
Что с поражением до боя примирился!
Как сердцем охладеть так быстро ты сумел?
Где смелость растерял и был ли вправду смел?
Иль оскорблять горазд ты лишь меня, коль скоро
С другими держишься без лишнего задора?
Не дважды ли убьешь отца ты моего,
Дав победить себя, хоть победил его?
Нет, смерти не ища, пока мы сводим счеты,
Дерись за честь, коль жить нет у тебя охоты.
 

Дон Родриго

 
Мне, кем повержен граф и в битве сломлен враг,
Нет нужды убеждать людей, что я смельчак.
Их в этом уверять не склонен я бесцельно:
Всем ведомо и так, что храбр я беспредельно,
Что может все мой меч и что в подлунной есть
Одно, чем никогда не поступлюсь я, – честь.
Нет, как бы обо мне вы строго ни судили,
Я славы не лишусь, когда шагну к могиле
С таким бесстрашием, что победитель мой
Не сможет хвастаться победой надо мной,
И всякий скажет лишь: «Он обожал Химену,
И, так как для него жизнь потеряла цену,
Когда их с милою врагами сделал рок,
На пораженье он себя в бою обрек,
Считая, что свершит пред нею преступленье,
Коль помешает ей в осуществленье мщенья.
Пришлось ему за честь любовью заплатить
И пасть, дабы могла любимая отмстить:
Ведь он ценил, как все, что с ним отвагой схожи,
Дороже страсти честь и жизни страсть дороже».
Вот почему конец, что схватка мне сулит,
Умножит честь мою, отнюдь не умалит,
И докажу я, смерть приняв по доброй воле,
Что милой не служил никто верней дотоле.
 

Химена

 
Коль так не терпится тебе в могилу лечь,
Что ты ни жизнь, ни честь не хочешь поберечь,
То вспомни, как с тобой друг в друга влюблены мы,
И бейся, чтоб не стал мне мужем нелюбимый.
Дерись, чтоб отдана тому я не была,
Кто столь же мерзок мне, сколь я ему мила.
Дам и другой совет: ступай на поле боя,
Чтоб смолк мой долг, а я склонилась пред судьбою,
И, если дорога тебе доныне я,
Восторжествуй в борьбе, где цель – рука моя.
Прощай! Краснею я за то, что наказала.
 

Уходит.

Дон Родриго

 
Не страшен мне теперь грознейший враг нимало.
Сюда, Кастилия, Наварра и Леон,
Все, кто в Испании отвагой наделен!
Вступите разом в бой со мной одним, чьи силы
Так чудодейственно надежда воскресила,
И вы, пусть даже вам потерян будет счет,
Не справитесь вовек с тем, в ком она живет.
 

Уходит.

Явление второе

Инфанта

 
Считаться ль мне с тобой, мой сан, гнушаясь страстью
И видя преступленье в ней?
Иль покориться вам, любовь и жажда счастья,
На свой природный долг восстав душою всей?
Принцесса бедная, под чьей
Тебе отрадней будет властью?
Сравнял тебя со мной, Родриго, блеск побед,
И все же не король родил тебя на свет.
 

 
Жестокая судьба, зачем мои желанья
На честь мою идут войной
И причиняет лишь жестокие страданья
Мне столь оправданный и славный выбор мой?
О небеса, какой ценой
Я заплачу за колебанья,
Из-за которых я не знаю, как мне быть —
Открыться милому иль в сердце страсть убить!
 

 
Нет, слишком я робка, коль мыслю так смущенно
О чувстве, что в душе таю.
Пусть предназначена я лишь монарху в жены —
Родриго можно мне вручить судьбу свою:
Кто двух царей сломил в бою,
Тот удостоится короны,
И Сид, прозвание, которым он почтен,
Доказывает всем, что трон ему сужден.
 

 
Меня достоин он, но я сама не в пору
Химене отдала его,
И так досель влечет друг к другу их, что скоро
Она про смерть отца забудет своего,
И не сулят мне ничего
Ни страсть моя, ни их раздоры:
Ко мне суров, а к ним столь благосклонен рок,
Что даже он любовь в них угасить не мог.
 

Явление седьмое

Те же и дон Родриго, инфанта и Леонор.

Инфанта

 
Утешься и прими из рук моих, Химена,
Героя юного, чья доблесть несравненна.
 

Дон Родриго

 
Простите, государь, что на колени пасть
Перед возлюбленной при вас велит мне страсть.
Не за добычей я сюда явился лично,
Но чтобы в дар принесть вам жизнь свою вторично,
И не сошлюсь, мне внять смиренно вас моля,
На право сильного иль волю короля.
Скажите, коль в долгу вы перед отчей тенью:
Как, госпожа, мне дать вам удовлетворенье —
Вновь тысячи врагов рассеять и смести?
С победой из конца в конец земли пройти?
Взять в одиночку стан, что недруги разбили?
Отвагою затмить героев древних былей?
Коль этим мне вину с себя удастся снять,
Все, что прикажете, готов я предпринять.
Но если так силен в вас голос мести кровной,
Что он не замолчит, покуда жив виновный,
Других на бой со мной не посылайте впредь:
Сейчас от ваших рук готов я умереть.
Непобедимого лишь вам сразить пристало —
Сил, чтоб за вас отмстить, у прочих слишком мало.
Но пусть вас примирит со мной хоть смерть моя,
Чтобы забвением наказан не был я,
И, так как мой уход из жизни вас прославит,
Пусть в вашей памяти он вечный след оставит,
Чтоб молвить вы могли, слезу тайком пролив:
«Когда б он не любил меня, он был бы жив».
 

Химена

 
Родриго, встань!
 

(Дону Фердинанду.)

 
От вас я, государь, не скрою,
Что поздно брать назад мне сказанное мною.
Да, мне Родриго мил: любви достоин он,
А воля короля – для подданных закон;
Но как меня монарх ни властен обездолить,
Ужель он может впрямь подобный брак дозволить?
Ужели от меня столь страшной жертвы ждет
Он, справедливости защитник и оплот?
Пускай Родриго стал отечеству оградой,
Но почему же мной платить за это надо,
Чтоб я потом всю жизнь жила, себя казня
За то, что кровь отца легла и на меня?
 

Дон Фердинанд