Текст книги "О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 2. 2008–2011"

«Морфий» А. Балабанова.

Не впечатлило совсем, сто раз отвлекалась. Как-то монотонно и поспешно. По стилю похоже на его фильм «Про уродов и людей». По натурализму – на «Груз 200». Что хотел сказать автор, не поняла. Лене Бичевину, любимцевскому ученику, досталась главная роль, но сказать о нем ничего определенного нельзя. Его и не узнает никто! Не тот случай, что можно проснуться знаменитым. Кстати, и девочку мне из «Груза» показывали (она у Агеева играет в «Революционере»), я тоже ее не узнала. Актеры у него перестали быть в кадре единицами. Интересно, это позиция? Стиль? Разочарование? Только наркомана Бичевин изображал натурально. Но это простая задачка: пойти в клинику, поболтаться на улице, в местах скопления, повторить… А больше он ничего не сыграл. Нет, еще молодость. Жаль. У В. Панкова спектакль получился осмысленным и все-таки художественным. Хоть я осталась тогда в меньшинстве, я на этом настаиваю.

24 октября

«Дети солнца» Р. Дробота (режиссер-педагог). Щука.

Ужасно! Старомодно, фальшиво, бессмысленно.

Ни Любимцев этого не понимает («Правда?!»), ни руководитель курса Радик Овчинников, а ведь оба – профессора и умные люди. Сплошные фикции и мнимости. При том, что лично к каждому отдельно я испытываю симпатию. Как это грустно. Щука становится (выглядит) школой провинциального масштаба. Особой разницы между ними и Ярославским, скажем, училищем, которое всегда составляло часть комплекса Гвоздицкого, я уже не вижу.

25 октября

«Старый, забытый…» Ю. Погребничко.

Пошла во второй раз и посмотрела с удовольствием. Пошла, потому что у Юры – 70-летие. Невероятно. Про него никогда не скажешь. Седой – да, но подтянутый, поджарый, почти мальчик издалека. Надо йогой заниматься и каждое утро на голове стоять, тогда будешь таким. А еще мозги направить в нужном направлении.

Из «известных» были только Леша Левинский, я, А. Солнцева и А. Минкин. Г. Заславский приехал к концу – на банкет.

Надо относиться ко всему этому, как Юра, философски.

Я подарила Юре блюдо восточное, глазурью расписанное, в песочно-желтых тонах, судя по его спектаклям, ему это понравится. А Минкин мало того, что принес в подарок свою книжку, еще долго расписывал, почему он ее дарит («привязывал» на ходу к «местности»), да почему положил в такой именно пакет (кем-то ему подаренный раньше, а теперь им апплицированный картинками, тоже со смыслом, из глянцевого журнала). Народ подхихикивал и отводил глаза.

Наташа Рожкова опять меня растрогала. И опять я подумала, как виновата, что о ней не написала. Попросила записать мне ее песни.

26 октября

«Гамлет» В. Кобекина (композитор) – А. Тителя (режиссер).

Нет, не разделяю я мнения Семеновского, что это хорошо. А ведь с таким энтузиазмом пошла после его лестного отзыва! Маму с собой потащила. Она была, по-моему, смущена. Если Серебренников – плохо, принципиально плохо (потому что нелогично и нехудожественно), то это – один в один.

28 октября

«Медея» К. Гинкаса. МТЮЗ.

Сильно, странно, диковато. Похоже и не похоже на обычного Гинкаса. Эта странная девица от Виктюка, Е. Карпушина, сначала меня испугала. Но в спектакле понравилась. Мощная, странная тоже, именно дикая, разная. И. Гордин почти избавился от своей зажатости, привычки разговаривать, не разжимая рот. И убедителен в роли любовника, что трудно было предположить. А старики – И. Ясулович и Г. Морачева – как тени из другого мира, мира обыкновенных, мира реалистов, и профили у них так похожи, что они с двух сторон четко уравновешивают эту историю о безумной страсти, повязанной кровью.

29 октября

Наконец осталась дома работать. Но это трудно, когда все остальные мотаются по квартире. Надо опять перейти на режим работы по ночам. Не могу сосредоточиться.

Перевожу с польского Т. Плату и лишний раз убеждаюсь, тыкаясь в русского Гротовского, что Н. Башинджагян так нетщательна. Увы, во многом благодаря ее «мутным» переводам Гротовский не получил у нас должного распространения и любви.

Думая над Е. Гротовским, читая его статьи, Э. Барбу, З. Осиньского, боюсь сформулировать то, что просится на язык. У Толи Васильева почти нет своей стройной системы, метода, ну, очень многое взято из Гротовского, как-то даже скалькировано.

4 ноября

Прогон «Советника». Не могу слушать А. Ливанова и Ольгу (Левитина). Ухо режет, в сердце – нож. Как же хорошо это было вначале.

* * *

День (какого-то там) примирения. Очередная чушь вместо 7 ноября, такая же формальность. Но ТВ «постаралось».

5 ноября

Звонок Поюровского:

– Что это вы там написали про Дядю Ваню Туминаса?

– А что?

– Я сам написал отрицательную рецензию, но, говорят, вы…

– А кто говорит?

– Позвонил мне Женя Федоров, актер Вахтанговского театра, которому уже 90 лет и который брат Збруева, спросил, кто такая Казьмина.

– Так он же меня знает! Мы с ним сто лет раскланиваемся!

– Ну, ему же 90! Что вы хотите? В общем, он сказал, что моя статья по сравнению с вашей – один большой комплимент. После меня вышла статья Москвиной в «Аргументах недели». Но после вашей статьи, как он сказал, моя и Москвиной, это букет роз. Вы что, так их ругали?

– Ну, не знаю. Я написала, мне казалось, довольно вяло, расстроено, пыталась понять, почему мне не нравится.

– Женя сказал, что все абсолютно правильно вы написали, невероятно аргументировано, так, что не поспоришь, припечатали. После такого надо пойти и повеситься.

– Вот это меня совсем не радует.

6 ноября

Скучнейший и унылейший сектор. Хорошо хоть короткий.

Вера Максимова, покипев про ВТ и продемонстрировав бурную деятельность, с удовольствием говорит мне гадость: «Я вот думаю, когда ж ты эту кофточку выкинешь. А то ходишь в одном и том же». Меня это задевает, но пытаюсь шутить. Обычная распущенность и бестактность!

После сектора, как мне показалось, чтобы меня согреть, Вероничка тащит меня в технический отдел к Ольге и нашему книжнику Игорю, и мы выпиваем по рюмочке коньяка, и они говорят мне всякие комплименты, какая я своя и какая я хорошая. Мне приятно и удивительно спокойно. Может, дело в пустырнике, который я глотаю утром и вечером? А потом Игорь говорит, что за весь год, что в ГИИ продавалась книга Веры, ни один человек ее не купил. Это, конечно, показатель.

Потом я тащусь в Эрмитаж и тупо сижу с Валерой за какими-то разговорами – опять! – про современную театральную ситуацию.

7 ноября

Юбилей Ф. Чеханкова.

«Шинель». Страшно боялась, но не было стыдно ни минуты. Морозов тоже молодец. Зауважала Федю, как когда-то Зельдина.

Красавец, шла сзади и любовалась. Сказала ему комплименты, он был рад.

Вера еле кивнула. У нее в этот момент был другой круг общения – с начальством. Села на банкете по-хозяйски, рядом с В. М., Федей. Выступала на сцене, когда поздравляла, по словам хорошо, но врала. Говорила то, что я всегда ей – про Федю, когда она хаяла его и слегка нашу книжку. Если сейчас ей это напомнить, удивится страшно.

Отповедь Вульфа. Прав, конечно, но мы могли бы выяснить наши отношения отдельно от всех. И ведь каждый хочет использовать меня как жилетку. Ему ведь ни разу не пришло в голову спросить, как моя жизнь? Я тоже могла бы обидеться.

Виделись с Дуней Чутко. Они с Сашкой стали бабушкой и дедушкой. Катька месяцев шести-восьми стоит в кроватке, в их квартире на Старом Арбате, и дергает меня за серьги длинные. А теперь у нее самой – двухмесячный Даниил. Вот так мгновенно проходит жизнь. Жалко.

На Федином вечере был такой момент, когда показывали фотки его и его друзей, молодые, тогда я это тоже остро ощутила.

9 ноября

Прогон «Советника». Приезжает ТВ. Делаю то, что совсем не люблю, организовываю съемку. Общаюсь с мрачным Филипповым. Я счастлива всегда, но он такой необщительный, что лишний раз к нему не лезу. Хотя на этот раз он мил и пока устанавливают свет, читает мне Маяковского.

Пришли однокурснички. Супервоспитанный Карапетян. Совершенно невоспитанный Сунцов. Не изменился за 30 лет нисколько. Ничего его не берет.

10 ноября

Левитин изображает режиссера-тирана. Насупив брови, вопрошает, «что сделано для юбилея». Ощущение, что ничего, хотя уж меня-то можно обвинить в этом в последнюю очередь. Наши разговоры вокруг Эрдмана. Два месяца должно было пройти, чтобы он признал то, что мы ему говорили на берегу. Вернее, даже не признал, а дошел своим умом.

* * *

Звонок и похвала Камы, прочитавшего мою рецензию на «Дядю Ваню» Туминаса. «Сейчас, пожалуй, лучше вас никто не пишет. Так достойно, просто, ясно, с таким сожалением. И даже если кто-то не согласен, ему интересно, потому что вы пытаетесь разобраться в своих чувствах». – «И это все вы говорите, несмотря на то, что мы расходимся во мнениях по поводу этого спектакля?». – «А мы и не очень расходимся, почему? Да, это холодно, это не трагедия, Римас в той жизни видит только смешные стороны и чудачества. Но это талантливо, и лучше это, чем цинизм».

11 ноября

Начинаю работать на себя в седьмом часу вечера, в пустом театре.

12 ноября

Звонок Вульфа: «Мне показалось, что вы на меня обиделись». А то!

Разговор с М. Токаревой. В ее статье о пресс-конференции Чеховского фестиваля упомянуты все – даже Галибин, даже никому неведомый француз, даже Бородин, который еще не приступил к репетициям чеховского спектакля, даже Д. Черняков, которого не было. Все, кроме Левитина.

– Марина, как же так? Можно не любить, но корректность соблюдать надо. Ты же информируешь людей.

– Да? А разве он был? Его же не было!

– Марина, опомнись! Во-первых, он сидел в президиуме рядом с Галибиным. А во-вторых, потом на банкете ты долго с нами обоими болтала и выпивала!

– (Полный поворот руля.) Ой, ну он наверняка у меня в тексте был, просто выпал при наборе.

– Это как? Ты мне, редактору, это говоришь? Е. Дьякова ночью подкралась и вычеркнула?

– Ну, не знаю, я проверю.

– Ты понимаешь, что я теперь должна тебя прикрывать, чтобы Мише статья на глаза не попалась? Но доброхоты всегда могут найтись. Я всем говорю: спектакли могут не нравиться, пишите, что хотите, но не врите и соблюдайте корректность.

– Ой, ну ладно, Приду я к вам и вас воспою.

* * *

Книжная «Москва». Идем с Дашкой. Это наш ежемесячный ритуал. Все меньше покупаем, потому что цены стали зверскими. Просто копаемся, заглядываем в новинки, мечтаем… Вижу в серии «Актерская книга» («Зебра Е») книжку с О. Борисовым на обложке. Странное название. Открываю. Там соединены на плохой тонкой бумаге (чтобы уместилось) две старые книги, его дневники и книга о нем, где я, в частности, принимала участие. Ни копирайта авторов, т. е. нас, ни звонка – можно ли напечатать, ни денег, естественно… Что ж за наглость такая! То с Нееловским портретом, который уже распетрушили, где только можно, то с Полищук, теперь вот. Так противно! Доборолись мы за права интеллектуальной собственности. Теперь есть только право украсть.

13 ноября

Долго, волнуясь и возмущаясь (прочел рецензии), Семеновский орет мне по мобильному телефону почти рецензию на «Вишневый сад» М. Захарова, который посмотрел вчера. Орет так, будто я М. Давыдова, которая там что-то такое возмутительное написала. Я не читала, потому что все еще хочу написать сама. Да, Захаров – профессионал, да, пространство спектакля живет, да, мысль есть и острая – про то, что рушится его собственный дом-театр. Угадывается мысль. А разница между нашими позициями только в том, что он хочет это оправдать, а я не могу. Да, энергетика видна, но о своей (!) трагедии сказано так игриво и вяло, что я не верю в то, что это переживается им в жизни, как трагедия. Я вижу в этом спектакле следы его вечных компромиссов, а в этих рецензиях, увы, расплату за грехи. За все приходится платить. И он расплачивается.

14 ноября

Начинается «Подиум» (Международный фестиваль театральных школ), на который нас сосватал П. Любимцев. А нет ни сил, ни времени. Сегодня Генеральная «Тайного советника».

15 ноября

Премьера «Тайных записок тайного советника».

17 ноября

«Дембельский поезд» по пьесе А. Архипова, реж. А. Кузин. Ярославское театральное училище.

Замечательный спектакль! От таких – надежда возвращается, и настроение улучшается. Я всегда так спокойно уважительно относилась к Саше Кузину. А он невероятно вырос. Он стал сильным педагогом и, судя по высказываниям (мы успели чуть-чуть пообщаться), крупным человеком. Во всяком случае, у меня нет вопросов, почему он учит? В отличие от Щукинского училища, где вопросы возникают на каждом шагу – когда я вижу М. Борисова, Р. Дробота, М. Швыдкую…

28 ноября

«Три мушкетера» Ю. Погребничко.

Которая же это версия? Первая была, видимо, в Красноярске, в 1972 или 1973 году.

29 ноября

«Капнист» и встреча однокурсников.

В общем, худо-бедно все устроились, хотя была свалка из-за отмененного спектакля накануне. Ну, поставили стулья, ну задержали спектакль. Это же здорово, когда аншлаг, когда мест нет! Лавров Володя всегда радовался и меня научил. Нашу Вальку-замдиректора не научишь, другое тесто.

Богословский (однокурсник) как всегда учудил. Сначала трезвонил, что хочет пойти со всеми и даже купит билет. Когда выяснилось, что билет стоит 700 рублей, он поспокойнел. В итоге я обещала его посадить. Пришел, мутный, все время повторял (пошло, нелепо, грубо: «Ты только скажи – сколько?!» Я его посадила на стул, и Лешу Талалаева рядом пристроила. Так потом выяснилось, что он через 15 минут вышел и уже не вошел. Не пустили. И правильно сделали. Это не проходной двор. Ну, и ушел с концами, хотя мне говорил, как мечтает пообщаться с другом Талалаевым.

После спектакля все пошли в «Элефант», милое кафе на задах Петровки 38. Сидели до 12. Я с любопытством на это все взирала. Хотя и с грустью. Внешне все, конечно, изменились. Не всех сразу узнала. Но во многом остались прежними (голоса, жесты, манеры). Даже вроде и не поумнели. Но по ним (как по выросшим на твоих глазах детям) я вдруг поняла, какая длинная жизнь прошла и как быстро.

Народ пил пиво, я и еще несколько девочек вино, ели – и не знали, о чем разговаривать. Все по очереди хвастались. Верхом карьеры была признана карьера Оли Колпаковой (это единственная девочка была в международной группе, суперотличница и педантка). Она стала заместителем посла в Косово (или Сербии?). Чуть ли не единственный специалист по стране, когда защищала диссертацию, ей не могли подобрать руководителя. Она знала все лучше всех.

Все при государственных должностях. Почему-то многие при Думе, Совете федерации. Это тоже считается хорошо. А я для них – экзотика, странность. Некая Наташа из редакторской группы, крайне насмешливая по отношению ко всем, презрительно на всех взирающая (думаю, обычные комплексы) долго меня расспрашивала – что делает завлит. Когда я объяснила (а я-то хвастаться никогда не умела, все как-то так, просто), она хмыкнула: «Так тут работы на полчаса». Во как! А я никак не выкрою времени, чтобы заняться своими делами и книжками. Со стороны оно виднее.

В общем, большую часть вечера я промолчала. Наблюдала. Сказать, что провела его с удовольствием, так нет.

Домой возвращалась с Таней Шуткевич, вдовой одного нашего однокурсника. Отвезла ее на такси. Выяснилось, что она живет в доме напротив, депутатском. Плохо ориентируется в городе. Какая-то беспомощная. А может, дело в том, что она, видимо, за ним, ставшим большой шишкой в Российской газете (кажется), прожила, как у Христа за пазухой. Теперь предлагает дружить.

2 декабря

Лаборатория режиссеров и художников театра кукол И. П. Уваровой.

И. П. давно просила, и я не могла отказать. Говорили про пространство. Жаль, как всегда скомкано, я не довольна. Сначала все затянули, устроили какую-то, по-моему, неудачную игру в Синюю птицу, наметки нового спектакля. Но детям он будет не понятен и мало интересен. По-моему.

А потом пошли интересные разговоры, но быстро-быстро. Пришел неожиданно Кама. Тоже, видимо, не мог отказать. Говорил здорово, я даже записала кое-что. Его – как народного артиста – пустили вперед. А потом я. И. П. просила меня рассказать о пространстве Васильева. А я интуитивно (но вышло к месту) зацепила и Шейнциса с Боровским, и Каму с Бархиным. Мысль моя была проста. Вопрос: игры с пространством – от слабости или от силы? У больших художников – попытка взлететь, расширить возможности. Но вот Олег так и не вышел из коробки, но всегда ее распирал изнутри, а легкомысленный Бархин и вышел, и «надругался» (см. все эти его балконы и белые комнаты). А Васильев и Попов попытались соединить пространство игры и жизни, в разных вариантах это видно на примере Сретенки.

* * *

Открытие выставки Вити Гвоздицкого в Бахрушинском музее. Не пошла. 1. Вышла из «Тени» в начале пятого, а в музее уже началось в 4. 2. Кроме того, Коля Шейко раздражает неимоверно. Вот все, на мой взгляд, делает не так, как надо. С надрывом и скорбью, с одной стороны, с хитроумием и плетением интриги, с другой. 3. Соединяет несоединимых людей, считая, что Витино имя будет им порукой? Мол, ради великого таланта и враги объединятся? А на деле плодит кучу мусора из слов и фальши. Витюша-то был поумнее: он умел дружить одновременно с людьми, которые не переваривали друг друга, но делал как-то так, что они и не встречались на его территории, и не знали о существовании друг друга в его жизни. 4. А Колино фарисейство чисто театральное, т. е. вроде бы бескорыстное, но только противное. 5. Я вдруг глянула и на него, и на Березкина, и на Ленку Стрельцову и на многих других, и захотела им сказать: ребята, дружба – понятие обоюдное. А то замечательно получается – именем дружбы они просят, требуют, берут, стыдят, а сами никогда не дают ничего.

Вечером звонил Кама, спрашивал, что слышно с открытия выставки. Был удивлен, что я не была. Перекинулись парой слов, которых знать больше никому не следует, и поняли, что чувствуем одинаково. Он сказал, что на автоответчике нашел сообщение от И. Соловьевой: «Камочка, Геточка, вы что, больны? Почему вас не было на открытии?», И от Марины Нееловой, которая «не звонила года три». Есть повод, надеялась увидеть, вернулась в Россию, надо что-то делать, работать, восстанавливать связи, потому что еще чуть-чуть, и она уже ничего не сыграет.

* * *

«Пушкин. Театр. Трагедия. Актер», реж. Михельсон. Играет А. Девотченко. Это хуже, чем Саша Черный и «Эпитафия». Но все равно. Он мне все больше нравится. Я по такому актеру соскучилась.

4 декабря

Умер В. Тихонов. Всего на 82 году жизни, а казался таким стареньким – по сравнению с моими родителями, с Зельдиным. Вот и последний герой фильма «Сочинение ко дню Победы» ушел. Теперь это кино Урсуляка раритетное.

5 декабря

Сегодня в ночь приснился Кама. Проходил мимо в какой-то толпе, обернулся, усмехнулся и невесело, но, правда, спокойно, сказал: «Мы ведь тоже не вечные. Так что поторопились бы». Ой!!!

* * *

По случаю смерти Тихонова повторяли по «Культуре» «Доживем до понедельника». Поймала себя на том, что до сих пор не знаю, кто сценарист (Г. Полонский, 1939–2001). Режиссера вспомнила не сразу – С. Ростоцкий (1922–2001). Воистину народное кино.

А слова-то – очень хорошие.

«Мама, ты не замечала, что в безличных предложениях есть какая-то безысходность? Моросит. Ветрено. Темнеет. Знаешь, почему? Не на кого жаловаться. И не с кем бороться».

Разговор Тихонова со Старыгиным о П. П. Шмидте (один из руководителей Севастопольского восстания 1905 года,1867–1906), о его романе поездном, о 15 строчках в учебнике. «От большинства людей остается только тире между двумя датами». Я помню, как меня поразили в первый раз эти слова.

«Дар ощущать чужое страдание как свое. Именно этот дар отличает бунтарей и поэтов».

«Высокая себестоимость наших ошибок» – это про педагогов. Уж, какова она сейчас! Еще лет через 5–10 это станет очевидным и катастрофичным.

7 декабря

Умер Петр Вайль (российский и американский журналист, писатель, радиоведущий, 1949–2009).

Тихо, скромно, новость появилась только в блогах. Жаль очень. Изящный и образованный был человек. С ним было как-то уютней. Как, впрочем, со многими другими уходящими. Такое впечатление, что они уходят без остановки, потоком, и уносят культуру с собой. Кусками, пластами, горами. Больше ее не останется, потому что перемрут все носители, проводники. Нет крупности в том, что осталось.

11 декабря

Закончила читать «Таинственную страсть» В. Аксенова.

Увы, не могу сказать, что это великая книга про шестидесятников. С тех пор, как он вернулся, я все читаю и перечитываю, пытаясь возвратить себе то сильное впечатление, что осталось после «Острова Крым», «Рэгтайма», переводов Э. Доктороу (американского писателя), даже «Коллег», после моих наблюдений за ним лично в ЦДЛе да еще времен «Метрополя». Денди, красавец, англоман, свободный человек.

В этом романе все как-то несерьезно и несправедливо, с бесконечными повторами. Да и по-стариковски. Масса описанных поцелуев и половых актов, читать которые почему-то неловко. Может, просто потому, что я знаю автора? И мне кажется это стыдным, потому что он старик? А читателю должно быть наплевать. Мне опять мешает лишнее знание «специалиста». Ну, может.

Не очень веришь в то, что написано. Т. е., наверное, так и было, но скособоченность взгляда какая-то есть. Р. Рождественский (советский поэт 1932–1994) – хороший советский человек, для которого есть святые понятия чести и дружбы, которым он ни разу не изменил. А. Вознесенский (советский и российский поэт, 1933–2010) – никакой, романтическая тряпка, которой крутит З. Богуславская (советская и российская писательница, прозаик, драматург, критик), что-то лепечет про красоты языка, который он потом сам выхолостит до предела своими «поэзами» (или видеомами?). Е. Евтушенко – балабол. При этом воздано многим, хорошие стихи приведены, но как-то вяло, бесстрастно. Понравилась Галина Семеновна Евтушенко, бой-баба. Видно, как она его восхищает своей отвязанностью. Кстати, многие факты в ее рассказе мне и в его рассказе в книге совпадают. Но – чего-то не хватает. Самое смешное – его Марина Кармен, вторая жена, которую он без конца хочет, описывает, явно гордясь собой, производит впечатление препротивненькое – выбирала, выбирала – и выбрала. И, конечно, понятно, что она его увезла. Кстати, еще одна тема 60-х, которую не трогали, – бабы тамошние были посильнее и поярче мужиков.

И еще. Не помирюсь с этим никак. Про Рождественского говорили в конце его жизни, да и у меня осталось свое такое впечатление, что он фигура трагическая: все имел, все потерял, во всем разочаровался… Хотя что имел? Попал в струю, эдакий отличник, приличный, видимо, человек, верующий (не в бога, в коммунизм), с женой-танком, кстати… Но уж так часто Аксенов пишет, что он безупречен… А перевернула последнюю страницу и увидела, что издавал книжку зять Рождественского Д. Бирюков (российский журналист, медиамагнат, издатель), муж Кати (Рождественская, российский фотограф, главный редактор журнала «7 дней»), модного, извините за выражение, фотомастера. Вот и думай.

То, что одни персонажи под своими именами, а другие под псевдонимами – пижонство. И логики не вижу. Разгадала многих.

Пренебрежительно – о В. Высоцком и И. Бродском. Думаю, не по умыслу. Другое поколение – как старик и первогодка в армии.

Вообще все как-то легкомысленно и пустовато. Вот это самое «Настроение колебалось от романтизма до похабщины и обратно» – немного смущает. Интересно, что напишет критика?

Хотя несколько мест просто хороши. Например, такая формулировочка: «террор детерминировал протест». Или описание задуманного «Метрополя». Или предсмертная встреча с Рождественским.

Почему написано только это? 60–70-е. Потому что это была молодость и самая бойкая пора. Но как в мемуарах, с одной стороны, подняться над собой прежним, молодым и пошлым (молодость – всегда пошлость, не помню, кто сказал, но хорошо), а с другой стороны, не оторваться настолько, чтоб начать врать и мифологизировать…

12 декабря

Потащилась в театр. Думала поработать. Конечно, не получилось, потому что Аля заканчивала с наборщиком буклет, и ей нужен был компьютер. А потом пришел Гагик Карапетян с бывшей женой и дочерью, хотел показать им «Золотого теленка». Хорошо, что я была, а то бы они не попали. Застряли в пробке, опоздали на 15 минут. Пока девочки смотрели, мы болтали. Обо всем. И институт вспоминали, и недавнюю встречу однокурсников в «Эрмитаже», которая меня смутила очень.

14 декабря

Завещание

Нет, конечно, не настоящее завещание. Но хочется кое-что сказать детям, а где?

Не распродавайте театральные и классические книжки. А вдруг внуки будут любить театр? Не обязательно профессионально. Книжки-то многие уникальные, маленькими тиражами выпущены. Умным быть трудно, но лучше, чем дураком. Этот вообще как трава живет и умирает. От него и остается то самое тире между двумя датами. Слышь, Даша! Это в основном к тебе относится. Боюсь, что Сандрика понесет в сторону, а ты все-таки хоть как-то меня довоплотишь. Мне так кажется.

Не выбрасывайте мои статьи и не стирайте мои файлы. Авось это кому-то понадобится. Может, кто-нибудь когда-нибудь решит издать. Только не отдавайте, всей кучей, кому ни попадя. Не попадитесь на удочку. Все-таки мои статьи и записульки – это все, что от меня останется. Ну, может, еще цацки какие-нибудь. Я хоть еще поживу в них. Мне больше нечего вспоминать об этой просто промелькнувшей жизни, кроме моих статей, спектаклей, которые я видела, вашего рождения и вашего детства, которые я, слава богу, помню лучше, чем свою жизнь.

Не выбрасывайте фотографии, помните имена своих предков, рассказывайте своим детям их истории. Пусть они тоже знают их имена. От этого как-то надежнее жить. Печально, но надежно.

Не доверяйте театральным людям. Среди них много фальшивых и корыстных. Если захотите все-таки кому-то что-то отдать, сначала поймите, как он этим распорядится. Не продавайте мои мысли уродам. Они и так ими попользовались еще при моей жизни.

Ходите на могилы. Хоть иногда. Я делала это не всегда. И это было неправильно.

Любите друг друга. Вы – самые родные и близкие люди. Вы – поддержка друг другу. Вам больше не на кого надеяться. Вы должны быть даже ближе, чем мы с папой вам, чем вы своим женам и мужьям, а также детям. Так положено. Так нормально.

Познер. Встреча с Гришковцом.

Даже не сразу его узнала, потому что оператор грешит слишком крупным планом. Очень мятый, слишком небритый, уже одутловатый, глаза подзаплывшие. Надо отдать ему должное – выглядел искренне, не рисовался. Больше всего настаивал на своей отдельности и незнании ответов на главные вопросы жизни. Напирал на скромность своего таланта, но неотвратимую страсть делать то, что делает. Познер, злой и едкий избирательно, как и «тетеньки» из «Школы злословия», в данном случае – с большим пиететом общался. Расспрашивал подробно, дотошно, как бы составлял «рецепт от Гришковца». Но что странно – он так много лет казался умным и независимым, а сейчас кажется мелким и ангажированным. Говорит о своей стране, как об «этой» стране, и о «русской душе» (его любимый вопрос, который он задает почти каждому) – с легкой насмешкой, с пристройкой сверху. А может, я, наконец, прочувствовала то, о чем говорила мне Таня Аграненок 10 лет назад.

Вопрос мамы: «Познер же готовился к передаче? Он же не мог не прочесть твою статью о Гришковце? Она же была одной из первых, так аналитически и критически написанной!».

Ответ: Не читал. Потому что ее нет в интернете. А его «негры», собирающие материал – современные молодые ребята. Для них поднять жопу от стула – трудное занятие (сколько я таких уже встречала, которые даже интервью делали, не встречаясь с человеком, а изготовляя миксы перед компьютером). А то, чего нет в интернете, вообще не существует. Как для И. Виноградовой с «Театрального смотрителя», собирающей на одном сайте рецензии на премьеры. Собственно, это не значит – «собирать», это значит – валить в кучу то, что лежит в сети. Ее не волнует ни «объективная картина мира», ни полнота явления, ни спор, если он существует в реальности. На самом деле, она искажает эту самую картину мира. Мозаика!

Ну, а уж потом, признанные экспертами и получившие деньги на издание Давыдова, или Смелянский, или кто-нибудь еще, выпустят свою книгу, где подарят миру выводы и оценки, которые будут считаться правильными, основополагающими и направляющими, как идеология партии. Где ж тут демократия? Право иметь и высказать свое мнение, отличное, кстати, от их меньшинства? Так, как я, думают очень многие. Чем же это лучше СССР? В общем, то же самое. С тем отличием, что профессиональное общество тогда видело и отличало своих неформальных лидеров, а сейчас эта среда (и благодаря невежественным артистам молодым) сглотнет все, что ей предложат «эксперты», выбранные не по праву таланта и профессии, а потому, что оказались в нужном месте и в нужный час. Так сложилось и так потянулось. И так они и будут охранять свои места и иерархию до гроба.

Черт, опять отвлеклась на «любимое»!

Поразили, вернее, удивили два ответа Гришковца.

Слово «современный» он объяснил как «принимающий сегодняшний день». «Несовременные» – те, кто критикует это время. «Они выпали из времени». На вопрос «что такое счастье» он сказал – «когда ничего не хочется». Мама была в шоке: «Но это точка зрения либо обывателя, либо сытого человека!!!». Ну, в общем, да. Но он такой и есть – просто не противный, добрый, душою милый, как и его герои, которых, как он объясняет, большинство. Представитель того самого среднего класса, который народился в России. Хотя… не совсем. Я этот «класс» каждые выходные, субботу и воскресенье, вижу и наблюдаю. В большом количестве они приезжают в наш ресторан возле «Рамстора» и боулинг, и им все равно, что такое «русская душа». Вполне среднестатистические европейцы, обыватели, как везде. А Гришковец все-таки в чем-то несовременен, если говорит, что не смог в Кельне остаться мыть посуду, а захотел назад. «Писателем быть приятно». Нет, все-таки его читают не потому, что любят, а потому что это – часть нового джентльменского набора.

(Где-то через год услышала, что Гришковец выложил в сети свои произведения. Читай, – плати сколько хочешь. Не получил ничего. Был в шоке. Потом вернулся на форум, стал общаться с «читателями», и деньги посыпались. Значит, народу нужно общение, а не книжки.)

15 декабря

Берман и Жандарев. «На ночь глядя». Парфенов.

Тоже, в общем, часть гламура. Но за счет Бориного ума оба выглядят корректно. Если сравнивать вчерашнего гостя и сегодняшнего – два варианта провинциала, покорившего столицу. Леня изо всей силы хочет показаться столичным жителем и законодателем стиля и думает, что это у него получилось, поскольку Б. и Ж. не скупятся на комплименты. И трехдневную щетину в моду ввел он, и стендапы, и иронию, и хорошие костюмы – он, и съемки – по «месту преступления» (т. е. про Гоголя – обязательно в Италии). Но – Артем Троицкий всю жизнь и в советские времена небрит, Гордон – тоже довольно давно, и веришь, что они такие, потому что свободные, а этот – чтобы заметили. Все эти приемы – неоригинальные, просто их пустили к нам на экран с ним вместе, потому что вдруг стало можно. А главная фишка – Парфенов, вмонтированный в документальные кадры с Хрущевым и пр., – это впервые, кажется, проскочило в «Форесте Гампе» (фильм режиссёра Роберта Земекиса, по одноимённому роману Уинстона Грума (1986), вышел на экраны в 1994 году). Это просто денег стоит, вот и все.