Текст книги "О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 2. 2008–2011"

A. Бартошевич – председатель, как-то вдруг он превратился в старика. Стало заметнее, что он хочет хорошо, с комфортом дожить. И даже гордится тем, что поставил дело так, что сумеет – даже с большим комфортом. Живет с «чувством глубокого удовлетворения» по отношению к себе и с чувством «исполненного долга» по отношению к другим. А В. Дмитриевский вдруг поздравил меня со статьей и подарил мне две замечательные фотографии Антигоны – О. Волковой из спектакля Е. Шифферса (режиссер театра и кино, писатель, религиозный философ, 1934–1997). «Вдруг», потому что, в последние годы, еле кланялся, из-за Кати, (ее ко мне отношения). Я, в отличие от нее, ничего плохого ни ей не сделала, ни уж, тем более, ему. Когда-то он меня так уж благодарил за редактуру и публикацию своей статьи про Захарова (я много в нее вложила труда). Оказывается, В. Н. при Шифферсе был завлитом в театре, где все это происходило. Расспросить!!!

Бартошевич с жаром защищал 2 книжки – Л. Кириллину и «Мнемозину»

B. Иванова. Взяла, наконец, почитать.

* * *

ТВ-Первый канал. «Закрытый показ» А. Гордона. Фильм В. Гай Германики «Все умрут, а я останусь». Все выступающие – с очень конкретными, понятными, меркантильными соображениями.

16 января

Медленная работа. Кружится голова. Настроение никудышное. За окном – «город цвета окаменевшей водки», противно. Хочется только спать. Причем, днем. А ночью – страшенная бессонница.

17 января

Все то же, а вечером – «Медея» К. Гинкаса.

Я была с Людмилой Мироновной. Я ее что-то редко куда-нибудь вывожу, хотя она машет руками и говорит «и на том спасибо». Но сейчас не на все людей и возьмешь. Есть в театре уж такая «экзотика», что зачем им мучиться. Тут она смотрела очень внимательно.

18 января

В «Эрмитаже». Сочиняли программку к Эрдману, крутили и так, и так. Слушала трансляцию репетиции. Есть места трогательные, хочется побежать, заглянуть в зал. Есть опять визги-писки (что за любовь к какофонии?!), которые наводят на мысль о том, что я обслуживаю художественную самодеятельность.

* * *

ТВ-Культура. «Тем временем» А. Архангельского.

В гостях – М. Давыдова, К. Серебренников и А. Галибин. Историческое действо.

К. С. у нас уже везде сидит как эксперт всего, чего ни попросите. И, самое смешное, что вещает, как Будда. Очень любит учить. М. Д. объясняла всем, что жить театрам надо, как в Германии. «А то сидят старые режиссеры, как в своих вотчинах».

Галибин, известный киноартист и режиссер, продвигающий себя на московском рынке (не вылезает из телевизора, причем, все равно в каких передачах сидеть), смотрел на двух остальных с некоторым испугом. Наверное, понимал, что, если что, они его не пожалеют и с собой в гости не возьмут. Грустно делился тем, как ему трудно живется. Он такой передовой, что собирается сделать в репертуарном стационарном театре новую драму. (Ставка совсем неправильная и не потому, что так нельзя, а потому, что – делается не по велению души, а – поймать конъюнктуру.)

19 января

В «Эрмитаже». Опять радиотрансляция, двойственные впечатления, текучка. Алла больна, Семеновский трудится на себя, хотя обещал – и даже назначил! – встречу мне и Гуммелю по сайту. Я свою часть сделала. Он: «У меня так хорошо пошло, что я не хотел отрываться. Вы же это понимаете» – говорит Мише. Передо мной даже не извиняется. Иногда смотрит с вызовом: ну да, я такой, виноват, но я талантливый, и меня несет. Я тоже талантливая, я бы тоже хотела посидеть и поработать на себя, но грехи не пускают, и в театре есть кое-какие дела. А он смотрит на меня с удивлением и немного с презрением – от чего я в эти внутритеатральные дела вникаю? Он уже давно решил жить, сильно не заморачиваясь. С точки зрения себя, наверное, это правильно, но я так не умею. ТАК – мне совсем скучно получать зарплату. Он считает свою позицию позицией гордого и свободного человека, я – совсем наоборот. ТАК – надо периодически восстанавливать отношения с начальниками, немного хитрить и подлизываться. Вот уж на это мне времени, точно, жалко. Но почему, например, заместителю худрука не поговорить с худруком о том, как улучшить тот или иной спектакль? «Бесполезно! Я сто раз пробовал», – цитирует С. реплику Юры Усачева, с которым согласен. Но Юра, хотя и говорит «бесполезно», все равно колотится, как и я, «чтобы не было мучительно больно»… Я еще каждый день веду разговоры умные с Катюшей Варченко, думая, что она их перескажет Л., и, может быть, какой-то толк от этого будет. Это не интриганство, это попытка подмести в доме, поставить вещи на свои места, стереть с них пыль. Не могу видеть, как Мишино упрямство портит им же хорошо задуманное.

Немного пообщалась с Мишей-маленьким. Он милый мальчик, куда милее Оли, но, по-моему, природа и тут… вздохнула. В том смысле, что и в нем, и в сестре есть папины эгоизм и глухота к другим, но (в отличие от папы) – нет того обаяния, красноречия, изящества высказывания, легкости опереточной, водевильной, что есть у папы. Все как-то дозировано. Увы.

20 января

Тружусь над статьей про «Медею», а терпеливая Света Михайлова (журнал «Красота») ждет – пождет. Получается медленно, хотя и верно. Какая-то у меня перманентная усталость. И поддержка, как я понимаю, мне нужна моральная, потому что мучают меня проблемы: несовершенство текста, корявость слога, ощущение, что не хватает образования, которое уже не пополнить. И тоска – вижу этих бандитов и агрессоров, которые ворошат угли уже на пепелище, но ворошат. И я абсолютно уверена, что права.

* * *

Хибла Герзмава поет джаз. Музыкальный театра Станиславского и Немировича-Данченко.

Вот уж где было огромное удовольствие. Я ж не знала, что с нею еще и трио Крамера, моего любимого.

21 января

«Маскарад» Р. Туминаса.

Преимущества и недостатки копии перед оригиналом.

Достоинства и недостатки замысла.

Пианино играет само, девушку на аркане таскают, рыба из проруби высовывается. Штучки. Масса холостых выстрелов.

Самое слабое и, увы, непоправимое – неверно играют Нину и Звездича молодые актеры. Особенно Л. Бичевин. Должен был быть (судя, кстати, по литовскому оригиналу) мальчишка Лермонтов, а получился поручик Ржевский.

26 января

Статья в «Коммерсанте», вполне объективная, про судебные дела в МХТ. Смысл? Три заместителя Табакова сядут, а он в шоколаде. «Я же творческий человек, я занимался творчеством и ничего не знал». Другой бы человек в такой ситуации подал в отставку. Если ты не знал, что твои заместители крадут, ты плохой руководитель, особенно если все время гордо повторял, что умеешь жить при капитализме. Если ты знал все и отдал своих замов на растерзание, тоже – в отставку. Но О. П. будет сидеть на этой должности до скончания века. И никакие давыдовы и должанские камень в него не бросят.

27 января

14.00. Экспертный совет в институте. Последний. Решается судьба премий. Голосование тайное. По-моему, в прошлом году было «явное». Оно всегда лучше. Но им всем кажется, что «тайное» – свободнее. Неправда. Я поняла по глазам, что люди голосовали за «свои» книжки, книжки «своего» отдела, в которых сами участвовали. Но общий расклад меня в целом порадовал. Денежная премия, в общем, как рулетка, а остальные дипломы получили все талантливые книжки. Я лично с удовольствием проголосовала за Е. Вязову, «Англоманию в России». В финале Бартошевич уж так ее хвалил, а если бы я не выдвинула ее в первый раз (я одна!), никто бы и не заметил, никто меня тогда не поддержал; проголосовала за «Мейерхольда и Гнесина» Фельдмановской компании.

* * *

«Советник». Приходила М. Багдасарян (театральный критик, музыкальный обозреватель радиостанции «Эхо Москвы»), говорила всякие восторженные слова. Что-то грозилась сделать (поставить радиоспектакль) с Мишей одним, с Мишей другим. Маринка говорит пылко, кажется, искренне, потом ничего не делает. Как было со мной после статьи про МХТ. «Мечтала» пригласить меня на радио (уже не помню, то ли в качестве гостя, то ли даже что-то покрупнее сделать)… До сих пор мечтает.

28 января

Чеховский фестиваль начинается. Спектакли (основная масса) будут летом, а сейчас по чуть-чуть. В Доме Пашкова – сборище режиссеров со всего мира. Говорят о Чехове, а мы рассматриваем только что отреставрированный потолок и слушаем.

* * *

По дороге, на Пушке, чудный разговор с О. Фельдманом (ведущий научный сотрудник ГИИ). Много смеялись, он учил меня, как написать диссертацию за месяц (не больше!).

* * *

Покупаю журнал «Станиславский» для себя и Левитина. В магазине АРТ встречаю Любу Гостынскую. Узнаю, что Робик Стуруа, с которым утром целовались, ставит у Калягина «Бурю». Покупаю (сапожник без сапог!) наконец «Вопросы театра» с его – моим портретом. Люба заставляет подписать. Наконец-то он прочтет. Если не позвонит, вспомню Саломку Канчели (актриса тбилисского театра им. Ш. Руставели, 1921–1985), которая говорила, что «этот мальчик очень талантлив, но плохо воспитан». Надо попросить Таню Н. (Никольская, завлит театра) пустить меня на репетиции.

* * *

В театре пьем чай с М. З., я ему рассказываю новости. Православное радио зачем-то приезжает за интервью. М. З. в замечательном расположении духа, «поет». А я даже Филиппова уломала сказать несколько слов. Он мне напомнил Витю Гвоздицкого. Называет меня Натальей Юрьевной, почтительно и «преклонено» расшаркивается, настоящий дипломат… но временами это выглядит фальшиво.

«Советник». Невиданный аншлаг.

29 января

День рождения А. П. Чехова. Дашу тошнит от того, сколько раз об этом напоминают по ТВ. Меня тоже уже подташнивает. Писатель, ненавидевший пошлость, все время ею нагоняем. Вот несчастье!

* * *

Сектор. Обсуждают статью Шендеровой для сборника Рубинштейна – критика об МХТ 2000-х годов. Я решила вести себя так, как обычно ведет себя Хализева. Читала «под партой» книжку. Хорошую. Дневники Мура. Это замечательная терапия, очень помогает.

Шендерова говорит о своей работе. Говорит, что брала тексты, вышедшие в течение месяца. А журнальные? А. Ш. проговаривается: «Я старалась не подставлять коллег», т. е. «выбирала лучшее и отбрасывала неудачные рассуждения». (Кто-то разумно вопрошает: а не искажает ли это картину, исторично ли это?) И вообще наша современная критика оказалась гораздо лучше, чем мы о ней думаем. «Не ниже плинтуса, а очень даже профессионально» (А. Ш.)

Обсуждают текст Хализева и Львова, подружки, поэтому отдельные мелкие недочеты и крупные достижения. У нас все так… если хотят, чтобы было так. Львова отдельно замечает, что больше всего цитируется Давыдова: «Ну что ж, куда ж от этого деться? Это блестящие тексты». Вера, грозившая разгромить статью и кинувшаяся специально ее читать (о чем успела сказать мне вчера), конечно, не явилась. То, что передала через Иванова, звучало как мелкие замечания к крупной работе, вызывающей большое уважение.

Иванов что-то выдавливает из себя, что надо бы понять автору, как это сообразуется «с основной статьей раздела, написанной Натальей Юрьевной». Я, слава богу, не реагирую на это никак, но интересно, учла ли она мою статью о «Мольере» в «Труде», где многое было вразрез с массой. Уверена, что работа в целом тенденциозна (поэтому и не просила ее читать, берегу нервы), рада буду, если ошиблась. Тенденциозна уже потому, что у Аллы нет своего мнения (а раньше, мне казалось, было). Сегодня оно «колеблется» вместе с «общественным». Есть в ней (я это ощущаю) – как и у Славы, как и у Хализевой – чувство подобострастия к сильным мира сего (театрального), готовность подчиняться и служить тем, кто лучше… нет, выше и признанней. Достоинства в них всех мало.

* * *

17.00. Демин прислал sms «в 13.00 ушел Авшаров». Я даже не сразу понимаю, охаю.

* * *

В «Эрмитаже». «Капнист». Зашла, как всегда на последние 10 минут, на вальс Павла и разговор его с Капнистом. «В России правду-мать всегда должно быть можно отыскать». Реакция зала всегда одинакова в одних и тех же местах. Трогательный А. Шулин. Е. Кулаков опять перекрикивает, но тоже трогает. И вылитый Павел. Надо бы отправить его «лечить» голос.

* * *

Церемония награждения «Золотого Орла».

«Абзац концу», как сказали бы Левитин и Ким. Почти все основные премии, мягко говоря, удивляют. Особенно главный фильм – «Стиляги».

30 января

Канал «Культура». «Дама с собачкой» К. Гинкаса.

31 января

День Института.

Я как всегда – самого интересного не увидела, и банкет не попробовала. Я удрала в театр. Ко мне обещала прийти Галя Коваленко (искусствовед СПбГАТИ).

В общем, лицезрела только «торжественную часть» (если вдуматься, такое нелепое название). Есть несколько любопытных наблюдений.

Вале Ряполовой вручили какую-то важную благодарность (мэра? города? президента? не важно). Видимо, с юбилеем? Главное, что она была очаровательна! Надела черные лодочки – замечательные, красивую юбку, кофту, не колом стоящую, а талию обтягивающую. Оказалось, что талия есть! Глазки накрасила. В общем, не понимаю, что уж так редко баловать себя?

Бартошевич, как председатель жюри, вручавший всё, мужчинам жал руку, женщин целовал, а мужчины, забирая цветы у Лены Струтинской, целовали ее в щеку. После чего конкурсанты молча лезли на свое место. Ну, такой получился ритуал. «Растроганный» Иванов (получая премию за «Мнемозину») «не совладал с чувствами», облапил своего кумира и поцеловал куда-то в ухо или в шею, он выше Бартошевича на голову. У Лены забрал цветы, даже не глядя на нее. А потом, развернувшись к залу и прижав руки к груди, сказал речь (свою нобелевскую): спасибо за оказанное доверие, за справедливое судейство, спасибо институту, что он есть.

Галя Коваленко пришла в театр на «Капниста». Не зря я страдала (в смысле осталась без банкета, голодная). Она всегда очень мила. И ко мне мила. Может, потому что мне приятно слышать, что «вас, одну из немногих, я всегда читаю с любопытством». «Капнист» ей, по-моему, показался. Я одарила ее буклетом и «Таировым». Она ушла удовлетворенная.

2 февраля

С утра за кофием – Серебренников (передача на ТВ «В главной роли у Ю. Макарова») с Макаровым. Прессинг и бесстыдство. Первая атака в РГ, где была опубликована статья «В поисках сложного человека», захлебнулась, так они предприняли вторую попытку, опять давят. Абсолютно большевистская пропаганда. Вспомнила знаменитую ленинскую статью «Партийная организация и партийная литература». Тик в тик.

Да! Макаров к передаче подготовился, все приговаривал «между нами физиками говоря» и кидал какие-то физические термины. Серебренников НИ РАЗУ не поддержал этот разговор. Не удивлюсь, если физический факультет был фишкой в его биографии. Может, он там работал руководителем театрального самодеятельного кружка? Хлестаковщина редкая. Интересно, чем кончится. Иногда хочется плюнуть и молча понаблюдать. А потом думаю: ну нельзя же это терпеть! Надо писать, спорить, доказывать… остановить этих глупых и невежественных деятелей. Кому надо? Надо ли это уже кому-то? Как говорит Левитин – со слов Фокина, и они оба правы, наверное: «Нам дадут дожить. И всё».

После этого открываю Сандрикин журнал GQ и нападаю сначала на интервью Эрнста огромное, потом на Парфенова, а потом и на Серебренникова. (Надо бы мне продолжить статью свою давнюю «До свидания, мальчики!») При этом Эрнст, в дорогом костюме, с непотребно пошлым лицом – руководитель, идеолог Первого канала! – сфотографирован, делающим неприличный жест. А Серебренников назван… выдающимся режиссером. Приехали.

12.00. Похороны Авшарова. Все еще слабо верится. Самое замечательное – народу море. За углом в киоске за цветами – очередь, и в очереди все свои: В. Семеновский, Д. Г. Ливнев, М. Кнушевицкая, А. Сажин, целуемся с Р. Овчинниковым, много студентов со знакомыми лицами. На дворе холодно, везти цветы издалека, от дома, наверняка, не довезти. Бегу к Театру Сатиры, и какая-то продавщица под колоннадой Зала Чайковского хватает меня за руку и недоуменно спрашивает: «Кого хоронят-то?!»

Гроб стоит в первом же фойе, что неудобно, потому что народу некуда растечься, вновь приходящие напирают сзади, а поместиться всем, кто пришел попрощаться, некуда. Курят у входа. Конечно, надо было бы ставить гроб на сцену, но А. Ширвиндт, видимо, не ожидал такого «аншлага». Говорит он трогательно, и голос дрожит. Говорит В. Этуш, Авшаров учился у него на том самом единственном его курсе. Говорит, что знал его всю жизнь – от первого курса и «до этого погоста», последние слова тихо, но почти выкрикивает фальцетом, жалостно.

3 февраля

12.00. Прогон спектакля «Кто автор этого безобразия?» Н. Эрдмана (русский советский драматург, поэт, киносценарист, 1900–1970). Смотрю первый раз. Иду с ужасом, потому что ни минуты не верила, что это может получиться.

* * *

«Триумф на Триумфальной» Театра Сатиры.

Кой черт понес меня на ту галеру?! Любовь к театру, конечно, безграничная. Все равно хотела посмотреть это юбилейное «шоу» А. Ширвиндта. А тут Левитин собрался («Неудобно, Шура был у меня уже три раза, а я обещаю и не прихожу, обещаю и не прихожу, придется идти»), и я сдуру ляпнула: «А возьмите меня с собой». Мне всегда приятно, когда меня ведут в театр, а не когда я кого-нибудь или саму себя туда устраиваю. «Баришней», как говорил Витя, себя чувствую, которую «гуляют и танцуют». Такое редкое чувство.

А спектакль – беда. Настоящая.

5 февраля

Сажусь на маршрутку у дома, и каждое утро смотрю на афишу Славы Полунина, его безразмерного «Сноу-шоу». Сначала оно шло до 31 января, потом до 2 февраля, теперь все афиши исправили до 7 февраля. Вот интересно. Он говорил мне когда-то, что в феврале никогда не работает, потому что ездит в Венецию на карнавал. Карнавал начинается 6-го. Это что значит? Что он не будет играть в последнем спектакле? Или что он изменил и этой привычке своего когда-то свободного житья? Что поделаешь, большая семья, ее надо кормить, и хорошо кормить. Был гений, стал – деляга. И на этот раз мне придется дописать свою статью.

Сектор.

Не начинаем долго, ждем начальство. Потом уже почти приступаем к обсуждению Шварца Ленки Стрельцовой, как Люда Старикова просит слова и с волнением поздравляет всех с премиями Иванову и Корндорф (нас с дипломами «Вопросам театра» два года подряд не поздравляли никак, даже в частном порядке). Когда знаешь, как это происходит (а я теперь знаю, побывавши в жюри), смешно говорить об этом с каким бы то ни было пафосом. Как и на всех фестивалях – случайность, стечение обстоятельств, расклад, фишка так легла и т. д. Но ни Славе, ни Ане не хватает чувства юмора, чтобы отнестись к этому с определенной долей скепсиса. Самовлюбленность и некритичное отношение к себе, неправильное определение своего масштаба, мне кажется, для человека вообще – ошибка. Для ученого – беда. Поэтому никто и не знает доктора наук В. Иванова, Л. Старикову, В. Гудкову. Вернее, в узких кругах, знают, но в театральных – ни веса, ни уважения. Как было, скажем, с Рудницким, Аникстом, Бачелис. Хотя… и времена другие. Я когда сказала, что среди знаменитых на всю страну критиков Н. Крымова – последняя, как в воду смотрела. Соловьева, из того же поколения… Но – не так театр любит.

Обсуждаем Ленку. Слава Богу, не я! Трудно представить себе двух таких не подходящих друг другу человек – автора и ее героя. Из обсуждающих – Н. Звенигородская, как всегда, не пришла, но «любезно прислала отзыв». Отзыв сверх дипломатичный и аккуратный. Понятно, что не понравилось, но Наташа, действительно, потрясающе умеет писать отзывы. Этикет и нейтралитет, в отличие от Иванова, она соблюдает.

Помню, год назад Ленка мне говорила с сочувствием (имея в виду и Веру, и Таню, и Инночку), что понимает, как с ними трудно, «они же уже ничего не могут написать!». Когда я сейчас слушаю – и особенно читаю ее саму, мне кажется, что и она уже ничего не может. Может нарыть материал, иногда очень интересный. Но не может его организовать, отобрать и выстроить, сформулировать главное, дать тексту и мысль и развитие. Максимум по одному тезису на одну главу, и дальше сплошные повторы по словам. Я имею право это сказать, во-первых, потому что всегда хорошо к ней относилась, а во-вторых, потому что мысль о том, что не только дурные дела, но и возраст отбирает талант, страшно мучит меня саму.

Что касается Ленки (Стрельцовой), то мне стало казаться, что Витя (Березкин, муж) на нее плохо влияет. Их тексты стали похожи: материал набросан-накидан, логика хромает. Березкин передал ей свою напористость, но и свое самомнение, обидчивость и ложно понятую гордость. Нельзя дрожать над каждой буквой, тем более им, чьи фразы очень далеки от совершенства.

Прогон Эрдмана под замену. Вчера М. З. грозно, но недальновидно сказал, что если «они провалятся», то 6-го будет еще один прогон. Сегодня никто не провалился. И был даже успех, похожий на успех «Капниста»: неожиданный, чистосердечный, какой-то растерянный и радостный и для меня и для всех. Оказалось ЭТО – смешно.

6 февраля

«Триптих» П. Фоменко.

Чтобы понять, что это такое и зачем, надо досмотреть до конца. Трудно, потому что ни развития, ни кульминации в спектакле нет. Прием первого акта – «Графа Нулина» – разыгрывать каждое слово, как любили делать его студенты всегда, до умиления и сладости, – скучен и несимпатичен. Вообще весь спектакль П. Н. показывает «картинки» и картины. Одна из них Рубенса, с голой Цирцеей в центре, сначала висит вместо задника, а потом ее переворачивают вверх ногами. А Фома, будто говорит: вот так? А если так? А еще можно так? А вот так – не хотите? Не хочу!!! Даже и сейчас при воспоминании об этом «удовольствии» у меня начинается аллергический кашель, а на спектакле люди рядом, наверное, готовы были меня убить.

Такое впечатление, особенно во 2 и 3 акте, (когда вместо задника мы видим перспективу мраморного фойе театра, почти что знаменитые ступени Апиа), что Фоменко ставит не Пушкина, а Данте, и сам режиссер, как «демон, дух изгнанья» Лермонтова, летит над землей и проклинает все, что увидит. Это такое высказывание мизантропа, доктора Серебрякова. Вот вам деревенски простодушная и пошловатенькая любовь в «Нулине». Все потопить! А вот вам страсть Лауры, за которую можно убить. А вот в 3 акте («Фаусте») почти босховские картины уродства. Полотна, струящиеся как волны и серебрящиеся, заимствованы у Каменьковича, резкие звуки и смех – у Левитина, некие видения ада – в принципе у Васильева. Но в целом – анемично, не заразительно, не энергоемко, про то, что мир живет, и будет жить и радоваться, а хочется его ненавидеть и потопить к чертовой матери.

 
Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец.
Живу печальный, одинокий,
И жду: придет ли мой конец?
Так поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один – на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист!..
 

Вот, собственно, все, что имеется в этом пушкинском стихотворении, у Фоменко и играется.

Какое-то ленивое, академичное мастерство актеров. Красиво, но… некрасиво. И К. Пирогов (я этого мальчика приметила еще на 3 курсе, когда он играл в Фолкнере Женовача, «Шум и ярость»), увы, не В. Высоцкий и не О. Даль, чтобы держать наше внимание в роли Пушкина, Дон Гуана и Фауста. Хотя, если Пушкин тут мало отличается от кудрявого Дениса Давыдова в исподнем, то и Пирогов может замещать Высоцкого. Ну, не могу избавиться (именно в спектаклях П. Н.) от ощущения, что передо мной состарившиеся дети. Будто «Сказку о потерянном времени» смотрю.

7 февраля

Эрдман. Премьера.

9 февраля

40 дней Марины Зайонц.

* * *

Целый день редактирую беседу с Гинкасом по поводу «Медеи». Хочу и ее, и свою рецензию опубликовать в ВТ.

* * *

Дом Актера. Вечер И. П. Карташевой. Делал, естественно, Пашка, дружочек И. П. Ей 88 лет, а она выходит на сцену, и можно, не отрываясь, ею любоваться. Вот бы нам всем так. Я собой уже даже сейчас не могу любоваться. Сила воли не та.

10 февраля

В. М. Зельдину исполнилось 95 лет. Непостижимо. Я написала текст в «Красоту», дала кусок из книжки Любе Лебединой (газета «Труд»), хотя меня никто об этом не просил. Могу считать, что поздравила старика и совесть моя чиста. Она всегда и давно чиста, хотя бы потому, что книжка наша с ним выдержала 6 тиражей. Теперь вот к юбилею печатают 7-й. Спасибо мне давно не говорят. В. М. всегда ласков со мной при встрече, но помнить меня всегда не обязан, память не резиновая. Веточка, правда, могла бы позвонить, уж она-то понимает, что я для него сделала. Но Веточка у нас очень «гордая» и чуть-чуть неблагодарная. Она не позвонила, даже когда я написала про «Дядюшкин сон». Но тут надо быть именно, как В. М., – выше, проще, спокойнее, равнодушнее. Либо не делай, либо не жди…

Пыталась сегодня поздравить В. М., но Вета не дала слова сказать. Объявила, что билеты будут меня ждать на левом контроле, и все. С другой-то стороны, что уж такого оригинального я могла бы ему сказать?

* * *

Были с Людмилой Мироновной в ЦИМе. В день рождения Мейерхольда показывали фильм А. Хржановского «Полторы комнаты». Рада, что пошла, хотя в результате не считаю, в отличие от Иры Шимбаревич, что фильм гениальный. Гениален замысел – предположить, каким могло быть «сентиментальное путешествие на родину» (это второе заглавие фильма) И. Бродского. Но исполнение (и режиссерское, и, например, Алисы Фрейндлих, которая играет Осину маму, уж слишком красуясь) оставляет желать… Замечательно, мне кажется, играет С. Юрский, который мне редко нравится. Тут он очень сдержан, не напоказ, очень смешной, очень еврейский и очень драматичный папа Бродский. Гениально, по-моему, играет Гриша Дитятковский. Во-первых, и похож, и не похож. Идет по грани и поддерживает ощущение морока, мистики. Во-вторых, текста у него почти нет или он пустяковый, а глаза выражают слишком много, актер бы так не сыграл. Гриша очень умный в этой роли. Скажем, Артем Смола, изображающий молодого Бродского, куда проще, играет обалдуя и молодого коня, который водит каждый день в дом новую девушку. А Гриша ухватил много – и гениальность, но и сиротство, и советскость, и местечковость, и жалкость нью-йоркской диаспоры, в общем, весь комплекс.

13 февраля

Звонил Поюровский. Сообщил, что умерла О. С. Дзюбинская (старейший сотрудник журнала «Театр», вела отдел Драматургии).

* * *

Хотела пойти сегодня на Крымова, на «Тарарабумбию», но сил нет. Пытаюсь работать. Все идет так медленно. Редактирую Каму, редактирую Колязина (взялась за него из-за денег, а теперь, конечно, жалею, хотя работа несложная), пытаюсь скинуть статью про МХТ для Рубинштейна (старый должок), пытаюсь писать про Мура… Все выходит черепашьими шагами, не радует, не кончается. Отчего?

Теперь я могу сформулировать.

ЭТО приходит после 50-ти, когда перестаешь чувствовать радость. Ее нет! Хотя поводов достаточно. Вкус притупляется. Уныние приходит. Жизнь выглядит сплошным преодолением рутины и трудностей. А с юности помнишь: ЖИЗНЬ – это радость.

14 февраля

«Танцы с учителем». Юбилей В. М. Зельдина.

Все это действо (спектакль + торжественная часть) продолжалось до 12 ночи. А потом еще был банкет, на который, уж не знаю, кто остался. Хотя знаю, Вера (Максимова) и Маша (Седых). Я устала дико, мама устала и все ахала, как же это поздравители не жалеют старика. Он отыграл спектакль, а потом еще часа 3 принимал гостей, стоя на сцене. Почти все, за небольшим исключением, были многословны. Себя показывали, а не старика радовали. А. Авдеев, сухой и блеклый, унылый министр сказал что-то в высшей степени дипломатичное и мало запоминающееся. Ю. Лужков, как всегда, пел и читал стихи «своего» сочинения. Хорош был Большой театр (просто блестяще станцевали танец чиновников из васильевской «Анюты»), лаконичен Малый (Ю. Соломин прочел стишок к случаю, Э. Быстрицкая, прекрасно выглядит, ахнула и поцеловала). Табаков, подарив ценный знак-чайку, сказал, в крайнем случае, на коронку хватит (5 лет назад он то же самое говорил про дорогой оклад подаренной иконы). Невольно еще больше зауважаешь Зельдина: живой, доброжелательный, естественный. Хорошо поздравил Дом актера, остроумен был В. Этуш. Изящно выступил Д. Певцов, спел «Балерину» Вертинского. Как-то легко и с удовольствием выскочили вдруг Машков с Ярмольником с куклами Дон Кихота и Санчо Пансы – захотелось. По-моему, Зельдин в этом месте оживился. Вели это все – О. Богданова и Федя Чеханков. Федя – как-то весомо, со знанием дела, а Богданова, с невероятным пафосом.

Сам спектакль – чудовищный! И. Фридберг, написавший пьесу, которую и пьесой-то не назовешь, оказался феерически бездарен. Плюс амбиции, что и 30 лет назад… Ладно, сюжет банален, но реплики, претендующие на афористичность, топорны так, что оторопь берет. В лучших традициях фальшивого советского «застоя». Режиссура – разводка. Из главных «фишек» Гусмана (режиссер спектакля): перед спектаклем показывают нон-стоп «Учителя танцев», так, чтобы к началу спектакля на экране появился титр «Конец фильма». Вместо декорации на сцене стоит фасад Театра Армии (практично, потом можно использовать на любом другом юбилее). Доволен Гусман был собой невероятно, гордо ходил по залу, громко привлекал к себе внимание. Как же им не стыдно перед стариком! Тот, в свои 95, готов выходить на сцену – рад выходить. Так почему же в ЭТОМ? Потому что за советское время он привык ЕГО играть в военном театре?!

15 февраля

Звонил Федя. Обсудили вчерашнее. Естественно, сошлись во мнениях. Он сказал, что оба, и он, и Зельдин, отсыпаются.

16 февраля

Пыталась попасть на похороны Дзюбы (Дзюбинская), не получилось. Саша Вислов мне звонил в 16.30, что они только выехали из церкви после отпевания. А на меня уже насели в театре: кому характеристики для вступления в СТД, Мише – документы для премии «Таирова», какие-то пьесы распечатывать (Масленников приступает к репетициям), кого-то опять куда-то звать. Потом явился Семеновский, изображал бурную деятельность и грубо подлизывался, чего я страшно не люблю. Он после Нового года, по-моему, всего раза 3 был в театре, Миша называет это – «его Болдинская осень», а мне очень трудно – «полоскают» мозги мне одной, раньше Валера брал хоть часть этого «полоскания» на себя. Плюс есть вещи, которые должен решать и делать он, а приходится мне, потому что этого никто не делает. В общем, чего говорить, хорошо устроился. При этом иногда самодовольно хвастается, что пьесу пишет и счастлив – работает для души. Может, я просто ревную? У меня «для души» не хватает времени, вот я и злюсь, считая, что не хватает по его вине. Ну, отчасти.

17 февраля

Эрдман.

Зал был полон, было много молодых зрителей, из гостей – Паша Подкладов (ему, судя по письму, не понравилось), И. Барметова и Д. Фридман (они надменны, не здороваются ни с кем, кроме Миши). Фридман, как автор книги об Эрдмане, мягко говоря, удивлен, что его не позвали консультантом. Аля и Коля Шейко (он, как видит меня, надевает страдательную маску): «Ну, как же мне сделать так, чтобы Вы пришли на Витину выставку?!» Во-первых – уговорить работать Семеновского, а во-вторых, не приставать. Не могу строем и из-под палки.