Текст книги "Прелестник"

12. Мадлен и другие

Вечером 14 апреля герцог де Сен-Шели пришел в дом, куда, казалось, и забыл дорогу. Служанка, увидев его, чуть не подпрыгнула от радости и бросилась к хозяйке сообщить.

Очаровательная блондинка не заставила себя долго ждать. Мадлен, давнишняя подруга, вышла с тихой и благодарной улыбкой.

– Здравствуй, милая, – трепетно проговорил герцог и, устремившись к ней, поцеловал в щеку и незамедлительно извлек из-за пазухи алую бархатистую розу.

– А я все думала: придете вы или нет, – нежно ответила Мадлен, принимая подарок. – Последний раз мы виделись ровно год назад.

– Ай-ай-ай, неужели прошел год? – лукаво улыбнулся он.

– Да, друг мой, и я боялась, что уже не увижу вас.

– Не так грустно, дорогая, – он ласково потрепал ее за щеку. – Я ничего не забыл.

– И я, герцог. Я ждала вас и велела накрыть стол к ужину на двоих. Пойдемте…

Они уединились в хорошо знакомой уютной комнатке и ужинали при свечах в полусумраке. Мадлен все не могла наглядеться на своего гостя, воспоминания вставали у нее комом в горле, а глаза начинали блестеть от слез.

Это давняя история. В семьдесят седьмом году, именно вечером 14 апреля, накануне своего дня рождения, Луи шел по этой самой улице, возвращаясь домой с веселой прогулки. И вдруг буквально с неба падает горшок с розовым кустом. Еще немного, и горшок несомненно разбился бы о его голову, но… этого бы никак не произошло. Юноша, разумеется, прыгнул в сторону и задрал голову, чтобы посмотреть, что там такое, потому что ему показалось, что он слышал женский возглас как раз в тот момент, когда горшок с цветком разбился. И верно, Луи увидел в окне второго этажа привлекательную молодую девушку. Она принялась смущенно извиняться и любезно пригласила молодого человека в дом. Луи тут же растаял и забыл о том, что хотел поругаться, а поскольку девушка ему понравилась, он не отказал себе в удовольствии зайти и познакомиться.

Они быстро разговорились и весело проводили время. Девица вела себя пристойно, и у юноши не возникло на ее счет никаких подозрений. Он невольно обмолвился, что завтра у него день рождения, а Мадлен тут же спросила:

– Сколько же вам исполнится?

– Пятнадцать, – с гордостью заявил юноша.

Мадлен, которой было семнадцать, не удержалась от смеха, но ей удалось не обидеть этим кавалера.

Так, слово за слово, они болтали, что-то пили и немного ели, а потом каким-то естественным путем оказались в постели.

Луи ушел от новой знакомой в неведении насчет ее репутации. Это потом, от кого-то из старших, он узнал, что Мадлен – куртизанка. Юноша немного огорчился, но девица произвела на него столь благоприятное впечатление, что он решил ее не забывать. С тех пор, независимо от обстоятельств, Луи каждый год накануне своего дня рождения заявлялся к Мадлен и непременно приносил алую розу, как та, первая.

Конечно, сейчас он понимал, что цветочный горшок был сброшен намеренно, что Мадлен приняла его за неопытного юнца и завлекла к себе с дальним расчетом. Но ей пришлось признать, что Луи попал в ее руки вполне искушенным и способным искушать.

Что же было потом? А потом Луи наведывался к ней частенько, тратил на нее немалые деньги с присущей ему щедростью. Мадлен прикипела к нему сердцем. Для нее он стал больше чем денежный клиент. Луи выкупил для нее дом и подарил. Когда же семейная жизнь не заладилась и не было никакого утешения, он приходил чуть не каждый день, и Мадлен стала ему, по сути, негласной женой. Так продолжалось года три, но затем герцог приостыл и появлялся все реже: через пару недель, через месяц, через полгода… а она ждала его. Он вовсе не изменил к ней своего теплого и признательного отношения, но отдалился, продолжая заботиться о том, чтобы она ни в чем не нуждалась. А Мадлен… что она могла поделать? Она, разумеется, была в курсе его дел и сейчас прекрасно знала, что Луи потерял свою любовницу. Мадлен грустно улыбалась – и ни слова в упрек.

– Я негодяй, Мадлен, ведь правда? – шутя, спросил он, взяв ее за руку.

– Вы лучше всех, – ответила она серьезно.

– Лучше, – повторил он, – если бы я умел ценить тебя, как должно… я знаю, ты не поверишь мне, но все же ты – самая замечательная женщина на свете.

Мадлен засмеялась и согласилась:

– Да, я замечательная. Но мне так хочется говорить о вас. О себе-то мне и нечего рассказать, а вот вы… Ах!.. – Это произошло, когда Мадлен увидела свежий шрам на шее. Галстук скрывал его, но, когда Луи избавился от лишней одежды, все открылось.

– Углядела-таки.

– Вас на дуэли ранили? – взволнованно спросила Мадлен.

– Можно и так сказать, какая разница? – непринужденно ответил герцог.

– Я рада, что вы живы.

– И я рад.

– Вы не бережете себя, – заметила Мадлен. – Я знаю, что не бережете. Вам не в первый раз достается. Я думаю даже, что это не дуэль, но если не хотите, не говорите, я же понимаю…

– Такая уж служба у меня, – он остановил на ней затаенный взгляд, нежно произнес: – а ты похорошела.

– Кажется вам, – отмахнулась она.

– Ну что ты, у меня глаз острый на женскую красоту. Скажи мне, Мадлен, а я сильно за год изменился? Ты все смотришь, смотришь…

– Нет, сударь, почти не изменились, – она улыбнулась.

– Не может быть, – не согласился он.

– Значит, я ошибаюсь. Забыла.

– Ты сердишься на меня, да? – не унимался герцог.

– Бог мой, за что?

– За то, что не прихожу.

– Видно, так надо.

Луи пристроился возле нее на софе и обнял за плечи одной рукой, а другой завладел ее кистью.

– Скажи мне, радость моя, скажи, что ты думаешь. Ты такая тихая сегодня.

– Что же вы хотите услышать?

– Чего ты хочешь, что могу я для тебя сделать, мой милый друг. Ты можешь смело просить меня, – он смотрел ей в глаза и ждал.

Мадлен вовсе не желала теперь говорить: она так долго ждала его прихода, еще и неизвестно, когда он снова появится. Нет, она решительно не хочет говорить. Тихо обняла и припала к его губам. Луи меньше всего был настроен отказать себе в удовольствии.

Разговор все-таки состоялся, но уже утром. Мадлен знала, что должна заговорить о своих печалях и тревогах, пока есть случай. Как ни сладостно провели они время, на будущее нет никакой надежды: Луи ускользает из рук.

Она не знала только, как лучше заговорить и с чего начать. Луи еще не торопился уходить. Он расслабился на софе полуодетый и блаженствовал.

– Как хорошо здесь, – вздохнул он, – я давно так не отдыхал. Иди ко мне и расскажи что-нибудь.

Мадлен прильнула к нему и заговорила тихо-тихо:

– Луи, помните, вечером вы спрашивали меня, что я думаю… (Он кивнул.) Так вот, скажите мне, зачем вы все шлете и шлете мне деньги, а сами не бываете?

Он сосредоточился, недоуменно ответил:

– Я же обещал, что не брошу тебя, Мадлен. Обещал или нет?

– Обещали, – подтвердила она без радости. – Но обещание ваше дано очень давно. Незачем его держать.

– Как это незачем? – не понял герцог.

– Я чувствую себя обязанной.

Луи приподнялся и сел, с интересом взглянул на подругу.

– Что это с тобой, Мадлен? Тебе нужен любовник? Что же, если у тебя кто-то есть… я же не знаю?

– Нет, сударь. Как вы можете говорить такое? Неужели бы я осмелилась принимать ваши деньги…

– Это другой вопрос.

– Луи, скажите мне откровенно: я вам больше не нужна? – вдруг с горечью спросила она, не сводя с него своих затуманенных глаз.

Он ответил, немного подумав:

– Я не хочу тебя потерять, Мадлен, но я не в праве и удерживать, ведь не могу ничего пообещать.

Она была похожа на прекрасный поникший цветок, и Луи был не в силах это видеть. Он порывисто ее обнял и принялся утешать:

– Ну что ты, милая? Так не нужно. Все же прекрасно. Скажи, чего бы ты хотела, а? Я все сделаю, вот увидишь.

Мадлен не удержалась от улыбки и спокойно заговорила:

– Вам не понять меня, Луи. Для этого нужно побывать в моей шкуре. Я все думаю о будущем и не вижу ничего утешительного. Кто я? Что я? Мне двадцать шесть – и я одна. Раньше и не думала, а сейчас мне страшно. Достойна ли я хоть какого-то утешения? Как вы думаете?

– Безусловно, – охотно отозвался герцог, – ты достойна лучшего.

– Я знаю, что не выйду замуж. Но не важно. Ведь для того, чтобы родить, не обязательно выйти замуж. Разве нет?

– Быть может, – согласился он.

Мадлен открыто посмотрела ему в лицо и решительно произнесла:

– Я хочу родить ребенка, пока есть время. Что вы об этом думаете?

Луи неопределенно пожал плечами:

– Это естественное желание, что тут сказать?

– Так вы не видите в этом ничего предосудительного?

– Нет, конечно.

Мадлен загадочно улыбнулась и, очень волнуясь, проговорила:

– О, Луи, вы так великодушны. Я хочу, чтобы вы были отцом моего ребенка…

– Что?! – оторопел герцог, и его лицо сделалось неприступным. Мадлен испугалась.

– Но вы же сами только что сказали, – пролепетала она.

– Да, сказал, – он еле сдерживался, – но я вовсе не собирался участвовать в подобных проектах.

– Почему? – бессмысленно вопросила она.

– Мадлен, ты же не дитя. Не заставляй меня думать, что ты сошла с ума. Какой ребенок?! И почему я?

– Не думайте, что дело в ваших деньгах. Я ничего не прошу у вас и не попрошу, клянусь. Но для меня было бы счастьем иметь ребенка от вас, именно от вас.

– Ты говоришь ерунду, – резко отвечал герцог. – Это полное безумие.

– Вы так говорите, будто у вас нет внебрачных детей, – обиделась она.

– Во-первых, я их не планировал, дорогая моя, а во-вторых, скажи на милость, какое будущее у твоего ребенка? Что ты ему скажешь о себе? Кто примет его? Даже лакейские дети будут тыкать в него пальцем, потому что его мать…

– Хотите сказать – шлюха, так ведь? – продолжила она.

– Мадлен, ты должна понимать, – смягчился он. – Это не зависит уже от тебя. Я всегда хорошо относился к тебе, и мне ничто не помешает считать тебя прекрасной подругой, но только не говори о детях. Это невозможно.

– А говорили, что готовы все для меня сделать, – упрекнула она.

– Все, кроме глупости.

Мадлен умолкла. Она уже пожалела, что открыла свое сердце герцогу. Как стыдно!

Луи, храня сосредоточенное молчание, натягивал на себя весту. Мадлен терпеливо наблюдала его сборы.

– Уходите? – наконец спросила она, когда герцог был совершенно готов.

– Да, мне пора, я уже задержался, – ответил он буднично, словно и не было никакого разговора.

Мадлен оказалась перед ним, заглянула в лицо и робко спросила:

– Вы больше не придете?

– Мадлен, дорогая, не знаю, что нашло на тебя. Прежде я ничего такого не замечал за тобой.

– Но вы… придете? – настаивала она.

Луи шумно вздохнул.

– Все может быть. Я не знаю, что будет через пять минут, а ты спрашиваешь… и вот что: забудь эту бредовую идею завести ребенка. Я советую как друг, слышишь?

Она посмотрела на него невидящими глазами и безнадежно проговорила:

– Вы ничего не поняли, сударь.

– До свидания, Мадлен, – отозвался Луи, тепло обнял ее, поцеловал как хозяин и ушел.

Мадлен не плакала, хотя сердце ее защемило от тоски: «Он больше не вернется», – стучало оно. А он и не думал об этом.

Луи перестал понимать все, что с ним происходит, перестал понимать с того дня, когда услышал отказ Мари. Земля уходит из-под ног. Гадкое ощущение. Он привык к определенности. Он всегда знал, что делает и зачем. Теперь просто плыл по течению. У Луи не возникало желания мстить: для него это было примитивно и низко, а потому, проиграв сражение виконту, он перестал интересоваться всем, что связано с другом и бывшей возлюбленной. Искать утешений? Но достойны ли все развлечения и женщины любимой? А тут еще Мадлен учудила.

По вечерам герцог вновь пропадал в кабаках и заявлялся домой пьяным, стараясь не попадаться на глаза матери. Но она все знала и пока молчала. И Анна, и Элен побоялись наброситься на него с упреками и лишь ждали, что меланхолия сама собой пройдет, а нет – так уж пусть удобный случай представится.

В эти-то дни герцог «заметил» Сесиль. Год назад, когда она пришла на службу к графине, Луи подбивал клинья к новенькой камеристке, но недовольство Элен и появление Мари заставили его изменить планы, хотя Сесиль, кажется, и не избегала хозяина, оказывающего ей недвусмысленное внимание, которое проявлялось в мимолетных, но волнующих поцелуях да объятиях украдкой.

И вот, наконец, герцог вновь стал поглядывать на молоденькую служанку. А Сесиль кокетничала перед ним: то цветочек к платью приколет, то волосы как-нибудь заплетет; улыбается.

Случай представился неожиданно. Как-то поздним вечером Луи застал ее на кухне. Сесиль, сидя за столом, при одной свече пыталась что-то прочитать (она знала грамоту), да так увлеченно, что и не заметила своего господина. Приметив излишнюю взволнованность девицы, герцог тихонько подкрался к ней и заглянул из-за спины. Он сразу узнал почерк графини де Лорм. Не теряя времени, он тут же дал о себе знать.

– Так-так, читаем чужое послание…

Сесиль чуть не подпрыгнула на стуле и, не зная, за что хвататься, вскочила и поклонилась.

Луи беспрепятственно взял письмо, прочел первые строчки… впрочем, ему было неинтересно, в каких выражениях графиня отказывает очередному поклоннику, главное – отказывает, и это непонятно. Однако сейчас есть кое-что полюбопытнее. Луи невозмутимо засунул письмо себе в карман и, лукаво взглянув на еле живую от страха девушку, пояснил:

– Я передам по назначению. Бедняжка, ломая руки, бросилась к нему.

– О, монсеньор, умоляю вас… если мадам узнает, я погибла.

Луи, очень довольный ее испугом и еще более – почтительным обращением «монсеньор», удивленно поднял брови.

– Прошу вас, монсеньор, простите меня, я больше никогда-никогда не буду читать чужие письма. Отдайте мне письмо, пожалуйста… мадам выгонит меня, вы не знаете, какая она строгая.

У Сесиль в глазах стояли слезы, а Луи рассмеялся.

– Я не знаю мадам? – повторил он, – ты прелесть! Послушай, Сесиль, если уж ты попалась, нужно отвечать за свои поступки, не так ли?

Она отчаянно закивала.

– Да-да, монсеньор. Накажите меня, только не выгоняйте.

– Разве можно выгнать такую милашку? – приглушенно заговорил он. – Я отдам тебе письмо при одном условии… – он вдруг перестал улыбаться и пристально посмотрел ей в глаза.

– При каком условии? – непонимающе хлопая глазами, пролепетала Сесиль.

– Ну, не прикидывайся, крошка. Не люблю, когда вы из себя недотрог строите. За одну ночь – письмо, согласна?

– Ах, монсеньор, – девица залилась румянцем и опустила в смущении голову, не зная, что же еще сказать.

Луи приподнял ее лицо за подбородок и внушительно произнес:

– Только не говори мне, что у тебя ничего такого не было. Небось кавалеров не считано.

– Ах, сударь, но у меня, правда, ничего такого не было, – еле слышно проговорила Сесиль.

– Да? – с сомнением произнес он и обрадовался: – Тем лучше, красавица. Я тебя научу и, поверь мне, ты не пожалеешь. Пойдем-ка со мной.

Сесиль не двинулась с места.

– Ну, что там еще? – недовольно вопросил герцог. – Или будешь умницей, или вылетишь на улицу.

Девушка захныкала:

– Пожалейте меня, монсеньор. Мадам строго-настрого запретила мне…

– Что запретила? – с любопытством спросил он.

– Запретила то, что вы предлагаете, сударь. Она выгонит меня, если узнает.

Луи вновь заулыбался и уверенно ответил:

– Во-первых, она и не узнает, если ты будешь осторожной, а во-вторых… кто, по-твоему, хозяин в этом доме?

– Конечно, вы, монсеньор, – скромно ответила она.

– Вот и чудно. Так что если мадам тебя и выставит, что с того? Разве не в моей власти тебя оставить в доме… разумеется, если ты не возражаешь.

Сесиль наконец без страха посмотрела на него и, еще робея, спросила:

– Это правда, монсеньор? Вы защитите меня?

– Можешь не сомневаться, – охотно обещал герцог.

Она покосилась на карман его камзола, где находилось письмо. Луи заметил этот заинтересованный взгляд.

– И письмо отдам, все по-честному, – и, не дожидаясь ответа, взял за руку и повел за собой потайным ходом в свои покои.

Сесиль не сопротивлялась, но, оказавшись на месте, словно оцепенела. Это забавляло герцога, потому что за год ее службы у Элен он не раз слышал от графини, что Сесиль бесцеремонна и шустра не в меру, что скромности-то ей и не хватает. А тут девица вдруг сделалась и стеснительной, и робкой.

Луи скинул с себя камзол и поманил девушку. Сесиль уставилась на него испуганными глазами и не переставала теребить оборку платья. Герцог церемонился с ней не без расчета, да и не привык он оставлять о себе дурные воспоминания. Он был уверен, что завтра Сесиль прибежит по первому слову, а сейчас…Он сам подошел к ней, взял за плечи, спокойно, но твердо произнес:

– Смотри мне в глаза.

Сесиль послушалась и уже не могла оторвать от него глаз. А Луи тихо продолжал:

– Вспомни, моя хорошая, тебе нравилось, когда я целовал тебя; вот и не бойся, все будет превосходно.

Он принялся целовать ее щеки и шею, а Сесиль дрожала от волнения и не смела возразить. Наконец робко выговорила:

– Монсеньор.

– Что случилось, крошка?

– Я боюсь, – пожаловалась она.

– И напрасно, – он подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Луи не торопился, видя, что Сесиль никак не переборет свой страх. А потому, тихо переговариваясь с ней, он расплел ей волосы, ласково целовал руки и лицо. Такая девушка, как Сесиль, была не способна долго пребывать в одном состоянии. И старания герцога не пропали даром. Его безобидные ласки, вкрадчивый голос быстро успокоили и увлекли девушку. Она уже улыбалась, ей были приятны нежные прикосновения и лестные слова, каких никто бы из ее окружения ей не сказал. А когда Луи стал целовать всерьез, когда принялся избавлять ее от платья, Сесиль охотно позволила и это, и все остальное.

А утром графиня недовольно заметила:

– Сегодня не могла дозваться Сесиль. Явилась и еле шевелится. Что с ней?

– Балуете вы ее, – предположила герцогиня.

Луи был тут и с любопытством прислушивался к разговору, который в другое время и не заинтересовал бы его.

– Не везет мне с камеристками, – жаловалась Элен. – Помните, года два назад взяли Катрин: болтлива оказалась; потом Аннет – так она вела себя, как куртизанка, простите. А Сесиль… расторопна, но, чувствую, и с ней ладу не будет.

– Она уже год отработала. Как же не будет? – вмешался герцог.

– Ах, конечно. Вас-то она вполне устраивает, и сомнений быть не может, – ответила Элен не без иронии.

– Служит она вам, сударыня, и вы, по-моему, не жаловались.

– Не жаловалась. Но если Сесиль будет являться ко мне наподобие сонной мухи и каждое утро бить дорогую посуду, как сегодня…

– А что она разбила? – поинтересовалась Анна.

– Мою любимую чашку, – недовольно ответила Элен.

– Ах, негодница, непременно накажите ее. И знаете что, девка она молодая и глупая, как бы не опозорила себя. С чего бы ей быть похожей на сонную муху? Не иначе, с кем любовь… проследить бы надо.

Дальше герцогу было неинтересно, и он, покидая женщин, шутливо заметил:

– Зачем же берете на службу молоденьких? Вы бы наняли женщину, у которой все позади. И поговорить было бы о чем, и опасаться нечего. С вашего позволения…

Он так быстро исчез, что Анна не успела разразиться упреками и с досадой сказала графине:

– Вы только посмотрите, Элен, вы только посмотрите: он же меня ни во что не ставит. Боже мой, откуда у него эти пошлости? Откуда? Мне так стыдно, если б вы знали. А он и не краснеет. Ну что, если мой мальчик говорит это еще где-нибудь?

Элен усмехнулась, но Анну заверила:

– Не волнуйтесь. Ваш сын, слава богу, не лишен здравомыслия, и уж поверьте, где нужно, ведет себя безупречно. Согласитесь, какие бы слухи до нас ни доходили, а принимают герцога охотно во всех домах, а нам какое уважение оказывают…

– Все равно, сударыня, говорить подобные вещи в присутствии матери и перед вами…

– По крайней мере, с нами он откровенен, – и это хорошо, – заключила графиня.

С того дня Луи не встречал ни малейшего сопротивления от Сесиль. Она с восторгом его принимала, когда бы он ни пожелал. Герцогу этого было мало: не хватало остроты ощущений. Поэтому он пускался на риск.

Элен, зорко следящая за ненаглядным «племянником» и за своей камеристкой, без особого труда догадалась, кто виновник разбитой чашки, но помалкивала. Это Анна не замечала, как стреляет глазками Сесиль в присутствии хозяина, как Луи подмигивает в ответ или отпускает какой-нибудь жест, понятный им двоим. Леоноре было все равно. Она презрительно фыркала и усмехалась. Но Элен видела все и молчала потому, что толку от ее возмущений не было бы никакого. А Луи, догадываясь об этом, еще и поддразнивал на свой лад. Если случалось Элен увидеть в галерее Сесиль и Луи, то герцог, до этой минуты и не помышлявший о том, чтобы заигрывать со служанкой, вдруг хватал ее в охапку и целовал точно невесту, с которой надолго расстается. Сесиль при этом и не знала, что на нее смотрит мадам. Элен злилась – и только, хотя и понимала, что Сесиль лишь игрушка, и даже лучше, что Луи с ней, ведь там, в борделях, таится столько опасностей. Однако и на этот счет нет никакой уверенности. С герцогом творится неладное. Он то напьется и, придя домой, валится в кровать и спит до полудня, то запрется у себя и поет до одури, но как поет, – Анна и Элен, слушая за дверью, обливались слезами; то уйдет на несколько дней. Сколько это может продолжаться?

А однажды Элен стала свидетельницей его недомогания. Луи просто шел ей навстречу по галерее. Никого вокруг не оказалось. Он был в хорошем настроении. Одет несколько небрежно, но опрятно. Вежливо поздоровался и, не останавливаясь, прошел дальше. И она бы не обернулась, если бы не услышала сбоя в его шагах. Луи почему-то прислонился спиной к стене и закрыл глаза, дыхание стало трудным.

Элен поспешила к нему.

– Вам плохо? – тихо спросила она.

– Это пройдет, – еле слышно отозвался он.

Графиня принялась обмахивать его веером, хотя не было жарко или душно. Луи очень быстро пришел в себя и с улыбкой произнес:

– Благодарю вас, мне уже лучше… и, пожалуйста, не беспокойте матушку.

– Разумеется, не побеспокою, – сдержанно ответила Элен. – Однако не пренебрегайте такими вещами.

– Пустяки… вы же знаете, у меня иногда случается.

– Да, знаю, – недоверчиво сказала графиня.

– Так что нет причин волноваться. Еще раз благодарю, – он склонился и поцеловал ей руку.

Элен не без тревоги заметила, что левой рукой он держался за поясницу и не отнимал ее, когда продолжил свой путь.

Графиня ничего не сказала Анне, но сама растревожилась, потому что не поверила глазам Луи. Она почти уверена, что это недомогание – признак чего-то более серьезного, чем кажется. Но как подобраться к герцогу? На деле он не так уж и откровенен, как она убеждала Анну.

Обычно Луи возвращался с маневров или «прогулок», как он называл ответственные задания, окрыленным, полным энергии и желания переделать все оставшиеся незавершенными дела, планировал новые.

Он возвращался с горящими глазами, здоровым румянцем на щеках, постройневшим и посвежевшим.

Только на этот раз разрыв с возлюбленной и лучшим другом убил его энтузиазм. Вернее, этот энтузиазм, как водопад, обрушился на самого герцога, и начался некий разрушительный процесс.

Мадлен не заметила этого и откровенно восхищалась своим любовником, ведь герцог достиг некоего апогея. Он не сделался еще зрелым мужчиной, но уже перестал быть юнцом, напоминающим взрослого щенка-обалдуя.

Луи выглядел так же блистательно, как звезда перед тем, как сорваться с неба. И этот надлом вдруг уловила Элен.

Таким агрессивно-прекрасным, цветущим, демонически привлекательным Луи никогда еще не был. Но долго ли продлится это отчаянное цветение?

Элен каждый день ждала сюрприза.

* * *

P.S.: – Матушка, – едва слышно обратился Луи к матери, – я хочу спросить вас…

– Конечно, спрашивайте, вы так давно ни о чем меня не спрашивали, что я думала, вы позабыли обо мне.

– Нет, матушка. Ну, поймите, я не могу все время быть с вами, говорить только с вами. Но вы всегда со мной, вот здесь, – он преданно приложил руку к сердцу. – Я вас люблю и буду любить до самой моей смерти и, если возможно, то и после. Вы дали мне жизнь, вы страдали из-за меня.

– О да, – с улыбкой произнесла Анна, – а знаете ли вы, чего мне это стоило? О, Луи, вы были своенравны еще в утробе. Уже тогда вы не давали мне покоя. Я носила вас дольше, чем надобно, а потом… целые сутки вы затратили на то, чтобы появиться на свет. Мне казалось, что я не выдержу.

– Наверное, это больно, – предположительно проговорил смущенный Луи. Герцогиня снисходительно засмеялась:

– Вам никогда этого не понять, мой мальчик. Я счастлива, что вы любите меня, но ведь и Леонора родила вам двух сыновей, и она только за это достойна уважения.

– Может быть, – он вздохнул.

– Так что же вы хотели спросить? – напомнила она.

– Расскажите мне о нем, – несмело попросил герцог.

– О ком?

– О Николя де Лонгви.

Анна оцепенела, и руки ее похолодели. Луи посмотрел ей в лицо и попросил:

– Пожалуйста.

– Николя де Лонгви? – дрожащим голосом выговорила герцогиня. – О ком вы говорите?

– Матушка, не надо так. Я все знаю.

– Это графиня вас посвятила? – обретая уверенность, спросила Анна.

– Да, правда, еще несколько лет назад…

– Боже мой, за что? И что, что она вам сказала? – взволнованно спросила она, судорожно доставая платочек.

– Все. О Леоноре, обо мне.

– И вы? Что вы теперь думаете?

– Ничего, – он пожал плечами. – Что изменится-то?

– Да, да, конечно…

– Просто я хочу знать о нем, – настаивал герцог.

– Вы, верно, думаете, что меня обманул какой-нибудь негодяй? Или, наоборот, считаете меня…

– Матушка, я считаю вас самой добродетельной женщиной на свете, но, я прошу, хоть два слова о Николя де Лонгви.

– Он хороший человек, – начала Анна, понемногу успокаиваясь, – он тоже служил, в пехотном полку, в чине лейтенанта. Он был старше меня на восемь лет, но мы так понимали друг друга. Луи, что я могу вам рассказать? Любила – и все, просто любила. Может, это и глупо? Но кто в семнадцать лет не делает глупостей. Он сватался ко мне, то есть имел самые серьезные намерения, но кто бы допустил? Франсуа оказался благородным и честным человеком…

– А Леонора? – напомнил Луи.

– Не упрекайте, не смейте. Франсуа воспитал вас как своего.

– Потому что остальные не выжили.

– Все равно, вы должны быть благодарны небу за такого отца. Франсуа был очень добр ко мне, несмотря ни на что. И вы, милый мой, должны закрыть на это глаза, как закрываете глаза на собственные похождения. Да, да, я многое о вас знаю, и мне это доставляет боль.

– Скажите, матушка, а вы еще любите Николя? – вдруг затаенно спросил герцог.

– Не знаю, что вам и ответить. Прошло… почти двадцать пять лет прошло: вам уже двадцать четыре. Ему было столько же, когда вы появились на свет.

– Но почему же он не добивался своей цели, если хотел жениться? – не отступался Луи.

– Добивался. Он ведь был гугенотом: вот же препятствие. И, представьте себе, Николя пообещал перейти в католичество, если мои родители позволят нам пожениться.

– В самом деле? – изумился герцог.

– Да, и перешел бы, сомнений быть не может. Но все тщетно. Меня держали, как узницу: видите, как богатство иногда мешает.

– Можно тайно венчаться, бежать…

– Ах, вот вы какой у меня авантюрист! – воскликнула герцогиня. – Что же вы со своей горничной тогда не сбежали? Вы же были влюблены в нее.

Луи помрачнел, брови дрогнули.

– Так ведь и она не захотела тайно, – ответил, – сказала, что без благословения грешно, и я по рукам и ногам был связан, опять же, вам обещание дал.

– Ну вот, и я бы нечестным путем не пошла.

– А он предлагал?

– На все был готов.

– И вы отказались? Вы же любили.

– Долг и честь иногда дороже любви. Напомнили вы мне, разволновали. Двадцать пять лет – и подумать страшно. Да ведь погиб он, к чему наш разговор?

– Думаю, Николя де Лонгви жив, – уверенно отозвался Луи.

– Но этого не может быть, мне доподлинно известно…

– Я знаю Николя де Лонгви, лично.

– Так вы его видели? – испугалась Анна. – Где же он?

– В эмиграции, он же гугенот. Я встретил его на дороге в Голландию.

– Возможно, вы видели кого-то другого… – предположила герцогиня.

– Ему около пятидесяти, – припоминая, говорил герцог, – примерно одного со мной роста, нормального сложения, темно-русые прямые волосы с сединой. Глаза серые, лицо… овальное. Спокойный, сдержанный, учтивый…

– Ваше описание похоже, – согласилась Анна, с волнением глядя на сына, – но ведь так не бывает…

– Не знаю, матушка. Я видел человека, который представился как Николя де Лонгви. Он живо интересовался моей жизнью. Смотрел на меня так, будто спросить хотел о чем-то, но у меня не было возможности поговорить с ним дольше. Вот и все.

– Что ж, теперь вы знаете, – тихо проговорила Анна. – Мне нечего к этому добавить.

– Я найду его, – вдруг решил герцог.

– О нет, не нужно, – запротестовала Анна.

– Почему?

– Луи, прошу вас, оставьте все как есть. Да и где вы собираетесь искать гугенота?

Герцог покорно вздохнул.

Когда он ушел, Анна вдруг ощутила страх. Приблизившись к распятию, она долго молилась, и слезы текли из ее глаз. Одно утешило – сын не осуждает ее, совсем не осуждает. Но что бы он сказал, если бы…