Текст книги "Найти, чтобы потерять"

Прошлое, которое определяет будущее. Век шестнадцатый, Венеция. Потеряли, но и нашли

– Может быть, ты все-таки передумаешь? – спросила мужа невысокая хрупкая женщина. – Она все-таки твоя дочь! Не нужно всего этого… позора… – Видно было, что последнее слово далось ей с трудом.

Не нужно позора! Его дочь! Как бы не так! Он, Капелло, не привык спускать никому, тем более нищему, безродному подмастерью! Ограбить его, ославить, да – опозорить! Именно – опозорить! И что теперь, проглотить? Сделать вид, что сам отдал дочь за этого проходимца, не считая всего, что эта парочка вынесла из его дома?!

– Я думаю, Бьянка не виновата, – тихо добавила жена. – Она хорошая девочка… она бы до такого не додумалась. Это все он… это он ее подбил!

– И ты еще предлагаешь, чтобы я сделал вид, будто ничего не произошло?! Да я живьем поджарю этого мерзавца, когда его ко мне приволокут! Украсть драгоценности, деньги, бумаги, долговые расписки без малого на двадцать тысяч! Не считая того, что они неизвестно зачем испортили твои платья! – Капелло снова тяжело засопел. Он был слишком полнокровен, слишком вспыльчив, и его гнев до сих пор не остыл, хотя прошло уже больше трех месяцев с того часа, когда его родная дочь сбежала с мелким банковским клерком. Смазливым мальчишкой, за поимку которого он, Капелло, назначил неслыханную награду – целую тысячу золотых! И видит бог, он выплатит эти деньги тому, кто привезет его, а еще лучше – их обоих: и Пьетро, и Бьянку! Не-е-ет… он не станет признавать этот брак, пусть бы они и десять раз обвенчались! Он не дал и никогда не даст ей своего благословения! Он не согласен! Он заставит ее ползать на коленях… и перед собой, и перед той, которой она также нанесла обиду и которая воспитывала ее как родную дочь! Единственную дочь – потому что Господь не дал ему больше детей! Не дал, как они его об этом ни молили. Сколько святынь обошли… сколько принесли обетов! И теперь род Капелло оборвется… потому что и у Бьянки тоже не будет детей – уж он об этом позаботится! В монастырь – вот куда ей теперь дорога! Замаливать грехи: и прелюбодеяние, и воровство, но пуще всего – непослушание и неблагодарность!

– Я умоляю тебя, не нужно ничего делать! – Жена осторожно накрыла ладонью его руку. Бартоломео Капелло чуть было не стряхнул ее пальцы, но сдержал раздражение: она-то в чем виновата? Все эти годы она была ему хорошей женой и хорошей матерью Бьянке, и не ее вина, что этот чертов подмастерье соблазнил его дочь! У жены и так много забот: содержать дом, смотреть за прислугой… да и здоровье у нее хрупкое! Но он достанет, найдет этого ублюдка Бонавентури, где бы тот ни прятался от него… и чьим бы покровительством ни заручался! Проходимец, мошенник, вор, растлитель, негодяй! Он добьется, чтобы его повесили! И он привезет дочь полюбоваться этим зрелищем, потому что без ее согласия этого бы не произошло! Не виновата? Да она точно так же виновата, как и он! Непонятно, почему его жена жалеет эту пару, завладевшую тем, что по праву принадлежало только ему! Да еще и выставившую его на посмешище!

– Я найду их – и точка! – буркнул он. – Я так решил! Я мужчина и хозяин своего слова, в конце концов! Иначе люди станут говорить, что Капелло сначала назначил награду, а потом пожалел денег!

– Никто не станет так говорить. Все знают твою щедрость и твой хороший характер. – Синие глаза жены смотрели на него умоляюще. – Да, девочка сделала ошибку… большую ошибку! Но она все же твоя дочь… и ты должен любить ее…

– Должен?! – запыхтел он с негодованием. – Почему это должен?!

– …и если вдруг в один прекрасный день она приедет и бросится к твоим ногам – неужели ты не простишь ее? Неужели твое сердце не смягчится? Господь наш простил на кресте всех – и тех, кто его мучил, и тех, кто кидал в него камни, и тех, кто его распял… Вспомни хотя бы притчу о блудном сыне!

– Ты – святая! – действительно смягчился он, глядя на порозовевшее, одухотворенное верой лицо жены. Вот она бы с удовольствием ушла в монастырь, посвятила себя Богу без остатка, но он попросил ее руки после того, как схоронил мать Бьянки, и ему не отказали. Потому что тогда он был уважаемым человеком, не то что сейчас, когда все смеются за его спиной: дочь ограбила отца и сбежала!

– Моя дочь! – уже теряя запал от взгляда этих кротких глаз и сияния золотых тонких волос, проговорил он. – Дочь самого Капелло! Выкинуть такую штуку! Удрать, можно сказать, из-под венца! Да если бы она только попросила… сказала… намекнула, что сын Приули ей не нравится! Разве я бы пожалел дать за ней богатое приданое, с которым даже и герцогу было бы взять ее не зазорно!

Герцогу! Донна Капелло улыбнулась уголками губ. Иногда ее муж Бартоломео возносится в своих гордых мечтах так высоко! Бьянке следовало выйти за сына дожа Приули – это была очень хорошая партия. Да, паренек не слишком пригож собой – не чета красавчику Пьетро… но с лица воду не пить, да и какая семья! Почет, уважение, власть, богатство! Не то что теперь: даже в качестве законной жены ее падчерицу не будут принимать ни в одном приличном доме, потому что добрая слава лежит, а худая – бежит. Бежит далеко вперед, летит на крыльях… Ах, Бьянка, Бьянка! Что ты натворила! Теперь все они страдают: и Капелло, и семья Приули, которая тоже считает себя опозоренной, и несчастный старик, дядя совратителя Пьетро – Джанбаттиста Бонавентури… впрочем, он уже отмучился. Бедняга умер в тюрьме – и не от больного сердца, а от бесчестья и унижения… уж она-то знает! По улице не пройти – за спиной шепот, хихиканье, пересуды… Говорят даже, что это она довела падчерицу до отчаянного поступка, выжила ее из дому вечными придирками!

– Да, ты много потерял, – сказала жена, и ее глаза вдруг удивительно засветились, словно солнышко выглянуло посреди зимней слякоти. – Но… у нас есть за что возблагодарить Господа… я надеюсь, что есть.

– О чем ты? – непонимающе спросил Бартоломео. – Что еще за радость… что ты хочешь сказать?

– Ты потерял Бьянку… потерял ее как дочь, но… у меня будет ребенок… кажется… Нет, не кажется! Теперь я уже знаю! Мы… мы потеряли, но мы и нашли!

– Что-о-о?! – ахнул Капелло, развернувшись к жене всем телом и мгновенно забыв обо всем на свете: об утраченных долговых расписках и должниках, злословящих за его спиной, – уж теперь-то ему до них не добраться! – о могущественном доже Приули, одном из Совета десяти, который перестал разговаривать с ним и отворачивается при встрече в доме Божьем; об утраченном золоте и индийских рубинах. Ребенок! У него будет ребенок! У них будет ребенок! Вместо дочери, которую он потерял, у него родится другая! Или даже не дочь, а сын!

Ограбленный богач задохнулся от неожиданной радости, не в силах вымолвить ни слова, лишь пристально поглядывая то на лицо жены, то на ее еще не начавший набухать живот. Ребенок! После десяти лет бесплодных ожиданий, поездок по святым обителям, после лечения у всяких шарлатанов и знахарок… после того, как они, можно сказать, смирились со своей участью, его жена вдруг забеременела! Одной рукой у него отняли – и много отняли, – но другой дали! Дали! И… не знак ли это, что он действительно должен простить сбежавшую негодницу? О нет… простить Бьянку он все-таки не может. Во-первых, это означало бы повернуть с полдороги: награда действительно назначена, и он намерен честно выплатить ее, – а во-вторых, сенат уже издал указ об объявлении Пьетро и Бьянки вне закона и изгнании их из Венеции навсегда! А если гнусный совратитель и вор объявится в Венеции, торчать его голове на позорном столбе! После этого он, Капелло, уже не может вот так взять и все отменить! Когда даже родственника негодяя Пьетро уже осудили как сообщника, а в его собственном доме проводили дознание и розыск, потому что Бьянка просто не могла провернуть такое дело сама! У девчонки мозгов не хватило бы открыть потайной шкаф, да и с ключом от него он никогда не расстается! Кто-то или опоил его, или иным образом завладел ключом и сделал с него слепок, кто-то в его доме ей помогал! Он уволил всю прислугу, кроме старой кормилицы, – ее он и не думал подозревать, это как обвинить самого себя! Она у него в доме почти двадцать лет. Ее молоком была вскормлена его дочь и те две девочки, что родились до нее и умерли, едва научившись ходить. Она оплакивала их как собственных, а ее родные трое детей тоже все умерли! И муж умер, и где бы она преклонила голову, если бы он выставил ее на улицу?! А теперь, если Бог пошлет им с женой утешение в виде ребенка, она не будет вскармливать этого ребенка своим молоком – для этого она уже не годится, – но он поручит ей вести хозяйство, ведь жена еще долго не сможет им заниматься после родов! Он сделает старую кормилицу их экономкой, – ту, которая любит… любила негодяйку Бьянку без памяти… и она тоже, считай, потеряла последнюю дочь, бедняга!

– Я пожертвую в собор Святого Марка сто дукатов! – сказал Капелло, благоговейно становясь на колени у подола жены, – если родится девочка. И тысячу – если родится мальчик! Если все будет благополучно, – добавил он, потому что был не просто торговцем, а умным торговцем. Негоциантом до мозга костей – даже в том случае, если договариваться надо было с Богом.

– О, дорогой! – пролепетала жена. – Тысячу дукатов!

– Да! Клянусь в этом на святом распятии! Тысячу дукатов, если у нас родится крепкий, здоровый сын! И пусть покарает меня небо, если я нарушу свою клятву!

Синьора Капелло смотрела на мужа счастливо и благодарно. Она была беременна – точно беременна, – это подтвердили и лекарь, и старая кормилица: оба заверили, что она явно в положении. И чувствовала она себя так хорошо, насколько это вообще было возможно в ее возрасте, но… На душе у женщины скребли кошки и было неспокойно. Она будто чуяла, что заплатила за собственное счастье несчастьем другой. Несчастьем своей падчерицы Бьянки.

Прошлое, которое определяет будущее. Век шестнадцатый, Флоренция. Все могло быть по-другому

– Я не буду это есть! – Бьянка отпихнула от себя тарелку. Кухарка, она же и служанка, пожала мощными плечами, подхватила кушанье и молча удалилась.

– Дорогая… – начал Пьетро, но Бьянка яростно перебила молодого мужа:

– Я не могу это есть! Я не могу здесь жить! Я не могу жить так! – Она схватила со стола уже надколотую чашку и швырнула ее в стену. Брызнули осколки, не принесшие облегчения, – юная жена закрыла лицо руками и разрыдалась:

– Нас нигде не принимают! Я не могу выйти на улицу! Обо мне везде говорят! О нас везде говорят! Они говорят ужасные вещи: что тебе отрубят голову, а меня заточат в монастырь! Что я воровка! Что я ворую в тех домах, куда меня пускают! Что мы убили твоего дядю, хотя все знают, что он умер сам! Но люди говорят, что мы его отравили – прислали ему в тюрьму отравленные хлеб и вино! Чтобы он не наболтал лишнего! Что на тех улицах, где я прохожу, начинают болеть дети! Что я тебя опоила, иначе бы ты такого не сделал! Что я колдунья! Что это не тебе, а мне нужно отрубить голову! И что сына Приули я тоже околдовала и потому он окосел!..

– Ну что ты слушаешь глупую болтовню… – снова начал Пьетро, но Бьянку уже было не остановить:

– Я думала, мы будем жить как богачи! Ты говорил, что у вас во Флоренции поместье, что твои родители состоятельны, а они беднее церковных мышей! Твоя мать сама стирает, у нее даже служанки нет! Мне пришлось нанять кухарку, потому что я не могу стоять у плиты – я в жизни не прикасалась к сальным кастрюлям! А теперь мы тратим наши деньги на то, чтобы кормить твоих чертовых братьев, да еще и твоего нищего полоумного отца в придачу!

– Замолчи! – Пьетро одним махом влепил неблагодарной оплеуху. Можно подумать, ему хорошо! Он заочно приговорен к смертной казни, он не может найти работу, от него шарахаются как от прокаженного, а эта белоручка целыми днями или спит, или закатывает истерики! В то время, когда он рискует быть арестованным и выданным в Венецию, она желает развлекаться, кататься на лошадях и шить себе новые платья, вместо того чтобы помогать его матери присматривать за детьми или научиться готовить, как это и полагалось бы примерной жене! Зачем он вообще ее послушал и ввязался в эту аферу! Работал бы сейчас в банке, получил бы должность кассира, а потом и старшего кассира! Мог бы жениться на дочке управляющего и со временем занять его место! У него были блестящие перспективы – и вот чем все закончилось: Бьянкиными скандалами, битой посудой, изгнанием и приятной перспективой остаться без головы! Да зачем она ему нужна, такая голова… глупая голова! Пустая голова! Голова, которую смогла вскружить эта неблагодарная кокетка! И они даже не могут воспользоваться тем, что его жена гордо называет своим приданым, – бумаги и драгоценности объявлены ворованными и всех, кто их купит, ждут крупные неприятности. Продали кое-что, конечно… едва за десятую часть настоящей цены. Бьянка не знает, что такое бедность, не представляет, каково это – зарабатывать своим трудом! Да еще и постоянно попрекает его! Все, все могло быть по-другому, но он сам виноват в том, что случилось! И она тоже виновата!

– Нечего строить из себя жену дожа! – рявкнул он. – Ты знала, за кого выходишь! И вообще, все это была твоя идея! Взять деньги твоего отца и сбежать! Ты меня обольстила! И ты уже не была невинной, можешь не притворяться!

– В чем ты еще меня обвинишь?! – прошипела Бьянка. – Давай, не стесняйся! Скажи еще, что я тебя опоила и околдовала, что ты пошел за мной, как осел на веревочке! Да ты и есть осел! Самый настоящий осел! И если ты еще хоть раз поднимешь на меня руку, я, я!..

– И что, интересно, ты сделаешь? – зло выдохнул Пьетро. – Ты? Вернешься к своему отцу, которому ты и даром не нужна, потому что теперь у него есть сын и наследник!

Да, это был удар по самому больному, не то что добитая щербатая чашка ценой в ломаный грош. У ее мачехи и отца в Венеции родился сын. Говорят, Бартоломео Капелло пожертвовал по этому поводу в собор Святого Марка мраморный алтарь и тысячу дукатов золотом. Тысячу дукатов! За которую она могла бы купить карету, выезд, свой дом, а не ютиться здесь, у родителей Пьетро, и есть подгоревшую кашу из милости! О, как ей нужна тысяча дукатов, а не то, что она взяла по собственной глупости – принесенные в заклад чужие драгоценности и бумаги, которые не принимают ни банки, ни даже самые алчные ростовщики! Никому не хочется наживать неприятности и тягаться с могущественной Венецианской республикой! А где деньги, которые у них еще недавно были? Она помнит – у них еще должно быть золото! Куда его Пьетро дел?!

– А куда делись оставшиеся деньги? – спросила она в запале. – У нас было много денег! Где они? Я хочу их видеть… они мне нужны!

По лицу Пьетро она поняла, что попала в точку. Он что-то скрывал от нее… что-то связанное с их деньгами. С ее деньгами!

– Я мужчина, – веско сказал тот, которого Бьянка уже почти не любила, потому что любовь быстро утекает в трещины в старой посуде, в крысиные дыры по углам, в щели старой кровати… Бог мой, да у них даже ложа своего не было! Когда они с Пьетро явились в его отчий дом, родители выделили им простой тюфяк, набитый соломой, в углу общей комнаты, где спали все восемь младших Бонавентури!

– Я мужчина, – повторил Пьетро уже более уверенно. – И я волен распоряжаться деньгами по своему усмотрению…

– Где они?! – взвизгнула Бьянка. – Покажи мне их! Я хочу их видеть! Сейчас же отдай мне деньги, или…

Оплеуха, куда более весомая, чем первая, сбила ее с ног. Молодая женщина повалилась как подкошенная – но не смирилась.

– Деньги!.. – в бешенстве кричала она, брызжа слюной. – Куда ты дел наше золото, негодяй?!

Внезапно Бьянка все поняла: и постоянные отлучки мужа, и его поздние возвращения среди ночи, с запахом вина, едва держащегося на ногах… «Он пропил все мое достояние… или… – она похолодела, – проиграл?!» Она знала о пристрастии мужа к игре – и какое счастье, что она спрятала часть драгоценностей в таком месте, где Пьетро до них не доберется! И… какое несчастье, что она с ним связалась!

– Ты их проиграл! – Бьянка закрыла лицо руками и зарыдала. – Ты все проиграл! О, я несчастная… как я могла тебе довериться, как я могла?!

Пьетро смотрел на жену и молчал. Да, он играл – играл, сначала мечтая удвоить или утроить состояние, чтобы открыть свою банковскую или меняльную контору, а потом – просто чтобы отыграться. Но ему не везло… не везло ни в чем, кроме любви… да и любовь ли это?! Любовь – это тайные сладостные свидания, ожидание и трепет, пойманный взгляд, оброненный платок, надушенный ирисом и фиалками, риск быть пойманным, сдерживаемые стоны, нежное тело патрицианки… А какая любовь здесь, на каменном полу, среди духоты и спертого воздуха, на гнилой соломе? Его мечта, его греза превратилась в истеричную фурию с красным лицом и растрепанными волосами, да еще и требующую у него отчета! И утверждающую, что она с ним несчастна! Да это он несчастен, это он все потерял! Но, возможно, еще есть шанс все поправить… он знает один кабачок, где на кон вместо наличных можно поставить жемчужную сережку или золотую пряжку – и никто не спросит, откуда ты это взял. Он отыграется… он сможет! Нужно только выведать у Бьянки, куда она дела драгоценности. Она не все ему отдала… у него хорошая память – как-никак он занимался банковскими расчетами! Он должен забрать у нее оставшиеся украшения… он уже искал, но ничего не нашел. Хитрая тварь, куда она их дела?! Но чтобы она их ему отдала, он должен быть с нею нежен…

– Дорогая, – сказал Пьетро, опускаясь рядом с женой на нечистый пол. – Прости меня, любимая… я был несдержан. Я люблю тебя, и я все исправлю… Скажи мне, мое счастье, ведь у нас еще кое-что осталось, да? Мы должны выбраться из этой ямы, в которую угодили, и если мы будем помогать друг другу и любить друг друга, как ты обещала это в церкви перед алтарем – почитать меня как своего мужа и слушаться меня во всем, – мы встанем на верный путь…

Он говорил и говорил, гладил ее по голове и по рукам, потом начал мять ее грудки – пухлые, но одновременно такие упругие! Задрал ей юбку, начал целовать между ногами… Она стонала и подавалась к нему – и сказала бы ему, точно сказала, но тут в комнату ввалилась целая гурьба младших Бонавентури, перепачканных, орущих, воняющих потом, луком и чесноком…

Бьянка села, мгновенно, рывком опустила юбки и сказала со звенящей в голосе ненавистью:

– Нет!

Сегодня, сейчас. Страсти-мордасти, или Даже дожи бывают не дюжи

– Хм!.. – произнес Ник Ник, кивая на стопку распечатанных листов. – Ну и фантазия у вас! Средневековые страсти-мордасти! Паноптикум на развалинах Помпеи! Честно говоря, я вам даже как-то завидую… чтобы вот такой всплеск из-за каких-то там бывших королевских регалий! У меня лично так воображение не работает.

– У вас, почтеннейший Николай Николаевич, включены другие опции, – ответил я довольно холодно, но он будто не заметил и продолжил резвиться:

– И любопытно, у дожа Приули в самом деле был косоглазый сын?

– Вполне может статься. И дожи бывают не дюжи, – пробормотал я, сдерживаясь, чтобы не выдернуть у него из рук часть моей работы, на которую он не имел никакого права.

– Мне даже любопытно стало, а что будет дальше? Как станет развиваться сюжет? Что станется с Бьянкой и Пьетро?

– А вы в интернете посмотрите, – сухо съязвил я. – Там все о них есть.

– Не-е-е-т, – протянул он. – Так мне неинтересно! Я подожду, пока вы, Лев Вадимович, изложите свою версию. Уж она наверняка не станет повторять интернетовскую!

– Почему же не станет? – удивился я. – Против фактов не попрешь… а я и не собираюсь! Хотя факты эти часто совершенно недостоверны. Так… кто-то кому-то что-то сказал… Сплетни, слухи, домыслы – словом, вольная интерпретация…

– Почти как у вас, – все не унимался мой работодатель, который, видимо, никак не мог угомониться после того, как его команда не обнаружила в моем телефоне никакого криминала, да еще и бесцеремонно вторглась в мою частную жизнь, прошерстив личную переписку. И даже интимные фото ими были просмотрены, да наверняка еще и прокомментированы!

– Можно спросить, Лев Вадимович?

– Спрашивайте, Николай Николаевич…

– Хорошо, спрошу. Но сначала, как говорится, расставлю все точки над i. Вы совершенно напрасно дуетесь – это не я сунул в машину ваш телефон. Не будь этого, ваша частная жизнь меня совершенно не интересовала бы… да я и не вникал, если честно. Поверил на слово специалистам, что все в порядке. Ну что, мир?

– Худой мир лучше доброй войны…

– Я тоже так думаю. Но все-таки фантазия у вас удивительная. Удивительная!

– Я не падок на грубую лесть, – отрезал я.

– Я тоже, – наконец иссяк он.

– В работе над вашим жизнеописанием я буду придерживаться лишь достоверных фактов, – пообещал я то, чего выполнить никак не смог бы: мне приходилось верить Ник Нику на слово, да и как бы я проверил эти самые факты, интересно?!

– Разумеется, я не папа римский и не венецианский дож… я всего лишь предприниматель и немножко коллекционер…

Как же, немножко! Любопытно было бы взглянуть на полную коллекцию никниковских раритетов! Но вряд ли он сочтет меня достойным… Настроение у меня совсем испортилось. Сегодня мы с нашим олигархом были как сообщающиеся сосуды, причем в моем случае настроение стремительно падало, будто кто-то давил на меня сверху, а у него жизнерадостность перла вверх и зашкаливала. Ник Ник разливался соловьем, повествуя о своей студенческой молодости, вспоминая и смакуя, хихикая в нужных местах и даже повизгивая от удовольствия. Я же просто сидел, скрестив руки на груди и не делая никаких заметок. Диктофон на что? Вот и пусть потрудится…

– …и мы решили собраться там на Новый год. Родители моей подружки уехали, и…

Я сидел, вглядываясь в чистую стену напротив, как в туго натянутый экран. Вот сейчас в зале погаснет свет, соседи перестанут скрипеть креслами и шуршать шоколадной фольгой, кашлять и шушукаться – и начнется фильм. Исторический. О Бьянке Капелло и Пьетро Бонавентури. Фильм, который я могу вызвать всего лишь силой своего воображения. И пусть себе Ник Ник булькает за кадром, озвучивая свое комсомольское прошлое, – он мне не помешает. Мне вообще ничего не может помешать… только помочь. Да, у меня буйная фантазия, вызывающая к жизни странные образы и воскрешающая людей, давно превратившихся в прах. Для меня они все еще живы… более чем живы! Они страдают, любят, совершают дерзкие и непредсказуемые поступки… или же убийства во времена Средневековья были весьма предсказуемы? Этого я не знаю. Как не знаю и того, куда повернет сюжет. Иногда мне кажется, что это не я его придумываю, а он сам ведет меня за собой куда вздумает. И мне совсем не любопытно, что там натворил молодой Николка в новогоднюю ночь… история наверняка пикантная, если уж он решил мне ее поведать, но вряд ли более занимательная, чем жизнь Бьянки Капелло. Женщины, которая вошла в историю под прозвищем Колдунья. Красавицы, наплевавшей на мораль и приличия, в пятнадцать лет сбежавшей из дома. Я расскажу о ней свою историю, которая не может считаться канонической, но мне этого и не нужно. Итак, Италия, Флоренция, шестнадцатый век. Бьянка Капелло, пожалуйте на сцену. Ваш выход!