Текст книги "Ветер забытых дорог"

– Дасава – предатель! Подлец… Недостоин… Истина! Адатта – предатель! Милость! Высшая любовь, Жертва… Чистота, скверна!.. Ответить за свои слова!.. Прежде всего… Слепец! Опомнись, несчастный!

В этом гаме многие вынуждены были вести разговор, сблизив головы и изливая свое возмущение друг другу. Адатта оказался лицом к лицу с прежними соратниками из «верных» Дварны, которые осыпали его бранью за измену присяге и тиресу. Адатта сурово молчал, не разжимая губ, не отворачиваясь и не отводя глаз. Итвара умудрился собрать вокруг себя небольшой кружок – его обступили бывшие приверженцы. Итвара Учтивый отвечал на вопросы учеников, то объясняя им что-то, то показывая в книге.

Внезапно неистовый вопль Тесайи покрыл все:

– Да извлекут мечи дети Жертвы! Изгоним нечестивцев! Они первые отвергли спасение, они сами наказали себя! Мы уже не сделаем им хуже, чем они сами сделали себе, поэтому изгоним их! Их кровь – на них, не на нас!

В повисшем на мгновение молчании в ответ Тесайе прозвучал голос Тимены:

– Ты убийца!

Толпа на площади всколыхнулась. Кто рвался поближе – посмотреть, другие пробивались назад, в безопасное место. Некоторые были так опьянены, что завязали драки между собой из-за старых обид. Одновременный лязг стали перекрыл выкрики: это «верные» Сатвамы и Дварны, косясь друг на друга, выхватили мечи. Хотя их общим врагом был Сияющий, они не доверяли друг другу.

Дайк облекся ярким белым светом. Тимена с клинком Гроны в руках и вооруженный Адатта беспомощно стояли перед толпой. Сполох загородил Итвару, у которого большой стопкой книг были занятые обе руки. Бывшие ученики Учтивого разбежались, только двое стояли на месте, решив его защищать.

– Разойдитесь! Разойдитесь! – изо всех сил крикнул Дайк.

Его сияние сдержало натиск толпы.

– Я сведу небесный огонь! – прокричал он.

Сияние Дайка вспыхнуло нестерпимо, он вскинул руки, чувствуя, как между его ладоней протекает горячий воздушный поток.

В древности прямо посреди площади высился памятник или какое-то строение. Теперь здесь лежала огромная плита, окруженная обломками поменьше. Плита была такой громоздкой, что ее было невозможно убрать. Она замшела и вросла в мостовую. Чувствуя, что его внутренняя сила высвободилась и затрепетала между ладоней, Дайк направил ее в плиту. Воздух над ней сгустился в темное облако, из которого вдруг с треском ударила ветвистая молния. Плита раскололась.

Толпа отпрянула в стороны, заметалась и вдруг побежала. Над площадью повис вопль ужаса. У Итвары опять книги посыпались из рук, но на этот раз Сполох не бросился их собирать: он прирос к месту, заслоняя локтем лицо. Дайк – очень бледный, с выражением смертельной усталости – тряхнул его за плечо:

– Скорее… Тьор и Геда пусть бросят все дела и идут домой.

Площадь опустела. Она была похожа на поле боя: тут и там лежали тела сбитых с ног и затоптанных в давке небожителей. Расколотая на четыре части громадная плита вновь стала памятником – памятником несчастья Сатры.

– Уходим скорее, – глухо повторил Дайк.

Он боялся за Гвендис и Эйонну, которые ждали мужчин дома одни. Тирес Сияющий развязал войну со всей Сатрой. Теперь каждое мгновение для всех грозило бедой.

Пламя множества светильников освещало росписи художника Орхейи на стенах во дворце Тесайи Милосердного. По ним металась тень – Сатвама ходил вдоль стены, слегка наклонив вперед тяжелую голову. Тесайя молча наблюдал за ним, непринужденно сидя в резном кресле. Дварна в распахнутой на мускулистой груди серой рубахе угрюмо примостился на самом краю скамьи. Одаса Мудрый переводил настороженный взгляд с Тесайи на Сатваму. В покои Тесайи сегодня не допускался никто, кроме самых значительных тиресов Сатры. Впервые после долгой ссоры Сатвама и Дварна сошлись вместе. Тесайя пообещал каждому из них, что сам будет смотреть, чтобы непримиримые враги не разожгли между собой ссору, а те дали слово подчиниться ему.

– Ну так что? – резко спросил Дварна. – Мы испугались? – Он презрительно усмехнулся. – После того как нас назвали людьми…

Сатвама остановился прямо перед картиной, где Дасава в сиянии передавал Белгесту шлем. Расставив ноги, он еще ниже наклонил голову. Мотнул подбородком в сторону нарисованного Дасавы.

– Ты сможешь бросить ему вызов, Твердый? И доблестно умереть?

– Ему? – Дварна скрестил руки на груди, исподлобья глядя на Сатваму.

Тесайя поднял ладонь, призывая к миру.

– Ты сам все видел, – примирительно сказал Сатвама. – Нет сомнений, что Сияющий владеет силами древних небожителей. И я не советую тебе, Дварна, – сказал он, наконец устало садясь за стол, – не советую погибать в поединке с ним. Потому что тогда нас останется еще меньше, чем сейчас.

Тесайя едва заметно улыбнулся и одобрительно кивнул.

– Ты прав, Справедливый. Нам бывало тесно вместе. Но сейчас мы на одной чаше весов, а Сияющий – на другой.

Сатвама положил руку на стол, тяжело оперся на нее всем телом.

– Чем нас меньше, тем ближе час, когда Сияющий останется один. Давным-давно у Сатры не было царя, а были лишь тиресы – наследники царской власти. Так? – Он осмотрел собеседников умными маленькими глазами. – Я не хотел бы увидеть царем Сияющего, который построит каменную Сатру и разрушит Стену в сердцах. Так?

– Да! – выкрикнул взволнованный Одаса. – Он принесет – уже принес – в Сатру гибель! Если бы не он, ничего бы этого не было! Куда же мы придем, если нечестивец не отвечает за свои слова и нет ни одного смелого и верного служителя истины, который остановил бы его?!

Тесайя поднялся с кресла и, проходя мимо Одасы, опустил ладонь на его плечо.

– С единым царем Сатра пока должна повременить, – подождав, когда замолчит Одаса, продолжал Сатвама. – Лучше тирес Сияющий, один из нас, наш друг… До тех пор, пока мы не найдем способ вообще от него избавиться.

– Мы и он – враги! – отрывисто отчеканил Дварна.

– Значит, надо это исправить. Помириться с ним, – устремил на него Сатвама тяжелый взгляд.

Одаса издал неопределенный звук. Зато Тесайя одобрительно кивнул.

– Безусловно, – сказал он, – сейчас и речи быть не может о том, чтобы оставаться с ним в ссоре. Дасава или не Дасава, какая разница. Я вовсе не хочу получить удар молнией и обуглиться, как головешка. Идти на Сияющего войной? Кто такой храбрый, чтобы встать в первый ряд? Если мы полезем воевать в открытую, Сияющий уничтожит первых, остальные побегут, и Сатра останется в его полном распоряжении… «Строить!» – усмехнулся Тесайя. – Ты веришь в «строительство», Сатвама? Прежде чем они начнут, Сатра потонет в беспорядках. Такие, как Элеса, только и ждут часа, чтобы выползти из развалин. Вон, уже… все мы знаем, что там вытворяет Элеса!

Одаса гневно сверкнул глазами:

– Он второй день пишет на стене моего дома: «Одаса – человек».

Тесайя неохотно подтвердил:

– Двух моих «верных» вчера остановили его подонки. И основательно избили. Он осмелел до того, что выкрикивает у меня под окнами… кидает камнями.

– Что выкрикивает? – спросил Сатвама.

– Какую-то брань. Похоже, что тоже называет меня человеком. Я не вслушивался, – пожал плечами Тесайя.

Он помолчал и продолжил:

– Таких, как он, все больше. И еще этот недобитый Грона, который раньше тоже очень любил говорить о строительстве. Глупо получается, когда кто-то умирает не до конца… В общем, скоро весь сброд сбежится к Сияющему. Так что нам сейчас ни в коем случае нельзя ломать себе шеи. Наш долг – сохранить Сатру такой, чтобы Жертве было куда прийти.

– И что для этого делать? Я все же за то, чтобы… – Дварна сделал резкий рубящий жест.

– Вперед! – надвинулся на него Сатвама. – Только без меня… Сейчас надо пойти и сказать, что мы согласны на все, – продолжал он уже без ехидства. – Что там хочет Дэва? Отменить «очистительную неделю»? Ну, отменим. В конце концов, один год можно потерпеть. Мы помиримся с Сияющим, заключим союз. Главное, чтобы он не объявил себя царем. А там уж постараемся, чтобы он им и не стал никогда.

– И строить будем? – усмехнулся Дварна.

– Строить – пообещаем, – уточнил Тесайя.

– А кто пойдет говорить с ним? Объясняться? – беспокойно спросил Одаса.

– Кому и идти, как не Тесайе, – сипло вздохнул Сатвама. – Я уверен, он найдет нужные слова… сможет почувствовать, как настроен Сияющий, и сказать то, что ему по душе. В конце концов, мы могли ошибиться, разгневаться: Сияющий наговорил неожиданных вещей…

– Я опасаюсь, Грона восстановил Сияющего против меня, – заметил Тесайя.

Сатвама махнул рукой:

– Пустяки. Скажи, что сожалеешь. «Строить» и «мстить» – слишком разные вещи. Тиресу Дэве придется забыть обиды.

Дварна утвердительно хмыкнул: мол, верно.

Тесайя, удовлетворенный общим признанием своих способностей, обвел остальных медленным взглядом.

– Если все согласны, я тоже думаю, что справлюсь, – согласился он. – Думаю, у меня отыщутся нужные слова.

* * *

В доме Дайка заперлись все, кто был с ним на площади. Сам Дайк поселился в маленькой каморке вместе с Гвендис. В тот день, когда он свел небесный огонь, они долго не могли уснуть: сидели рядом на кровати, крепко сжав руки друг друга, сплетя пальцы. «Эйонна права, – размышляла Гвендис. – Чтобы не заболеть Сатрой и победить ее, нужно много радости». И она, как утешительница, распустила волосы и надела ярко-синее платье, чтобы оживить убогую обстановку покоя. Дайк любовался, как поблескивают золотые браслеты на ее руках и ожерелье на шее в свете тусклого светильника на столе.

Но любой выклик и шум на улице заставляли Дайка настороженно прислушиваться. Он боялся, что небожители опомнятся и придут вооруженной толпой. Дайк понимал: его небесный огонь – ненадежная защита. Все, что он успеет, – обрушить молнию на нескольких передних. Если остальные не побегут, то вломятся в дом.

– Я развязал войну с Сатрой, – глухо произнес Дайк. – Тебе, Гвендис, надо… вот что. С тобой будут Сполох и Тьор. Иди с ними в заросли, к бродягам. Зима скоро кончится, недолго потерпеть. За вами прискачет Эрхе-Алтан, выведет через степь. Итвара, Эйонна, другие… они не смеют выйти за Стену. Я небожитель – я останусь с ними. Если тиресы объявят «очистительную неделю», я попробую поднять рабов защищаться. Они, конечно, покорны… а ежели им Сияющий прикажет? Война, так будем воевать. А потом – останусь жив – приеду к тебе, Гвендис.

Гвендис только покачала головой:

– Ты можешь отпустить Сполоха и Тьора. Но не меня.

Дайк сильнее сжал ее ладони:

– Гвендис?..

– Тьор и Сполох – проводники, которых ты нанял. Пусть берегутся и возвращаются домой. А женщина, когда выходит замуж за чужеземца, едет в его страну. Мы оба останемся в Сатре, раз ты небожитель и раз тебя заботит ее судьба…

– Гвендис! – Дайк с изумленной и радостной улыбкой смотрел на нее. – Это правда? Ты считаешь себя моей женой? Ты согласна, ты больше не отказываешься и не просишь меня подождать?!

Она взяла его голову в свои руки, заглянула в глаза.

– Ты сам говорил: самое худшее – это нам расстаться друг с другом.

На улице то затихал, то возобновлялся неясный шум, пока звуки совсем не стихли: наступала ночь. Светильник тускло мерцал в жарко натопленной каморке. Дайк обнял Гвендис, и теперь они оба сидели неподвижно, склонив головы. Женщина пошевелилась, села с ногами на кровать.

– Больше не будем ни о чем жалеть, – сказала Гвендис. – Отпусти Тьора и Сполоха, они не должны за нас отвечать.

Дайк видел, как огонек светильника отражается в глубине ее глаз. Она смотрела ласково и спокойно, и казалось, от самих глаз исходит мягкое мерцание. Лицо Гвендис было совсем близко, она говорила тихо. Дайк только кивнул, что исполнит ее слова. Их губы сблизились, и через несколько мгновений Гвендис потушила светильник.

В полутемном зале собрались на обед. Приготовившись держать в доме осаду, друзья Сияющего не выходили на улицу. Лишь сам Дайк принес воды из ближайшего к дому колодца.

Особых запасов у Дайка не было, поэтому уже сейчас обед вышел более чем скудный.

Сполох и Тьор не захотели уходить в заросли и бежать из Сатры одни. Упрямый Тьор не желал бросать недостроенный «каменный круг»: до весны он намеревался успеть поставить вокруг стола хотя бы три каменных столба, тогда можно было считать, что он достаточно почтил бесхозно брошенный небожителями камень. Вдобавок великан еще мало чему научил Геду, да и покидать в трудную минуту Дайка и Гвендис, с которыми они вместе делили дорожный хлеб, было ему не по сердцу.

Тем более не собирался уходить Сполох. Парень из Козьего Ручья успел сдружиться с Тименой и был с ним заодно. Вдобавок по неизвестным причинам дружбу и уважение Сполоха приобрел Итвара. Было непонятно, чем впечатлил его бывший тирес, но Сполох все время старался ему услужить. Иначе говоря, парень не собирался спасаться в одиночку.

Гвендис и Эйонна разливали по чашкам травник. Тимена устроился в самом углу стола, при тусклом свете очага и пары чадящих светильников его почти не было видно. Только иногда пламя выхватывало из темноты острое лицо со стиснутыми губами.

– Да лучше бы, – мрачно сказал он, – мы сами напали на них. Что мы сидим? Устроим им тоже «очистительную неделю».

– И я так думаю, – поддержал Адатта. – Пройтись по домам тиресов… Да за них же и драться некому. Настоящих «верных» у каждого горстка, остальные сразу разбегутся.

Дайк молчал, подпирая рукой нахмуренный лоб.

– Ты что, жалеешь тиресов? А они кого-нибудь жалели? – спросил Тимена. – Не будет их – против тебя никто не пойдет. Ты победил, почему ты мешкаешь? Сейчас бы вся Сатра тебя послушалась, если бы тиресов… – Он сделал жест, как будто перерезает себе горло.

Гвендис тревожно посмотрела на него и на Дайка. Эйонна сидела рядом с мрачным Итварой, взяв его руку в свои, и успокаивающе гладила ему пальцы.

– Грона и Адатта правы, – вдруг тихо сказал Учтивый. – Сейчас ты можешь взять власть и начать строить.

Дайк молчал. Ему припомнились слова Дварны: «Большинство „верных“ своим вождям не верны…» Юный Адатта прав: если обойти дома тиресов, свести на них небесный огонь, а сопротивляющихся добить мечами, вся Сатра малой кровью окажется в руках Сияющего…

Дайк закусил губу. Кто такой Дэва? Пришелец, у которого почти нет приверженцев. Вся его сила – в сиянии, в умении сводить небесный огонь. Он мог бы стать царем Сатры, но как бы он царствовал? Мечом и молнией согнал народ на строительство? Казнил новых тиресов, которые попытались бы заявить о своих учениях? Он, Дэва, обязан будет стать сказочным змеем, способным испепелить Сатру: у него нет верной дружины, а если он насильно или посулами сколотит ее, то хотя бы она должна бояться его и слепо выполнять его волю. Почему слепо? Да потому: все, что принес Дэва в Сатру, Сатре странно и чуждо. Будь у него хотя бы год-два, появились бы и «верные» Дэвасатры, но сейчас его до конца не принимает никто, даже вольнодумец Итвара, боящийся выходить за Стену.

А что делать с Жертвой? Что делать со Сводом и его толкованиями? Из них будут опять и опять выходить учения, в которых Дэва предстанет кровавым нечестивцем, предателем Сатры Дасавой Санейяти. И хорошие, смелые ребята, такие же, как Адатта и Тимена, станут мечтать освободить от этого захватчика свою землю…

– Невозможно, чтобы один небожитель насильно навязал свой путь всей Сатре, – ответил своим спутникам Дайк. – Если я так сделаю, в будущем про каждого, кто позовет других на строительство, будут говорить: вот этот тоже кровью все зальет! Я тирес, я и буду как тиресы – говорить на площади, собирать свою Дэвасатру.

Дайк помирился с тиресами.

Тесайя напомнил ему: «Сатвама и Дварна терпеть не могут друг друга, Одаса не доверяет никому. Из-за слишком сильного рвения в поисках истины, бывает, и наши сторонники устраивают между собой побоища. Ты должен был знать, что это может случиться, когда шел на площадь».

Великан Тьор снова вернулся к своему «каменному кругу». Но «стол» был загрязнен и облит помоями. Сломать его погромщикам не хватило сил, хотя местами узор оказался поврежден, а гладко отшлифованную «столешницу» испещрили выбоины и царапины.

Геда тихонько подошел сзади, робко окидывая взглядом поникшие плечи ваятеля. Тьору казалось, его работой в Сатре все любуются. А вместо этого кто-то выплеснул нечистоты на тот самый узор, которым Льода украсила подол и рукава рубахи своего жениха, а он потом повторил в камне.

– Я сейчас принесу воды и все вымою, – пообещал Геда.

Чтобы больше не смотреть на поникшего Тьора, он бегом кинулся домой за ведром и к колодцу.

Сполох и Тимена в это время отправились навестить бродяг в потаенной землянке в зарослях. Сперва они свернули на озеро. Косматый пес, которому Сполох дал кличку Серый, совсем истосковался один. Он ждал хозяина на окраине городских развалин. Стоило Сполоху появиться, как пес кинулся к нему навстречу с тонким радостным повизгиванием, словно щенок. Положив человеку на плечи тяжелые лапы, Серый укоризненно и любовно заглянул ему в глаза.

На озере Сполох расширил топором замерзшую было прорубь и, поставив вершу, отправился во владения старухи Геденны. Мокрый снег подтаял, наступила оттепель. Из землянки на окрик Сполоха вышел старый бродяга, завернулся в рваный плащ, прошел, волоча ноги, мимо и сел на кучу хвороста возле костра.

Геденна приветливо встретила гостей, налила обоим похлебки из кореньев. Сполох обещал поделиться рыбой, когда подойдет пора проверять вершу. Тимена разговаривал со старухой: он хотел, чтобы бродяги теперь поселились в имении Гроны, Сияющий не даст их в обиду.

Но Геденна качала головой:

– Нет, Грона. Погодим. Что-то не верится мне в твоего Сияющего…

Около Сполоха, навострив уши, неподвижно сидел Серый. Казалось, пес тоже вслушивается в разговоры и раздумывает о чем-то.

Когда Тимена и Сполох собрались уходить, пес побежал за ними. Они дошли до развалин, где Серый обычно отставал. Но на этот раз с угрюмой решимостью пес потрусил вместе со Сполохом в город.

* * *

По Сатре о Сияющем поползли злые слухи. Любое слово из дома Тесайи или Сатвамы долетало до самых отдаленных улиц города и повторялось в домах тех, кто сам не ходил ни к одному тиресу. Даже по окраинам, по глухим имениям прокатилась молва. По требованию Сияющего отменили «очистительную неделю», теперь рабы расплодятся и заполонят Сатру; некому будет защитить мирных жителей от таких, как Элеса, и всех перебьют; Дэва сделает так, что Жертва разгневается и не придет. Простые небожители, сидя зимними вечерами у очагов, в страхе думали о грядущих бедствиях.

Откуда-то становилось известно, что Сияющий – лжец, которому нельзя доверять, он бесчестен и в душе понимает, что сам недостоин съесть частицу Жертвы и в будущем обрести спасение. Из-за этого он якобы и хочет, чтобы все осквернились: раз ему погибать – то пусть и другие. Он – Дасава, бежавший из тюрьмы Ависмасатры, и хотя он облекается светом, его душа черна…

Когда пришла весна, Сатра была до краев полна приглушенных шепотков и ядовитых сплетен.

Стояла ненастная весенняя ночь. Хлестал быстрый дождь пополам со снежной крупой. Могло статься, он вот-вот зальет факелы, поэтому небожители прикрывали их краем плащей. Только тирес Одаса с вдохновенно расширенными глазами, в ржавом старинном зерцале, держал факел над головой. Темно-серый тающий снег уж не способен был сверкать, отражая огонь: он лежал под ногами грязью.

Настал час, которого давно ждал Одаса Мудрый. Это был ночной час решительных действий, мужества и предвидения. Одаса давно предсказывал, что однажды все тиресы Сатры придут к нему за советом. Правда, в глубине души ему случалось и самому усомниться в этом пророчестве. Но вот они, явились! Красноречивый Тесайя призывал Одасу стать спасителем Сатры. Гордый Дварна молчал – должно быть, подавленный мыслью, что его собственной хваленой твердости не хватает для настоящих дел. Сатвама Справедливый обещал: «Мы отдадим тебе всех наших „верных“. Веди их, как если бы ты был их тиресом».

Одаса дал согласие не сразу. Он многозначительно окинул взглядом гостей. «Я возьму на себя это бремя. Но учтите…» И повел речь о том, чего он лично ожидает от небожителей, что они должны понять и во имя чего довериться ему. «Мне не нужны ни слава, ни власть. Я никогда не стремился к ним. Я не навязывал Сатре своего учения. В эту трудную минуту вы сами пришли ко мне, и я вам не откажу, хотя предвижу, что и этот урок пройдет для всех даром…»

Теперь Одаса стоял на ночной улице среди мелкого злого дождя. К нему, запыхавшись, подбежал один из военачальников Сатвамы: «Мои воины готовы, тирес». «Хорошо!» – одобрил Одаса. Вынырнул из мрака другой начальник: «Мы готовы!» Дожидаясь, пока о готовности доложат все, Одаса решил ободрить явившихся.

– Воины! – горячо начал он, сдерживая голос, потому что нужно было вести себя тихо. Из-за того, что Одаса не позволял себе говорить иначе, как срывающимся шепотом, его речь превратилась в шелест, из которого вырывались только сдавленные восклицания. – Дасава!.. Очищение… Жертва… Милосердие и бесконечная любовь… Битва во имя истины… Сражение со скверной…

– Мои воины готовы, тирес! – перебил возникший из ночного дождя запоздавший начальник.

Одаса быстро пересчитал их:

– Все?

– Да, тирес.

– Тогда вперед! Да не уйдет ни один отступник! – взмахнул факелом Одаса Мудрый и первым кинулся в ненастную мглу.

Эйонна готовилась ко сну, она всегда ложилась поздно. Последние дни утешительница отдыхала от своего ремесла – тиресы занимались какими-то делами и перестали к ней приходить. Но ее душа не лежала ни к какому занятию – Эйонна просто сидела и смотрела в темноту, пытаясь подавить тревогу. Ее одолевали даже не мрачные мысли, а неясные, смутные чувства. Эйонна не могла спать, хотя наступила ночь, и сидела не раздеваясь.

От оцепенения ее пробудил неясный гул на улице и мелькание теней на стене. В щелях ставен то вспыхивали, то исчезали всполохи огня. Эйонна вскочила и одним прыжком оказалась у окна. Сквозь щель она видела, как мимо дома прошли вооруженные небожители с факелами. Эйонна потрясла головой: с чего это посреди ночи?.. Это напоминало начало «очистительной недели»…

Эйонна не медлила ни минуты. Накинув плащ, она выбежала на улицу и свернула за угол дома. Куда бы эти воины ни шли, она добежит до дома Итвары раньше – Эйонна знала короткий путь через руины. Они с Итварой часто гуляли в развалинах, любили искать новые пути.

Между ставнями дома Итвары мелькал свет. Эйонна постучалась условным стуком в окно и услышала радостный голос друга: «Сейчас, моя утешительница!» В конце улицы уже показались факелы. Эйонна влетела в дом.

– Я собирался спать… – Итвара обнял ее на пороге, но она высвободилась и потянула его за руку.

– Сюда идут с факелами! Тиресы объявили войну. Ты был с Сияющим, они тебя убьют. Бежим через задний выход, скорее, убежим в заросли, – задыхаясь, проговорила она и тут же переменила решение. – Нет, надо предупредить Гвендис и Дэву.

Но у двери уже раздались голоса. Итвара быстро задвинул тяжелый засов.

– Открой, Учтивый! – послышался гневный возглас Одасы.

– Не дождешься, Мудрый, – спокойно ответил Итвара. – С чего это ты шастаешь по ночам? Не боишься, что Элеса тебя побьет?

– Со мной мои «верные», – с достоинством ответил Одаса.

Итвара тем временем придвинул к двери стол. Эйонна стояла посреди покоя, судорожно сжав руки.

– Открывай, возмездие должно свершиться!

От нескольких ударов дверь не подалась.

– Дом окружен со всех сторон, – снова послышался голос Одасы. – Сегодня ночью во всей Сатре произойдет очищение от скверны. Нас много, и мы едины! – Голос его задрожал от волнения и восторга. – И не вздумай умолять о пощаде.

Итвара растерянно посмотрел на Эйонну.

– Со мной утешительница. Если я открою, вы отпустите ее?

– Я не уйду, – воскликнула Эйонна. – Мы не откроем.

– А, Учтивый собрался провести ночь с утешительницей! – Голос Одасы зазвенел от ненависти.

Он не любил Эйонну и чувствовал себя униженным всякий раз, когда речь заходила о ней. Одаса единственный из тиресов никогда не ходил к утешительнице из страха, что она его не примет и посмеется, расскажет об этом другим. За годы у него накопилась обида на нее. Итвару он ненавидел еще и за то, что для Эйонны он был больше, чем любой другой гость. Итваре Учтивому-то утешительница никогда не откажет!

Теперь на лице Одасы показалась торжествующая улыбка.

– Открывайте, или мы сожжем тебя в этом доме вместе с ней, – вдруг осенила его мысль.

Эйонна и Итвара молча переглянулись. Снаружи послышалась возня. Похоже, Одаса не шутил, и дом на самом деле обкладывали дровами из поленницы во дворе. Одаса крикнул: поджигай! Вскоре в щели стал заползать дым.

Итвара опустился на лежанку. Эйонна села рядом с ним и взяла его за руку.

– Что с тобой? Неужели опять тоска?

– Но задыхаться в дыму… сгореть заживо… – проговорил Итвара. – И ты… Зачем ты пришла?!

Внезапно он вспомнил:

– Эйонна, у меня есть яд. Так, на всякий случай… Я всегда боялся, что тяжело заболею или совсем заест тоска. Благодаря тебе, утешительница, до этого ни разу не дошло. Может быть, нам просто… – Он не договорил.

Эйонна неслышно хлопнула в ладоши.

– Вот и выход. Сейчас все будет хорошо!

Через миг она уже хлопотала, открывая шкафы, перебирая утварь. На низком столе она постелила скатерть, поставила кувшин с вином и два отделанных драгоценными камнями золотых кубка. Огонь светильника заплясал, отражаясь в гранях старинных чаш. Утешительница поставила на стол вазу с засушенными цветами. Итвара любовался Эйонной с печальной улыбкой на побелевших губах.

Утешительница плавно наклонила кувшин, вино медленно полилось в кубки. Дым в покое сгущался все больше, уже слышался треск огня. Итвара пересел за стол, протянул руку, но закашлялся от дыма – и кубок опрокинулся, а вино пролилось на скатерть.

– Вечно я что-нибудь испорчу, – огорченно произнес он.

– Ничего, – ласково ответила утешительница.

Из глиняного пузырька она вылила яд в свой кубок, долила его вином полнее.

Итвара глубоко вздохнул.

– Что ж, уйдем вместе. Да уже и пора: здесь становится жарко и дымно. – Он поморщился.

– Уже пора… – подтвердила Эйонна.

Она села на колени к Итваре, поцеловала его в губы и поднесла кубок, не давая в руки. Итвара выпил из ее рук и склонил голову к ней на грудь. Эйонна быстро допила вино и отставила пустой кубок на стол.

– Не бойся… сейчас, – сказала она, крепко обнимая друга и гладя его рыжеватые волосы.

Итвара чувствовал, что в глазах темнеет и больше нет сил вздохнуть, но не разжимал рук, поддерживая Эйонну, сидящую у него на коленях.

Эрхе-Алтан не могла дождаться весны. Ее бабка видела, как всю долгую зиму внучка была грустна. То выходила по ночам из юрты и смотрела на усыпанное звездами небо, то уносилась в заснеженные просторы на своей приземистой лошадке. Эрхе знала, по ком она скучает. А этот глупый северянин, может быть, и не скучает нисколько? Девушка сжимала кулаки или топала ногой, подумав об этом. «Все равно он будет мой!» – хмурила она тонкие брови.

Когда Эрхе отправилась из родного стойбища в путь, степь была еще покрыта снегом. Бабка сурово спросила:

– Куда ты собралась? Еще метели будут.

Эрхе тряхнула черноволосой головой:

– Ничего со мной не станется. Я слышу всю степь!

Степные лошади умели находить корм и под снегом, а при нужде дочь ковыльницы и сама могла бы отыскать место, где снег тонок или где на проталинах появилась молодая трава, чтобы ее лошадка кормилась.

Пока Эрхе держала путь до развалин Сатры, действительно показались проталины, потекли грязные ручьи, везде стояла вода. Но Эрхе все равно была довольна: настояла на своем с бабкой – и добралась до места задолго до весеннего равноденствия.

Кочевница разбила стан недалеко от Стены. Ночами она жгла костры, прислушивалась к степи. Она чувствовала, как в тайных раздолах начинают пробуждаться ее сестры-ковыльницы. Эрхе так и тянуло за Стену – проверить, как там Сполох, почему не торопится домой?

Однажды вечером девушка неподвижно сидела, нахохлившись, закутавшись в теплый войлочный плащ и надвинув по самые брови такую же войлочную шапку. Она смотрела в сторону Стены. Вдруг небо за Стеной, над загадочным «плохим местом», стало розоветь. Восток был именно там, но до восхода солнца оставалось много часов. Эрхе, повидавшая на своем веку степные пожары, быстро поняла, что это огненное зарево.

Что там?! Напали враги, и они убьют ее северянина! Надо обязательно узнать, что там. А если там правда враги, пусть Сполох вскочит на спину ее коня позади нее, и они вместе умчатся в степь. Лошадь совсем отдохнула, поскачет быстро, а кто в степи поймает Эрхе?..

Она прыгнула в седло и, держа наготове лук, погнала лошадь вскачь навстречу зареву. В развалинах ей пришлось сбавить ходу, чтобы ее косматая лошадка не споткнулась о камни. Перед Эрхе встали заросли одичавших яблонь. Но потом всадница выскочила на дорогу между каких-то диковинных каменных юрт и просто нагромождений камня.

Тимена перешел жить в имение Гроны. Там ему было ближе до потаенной землянки старой Геденны и его друзей-бродяг. Тимена хотел уговорить их переселиться еще дальше в заросли, в совсем дикие места, и позвать с собой Сполоха, Тьора, Итвару Учтивого и его утешительницу, Адатту с Гедой и других немногочисленных приверженцев Сияющего вместе с их рабами. До урожая они могли бы прокормиться охотой, если только не бояться есть нечистую пищу. Но ведь все боятся оскверниться из-за Жертвы. Известно же: кто не блюдет чистоты, тому не дадут съесть Жертвы и тот не просияет и не вернется на небеса.

Однако Дайк говорил, что к людям являются другие, прекрасные и радостные небожители. Он показывал Тимене дощечку, на которой нарисована Ярвенна – даргородская хозяйка. Этот рисунок не похож на жуткие рисунки Орхейи. С уложенной вокруг головы светлой косой, в белом платье – так изображают Ярвенну люди, которые ее чтят. Зато Сполох рассказывал Тимене, что крестьяне представляют ее в вышитой рубахе и в венке из листьев или цветов.

Тимена уже знал, что Сполох – и есть тот самый «даргородец», человек, поклоняющийся Ярвенне. Но Тимена, как и Геда, узнавший тайну Тьора, держал рот на замке. Молодой небожитель теперь был уверен, что Сияющий – это Дасава Санейяти, а то почему он дружит с людьми?

Сполох сказал, что народ Даргорода вдобавок верит: премудрая и светлая Ярвенна связана с плодородием и коловращением года. Все солнцевороты и солнцестояния – праздники хозяйки. Ей посвящают и первые, и последние плоды, зажигают огонь перед ее образом и осенью, и весной. Весной ждут, что она благословит все, что растет как в поле, так и в лесу, а осенью благодарят за обильный урожай. В осеннее солнцестояние, перед окончательным наступлением зимы, просят, чтобы хозяйка сохранила урожай и скот на протяжении зимы.