Текст книги "Пелена. Собачелла"

– А родаки чего? Понятно, у девочки мать пьет, а твои-то как тебя отпускают? Школа как?

– Я иногда хожу в школу… Мамки нет. У меня только бабушка старенькая… У нее ноги болят. Поэтому мне долго кататься в город нельзя, только утром, пока она спит. И к Светке надолго нельзя. Я это… Светку к себе притаскиваю, когда теть Маша засыпает, вожусь с ней. Она у меня даже ползать начала. Ее на пол положил, когда печку топил, она раз… и поползла ко мне. Представляешь?! А у теть Маши она лежит все время.

– В кроватке?

– Угу. В коляске старой. Ей тетенька красивая такая из сосслужбы подарила.

– Соцслужбы, – поправил я.

– Ага. Сосслужбы. Она к Светкиной мамке приходила, когда Светка только родилась. И очень ругалась. Я за дверью стоял, подслушивал. Она говорила, что Светку заберет в интернат. А знаешь как в интернате этом страшно? Мне пацан знакомый говорил. Он там жил, когда у него мамка пила, а потом сбежал домой. И мамка у него пить перестала. Представляешь?! Сама. Он теперь в школу ходит.

– И что соцслужбы? Не забрали Светку?

– Неа. Поругались только. Та тетенька хоть красивая, но злая. Я ей Светку не отдам. Я ее даже к себе забирал. Но теть Маша через два дня за ней прибежала. Ремнем меня отхлестала, сказала, что детей ворую и меня милиция заберет. Страшно было. Теперь я Светку только на вечер забираю, потом домой приношу. Она молока напьется и не орет. И теть Маша ее тогда водкой не поит. А если водкой не поит, ее же теперь не заберут? Да? Не заберут?

В глазах у пацаненка было столько надежды, что я не решился сказать ему правду. Только сглотнул подступивший к горлу комок и закивал. Потом похлопал себя по карманам. Денег со стипендии оставалось немного. На обратный проезд и еще на недельку в общаге на голодном пайке. И ладно. У сокурсника займу. Перебьюсь. Я выгреб всю мелочь.

– Возьмешь?

Он покачал головой:

– Я сам.

– У тебя газеты пропали, а Светке кушать надо. Это на молоко.

Я высыпал деньги в его карман.

– Спасибо, – шепнул пацаненок. – Меня Данькой зовут. А вас?

– Андрей! – сказал я и пожал ему руку. Ручонка была холодной. Видимо, варежек у Даньки не было.

Я снова сунулся в рюкзак, вытащил перчатки и новую толстовку.

– Это тебе. Свалишься, кто Светку кормить будет? Тебе еще ее надо учить ходить и разговаривать.

Данька кивнул и спрятал вещи в сумку.

– Ей без меня нельзя. Она же маленькая, пропадет. Я ее защитник, – серьезно сказал Данька. – Знаешь, как она меня обнимает?! Вот так… крепко-крепко. И еще хохочет, когда я с ней играю. А у тети Маши не хохочет, молчит все время или орет, когда голодная. У меня засыпает. А можно я толстовку твою продам?

– Зачем?

– Курточку Светке куплю. Гулять вместе будем.

– Это твоя толстовка. Хочешь – продавай!

Данька засиял. Электричка подкатила к очередной станции, и мой собеседник засобирался:

– Моя! Сейчас к бабушке забегу и сразу за Светкой. Расскажу ей про курточку.

– Себе еще что-нибудь купи обязательно! – крикнул я ему вдогонку.

Данька остановился в дверях и серьезно так, по-мужски ответил:

– Не могу! Ей нужнее. Я Светку никогда не брошу. Она одна меня любит. Больше никто.

В тот же день спустя пару часов я снова трясся в электричке. Только она уже шла в другую сторону, уносила меня прочь от Дашки и ее друзей. Я ехал в родной город. Домой. К родителям, к своим собакам, к Славке. К тем, кому обещал, что никогда их не брошу. К тем, кто меня по-настоящему любил.

* * *

– А что Даша?

– Даша?

– Да. Вы же уехали.

– Мы встречались потом несколько раз. Она сначала обвиняла меня в предательстве. Бросил, оставил одну… Потом мы договорились переписываться и видеться по выходным. Я думал, она поймет. Любит, значит, поймет, что я не могу иначе. Через две-три такие встречи я узнал, что она выходит замуж за нашего сокурсника Мишку Тихонова. У них, оказывается, все закрутилось как раз в тот вечер, на даче, когда я не приехал.

– Жалели?

– И да и нет. Сначала болело, но потом пришло понимание, что у каждого свой путь. Мне суждено было быть здесь, с собаками. Ей там… Она стала адвокатом, сейчас у нее своя практика в Москве. Все сложилось как нельзя лучше. Я бы ее тянул назад, рвался бы обратно, если и не в свой город, то к своему призванию.

– В чем же ваше призвание?

– Делать то, чего не делают другие. Я, если честно… – Андрей Колганов помолчал. Видно было, что он в эту минуту был не здесь, не около своего дома, окруженный телекамерами, а все еще трясся в промерзшем вагоне электрички. – Если честно, я всю жизнь стараюсь быть похожим на того Даньку. Я даже пытался его искать. Потом. Через пару лет. Но бесполезно. Где он? Спас ли свою Свету? Думаю, спас. Должен был.

Андрей замолчал. Молчала и журналистка. В конце участка, за решетчатым забором, скулили собаки, видимо почуяв настроение хозяина. Они всегда чувствуют тоньше.

– А Тоня? Вы нашли в ней родственную душу? – спросила Аня, когда пауза затянулась.

Взгляд Андрея потеплел. Он непроизвольно обернулся в сторону дома. Знал, там, на крыльце, его ждет жена, женщина, которая разделила с ним непростую судьбу.

– Тоня – герой! И мой ангел-хранитель. Она знала обо всем с самого начала и приняла меня таким, какой есть. Мы вместе построили этот дом. Потом родились мальчишки. Так и живем. Растим детей, выхаживаем собак, работаем.

– А как же карьера?

– Карьера… Я окончил строительный техникум, устроился на разрез. Начинал с разнорабочего, потом получил корочки бульдозериста. Вот и вся карьера.

– Юридический так и не окончили?

– Почему же?! В шкафчике на полочке диплом пылится. Но это уже заочно.

– В адвокаты не пошли, значит.

– Не пошел. – Андрей усмехнулся: – Там и без меня народу хватает. Вы, наверное, не помните… В одном советском фильме было… не знаю название. Героя как раз о карьере спросили, а он отвечает: «Вы думаете, все хотят быть руководителями? Кому-то надо и капусту выращивать». Так вот, это все моя «капуста».

– Андрей, и последний вопрос – вы счастливы?

– Спасибо, что спросили. Сейчас объясню. Подождите минутку… Отцепите мне аппаратуру, пожалуйста.

Андрей поднялся с лавки и направился в сторону вольеров. Оттуда сразу же раздался радостный лай и повизгивание, сквозь решетки можно было разглядеть многочисленные виляющие хвосты. Псы вставали на задние лапы, лизали Андрею руки. Все, даже самые старые и увечные, как по команде кинулись встречать своего лучшего друга. Тонким собачьим чутьем они понимали человека, научившегося не предавать, а отдавать. Любить и не ждать ничего взамен.

– Пуша, рядом.

Андрей вернулся к съемочной группе вместе с огромной лохматой псиной непонятной породы. Казалось, что глаз и ушей у собаки нет вовсе. Из-под завивающейся колечками длинной шерсти выдавались только слюнявая пасть, мощный торс и четыре гигантские лапы. Да еще хвост-метелка, который не успокаивался ни на секунду, ходил из стороны в сторону, подметая бетонную дорожку. Собака держалась рядом с хозяином, но при этом шла неуверенно, будто прощупывая перед каждым шагом дорогу.

– Ой, – отпрянула Анька, – держите ее, пожалуйста. Я таких больших боюсь.

Андрей усмехнулся, но приказал собаке сесть. Та примостилась у его ног.

– Это Пушинка. Выглядит она, конечно, устрашающе, но укусить уж точно не может. Это я вам гарантирую. Максимум – зализать до смерти. И то, если найдет. Пуша слепая. Такой мне ее привезли пару лет назад с Ольховской автобазы. Местный сторож – доброхот – отобрал ее у пьяных подростков. Детки эти… уродцы малолетние… сначала тушили о ее веки бычки, а потом плоскогубцами выдернули Пушке клыки. Чтоб не кусалась, когда вырастет. Она тогда еле выжила. Мы с женой две недели выхаживали, спали по очереди. Кололи, перевязывали, протирали, мазали и опять кололи… Все зажило. Но зрение не восстановилось. У нее и сейчас, если присмотритесь, увидите подпалины на морде. Ну и кусаться нормально она не может. Она создание добрейшее, хоть по виду мамонт мамонтом.

Он погладил курчавую собачью голову. Пуша тут же отозвалась каким-то довольным мурлыканьем, будто была не гигантским покалеченным псом, а холеной, разлегшейся на солнце породистой кошкой.

– Вы про счастье спрашивали?! Гляньте на Пушку. Она слепая. Натыкается на предметы, когда бегает. Иногда попадает мордой мимо миски. Ест только перетертую пищу. Никаких тебе костей или мяса кусками. Пристроить ее тоже очень тяжело. Собак у нас забирают редко, они мало кому нужны. Но если приходят смотреть, то все мимо Пуши. В квартире с такой большой собакой хозяевам тесно будет, а дом охранять псу без клыков – воры засмеют. Всё так… А теперь посмотрите на это с другой стороны. Она накормлена, у нее есть угол. Ее гладят, с ней играют, ее любят. Она не знает, что с ней что-то не так, потому все время счастлива. И другой жизни тоже не знает. Вот и я как Пуша… Не вижу для себя другой жизни. Никуда не рвусь, потому и спокоен. И доказывать мне никому ничего не надо. Давно сделал свой выбор и все себе доказал.

Пуша, громко вздохнув, будто все понимала, свернулась калачиком около ног хозяина и положила огромную голову на лапы. А хвост так и продолжал ходить из стороны в сторону.

* * *

Они пили чай на террасе. Травяной чай из только что собранных листьев смородины. Душистый и теплый, как эта ночь. Черничное небо наваливалось сверху и давило на Анькины плечи. Она как-то вся сжалась под его весом. Разговаривать не хотелось. Только слушать тишину и смотреть на яркие огоньки звезд над головой. Они висели совсем рядом. Если забраться на крышу дома Андрея, наверное, их можно спокойно взять в руки. В городе звезды далеко… не достать. Как и люди.

Сеня опять позвонил.

Анька взяла трубку, но почему-то и там тоже была тишина. Молчание. Тяжелый вздох и снова пауза.

– Ты как?

Голос Сени был хриплым и каким-то измученным.

– Хорошо, – коротко ответила Анька. Она не знала, что еще ему сказать. Не хотелось говорить.

– Я пришел, а тебя нет. Дома так пусто.

Ночная тишина вновь забралась в трубку и разделила их. Сеня молчал. Анька отвернулась от сидящих рядом Андрея и Тони и вытерла глаза пледом.

– Я понимаю.

– Прости, – выдохнул Сеня. Как же он не любил это слово. Как же тяжело оно ему всегда давалось.

– Хорошо, – эхом отозвалась Анька.

Молчание…

– На студии сказали, что ты поехала в какой-то питомник, – вдруг сказал Сеня.

– В приют… Собачий приют.

– А-а-а… Значит, снимали историю про собак…

– Нет, Сеня. Про людей! Живых, настоящих людей…

Молчание…

– Я понял. Можно, я тебя заберу?

– Не надо. Я останусь здесь.

– До завтра?

– Да! – ответила Анька и положила трубку.

«До завтра…»

* * *

– Андрей Владимирович, здравствуйте! Это Анна. – Голос на том конце провода показался Андрею Колганову знакомым.

– Простите?!

– Анна Арзамасова. Журналист. Мы недавно у вас в приюте снимали.

– Да, Анна. Конечно, помню. Извините, не сразу узнал.

– Мы на прошлой неделе выпустили сюжет в эфир. Вы смотрели?

– Конечно. Спасибо. Все хорошо получилось. Нам с женой очень понравилось.

– Спасибо… (Молчание в трубке.) Скажите, а после этого к вам никто не приезжал?

Андрей задумался:

– Приезжали. Много кто приезжал. Вы знаете, у нас за неделю пять собак забрали. Просто невероятно. Никогда такого потока не было. И вот сейчас, кстати, тоже смотрят. (Пауза.) Так это вы?

– Да. Простите за своеволие. Думала, если спрошу, вы точно откажетесь. Вы же не любите просить о помощи. Я создала группу в соцсетях, своеобразный фонд. Там сюжет выложен и про ваш приют рассказывается. Фотографии собак… И еще сбор. Ну, на еду для животных там и прочее… Ничего?

– Анна, да что вы?! Я вам очень благодарен. Но сбор, конечно, не надо было. Мы сами. А вот остальное… Спасибо! Нашим питомцам нужен дом. В клетке это не жизнь.

– Андрей, я у вас спросить хотела… А Пуша? Ее забрали?

– Кто ж ее заберет? Слепую…

– А можно я за ней приеду?

– Вы?

– Да. Ну ей же нужен дом. Мы тут с мужем посоветовались… Мы скоро переезжаем за город. Ей там будет хорошо.

– Вы уверены?

– Нет. Не знаю… Сложно сказать…

– Подумайте.

– Муж любит собак. Мне кажется, я тоже смогу полюбить.

– А вы пообщайтесь с Пушей просто так. Потом решите.

– Хорошо. Спасибо! Приеду на выходных. И деньги привезу. Ну, от сбора.

– Договорились. Анна, а как ваша группа называется? Хочу зайти в сеть, посмотреть.

– «Собачелла».

Молчание.

– Андрей, вы меня слышите?

– Слышу. Да. Жду вас завтра.

«Собачелла», «Собачелла», «Собачелла»…

Он положил трубку, все еще, как заклинание, повторяя это слово. Как же он сам не догадался?! «Собачелла». В честь нее… В честь его детства… Андрей еще раз произнес прозвище и подумал о том, что завтра надо будет заказать табличку. Пора его приюту получить имя.

В ворота позвонили…