Текст книги "Пелена. Собачелла"

Но тут меня осенило: «А чего я боюсь? Врачам можно сказать, что я сослепу перепутал таблички. А мама… Мама сама виновата. Я не просил их разводиться, не просил меня обманывать. Не просил! Если у меня нет больше семьи, значит, и воспитывать они меня больше не могут. Захочу – буду сидеть здесь. Захочу – выйду и не стану с ней разговаривать».

Так я и сделал! Как только голоса и топот переместились в другой конец коридора, отодвинул щеколду и быстро, не смотря по сторонам, прошел в палату. Макс и Выдря были на месте. При виде меня лица у обоих вытянулись. Я юркнул под одеяло и замер. Решимость как ветром сдуло, а по спине забегали мурашки, как от холода. Сейчас она придет! Сейчас она меня заметит! Сейчас…

– Он здесь! – прозвенел голос медсестры, и я услышал быстрое топ-топ-топ. Мама влетела в палату вихрем. Остановилась около моей кровати, замерла, а потом прислонилась к стене и закрыла лицо руками. Я старался не смотреть на нее, упорно наматывал на голову одеяло, но взгляд почему-то все время возвращался к маминой фигуре. Мне так хотелось обнять маму. Ну, пожалуйста, скажи, что это неправда, сядь рядом, чтобы я мог крепко-крепко прижаться к тебе и слушать, как в груди рождаются слова.

Но мама так посмотрела на меня… Увильнуть, закрыться я не успел. Она уже не плакала, но ее лицо… опухшее, с фиолетовыми кругами под глазами…

– Я рада, что ты нашелся, – сдавленно проговорила мама, подняла сумку и вышла из палаты.

А я остался. И ничего ей не сказал. Но и она тоже… ни-че-го. Наверное, она действительно меня разлюбила. Как папу!

– А чего ты от мамы сбежал? – спросил вдруг Выдря. – Обиделся на что-то?

Я молчал. Не поймет он. У него-то родители нормальные, не то что мои, не разводятся. Я видел, когда они приходили. Смеются, Выдрю своего обнимают, сладости ему суют. И друг с другом спокойно разговаривают. Как ему мои проблемы понять?!

– Ну и ладно, – ответил Сашка.

А Макс ничего не спросил. Посмотрел так… с жалостью, что ли… и спать лег. И мы с Выдрей тоже спать легли. Меньше всего мне хотелось объяснять им свой поступок. Уснуть я не мог долго. Ворочался, перекатывался с боку на бок, и сон потом приснился нехороший. Не помню какой, но проснулся я от собственного крика.

– А у меня сестра младшая скоро будет! – поделился на следующий день за завтраком Выдря. Сидим все вместе в столовой, а он тут на тебе – новость!

– Хочешь? – спросил Максим, засовывая в рот ложку с кашей.

– Угу, – ответил Выдря. Он уже успел откусить приличный кусок хлеба и поэтому ничего ответить больше не мог.

– И а бы ател! – пробулькал Максим, потом проглотил суп и сказал: – Только брата! Сестра – это бе… У меня их три. Неинтересно.

– Младшая еще ничего, наверное, – ответил я, – а вот старшая, как у меня…

Чтобы передать весь ужас своего положения, я глаза закатил. Мальчишки понимающе закивали. Мол, поддерживаем. Только Сережа из соседней палаты, которого сегодня почему-то посадили за наш столик, не кивал. Он чай допил, стакан пустой с шумом поставил и так решительно сказал:

– А я свою люблю. Сестра у меня самая лучшая.

Тут мне как-то неловко стало. Получается, что я Светку не люблю?! Ерунда. Очень даже люблю. Только сказать об этом стесняюсь. А Сережа – нет, смелый, даже завидно. Но вот я ляпнул уже, что старшая сестра – это о-го-го как плохо, как теперь выпутываться?!

– Ну… моя тоже ничего. Веселая и добрая, – промямлил я, а сам понимаю: неубедительно это звучит. И уши покраснели. Все-таки сестра у меня теперь самый близкий человек. После бабушки, конечно. Нехорошо о ней так говорить. Сегодня, открыв глаза, я твердо решил не думать о родителях, а попробовать заняться важными делами.

В больнице их хватает. Например, пока все истории Выдри и Макса переслушаешь и свои расскажешь… Язык устанет. И уши. А если еще в соседние палаты ходить, то вообще… Одно обидно, что медсестры этого не понимают, особенно наша «фиолетовая бабушка» – постовая сестра, с которой я познакомился в день приезда в больницу. Она ничего вроде, но ругается постоянно, стоит только прошмыгнуть рядом с Сережиной дверью или заглянуть к девчонкам. У них палата рядом с туалетом. Очень удобно, между прочим. Идешь по коридору вроде как по делам, а сам смотришь, что они там делают. Мы с Выдрей и Максом даже соревнования устраивали, кто больше раз в палату к девчонкам заглянет, тот и выиграет. У Макса два раза получилось, у Выдри и у меня – ни одного. Это потому, что мы вместе пошли. Нас «бабушка» застукала и обратно отправила. Да мы и не сильно расстроились, весь день страшилки рассказывали, потом Макс с Сашкой убежали «капаться», а я один в палате остался. И именно в этот момент мне Светка позвонила. До этого мама, папа и бабушка весь день названивали и сообщения писали. Я на беззвучный поставил, чтобы слышно не было. А тут Светка… Ну я и взял трубку.

– Привет, братишка, – говорит.

Я говорю:

– Ага. Привет.

– Как твои глаза? Видят?

Я кивнул. Светка, наверное, это как-то через трубку поняла, потому что продолжила:

– А мои лучше бы всего этого не видели…

Она помолчала, вздохнула.

– Дань, ты же знаешь все, да?

– Угу.

Светка зашмыгала носом, вот-вот разревется.

– Хорошо, что ты в больнице. Дома кошмар. Мама все время плачет. Они с бабушкой ругаются постоянно. И папа… Он приходил, вещи забирал.

Светка рыдала в трубку. Я молчал, глаза сами по себе стали мокрыми, а потом… потом мне стало так обидно, что не выдержал:

– И пусть уходит. Совсем! Я ждал папу. Я думал, он уехал, он вернется и все будет как раньше. Я его так долго не видел. Он наврал про поезд, понимаешь, он все наврал. Он не хотел приезжать, он не хотел нас видеть. Вот бы и жил себе в этом другом городе. Зачем он приехал?!

– Даня, – Светка говорила еле слышно, – папа никуда не уезжал. Это нам так сказали. Они с мамой поругались, и папа снял квартиру в соседнем районе. Я его видела, Даня. Он приходил ко мне. Мама тогда узнала, и мы с ней поругались. А потом… Помнишь, когда я пропускала школу? Я встречалась с папой.

– Ты с папой? Ты!

Я не мог поверить в это. Нет! У нас же был секрет. Один на двоих, мой и Светкин! Мы же были командой! Оказывается, секрет этот был не мой, а от меня. Это был секрет против меня. Значит, она тоже меня обманывала все время.

– Даня! Даня! Ну прости, Даня. У тебя операция… Я не хотела расстраивать. И папа просил. Даня!

Светка что-то кричала в трубку, я не слушал, нажал на отмену вызова.

Они всё знали, а я не знал. Они все обманывали! Папа виделся со Светкой, а я? На меня он не приходил посмотреть?! Хоть издалека, хоть чуточку, хоть один раз…

В палату заглянул Сережа.

– Даня, к тебе папа приехал. У входа в отделение ждет.

Папа! Только не сейчас!

Я выглянул в коридор, пробежался взглядом по дверям кабинетов и тут же нашел что искал. Сестринская! Вряд ли там кто-то есть. Обычно медсестры собирались в этой комнате утром во время пересменки или под вечер, когда особых дел уже не было, чай попить. Мы иногда слышали, как звенели чашки.

В конце коридора показался Макс – вырулил из туалета, «закапался» уже, наверное. Он видел, как я шмыгнул в коридор, приоткрыл дверь в сестринскую, чтобы убедиться, что там никого нет, и юркнул внутрь. В кабинете действительно было пусто. Кое-где лежали вещи сотрудников, на столе – пара чашек и конфеты. Мне стало неуютно, будто я проник в чужую квартиру. Это тебе не в туалете сидеть. Нужно было выбираться. Но папа! Мне совершенно не хотелось его видеть, особенно после слов Светки.

Я выскочил из сестринской и практически столкнулся с Максом.

– Аккуратнее будь! – проворчал он. А потом хитро улыбнулся и показал на дверь: – А ты чего тут? Опять от своих прячешься?

Я кивнул. И тут мне в голову пришла гениальная идея.

– Макс, там мой папа в коридоре. Выйди скажи, что я на процедурах. И чтобы не ждал. Я на весь день!

– Ага! Так он и поверит.

– Не поверит, и ладно. Все равно, пусть уезжает. Не хочу никого видеть, – ответил я.

Макс пожал плечами:

– Твое дело. Скажу. Мне-то что.

Он ушел, а я вернулся в палату и стал ждать. Уже и Выдря появился, вернулся с процедур и стал собирать вещи (завтра у него намечалась выписка), и аудиосказка закончилась, и где-то далеко в коридоре зычный голос медсестры объявил о начале тихого часа, а Макса все не было. Мы с Выдрей уже лежали в кроватях, когда в дверях появился довольный Макс. Он тащил пакеты с передачкой.

– Ну как? – тут же спросил я.

– Папа приезжал, навез кучу всего, – просиял сосед.

– А что сказал? – я волновался. Мне казалось, что папа будет ругаться, а Макс вон какой счастливый. Странно это. Да и вообще, мой же папа, а Макс с ним так долго болтал да еще пакет к своей койке понес, уселся и начал вкусности на тумбочку выкладывать, как будто это ему принесли.

– Он в рейсе был, только вернулся и сразу сюда. А еще близняшки, Вика с Ликой, сильно заболели, поэтому мама не могла приехать. А папа в день операции был здесь. Только поздно очень, как раз после работы заскочил, но его не пустили. А позвонить – никак. У меня телефона же нет. Я его летом посеял где-то на стройке, когда с пацанами шалаш делали.

Я ничего не понял.

– Какие Лики-Вики? Нет у нас таких. И папа мой ни в какие рейсы не ходит.

– Ну это твой не ходит, а мой ходит, – засмеялся Макс.

– А твой при чем? Мой же приезжал?!

– Ага, – кивнул сосед, протягивая Выдре пригоршню мармеладных мишек. – Сначала твой, потом мой. Я твоему сказал, что ты просил, и он ушел.

– И он ничего не передал? – спросил я.

– Неа, – отозвался Макс. – Мармеладки будешь?

Я мотнул головой. Вон какой у Макса отец хороший. И у Выдри тоже. После рейса в больницу бегут, сладости покупают. Мне почему-то стало грустно, что папа вот так быстро сдался. Не ждал, даже не искал меня, как мама. И передачку не оставил. Вот, значит, как хотел меня увидеть. Конечно! Поэтому-то он только со Светкой тайком и встречался. Я ему не нужен. Ни ему, ни маме, и Светка тоже меня обманула.

– Ты чего расстроился? Держи, – окликнул тут Макс и что-то бросил в мою сторону. Я, не глядя, поймал. В руках у меня был фиолетовый мячик-попрыгунчик. Такие продаются в автоматах в обмен на десятирублевые монетки. Бьешь мяч об пол или стену – он отскакивает высоко и далеко. Я их когда-то коллекционировал. Дома до сих пор хранится полная банка похожих попрыгунчиков. А тут фиолетовый… почти лиловый. После книги Булычева он для меня – цвет раздора. Я сунул мячик под подушку.

Если тихонько проскользнуть мимо сестринской, спуститься по лестнице в подвал, забрать из гардероба куртку с ботинками и выйти через черный ход, то к утру можно добраться до остановки. Я помню, где она. И даже автобус знаю. Мы с мамой как раз выходили из нашего междугороднего, когда приехали сюда, а на противоположной стороне дороги, от будки с буквой «А», отъезжал длинный синий пазик.

– В Терехово поехал, – мечтательно сказала тогда мама. – Я в детстве часто в этой деревне бывала, у школьной подружки бабушка там жила.

Терехово! Вот именно туда я и решил сейчас отправиться. Если мама говорит, что там хорошо, значит, так и есть. Деньги на проезд у меня имеются – в куртке лежат. Я их из копилки взял перед тем, как в больницу ехать, хотел за проезд сам заплатить, но мама не позволила. Сказала, что еще пригодятся. Как будто знала. Там и на билет, и на еду хватит. Как до места доберусь, выберу себе большое крепкое дерево и сделаю дом. Домик на дереве! Мечта! Макс рассказывал, что его сколотить нетрудно, были бы ветки подходящие. Потом заведу кур, чтобы яичница каждое утро была, и собаку, которая станет меня и кур охранять. Для них придется конуру и сарай делать внизу, под деревом. К себе же не возьмешь, свалятся. А чтобы не замерзли, подстелю пижмятину с мячами. Штаны – курицам, футболка – собаке. Мне все равно она не нравится, а им тепло будет. Да и другой одежды у меня полно, сумка вон не закрывается. Вжик! Никак! Вжик! Не поддается! Только шум от этого замка.

– Тыдря! Ты чего там делаешь? – это шептал Сашка.

Ну вот! Разбудил на свою голову.

– Ухожу! – так же тихо ответил я. Вжик! Молния на сумке неожиданно поддалась. Я взвалил поклажу на плечо, взял с тумбочки очки и сотовый и направился к двери. Но тут выход мне загородил взъерошенный Выдря.

– Куда собрался-то? Домой, что ли, не терпится? Выписка через два дня всего!

– Вот именно, что через два! Мне раньше уйти надо.

Выдря непонимающе хлопал глазами.

– Случилось что-то у твоих? Завтра попросись. Может, выпишут. А лучше, чтобы родители позвонили врачу. Тогда он точно отпустит.

Я попробовал обойти Выдрю, но сосед не пускал. Да еще эта сумка… никак не хотела проходить в проем, цеплялась за косяк, а в ней ужасно громко звякали ложка с кружкой.

– Ты не понимаешь! Надо мне! Не домой! Просто…

– Ночью?

Настойчивость Выдри начинала злить. Я кивнул и предпринял новую попытку протиснуться в щель между соседом и дверным косяком. Но тот не пускал.

– Не пойдешь, пока все не расскажешь! Это из-за родителей? Ты несколько дней от них прячешься.

Ну вот что за Выдря! Что за человек! Надо же ему влезть!

– Ты не поймешь! – огрызнулся я. – У тебя же все хорошо! Твои же родители не разводятся и не врут про убежавшие поезда и тайные встречи с сестрой.

И тут Выдря заржал! Не засмеялся даже, а заржал как конь. Гы-гы-гы! Будто в этом было что-то веселое. Даже Макс, который всегда спал как убитый, пушкой не разбудишь, заворочался в постели и что-то промычал сквозь сон. Ох уж этот Сашка! Зря я ему рассказал. Знал же, что не поймет.

– Тихо ты! Чего смеешься?!

– И ты из-за этого сбежать собрался? Ну и дурак!

Вот это был повод подраться. За такие слова Выдря обязан был ответить. Я замахнулся, но тут сумка соскользнула с плеча, потянула вниз, и я весь как бы потянулся за ней. Вместо удара получился какой-то жалкий тычок в бок, а сумка с грохотом упала на пол. Где-то неподалеку от нашей палаты распахнулась дверь.

– Ложись! – крикнул мне Выдря, и мы помчались к своим кроватям.

Сумку-предательницу я машинально загнал ногой за тумбочку. Времени хватило, только чтобы улечься, накрыться одеялом и закрыть глаза. Я даже тапки не снял.

В палату заглянула сонная медсестра, повертела головой из стороны в сторону, зевнула и пошла обратно. Досыпать.

Мы еще несколько минут полежали молча, потом я сказал:

– Сам дурак! Всю операцию сорвал. Выпишут тебя завтра, тогда и сбегу.

Выдря высунул нос из-под одеяла. Из коридора в палату проникал мягкий приглушенный свет, он падал как раз на кровать соседа, поэтому я мог видеть его лицо. Точнее, очертания, ведь очки до сих пор держал в руке. Сосед улыбнулся:

– А зачем?

– Надо так! Они меня обманывали, говорили, что папа в командировку уехал, что скоро вернется, а сами знали, что это не так. И Светка, моя сестра, с ним виделась. И мама с бабушкой молчали. А потом оказалось, что они развелись и не любят друг друга. И нас не любят. Нет, не нас! Только меня! Со мной-то папа не встречался, не приходил к школе, только к Светке. Ему все равно. И маме все равно. И тебе тоже, чего прикидываешься?! Какая разница, сбегу я или нет. Тебя завтра вся семья Выдрей встречать будет, радоваться. У тебя же родители не разводятся!

Я выдохнул. А Сашка опять улыбнулся:

– Ага. Потому что давно развелись.

– Чего? – я не верил ушам. Не может такого быть.

– Того. Мои два года назад развелись. У мамы теперь новый муж – дядя Игорь, папа один живет. Я к нему часто приезжаю.

– А как же… сестра? Ты говорил, что у тебя скоро сестра родится?

– Ну да. У мамы и дяди Игоря. Он мне нравится, веселый, в походы меня часто берет, на лыжах кататься. С папой, конечно, жить лучше, он же папа, но и так тоже неплохо.

– И они тебя все любят? – я не мог поверить, что так бывает. Наверное, Выдря придумал все, чтобы меня поддержать.

– Еще как любят! Не, сначала мне тоже обидно было, но потом привык. Это же ничего страшного, что развод, так тоже жить можно. Мама и папа рядом, не ругаются, как раньше. Красота!

«Да уж, красота!» – подумал я и отвернулся.

В ту ночь мне снился туман. Серой пеленой он окутывал деревню под названием Терехово. Я никогда там не бывал, но во сне точно знал, что это она. По улице, тренькая звонком, ехал на велосипеде Выдря, перед ним бежал Макс и освещал дорогу хрустальным глазом. Во сне глаз у него действительно светился – мерцал холодным бледным светом предоперационной палаты. Я следовал за ними. Деревня заканчивалась, сквозь марево виднелся лес: острые макушки выныривали из тумана, словно из дымовой завесы, и тоже казались серо-черными, будто обугленными. Мальчишки остановились возле огромного дерева и внезапно скрылись из виду, будто растворились или их засосало в туман. Сверху меня кто-то окликнул. Я поднял голову – на ветках висел плохо сколоченный домик, похожий на собачью конуру. Из него выглядывали лохматый пес и пестрая курица.

«Красота! – хором заверещали они, увидев меня. – Красота, Даня! Красота!»

«Красота!» – повторил я вслед за ними и проснулся.

Утро еще не наступило, но в отделении было неспокойно. Где-то горела лампа, и ее отсвет проникал в палату, нарушая царивший в ней полумрак. Спросонья коридорные шорохи показались мне непривычно громкими и пугающими. И немного таинственными! Суетились, взволнованно шептались и переругивались медсестры, хлопали дверьми соседней девчачьей палаты. А потом вдруг громыхнули колеса каталки и гулко покатились по линолеуму. Кто-то жалобно закричал: «Мама». Потом еще и еще. Все надрывней и настойчивей. Послышался плач. Девчонка ревела тихо, сдавленно, будто зажав рот ладонью, поэтому можно было различить второй голос, мягкий, обволакивающий, но слегка дрожащий. Он неотрывно следовал за первым. Я узнал его. Так разговаривала мама, когда я попадал в беду. Да это и была мама. Но не моя, не со мной, не рядом…

Я затаил дыхание. Лежал и слушал… Долго-долго просто лежал и слушал. Медсестры уже разошлись, в коридоре погас свет и все смолкло, а ласковый голос в соседней палате все нашептывал что-то доброе.

На следующий день Выдрю выписали из больницы. Я остался. Валялся на кровати, бродил по коридорам, жевал кашу в столовой, слушал аудио-сказки, смотрел в окно, катая по подоконнику мячик-попрыгун, а ночью… не сбежал.

Когда спустя день наша постовая «бабушка» сказала, что выписка готова и за мной приехали, я попрощался с Максом, закинул на плечо сумку и направился к выходу из отделения. Сердце колотилось бешено, но бежать было некуда. Да и зачем? Может, прав Выдря и мне стоило попытаться?! У него же получилось.

Они меня ждали. Красивые, нарядные: мама с букетом цветов, папа с коробкой, в которой, судя по цветастой картинке, лежал новенький набор лего. Светка, как всегда, держала в руках телефон. Не хватало бабушки и Бакса. Наверняка они ждут дома с тортиком. Я стоял за дверью и смотрел на свою семью, слушал, о чем они говорят. Казалось, что эта тонкая деревянная перегородка, которая нас разделяет, мой последний шанс что-то изменить.

– Представляешь, он прятался от меня в туалете! – вздохнула мама.

– Ерунда! От меня скрывался в какой-то кладовке, – усмехнулся папа.

Светка рассмеялась:

– Во Данька дает! И где он такие места находит? Если бы я пришла, под матрас зарылся бы?

Папа гоготнул ей в ответ. Через секунду не выдержала мама. Я стоял и слушал, как они смеются. Дружно, все втроем. Если смеются, значит, до сих пор любят друг друга, подумал я. Ведь когда любишь, так хорошо смеяться вместе. Я набрал побольше воздуха и шагнул из своего укрытия.

– Я таких мест много знаю!

И тут они накинулись на меня, как мухи на варенье. Обнимали и подбадривали. Папа жал руку, Светка чмокнула в щеку. Мама опять плакала, правда, при этом не забывала улыбаться. А я улыбался в ответ. Потом взял ее за руку и папу тоже, и мы так пошли по больничному коридору. Мне было совсем не стыдно, что меня ведут за ручку. Было здорово, как в детстве. Потом мы долго ехали в наш город. Папа всю дорогу рассказывал какие-то смешные истории, мама описывала приключения Бакса, Светка кивала и поддакивала, и мы все смеялись. И было все как всегда. Почти как всегда. Папа высадил нас около дома, помог занести вещи и уехал. Мы со Светкой вышли его провожать. Стояли около подъезда и смотрели, как машина скрывается за поворотом. У меня вдруг заслезились глаза. Наверняка от яркого света. За то время, пока я лежал в больнице, осень стала зябкой, промозглой, но солнца было еще много. Оно отражалось от белого снега и слепило глаза, лезло так, что я начал плакать. Я знал, что увижу папу совсем скоро, что он всегда будет с нами, но почему-то все равно плакал. Солнце… Это только солнце.

– Даня, пойдем.

Светка небольно ткнула кулаком в плечо, потом натянула мне на ухо шапку. Она всегда как-то странно выражала свое участие, но я понял. Ей было так же, как и мне. Впервые, наверное, нам было с ней одинаково. Папина машина давно уехала, а я все смотрел вслед. Вдруг вернется?! Руки замерзли, я сунул их в карманы куртки. В правом на дне лежал фиолетовый мячик-попрыгунчик, подаренный Максом. Мой личный лиловый шар! Я крепко сжал его. Резина была холодной и довольно твердой, не раздавишь. Поэтому я размахнулся и запулил мяч далеко-далеко, куда-то в сторону дороги, за тот поворот, который унес папину машину. Больше он мне не был нужен. Я поправил шапку и поспешил за сестрой. Домой. Там меня ждали.