Текст книги "Пелена. Собачелла"

Андрей Колганов поднялся со скамейки. Съемка съемкой, а про дело он не забывал. Оператор выключил камеру и отцепил аппаратуру.

– Вы можете пойти со мной. Если, конечно, вам интересно, – предложил Андрей.

Да. Им в любом случае надо делать подсъемки, и уж лучше сейчас, пока светло и Колганов сам их проводит. К тому же для любого кадра важно действие. Статики хотелось наснимать по минимуму. Правда, они планировали сделать это после интервью, никто не думал, что оно настолько затянется. Но раз уже так вышло…

– Дэн, собирай все. Давай на подсъемки!

– Штатив сама потащишь, – отозвался оператор, возясь с техникой. – Потом без претензий, что вторая часть интервью с первой не склеится. Вот никак потом не выставишься так, как в начале. Чем думала-то?

Анька промолчала. С Дэном невозможно было работать. Ворчливый, как старый дед. Только и делает, что бухтит все время. Но на этот раз он прав! План работы ей надо было продумать заранее: от начала до конца. Хотя бы предварительно созвониться с Колгановым. Но она так была увлечена мыслями о собственной важности и невостребованности…

В вольерах их ждали. Собаки точно лучше всяких будильников знали время кормежки. На удивление псы не шумели и не бросались к хозяину. Соблюдали порядок. Только один щенок, вероятно недавно попавший в приют, сначала поскуливал, но, поняв, что очередная порция ароматной каши с кусками мяса отправляется не в его посудину, возмущенно затявкал. Вскоре и он получил свое, и стало относительно тихо. Едва звякали об пол миски, слышалось довольное чавканье.

Анька засмотрелась на лопоухого бассет-хаунда. Крупный для своей породы, трехцветный, с вечно грустными глазами… Пес возил носом по тарелке, опустив туда вместе с мордой длинные рыжие уши.

– Красивый. А породистые-то у вас откуда? Они же дорогие.

– Дорогие, если с документами и без брака. А Тёпа у нас с дефектами, – Андрей поморщился, – если верить заводчикам.

Тёпа уже заканчивал ужинать – облизывал миску. Услышав свое имя, он пару раз лениво махнул хвостом хозяину и, довольный, улегся перед решеткой, положив морщинистые щеки на передние лапы.

– Ух какой ушастенький! Давай, давай! Покажи себя! Дэн хочет красивый планчик!

Анькин оператор, до этого снимавший неподалеку черную дворнягу, встал на колени перед вольером и направил объектив на грустную Тёпкину морду.

– А-а-а! Развалился, как курица на прилавке! – с восторгом воскликнул Дэн. – Слюнявый какой! Красотища!

– Крупняк не забудь! – тоном начальника напомнила Анька. – И табличку с именем. На перебивку.

Оператор повел плечами и демонстративно отошел от клетки.

– Так откуда он у вас? – спросила Анька, не сбавляя тон. Она все еще силилась предстать перед Андреем главной в съемочном процессе. Тот улыбнулся.

– Тёпа к нам попал уже состоявшейся личностью. Приятель из клиники принес. Он ветеринар и иногда подбрасывает мне вот таких… неугодных собак и кошек, которых любящие хозяева приносят усыплять. Вот и с Тёпой так было. Маленький – всех умилял, а как вырос и начал мебель грызть и слюни по дивану размазывать – сразу в утиль! Хотели продать, не смогли. Решили усыпить. Ну а друг мой что? Привез его ко мне.

– И никто не забирает? Даже породистого?

– Да уже почти забрали. Завтра утром новые хозяева приедут. Всего неделю у нас прожил. Повезло. Кто-то до конца жизни так и мается в клетке…

Андрей кивнул в сторону трех вольеров, стоявших особнячком. В двух спали седые облезлые дворняги, в третьем суетился около миски трехногий доберман.

– Да я смотрю, собакам у вас совсем неплохо живется. Отдельные вольеры, коврики, кормежка хорошая… Прям собачий рай какой-то. Сроду не скажешь, что приют для бродяжек.

– Это как посмотреть… – Андрей задумался. – К сиротам в детском доме тоже вроде хорошо относятся: кормят, одевают…

– Ну, то дети, люди, а у вас всего лишь животные.

– Все имеют право на второй шанс! Даже собаки! Да и… Америку не открою – некоторые люди похуже зверей. Пойдемте, Аня, я вас с Мухой познакомлю.

– О! Классика! Мухтар?! Куда же без него!

– Да нет! Не Мухтар. Мухомор. Сейчас сами поймете почему…

Они подошли к небольшому закуточку. Ровные ряды вольеров здесь заканчивались, упираясь в высокий забор. Клетка с псом стояла прислоненная сбоку к стене деревянного сарая, из приоткрытой двери которого торчали лопаты и прочая хозяйственная утварь. Скудные лучи вечернего солнца едва сюда проникали, их заслоняла постройка.

Аня заглянула внутрь клетки. Никого. Куча старого тряпья, черного, с красным орнаментом. Или это выцветшие от времени пятна? Она вопросительно посмотрела на Андрея. Тот открыл засов и протянул руку к тряпкам. Они зашевелились. Одна за другой показались две тощие лапы, вильнул хвост, морда с длинными, висящими, как у бассета, ушами оторвалась от пола, и собака встала в полный рост. Это был Мухомор.

Анька невольно отвернулась. Теперь она понимала, почему пес получил такую кличку. На нем не было живого места. Худенькое тельце с торчащими ребрами, сломанный хвост и пятна, пятна, пятна… Как на шляпке ядовитого гриба. То, что она приняла за выцветшую ткань, оказалось следами ожогов. Еще не заживших толком, едва заросших тонкой пленкой кожи. На черных боках Мухомора они выделялись особенно четко. Пес обвел взглядом людей, остановился на Ане, попятился и тихонько зарычал. Андрей погладил его по голове, успокоил. Мухомор лег, но продолжал украдкой посматривать на журналистку.

– Его снимать не нужно. У вас на камере свет яркий, Мухе это сейчас вредно. Да и боится он. Огня и людей. Даже своих. Хозяин, у которого Мухомор прожил два года, шутки ради облил его бензином и поджег. Собаку спасли дети.

– Зачем вы тогда…

– Зачем показал? Суд через две недели. Хозяин Мухи под подпиской. Знакомые говорят, выкрутиться пытается. А я хочу, чтобы ему по полной дали за такое. Поэтому просьба у меня к вам… Приехать в зал суда. На заседание. А потом к нам. Снимите, покажите. Пусть знают все. Мухомору уже легче будет, надеюсь, выходить начнет. Мне он уже немного доверяет. Сейчас ему от чужих только хуже…

Кормежка была окончена. Пока они с Андреем возвращались к дому, к скамейке, у которой лежало оборудование, Анька краем глаза подметила, что Дэн закончил подсъемки и сложил штатив. Колганов еще что-то рассказывал ей о собаках, она слушала и не слышала. Что-то общее чудилось Аньке во всех этих псах. И удивительно знакомое. Непростая судьба? Предательство? Боль и обида? Нет… Тут было что-то другое. Особый взгляд! Да-да! Именно взгляд. Полный благодарности и надежды. Надежды на то, что ты нужен, что тебя еще можно любить…

Анька уже видела его. Не у собаки, у человека. И этот взгляд был обращен к ней.

Это случилось несколько лет назад. Она только устроилась работать на телевидение. Практически жила на студии, стараясь все узнать, успеть, всему научиться. На работу приходила рано, уходила поздно. С друзьями практически не общалась, а новых на ТВ еще не завела. Коллеги посматривали на Аню свысока, посмеивались над ее рвением. Она была салагой, белой вороной, и от одиночества ей порой хотелось выть.

В тот вечер она уходила с работы одной из последних. Прямые эфиры новостей, которые часто практиковались на канале, заканчивались поздно. Аньке задерживаться на них не было необходимости, но каждый раз она стояла в студии немой тенью и впитывала в себя все – от интонации ведущего до его манеры держаться в кадре. В тот вечер эфир вел Семен Казаков.

На улице было холодно и ветрено. Стоило ступить за порог, как Аньку сразу же закружило и понесло в сторону от остановки, на которую с минуты на минуту должен был подойти ее автобус. Последний в этот день. Погоняв изрядно по улице, ветер швырнул девушку к парковке и стих, отправился искать новую жертву.

Взъерошенная Анька растерянно стояла на пустынной площадке. Торопиться было уже некуда. До дома сегодня ей придется добираться пешком. Или на попутке, если очень замерзнет по дороге. Первое страшно. Темно, и район у них не самый спокойный. Второе – еще страшнее. Не знаешь, на кого нарвешься.

– Дочка, дочка, помоги…

Анька так и подскочила от ужаса. Сумка выпала из рук. Телефон, кошелек, кредитки веером высыпались на снег. «Возьми все, только не трогай!» – подумала девушка и с опаской глянула туда, откуда доносился голос.

В сугробе лежал человек. Дед. Грязный, хоть и вполне прилично одетый: меховая шапка, немного потрепанная дубленка. Лицо разбито. Спутанная седая борода и косматые брови. В руке бутылка чего-то горячительного сомнительного качества, судя по этикетке. Он пытался подняться, но ноги не слушались. Загребал руками снег и полушептал:

– Доченька…

У Аньки отлегло от сердца – безобиден. Ей он точно ничего не сделает. Она собрала рассыпавшиеся вещи и сделала несколько шагов в сторону выхода с парковки, прислушиваясь, не позовет ли снова. Как-то неуютно ей стало от его голоса. Но дед молчал. Кряхтел, но о помощи больше не просил. Анька снова застучала каблуками по льду, норовя поскорее уйти. Чем она ему поможет? Поднимет? Накормит? У самой денег мало. Да и испачкается еще… А если он болен? У бомжей часто бывает открытая форма туберкулеза. Заразит. Пусть кто-нибудь другой поможет. Мало ли народу здесь ходит.

Аня прошла еще немного и остановилась.

Мало. Почти никого. Только она и этот дед. Ладно, чего уж… поднимет и пойдет дальше. Нетрудно.

Анька глотнула побольше свежего морозного воздуха, резко развернулась и направилась к деду. Он лежал тихо, осторожно прижав к груди недопитую бутылку. Боялся разлить остатки.

– Встать сможете?

– Мог бы – встал, дочка. Нога там. Сломал, что ли? Глянь.

Анька осторожно откинула полу дубленки, которая закрывала ногу деда. Так и есть. Из-под штанины неестественно выпирала сломанная кость. Аня вытащила из сумки телефон и набрала номер «скорой».

– Сейчас врачи приедут, помогут вам. Давно так лежите? Холодно же…

Дед невесело крякнул. Сделал глоток из бутылки и жестом предложил Аньке. Та отказалась.

– Часа два лежу. Звал, звал… А люди до машин добегают, и все. Мимо… Вот, согреваюсь. Ты не смотри, дочка, что я выпивший. Я не какой-то там… У меня и дом есть. Сегодня это… дата… десять лет, как Нину, жену, схоронил. Поминаю.

Он снова выпил. Зубы отбили дробь о горлышко бутылки. Руки деда, красные, сморщенные, тряслись от холода. Оставлять его так было нельзя. Замерзнет. «Скорая» в их городе не отличалась особой резвостью и на вызовы обычно не спешила. Особенно на уличные, к неизвестным.

– Давайте-ка попробуем до лавки добраться. Обопритесь на меня, – сказала Анька и подставила плечо.

Еле-еле, с остановками, они доковыляли до скамейки. Анька помогала деду сесть. Он грузно плюхнулся на деревянное сиденье, примостил поудобнее поврежденную ногу и застонал. Сделал еще глоток из заветной тары, немного успокоился – пойло, видимо, помогло – и представился:

– А меня Чеховым кличут. Потому что Антон Палыч. И книги люблю. А еще я раньше врачом был. Нейрохирургом. В горбольнице работал. Знаешь, мож? На Центральной улице такая. Потом вот Нинка, жена, умерла. Запил чуток с горя. Меня и уволили.

Он спохватился и посмотрел на Аню:

– А ты чего со мной сидишь, дочка? Домой беги. А я один машину подожду. Увезут, подлатают.

Анька кивнула, но осталась. Через полчаса еще раз позвонила в «скорую». «К вам скоро приедут», – ответила диспетчер.

Холод пробирался под тоненькую Анькину шубку. Ноги и руки уже почти не слушались. Чтобы окончательно не замерзнуть, Анька мерила шагами парковку. От одной машины к другой. От одной к другой. Они стояли обледенелые, одинокие, забытые хозяевами. Вдруг одна из них мигнула фарами, и из выхлопной трубы повалил белый дым. Завелась. Анька обвела взглядом площадку. Владелец должен быть где-то неподалеку. Может, получится уговорить его отвезти деда в больницу?! А там и до ее дома недалеко, добежит.

Хозяин авто показался через минуту. Фонари хорошо освещали площадку, и даже издали Анька разглядела длинную коричневую куртку, белую шапку с опущенными вниз ушами, сумку через плечо и чуть не взвизгнула от восторга. Это был Сеня. Семен Казаков. Звезда ТВ и ее новый коллега. Они почти не общались. Но разве сейчас это имело значение?!

Семен выслушал Аньку молча. Сделал пару звонков, отменив запланированную встречу, и помог деду забраться на заднее сиденье. По дороге в больницу Антон Павлович не переставал благодарить Аньку и Семена. Клялся, что бросит пить, рассказывал о жене, о жизни… Они слушали, многому не верили, но кивали в ответ.

Уже под утро, отсидев огромную очередь в травмпункте, раздобыв костыли, Анька с Семеном отвезли Антона Павловича домой и проводили до квартиры.

– Я, оказывается, не совсем еще того… Человек! Нужен кому-то. Спасибо, ребятки. Значит, можно дальше жить, – сказал он, прощаясь. И посмотрел таким взглядом, смысл которого Анька начала понимать только сейчас, оказавшись в питомнике Колганова.

Через пару минут, спустившись к машине, Семен неожиданно взял Аню за руку:

– А я думал, ты на такое не способна. Только карьера, только слава… Хорошо, что ошибся.

* * *

Какой бывает любовь в четырнадцать? Совсем не такой, как потом. Глубже. Ярче. Полнее. Искреннее. С мурашками и ощущением того, что это на всю жизнь. Без самокопания, безумно и всерьез.

Понял ли я, что влюбился? Не сразу. Как это я мог влюбиться?! Еще чего! Само слово мне казалось странным, глупым. Даша мне нравилась. С ней было интересно. Но не более…

В конце лета она уехала с родителями к морю. Всего на три недели. Мобильного у нее не было, не позвонишь. И я не находил себе места. Часами слонялся по улицам, выгуливал собак, гонял в футбол с друзьями, делал еще что-то. Но это не приносило удовольствия. Будто весь мир разом стал не нужен. Конечно, я пытался себя убедить, что это не из-за нее. «Переходный возраст», – вздыхала мама. И я начинал верить, что дело именно в нем.

В середине сентября ранним утром меня разбудил телефонный звонок.

– Привет. Встретимся после шестого урока на набережной, – сказала Даша и положила трубку.

Приехала! Ура! Невероятно! И скоро я смогу ее увидеть!

Я даже забыл, что мы учимся в разных школах и что шестой урок у нас заканчивается в разное время. Стоило прогреметь звонку, как я уже мчался к реке. Набережная – одно название. Мост через поросшую мхом мелкую речушку, на котором и днем, и вечером огромными стаями сидели голуби. Они копошились в опавших листьях в поисках крошек. Попрошайничали, завидев прохожих. И стоило кому-то бросить им кусок хлеба или горстку семечек, взрывали крыльями листву.

Я прождал Дашу часа два. Порядком измаялся, но не ушел. Знал, что она придет, раз обещала.

И тут на мосту показалась девушка. У нее была знакомая походка, знакомый силуэт, но она была какой-то другой. Не той Дашей, которую я знал. Легкий плащ до колен, распущенные волосы, туфли, сумочка через плечо. Такая красота вместо кед, джинсов и маленького рюкзачка. Она подошла ко мне и улыбнулась. Кокетливо и робко, в первый раз вот так… как девушка, а не мальчишка-сорванец.

Как же мне в тот момент захотелось ее поцеловать! По-настоящему, «по-взрослому», как мы тогда говорили. Я даже немного наклонился к Даше. И испугался… вдруг не позволит. Поэтому лишь слегка коснулся руки. Этого было достаточно, чтобы понять, что больше никуда не хочу ее отпускать.

Мы гуляли весь вечер. Вот так… взявшись за руки. Немного смущаясь и одновременно наслаждаясь этим чувством. Говорили, говорили, говорили. И много молчали, глядя на проезжающие мимо машины, прохожих, назойливых голубей, разукрашенную осенью листву, город. И мир казался большим. А мы еще больше, еще важнее.

* * *

Нет ничего более скоротечного, чем счастье. Казалось бы, вот оно, у тебя на ладошке, совсем рядом, ан нет. Его уже сдуло случайным порывом. Стоило только забыться, поверить, что оно стало твоим, и не сжать руку.

Андрей засмеялся собственным словам:

– Вы это уберите потом. Скажут еще: «Здоровый мужик, нюни распустил, про любовь болтает». Хотя… Что мне эти разговоры?! И не такое говорили. Это же часть меня, как ни крути. Я то время частенько вспоминаю. Легкое, беззаботное, счастливое, одним словом. Только закончилось оно быстро.

* * *

То ли мы со Славкой, полные мальчишеской бравады, проболтались о расправе над Заболоцким, то ли он сам как-то про это проведал, уже не помню. Но Заболоцкий отомстил! Отомстил так, что наше «побоище» по сравнению с этим оказалось детской забавой. Да, собственно, так оно и было. Мы со Славкой никогда не колотили кого-то взаправду. Только учили уму-разуму.

Кирилл Заболоцкий выбрал месть страшную, жестокую, которая касалась не только меня или Славки, а очень и очень многих…

Я встретил Дашу после уроков, и мы пошли на наше место, на набережную. Золотая осень в Сибири обычно заканчивалась в конце октября, уступая место ледяному ветру и первому снегу, который тут же таял, превращаясь в слякоть, черную от шахтовой пыли, круглый год летавшей над городом. Это делало все вокруг унылым. В такие дни в сердце сама собой поселялась какая-то непонятная тревога. Она терзала и не отпускала людей до тех пор, пока дома и дороги не покрывались свежим белым снегом. Зима сменяла осень, вытесняя беззаботность и легкость из самой природы. Из всего вокруг. И, как и любой пограничный период, это было время ожиданий, сомнений и невысказанной тоски.

Гуляя с Дашей под замерзшими полуголыми деревьями, куда мы прятались от прохожих, я еще не знал, что это станет и моим переходом. В другую, странную и сложную жизнь.

– Эй, они там целуются! – крикнул Флакон и свистнул так, что испуганные птицы черной тучей поднялись с деревьев. – Андрюха, совесть имей! Мы тут за тебя вкалываем, а он…

Флакон, Славка и девять собак Собачеллы неслись к нам со стороны моста. Бежать им приходилось под горку в небольшой лесок, куда мы спустились с Дашей.

– И тут нашли! В самый неподходящий момент!

Даша смущенно отстранилась. После ее возвращения мы старались избегать компаний. Гуляли подальше от наших дворов или проводили вечера в недорогих кафешках, если у меня были карманные деньги. Только вдвоем. Появление друзей было некстати.

Псы прибежали первыми. Аполлон как всегда кинулся ко мне и едва не повалил на землю. Рядом скакала Булька, суетилась Джекки, стараясь подлезть мордой под мою или Дашину руку, – так она выпрашивала ласку.

– Привет! – Флакон игриво подмигнул Даше и тут же накинулся на меня: – Ты чего к Собачелле сегодня не пришел? Твоя очередь собак выгуливать!

– Да? Забыл! – Я правда совсем забыл о своих обязанностях и о графике, который мы составили с Флаконом и Славкой. После истории с Джекки мои друзья тоже стали захаживать к соседке, помогать с собаками. А Джекки вообще считали чуть ли не своим собственным псом.

– Еще бы не забыть в такой компании! – ухмыльнулся Флакон и снова посмотрел на Дашу.

Мне это не понравилось. Что-то часто он стал на нее посматривать в последнее время. Конечно, он мой друг и все такое… Но лучше бы им реже встречаться.

– Ладно, Андрюха, проехали, – сказал Славка, – мы по делу. Мама тебя искала. Отец с вахты вечером возвращается.

Новость меня озадачила. Отец укатил всего месяц назад. Обычно смена длилась три. Либо там, на Севере, произошло что-то серьезное, и ему пришлось вернуться. Либо кто-то сейчас мне нагло врал.

Я спросил Славку:

– Это она тебе сама сказала? Позвонила? В гости зашла?

– Ну не сама. Саня с пятого передал. Говорит, видел ее, бегала по двору, искала тебя. Что я, врать, что ли, буду?! – обиделся Славка. – Мы к Собачелле пошли. Думали, ты там. А ты шляешься…

Так, кажется, ситуация проясняется… Саня с пятого – странный тип. Да и вообще, чтобы моя мама бегала по двору и искала меня? Да быть такого не может. Конечно, когда я под стол пешком ходил, тогда да… Но не в четырнадцать же! Если я ей срочно понадобился, позвонила бы мне, Славке, Флакону, к Собачелле зашла. Знает, что я могу там сидеть. Но через Саню точно разыскивать бы не стала.

– Я не про тебя… Саня мутит что-то. Не может отец сегодня вернуться.

– Ого! Поворотец… Врет! Значит, придется ему за свои слова ответить, – воодушевился Славка, потрясая кулаком. – Пошли во двор!

Я подался вслед за Славой, все еще держа Дашу за руку, но она стояла неподвижно, словно никуда и не собиралась. Видимо, в моем взгляде читался большущий вопрос.

– Мне надо домой. – Даша покачала головой и попыталась высвободить руку, но я сжимал ладонь крепко. Так быстро отпускать Дашу не хотелось. Конечно, прогулку Флакон со Славкой нам подпортили, но до вечера была еще уйма времени.

– Мы только до моего двора. Разберемся там, и я тебя провожу.

– Если только быстро, – засомневалась она.

– Быстро, быстро. Пойдем с нами, – неожиданно влез в разговор Флакон. Он попытался схватить Дашу за вторую руку, но она только сильнее прижалась ко мне.

Мне очень захотелось двинуть Флакону по шее. Даже кулаки зачесались. Пришлось сдержаться. Потом разберемся, не при Даше.

– Пошли, – шепнула она.

Как я и думал, во дворе нас ждали. Но только не Саня из пятого подъезда, а те, с кем я бы никогда не хотел встречаться, – Кирилл Заболоцкий с дружками. У меня внутри все сжалось. Теперь стало понятно – это по его наводке Саня нашел Славку и наболтал ему ерунду про маму. Им нужно было заманить нас в нужное время в нужное место.

С Заболоцким было человек десять. Славная компания дворовых головорезов, некоторые уже имели проблемы с милицией. Они сидели на лавочке около моего подъезда и орошали клумбу смачными плевками. Завидев нас, вскочили. Заболоцкий вышел вперед. У него была такая противная, отталкивающая физиономия, будто еще до рождения ему суждено было стать бандитом и главарем шайки. Заболоцкий вертел в руках кастет. За поясом торчал нож. Для устрашения. Насколько я знал, Заболоцкий никогда не пускал его в дело, но всегда носил с собой.

Он надвигался на меня, как лев на добычу. Самодовольный, надменный! Всем: взглядом, походкой, уверенными движениями руки, перекидывающей кастет, ухмылкой – ощущающий свое превосходство. Видимо, надеялся, что, впечатленный его видом, я упаду на колени и буду вымаливать прощение.

Но тут его взгляд скользнул дальше, за мою спину. И выражение лица Заболоцкого изменилось: от наглого до растерянного, почти испуганного. Я обернулся. Девять псов Собачеллы стояли рядом. Некоторые тихонько рычали, нутром чуя грозящую мне опасность.

Заболоцкий рассчитал многое, но не все. Первый раунд был выигран! Пусть и не мной, но в мою пользу! Я приободрился, немного расслабился, хотя меня и продолжало трясти. Что может дать большую силу, чем вид сконфуженного врага? Да и Даша была рядом, смотрела на меня. Слова вырвались сами.

– Что хотел? – хамовато спросил я Заболоцкого.

Тот хоть и потерял превосходство, позиций не сдавал.

– Долг с тебя, Колганов. За темную. Помнишь? Это был ты с кем-то из этих. – Заболоцкий кивнул в сторону Флакона и Славки. – Из своих шестерок.

– Шестерки у тебя. У меня друзья. Уяснил? Свободен!

Я смерил Заболоцкого презрительным взглядом, прекрасно понимая, что скоро все будет иначе. Он встретит меня в подворотне, когда буду один, и тогда пощады можно не ждать. Но это потом, а сейчас я напрочь забыл о чувстве самосохранения. У меня была сила. И она была рядом. Без поводков и намордников. Стоило мне сказать слово…

Заболоцкий побледнел. Желваки заходили на скулах, ноздри раздулись. Казалось, еще немного – и он дыхнет огнем, как настоящий дракон.

– Тебе не жить, – прошептал Заболоцкий и подался вперед.

Следующие мгновения замедленной съемкой врезались в мою память. Кадр за кадром. Наверное, я мог что-то сделать, но просто стоял и смотрел. Стоял и смотрел.

Он резко выхватил нож и метнул его в нашу сторону. Оружие достигло цели. Я это понял по тому, как жутко взвыл Аполлон, залаяли остальные собаки! Я заставил себя обернуться. На асфальте в луже крови лежал мой любимый пес. Нож Заболоцкого торчал из передней лапы. Аполлон… Он рычал и рвал зубами собственную шерсть. Дикий, животный взгляд. Этот пес не выносил боли. Она будила в нем воспоминания о прежней бродячей жизни, закон которой был прост – или ты, или тебя. Сто килограммов собачьего добродушия! Сейчас в нем клокотало все звериное, что только может быть в собаках. Подходить к нему было опасно. Но я побежал… меня-то Аполлон должен был послушаться.

Но Даша! Она стояла рядом с собакой и успела первой… Она не знала… Она хотела его пожалеть…

Разъяренный пес метил в горло. Каким-то чудом Даша успела увернуться и подставить руку. Челюсти Аполлона захлопнулись на тонком запястье, не оставляя шанса высвободиться. Чем больше сопротивлялась Даша, тем сильнее вгрызался в нее Аполлон. Он не видел, кто перед ним. Только боль пульсировала в собачьем мозгу, только жажда чужой крови взамен пролитой своей.

Все замерли. Я медленно подобрался к псу и протянул руку. Если уж укусит, то лучше меня, хоть отпустит Дашу.

– Тш-ш-ш… Тише, тише, Аполлоша. Отпусти, отпусти. Это Даша. Она хорошая. Она тебя не обидит.

Кровь хлестала фонтаном, заливая одежду, асфальт, собачью морду. Даша – надо отдать должное ее мужеству – не кричала. Стонала и все больше бледнела. Еще минута, и она упадет в обморок.

– Аполлоша! Милый мой, хороший. Отпусти, – просил я.

Он услышал меня не сразу. Несколько минут понадобилось на уговоры. Но вот пес поднял глаза – взгляд его понемногу просветлел. И хотя челюсти были по-прежнему крепко сжаты, я видел, что злость оставляет Аполлона. Слабо вильнул хвост, потом еще и еще. Собака узнала меня. Можно было действовать. Я аккуратно разжал пасть, освободив Дашину руку. Славка тут же протянул мне какую-то тряпку. Оказалось, оторвал от собственной майки. Я наложил жгут. Вспомнил же в нужную минуту, как это делается. Нас когда-то учили в школе на ОБЖ.

– Веди на лавочку, – скомандовал Славка. – Флакон побежал за помощью.

Осторожно, стараясь не потревожить руку, мы посадили Дашу на лавку, придерживая ее с обеих сторон. Заболоцкого с дружками во дворе уже не было. Их сдуло сразу же. Мелкие трусы. К слову сказать, больше мы с ним не пересекались. После этого случая Заболоцкий обходил меня стороной.

Ну где же помощь?! Рабочий день, послеобеденное время. На улице из взрослых никого. Правда, несколько бабулек все же выглядывали из окон. А вот мамочки с малышами сбежали с детской площадки сразу, как только мы с собаками показались во дворе. И Флакон не возвращался.

С каждой минутой Даше становилось хуже. Куда ее вести в таком состоянии?! А тут еще Аполлон… Я оставил Дашу на Славку, а сам пошел к нему. Пес скулил, как обиженный ребенок, тыкал мордой в раненую лапу, показывал, что ему тоже больно. Я попытался вытащить нож. Аполлон взревел и стал огрызаться. Его надо было срочно везти к ветеринару, прямо так, с ножом в лапе, пока не потерял слишком много крови. Но уйти я не мог, там же Даша…

Прибежал Флакон. За ним ехала «скорая помощь». Двор постепенно заполнялся людьми. Взрослыми, подростками, детьми. Наверное, из нашего дома. Откуда их столько взялось? Я не узнал никого, кроме Ираиды. Она кричала и ругалась больше всех, размахивала клюкой и даже пыталась ударить ею моего несчастного Аполлона. Другие псы верно охраняли товарища. Они оскалились, Ираида отступила, злобно проклиная весь собачий род, Собачеллу и меня в том числе.

Дашу посадили в машину и увезли. Я хотел поехать вместе с ней, но врачи не пустили. Только велели позвонить родителям и сообщить о случившемся, так как сама она вспомнить номер телефона не смогла.

«Скорая» уехала. Я стоял посреди двора. Грязный, в залитой кровью куртке, растерянный и испуганный. Очень хорошо помню этот момент. Будто происходило все с другим человеком, а я смотрел со стороны. Вновь это страшное кино, которое останется в моей памяти на всю жизнь.

Вот к этому другому подбегает мальчишка с садовой тачкой, тормошит его, хватает за руку. Вместе они грузят на нее раненую собаку. Пес визжит и не дается. Но дело сделано: эти двое увозят собаку, спешат. Видимо, торопятся в ветклинику. Другой мальчишка, в распахнутом пуховике, из-под которого видна разодранная майка, подзывает остальных собак. Их восемь. Они взволнованы и поначалу не хотят идти, но слушаются и бегут в подъезд.

Вокруг много людей. Взрослые. Они бурно обсуждают произошедшее. Угрожают расправиться с собаками и хозяйкой, выдрать мальчишек, которые пошли по наклонной, пророчат им будущее в сточной канаве среди крыс и бомжей. Но есть и такие, их немного, кто предлагает сначала разобраться в ситуации. Их никто не слушает, их перекрикивают, им затыкают рты…

* * *

Андрей замолчал. Еле слышно жужжала техника, будто переговариваясь со стаей насекомых, прилетевших на свет прожектора. Он был единственным ярким пятном среди расползавшихся по двору сумерек. За пределами луча уже нельзя было рассмотреть огород, собачьи вольеры. Настоящее отступило, освободив место потревоженному прошлому. И даже дом, кирпичная махина, чей силуэт еще можно было угадать в темноте, выглядел ненужной, случайно оказавшейся здесь декорацией.

– А потом что? Спасли? – тихо спросила Аня.

– Кого? – Андрей вынырнул из собственных воспоминаний и удивленно посмотрел на девушку. – Аполлона?

– И Дашу!

– Даше помощь почти не понадобилась. Повезло. Клык прошел в сантиметре от артерии. Руку перевязали, поставили уколы от бешенства на всякий случай и отпустили домой. После этого в школу и музыкалку она больше не ходила, на улице не показывалась, на мои звонки не отвечала. Трубку брала мама. Она прямым текстом заявила, что с дочерью общаться не позволит и что Даша сама не хочет меня видеть. Но я-то знал, что это не так. Через общих знакомых Даша время от времени передавала мне записки. В них – никакой злости или обиды. Она понимала, что это было случайностью, и не винила ни меня, ни Аполлона. Она очень хотела встретиться, но родители забирали ключи и не выпускали из дома. Однажды через такое послание Даша позвала меня в гости. Я пришел. Правда, поговорить не получилось. Отец Даши вернулся с работы раньше обычного и, завидев меня, спустил с лестницы.

Еще через месяц Даша переехала с родителями в областной центр.

– А Аполлон?

– С ним было хуже…

* * *

– Клавочка, ну пойми ты, я ничего не могу с этим сделать. Если сопротивляться, только хуже будет. Зачем тебе суд? Все равно ничего не добьешься. Давай лучше сама, тихо-мирно… Отвела в клинику… и делов-то.

– А ты пытался?

Участковый замялся, отвел глаза. Руки забегали по униформе, нашли молнию и принялись терзать ее. Вверх-вниз, вверх-вниз.

– Ну пойми ты… – вновь продолжил он, – твое слово против их. Тут уже ничего не сделать. Надо решить все мирно, без столкновений.