Текст книги "Все оттенки боли"

– Ты почему козу мужским именем назвал?

Чернявый Вася-Бэзил с радостью ответил:

– До нее был козел. Я его назвал Гиппократ, потому что хочу в медицинский поступать. Козел сдох, а имя осталось.

– Ну да, ну да… – размышляла я над превратностями судьбы. – А здесь ты что делаешь? Мы тебя боялись – думали ты агрессивный.

– Не! – открыто улыбнулся парень. – Я ждал вас две ночи, волновался, все ли у вас в порядке. Потом решил искать на набережной. Здесь все тусуются. А Светка где? Мне пить не с кем!

– Светка квасит с пожилым контингентом на съемной хате. Хочешь, отведу тебя к ней?

Драматург зашевелился, обозначив живучесть.

– А зачем ты его так? Он известный писатель, между прочим.

– Я иду, вижу, мужик над женщиной издевается. Она кричит, а он ее душит…

– Он массаж мне делал. Воротниковой зоны…

Чернявый поглядел на драматурга и сразу поставил диагноз:

– Педофил.

– А что это? – Я вспомнила про опасные глисты как узкую специализацию чернявого.

– Это когда старый к молодым лезет. Он тебя просил что-нибудь делать?

– Нет… Просил, но ерунду. Говорить потише, про белье расспрашивал, трусиками интересовался… Так, по мелочи…

– Эти темы его возбуждают. Тихий голос, разговоры про белье, наверное, научить целоваться предлагал, да? Умные вещи рассказывал, да? Это классический педофил.

– А неклассические круглые идиоты? – очень разумно спросила я.

Чернявый продолжал развивать свою теорию.

– Наверное, стихи тебе читал? Они здесь все Волошина декламируют. Мозги опыляют романтикой.

Драматург открыл глаза и снова закрыл от греха подальше.

– А я думала это его стихи… Почему же он меня не изнасиловал?

Бэзил с такой готовностью отвечал! Прирожденный медик.

– Твой знакомый – социопатическая личность с комплексом своеволия. Просто ты ему не создала нужных условий для преступления. Ты громко разговаривала, трусики не обсудила и капризничала во время массажа…

– Я ему еще оперные арии пела.

– С ума сошла! Он же писатель, наверняка ненавидит, когда говорит кто-нибудь, кроме него. Вероятно, импотент к тому же. А ты ему – арию.

Я задумалась.

– Но если он импотент, зачем тогда к женщинам пристает?

– А он каждый раз надеется, что в этот раз получится.

Надо же, сколько неизведанных чудес преподносит жизнь. Сколько знаний и навыков мне еще предстоит получить. Правильно Ленин говорил: «Учиться, учиться и учиться».

Приученный к лозунгам и декламациям мозг сформировал собственные тезисы. Пусть менее значимые, чем тезисы апрельского пленума ЦК КПСС, но зато искренние, не для рейтинга.

Опытным путем я поняла, что, действительно, художника может обидеть каждый. Главным постулатом этой философии явилась моя безграничная любовь ко всему живому, включая извращенца-драматурга. Поэтому его грех рассматривался мною исключительно как болезнь. И вполне излечимая, как наглядно продемонстрировал Бэзил.

Другой тезис, уже менее веселый, затрагивал социальную сферу. Нагло перефразируя Ленина: «Верхи не хотели, низы не могли», мы получили неготовность «отцов» адекватно воспринять бунт «детей». На примере одаренной, но нетрадиционно мыслящей Светки было видно, что только ленивый не станет ее хаять и порицать. Новое мышление и стиль жизни молодежи («ты мне – я тебе» плюс «успех любой ценой») были предпосылками к переходу в рыночную экономику, но тогда этого не поняла бы даже коза Гиппократ.

И последний тезис про Его Величество Случай.

Роль случая важна не меньше таланта и силы воли. Кем бы стали те знаменитые и любимые народом актеры, певцы, художники, если бы однажды они не пошли за компанию поступать в творческий вуз, или режиссер не заметил бы их в баре за кружкой пива, или продюсер не услышал в переходе подземки? Случай приходит к тем, кто идет к нему навстречу.

Тут, правда, возникает метаморфоза – какой случай ожидает Светку, если та показала жирный кукиш любой трудовой деятельности? Хотя идея с всесоюзным розыском не лишена смысла и висеть на каждом столбе – самый быстрый способ прославиться и овладеть мыслями миллионов сердобольных граждан. У каждого свой путь к славе, и этот далеко не самый позорный.

Но и не самый человечный…

Глава 4
Самокритичный анализ недостатков

И все-таки я убедила Светку позвонить в Москву.

Накануне, не дожидаясь, пока раненый драматург заявит о своих гражданских правах, мы взяли сильно «уставшую» Светку под руки и увели в яблочный рай на Теневой. Плевать, что предоплата за мансарду пропала, зато мы снова очутились в своей возрастной группе и резвились как молодые козлята.

Реакцию родителей Света не узнала. Скороговоркой произнесла: «Я жива-здорова… и сыта». Пока мать набирала полные легкие воздуха, подруга уже проворно повесила трубку.

Очереди в междугородные кабинки не было, и я, вдохновленная удачными переговорами подруги, тоже заказала разговор с домом.

– Звонил начальник. Тебя уволили с работы, – трагическим голосом сообщила мать. А я ведь даже не успела произнести фартовую фразу про «жива-здорова-сыта»…

У некоторых людей есть дар возводить любое маловажное событие в ранг вселенской трагедии. Едва ли мама сильно гордилась тем, что ее дочь работает машинисткой в райкоме. Но сообщила об увольнении так, что я сразу осознала – моя жизнь закончена.

Плакала тут же в переговорной, потому что там все плакали, или радовались, или гневались. Такое эмоциональное место этот переговорный пункт. Люди не успевали доносить эмоции, полученные из дома, и расплескивали их прямо не отходя от кассы.

Меня утешал только лист платана своей бархатной белой изнанкой. В него я и сморкалась, потому что носовых платков отродясь с собой не носила. Сделать же из Светки «носовой платок» не получилось. Она тут же залепила мне свое излюбленное «да ладно, забудь» и жестоко припомнила, как я плакала, когда умер Брежнев.

– Нашла что вспомнить! – оскорбилась я. – В тот день все испытали чувство тревоги. Что будет дальше – не знал никто. Плюс грустная музыка, а ты знаешь, что я очень восприимчива к минору.

– А я не плакала, – привела пример Светка и нагло уставилась на меня своими мультяшными глазами. – Наверное, когда Черненко умер, вообще рыдала, да?

– Нет. Я не успела к нему привыкнуть.

– А как же диссидентство и самиздат? Брежнев ведь был носителем застойной идеологии, а значит, ваш враг, – умничала Светка.

– К врагу тоже можно привыкнуть и жалеть о его кончине. С врагом борешься, мысленно разговариваешь, враг стимулирует. А когда он уходит, понимаешь, что где-то в глубине души ты его даже любил.

Мы вышли из переговорного пункта и вдруг обе резко захотели домой, в Москву.

За углом находились касса автовокзала. В час дня она уже была закрыта. Лишь суетливая дама с тетрадкой и химическим карандашом проставляла номера на руках отдыхающих «дикарей». Перекличка очереди происходила с шести утра, за два часа до открытия кассы.

– Хочешь анекдот в тему? – попыталась я поднять настроение Светке, видя, в каком ужасе она рассматривает свою руку с номером пятьдесят семь. – Перед смертью Брежнев оставляет завещание похоронить его лицом вниз. Вопрос – почему? Ответ: «Вспоминая мое время, еще выкопаете и будете целовать мой зад».

Светка мрачно сплюнула:

– Как знать… Но я все равно на автобусе не поеду.

– Все познается в сравнении. Вон, видишь другую очередь, справа? Это запись на поезд. Ведь у нас нет обратного билета.

Грустной музыкой Светку вряд ли можно было растрогать. А вот отсутствием элементарного комфорта – вполне. На глазах у подруги возникла накипь слез. И я придумала следующий тезис: «“Войти” в авантюру всегда легче, чем “выйти”».

– Слу-ушай! А ты помнишь тетку с горшком из Феодосии? Она говорила, что на «железке» работает? – обрадовалась я.

Светка, сопя, пыталась вывести слюнями химический номер на руке. Занятие целиком поглотило ее внимание, и я говорила сама с собой.

– Давай сейчас сходим к ее доче и узнаем – может, у нее есть льготы, как у члена семьи железнодорожника?

Мы поплелись на улицу Теневую, к дому номер четыре. Почти неделя минула с тех пор, как мы впервые отправились по указанному адресу. Но не попали только сюда и на море…

На заборе номера не было, но мы сразу догадались, что пришли по адресу. На изгороди из жердей выстроились в ряд перевернутые для сушки горшки разного цвета и дизайна. На них можно было играть как на металлофоне. Только звук более глухой и скучный. Я прощелкала пальцами по каждому из «звукоряда» и, не найдя нашего с грибком, открыла заветную калитку.

Этот двор ничем не отличался от соседских. Те же арки виноградников и суета жильцов возле кухни. Только здешние двигались чуть быстрее, чем у предыдущей усатой хозяйки.

Прямо посередине двора стоял детский манеж. В нем сидел ребенок и сосредоточенно мазал себя какашками. Девочка увидела гостей и, с трудом поднявшись на толстые ножки, приветливо потянулась к нам испачканными ручками.

– Вы жилье ищите? – выглянула из кухни хозяйка с клубничной маской на лице.

Светку затошнило, и она стремглав выбежала за ворота.

Я догадалась, почему жильцы двигаются в скорости немого кино – здесь главным был ребенок с его естественными отправлениями жизнедеятельности организма.

И все же мне пришлось отважно двинуться навстречу хозяйке, кисло помахав ладошкой дружелюбному чаду.

Но, как мы знаем, Его Величество Случай идет только навстречу идущим! На наше счастье, доча хозяйки имела льготы и без особых хлопот помогла нам купить обратные билеты на поезд.

Мне хотелось ее как-то отблагодарить, поэтому я напомнила ей о нашей любезности. Когда мы прощались возле железнодорожных касс, я спросила:

– А что, наш горшок тоже не пришелся по вкусу?

Доча хозяйки рассмеялась во всю здоровую глотку:

– Не! Она рядом сходила. И я этот горшок под засол грибочков приспособила. Спасибо!

Светка представила себе эту закуску под водочку, и ее снова затошнило.

Проводив взглядом подругу, сотрясшую звуками придорожные кусты, я искренне поинтересовалась, как такие условия переносят жильцы.

Доча хозяйки легко ответила:

– Бачили очи, що купували, тепер ежте, хоч повилазьте!

А Светка позже прокомментировала более философски:

– Хозяин – барин! Купи собственный дом и делай в нем все что хочешь! Введи свои правила, свод законов и порядок наказаний. Провозгласи себя королем, а остальных слугами. Только корми их и одевай – они будут терпеть и хвалить то, что имеют.

– Но ведь они могут уйти к соседям, где не пахнет дерьмом? – возразила я.

– А у соседей свои причуды. Ты, по-моему, смогла в этом убедиться. И вообще: покажите мне хозяев, которыми довольны их слуги? Вот поэтому нужно все иметь свое: и дом, и машину, и деньги. И быть хозяином, а не слугой.

– Но ведь все это не может свалиться на голову просто так? – пыталась разобраться я. – Ведь нужно работать, чтобы все это приобрести и получить независимость.

Светка отбросила бычок «Столичной», вытащила из лифчика кулек с мелочью и подошла к уличной торгашке.

– Дайте, пожалуйста, два пирожка по четыре копейки!

Пирожок с капустой, завернутый в серую бумагу, откусывался вместе с бумагой. Вынимаем ее изо рта и получаем удовольствие. На сытый желудок светлый путь в будущее кажется гораздо яснее.

– Приедем в Москву, я найду тебе клиентов – будешь работать частным образом.

– Это как? – удивилась я.

– Так. На дому.

– Но у меня машинки нет!

– Не проблема, – как всегда легко объяснила Светка. – Ты и на русском, и на латинском печатаешь, а это знаешь какие деньги? Мы будем миллионершами!

– И я туфли куплю?

– Какие туфли? – забыла Светка.

– Туфли, которые моя тетка из Еревана привезет. Они обалденные!

Светка прикинула и выдала:

– Если хорошо пойдет – ты туфли каждый день менять будешь!

Окрыленные буржуазными мечтами, в тот вечер мы впервые искупались в море…

Москву летом можно любить. Чтобы ее любить зимой, нужно быть патриотом.

А сейчас середина лета, и мы возвращаемся домой – загоревшие, умудренные опытом, правда, снова с пустыми карманами.

Светка привезла семье взятку – дыньку и ящик с помидорами. Я купила жесткие персики (чтобы довести), а ведро яблок мне подарил Бэзил. Заботливые дочери – мечта каждого родителя. Нашим повезло.

Мне мама сразу поверила, когда я ей рассказала «правду». Живописным рассказом про «педофила» Глеба Семеновича из райкома, с его массажем «воротниковой зоны», я довела мать до валокордина. Добила картину вопросами о трусиках, и тогда мама долгожданно заявила: «Какое счастье, что ты ушла с этой работы!»

Это же не вранье? Это правда, с подменой действующих лиц. Суть от этого не меняется. Есть педофилы, а есть мерзкие старикашки, которые увольняют всего за неделю прогула. Вот за это я его и наказала.

Мама лишь немного расстроилась, что я потеряла стаж работы на одном месте. Но я посоветовалась со Светкой, и она успокоила:

– Стаж работы – два дня? Ты издеваешься?! Брось эту трудовую книжку! Будешь хорошо зарабатывать – тебе она вообще не понадобится.

– Да ты что? – испугалась я. – У мамы непрерывный стаж работы двадцать пять лет на одном месте!

– Я тебя когда-нибудь задушу с твоими правилами. Слушай сюда. Есть парень. Сейчас защищает диплом и собирается эмигрировать. Ему срочно нужна машинописная работа на испанском языке. Сто двадцать страниц. У тебя одна ночь. Целуй сюда. – Довольная подруга улыбалась роскошным ртом.

– Опять испанский?! Но я его не знаю! И проверить ошибки-то не сумею. Нет, отказываюсь… Тем более латинской машинки нет…

Светка переждала эмоции и выдала главное:

– Тридцать рублей.

– За ночь работы?! – не поверила я.

– Да. Это фантастика, но факт, – сама удивилась Светка.

Ну, конечно, я согласилась! Вот если каждую ночь так зарабатывать, то за месяц можно получить зарплату народного артиста! Стоп… Но где взять машинку?

– У него есть портативная машинка «колибри». Механическая, конечно. Так что тебе предстоит помучиться… Но это очень хорошие деньги!

Конечно, я была дико благодарна Светке, которая в поисках клиентов специально съездила в МГУ и отрыла где-то в библиотеке щедрого «предателя Родины».

Заказчик по телефону продиктовал мне адрес: «Смоленский бульвар, угловой дом, пятый этаж, три звонка». Просто чудо, что в центре, хотя я бы поехала и в Бирюлево.

Коммуналка оказалась адекватная, без шарахающихся пьяных соседей и визгливых детей. Мой работодатель владел комнатой метров восемнадцати, в меру меблированной, с мутными окнами на Садовое. На столе стояла древняя латинская машинка цвета хаки, и мне она показалась даже уютной.

– Я вам мешать не буду. Спокойно работайте, вас никто не потревожит. В холодильнике сыр, колбаса и минеральная вода. Я приеду завтра днем, приму у вас работу – тогда и рассчитаемся. Договорились?

– Конечно! – с готовностью ответила я, довольная удачной халтурой.

Парень ушел, а я уселась работать.

Горячий темперамент выдавал сто знаков в минуту. На русской было бы двести пятьдесят ударов, но тут приходилось перепроверять почти каждое испанское слово. Замедляла процесс и сама машинка. Поскольку нас учили работать на электрических аппаратах, механические тугодумные клавиши не справлялись со скоростью пальцев и металлические литеры конвульсивно сбивались в кучку. Приходилось разбирать их вручную и притом нежно – машинка чужая. Также процесс тормозил рычаг перемещения всей каретки к началу строки. На курсовых Optima электрическая каретка летала от нажатия клавиши. Здесь же я чувствовала себя и кочегаром, и машинистом поезда из фильма «Адъютант его превосходительства». И уголь в топку подбрасывала, и за дорогой следила, и на паровозном гудке руку держала.

«“Литерный” проследовал Батайск», – сказала я себе, напечатав сорок страниц. От усталости свело шею, болела спина. Текст перед глазами начал расплываться. «Нет, я так просто не сдамся!» Съела бутерброд, выпила воды. И села снова. И опять по новой: буквы, рычаг, кучка литер, разбор, правка ластиком и попытка попасть в ту же букву. К пяти утра, перейдя на семидесятую страницу, я сказала вслух:

– «Литерный» проследовал Мамаев-курган.

И заплакала.

Мне вдруг стало так жалко себя. В чужой квартире, ночью, работаю «на дровах», чтобы заработать себе на туфли.

Тетя часто приезжала из Еревана и всегда привозила подарки. Но однажды она привезла белые тапочки из нежнейшей кожи с белой сеточкой по бокам. Кожаные завязки шнуровали щиколотку на манер греческих сандалий, и тогда я узнала, как выглядит счастье. Я их мяла, нюхала, гнула и, вообще, готова была с ними спать. Стоили они дорого, поэтому их можно было только купить. Муж тети работал директором обувной фабрики, и цену они назвали настоящую, без накрутки.

Бедным редко дарят что-то хорошее – скорее, отдают ненужное. Туфли были, к сожалению, хорошими, поэтому могли быть только проданы.

И теперь я за одну ночь могу их купить! Это огромная удача, а я сопли мотаю…

Часам к восьми я поняла, что последние двадцать страниц мне уже не напечатать. Напряжение глаз, туловища, концентрация внимания подошли к нулевой отметке.

Мой поезд встал.

Я поставила будильник на двенадцать часов, чтобы успеть допечатать текст к приходу заказчика.

Прекрасная кровать с упругим матрасом и чистым бельем приняла меня в свое лоно. С блаженной улыбкой я вытянула уставшее тело и тут же отрубилась.

Сладкая слюнка уже готова была стечь на подушку, но тут я проснулась от страшного зуда. Включила настольную лампу, выпрямила ее гибкую «шею» и, как с металлоискателем, прошлась по стенам в поиске комаров. Одного нашла, убила, успокоилась, легла. Но через пять минут все повторилось снова, только в усиленном режиме.

Все тело чесалось и жгло. Мелкие волдыри покрыли ноги, руки – все, что доверчиво оголено. Я догадалась, что меня кусают паразиты. Но не знала, какие и почему их так много. Исследование постельного белья навело на мысль, что это не кровать, а настоящий клоповник.

Я тут же вспомнила старушек из поезда… С чего они взяли, что сейчас лучше? Эту коммуналку проще было взорвать, чем лечить, – вся больная насквозь. Как тут люди живут? И можно ли это назвать жизнью?!

Одно понятно: чтобы спасти себя от насекомых, нельзя больше ложиться в кровать. Слава богу, «животных» нет хотя бы в стуле – съели бы зад.

Я снова уселась за машинку. К полудню напечатала оставшийся текст и уснула, положив голову на клавиатуру. Литеры тут же судорожно сбились в кучку – я их не разбирала…

А к середине дня приехал свежий заказчик.

Стараясь не разбудить, гуманно вытянул из-под моих рук папку с работой. Читал стоя, а я спала и мне снились пытки.

– У вас много ошибок, – наконец разбудил меня парень.

Я мигом проснулась, потому что наступал главный момент.

– Меня всю ночь кусали ваши клопы. Сколько ошибок – столько клопов, – ответила я без кокетства.

Заказчик почему-то очень смутился, как будто это было новостью для него. Но тут же взял себя в руки и сказал:

– Надо было в тарелку налить клей и добавить немного крови. Клопы – чуткие, полезли бы и прилипли.

Я внимательно посмотрела на него.

– Извините, не догадалась…

Ну зачем сейчас спорить о методах борьбы с насекомыми, когда парень должен комфортно себя чувствовать перед расставанием с деньгами?!

– Я вычту с вас за ошибки. С меня двадцать рублей, – по-капиталистически беспощадно заявил будущий эмигрант.

Наверное, на мне репетирует, чтобы сразу вписаться в буржуазный стиль жизни.

А я и не расстроилась. Взяла, потому что на туфли все равно хватает. И спасибо еще сказала. Ведь я униженная, юридически безграмотная гражданка СССР, которая не заключает договоры на оказание услуг, не берет предоплаты и вообще не имеет право на индивидуальную трудовую деятельность.

Это еще раз подтвердило слова Светки, что хозяин – барин. Восемнадцать часов работы не разжалобят и клопы, более чуткие, чем работодатели.

– Мог вообще не заплатить, кстати, – брезгливо поджала губы Светка. – И ничего бы мы ему не сделали. Он еще порядочный оказался. Бо́льшую часть отдал.

Она забыла, что сама его нашла в библиотеке, и говорила теперь о нем как об уличном аферисте.

– Значит, больше не работаем частным образом? – расстроилась я.

– Продолжаем в том же духе! Все правильно, просто в этот раз не было организовано рабочее место.

– Откуда нам знать, что у клиента дома? Клопы, крысы или другие чудеса? Проблема в том, что у меня нет собственной машинки!

Светка недолго раздумывала, покопалась пальцем во рту, напрягла молодой лобик, который в шутку называла «мой лобо́к», и выдала:

– Тебе надо устроиться на такую работу, где мало работы. Все свободное время будешь выполнять «левые» заказы. Классная идея?

– И где я такую найду? Чтобы деньги платили и работать не надо? – сомневалась я.

Светка вполне могла бы стать менеджером по устройству на работу. Вот был у нее такой талант!

– А ты поспрашивай своих девчонок с курсов, кто из них куда устроился. Только той отличнице с тугой ширинкой не звони – она нам точно не подойдет.

И я позвонила «всей гнилой», которая, на удачу, еще оказалась жива. За прошедшие несколько месяцев сокурсница отлично устроилась на телевидение и сменила уже десяток знаменитых любовников.

Для меня организация «Останкино» приравнивалась к неэлитной богеме – рассаднику разврата и вольнодумия, симбиозу творческих и околотворческих людей, заботливо опекаемых государством.

– Клоака, – так грязно, но с удовольствием охарактеризовала Светка. – Я точно знаю, что на телевидении все друг с другом спят, попереженились-поразвелись сто раз и там та-а-акой разврат, что цирку не снилось! Если выстраивать список, то первое по блядству идет телевидение, потом цирк, потом Большой. Вот так, я думаю. Короче, срочно устраивайся и даже не думай.

Подружка, которая «вся гнилая», устроилась на телецентр администратором в музыкальную редакцию. Просто повезло – работа приятная, хотя и не доходная.

А меня с радостью взяли в редакцию выпуска на сдельную работу с хорошими перспективами. Для этого я всего лишь позвонила в телецентр и спросила, нет ли вакансии машинистки.

В машбюро возле столовой на втором этаже пятиэтажного корпуса сидели четыре девочки. Я нашла комнату не без труда, просто пошла на звук.

Сосредоточенные девушки отбивали тексты со скоростью, будто от быстроты зависит продолжительность их жизни. В какой-то мере это так и было. От количества напечатанных текстов напрямую зависела зарплата, которую бригадирша Марина ежедневно аккуратно записывала в тетрадь.

В белых тапочках с кожаными завязками на босу ногу я вошла в знаменитое машбюро телецентра «Останкино».

На меня глянули вскользь, поздоровались и тут же нырнули обратно в тексты. Но мне этого показалось мало.

– По-ра, по-ра, по-ра-а-а-дуемся на своем веку, красавице и кубку, счастливому клинку! – запела я с порога, осиняя всех лучезарной улыбкой.

Девушки оторвались от своей работы, с удивлением вылупились на меня. А я им сразу еще пару песен сбацала! А потом еще басню в лицах рассказала!

– Артистка, – догадалась симпатичная Иринка. – Тебе точно к нам?

Я прошлась по комнате, оживляя пространство свежей позитивной энергией и делясь переизбытком адреналина с эндорфинами.

– Сразу предупреждаю, что я здесь временно. Соревноваться, кто кого перепечатает за смену, это не ко мне. Цели заработать на пенсию, угробив юность, у меня нет. Печатать буду что дадите, но сильно не загружайте.

И меня сразу полюбили. За что?

Большинство текстов были дикторскими. Программы передач для бесконечных «Орбит» всех часовых поясов не требовали быстрого исполнения. Но тексты для дикторов требовали. И дикторы тоже требовали, нервозно стоя над тобой со страшными лицами в готовности выдернуть из каретки готовую страничку. Потому что все было СРОЧНО. Любые изменения в программе – и все машбюро бросалось на перепечатку программы. Редакторы подгоняли и грозились. Но самым страшным считалось появление в машбюро дикторов. Они возмущались и кричали, что их режут без ножа. Потому что выход в эфир через минуту, а у них еще нет текста. Зачастую, когда внезапно умирал кто-нибудь из Политбюро или прилетало с визитом официальное лицо (помнится, прибыл с дружественным визитом Каддафи, царство ему небесное), начиналось броуновское движение. И больше всех страдало машбюро, потому что крайнее. Нет текста – нет эфира.

Понятно, что для работы в таких напряженных условиях нужен стимул. И этим стимулом были неплохие деньги. Все тексты подразделялись на дорогие и дешевые. Их раздавала бригадир Марина. Именно от нее зависело, кому сколько она даст заработать. К слову сказать, она была вполне справедлива и всем раздавала поровну. Но все равно лишний работник – лишний рот. Поэтому я сразу разрядила атмосферу отсутствием карьерных амбиций. За это и полюбили.

Рабочий день строился таким образом: сначала я выполняла заданный план, а потом полдня пела и рассказывала смешные истории. Они слушали и печатали, веселились и перевыполняли план.

Все были довольны, пока однажды симпатичная Иринка не заявила, пудря носик:

– Зря ты здесь время тратишь! Тебе нужно в музыкальное училище поступать или в театральное. А тут глубокая трясина. Затянет – станешь похожа на Аделаиду Трифоновну из другой смены. Она здесь со дня основания телецентра торчит.

Иллюстрацией к сказанному явилась одна из старейших редакторов выпуска. Правда, с другим именем и в более подвижной должности. Тетка ломанулась как на пожар без стука и приветствий. Впрочем, к нам все врывались без стука – все равно треск машинок заглушил бы приличия.

– Кто мне может сейчас быстро напечатать программу по подготовке к двадцать седьмому съезду КПСС?! Только в темпе, девочки, в темпе!

Она трясла листками перед своим серо-желтым лицом, теребя в другой руке пачку «Столичных». В ее жестах угадывался хронический невроз.

– У тебя одна? – быстро отреагировала на пачку Иринка и привстала, продолжая печатать.

– Нет, две. Пошли, – по-мужицки лаконично махнула головой в сторону курительной лестницы редактор.

Их сдуло, только листочки остались неприкаянно лежать на столе бригадира.

– Возьмешься напечатать? Будь любезна, – попросила меня Марина, потому что это была внеплановая и бесплатная работа.

– Да, конечно, давай, – легко согласилась я, потому что уже часа два восседала на краю свободного стола и рассказывала про вчерашнюю съемку «Песни-85».

Но только я приступила к работе, позвонила «вся гнилая» с приглашениями на второй день записи программы.

– Сегодня будет Игорь Скляр с «Комарово». Я его хочу! Он страшно сексуальный! А еще Пугачиха две песни споет: «Делу – время» и какую-то новую про паромщика. Закругляйся с работой и бегом к нам в корпус!

Мне ужасно хотелось посмотреть концерт, но Марину неудобно было подводить, все же она очень лояльно относилась к моим творческим настроениям.

Я решила, что не развалюсь, если повышу собственную планку и отпечатаю эти дурацкие страницы в рекордные сроки.

Справилась минут за пятнадцать, кинула работу на общий стол и убежала в другой корпус. Вихрем пронеслась по длиннющему коридору, где посередине всегда дуло в прореху плохо заваренной трубы, и вскоре оказалась на служебном входе перед Останкинским концертным залом.

Организаторы толерантно подходили к составу участников новогодней программы – были представители практически всех союзных республик. Ну да, ведь СССР же не хрен собачий?! Большая дружная семья братских народов. Союз вековой!

Рядом курили и чесали языками артисты, готовые выйти на сцену. Я спросила фамилии у «всей гнилой», и она наизусть перечислила мне участников мероприятия.

– Это Радик Гареев – певец из Башкирии, вот видишь, Ярослав Евдокимов из Белоруссии…

– Этого я знаю – у него еще голос на Кобзона похож, – пояснила я.

– Ну да… Вон у стеклянной двери стоят Альберт Ассадуллин и Чепрага. Там дальше армянка, но я не помню, как ее зовут…

– А эта кто такая? Вообще не знаю, – указала я подбородком на молодую певицу.

– А-а-а, это Ира Аллегрова, новенькая. Только появилась – и уже в «Песню»! Наверняка тянет кто-то…

– В смысле? – не поняла я образа.

– Спит с кем-то в смысле! – рявкнула «вся гнилая», потому что появился Игорь Скляр и направился прямо в нашу сторону.

Он шел, ласково улыбаясь направо и налево, потому что был в фаворе. Песня «Комарово», хитярище, завоевала популярность у всех слоев населения.

– Я сейчас выпрыгну из трусов, – зашипела «вся гнилая», провожая томным взглядом «звезду». – Дождусь после концерта, с ним я еще не спала.

– А я слышала, он в Елену Цыплакову влюблен, может не поехать…

«Вся гнилая» сморщилась. Она считала себя во сто крат лучше. Особенно меня забавляло, когда она, изображая свою старшую сестру, говорила:

– Как она может нравиться больше, чем я?! У нее же вот такая щель между зубами!

С этими словами она обнажала передние зубы и мизинцем показывала размер щели. При этом мизинец точно укладывался в прорезь, потому что именно такая щель была и у нее самой.

Сколько раз я стояла «за кулисами», но мне ни разу не пришло в голову сфотографироваться или взять автограф. Не было ни восторга, ни зависти, ни восхищения. Я точно знала, что мы в одной упряжке. Просто они раньше по списку, а я позже.

Я наблюдала со стороны свое будущее.

…Одухотворенная мечтами, вернулась в машбюро и сразу попала в руки редактору на грани нервного потрясения.

– Вы что напечатали? У меня диктор пунцовый от стыда работал эфир! Вы читали, что напечатали?

Ну, конечно, я не читала, что напечатала. Во-первых, не было времени, а во-вторых, желания читать эту муть.

Марина молча отдала мне листочки.

На всех листах красным фломастером была подчеркнута моя опечатка.

– Опечатка или диверсия? – сыграла в идеолога Марина и приподняла брови, чтобы мне страшнее сделалось.

Да, действительно, второпях у меня палец соскочил с единицы на букву «й». Вроде ничего такого, но соскочил не на том слове и почему-то везде.

Напечатано было следующее:

Говоря о подготовке коммунистов к XXУЙ съезду КПСС, Генеральный секретарь ЦК КПСС К.У. Черненко отмечал: «Это и время извлечения уроков из допущенных ошибок, самокритичного анализа недостатков, определения путей их преодоления».

И дальше на всех страницах: ХХУЙ съезду, на ХХУЙ съезд…

Очень неудобно вышло перед диктором. Представляю ее глаза, когда она с нацепленной улыбкой читала это безобразие.

Но самокритичный анализ недостатков, о котором в своем докладе упоминал бывший генсек, позволил мне с достоинством выйти из ситуации.

Я просто извинилась и заверила, что больше палец не сорвется.

Меня тут же простили, потому что нужно было срочно готовить новый материал. К тому же телевидение достаточно распиздяйская организация – в кадре одно, за кадром другое. На хуй съезды и прочие сборища на лестничных курилках посылаются миллион раз на дню.

Они, кстати, еще не заметили фразу «как учил великий Бенин». Там тоже буквы «Л» и Б» рядом. Вот, наверное, диктор озадачил народ…