Текст книги "Сиверсия"

– Еще не начинал. Скажи, неужели это обязательная процедура: битва за бабу? Ты не можешь нас от этого избавить?

– О! Салют конкуренту! – Лавриков протянул Хабарову руку.

– Здравствуй, Женя.

Рукопожатие было крепким.

– Ребята, я прошу вас, только не ссорьтесь! – Алина взяла мужчин за руки.

– Кто ссорится?! Мы ссоримся?! – изумился Лавриков. – Давай, любимая, дерзай! Я сегодня не в тонусе. Я ведь случайно зашел. Думал, чаю…

Махнув на прощанье рукой, быстрым пружинистым шагом Лавриков пошел прочь, туда, где в рыжих электрических сумерках бесилась метель.

Они неотрывно смотрели ему вслед. Первой очнулась Алина.

– Холодно…

– Это ты постаралась.

Кончиками пальцев Хабаров коснулся ее щеки. В его глазах застыли боль и сожаление. Поймав его взгляд, Алина прошептала:

– Не уходи…

Пальцами он коснулся ее губ, не дал продолжить.

Ей стало страшно. Она закрыла глаза.

Скрип снега под колесами. Шум мотора. Сперва отчетливо, потом все тише. Шальной порыв ветра. Горсть поземки в лицо. Жалобный скрежет ветки яблони по стеклу. Скрип тормозов. Хлопок дверцы. Опять звук мотора, но уже дальше, тише, пока не исчез совсем.

Одиночество. Холод. Метель.

– Где резерв?! – орал в рацию Звягин. – Я спрашиваю, сколько времени тебе еще надо?! – он не дослушал ответ. – Бобков, это словоблудие! Я с тебя за каждую секунду сверх норматива спрошу. Пожар в жилой зоне! Два детских дома, дом престарелых, детские сады, школы, жилые дома… Под боком войсковая часть, склады боеприпасов! У тебя оцепление из двух ДПСников. Под суд отдам за халатность! Ты не на учениях, твою мать! Десять минут на все! Доложить!

Звягин сунул рацию в левый нагрудный карман, сделал знак подчиненным.

– Иван Лукич, это все, что есть.

Жандаров торопливо раскатывал на откидном столике «Соболя» рулоны чертежей. Чертежи были старые, с истрепанными краями, с выгоревшей и местами стертой синькой.

– План завода…

Молоденький запыхавшийся старший лейтенант, стараясь сохранить сомнительное тепло салона, торопливо захлопнул за собой дверцу. Его лицо было чумазым от копоти, глаза возбужденно блестели. Защитного цвета роба пожарника местами промокла, смерзлась и стояла колоколом.

– Демочкин, докладывай.

– Значит, так, – начал тот без лишних предисловий. – Одиннадцать пожарных гидрантов вышли из строя из-за мороза. На улице тридцать семь. Вода смерзается в лед минут за пятнадцать-двадцать работы. Это первая проблема, о которой часть пожарных расчетов руководителю тушения пожара, то есть вам, не докладывает из-за опасений получить соответствующую оценку. Отогревают своими силами, но… – Демочкин присел на корточки, перевел дух, стащил рукавицы и, потирая зашедшиеся от мороза пальцы, стал докладывать дальше. – Расчеты внутрь периметра войти пока не могут, рвутся емкости с лакокраской.

– Понятно, – Звягин глянул на часы. – Время. Послушаем огнеборцев.

Он стал принимать доклады руководителей расчетов о ходе тушения пожара. Напряженно слушал, кивал, давал короткие, четкие указания.

Члены оперативного штаба в это время, склонившись над чертежами объекта, о чем-то тихонько спорили, то и дело скользя по чертежам перемазанными об их синьку пальцами.

Этот пожар был обнаружен жильцами соседней хрущевки около пяти часов утра. Сообщение о пожаре поступило на пульт оперативного дежурного в семь минут шестого. Через девять минут к месту пожара прибыли первые пять расчетов местного подразделения. Практически сразу стало ясно, что этими силами не обойтись. В сухую, морозную погоду пожар развивается так же интенсивно, как и в жаркую. Спустя полчаса на место прибыли еще пятнадцать расчетов. Приступившему в это же время к руководству тушением пожара полковнику Звягину доложили предварительные данные.

Выходило, что пожар возник в производственном цехе завода полиграфических красок «Луч». Произошедший взрыв свел к нулю все попытки справиться с огнем своими силами, без огласки. Огонь перекинулся на расположенное впритык трехэтажное здание административного корпуса. «Отсечь» административное здание не смогли. В расположенном на первом этаже магазине в результате температурного удара произошло два взрыва, вероятно, баллонов с пропаном. Эти взрывы добавили огню сил, в считанные минуты он охватил все здание. С этого момента возникла реальная опасность распространения огня на склады готовой продукции и газопровод высокого давления, идущий к котельной завода. А это – море огня в жилой зоне. В шесть девятнадцать пожару была присвоена высшая категория сложности.

– Наш ближайший резерв – в/ч 6641. Предлагаю бросить военных на дальний – северный – периметр с целью отсечь распространение огня сюда и сюда, – Звягин ткнул пальцем в склады на чертеже. – Если расположить стволы здесь и здесь, можно будет локализовать этот очаг. Проверьте на месте возможную дислокацию. Восточный сектор контролируем. Основной удар на северо-востоке. Вот здесь. Не дать огню подойти к газопроводу. С юга – худо. Горит кровля. Внутри рвутся емкости с краской. Прибудут соседи, направим их туда. С запада тушение в обычном режиме. За периметр не идем. Учитываем опасность взрыва. Сейчас подвезут тепловые пушки, надо наладить систематическое отогревание выходящих из строя гидрантов. Демочкин, за это лично отвечаешь.

– Есть! Разрешите исполнять?

– Действуй! Какие будут предложения?

– Взрыв снес полкорпуса цеха, завалил выход. По планировке этого корпуса, смотрите, вот здесь, – с военной точностью указал на чертеже майор Михайлов, – обозначены рабочие подвальные помещения.

– Смена восемнадцать человек. В этих «мешках» остались люди… – сказал Сомов.

Звягин потер затылок, поморщился.

– Умеешь ты, Андрей Сергеевич, «радовать». Главное, вовремя это у тебя получается!

– Прости, Иван Лукич, работа у меня такая – людей спасать.

– Твои спасатели хорошо поработали. Людей из прилегающих домов и седьмого цеха завода эвакуировали. Спасибо. Сколько на морозе они еще продержаться смогут? Менять их будешь?

– Вызвал резерв. Мои люди устали, промокли, замерзли, – сказал Сомов. – Второй этап спасательной операции начнем, как только встречусь с Морозовым, нашим «богом» подземного тепло-канализационного хозяйства. Его уже подняли и везут на работу с дачи. Надо выяснить, что за норы есть у завода, куда ведут. Возможно, пока твои огнеборцы орудуют, мы подберемся с другого боку. Если на подземных этажах кто-то из рабочих уцелел, мы обязаны их спасти!

Сомов знал: нужно торопиться. Если рабочие живы, у них, без сомнения, есть комбинированные поражения. Это и отравление продуктами горения пластика, и ожоги кожи и дыхательных путей, и термотравмы легких. Сомов понимал, что если найдет рабочих в ближайшие часы, они будут жить. Поэтому он был вынужден спешить.

– Вместо себя я оставляю Юдина. Он опросит рабочих, уточнит, сколько человек было в смене, были ли посторонние на объекте.

Звягин и Сомов пожали другдругу руки.

– Держи меня в курсе, спасатель.

Выслушав доклады расчетов, Звягин вновь склонился над испещренными разноцветными пометками чертежами.

– Снимаем по три расчета с фасада и северной стены склада готовой продукции. Перебрасываем их на цех. Вот сюда, – он указал место на чертеже. – Возьмем его в плотное кольцо. К рассвету здесь не должно остаться ни клочка открытого огня!

Резкий, настойчивый звонок в дверь заставил Хабарова вздрогнуть и открыть глаза.

Он сидел в кресле напротив работавшего телевизора, в руке была недопитая бутылка водки. Видимо, основательно нагрузившись, он уснул прямо в кресле. От долгого сидения заныла спина.

Звонок не унимался.

– Елочки зеленые! – с досадой произнес он и поплелся открывать.

Перед дверью стояла цыганка. Маленькие, лет пяти-семи цыганята поочередно звонили в соседские двери.

– Дай рублик деткам на пропитание! – сходу начала она. – Вижу, человек ты хороший. Всю правду тебе скажу. Не совру. Что б глазам моим дороги не видеть! Будет у тебя любовь. Будет у тебя болезнь. Будет у тебя…

– Я все про себя знаю, – перебил ее Хабаров. – Иди отсюда!

Он попытался захлопнуть дверь, но бойкий цыганенок, вынырнув из-за мамкиной юбки, просунул в притвор ногу и фальшиво заскулил.

– Что с дитем делаешь?! – завопила цыганка. – Мутная твоя душа! Холодное твое сердце! Всюду холод с собой носишь. Дай душе оттаять. Дай дитятке денежку! Дай щедро. Щедрость твоя к тебе вернется.

– Дам, только отстань, – вымученно произнес Хабаров.

Он откровенно жалел, что открыл дверь.

В бумажнике он нашел рублей восемьсот, отдал цыганке.

– Работать иди, – недружелюбно сказал он. – Дети грязные, голодные.

– Э-э-э, бубновый! Где ты видел, чтобы цыган работал?! – враз повеселев, ответствовала цыганка. – На себя посмотри! Душу запустил. Грязная она у тебя и голодная, как мои дети!

Хабаров захлопнул дверь, посмотрел на часы и пошел умываться. Он долго стоял под душем, подставив тело горячим струям воды, и пытался ни о чем не думать, но неожиданная гостья не шла из головы.

«Душу запустил… Грязная и голодная душа у тебя, как мои дети…»

Отпившись огуречным рассолом, он засобирался уходить. Пустая квартира давила.

«Поеду, куда газа глядят. Упьюсь. Может, даст Бог, убьюсь… Надо же как-то отметить последний день уходящего года…» – с издевкой думал он.

Он открыл дверь. На лестничной площадке у окна стояла Алина. Дыханием она пыталась согреть озябшие руки.

– Мерзнешь зачем?

Хабаров нетерпеливо втолкнул ее в квартиру, запер дверь. Ладонями он коснулся ее лица, осторожно пальцами провел по припухшим векам.

Сердце сжалось.

«Плакала…»

– Прости меня, – вдруг охрипшим голосом произнес он. – Я измучил тебя, и сам измучился. Я больше не отпущу тебя. Жизнь без тебя теряет смысл…

…Бывает, что сердце вдруг замирает в блаженном восторге, подобно птице, красиво парящей в свободном полете, и ты уже не чувствуешь себя заброшенным обледеневшим островом в самый непутевый месяц Арктики – июль. Звенят ручьи. Стремительно тает снег. Небо светлеет. А на пригорках, упрямо преодолевая холодную толщу снега, появляются бутоны дивных голубых цветов Хрустальной Сиверсии – цветка любви, цветка надежды. Цветы еще не расцвели. Но ты веришь, что еще чуть-чуть времени, чуть-чуть тепла, и не заметить их, не разыскать будет попросту невозможно!

Вибрирующий звук пейджера был и неожиданным, и неуместным.

Хабаров судорожно выдохнул, зажмурил глаза и еще крепче прижал Алину к себе.

На кухне зашелестел телефон. Он звонил непрерывно.

– Никому тебя не отдам, – нежно и властно целуя Алину, шептал Хабаров. – Никогда… Никому… Ты слышишь меня?

Поцелуи стали неистовыми, страстными.

Настырный стук в дверь грубо вернул их в реальность.

На площадке стоял недовольный Володя Орлов.

– Чего не дозвониться до тебя? Собирайся, командир. Всех по тревоге поднимают. Машина внизу.

Затравленным взглядом Хабаров шарил по комнате.

– Прости, Лина. Сука-жизнь все-таки настаивает на равновесии…

Утренний мороз бесцеремонно проникал под одежду, заставляя то и дело поеживаться, потирать руки, притопывать застывшими ногами. Сомов порядком продрог, ожидая возле конторы «бога отопительно-канализационных сетей». Печка «Волги» с холодом не справлялась.

Первые лучи обманчивого зимнего солнца инеем искрились на замерзших стеклах машины, слепили глаза, но не грели. Последнее утро уходящего года принесло еще спящей Москве минус тридцать семь.

Резво подкативший джип проскрипел шинами по хрусткому снегу и замер.

– Батька, ты только без сердца! – едва скрывая улыбку, крикнул вдогонку Чаев.

– Юр, и трехэтажным их. Сразу. В лоб! – заржал рыжий краснолицый крепыш.

Об умении Юрия Михайловича Морозова солоно выражаться ходили легенды.

– Идите на х… оба!

Он трудно выволок свое грузное тело с заднего сиденья на свободу.

– Приветствую, Юрий Михайлович! – Сомов протянул руку Морозову. – Извини, что выдернули тебя.

– Шли бы вы к …, в душу…, в сердце мать…! В Новый год дое…сь! – Морозов коротко пожал протянутую Сомовым руку. – Мы, б…, вечером х… знает когда с охоты вернулись. Побраконьерили, … в глаз ту белку! Само собой, … … в хлам. В три лег. В четыре ты, …, будишь. Что ж вы, …, без батьки справиться не можете?! Ну, пойдем, Сергеич, в … контору, там, … …нам должны были … бумаги подыскать. Я, …, как ты позвонил, …, своих-то… сразу поднял. – Он махнул спутникам, сидевшим в джипе. – Со мной, …, пошли, а то … посинеют ждавши.

Сонный охранник долго ковырялся в замках. Потерявший терпение Морозов, долго восхищался его нерасторопностью, выдавая на свет божий такие перлы, что замешкавшиеся в утреннем небе звезды окончательно померкли.

– Знакомься, Сергеич! Охотники мои. Виктор Чаев – бизнесмен, денег до …! – говорил Морозов, поднимаясь по крутой мраморной лестнице к своему кабинету. – А этот рыжий … – Заречнев Игорь. Военком местный. Хапуга и взяточник.

– Сам такой! – беззлобно огрызнулся военком.

– Вот, что, … охотники, вы … пока коньяку,…, а мы с Сергеичем, …, делом займемся.

В кабинете Морозова их ждали. Двое уставших от ночного бдения замов мирно спали среди груды разложенных по громадному столу чертежей.

– Мать вашу за ногу! Батькин кабинет, …, в спальню превратили! – заорал Морозов.

Сонные замы вскочили, поправляя очки и галстуки.

– Все готово, Юрий Михайлович! Все нашли, – отрапортовал один из них.

– Вот, – усаживаясь за стол и приглашая сесть рядом Сомова, начал Морозов, – в старом архиве все найдешь. Это в новом член сломать можно. Раньше, …, как было, бумажка, …, к бумажке. Разрешение с мотивировочкой, планчик, …, тут же. Это теперь … звонят, подпиши, Юрий Михайлович! Мол, с «самим» согласовано. Чего… копают, где … копают, ни … не понятно.

– Юра, ты про коньяк-то пошутил? – усевшись в рабочее кресло Морозова, спросил рыжий военком.

– Михалыч, харчуй. За язык не тянули! – поддакнул Чаев.

– Вот, …, хряки! Полночи пили. Еще, …, подавай! Да, в шкафу,…, возьмите. Там же … лимон, шоколад. И глохните. Что б вас, …, не слышал!

Морозов полистал чертежи, выбрал один, внимательно изучил, отложил в сторону. Бумага была очень старой, желтой, но черная тушь, которой был выполнен чертеж, от времени ничуть не сдала, наоборот, чертеж казался теперь выполненным не в меру старательным проектировщиком.

– Вот это посмотрите, Юрий Михайлович.

Молоденький худосочный зам положил перед Морозовым разноцветную схему. Бумага хранилась свернутая гармошкой. Теперь, когда ее расправили, полотнище заняло весь стол.

– Да-да-да! Молодец Чучвадзе. Вот что тебе нужно, Андрей Сергеевич. Смотри, завод расположен в очень интересном месте. С ним рядом Тарасовские пещеры.

Красным карандашом Морозов быстро скользил по бумаге.

– Мне это ни о чем не говорит. Ну, слышал краем… – сказал Сомов.

Морозов положил перед ним отложенный заранее чертеж, стал показывать.

– Это завод. Здесь цех, о котором ты говоришь. Вот это, пунктиром, минус первый этаж. Здесь … какая площадь! Аркадий, сколько?

– Если верить техническому паспорту, четыреста шестьдесят два квадратных метра, – без запинки ответил Чучвадзе.

– А у вас есть данные о том, как она используется? – спросил Сомов.

Чучвадзе пожал плечами.

– … ее знает, как она используется! – ответил за него Морозов. – Это вы у … руководства … завода выясняйте.

– Пытаемся найти. Директор с замом за границей. Остальные кто где. Отдел кадров сгорел. Мы выяснить не можем, сколько рабочих было в цехах, а ты говоришь…

– Н-да-а, …! Это… российский бардак! Эти подземные четыреста шестьдесят два квадратных метра подсоединены к коммуникациям. Синим, видишь, … водопровод. Красным электричество. Желтым тепло. Этот … завод строили в семидесятых. Теплотрасса, канализация выходят в городскую магистраль. Это сейчас… моду приняли, что… теплосети не имеют проходов от магистрали на разветвления, а …трубы уходят в … глухую стену. Магистральные коммуникации освещены 36-вольтовыми лампами, снабжены вентиляторами, продувающими тоннели в … автоматическом режиме. Мы регулярно выполняем их обход с контролем датчиков метана. Аркадий, – обратился он к Чучвадзе, – принеси Андрею Сергеичу … журнал, пусть посмотрит время … обхода. Да, еще … чертеж скопируй.

– Ты прямо ясновидящий!

– …! – улыбнулся Морозов. – Просто тебя давно знаю.

– Смотри … схему. Вот, …, галерея теплоэлектроцентрали. Галерея так называется потому, что раньше строили как … подземный коридор, для удобства … обслуживания.

– Там пройти можно?

– …, нужно! Здесь, – он нарисовал на схеме круг, – подземные коммуникации завода вливаются в… городские.

– Значит, если мы проникнем в городские коммуникации, оттуда к заводу…

– Х…! Не все, …, так просто! Ходы могут быть заложены … кирпичной кладкой, могут быть, …, зарешечены. Замуровку, положим, раздолбишь. А вот … решетка с … контактными датчиками или … заблокированный и поставленный под …охрану люк? Тут от вневедомственной охраны, …, огрести можно …! Они, …, разбираться не будут. Вломят, как дотошным диггерам, которые им, …, как кость в горле! Х…знает, что там может быть еще!

– Наряды на ремонтные работы там были? – спросил Сомов.

– Я проверил, – подал голос до этого молчавший пожилой мужчина. – Не было аварий на тех линиях. Следовательно, мы не выезжали и не работали там.

– Учись, Сергеич! Вот, …, замы у меня! …! Ночью, …, за ногу дерни, тут же отрапортуют, где, что, когда! Может, коньяку?

– Наливай. Замерз. Честное слово!

Пока Морозов разливал коньяк и беззлобно пререкался с друзьями-охотниками, Сомов позвонил Юдину. Тот докладывал обстановку четко и обстоятельно. Выходило, что пожар локализован. Тушение производственного цеха близится к завершению. Время от времени там рвутся аэрозольные баллончики. Открытого горения не наблюдается. Распространение пожара на склад готовой продукции и газопровод пресечено. Подача газа прервана. Юдин также сообщал, что удалось установить, что смена состояла из двадцати трех человек. Семеро из них успели спастись. Несколько рабочих видели, что в момент взрыва на месте взрыва находились двое с огнетушителями. Судьба остальных четырнадцати неизвестна.

– Готовьте снаряжение, – распорядился Сомов. – Прибудет пятерка Хабарова, пусть облачаются и готовятся к спуску под землю. Я буду через десять минут.

– Ну, что? За дружбу, взаимопонимание и, чтобы … у нас не возникала необходимость в твоей, Андрей Сергеевич, помощи!

Коньяк был, действительно, очень хорошим и очень старым. Приятным теплом он растекался по каждой жилочке.

– Мне пора. Спасибо за помощь, Юрий Михайлович! Извини, что отдых тебе испортили.

Морозов по-свойски махнул рукой.

– … с ним! На том свете отдохнем!

Сырой спертый воздух неприятным привкусом плесени оседал в ноздрях. Кирпичная крошка фальцетом скрипела под ногами. Вороватый свет фонариков клоками выхватывал из темноты рыжие кирпичные стены и сводчатый потолок. Проход был узким, чуть больше метра, высотой со средний человеческий рост. По левой его стене толстой змеей тянулись трубы и кабели подземных коммуникаций, выступая сантиметров на сорок. Так что свободного пространства было кот наплакал.

Идти приходилось чуть пригнувшись, то и дело избегая кирпичных выступов свода, где давным-давно, может быть, во времена масштабных ремонтных работ после войны крепились электрические светильники. Теперь от них остались ржавые крючья да обрывки провода.

Временами темная подземная галерея пересекалась еще с одной такой же, а иногда и с двумя, уходящими вилками в подземную черноту. Тогда они останавливались, Хабаров доставал карту, по которой в дрожащем свете фонариков сверяли маршрут.

– Мужики, не могу больше! Настал мой предел. Давайте пару минут передохнем! – взмолился Володя Орлов.

Тяжело дыша, он опустился на корточки, боком привалился к стене и замер, закрыв глаза.

– Еще чуть-чуть и, клянусь предстоящей зарплатой, нас самих спасать придется, – попытался шутить Сева Гордеев.

– Не каркай!

Они, будто по команде, опустились на землю. Тяжелое дыхание людей осипшим эхом отдавалось в мрачной тишине.

– Сначала решетка, потом кладка…

– За кладкой еще кладка. Пока это все разломаешь… – сказал Скворцов, смахивая пот со лба.

– Да-а… Хорошо, что наш народ все еще ворует. Если бы цемент не утащили, копаться бы нам в десятке метров от входа! – сказал Лавриков. – Саня, далеко еще?

Хабаров ответил не сразу. Он сосредоточенно изучал разложенную на коленях карту – тот самый план подземных коммуникаций, что на рассвете тридцать первого декабря Сомов позаимствовал у Морозова.

– Странно… – самому себе сказал он и повторил: – Странно… Судя по ориентирам и пройденному расстоянию, завод метрах в ста. Не больше. Вы чувствуете?

Хабаров обвел всех вопросительным взглядом.

– Что?

Он несколько раз шумно втянул носом воздух.

– Запаха дыма нет.

Спасатели подозрительно принюхались.

– Точно! – первым откликнулся Орлов.

Все настороженно переглянулись.

– Погодите, погодите, ребята! Это нормально. Мы метров на восемнадцать ниже пожара. Были же случаи, что люди от пожара прятались в подвале дома и выживали. Дым наверх идет, – попытался объяснить Лавриков.

– Может, впереди завод капитально замуровал галерею, – предположил Гордеев.

– Может, – кивнул Хабаров. – Только я не припомню, чтобы дым не нашел себе дырочку. Мы или ушли с маршрута, что маловероятно, или мне совсем не понятна эта чертовщина. Потому каждого прошу быть предельно внимательным.

– С маршрута мы не ушли. Отвечаю. Я по таким норам ходил. Опыт имеется! – сказал Гордеев.

– Сдается мне, что впереди нас ждут бо-о-ольшие сюрпризы, по сравнению с которыми пресловутый «черный диггер» покажется бабушкиной сказкой! – недовольно сказал Орлов.

– Володя, с чего ты взял?

– Х… его знает! Предчувствие.

– И тебя с Новым Годом! – сказал Лавриков.

Хабаров тяжело поднялся, размял нывшую спину, сказал:

– Если мы хотим попасть за праздничный стол, отрываем от земли свои задницы, пока не примерзли, и почапали!

Друг за другом, держась на расстоянии вытянутой руки, спасатели зашагали дальше, в настороженную черноту подземелья.

– Никита, пойми, не мог я оставить людей сгореть заживо! – в очередной раз повторил Брюс Вонг.

Осадчий брезгливо поморщился и с деланным сочувствием произнес:

– У тебя, Брюс, мерзкий дар создавать проблемы. Тебя оправдывает лишь то, что эта страна создана для проблем.

– Ага! Еще для кариеса, «критических» дней и перхоти! – хохотнул Емельянов – лысый крепыш, уголовник, приставленный к Осадчему недавно коронованным вором в законе Костиком Одесситом.

– Не терплю тупых дополнений. Тебя не учили, что мерзко меня дополнять?!

– Прости, босс! От глупости брякнул.

Никита Осадчий обвел всех пристальным взглядом, совершенно не оставляющим сомнений в том, что непонятливым сейчас объяснят дополнительно, тщательно и популярно. Под взглядом Осадчего Брюс Вонг сполз на пол, встал на колени и, обхватив голову руками, заплакал.

Наступившая пауза давила.

Осадчий ладонью прикрыл глаза, словно свет в кабинете подземелья, спрятанного на глубине восемнадцати метров, сделался вдруг нестерпимо ярким.

– Устал я от тебя, Брюс… – едва слышно произнес он. – Одиннадцатый год ты в кредит живешь. Зря я тебя за тот трюк с таможней не шлепнул. Одессит за тебя вступился, а мне с ворами ссориться не было резона. Все на Сибирцева списали…

– Никита, не мог я…

– Попробую поверить. Ты не мог. А тупого исполнителя Андрюху Сибирцева со всей его семьей отдать шакалам мог? А бабу из Раменской прокуратуры, что под тебя копала, мог в порту на арматуру насадить? Ты даже женушку свою, что за тебя перед Одесситом просила, забил до смерти только за то, что тебе показалось, что рога новые режутся! Что смотришь? Я – не следователь. В напавших на твою жену у дома хулиганов не верю. Я верю материалам твоего досье, с фотодокументами, что собирал на тебя.

– А-а-а-ай! А-а-а-ай! – обливаясь слезами, выл Брюс Вонг. – Я не хочу умирать! Никита, я не хочу умирать!

– Пожалеть тебя?

– Да! Да! – в его глазах блеснула надежда.

– Так же, как ты «пожалел» каскадера того, безвинного, в Иерусалиме? Из ревности помог его упаковать. Орудие убийства у придурочного Шипулькина забрал и в каскадерский контейнер подбросил. На пожизненное человека отправил! Ты же так и со мной, и с Тагиром, и с Емельяновым, и с любым из наших поступить можешь! Жаль, что этот факт твоей биографии узнал я поздно. Я могу перечислять твои подвиги до прихода СОБРа. Что ж ты сегодня жалобишь меня?

– Мы взрывы услышали. Потом люди в дверь колотить стали. А она, эта дверь, уже горячая…

– На кой черт ты вообще эту дверь трогал?! – рявкнул Осадчий.

Брюс не ответил. Обхватив голову руками, он монотонно раскачивался из стороны в сторону на манер китайского болванчика.

– Это он для неверу[34]34
  «Для неверу» – пустить пыль в глаза. (жарг.)


[Закрыть], – поигрывая «Стечкиным», сказал Тагир.

Бывший подручный Брюса Вонга Тагир был теперь, как говорят, кум королю.

Подтянутый, темноволосый, с легкой проседью, в дорогом костюме и с вечными янтарными четками в руках, Тагир уже ничем не напоминал того мальчишку на побегушках, которого когда-то пригрел Брюс Вонг. Его взгляд был уверенным и спокойным, как у бойцовой собаки, привыкшей побеждать. Глаза не бегали смущенно, как когда-то, а буравили окружающих, бесцеремонно, насквозь. Его жесты были мягкими, полными достоинства. Может, кто-то и помнил, как Тагир «мельтешил», но помнил про себя, тайно, ни словом, ни мыслью стараясь не выдать свою хорошую память.

– Братва, эту падаль надо медленно убивать, чтобы прочувствовал, какой он нам головняк создал! – сказал Емельянов.

В дверь кабинета постучали.

– Извиняюсь. Там шум какой-то, – доложил вошедший охранник.

– Что за шум?

– Не знаю, – охранник с руки на руку перекинул автомат. – Может, глюк. Кажется, что из тупиковой галереи разбирают нашу кирпичную кладку, преграждающую проход.

– Та-а-ак!

Осадчий отбил пальцами залихватский мотивчик.

– Ты, недостойный потомок Чингисхана! Ты кладку с решеткой сделал или без?

– Никита, зачем решетка? Там же тупик! Я сам проверял. Нет там входа!

– Значит, есть!

Осадчий молниеносным движением выхватил пистолет и всадил пулю в лоб Брюсу Вонгу.

Охранник от неожиданности попятился.

Емельянов вскочил, засуетился:

– Босс, сами-то зачем? Мы бы по-тихому. Скромненько. Под несчастный случай…

– Сядь! – властно выдавил Осадчий.

Ногой он уперся в тело Брюса Вонга и слегка толкнул. Тело упало навзничь, безвольное и покорное под его ногой. Осадчий вновь ощутил, как чувство наслаждения чужой смертью овладевает им, накатывая сладкой, душной волной, заполняя все внутри, без остатка. Он жадно сглотнул слюну. Сердце дало сбой, затрепетало. Захотелось убивать, жестоко, без разбору, без повода.

Он изобразил на лице улыбку, больше напоминавшую нервный оскал.

– Пойдем, посмотрим, кто к нам в гости пожаловал!

В помещении, похожем на пещеру, в тусклом свете дежурного освещения лица были едва различимы.

– Вы кто такие? – спросил Тагир.

– Морозы мы, деды. Е-моё! Глаза-то разуй! – огрызнулся Володя Орлов. – На куртках видишь надпись? «Центроспас».

Он, Хабаров, Лавриков и Скворцов стояли лицом к стене с поднятыми руками. Тыча в спасателей автоматами, охрана производила обыск.

– Кто старший?

– Я старший, – ответил Хабаров.

– Вашу бабусю! – выругался Володя Орлов. – Спасай людей после этого!

– Замолчи! – потребовал Хабаров. – Я старший! – громче произнес он. – Нам поручено в связи с пожаром на заводе проверить, остались ли люди в подземных коммуникациях.

Емельянов рассмеялся.

– Тоже мне, чипы с дейлами!

– Если у вас все в порядке, мы возвращаемся, – сказал Хабаров.

Тагир обернулся к Осадчему, стоявшему поодаль.

Осадчий тяжело дышал, его лицо было мокрым от пота, исподлобья, с вызовом он смотрел на людей. Казалось, еще мгновение и он пустит в ход пистолет, зажатый в опущенной руке.

– В расход? – Тагир был уверен в положительном ответе.

– В подсобку, к остальным!

Развалившись в кресле, водрузив ноги на стол, Емельянов изучал содержимое бумажников. Время от времени он подхихикивал и корчил рожицы ложного умиления, разглядывая семейные фотографии.

– Никогда не понимал тех, кто таскает за собой мамочку, папочку, сыночка, дочку! Смотри, Тагир, живут же люди! Размножаются… А тут ничего, кроме проблем с уголовным кодексом!

Деньги, что находил, вплоть до монет, Емельянов прятал в свой карман.

– Не боишься брать вещи покойников?

Вошел Осадчий. Быстрым, стремительным шагом он пересек комнату, сел во главе стола.

– Так! Мы в полном порядке. У нас все хорошо. Нам нечем занять себя, кроме как разглядывать и воровать чужие вещи! Нам не надо пускать в расход тринадцать человек. Перед нами нет мерзкой опасности уличения в незаконном бизнесе, как нет и мерзкой перспективы потери миллионов и собственных шкур!

Емельянов удивленно уставился на Осадчего.

– Босс, это аутотренинг такой?

Осадчий врезал кулаком по столу.

Емельянов тут же убрал ноги со стола, сгреб бумажники, пододвинул их Осадчему. Из кармана выгреб деньги и высыпал поверх бумажников.

– Тагир, упакуй сырье и товар. Пусть власти ищут. Пусть сюда лезут. Здесь ничего нет. И не было. Никогда…

Тагир кивнул, сказал:

– Уходить верхом нет возможности. «Наружка» докладывает, на выходе какая-то непонятная канитель. Тоннелем опасно. Не знаем мы подземелья.

– Не беспокойся, Тагир. Есть тот, кто нас выведет без риска.

– Ты о спасателях?

– Нам все не нужны. Одного вполне хватит. Их главного. Давайте его ко мне!

– А рабочие?

– Что рабочие?

– Никита, может быть, правильнее будет сначала ликвидировать рабочих?

– Босс, я готов! – вскочил Емельянов. – Прикажите!

Осадчий усмехнулся.

– Я что, тебя с Емельяновым за огранку посажу или сам за огранку сяду? Тагир, никто не будет вдаваться в причины задержки поставок. Нам просто продырявят черепа.

– Босс, я – как вы скажете! – поторопился поддакнуть Емельянов.

– Цех заминируем. Этого будет более чем достаточно.

– Никита, рискуешь, – настаивал Тагир.

– Каждого, кто будет обсуждать мои решения, я банально шлепну!

В тесной подсобке было душно, смрадно и абсолютно темно. Зацепившись ногами за что-то мягкое, живое, они упали внутрь. В ответ послышалась недовольная брань. Чьи-то руки помогли сесть.

Олег Скворцов щелкнул кнопкой фонарика. Плавающий электрический луч резанул по привыкшим к темноте глазам, заставил зажмуриться.

На пространстве в пятнадцать квадратных метров девять человек, сидящих на ледяном бетонном полу. Изможденные чумазые лица, настороженный блеск в глазах, грязная обгоревшая одежда. Среди грубых мужских тел голые женские коленки, сбитые в кровь, и рука, трогательно одергивающая коротенький, бывший когда-то белым халатик.

– Спокойно, братцы. Мы – свои! – сказал Женя Лавриков.

– Вот что, «свои». Слева от двери, в углу, не наступите. Мы рубахами прикрыли. Нас в туалет не выводят.