Текст книги "Нельзя же все время смеяться"

Проклятый диван. Уличный кот

Как светло и потешно всё в благополучном детстве…

Но как все страшно, когда взрослая жизнь перетекает в вовсе неблагополучные времена.

Перетекает вопреки всему. Потому что она жизнь. И ей положено протекать вопреки.

Сергей Стукало

Лето 1981-го года

Ночь. Душная, мучительная бакинская ночь, когда ворочаешься в жаркой постели, не в силах уснуть, но и проснуться тоже. Тянешь воздух долгим жадным глотком и, выдыхая с протяжным невольным полустоном, прекрасно понимаешь, что в повисшей влажной тишине не дождёшься ни спасительного дуновения, ни шелеста листика. Ошалевшие от солнечного внимания листья остаются скукожившимися даже ночью… Утро. Скорее бы утро…

Утром бывает прохладнее.

Со стороны моря налетает лёгкий бриз – полчаса или чуть более дышится легче.

– Не спишь?.. – мама с подушкой в руках осторожно подошла к двери.

– Нет… – сквозь странный мутный полусон, в котором осознаешь происходящее вокруг, ответила дочка.

– Я у тебя лягу. У нас совсем дышать нечем… Сердце останавливается…

– Тебе плохо? – обеспокоено подскочила Алина. – Ложись сюда…сюда ложись…я на диван перейду.

Мама нехотя согласилась и, не успев лечь, моментально уснула. Переутомилась.

Напротив кровати стоял новенький, не сумевший прижиться диванчик. От него, несмотря на полугодичное его здесь простаивание, здорово пахло мебельным магазином. Для чего его купили – Алине было совершенно не понять.

– Как для чего? – чуть ли не возмущалась в день покупки мама. – Гости придут. Где им сидеть?

– Но у нас же есть диван в большой комнате! – парировала дочка. – Красный, – это слово прозвучало с каким-то особым к этому цвету отношением. – Пусть там и сидят. Для чего в моей комнате…им сидеть… – она продолжала настырничать, внутренне возмущаясь, что его поставили здесь безо всякого согласования с ней.

– В каждом нормальном доме должно быть два дивана.

На этом разговор завершился. А девочка еще долго ворчала, околачиваясь возле этого неприятного новшества.

Было ведь у них два дивана. Было! Но для чего-то один выбросили. И он тоже был красный! Отнесли на свалку, когда переезжали. И через полчаса, когда выбрасывали что-то ещё, дивана там, разумеется, больше не было.

– Значит, кому-то понадобился. Чужим людям доброе дело сделали, – удовлетворенно отметила мама. – А мы себе новый купим.

И действительно купили. Горчичного цвета с едва пробивающимися золотистыми нитями.

– Почему такой?! – портфель полетел куда-то в сторону.

– Алина, как ты себя ведешь?!

В субботу, пока девочка была в школе, домашние устроили ей приятный сюрприз. Но праздника не получилось…

Мама поджала губы. Брат, обронив что-то вроде: совершенно вы ее разбаловали, ушел сидеть с книжкой на своём красном диване. А папа… Папа, получается, тоже не поддержал, раз сказал лишь:

– Ну, ты же у нас хорошая девочка… Послушная.

Но отчего-то именно от этих его простых слов глаза наполнились горючими слезами. Сдержав их, но обидно глянув в сторону отца, Алина пошла под бочок к брату. Прижалась к нему, уютно подобрав под себя ножки.

– Отлипни от меня, – локтем отодвинул ее тот. – Неблагодарная. Пока ты в школе прохлаждалась, мы все магазины в городе обегали, маме сердцем плохо стало. А ты? – он уничтожающе посмотрел на нее.

Ей, конечно же, было стыдно. Но внутренний бунт никак не утихал.

– А вот пойдем, пойдем… Посмотришь, какие там пружины дурацкие. Сидеть невозможно! – она тянула брата за руку, и тот на удивление встал и пошёл за ней.

Покачавшись на сидении и прижимая его ладонями, он заметил:

– Да…чего-то мы не рассчитали… Но этот был самый приличный. Остальные, знаешь каких диких расцветок. Тебе бы вообще не понравились.

– Надо было меня тоже взять…

Брат внимательно посмотрел на нее и сказал:

– Честное слово, без тебя больше ничего покупать не будем. А этот уже купили, поняла? Пойди и скажи маме, что он тебе понравился, – и, разворачивая повернувшуюся совсем не в ту сторону девочку, назидательно процедил: – Пойдешь сейчас же и скажешь, что понравился. – Он подтолкнул ее в направлении кухни.

Мама резала лук, наверно от того и смахивала слезы. Папа выстукивал по столу пальцами «…погоня, погоня, погоня в горячей крови…»

Алина села на стул позади мамы, потом потянулась, обхватила её и приложила голову к ложбинке на пояснице. Потёрлась лбом.

– Сядь нормально. Ты мне мешаешь, – но обиды в голосе больше не было.

Быстро среагировав, Алина предприняла последнюю попытку избавиться от ненавистного соседа, роняя через паузу:

– Мамочка… Диван… Очень хороший… Красивый… Мне понравился, – и теперь, как можно быстрее постаралась выговорить главный аргумент: – Но он же новый! Его надо в большую комнату. Братику родненькому поставить! Там лучше будет.

– Вот пойди у него сама и спроси.

Первый серьёзный этап пройден.

Брат, как обычно, сидел в правом углу дивана, увлеченно читал, никак не прореагировав на ее появление в комнате. Стараясь не наступать на скрипучие половички, Алина приблизилась и присела сначала на краешек, но затем придвигаясь всё ближе и ближе.

– Опять липнешь? Сколько раз тебе говорить? Не видишь – я читаю!

– А что ты читаешь?

– Книгу.

– Я вижу, что книгу. А вот что именно?

Брат быстро показал ей обложку. Обложка мелькнула, увидеть ничего не получилось, и потому пришлось нагнуться, чтобы посмотреть снизу. Брат прижал книгу к коленям.

– Ты посмотри на нее… Книга месяц лежала, никто ее не касался. Как я взял, ей тут же стало интересно. Ты отстанешь от меня, наконец?

– А что я делаю? – сестра насуплено отсела в другой угол. – Спросить уже нельзя.

– Поворчи мне еще… Давно, вижу, по шее не получала.

Ссориться сейчас неразумно, и потому, пропустив обиду мимо ушей, она, по лисьи высматривая узоры на диванной обивке, очень быстро оказалась вблизи него.

– Опять начинаешь? – брат был бдителен.

– …а, может, тебе что-нибудь сделать надо?

– Что? – непонимающе переспросил он.

– Ну… рубашку погладить…

– Нет.

– А туфли почистить?

– Туфли? Вообще-то не надо… Но, если хочешь, иди почисть. Только коричневым кремом!

– Угу, – мысленно потирая ладошки, улыбнулась сестра. – Вечером почищу.

– Чего-то всё очень подозрительно… – усмехнулся брат, но натолкнулся на такой доверчивый и искренний взгляд, что усмехнулся теперь совершенно иначе.

Вот только разговор явно не клеился.

– А, может, тебе яблоки принести?

Брат скорчил гримасу. Накормить его чем-то всегда было проблемой.

– Ладно, одно давай.

Довольная сестра помчалась на кухню, в полной уверенности, что сейчас перехватит похвалу от мамы.

– Мамочка, родненький братик яблоки просит!

– Сам попросил или ты предложила? – мама, недоверчивая, но обрадованная возможностью хоть что-то впихнуть в своего великовозрастного худющего сына, быстро чмокнула кивнувшую дочку и передала полную тарелку: – Ты там к нему поближе подложи и сама погромче хрусти. Он, на тебя глядя, может тоже возьмёт. О, Господи, ничего не ест этот ребенок…

Брат, увидев ее с тарелкой, страдальчески сморщился:

– Э-э-э, опять мама начинает… я же одно просил…

– Ну, это не только тебе… я тоже поем…

Алина яблоки не любила. Но куда деваться?..

– …а твои друзья, они, когда к нам придут? – доев яблоко до голого черенка, как приветствовалось мамой, она положила его на край общей тарелки.

– Не знаю… С ума сошла? Куда мусор бросила?

– Завтра придут? – она послушно забрала черенок и зажала его в ладошке. Ладошка сразу стала влажной, парной.

– Не знаю.

– А послезавтра?

– Не знаю! – брат заиграл желваками. И передал ей свой плохо объеденный огрызок.

– Что ты сразу сердишься, – она разжала ладошку и сравнивала теперь яблочные черенки. – Смотри, как ты плохо съел!

– Ничего не плохо. Нормально, – он ворчливо потянулся за вторым яблоком.

– Я же не просто так спрашиваю, – елейным голоском продолжила сестра. – Может, пока они еще не пришли, мы твой старый диван ко мне поставим?.. А тебе – новый! А? – она заворожено вычитывала решение в его глазах.

– Это мой диван. Пошла отсюда. Ничего переставлять не будем.

– А-а-а-х, – обида плюс рухнувшая надежда. – Вот уйду сейчас и не подойду к тебе больше в жизни! Понял?!

– Очень хорошо будет, – спокойно отмахнулся брат и заново уткнулся в книжку, совершенно уверенный в том, что какое-то время, пока не переживут случившееся, его отвлекать не будут.

Сестра выбежала из комнаты, но тут же в дверном проеме показалась голова:

– И туфли чистить не собираюсь!

– Куда денешься…

…И как после всего этого любить этот диван? Тут время не поможет.

Переложив подушку в сторону окна, она устроилась на узкой диванной половинке, к тому же еще и скрипучей. Под ребрами оказались неудобные впивающиеся пружины… Но гладкая обивка была такой прохладной, что девочка не заметила, как уснула.

Проснулась она, когда никого уже не было дома. «Надо же, даже не слышала, как ушли…» Тело ломило, тянул низ живота. «Проклятый диван. Это он во всём виноват».

На кухне лежала записка. Нужно было купить хлеб, пять пачек молока, две банки сметаны. Оставленной трешки хватило бы даже на мороженое, и в остатке – пятьдесят копеек сдачи, если молоко по шестнадцать копеек, или сорок пять, если по семнадцать. «Посмотрим, может и два мороженых…» – разрешил обычно строгий внутренний голос, Алина же довольная прошла в коридор: посмотреть на себя в зеркало.

У ее отражения волосы торчали дыбом. И теперь целых полчаса приглаживать их мокрой расческой… Она повернулась боком и заметила, что болевший живот стал немного больше обычного и ощущениями в нем напоминал надувающийся воздушный шарик. Правда, небольшой. Но это всё ерунда в сравнении с неожиданно набухшими сиськами. Они болели тоже, а к крошечным розовым шарикам невозможно даже прикоснуться. Настроения это не прибавило. «Для чего растут? Стыдно как… Наверно скоро и в трусах не походишь…» Тут ее как-то резко сморило, и она еле добрела до своей постели, оказавшись в которой сразу же и уснула.

Потом, какое-то время спустя, не могла понять: снилась ей эта дикость или же, сон переступил неположенный ему порог, и всё продолжается наяву… Там, за ней долго гнался преступник, который потом таки настиг её, задыхавшуюся, опрокинул на спину, и теперь со злостью резал острым ножом по живому, вытягивал кишки. Боль была дикая, но кричать она не могла, выплевывая горлом сухой спазм. Металась, но спастись не получалось всё равно. По ногам текла кровь, а живот был горячим и отчего-то влажным.

Алина судорожно схватилась рукой за край кровати, и какое-то время лежала, не открывая глаз и прислушиваясь к звукам вокруг себя. Почувствовав что-то тяжелое на животе, она опасливо протянула к нему другую руку. Пальцы попали в густой мех.

– Васька! Ты? – девочка распахнула глаза и приподняла голову, рассматривая свернувшийся тяжелый клубок.

Привлеченная голосом и потревоженная кошка встрепенулась и волнительно промяукала. Её заспанная мордочка, до того запрятанная между лапок, была влажной и свалявшейся. Но томные глаза светились такой добротой и расположением, что Алина подтянула ее повыше и попыталась поцеловать. Но кошка, влажная на один бок, увернулась и пошла обратно на вспотевший живот.

– Васька, жарко же… Живот и так болит, а еще ты ложишься…

Странное дело, сколько она ни скидывала кошку, та, виновато поглядывая исподлобья, настойчиво возвращалась обратно.

– Ладно, что с тобой делать, – как-то горестно произнесла девочка. – Давай еще немного поспим…

Но лежала, боясь сомкнуть глаза, отирала мокрый лоб и чувствовала, как изнуряющая боль тупеет и куда-то исчезает… Чудеса.

Как только ей стало лучше, кошка, глубоко и неприятно оттолкнувшись задними лапами, соскочила и пулей рванула вглубь квартиры.

– Васька, ты какая-то бешеная! – крикнула ей вслед Алина.

Она села в постели и… опешила. Ноги с внутренней стороны были в крови. Простыня запачкана. И на новом диване яркое, но заметно подсохшее пятно.

«Мамочка моя…»

Расплакавшись, она не представляла, как теперь ликвидировать последствия этого медленно уничтожающего всё её естество ужаса.

Трусы запустила под струю холодной воды. Вода долго разбегалась ярко кровавой мутью, от которой трудно было отвести взгляд. Пострадавший кусок простыни замочила в тазике с порошком. Долго отмывала себя. Утомилась, но времени расслабляться – не было совсем. Набрав в ковшик воды, она захватила кусок хозяйственного мыла, тряпочку и пошла к дивану. Вот только растираемое пятно безобразно ширилось, наотрез отказываясь исчезать, как ни плачь. Вдобавок одна мысль не давала ей покоя: «Заметила ли что-то мама? Ведь она спала не укрытая… Ногами к двери…»

Алина то и дело отбегала в комнату к часам, волнуясь, что упускает ли время для похода в магазин. Но и бросить начатое никак не могла. На ее счастье и простыня отстиралась быстро. И минут через пятнадцать высохла на легком спасительном ветерке. А вот середина дивана предательски красовалась огромным мокрым темным пятном. И было не понять – это грязь так расплылась или же, может тоже бесследно высохнет?..

В шкафу ваты оказалось не так уж и много… «Надо узнать в аптеке – сколько стоит». Соорудив спасительную затычку и потоптавшись, чтобы она более-менее удобно там уложилась, Алина вспомнила, что не завтракала. Оставленный бутерброд давно расплылся под бьющим в стекло солнцем, а видом и запахом вызвал не аппетит, а позыв гнетущей тошноты. Да еще Васька удружила. Не доела рыбу в своей тарелке, и теперь на этот кусочек собралась вереница мелких прозрачных муравьишек.

– Васька, какая ты дура! Иди, посмотри, что тут из-за тебя творится! – крикнула в комнаты девочка, но никто не пришел.

Зато из-за входной двери доносился пронзительный кошачий глас. Это просился котенок Мурзик. Котенок, правда, давно оформился в лоснящегося кота. Этот зверь умел подластиться к кому угодно. И потому всегда был сыт и доволен жизнью.

Прошедшей зимой, недели две как переехав в этот двор, мать с дочкой возвращались из магазина. Переполненные сумки оттянули руки, и мама, предложив малость передохнуть, остановилась возле скамейки второго блока.

– Давай, возле нашего посидим… – опасливо предложила ей дочка, которая была в курсе странного раздела жильцами и их детьми территории двора. Но мама, посвятившая жизнь работе и семье, далекая от условностей общественной жизни, не обращала на подобные глупости внимания. Дочка же сидела нервно, волнуясь, чтобы кто-то не сделал им замечания. Тем более, что в окнах за шелохнувшимися занавесками просматривались лица.

Мама облокотилась на спинку лавочки и пыталась стянуть с верхней пуговицы ускользающую петлю.

– Тебе плохо?

– Да нет, жарко.

Тут они вдвоем неожиданно вздрогнули. Маме на колени резво запрыгнул непонятно откуда взявшийся котенок и, громко мурлыча и активно перебирая когтями по черной шубе, быстро направлялся к лицу. Шел до тех пор, пока не упёрся в нос. Тут же началось такое эмоциональное ласкание, пение и выкрутасы телом, что опешившая от невиданного нахальства мама не сразу нашлась, как отреагировать. Изымая котенка откуда-то у себя из-за шиворота, она теперь смеялась и восторгалась этим меховым покорителем сердца. Ну, а уж как дочка была довольна, и говорить нечего…

– Возьмем? Возьмем? – как заведенная повторяла она.

– Да куда возьмем? А твою куда? Выбросишь?

– Не-не… – от подобной мысли зажалось сердце. – Ни за что не выброшу! Она же моя… Но и этот ведь – какой хороший котенок… Он же тебе тоже понравился, да, мамочка?

– Да, очень красивый, – она гладила серого в тигриный окрас зверька, а тот умильно закатывал глазки. – Покормить возьмем, а вот домой не надо. Мало ли он какой заразный. Не надо мне в дом заразу тащить.

И откуда было маме знать, что с тех пор Мурзик все дни, пока взрослых не было дома, околачивался в их квартире… Наверно ему было совсем не понятно, отчего его сонного порой резко выставляют за дверь. Мурзик был удачной живой игрушкой. Он спокойно и даже с какой-то растянувшейся улыбкой принимал все посылаемые на его долю мучения. Безропотно ходил в чепчике и распашонке, качался, без страха сорваться, в подобии гамака, привязанного к боку раскладушки и сооруженного из куска тряпки и наспех пришитых по бокам ленточек. Болтался часами и спал сном безропотного ребенка. Но как-то очень быстро гамак стал мал, а тяжесть с трудом втиснутого туда кота заваливала раскладушку… Пришлось срочно искать ему новое место для сна. Им оказалась собственная постель. Мурзик, как настоящий человек, спал на спине, глубоко провалившись головой в подушку, а поверх укрывающего его тельце одеяла лежали пушистые лапки с темными и не всегда чистыми подушечками. Умильная картина. Но главное, Мурзик начисто вылизывал Васькину тарелку! Которую потом, не нужно было мыть!

Вот и теперь, от подтухающего куска рыбы не осталось и следа. Куда-то исчезли и муравьи. Мурзик же тактично ожидал чего-то еще.

– Может, ты, и бутерброд мой съешь?

Хоть и скребя сердце, но съел, выручил. И теперь сам, без всяких уговоров и дополнительного приглашения, отправился спать на свежевыглаженной простыне. Алина заботливо укрыла котика, почесала шейку и посмотрела на часы. Еще полчаса и магазин закроют. Ох, ты боже мой… Сегодняшний день не вмещался в тот распорядок, которой она ежедневно скрупулезно размечала себе на листке.

Подхватив авоську и деньги с ключом, крепко зажатые в другом кулаке, Алина поспешила в продуктовый. Если пойти в тот, что налево – это, конечно же, быстрее. Но там противная наглая продавщица, которая никогда не дает правильно сдачу. Как-то за десять заварных пирожных по двадцать две копейки за штуку, она хотела содрать с Алины два пятьдесят. И как та ни пыталась, едва показываясь из-за прилавка, объяснить, что столько те не стоят, продавщица была непреклонна и наотрез отказывалась передавать пакет в тянущиеся руки. Что же делать? Уйти? Но как вернуться домой пустой? И чай дома свежий, наверно, заварили, ждут её. А как разыгрался на пирожные аппетит, надо ли говорить? И тогда Алина…соврала. Она пообещала, что занесет недостающие деньги – только сейчас – отдайте, пожалуйста, пакет. Продавщица еще долго сомневалась, отвлекалась на что-то другое, делая вид, что девчонку не замечает. Затем скорчила пренебрежительное выражение лица, но пирожные ей всё же швырнула.

– Смотри а-а, я жду!

Дома Алина честно созналась, что с нее в магазине требуют еще тридцать копеек, которые она обязательно должна отнести. Обещала.

– Вот еще, – сказала мама. – Пирожное стоит двадцать две копейки. Я тебе два двадцать дала. И нечего мне глупости пороть, и аферистов поощрять.

Вот так честнее, – отчего Алина стороной обходила тот магазин. И эта ситуация её нещадно угнетала. ниса поспешила продуктовый. ругой кулакк, которой она ежедневно скрупулезно размечала себе на листке. елких прозрачных муравьиш

В магазине направо, тоже тетенька не из приятных – огромная, как матрешка, вдобавок, как говорили взрослые: бреется. Дети ее побаивались. Но ее частенько из молочного отдела переводили в мясной. Надежда не столкнуться с ней – оставалась.

Во дворе Алина быстро отмахнулась от подружек, прошла мимо детсада, до магазина оставался последний поворот. И именно за ним, она налетела на…маму.

– Ты откуда? Почему так рано? – в страхе выпалила она, чувствуя, как деревенеет язык и подгибаются ноги.

– Неважно себя чувствовала, отпросилась. А ты куда?

– Я?.. Я?.. – растерянно соображала девочка, представляя, как на ее постели роскошно сейчас отдыхает уличный кот, и это будет первым, что увидит мама, войдя в квартиру. – Какая у тебя сумка тяжелая… Давай, я возьму и скорее домой отнесу. А ты пока в магазин вместо меня сходи, я как раз туда шла. (Заявить такое – наглость вопиющая! Но что делать!)

– Только сейчас в магазин? А чего так поздно?

– А ты что там купила такое тяжелое? – она встала перед мамой, не давая ей идти к дому. Алина понимала, что Мурзик – это преступление. А вот испорченный новый диван – это как объяснить? Если они вдвоем войдут в квартиру…ей не успеть выбросить кота за дверь. Не успеть чем-то накрыть диван. Мама перечисляла покупки, но дочка ее не слышала.

– Мамочка, вот тебе деньги, иди скорее в магазин, а то его сейчас закроют. Сметану купи.

– Так я уже купила сметану…

– А хлеб? Хлеб ты разве купила? – назидательно поинтересовалась дочка. Да еще таким тоном, будто у них нерадивая мать, которая собралась голодом морить своих детей.

– Да лучше ты в магазин сбегай, а я домой пойду. Совсем плохо себя чувствую…

В другое бы время, Алина обеспокоилась последней фразой, но сейчас было не до сантиментов.

– Да ты что, мамочка, сумка просто камень. Ты тихо иди, а я, ее быстренько отнесу, и прибегу к тебе.

Мама подозрительно посмотрела, но направилась в сторону магазина.

– А деньги? – дочка протягивала ей трешку.

– Ничего, у меня есть в кошельке.

Они повернулись спинами и пошли. Каждый в свою сторону. Сумка действительно оказалась неподъемной. Алина прошла несколько шагов и для чего-то обернулась. Мама стояла и зорко смотрела ей в след. Струсив невозможно, что та ее сейчас или остановит, или позовет с собой, девчонка прытко рванула вперед, уверенная, что мама постесняется людей и не побежит следом. А за это время она вышвырнет кота, и остальное прикроет тоже… Она даже знала чем – маленькой подушечкой. На бегу, она оглянулась еще раз, с ужасом увидев, что мама самым быстрым шагом на свете идет за ней следом, выкрикивая:

– Остановись! Алина! Кому говорю, остановись!

Но она сделала вид, что ничего такого не слышит, и припустила еще быстрее.

Ключ как назло долго не попадал в замочную скважину. Сердце колотилось, как бешеное. В дверях встречала, черт знает где, весь день прятавшаяся, но ласковая теперь, Васька. Запутавшись в ней ногами, Алина прямо с сумкой бросилась в свою комнату, выдернула заспанного и ошарашенного Мурзика из постели, скорее швырнула за дверь и только придвинула щеколду, как в дверь бойко постучали.

Вдохнув больше воздуха и широко улыбаясь, Алина открыла дверь:

– Ой, мамочка, это ты…

На резиновом коврике перед дверью сидел, предательски зевая во весь свой широкий рот, заспанный кот. Мама отодвинула ее, быстро прошлась по квартире. Осмотрев ее мельком, она, видно было, облегченно выдохнула, и еще раз открыла входную дверь. Мурзик печально на нее глянул.

– Так вот почему ты от меня убегала? Домой она торопилась. Сумка у матери тяжелая, пожалела. Ага, пожалела! Куда там. Убила! …Где он спал?! В свою кровать, небось, положила?! – мама прошла в комнату. Алина же уселась на мокрое диванное пятно. – Ну, конечно… здесь он и спал! – Песок с лап кота сбился в тёмную кучку. – Постирала бы хоть один раз постельное белье, я бы посмотрела, как ты тогда кошек уличных с собой укладывала. Это, называется, меня рано отпустили с работы. Потому что я плохо себя чувствую. Да мне на работе – спокойнее! Там меня никто так не расстраивает!

– Так ты сейчас снова на работу пойдешь?

– Что?!

– Извини, пожалуйста…

– Кому нужны такие извинения?

– …А какие должны быть?..

– Правильно, у всех дети, как дети… у меня черт знает что такое! Без ножа зарежут.

Алина с ужасом думала – сколько еще часов ей предстоит находиться с бушующей мамой…

Четверг, ни в чем неповинный четверг, она невзлюбила на всю свою жизнь.

Благодарю Сергея Николаевича Стукало за помощь в редактировании текста.