Текст книги "Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор"

5

К услугам менее разборчивой публики предоставлялась более доступная система случайных связей. Петербург, как крупный морской порт на берегу Финского залива, с самого начала своего существования был щедро одарен всеми признаками европейского портового города. Проституция была неотъемлемой и естественной его принадлежностью. За тысячи лет мировой цивилизации технология спроса и предложения человеческого тела ничуть не изменилась. В Вавилоне ли, в Риме, Париже или Петербурге проституция всегда занимала соответствующее место в социальной иерархии. И если в сословных списках ей отводилось последнее место, то это вовсе не значит, что она ютилась на городских окраинах и задворках.

Появление первых публичных домов в Петербурге связано с «какой-то приезжей из Дрездена аферистки». Эта Дрезденша, как прозвали ее в России, открыла на Вознесенском проспекте, в непосредственной близости от церкви Вознесения Христова, роскошное заведение, где дамы и девицы за деньги принимали гостей. Разврат в этом закрытом заведении был таким откровенным, что вскоре слухи о нем дошли до Екатерины II. Дрезденшу арестовали, а ее девиц сослали в Калинкину деревню, на Прядильный двор. Впрочем, вскоре все вернулось на круги своя, и, как пишет М.И. Пыляев, «вместо закрытого заведения Дрезденши открылись новые».

Очень скоро количество открытых публичных домов перестало поддаваться точному подсчету. Появились целые улицы красных фонарей. Один из самых известных районов свободной любви располагался вблизи Невского проспекта, в Фонарном переулке. Первые сведения о Фонарном переулке, который протянулся от набережной реки Мойки к набережной канала Грибоедова, относятся к концу 1730-х годов. Тогда он назывался Голицыным переулком. С 1769 года его статус повысился. Переулок стал называться Материальной улицей, так как здесь, на Мойке, разгружались строительные материалы, поступавшие в город водным путем. Затем его переименовали в Фонарный, снова вернув ему давний статус переулка. Название производили то ли от местного Фонарного питейного дома, то ли от неких фонарных мастерских, находившихся поблизости.

До конца XIX века это название не вызывало никаких ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, в этом незаметном переулке не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Одновременно резко снизился спрос на съемные квартиры. Обеспокоенные этим обстоятельством домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о переименовании переулка. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения». Таким образом, переулок сохранил свое историческое название.

В 1870–1871 годах в Фонарном переулке по проекту архитектора П.Ю. Сюзора были построены так называемые народные «Фонарные бани», принадлежавшие М.С. Воронину. В свое время бани были знамениты своим великолепным убранством – мраморными ваннами, зеркалами, пальмами. В народе их называли «Бани на Фонарях» или просто «Фонари». Бани пользовались популярностью. Однако слава о них ходила не самая лестная. Поговаривали о свальном грехе, о массовых оргиях и прочих шокирующих деталях запретного быта. В городе появилась даже дразнилка: «Дурочка с Фонарного переулочка».

Надо сказать, к проституткам частенько обращался и один из самых любимых персонажей петербургского городского фольклора Пушкин, человек с горячей африканской кровью и неуемными, плохо контролируемыми страстями. Юный поэт в своих знакомствах и любовных похождениях не всегда был разборчив. Предания сохранили имена некоторых дам столичного полусвета, вокруг которых увивался Пушкин. Среди них были довольно известные среди петербургских холостяков девицы Лиза Штейнгель и Ольга Массон. Об одной из этих камелий, которую А.И. Тургенев в переписке откровенно называл не иначе как блядью, тем не менее рассказывали с некоторой долей своеобразной признательности. Она-де однажды отказалась впустить Пушкина к себе, «чтобы не заразить его своею болезнью», отчего молодой поэт, дожидаясь под дождем у входных дверей, пока его впустят к этой жрице любви, всего лишь простудился.

В Петербурге, кроме уже известной легенды об общественном туалете в Александровском парке, живет и другая легенда. Согласно ей, однажды во время ежегодного праздника в Красносельском военном лагере, на котором любил присутствовать император, неожиданно заплакал ребенок. Офицеры испуганно зашикали, но император уже услышал детский плач и остановил их: «Чья это девочка плачет?» – «Ах, эта? Это Дунечка. Сирота». – «Дунечка? – засмеялся император. – Нам нужны такие красавицы. Запишите Дунечку обучаться танцам».

Через несколько лет ребенок превратился в прекрасную девушку, и когда царь любовался танцами воспитанниц танцевальной школы, то благосклонно трепал ее за щечки и угощал конфетами. Но однажды девушка влюбилась в молодого поручика и убежала из школы. Император нахмурился и, как рассказывает предание, написал записку: «Поручик вор, его в гарнизон на Кавказ, а Дуньку вон от нас на позор». Когда поручику это прочитали, он удивился и ответил: «Из-за девчонки в гарнизон, это не резон». Царь будто бы рассмеялся такой находчивости и простил поручика. А Дунечка, что называется, пошла по рукам. Много лет в переулке, где она жила, у подъезда ее дома стояли кареты. Офицеры передавали ее друг другу. Генералы посылали ей конфеты. Купцы искали с ней знакомства. Но так случилось, что гордая девушка именно купцам и отказывала, и они, огорченные и обиженные, напрасно тратили время и деньги.

Однажды на балу Дунечка простудилась и вскоре умерла. После нее остался значительный капитал, но никто не знал, как им распорядиться, Дунечка была сиротой. И тогда царь будто бы велел передать ее капитал Городской думе на нужды сирот. Но думские купцы вспомнили обиды, нанесенные им этой гордячкой, и сказали царю: «Не можем мы воспитывать сирот на такие деньги». Разгневанный царь крикнул: «Блудники и лицемеры! Что же, я кину деньги собакам». И тогда нашелся один купец, Сан-Галли, который имел литейный завод на Лиговке. Он сказал: «Я знаю, что надо сделать. Мы не выкинем деньги собакам. Они пойдут городу. Довольно бегать по дворам. Я построю в городе уборные, и будут они на площадях, как в Европе!» И действительно, все сделал Сан-Галли. Как в Европе.

Известны и более изощренные методы пополнения рядов петербургских жриц любви. Так, в 1913 году в Петербурге проходил судебный процесс по делу некой «французской предсказательницы Жанны», которая гадала по «таинственным нежным линиям женского тела». На самом деле в кабинете Жанны на Литейном проспекте юным клиенткам, озабоченным своей девичьей судьбой, предлагали полностью раздеться, после чего гадалка заставляла их принимать различные самые недвусмысленные позы и делала вид, что «тщательно изучает интимные линии тела». Сеанс длился более получаса, в течение которого прятавшийся за ширмой фотограф делал снимки. Затем фотографии или продавались, или использовались для шантажа потенциальных камелий. Более того, за процессом «изучения женских линий», сидя в удобных креслах в соседней комнате, через специальные застекленные отверстия в стене могли наблюдать тайные любители бесконтактной эротики. Между прочим, и само дело дошло до суда только благодаря тому, что один из таких престарелых эротоманов увидел в кабинете гаданий голой свою юную внучку.

Пышным цветом цвела в Петербурге и уличная проституция, которая позволяла удовлетворить похоть тут же, в ближайшей подворотне. На Невском предлагали свои услуги проститутки с романтическими названиями: «невские ласточки» и «дамы с Гостиного». В Александровском парке, который в советские времена назывался парком Ленина, мужчин встречали жалкие стайки так называемых «парколенинских промокашек», на Васильевском острове – «евы с Галерного», в Большом Казачьем переулке – «казачьи шлюхи», в подворотнях Мещанских улиц – «чухонские нимфы», на тесном «Пятачке» у входа в Гостиный двор со стороны Перинной линии – «пятачковые», в зарослях Петровского острова – «петровские мочалки», на набережных Невы – «речные девушки» или «невские дешевки». И так далее, и тому подобное. Как говорится, имя им легион.

6

Проследить историю гомосексуализма в России, и в частности в Петербурге, непросто. Сказывается известная закрытость темы и пуританская мораль, до сих пор господствующая в обществе. Хронологически первые легенды о мужеложстве появились в связи с именем Петра I еще при его жизни. Известно, что царь особенной разборчивостью в интимных отношениях не отличался, в том числе был замечен и в неестественных связях со своим ближайшим другом Александром Даниловичем Меншиковым.

Считается, что Меншиков достиг невероятных успехов и невиданного богатства благодаря своему природному уму и сметливости. Жил он действительно широко и был сказочно богат. Достаточно сказать, что его дворец на Васильевском острове, и сейчас внушающий своим видом почтительное уважение, в свое время был самым большим и роскошным зданием в Петербурге. В покоях светлейшего были штофные и гобеленовые обои, большие венецианские зеркала в золоченых рамах, хрустальные люстры с золотыми и серебряными украшениями, стулья и диваны с княжескими гербами на высоких спинках, столы с инкрустациями на вызолоченных ножках. Знаменитые петровские ассамблеи, шумные пиры и празднества в присутствии царского двора, дипломатического корпуса и множества приглашенных гостей, за неимением другого подобного помещения, часто происходили именно во дворце светлейшего князя. Бывало, что сам Петр на эти торжества приезжал в экипаже, взятом напрокат у генерал-прокурора Ягужинского. Есть даже предание о том, как однажды, глядя на пиршество в доме своего любимца, Петр с неподдельной гордостью воскликнул: «Вот как Данилыч веселится!»

Впрочем, это не мешало петербуржцам думать о светлейшем по-своему. Рассказывали, как однажды на обеде у Меншикова все наперебой расхваливали обилие и достоинство подаваемых вин. «У Данилыча во всякое время найдется много вин, чтобы виноватым быть», – скаламбурил известный шут Балакирев. Царский забавник знал, что говорил. Его хозяин, император Петр I, как утверждает фольклор, был также уверен, что «простой палкой не научить уму-разуму его любимца», и специально для Меншикова держал под рукой обтесанный и гладкий от частого употребления ствол молодой сосны в бархатном чехле.

В народе на счет успехов и богатства светлейшего ходили самые нелицеприятные слухи. Так, в сыскном деле каптенармуса Преображенского полка Владимира Бояркинского, проходившего по ведомству Тайной канцелярии, имеется запись, что оный каптенармус, беседуя однажды с родственниками, на вопрос, отчего Данилыч так богат, ответил: «За то, что царь живет с Александром Даниловичем блядно». Да мало ли что говорят о людях, добившихся завидной славы и благополучия. Надо признать, простой народ не отказывал царскому любимцу в своих симпатиях. Фольклор о нем пронизан некой снисходительной терпимостью к шалостям первого губернатора Петербурга. Хотя вполне вероятно, что это связано более с именем Петра, якобы питавшего нежные симпатии и благоволившего к своему любимцу, чем с самим князем.

Считалось, что такая заморская мерзость, как мужеложство, могла быть завезена в православную и богобоязненную Русь только из-за границы. В фольклоре эта тема была излюбленной. Особенно остро она проявилась в истории с роковой дуэлью между Пушкиным и Дантесом.

Известно, что главным инициатором и организатором дуэли был голландский посланник в Петербурге барон Геккерн. Полное имя Геккерна – Якоб Теодор Борхардт Анна ван Геккерн да Беверваард. Голландским посланником при императорском дворе он был назначен в 1826 году. В русской столице Геккерн стал скандально известен своими давними беспорядочными гомосексуальными привязанностями, склонность к которым он приобрел еще в юности, когда служил юнгой на кораблях дальнего плавания. Похоже, порочной страсти к особям своего пола он и не думал скрывать, а «коллекционирование» мальчиков едва ли не открыто продолжал и в Петербурге. Товарищ Дантеса по службе в Кавалергардском полку A.B. Трубецкой впоследствии рассказывал, что «Геккерн действительно был педерастом, ревновал Дантеса и потому хотел поссорить его с семейством Пушкина. Отсюда письма анонимные и его сводничество». Затем Трубецкой, переходя к воспоминаниям о Дантесе, продолжает: «Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним. В то время в высшем обществе было развито бугрство. Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль».

С Дантесом Геккерн познакомился случайно в 1833 году, находясь проездом в Германии, на каком-то постоялом дворе, где увидел его «мечущимся в горячке от простуды». Юноша был вдвое младше барона. Геккерн буквально вылечил его, днем и ночью ухаживая за несчастным больным. А затем привез в Петербург и усыновил. Их интимная близость была известна всему городу.

В истории с роковой дуэлью между Пушкиным и Дантесом Геккерн сыграл самую отвратительную роль. Судя по всему, он был инициатором и главным исполнителем интриги, приведшей к гибели поэта. Это подтверждается и вердиктом военного суда, где разбиралось дело о дуэли. Там сказано, что «министр барон Геккерн, будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном» и «поселял в публике дурное о Пушкине и его жене мнение насчет их поведения». Если верить петербургскому городскому фольклору тех преддуэльных дней, таким образом старый Геккерн решил отомстить Пушкину за то, что тот якобы самым решительным образом отклонил оскорбительные домогательства Геккерна и отказался стать его очередным любовником.

В 1837 году, после трагической дуэли между Пушкиным и Дантесом, Геккерн был вынужден уехать из России.

Дальнейшие упоминания о гомосексуализме в Петербурге связаны с кадетскими корпусами. Истории об этом в основном осели в запретной эротической поэзии, которая в избытке ходила по Петербургу в списках. Намеки на имевшие место случаи мужеложства среди кадет можно усмотреть в официальных формулировках причин частенько случавшихся неожиданных исключений юных воспитанников из училищ. Так что если где-то эти формулировки сводятся к «непристойному поведению», то можно с известной долей уверенности сказать, что юноша был застигнут начальством в самом неприличном виде.

На рубеже XIX–XX столетий гомосексуализм в богемных кругах Петербурга легализовался и стал некой метой принадлежности к избранной касте. Многие этим даже бравировали и чуть ли не гордились. В этом смысле характерно прозвище известного поэта и теоретика русского символизма Вячеслава Иванова. В Петербурге Иванов со своей второй женой Лидией Дмитриевной Зиновьевой-Аннибал жил с 1905 года. Их квартира располагалась в знаменитом «Доме с башней» на Таврической улице, 35, на верхнем этаже, под самым куполом. Каждую среду у Ивановых собирались все самые видные представители петербургской богемы начала XX века – поэты, художники, философы.

Вячеслава Иванова здесь величали «Таврическим мудрецом», хотя иногда, с легкой руки Валерия Брюсова, и «Царицей Савской». Видимо, «отец» русского символизма знал, что говорил. Дионисийская простота и свобода нравов, граничащая с распутством и царившая в доме на Таврической, была притчей во языцех в добропорядочном петербургском обществе того времени. Иванов пытался возродить культ вечно умирающего и воскрешающегося языческого бога Диониса и примирить стремление к распущенности и вседозволенности с традициями Русской Православной церкви. Жизнь в «Доме с башней» начиналась поздно вечером. Ужин подавали в два часа ночи, после которого дискуссии продолжались до самого рассвета. Сам Иванов ложился не раньше шести-семи часов утра и выходил из спальни только к вечеру. Заметим, что далеко не все разделяли языческие теории Иванова. Так, например, Николай Гумилев в одном из писем к тому же Брюсову писал: «Я три раза виделся с „Царицей Савской“, но в дионисийскую ересь не совратился».

Здесь, в «Доме с башней», или просто «Башне», как называли квартиру Иванова в литературных и художественных кругах

Петербурга, можно было увидеть колоритную фигуру известного представителя культуры Серебряного века Сергея Дягилева. Выпускник юридического факультета Петербургского университета, Сергей Павлович Дягилев прославился не только как театральный и художественный деятель, издатель и антрепренер, но и как исключительно талантливый организатор. О себе он не без известной доли лукавства говорил: «Живописец без картин, писатель без собраний, композитор без композиций».

Как утверждают историки, Дягилев происходил из старинного рода мелкопоместных дворян. Если верить семейным легендам, то род их корнями своими уходил в первые годы существования Петербурга. Дягилевы считали себя незаконными отпрысками императора Петра I. По воспоминаниям современников, Сергей Павлович действительно чем-то походил на основателя Петербурга. Да и среди друзей его часто называли «Петром Первым». Впрочем, очень может быть, что это могло относиться к другим личным свойствам Сергея Павловича. Он был исключительно деятелен, энергичен и обладал бесспорными качествами лидера, не любившего проигрывать. Во всяком случае, известно, что наряду с «Петром Первым», друзья называли его еще и «Наполеоном».

По воспоминаниям современников, Дягилев отличался необычной внешностью. У него была крупная голова, темные выразительные глаза, маленькие, аккуратно подстриженные усики и седая прядь в темных волосах, из-за которой среди друзей у него было характерное прозвище Шиншилла. Ко всему этому можно добавить, что держался он с необыкновенным достоинством и нескрываемым чувством собственного превосходства, носил модные жилеты, элегантные шляпы, ходил с моноклем и на визитных карточках именовался Серж де Дягилев. При этом Дягилев был чрезвычайно суеверен. Например, он никогда не позволял ни себе, ни друзьям класть шляпу на кровать, так как это будто бы «сулит несчастье», боялся заразиться какой-либо болезнью и категорически отказывался путешествовать на пароходах, потому что когда-то гадалка «предсказала ему смерть на воде».

Дягилев был одним из создателей и главным редактором журнала «Мир искусств», организатором знаменитых художественных выставок, страстным пропагандистом русского искусства за рубежом. «Русские сезоны» петербургского балета в Париже по справедливости назывались «Русскими балетами Сергея Дягилева». Имена артистов балета Михаила Фокина, Вацлава Нижинского, Ольги Спесивцевой, Иды Рубинштейн, художников А.Н. Бенуа, Л.С. Бакста, М.В. Добужинского, композитора И.Ф. Стравинского и даже певца Федора Шаляпина неразрывно связаны с именем выдающегося организатора Сергея Павловича Дягилева и его прославленными «Русскими сезонами».

Первое выступление русских оперных и балетных трупп, организованное Дягилевым в Париже, состоялось в 1907 году. Почти сразу это событие в буквальном смысле слова покорило Европу. Его стали называть «Великим посольством», по аналогии со знаменитой одноименной поездкой русского посольства во главе с Петром I в Европу в конце XVII века. Как и тогда в конце XVII века, Европа второй раз с восторгом и удивлением открывала для себя Россию в начале XX столетия.

Организовать гастроли труппы, состоявшей из артистов разных театров, было непросто. Для этого Дягилеву каждый раз приходилось договариваться с дирекцией Императорских театров в Москве и Петербурге. В 1911 году Дягилев решил создать для таких поездок собственную постоянную труппу. Помог случай. Вацлав Нижинский, этот «Летающий человек», как его называли в балетном мире, решил станцевать в «Жизели» в короткой рубашке и трико без обязательных в то время обычных бархатных штанов до колен. Вызывающий наряд танцора буквально шокировал публику и вызвал небывалый скандал. Дело дошло до императора. Нижинский был вынужден уйти из театра. На самом деле его просто уволили. С тех пор он стал танцевать только у Дягилева.

А в Петербурге одна за другой рождались легенды. Согласно одной из них, этот скандал спровоцировал сам Дягилев, предварительно договорившись с Нижинским; согласно другой – Нижинского изгнали из театра по настоянию царской семьи, которая таким образом выразила свою монаршую брезгливость любовной связью танцовщика с Дягилевым.

В начале XX века гомосексуализм проник во все слои петербургского высшего общества. Грешили этим и родственники царя. Был среди них и представитель одного из древнейших дворянских родов России Феликс Юсупов. Широчайшую известность в России и за рубежом Юсупов приобрел благодаря своему участию в знаменитом заговоре и последовавшим за ним убийстве Распутина.

Известно, что Распутин был убит в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года в Петербурге, во дворце Феликса Юсупова на Мойке. Убийство произошло в полуподвале дворца, где Феликс устроил свои личные покои. По проекту архитектора А.Я. Белобородова здесь был создан своеобразный интерьер в стиле английской готики, который поражал современников своим таинственным видом. Говорят А.Н. Бенуа, однажды заглянувший в комнаты Феликса, заметил, что в таких необычных декорациях должно непременно произойти «что-то соответствующее». В заговоре, кроме самого Юсупова, принимали участие еще два человека: великий князь Дмитрий Павлович и лидер монархистов В.М. Пуришкевич. Согласно одной из версий, Распутин был сначала отравлен пирожными, пропитанными сильнодействующим ядом, и только затем, для большей уверенности, добит выстрелами из револьвера. Труп ненавистного «старца» был спущен под лед Малой Невки у Петровского моста.

Однако, как выяснилось при вскрытии, во внутренних органах Распутина никаких следов яда обнаружено не было. Остается только догадываться, как случилось, что пирожные оказались безвредными, и знал ли об этом кто-то из высокородных заговорщиков.

Это породило самые фантастические легенды. Согласно одной из них, Распутин вначале был изнасилован Феликсом Юсуповым, тайным его поклонником, который таким образом пытался излечиться «от своей склонности к мужчинам». Затем Распутин был кастрирован и уж только потом убит. В Петербурге было известно, что именно так, «давая нагрешиться досыта», боролся с похотью сам Григорий Распутин. «Грешите, только через грех вы сможете стать святыми», – будто бы говорил он. Да и репутация самого Юсупова в Петербурге была более чем двусмысленной. В обществе его считали гомосексуалистом. Все знали, что у Феликса на всю жизнь сохранилась привычка переодеваться в женское платье.

Один из слуг, сам будучи тайным поклонником Распутина, «подобрал отрезанный член». Затем этот «раритет» каким-то образом оказался за границей и ныне в «особом ковчеге» хранится в Париже. «Одна журналистка, надеявшаяся превратить эту русскую историю в американский бестселлер», эту «мумию длиной в фут» даже видела.

Не будем иронизировать по поводу экзотического парижского экспоната. В глубине России, в затерянном в Сибири селе Покровском Тюменской области есть музей Распутина. Среди его экспонатов находится «плетеный черный стул», подаренный в составе мебельного гарнитура Распутиным своей односельчанке Евдокии Печеркиной на свадьбу. Стул, как рассказывают свидетели, обладает мистической силой, притягивающей буквально всех посетителей музея мужского пола. Каждый из них «норовит на него присесть». Люди говорят, что это «дает представителям сильного пола недюжинную мужскую силу».

Остается добавить, что с призраком Распутина и сегодня «регулярно сталкиваются обитатели дома № 64 по Гороховой улице», где Распутин жил и откуда направился на свое последнее роковое свидание с Юсуповым в его дворец на Мойке. Привидение, как утверждают «очевидцы», выглядит вполне миролюбиво и никому не вредит. Наоборот, «дух Григория Ефимовича позволяет себе легкие шалости», которые проявляются в том, что он может погладить живых по интимным местам, причем женщин он гладит спереди, а мужчин – сзади.

В Советском Союзе преследование за мужеложство началось не сразу. Видимо, революционные идеи всеобщего равенства и всепоглощающей свободной любви так глубоко проникли в сознание большевистской верхушки, что в гомосексуализме особой опасности не виделось. Были враги и пострашнее. Но к началу 1930-х годов с ними вроде бы покончили. И тогда наступила очередь сексуальных меньшинств. Седьмого марта 1934 года вышел Указ об уголовном преследовании гомосексуалистов. Будто бы сразу после выхода указа были организованы массовые облавы и бессудные убийства «голубых». Действовали по принципу революционной целесообразности. По Ленинграду на милицейских машинах разъезжали гэпэушники и, если натыкались на подозрительную группу людей, тут же в ближайшем дворе брали подписи нескольких случайных свидетелей, составляли протокол, ставили людей к стенке и на глазах прохожих расстреливали. Трупы грузили в машину и уезжали.

Места постоянных встреч питерских гомосексуалов известны еще с дореволюционных времен. В первую очередь это знаменитый Екатерининский сквер перед Александринским театром на Невском проспекте.

Репутация «Катькиного сада» и без того весьма сомнительна. В известных кругах сад называют «Катькин ад» или «Катькин зад». По вечерам, еще с дореволюционных времен, здесь собираются питерские геи и лесбиянки: по одну сторону памятника Екатерине – «голубые», по другую – «розовые». «Знатоки» утверждают, что «снять» на ночь мальчика или девочку здесь ничего не стоит. Но нравы «катькиной тусовки» жестоки и опасны. Говорят, постоянно кто-то бесследно пропадает. Якобы существует даже «какое-то „Голубое кладбище в Парголове“, где тайком хоронят убитых геев и где вершатся прочие темные дела».

Никогда не была особенно высокой у добропорядочных и морально стойких петербургских обывателей и репутация Александровского сада. Еще в XIX веке во время масленичных и пасхальных гуляний раешники сопровождали свои движущиеся картинки фривольными стихами собственного сочинения:

 
А это извольте смотреть-рассматривать,
Глядеть и разглядывать,
Лександровский сад;
Там девушки гуляют в шубках,
В юбках и тряпках,
Зеленых подкладках;
Пукли фальшивы,
А головы плешивы.
 

Ориентация за последние полтора века резко изменилась. Современные частушки не оставляют на этот счет никаких сомнений:

 
В Александровском саду
Я давно уж на виду.
Я красивый сам собой
И к тому же «голубой».
 

Судя по фольклору, собираются «голубые» на так называемом «Треугольнике», или «Невском треугольнике». Это площадка возле Медного всадника, где деревянные скамьи, или, как их величают, «ленинградские диваны», расставляются треугольниками, по три вместе. Прекрасный Александровский сад давно уже известен под своими новыми прозвищами: «Потник» и «Аликзадик».