Текст книги "Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая"

Часть двадцать четвертая

Мон-Сен-Мартен, январь 1945

Совещание штаба 746 танкового батальона устроили на шоссе, у разбитого, каменного моста, через темный, быстрый Амель. Раннее утро, в первый раз за неделю, выдалось ясным. Рядом с мостом возвышались остатки стен, тоже средневековых. Увидев в нише распятие, командир батальона, полковник Хупфер, набожно перекрестился. Полковник был из американских швейцарцев. Католик, он отлично говорил на немецком языке:

– Это у меня семейное, – заметил он Меиру, – мой предок в прошлом веке из деревеньки под Цюрихом в Новый Свет подался. Открыл часовую мастерскую, в штате Индиана… – Меир знал Хупфера по боям в Нормандии, и обрадовался, когда Паттон сообщил ему, что 746 батальон закроет мешок, как выразился генерал, окружающий Мон-Сен-Мартен.

Сама третья танковая армия, обогнув Высокий Фен, двинулась к границе рейха. Временный штаб разместили в деревеньке Сурбро, на южной границе плато. Через Сурбро проходила узкоколейка, построенная в прошлом веке, из Аахена до границы с Люксембургом:

– Благодаря действиям партизан, – Паттон расхаживал у карты, – от рельс ничего не осталось. Нет опасности, что СС использует железную дорогу для эвакуации, в Эйпен, и оттуда, за немецкую границу… – он провел по бумаге дымящейся сигарой:

– Ветки в Льеж тоже больше не существует… – об этом в штабе узнали на рассвете, когда Меир проводил обратно за линию фронта гонца от Монаха, закутанного по уши в шарф, худенького парнишку. От Сурбро до Мон-Сен-Мартена лежало пятнадцать миль лесов и скал. Взрыва здесь, на юге, танкисты бы не услышали. По словам мальчика, Монах с отрядом уничтожил колею, ведущую в Льеж:

– На всякий случай… – парень сидел на старом диване, в бывшей мэрии Сурбро, грея руки о чашку с кофе, – в Льеже американцы, но мало ли что СС в голову придет… – гонец принес и донесение, от Монаха. Меир зачитал сведения на утреннем совещании:

– По самым точным подсчетам, – полковник Горовиц прошел к карте, – на интересующем нас участке… – Меир обвел карандашом плато, – скопилось до пяти тысяч эсэсовцев и около двух тысяч русских коллаборационистов… – полоса, закрашенная глубоким, серым, цветом, простиралась на восток от Бленьи, на берегу Мааса, где стоял сталелитейный завод де ла Марков, до Эйпена и дальше. Сверху и снизу от полосы, на юге и севере, находились американские войска: – В Эйпене пока остался коридор… – показал Меир, – Рётген мы удерживаем, но в Моншау, к юго-востоку, сидят немцы. Семь тысяч человек, в почти закрытом котле… – он кивнул на карту, – могут попробовать прорваться в пределы рейха… – отогнав от себя мысли о Мальмеди, о смерти отца, Меир добавил:

– Прорваться, не жалея никого и ничего, на своем пути. Это их последний шанс… – он замолчал. Паттон раскурил сигару:

– Речь идет о жалком клочке земли, длиной в пятнадцать миль, и примерно такой же ширины… – он расставил пальцы, – но не забывайте, что этот клочок содержит половину всего угля Бельгии… – равнину от Бленьи до Мон-Сен-Мартена усеивали терриконы работающих и заброшенных шахт:

– Мы не знаем, что здесь заминировано, а что нет… – Паттон ткнул пальцем в карту, – местность может попросту взлететь на воздух. Впрочем, это задача саперов, которые, как мне сообщили, находятся по дороге сюда… – Меир поговорил по полевому телефону с кузеном. Услышав о новом звании полковника, Теодор вздохнул:

– Мне такие же нашивки дали. Через три дня буду в ваших краях, хватит занимать койку. Ребята мои готовы. Постараемся захлопнуть котел, без особых разрушений на шахтах и заводе. А что… – было слышно, как Теодор закурил, – что новости с востока… – новостей с востока никаких не приходило.

Меир носил семейный пистолет Кроу с собой, предпочитая не держать его в сейфе. Впрочем, несмотря на его должность, сейфа у полковника не было. Третья армия шла вперед, расположение штаба меняли почти каждый день. Меир вглядывался в тусклый блеск золотой таблички, на оружии:

– Пистолет дамский, дорогой. Как он оказался в захолустном Рётгене, откуда Питер его взял? Может быть, он не все говорил? Может быть, кто-то из группы Генриха выжил, связался с Питером, они встретились в Рётгене… – пока это оставалось единственным объяснением. Меир даже начертил в личном блокноте схему:

– Питер оставил пистолет после покушения на Гейдриха, в Праге. Там был Максимилиан фон Рабе, он мог найти оружие. Забрал револьвер, подарил его жене, то есть этой Марте. Поменял модель оружия на дамскую, перенес табличку. Но Марте нечего делать в Рётгене, и вообще, мы не знаем, где она сейчас, и где Максимилиан… – полковник Горовиц, на мгновение, замер:

– Джон встречался с заговорщиками в Берлине. А если Джон спасся, если ему передали пистолет? Тот же Генрих. Если Джон, каким-то образом, связался с Питером… – пока что все, что произошло в Рётгене, оставалось неизвестным:

– Группа Питера утверждала, что он ушел к часовне, проверять склад оружия… – Меир вглядывался в схему, – но Питер был на складе, он заранее отправился за линию фронта. Зачем, во время обстрела, бомбежки, рискуя жизнью, возвращаться в место, набитое взрывчаткой? Только если Питер оставил там что-то важное… – Меир все больше склонялся к тому, что кузены встретились в Рётгене:

– Может быть, случайно, – решил полковник Горовиц, – Джон шел на запад, к линии фронта. У него, наверняка, чужие документы. Но мы больше ничего не знаем… – из Польши, где Красная Армия три дня назад зашла в уничтоженную немцами Варшаву, тоже никаких новостей не приходило. Меир понятия не имел, где сейчас находится старшая сестра, со своим отрядом. Он так и сказал Теодору, кузен помолчал:

– Ладно. Будем надеяться, что с ними все в порядке… – ничего другого и не оставалось.

746 батальон, с тремя танковыми взводами и пехотной поддержкой, расположился на южной и восточной границах будущего котла. Задувал легкий, свежий ветерок. Танки сгрудились на дороге. Вылезая на броню, Меир сказал полковнику Хупферу:

– Это часовня бывшая, ребята местные говорили… – берег Амеля здесь оказался крутым. Из реки торчали остатки моста, поросшие влажным мхом. На той стороне взбирался на холмы заснеженный лес. Взяв бинокль, Меир внимательно обследовал верхушки деревьев:

– Я, кстати, Монаха так и не встречал. Ни его, ни Портниху. Питер их знал, Джон тоже, Теодор с Портнихой с довоенных времен знаком, а я их не видел… – в чистом, голубом небе Меиру почудился какой-то дымок:

– Нет, показалось… – он перевел бинокль на север:

– Мон-Сен-Мартена отсюда не разглядишь, он на равнине, за горами… – в трех милях от них шла линия немецкой обороны. Первый взвод батальона остался с пехотой на западе, у Мааса. Им предстояло взять Бленьи, выбить немцев со сталелитейного завода, и направиться на восток. Второй взвод атаковал с севера, со стороны Вервье:

– Там везде равнина, – мимолетно подумал Меир, – а у нас, на юге, горы. То есть на Ботранж нам забираться не надо, можно его стороной обойти, но все равно, здесь сложнее… – три взвода замыкали кольцо под Мон-Сен-Мартеном. Паттон, обходным маневром с юга, оказывался к востоку от Эйпена, у Моншау:

– И все… – солнце пригревало, Меир стянул черный, кожаный шлем танкиста, – последний котел в Бельгии будет уничтожен… – он внезапно, понял:

– Действительно так. Единственное место в Бельгии, где еще держатся немцы… – полковник Хупфер долго проверял умение Меира водить танк, но потом разрешил ему сесть на место механика:

– Сами знаете, – сварливо сказал командир, – к экипажу привыкаешь, но мой водитель неудачно на мину наскочил… – бывшего механика Хупфера третьего дня отправили в тыл, с оторванной по колено ногой. Меир вспомнил голос Паттона:

– Неизвестно, сколько шахт и дорог заминировано, и сколько на этом клочке скопилось взрывчатки. Но, судя по сведениям от партизан, в технике и живой силе мы превосходим немцев… – все, однако, понимали, что СС будет стоять до последнего:

– И гражданских лиц из Мон-Сен-Мартена никак не вывести, – угрюмо подумал Меир, – по данным Монаха, там больше пяти тысяч женщин и детей, и шахтеры, в концлагере. СС может их использовать, как живой щит… – Меир посчитал танки. Батальон, в преддверии атаки, усилили. В каждом взводе было по три десятка легких и средних шерманов:

– Еще базуки, пушки, и вообще, хорошо, что свежие силы подтянули… – на севере все было тихо. Танки заглушили моторы, радисты разворачивали полевую станцию, у часовни. Хупфер, тоже с биноклем, вглядывался в южное шоссе, ведущее в тыл:

– Гости к нам пожаловали, – усмехнулся полковник, – вовремя, к совещанию… – за открытым виллисом шел грузовик, с солдатами, в форме саперов. Меир издалека увидел рыжую голову кузена, в зимней шапке:

– Опять мы с ним воюем. Под Ставело с нами Питер был, а теперь и он погиб. Или он где-то в плену, в тылу… – невольно проверив пистолет Кроу, в кармане черного комбинезона танкистов, Меир легко взобрался на броню. Теодор, привстав в машине, помахал ему. Полковник Горовиц посмотрел на север, в сторону молчаливых, немецких позиций: «Вот и все. Начинаем».

Заскрипела проржавевшая ручка колодца. Гамен, приподняв голову, заурчал. Одной рукой Роза держала свечу, в древнем, медном подсвечнике. Зыбкое пламя колебалось, бросало отсветы на высокие, теряющиеся в темноте, своды.

По словам Гольдберга, никто не знал, как далеко уходят подвалы разрушенного замка де ла Марков. Шахтеры, помнившие старого барона, отстроившего замок, в прошлом веке, утверждали, что со времен адмирала де ла Марка подвалы никто не трогал:

– А они и в то время заброшенными были, – вспомнила Роза, – здесь война шла, между католиками и протестантами… – Маргарита, к почти семи годам, бойко читала. Изучив Готский альманах, найденный в одном из сундуков со шпалерами, гобеленами, и платьями времен святой Елизаветы Бельгийской, девочка развлекала Розу рассказами об Арденнском вепре и адмирале де ла Марке: – Даже странно, – улыбалась Маргарита, – адмирал был непримиримый протестант, а мы опять католиками стали… – Роза услышала о первой и второй женах Уильяма, сына адмирала, о его постах в колониях, на Барбадосе и в Индии:

– Тетя Тесса, в Индии… – Маргарита задумалась, – моя самая ближайшая родственница. Ее дедушка Грегори, был братом моего прадедушки, святого Виллема… – перекрестившись, девочка добавила:

– Только я знаю, что тетя Тесса монахиня. Я помню, мамочка говорила. Она не католическая сестра, но это все равно. У монахинь детей не бывает… – Гамен, деликатно, потянул Розу за край теплых штанов из заплатанной, потрепанной шерсти:

– Сейчас получишь свою воду, – девушка подхватила ведро, – и косточку получишь… – в подвалах было зябко, уголь у них с Маргаритой заканчивался.

Последний, небольшой мешок, принес Монах, три дня назад. Роза заметила на его руках ссадины. В огоньках свечей она увидела пороховую кайму, под ногтями. Гольдберг перехватил ее взгляд, но при Маргарите ничего говорить не стал. Они с девочкой сварили старую, прошлой осени картошку. В отдельном мешке у Монаха было немного яиц и банки с трофейной, немецкой ветчиной. Передавая провизию Розе, Гольдберг, тихо, сказал:

– Угля вам до конца недели хватит, а потом… – он не закончил, Роза, одними губами, поинтересовалась: «Союзники?».

Эмиль кивнул:

– Скоро будут здесь. Надеюсь, увидим и месье капитана, и его светлость, и ваших парижских знакомых… – в его голосе Розе почудилась какая-то горечь. Маргарита прибежала из умывальной, и больше они об этом не упоминали. Гольдберг позанимался с девочкой математикой, они разделили картошку, с крупной, серой солью, и вареные яйца:

– Ветчину на потом отложите, – велел Монах, – вы здесь экономно живете, даже окорок не доели… – копченый окорок кабана Маргарита получила еще осенью, – но все равно, пригодится… – он болтал с Маргаритой о зимних лесах, на Ботранже:

– Поставим тебя на лыжи, – обещал Гольдберг девочке, – после войны тамошнюю гостиницу восстановят. Покажу тебе пещеры, где мы скрывались. Там и водопады есть, и ручейки подземные и белые саламандры… – Маргарита широко открыла голубые, ясные глаза: «Почему белые, дядя Эмиль?».

– Под землей всегда так… – Монах потянулся за тетрадкой Маргариты и ее карандашом, – давай, я тебе расскажу… – Роза мыла в тазу тарелки севрского фарфора, с гербами де ла Марков:

– Откуда у него порох под ногтями, и ссадины? Они, наверное, что-то взорвали, в округе. Мы здесь глубоко, ничего не слышно… – по ночам Маргарита спокойно сопела под пуховым одеялом, прижавшись к Розе. Девушка, настороженно, следила за дыханием ребенка, за похрапыванием Гамена, рядом с кроватью. Роза была при оружии, но все равно, волновалась:

– Поселок набит эсэсовцами и коллаборационистами. Меня никто не видел, мы с Ботранжа ночью пришли, а о Маргарите никто не донесет. Но все равно, немцы могут поинтересоваться замком и подвалами. Хотя Монах давно распустил слухи, что здесь все заминировано… – опуская руку с кровати, Роза смыкала пальцы на рукоятке пистолета. Оружие лежало на чемодане с передатчиком:

– Немцы понимают, что все кончено. Они сдыхают, как раненый зверь. Но раненый зверь опаснее всего… – Роза обещала себе защитить Маргариту:

– Монах, то есть Эмиль, любил ее мать. Он всегда будет себя чувствовать ответственным, за девочку. А я люблю Эмиля… – Роза скрывала вздох, – значит, я обязана заботиться о Маргарите, до конца… – они коротали дни за занятиями, читали старые книги, и рассматривали журналы. Вытащив из сундука платья, Маргарита долго ахала над шелком и брюссельским кружевом:

– Вам пойдет, тетя Роза, – решительно заявила девочка, – на высокую женщину шили… – свадебный, закрытый наряд, из кремового шелка, со шлейфом, сел на Розу, как влитой. В сундуке нашлись даже атласные туфельки, на высоком каблуке, но Роза развела руками:

– Не мой размер. Тогда у дам ноги меньше были… – Маргарита задумалась:

– Интересно, чье это платье… – хлопнув себя по лбу, девочка нырнула в сундук: «Я знаю». Чихнув, Маргарита вытащила на свет пожелтевший альбом, с бархатной обложкой:

– Вот, – торжествующе сказала девочка, – сестра прадедушки Виллема, моя тезка. Она рано умерла, – малышка перекрестилась, – она к свадьбе готовилась, но венчание расстроилось, и она приняла обеты… – высокую девушку, еще подростка, сняли в вуали послушницы:

– Первое причастие, – объяснила Маргарита, – она в той же обители училась, что и мамочка, во Флерюсе… – у девушки был знакомый, упрямый подбородок де ла Марков.

– У Маргариты такой же… – у бархатной занавески, отделяющей комнату от коридора, стояли миски Гамена. Налив собаке воды, Роза сходила со свечой в кухонный уголок. Гамен грыз свою косточку, она нащупала в кармане пачку немецких папирос. Маргарита спокойно спала, устроив черноволосую, кудрявую голову в сгибе локтя. Платье так и висело на шкафу с учебниками и тетрадями девочки. Вытащив из куртки конверт, Роза повертела его. Гольдберг, прощаясь, замялся:

– Мы акцию провели, в общем, ветки на Льеж больше нет. Мало ли что немцам в голову придет. В Льеже союзники, но СС может начать на север прорываться… – они курили у обледенелых камней, ведущих наверх, во двор замка. Эмиль поправил пенсне:

– У нас еще кое-какие дела есть, а вы здесь в безопасности. Если… – он повел рукой, – передайте письмо Маргарите. Это от отца Виллема, конверт из Аушвица привезли. Она ребенок, – Гольдберг помолчал, – я не хотел ей отдавать письмо, пока она не подрастет. Но ей почти семь… – Маргарита обещала стать высокой, в отца.

Выйдя за портьеру, Роза прикурила от свечи. Монах не сказал, что собирается делать, но Роза подозревала, что он хочет отправиться, с инженерами и техниками из отряда, на «Луизу»:

– Туда вентиляционные шахты ведут, старые. Их на чертежах нет. Монах не позволит, чтобы немцы взорвали крупнейшую шахту Бельгии, чтобы люди лишились работы, а Маргарита, наследства. Кроме нее, от де ла Марков никого не осталось… – Роза заставляла себя не волноваться за Гольдберга:

– Я все равно ему не нужна, – напоминала себе девушка, – он здесь останется, после войны. Женится, на ком-нибудь… – дальше она избегала думать, такое было слишком больно. Роза глубоко затянулась горьким дымом:

– Возьму еврейских сирот и поеду в Израиль, – решила она, – стану швейной мастерской в кибуце заведовать. Буду, как госпожа Эпштейн, только ей шестой десяток, а мне двадцать пять… – на глаза навернулись слезы. Маргарита не хотела убирать платье, настаивая, что Роза и дядя Эмиль, как девочка называла Гольдберга, должны немедленно пожениться:

– Как только дядя Эмиль выгонит отсюда немцев… – Маргарита зевнула, – на следующий день. Я у вас подружкой буду, хоть у евреев на свадьбе их нет… – Роза рассказывала Маргарите о жизни в Израиле. Роза поцеловала мягкую щечку девочки: «А ты сама за кого выйдешь замуж?»

– За принца, – сонно пробормотала Маргарита, – у меня будет фата и шлейф. Мы повенчаемся в нашей церкви, ее восстановят. Будем жить в замке… – девочка задремала. Докурив, Роза вернулась в комнату. Шелк мягко переливался, в свете свечи. Она присела на чемодан, с передатчиком:

– Эмиль говорил, что Авраам женился, на докторе Горовиц. Это хорошо, пусть они счастливы будут, пусть доживут, до конца войны. Пусть ее сыновей найдут, Маргарита молится за своих братьев… – Гамен улегся у ног Розы. Трещала, оплывая, свеча, Роза вскинула голову вверх:

– Ничего не слышно. Господи, сохрани его пожалуйста, пусть он не убоится зла… – девочка поворочалась:

– Песенку, – сквозь сон потребовала Маргарита, – песенку, обо мне… – Роза взяла ее руку:

– Она колыбельную от матери помнит. Элизу доктор Горовиц научила. Пусть никто не знает, ни горя, ни несчастий… – Роза тихо запела:

 
– Durme, durme, mi alma donzella,
Durme, durme, sin ansia y dolor…
 

Полевые, легкие, теплые ботинки ступали по обледеневшей земле, в брошенном немецком окопе. У СС не хватило бы времени поставить мины, но Федор, все равно, настоял, чтобы саперы двинулись к оставленным позициям перед танками:

– Мы их разогнали, артиллерийским огнем, – сказал он полковнику Хупферу, – но мало ли что они за собой оставили. Не стоит рисковать живой силой и техникой, особенно учитывая новости с других флангов… – он поморщился. По рации сообщили, что немцы, оборонявшие сталелитейный завод, бежали на восток, в Мон-Сен-Мартен. Тамошний взвод саперов, поспешно, решил, что здания не заминированы:

– Еще хорошо, что они, все-таки, первыми на завод зашли… – вздохнул Федор, – не пустили туда пехоту… – от взрыва, уничтожившего подсобное строение, во дворе завода, где размещался немецкий штаб обороны, у саперов погибли три человека. Из Вервье, откуда на Мон-Сен-Мартен шла северная группа танков, передали о потере двух машин. Террикон заброшенной шахты взлетел на воздух, похоронив под собой и экипажи и технику. Хупфер распорядился внимательно все проверять, и двигаться медленно.

– Мы и так еле тащимся… – Федор прислонился к откосу окопа, не обращая внимания на пятна крови, усеивавшие мерзлую землю. Трупы саперы оттащили в сторону:

– Ребятам отдохнуть надо… – Федор вынул ракетницу, – они с утра беспрерывно стреляли… – немцы, на участке, вдоль берега Амеля, находились в выигрышном положении. Равнина переходила в холмы, за которыми лежал Мон-Сен-Мартен:

– Нет, замка все равно не видно… – он осматривал чистый, голубой горизонт, – ни замка, то есть его развалин, ни «Луизы»… – над черными верхушками елей и сосен, почти не двигаясь, парил сокол:

– Красавец какой, – полюбовался Федор, – и выстрелов не пугается. Здесь последние дикие места на континенте, если Скандинавию не считать… – на базе в Хэнфорде, у реки, построила гнездо пара белоголовых орланов:

– Символ Америки, – вспомнил Федор:

– Я Анне сказал, что на острове нашем они тоже живут, – он следил за соколом, – пара никогда не расстается, только если кто-то погибает… – он отогнал от себя эти мысли. После боя под Ставело, в тыловом госпитале, Федору пришло письмо, в военном конверте, без марок, с его именем, отпечатанным на машинке. Увидев столичный штамп, он, отчего-то, долго не доставал бумагу:

– Сходил на ужин, покурил, с офицерами поболтал. Порисовал, на досуге, после вечернего обхода… – в блокноте Федор набрасывал будущий дом, на острове в заливе Пьюджет-Саунд. Местность была северной, суровой. Он хотел возвести простое здание, вписывающееся в низкий берег, белого песка, в серый, скалистый откос:

– Будем смотреть на воду, – решил Федор, – даже в шторм. Ничего, шум нам не страшен, зато оттуда далеко видно, до горизонта. Надо причал сделать, для лодки… – автомобилей на острове не завели, рыбаки ходили пешком или ездили на велосипедах:

– И мы так будем делать… – сидя на койке, в пустынной палате, он все не распечатывал конверт, – а что я боюсь письмо от Анны прочесть, это потому, что думаю о плохих вещах. Все в руке Господа, – сердито напомнил себе Федор, разрывая бумагу.

Новости оказались хорошими. По словам Анны, все шло, как надо. Даллес и Донован распорядились оставить ее в Хэнфорде до родов. Врачи обещали, что все случится в конце апреля или начале мая. Читая ее ровный почерк, приобретенный еще в цюрихской гимназии, в начале века, Федор, одновременно, посчитал на пальцах:

– Четыре месяца еще. Может быть, война быстрее закончится. Хотя вряд ли, гитлеровцы до последнего собираются оборонятся. И где искать Максимилиана, с нашим внуком… – он, в любом случае, собирался вернуться в Америку:

– Ничего, Берлин и без меня возьмут, а малыша я постараюсь раньше найти. Но я не могу оставить Анну одну, сейчас… – она писала, что за бой под Ставело он, Федор, получит крест «За выдающиеся заслуги»:

– Меиру дадут Медаль Почета, только ты ему ничего пока не говори, пожалуйста… – жена, видимо, получала сведения прямо из комитета начальников штабов, – и ничего не говори обо мне… – Федор пробормотал себе под нос:

– Как будто мне надо напоминать, что ни Анны не существует, официально, ни нашей дочери не существовало, и нашего внука или внучки тоже нет… – в Хэнфорде Анна посмотрела на него дымными, серыми глазами:

– НКВД, давно… – она повела рукой, – затеяло одну операцию, и, кажется, в ней преуспело… – она затянулась солдатской папиросой, – я не могу тебе всего рассказать… – поцеловав седоватый висок, Федор усмехнулся:

– То есть ничего не можешь рассказать. Я понял, что Меиру о тебе нельзя упоминать, и всем остальным тоже. Ни о тебе, ни о Марте. Но Максимилиана, или Отто… – Федор сдержал ругательство, – Меир может найти. Особенно учитывая, что Джон мертв, а больше никого и не осталось, из тех, кто разведкой занимался… – Анна хмыкнула:

– Посмотрим, насчет кузена Джона. То есть племянника, по возрасту… – Федор махнул рукой:

– Я их всех кузенами называю… – Меир был за его спиной, в командирском танке полковника Хупфера, за рычагами управления. Увидев, из машин, отступающих немцев, Федор присмотрелся к форме:

– Это не немцы… – крикнул он Хупферу, в грохоте снарядов, разносящих окопы, – это мои бывшие соотечественники, коллаборационисты… – они надеялись найти на брошенных позициях раненых, однако в развороченной снарядами земле валялись только трупы:

– Или куски трупов… – Федор отвел глаза от груды тел, в форме власовцев, – но ничего, в Мон-Сен-Мартене у нас пленные появятся. Меиру будет с кем работать… – красная, дымящаяся ракета ушла вверх. Танки двинулись по заснеженному холму. Сокол, развернувшись, полетел на север, к Мон-Сен-Мартену. Вылезая из окопа, Федор велел своим ребятам:

– Отдохните. Пообедаем здесь и дальше пойдем. Надо до вечера выбить немцев из городка… – обедать они собирались рядом с телами убитых коллаборационистов, но на такое никто давно внимания не обращал. Позиция находились на самом верху пологого холма. Федор оценил местность:

– Дальше у нас распадок, ручеек, приток Амеля, и опять холм. Еще хорошо, что на Ботранж не надо взбираться… – башня на Ботранже была отсюда видна, как на ладони. Немцы, по мнению Федора, могли поставить там пулеметчиков. Танкам выстрелы были не опасны, но за танками шла пехота:

– Надо сказать Хупферу, чтобы послал туда ребят, сбросить СС с башни к чертовой матери… – в лицо бил прохладный, полуденный ветерок. Черная вода ручейка бежала по камням, среди подтаивающего снега:

– Видно, что скоро весна. Конец января, а все равно, солнце светить начало… – он подумал о том, что случится в конце апреля:

– Или начале мая. Конечно, я буду рядом с Анной, как иначе? Может быть, и малыша до той поры найду… – Меир и так бы занялся поисками Максимилиана:

– Он выведет нас на ребенка, – Федор задумался, – а если Анна права, если Джон выжил, он тоже сможет что-нибудь рассказать. Может быть, Джон видел Марту, знает, что с ней случилось. Хотя понятно, что… – Федор не хотел вспоминать зеленые глаза дочери:

– Совсем молодой погибла. Мы обязаны найти ее ребенка, вырастить внука, или внучку. Маленький Аарон теперь не только отца не узнает, но и деда… – Анна написала, что доктора Горовица тоже представили к Медали Почета:

– В Америке больше нет такой семьи, – понял Федор, – отец, и оба сына получили высшую награду страны. Только бы с Меиром ничего не случилось. Пусть он увидит конец войны, пусть женится, детей заведет. Обидно погибать, когда впереди Берлин. Хотя, может быть, мы зря Питера рано хороним… – солнце припекало, но Федор не хотел стягивать шапку:

– Меня хорошо видно. Если в башне снайперы сидят, с моими рыжими волосами, они сразу меня снять попробуют… – он едва успел броситься вниз, на мокрый снег. Заработал пулемет, Федор, присмотревшись, велел:

– Огонь из всего оружия, немедленно… – в танках, видимо, поняли, что происходит на высоте. Над головой Федора завыл снаряд шермана, в лесу свалилась, переломившись надвое, сосна. По склону холма, вверх, на бывшие немецкие позиции, кто-то полз. Федор хмыкнул:

– Ладно. Танкисты сейчас попробуют башню снести, с пулеметчиками, а я гостю помогу… – судя по всему, к ним явился посланец из Мон-Сен-Мартена. Федор, перекрестившись, вздрагивая от пушечных залпов, пополз ему навстречу:

– Только бы его не убили, по дороге… – отплевавшись от ледяного снега, он протянул руку:

– Давай быстрее… – это был худой, бледный парнишка, в грязной куртке и намотанном на голову шарфе. Федор, матерясь, по-русски, втащил его в окоп. Парнишка отдышался:

– Вы русский… – Федор едва понял его деревенский акцент. Усадив мальчика на какой-то ящик, брошенный власовцами, Федор крикнул ребятам:

– Флягу с кофе принесите… – мальчик чихал, стуча зубами:

– Русский… – он смотрел на трупы власовцев, на дне окопа. Гремели выстрелы. Федор крикнул:

– Русский! Полковник армии США! Вы от Монаха, что ли… – о Монахе Федору рассказывал еще пропавший Мишель:

– И Роза здесь была, – вспомнил Федор, – увидимся с ней. Только бы и она выжила… – выпив сладкого кофе, подросток прекратил дрожать:

– Мне нужны саперы, месье полковник, – тихо сказал он, – меня Монах послал. Он сейчас на «Луизе», с ребятами. Эсэсовцы шахту минируют… – пулемет замолчал. Федор посмотрел на часы: «Пообедать нам, кажется, не удастся».

Передовой шерман полковника Хупфера забуксовал в огромной, грязной луже, перед остатками взорванного моста, через Амель.

Три мили, отделяющие бывшие немецкие позиции от въезда в городок, танки покрыли за пять часов. В спины им било заходящее солнце, сверкающее в серых, мощных камнях полуразрушенных стен, на холме, за рекой. Башню на Ботранже, с пулеметным гнездом и снайперами, они разрушили после получаса прицельной стрельбы. Хупфер, сочно, выругался:

– Здесь не шахта, и не завод. Чтобы от мерзавцев и следа на земле не осталось. Нечего жалеть строение и СС, вместе с ним… – пока саперы собирались на «Луизу», пулемет на башне ожил. Немецкий снайпер убил молодого лейтенанта, командира одного из танков, неосторожно высунувшегося наружу. Хупфер велел всем задраить люки:

– Разнесите башню к чертовой матери… – передал командир по рации. Саперы, во главе с Теодором, пользуясь обстрелом, ушли с парнишкой к Мон-Сен-Мартену, на «Луизу». Кузен оставил танкистам взвод своих ребят. Добравшись до танка Хупфера, нырнув в люк, Теодор, мрачно, сказал:

– СС загнало всех шахтеров, из концлагеря, в штольни «Луизы», и сейчас минирует шахту… – мальчик объяснил, что власовцы, покинув позиции, прокатились через городок, сметая все на своем пути:

– Бросали гранаты в бараки… – он шмыгнул носом, – стреляли, с грузовиков… – СС тоже бежало из Мон-Сен-Мартена на восток. В городке осталась только инженерная часть, ответственная за минирование шахты. Среди заключенных концлагеря был и отец мальчика:

– Я до войны учился, – вздохнул паренек, – компания младше шестнадцати лет никого не нанимала. Господин барон всегда говорил, что в Мон-Сен-Мартене каждый должен школу закончить… – мальчик не успел получить свой аттестат. Летом сорокового года в Бельгию вошли немцы. Федор, незаметно, посмотрел на парня:

– Двадцать лет, а подростком выглядит. Они здесь голодали, четыре года. Отказывались на немцев работать… – Монах с отрядом пробрался на «Луизу», используя старые вентиляционные шахты:

– Они прошлого века… – мальчик, бережно, курил американскую сигарету, – выходят на поверхность в охраняемой зоне… – ночью ребята Монаха тихо сняли эсэсовский патруль и спустились в шахту, по деревянным, бесконечным лестницам. Федор вспомнил технические характеристики «Луизы»:

– Глубина почти километр, штольни на четыре-пять километров в пласт углубляются. Партизан СС может вечно искать, и не найдет… – подъемники немецкие техники обездвижили, оставив только один, для своей эвакуации.

Две тысячи человек оказались запертыми под землей, с неизвестным количеством взрывчатки. Федор предполагал, что СС введет в действие часовой механизм:

– Найдем его, и опередим взрыв… – Хупфер, на прощание, перекрестил уходящих саперов:

– Не помешает, – буркнул командир батальона, – теперь, когда мы уничтожили башню, надо идти вперед… – танки, все равно, двигались осторожно, пустив перед собой саперов. Дергая за рычаги управления, Меир думал о «Луизе»:

– Теодору надо почти на километр вниз спуститься, зимой, по обледенелым лестницам, с фонариками. Спуститься, отыскать Монаха, предотвратить взрыв… – посланец партизан обещал провести американских саперов на шахту. Меир вспомнил неожиданно смешливый голос кузена:

– Парень все там знает. Его отец брал под землю, несмотря на запреты. Мне папа тоже показывал шахту, на Урале… – Меир, немного, поговорил с пареньком. Выяснилось, что Отто фон Рабе гостил в Мон-Сен-Мартене, у здешнего коменданта:

– Он сам еще в поселке, – сказал мальчик, – то есть комендант. Ребята за его домом следят. Он взрыва ждет, чтобы уехать… – остальные эсэсовцы ушли из Мон-Сен-Мартена на восток, в направлении коридора, ведущего в рейх. Коридор захлопывал Паттон, со своими танками.